ЕПИСКОП АНТОНИЙ (ФЛОРЕНСОВ)

(1847-1918)

Епископ Антоний (в миру Михаил Симеонович Флоренсов) родился 27 августа 1847 года в селе Труслейка Симбирской губернии. Родители его из духовного сословия. Окончил Симбирскую Духовную семинарию и Киевскую Духовную академию. В 1878 году рукоположен во священника в Симбирском кафедральном соборе. В 1887 году был назначен ректором Самарской Духовной семинарии. В этом же году пострижен в монаше­ство (овдовел в 1882 году). В 1890 году хиротонисан во епископа. Воз­главлял Волынскую, Вологодскую и Ростовскую кафедры. С 1898 года находился на покое в Донском монастыре, где и скончался 20 февраля 1918 года. Похоронен на монастырском кладбище.


Духовные беседы

(Беседы записаны Христиной Сергеевной Арсенеевой


13 июля 1909 г. Понедельник. В Донском.

Нам было известно, что в этот день вечером, в 6 часов, в Донской монастырь придут к епископу Антонию два депу­тата от старообрядцев: священник Дмитриевский и товарищ председателя весеннего старообрядческого съезда в Нижнем поговорить с владыкой и объяснить ему свое дело до него. Они приходили к нему дня за два-три перед этим, и вот как владыка рассказал нам об этом их визите. Часов в 11 утра к нему приехал преосвященный Иоанн, вернувшийся из командировки с Дальнего Востока, знаток по старообрядче­ству. И надо же случиться такому совпадению. Сидят они в гостиной — звонок. Келейника не было дома. Преосвящен­ный Антоний подходит сам к двери и, по обыкновению, спра­шивает, не открывая ее: «Кто? Как имя?» На это он получает довольно дерзкий ответ: «Неужели же имя вам что-нибудь ска­жет?» — «Я без имени не приму». — «Так как же? У нас серьез­ное и важное до вас дело». — «А как угодно». — «Со мной свя­щенник, у нас есть карточки». Тогда владыка накладывает цепь, отворяет дверь и через образовавшуюся щель берет кар­точки. Возвращается в гостиную и предлагает преосвященному Иоанну удалиться пока в кабинет, что тот и делает.

Владыка впускает гостей и в передней говорит им: «Даже Христос спрашивал имя, а Он не имел нужды в том, Он Сам все знал». После этого владыка вводит их в гостиную и, уз­нав, что они хотят говорить с ним именно наедине, берет ка­рандаш, притворяет дверь в кабинет и, прочитав карточку священника Димитрия, спрашивает: «Старообрядец?» Тот, смущенный, отвечает: «Да, я только недавно перешел в ста­рообрядчество». Владыка спрашивает у него подробности о его годах, семействе и записывает все это на карточке, чем возбуждает следующий вопрос: «Зачем вам это надо?» На что владыка ему: «А вот я свои вопросы докончу, тогда буду отве­чать на ваши».

Записав все на карточке священника, преосвященный Ан­тоний обратился с такими же вопросами и к [товарищу пред­седателя] и записал ответы на них на его карточке. Усадив их, спросил, зачем они к нему пожаловали. «Нам бы хотелось принять к себе епископа из никонианской церкви». Владыка сказал, что он совсем незнаком с современным старообряд­чеством и не знает подробностей о всех их «согласиях». Он просит письменно изложить все дело, с которым они к нему пришли. Владыка спросил их, знают ли они епископа Миха­ила (Семенова), на что священник отвечал, что они по его письму и пришли к владыке. На вопрос епископа Антония, не с собой ли у него письмо, он его вынул и подал сложен­ным владыке, который, не развертывая письма, положил его вместе с карточками на стол и, сказав, что у него в гостях преосвященный Иоанн, которого ему неловко задерживать, позволил им зайти к нему еще раз по этому делу, о котором он подумает. Согласились на понедельник 13 июля, в 6 часов вечера.

Когда эти посетители ушли и преосвященный Иоанн уехал, владыка стал читать письмо епископа Михаила.

Москва, Девкин пер., д. Тарасова, кв. 48, свящ. Андрею Дмитриевскому.

«Глубокоуважаемый отец Андрей! Сижу на даче даже без почтовой бумаги. Простите. Указать возможных кандидатов мудрено. Я не думаю, что вы найдете. Я бы назвал только Ан­тонина 82 , живущего в Сергиевой пустыни под Петербургом, Кириона 83 , заключенного в Санаксарскую обитель в Тамбовской губернии, или Леонида 84 — с Кавказа. Где он не знаю. И Ан­тония, живущего в Донском монастыре в Москве. Но весьма мало надеюсь на смелость первого. От последнего (Леонида. Ред .) возможен и резко отрицательный ответ. Это человек странный, и никогда нельзя угадать, как он посмотрит на то или другое дело. Надежнее других последний, честнейший, прекраснейший и ученый человек. Его желал бы и я. Если не он, то Леонид. Еще назвать никого не могу. Предан, епископ Михаил».

Симбирск. Книжная лавка старая «Новая Книга», для епис­копа Михаила.


Понять из письма, что нужно старообрядцам от православ­ного епископа, было невозможно. Нужна «смелость» этого епископа, значит, дело серьезное. Преосвященный Антоний полагал, что старообрядцы хотят вернуться к Православию, если им сделают кое-какие уступки, а так как они — депута­ты очень влиятельные, то можно будет сделать великое дело для Церкви Христовой. Владыка просил нас помолиться о нем 13-го, и мы с отцом Николаем85 решили поехать к нему в этот день к ранней обедне, у которой, конечно, он будет, чтобы помолиться с ним вместе. Владыка нас заметил в цер­кви, прислал нам антидору и после обедни пригласил к себе пить чай. Отