Белая кость

28

В купе его ждало разочарование. Не было полок, к которым он привык в России. Сиденья мягкие, просторные, но не рассчитаны на долгое путешествие. Спать придется полулежа. За пять минут до отхода в купе, где он был единственным пассажиром, вошла молодая женщина. Проводник принес ее сумки. Положив их на полки, он быстро разобрал диван, превратив его в кровать. Об этом новшестве немецких вагонов Бекешев не подозревал. Внимательно наблюдал за действиями проводника и отрицательно покачал головой, когда тот предложил ему сделать то же самое. Он разберется, а на чай давать, как сделала эта женщина, ему не хочется, потому что денег почти не осталось. Во всяком случае, купе сразу превратилось в двухкроватную спальню. Как только все было разложено, поезд, как и положено, тронулся незаметно. Бекешев увидел проплывающие мимо вагоны и понял, что уже едет в Бреслау.

— Давайте познакомимся, попутчик. Меня зовут Матильда, — услышал он мягкий женский голос.

— Вернер, — тут же ответил он, уже привыкший к документам обер-лейтенанта.

Рассмотрел попутчицу. Ей было меньше тридцати. Остроносая, как многие немки, полноватая, с серыми слегка навыкате глазами. Зеленое платье с длинными рукавами было закрытым, на грудь спускалась цепоч ка с медальоном. Пепельные волосы зачесаны вверх, открывая маленькие ушки с простенькими серьгами. Женщина тоже неназойливо разглядывала его. Видимо, осталась удовлетворена осмотром, ибо приветливо улыбнулась и спросила:

— Куда путь держите?

— В Бреслау, — не соврал Бекешев. — А вы?

— Туда же. К мужу. Он там в госпитале-

Дмитрии понятливо покивал и задал вопрос, который в таких случаях задают:

— Надеюсь, не сильно ранен?

— Мне написали о нем. Не сказали, что и как… Беспокоюсь я. Почему не сам написал?

— Ну… Может, в руку его ранили. Потому и писать не может, — сказал Бекешев и сам удивился: зачем утешает? Он-то понимал, что если в руку, то об этом бы сразу написали, чтобы не было лишнего беспокойства. Наверняка что-то серьезное. Стало жалко на миг и эту Матильду, и ее мужа. Только на миг. Потом он понял, что на самом деле ему все равно. Сейчас по всей Европе таких историй не счесть. Никакого сердца не хватит, если сокрушаться над каждой.

— Не утешайте, — резковато сказала женщина. — Вы сами понимаете, что это не так. Вы ведь были на фронте?

— С чего это вы решили?

— По глазам. У тех, кто там был недавно, взгляд другой. Фронтовики долго отходят от передовой.

Я это заметила по своему мужу, когда он в отпуск приезжал, и по его друзьям, которые передавали мне приветы от него.

— Это, извините, фантазии, — махнул рукой Дмитрий. — Я уже давно не был на фронте. Тоже лежал в госпитале. Вот возвращаюсь в часть…

— В гражданском?

— Как видите. Слегка вырос из этой одежды. Но у меня форма с собой. Успею еще походить в кителе.

Тень промелькнула по лицу Матильды, и Дмитрий понял, что в чем-то ошибся. Но она задала следующий вопрос тем же доброжелательным тоном:

— А что делали в этом городке, если это не военная тайна?

— А-а… — растерялся было Бекешев и вернулся к своей легенде: — Здесь у меня невеста была. Приехал навестить. А она не дождалась и даже не написала, что вышла замуж. Письма получал, как будто ничего не изменилось. Вот приехал, сгорая от любви, а…

— От любви? От голода… Скажите лучше, от желания трахнуть ее, — Матильда вдруг рассмеялась и подмигнула ему.

Дмитрий понял, что женщина сознательно сменила тон разговора и, перейдя на вульгарности, тем самым как бы предложила закончить игру и перейти к делу. У нее такой же муж в Бреслау, как у него бывшая невеста в этом городишке.

Схема составилась очень легко. Проводник поместил эту женщину к нему в купе, хотя вагон был практически пуст. Они компаньоны. Ну что ж, он готов подыграть.

— Вы правы, — Дмитрий ухмыльнулся. Но подмигивать не стал — не любил. — Но разве я не заслужил права на секс?

— Имеете. Только знаете что? Если хотите, чтобы нам не мешали… разговаривать, пойдите к проводнику и дайте ему марок тридцать. Никого не будет до Бреслау.

Бекешев так и сделал. Проводник не удивился. Он принял деньги как должное и только кивнул понимающе. Тридцать марок были его долей в ее деле. Купе никто не мог занять — оно было двухместным. Но никто из многочисленных попутчиков Матильды за эти годы не отказывался еще заплатить проводнику, который при посадке сообщал дорожной бабочке, где расположился одинокий мужчина. Мужчины платили проводнику — за спокойствие. В таком вагоне не было места мелкому люду. Женщина предпочла бы мужчину постарше, но сейчас и выбора не было. Сообщники не подозревали, что у Дмитрия почти не осталось денег. Только на раз перекусить.

Когда Дмитрий, не постучавшись, вошел, Матильда уже сняла платье и надела халатик. Свет был выключен, и только ночник слабо освещал ее фигуру. Женщина лежала на кровати, наполовину накрывшись простыней, с почти обнаженной грудью, которая при свете ночника выглядела весьма соблазнительно. Бекешев все понял: Матильда ошиблась, приняв его за человека с деньгами. А кто еще поедет в таком купе? В конце концов, это ее проблемы. Если спросит о деньгах, он наобещает с три короба. Авось не потребует задатка. А если потребует, отболтается… Сейчас он хочет эту женщину. Отставить разговорчики!

Вот только как быть с пистолетом? А так и быть. Дмитрий снял пиджак, повесил его на вешалку и вытащил парабеллум из-за пояса. У Матильды в глаза плеснулся ужас. Она подскочила на кровати и забилась в угол. Но Дмитрий, даже не улыбнувшись ей успокаивающе, достал с верхней полки свою сумку, раскрыл ее и бросил туда оружие. Закинул сумку наверх.

— Вот теперь можно разговаривать, — промурлыкал он, на ходу расстегивая пряжку брючного ремня.

Его расчет оказался верным. Обычно Матильда обговаривала условия, на которых она будет ублажать попутчика. Но при виде пистолета решимость ее испарилась. Она даже не спросила о выпивке, что всегда делала, — у каждого одинокого пассажира в таком вагоне в багаже обычно находилась бутылочка с крепким напитком.

Проститутка не сразу ввела русскую необузданность Бекешева в немецкие рамки. Но опыт победил.

Это была чистая клиника с немецкой предусмотрительностью. В ее сумочках было все: презервативы, салфетки, мази, кремы, полотенчики… Женщина делала все по науке. Без настоящей страсти, только имитировала ее. Надо сказать, весьма искусно. Дмитрий же, дорвавшись до женской плоти, сначала утолял жажду, действуя порой грубо. Потом пришло время утонченных забав, причудливых поз — вспомнил позу обер-лейтенанта и его невесты. Когда попробовал, не произвело большого впечатления.

Во время одного из коротких перерывов она задала вопрос, на который молодой человек ответил с секундной заминкой:

— Куда тебя ранили, Вернер? Покажи мне твой шрам.

— A-а… меня контузило. Потому и лечился долго…

— Тебя хорошо подлечили — ты сильный. Со мной так впервые. А я повидала мужчин, — выговорила она стандартную фразу проституток, когда они наконец успокоились. Но сейчас с удивлением призналась себе, что не солгала.

— Ты тоже хороша. Оказывается, я многого не знал. Будет о чем вспомнить в окопах… Завидую твоему мужу, — Дмитрий сделал вид, что не понял, с кем имеет дело. Мельком подумал, что если она все же заговорит о деньгах, то он ответит ей словами старого пошлого анекдота: офицеры за доставленное даме удовольствие денег не берут.

Его неудержимо клонило в сон. Встал с ее ложа, надел трусы и перешел к своей кровати. Прилег, укрылся пледом и через минуту уснул.

Матильда даром времени не теряла. Обшарила брюки и пиджак попутчика в поисках денег и к своему великому разочарованию нашла какую-то мелочь, из-за которой не стоило стараться. Бросила взгляд на спящего и тут впервые поняла, что уже где-то видела его лицо. Напрягла память, но безрезультатно. Видела, видела… Ладно. Потом вспомнит, где она встречалась с этим лгуном. Это ж надо — придумать такую глупую легенду о невесте, которая вышла замуж и не написала об этом. Такие сказки годятся только для мужчин, способных скрыть, что уже женаты и дети есть, и даже жениться по второму разу. Женщина иначе устроена: если она рвет, потому что нашла другого, прежний партнер перестает ее волновать. Женщина не оглядывается. Будь у этого Вернера действительно невеста, он бы первый узнал, что она его не дождалась.

Матильда бесшумно достала с полки сумку, в которую Бекешев забросил пистолет. Раскрыла ее и, отодвинув в сторону рубашки Ганса, вытащила наружу китель обер-лейтенанта и замерла в изумлении. Он не солдат! Да и откуда у рядового деньги на билет в такой вагон? Но и не офицер, потому что ни один офицер не наденет сейчас гражданский костюм, если у него есть форма!.. Значит, этот Вернер… вор? Откуда у него форма обер-лейтенанта и пистолет? A-а, это не ее дело. Обшарила карманы, больше по привычке, понимая, что, даже если найдет деньги, не возьмет лишнего. Если этот вор или, еще хуже, бандит потом найдет ее, мало ей не покажется. Но в карманах ничего не было. Еще раз посмотрела на спящего уже со злобой. Китель держала перед собой. И так вышло, что голова Бекешева как бы торчала из него. Вот тут до нее дошло, где она видела это лицо. На плакате! Вспомнила подпись под портретом: «Разыскивается вооруженный русский офицер. Очень опасен. Увидевшего его просят позвонить по телефону. Номер…» — номера она не запомнила. Ей это было ни к чему. Это он! Правда, без усов, но усы можно сбрить. Как же быть? Ей выходить через час. А денег она не нашла. Да откуда у этого парня деньги, если он русский офицер? Матильда обшарила карманы галифе — теперь можно. Этот русский не будет ее искать и никуда не побежит жаловаться. Когда ничего не обнаружила, злость окончательно затопила ее. Мало того что трахнул — он был действительно хорош, — так еще с самого начала и не думал платить за удовольствие. Теперь она понимает его голодную страсть вначале: с кем еще мог здесь переспать русский офицер? Немец давно бы утешился с проституткой или вдовой-солдаткой, которых развелось так много. Из-за такого и развелось!.. Надо его сдать. И, кто знает, может, она получит деньги за этого русского! Идти по вагонам, искать военных? Сначала надо пойти к Петеру.

Женщина быстро оделась, то и дело оглядываясь на спящего Бекешева, и выскользнула из купе, не закрыв дверь на защелку. Когда она вошла в купе к проводнику, тот пил кофе.

— Ты чего так рано? Не спит? У тебя еще час до остановки, чтобы его сморить и заглянуть в бумажник. Зачем ты вообще пришла? Мы ведь с тобой незнакомы, — от неожиданности ее визита (первый раз за многие месяцы, что она здесь работает) Питер говорил быстро и не давал ей слова вставить. Наконец он замолк и выжидающе посмотрел на Матильду, поняв по ее лицу, что случилось нечто неординарное.

— Петер! Это русский офицер. Я видела плакат с его физиономией, — драматически прошептала Матильда.

— Да ты что!.. Ты не ошиблась? Я не видел плаката…

— Куда ты вообще смотришь? В вагоне есть военные?

— Ты не торопись. Почему так решила?

— На документе, который я нашла в кителе, совсем другое лицо. Посмотри, — она протянула проводнику удостоверение обер-лейтенанта. И главное — ни пфеннига в карманах!.. Чтобы офицер был в гражданском и без денег — я в это не верю! Петер, надо что-то делать. Там в его сумке пистолет. Я боюсь…

— Он спит?

— Мертвым сном… Может, есть военные в вагоне?

— Нет. Вообще вагон пустой. С этой войной люди стали прижимисты — предпочитают что попроще.

— Жаль. Мужчина нужен. Мужчина…

— А я кто? — обиделся Петер.

— Ты? — Матильда даже фыркнула. — Какой ты мужчина? Я знаю тебя уже давно и ничего мужского в тебе не заметила.

— А кто ты есть, чтобы судить? — возмутился Петер. — Ты меня совсем не знаешь, а я могу…

— Что ты можешь? Пристрелить его?

Петер не ответил.

— То-то. И не говори мне о том, что ты мужчина. Я ж тебе сказала, что в сумке лежит пистолет, а ты притворился, что не расслышал.

Петер задышал, набираясь смелости. Его задело, что проститутка презирает его.

— Я все расслышал. Ты сказала, что он спит мертвым сном, так я сделаю его мертвым. Принеси пистолет, и я застрелю его.

— Сам принеси, если ты такой смелый. Я же сказала, что боюсь возвращаться.

— Ладно, я сам пойду, — окончательно осмелел Петер.

— А если он не спит?

— Я проводник, могу войти по делу, — Петер встал и решительно вышел из своего купе в тамбур.

Прошел к купе, где спал Бекешев, и осторожно потянул дверь.

В купе был полумрак, на диване спал крепким сном русский. Петер заглянул в раскрытую сумку, вытащил оттуда пистолет и подошел к спящему. Направил на него оружие. Ствол почти касался головы Бекешева. Петер положил палец на спусковой крючок и, закрыв глаза, стал легонько жать на него, со страхом ожидая нечаянного выстрела. Он знал, что перед самым выстрелом на спусковой крючок надо нажать посильнее, и ощущал, что у него не хватит сил сделать это. Механизм, к его великой радости, не поддался. Петер вспомнил, что сначала надо снять пистолет с предохранителя. И вдруг увидел, что оружие в его руке дрожит. Только теперь почувстствовал дрожь во всем теле. Особенно сильно дрожали колени. Он затаил дыхание и осознал, что не в состоянии ни снять пистолет с предохранителя, ни тем более выстрелить. Когда понял, что стрелять не будет, испытал дикое облегчение. Почти радость. Никогда не думал, что простое убийство человека требует такого напряжения. Он просто не в силах выстрелить в спящего. А если эта стерва ошиблась? Откуда вообще здесь русский? Ему же в тюрьме гнить за безвинно убитого… Кому он чего докажет? А у него жена, дети, родители. Нет, он не может… Почему он вообще полез в это дело? Угар патриотизма разум затмил? Да эта шлюха все повернула так, что он сошел с ума.

Петер вывалился из купе весь покрытый испариной. Матильда ждала его, стоя у двери.

— Ну что же ты? — шепотом спросила она.

Петер рассвирепел:

— А ты? Иди стреляй, стерва… A-а… не можешь. Тогда молчи.

Он взял ее за руку и повел в свое купе.

— Я пистолета в жизни в руках не держала. А ты говорил, что мужчина…

— А я тоже не держал. Видишь, он на предохранителе. Я сниму, а ты иди и стреляй. Но если ты ошиблась — гнить тебе в тюрьме до конца дней.

— Что же нам делать? — жалобно спросила она.

— Скоро станция. Ты выходи и ищи военного. Найдешь до отхода — все будет хорошо. Военный человек знает, что делать. А я в армии не служил.

— А если не найду?

— Пойдешь в полицию! Считай, что не повезло с деньгами в этот раз, — издевательски сказал Петер. — А там уж точно знают, как быть. Телеграф в нашей стране работает исправно.

— Я в полицию не хочу. Не люблю я их… — после некоторой паузы проговорила она.

— Ради фатерлянда пересилишь себя, — с той же интонацией сказал Петер. Никак не мог простить ей, что она втянула его в историю с пистолетом. — Кофе налить?

— С коньяком, если можно.

— Коньяк денег стоит, моя дорогая. А ты, как я понимаю, сегодня пролетела мимо.

Всю дорогу до станции они просидели молча в купе проводника, наблюдая, как постепенно светлеет за окном. Ждали остановки.

А Бекешев спал.

На станцию поезд пришел по расписанию. Он должен был стоять не больше трех минут. Но задержался, пропуская воинский эшелон.

Матильда выскочила на перрон со своей сумкой, и, к ее великой радости, из соседнего вагона вышел лейтенант — размять ноги и подышать свежим утренним воздухом. Это был высокий молодой человек с коротко остриженными светлыми волосами, водянистыми голубыми глазами и мужественной челюстью арийца. Воротничок его мундира был расстегнут. Офицер только-только проснулся.

— Господин лейтенант, нужна ваша помощь, — подлетела к нему Матильда, зная наверняка, что уж этот-то окажется настоящим офицером немецкой армии.

— Слушаю вас, мадам, — улыбнулся и учтиво наклонил голову офицер.

— У меня в купе спит русский офицер.

— Что?! — с немца моментально слетела улыбка. На женщину смотрел солдат, находящийся при исполнении служебных обязанностей. — Откуда здесь может быть русский офицер? Мы давно отбросили русских от наших границ и воюем на их территории. Я даже не могу вам сказать точно, сколько до них сейчас.

— В городе я видела его фото на плакате. Там написано, что разыскивается русский офицер и он очень опасен. Я узнала его.

Немец вытащил из кобуры пистолет и решительно пошел к ее вагону. Встретившись взглядом с проводником, молча поднял брови и получил в ответ утвердительный кивок. Петер протянул ему пистолет обер-лейтенанта. Немец осмотрел его, проверил обойму, защелкнул ее обратно и засунул оружие в свою кобуру.

— Выставь красный фонарь, — приказал Петеру офицер и поднялся по ступенькам в вагон. Обернулся к Матильде.

— Идите за мной. Покажете купе.

— Иду, иду, — охотно согласилась женщина, не испытывая никакого страха. Сейчас ее защищал немецкий офицер, который, в отличие от этого тюфяка Питера, выстрелит не задумываясь, если русский начнет сопротивляться.

Она показала офицеру купе, и тот, резко отодвинув дверь, вошел внутрь, держа пистолет дулом вниз. Подошел к спящему Бекешеву, поднял пистолет и сильно потряс его за плечо.

— Приехали, гасподин русскай афицер. Встать! — обратился он к Бекешеву по-русски с заметным акцентом.

Дмитрий открыл глаза и сразу оценил обстановку как абсолютно безнадежную. Немец держал пистолет у его лба. Палец лежал на спусковом крючке. Любое резкое движение спровоцирует выстрел. Сзади, вытянув шею, стояла Матильда, которая жаждала насладиться унижением русского.

Бекешев ощутил, что не выспался толком: двух часов явно недостаточно. Но теперь он легко может не спать день — этого ему хватит, чтобы прорваться через Бреслау и подсесть в воинский эшелон. Остался пустяк: избавиться от офицера и проститутки — этой патриотической стервы. Из-за нее влип в историю, как штабс-капитан Рыбников из рассказа Куприна.

— Встаю, господин лейтенант, — ответил он по-немецки. — Пожалуйста, уберите пистолет от моего лба. Еще выстрелит ненароком.

— Не в вашем положении о чем-то просить, — ответил немец, перейдя на родной ему язык. Но пистолет слегка отодвинул. — Вставайте и выходите из купе.

— Встать-то я встану, — Бекешев неторопливо откинул плед, и лейтенант увидел, что русский спал в трусах. — А вот пойти из купе — не пойду. Сначала оденусь.

— Я уже сказал — не в вашем положении ставить условия. Пойдете в трусах. Не помрете.

— Не пойду, — серьезно ответил Бекешев. — Можете меня пристрелить, но я офицер, и, хотя мы примерно одного возраста, я старше вас по званию и позорить себя не позволю.

— Позвольте узнать, какое у вас звание? — без иронии спросил лейтенант.

— Штабс-капитан Бекешев к вашим услугам.

— Одевайтесь, господин штабс-капитан, — лейтенат пятясь приблизился к двери и закрыл ее перед носом у Матильды. Он сел напротив Бекешева, держа его на мушке.

Дмитрий потянулся к сумке, где лежала форма, и вытащил из нее галифе.

— Стоп! — приказал ему лейтенант. — Никакой немецкой формы. Надевайте это тряпье. Могу вас уверить, господин штабс-капитан, что больше вам не придется носить форму немецкого офицера. Да и русского тоже…

Бекешев даже не пожал плечами. Молча стал натягивать штаны Ганса.

— Откуда у вас парабеллум и наша форма? Неужели вы убили офицера? Здесь, на территории Германии.

— Нет! — решительно и без колебаний ответил Бекешев. Он знал, что малейшее колебание в голосе приведет лейтенанта к мысли отомстить за смерть офицера немецкой армии. — Трофеем это не назовешь. Все украл, когда ваш офицер купался в озере.

— Значит, подставил под трибунал, — утвердительно сказал немец. — Знал бы раньше, пошел бы у меня голеньким.

Сколько раз уже Дмитрий мог обезоружить самоуверенного лейтенанта. Но не было гарантии, что тот не успеет выстрелить. А шум и паника в вагоне меньше всего сейчас нужны были Бекешеву. Надо обождать, пока лейтенант поведет его к выходу. Там он поневоле приблизится на расстояние выверенного годами тренировок удара по руке с пистолетом, независимо от позиции противника — сзади ли, спереди, сбоку…. Сотни раз Дмитрий отрабатывал этот прием, пока не добился полного автоматизма в перехвате кисти и нахождении нужного нерва, чтобы вызвать мгновенный паралич мускулов всей руки.

Разве может нормальный человек с обычной реакцией уследить за смертоносным броском кобры, укусом волка, прыжком леопарда из засады? Потому лейтенант ничего не понял, когда внезапно его рука попала в стальной захват и ее пронзила чудовищная боль, от которой разжались пальцы, и пистолет со стуком упал на пол вагона. Бекешев напал на лейтенанта на глазах проводника, когда они вышли в тамбур и немец неосмотрительно приблизился к нему. Кончиками пальцев Дмитрий ударил офицера под дых, и крик боли застрял в глотке немца. Легконько оттолкнув лейтенанта, который охотно упал на пол, ибо ноги его не держали, Бекешев выдернул из его кобуры «свой» пистолет и поднял второй с пола. Тут же навел один на проводника, а второй на Матильду.

— Меняй фонарь, а то пристрелю. И в вагон быстро, — тихо, но грозно приказал он Петеру.

Петер и не думал артачиться. Он выставил зеленый фонарь и убрал красный.

Бригадир, который шел выяснить причину задержки, увидел, что проводник выставил зеленый фонарь, и вскочил на ближайшую подножку. Все в порядке, можно двигаться. Бригадир дал отмашку. Поезд тут же тронулся.

У Матильды подкосились ноги, она выронила свою сумку и бессильно прислонилась к стенке вагона.

— Марш в это купе, сука, — Бекешев указал пистолетом на купе проводника. — А то дырку между глаз сделаю.

— Я не могу, — пролепетала она, соскальзывая вниз.

— Ты, — Дмитрий навел пистолет на проводника, — затащи ее в свое купе.

А сам подошел к офицеру, рывком одной руки поднял его с пола и приставил пистолет к горлу.

— Я пристрелю вас, лейтенант, если станете делать глупости. У меня нет выхода. Идите в купе проводника.

В купе он усадил всех у окна, а сам устроился напротив. Ехать еще как минимум пару часов. А может, и больше. Трудно будет просидеть в постоянном напряжении. Лейтенант наиболее опасен — готов атаковать в любую секунду.

— Тебя как зовут? — спросил Дмитрий проводника.

— Петер, — быстро ответил проводник, остро сожалея теперь, что не пристрелил русского. Ведь мог стать героем… Никогда, правда, не мечтал об этом, но все равно было бы приятно.

— Веревка есть, Петер? Не может быть, чтобы не было. Не ври мне… Кстати, всех касается — пристрелю не задумываясь любого из вас в случае намека на сопротивление. Так есть веревка? — рявкнул он на Петера.

— Нету, — уже виновато ответил напуганный Петер.

— Не повезло тебе, Матильда…

— Мне… мне в туалет надо… — пролепетала она, не дав Дмитрию закончить фразу.

— Иди, тебе действительно надо подмыться, — неучтиво потянул носом Дмитрий. — И смени трусы…

Когда она проходила мимо Бекешева, тот резко приставил пистолет к ее щеке, слегка оцарапав. Матильда обмерла. Второй пистолет направил на лейтенанта, который автоматически дернулся, увидев жест Дмитрия. Бекешев сделал зверское лицо и, придав своим словам максимально угрожающий тон, тихо сказал:

— На твоей совести сейчас три немецкие жизни, включая твою. Если ты не вернешься через пять минут, я убью их и тебя, когда найду. Пять минут!.. За одно принесешь все сумки и постучишь три раза. Вот так, — он стукнул по двери дважды быстро и через паузу третий раз.

Матильда вернулась через семь минут, когда Бекешев уже начал волноваться. Не убивать же этих людей. Он еще с Гансом понял, что не может убивать ни в чем не виноватых. Когда раздался условный стук, у него отлегло от сердца, но знал, что предосторожность не помешает. Приоткрыл дверь будучи готовым к нападению — тогда он начнет стрелять и будет в своем праве. Но это была только Матильда, которая принесла и его, и свои сумки.

— Раздевайся, — приказал он.

Матильда недоуменно взглянула на Дмитрия.

— Снимай платье, или я сдерну его. Быстро, сука! — рявкнул он и протянул руку к воротничку.

Когда женщина стянула с себя платье, Бекешев забрал его и приказал Петеру:

— Петер, нож давай.

Проводник, открыл створку шкафчика.

Это был хороший нож с длинным, узким, остро отточенным лезвием и тяжелой рукояткой. Дмитрий сразу положил глаз на него.

Они одновременно протянули друг другу платье Матильды и нож. «Победил» Петер, которому и досталось платье.

— Режь на полосы. Лейтенант, лейтенант! Сидите тихо, — Дмитрий заметил, что лейтенант опять дернулся. — Я проломлю вам голову, если еще раз увижу, что вы готовитесь прыгнуть на меня.

Петер аккуратно разрезал платье. Видно было, что это занятие даже доставило ему удовольствие. Когда на полу из того, что пять минут назад было платьем, образовались «веревки», Бекешев отдал новый приказ:

— Петер, вяжи лейтенанта. Я подскажу как… Да… правильно… сильнее затягивай, еще… А теперь пропусти через промежность… и натяни… не бойся, не бойся, яйца не повредишь… простите, мадам, мою грубость… Вот так! А теперь к столу привяжи… Да не так, лопух… пропусти веревку под этим упором… Вот! И натягивай, натягивай… Хорошо!.. — Дмитрий заложил первый пистолет за пояс в знак того, что половина работы сделана.

— Теперь, Матильда, твой черед. Нет… — Дмитрий увидел, что Петер приготовился связывать женщину. — Ты, Петер, не понял. Она тебя свяжет и потом привяжет к столу. Как ты привязал лейтенанта. Тесновато будет, но ничего… Как мы говорим в России — в тесноте да не в обиде. Начинай, Матильда….

Дмитрий давал женщине те же самые указания, что и Петеру, с той лишь разницей, что чаще повторял слова «сильнее» и «туже». Когда она закончила и повернулась к Дмитрию в ожидании очередных указаний, он, заложив второй пистолет за пояс, поманил ее пальцем. Она шагнула к нему, вся потная от стараний выполнить его указания как можно лучше.

— Придется посидеть с нами. Нельзя же в таком виде выходить из купе. Повернись спиной. Давай руки…

Поднял две последние «веревки» и, усадив женщину на полку, быстро связал ей руки и ноги.

— Тебя привязывать к столу не буду. Там уже некуда. Если кто-то постучится — молчать, как будто вас здесь нет. Я не шучу — хотите остаться живыми, будете немы как рыбы.

Забрался на полку с ногами и с удовлетворением оглядел своих пленников. Расслабился и заговорил о материях, совершенно ему не свойственных:

— Знаете, лейтенант, то, что произошло сейчас, когда вы под дулом вашего же пистолета связали друг друга, имеет большой философский смысл.

— Не вижу его, — мрачно ответил лейтенант. — Я изучал философию в Веймаре и не заметил никакой философии в том, что вооруженный человек легко распорядился жизнями троих безоружных людей.

— Не торопитесь с выводами. Философия в том, что я вооружен, а вы — все трое — нет! Теперь представьте: вас без оружия сто, тысяча, миллион, народ!.. А таких, как я, на два порядка меньше… Но мы вооружены. И получается, что вы ничего не можете сделать. Я могу убивать вас поочередно, а вы будете только тупо ожидать своей очереди.

— Я не буду…

— Будете, лейтенант, еще как будете… особенно, если я дам вам надежду, что вы останетесь жить. Сделаю вас старшим над вашими соплеменниками и объясню, что будут убиты только те, кто под вами. А вы останетесь жить. И я уверен, что вы, при всей вашей храбрости — я в ней не сомневаюсь — забудете о немецкой солидарности, как забыли только что Петер и Матильда… Ведь ты, Матильда, вернулась не потому, что тебе жалко было Петера и лейтенанта. За себя испугалась. Так или нет?

— Она вам ответит, как вы хотите, — сила сейчас на вашей стороне, — усмехнулся лейтенант, не дав Матильде слова сказать.

— Согласен с вами. Можете не отвечать, Матильда, — великодушно сказал Дмитрий. — Но суть, лейтенант, в том, что я дал ей надежду. Представьте, я бы сказал ей: «Иди, а когда вернешься, я тебя убью». Вернулась бы она? Убежала бы, наплевав на вас.

— Я бы не наплевал…

— Тогда я убью вас одним из первых и на вашем примере устрашу остальных. Они превратятся в баранов и пойдут на бойню, даже почти наверняка зная, что их ждет… Или я ошибаюсь? — Бекешев прищурился.

— Думаю, что нет, — неохотно признал правоту русского лейтенант. — Но только я не вижу, в чем философия, к чему вы клоните. Одному вооруженному ничего не стоит расправиться с десятком безоружных. Так было всегда, и никакой философии за этим не стояло.

— А философия моя в том, что при желании любого народа уничтожить какое-либо национальное меньшинство, достаточно только устрашить это меньшинство. А потом никто не пикнет. Более того, через годы найдутся псевдохрабрецы, которые станут упрекать это меньшинство в трусости и тем самым валить на него вину, — мол, сами виноваты. Надо было сопротивляться. А разве вы, лейтенант, могли сопротивляться под дулом вашего же пистолета? Не могли!.. Кстати, тот обер-лейтенант, у которого я отнял пистолет — не украл — сопротивлялся. Но тогда у меня не было его пистолета — вы ощущаете разницу?

Лейтенанту потребовалось совсем немного времени, чтобы разнести в клочья все построения Бекешева:

— Ерунда все это, штабс-капитан. Во-первых, не вижу смысла в такой акции. Изгнание? Да, это было. Евреев изгоняли, религиозные секты, меньшинства… Но тотальное уничтожение — это бред. Не вижу смысла в такой акции. И потом, чтобы осуществить это, для начала народ надо загнать в гетто. Одно только это невозможно в наши дни — мы навсегда покинули средневековье, — немец помолчал немного и издевательски закончил: — Если только в России. У вас пространства, миллионам места хватит.

Бекешев хотел ответить, но лейтенант сменил тему, посчитав ее исчерпанной:.

— Оставьте мне мой пистолет, — хмуро сказал он. — Возьмите себе обойму, и хватит с вас одного.

— Я люблю ваши парабеллумы. Оба нужны, я одинаково метко стреляю с двух рук, — не удержался Бекешев от мальчишеской похвальбы.

— Вот и стреляйте. Это вам больше подходит, — немец презрительно усмехнулся. — А в философию не суйтесь, она вам просто недоступна. Кстати, в университете я ничего не слышал о русских философах.

Дмитрий даже засопел от обиды. Хотел было ответить, что о немецких тоже ничего не слыхал, но вовремя прикусил язык. Отвечать так значило признать не только свою необразованность, но еще и расписаться в глупости. Он где-то слышал разговоры о немецкой философии… Даже фамилию может припомнить. Нет… Кто-то там на «Г» или на «К»… Настроение испортилось. Обозвал себя нехорошим словом за хвастовство, огорчился, что не умеет, как Павел, выражать ясно свои мысли. Больше не вступал в разговоры со своими пленниками.

Время пролетело незаметно. Их потревожили только один раз, когда стали стучать в дверь. Петер раскрыл было рот, но Бекешев приложил палец к губам, а вторую руку положил на рукоятку пистолета, и проводник поперхнулся собственным голосом.

Когда за окном стали часто мелькать дома и поезд явно замедлил ход, Дмитрий понял, что пришло время расставания со спутниками. Он встал с полки, открыл шкафчик и к радости своей увидел салфетки. Вытащил сразу охапку и, схватив одну из них, подошел к лейтенанту. Завязал ему рот. Затем второй салфеткой завязал рот Петеру, третью потратил на Матильду. Дмитрий снял часы с руки лейтенанта, который с презрением смотрел на него. Бекешев только усмехнулся в ответ. Положил часы на стол и залез к нему в карман, вытащил кошелек и, раскрыв, извлек из него все марки. Ощупал китель Петера, нашел потайной карман и вытащил оттуда деньги.

— Лейтенант, смотрите на часы, когда я уйду. Через десять минут, повторяю — не раньше чем через десять минут — можете приступить к своему освобождению. Если начнете раньше, пеняйте на себя. Я вас не пощажу. Насчет денег — приношу свои извинения вам и проводнику, сейчас они мне очень нужны. Долг обоим верну после войны с процентами. Прощайте, господа. Рад был знакомству с немецкой женщиной, Матильда, — Бекешев кивнул всем и вышел из купе, прихватив свой саквояж и нож.

Они начали барахтаться, стремясь к освобождению сразу же, как только Дмитрий закрыл дверь.

Матильда завертелась на полке, приближаясь к Петеру. Уткнула лицо ему в грудь и, проведя им несколько раз вверх-вниз, содрала повязку со рта. Потом, ухватив зубами салфетку Петера, стащила и ее вниз к подбородку. Петер начал ловить ртом воздух, а женщина не теряла времени даром — она хотела освободить рот лейтенанта, понимая, что именно от него получит указания, как быть дальше. Когда она протискивалась между Петером и стенкой купе, а лейтенант уже подставлял лицо в ожидании освобождения, дверь открылась и вошел Бекешев, одетый в форму обер-лейтенанта.

— Мы же договаривались, господа, — сделал он круглые глаза.

Все замерли в ужасе, когда Дмитрий достал из-за пояса пистолет.

Матильда готова была заверещать, но Бекешев грозно сказал ей:

— Молчать! Тебя трогать не буду, хотя ты больше всех заслужила. А с вами, лейтенант, будет другой разговор. У наших союзников есть хорошее выражение: на войне как на войне.

Он стремительно шагнул к офицеру, и тот не успел даже отреагировать на удар. Рукоятка пистолета опустилась ему на голову, и лейтенант отключился. По лбу побежала тонкая струйка крови. Бекешев точно знал, что голова лейтенанта не пробита. В школе его обучали наносить такие удары рукояткой, чтобы враг оставался живым, практически невредимым и только терял сознание.

Мелькнуло на мгновение, что лейтенант все же недруг. И может быть, следовало ударить его так, чтобы он никогда не оправился. В бою Бекешев его бы не пощадил. Но сделай он такое сейчас, в душе надолго осталось бы гадостное чувство, что отомстил за унижение, которому подверг его лейтенант в «философском» споре.

— Десять минут, — повернулся он к Петеру и Матильде. Вышел не оглядываясь, зная наверняка, что десять минут эти двое даже не пошевелятся.

Он вышел на перрон вместе с остальными пассажирами поезда. Через несколько минут затерялся в привокзальной толпе.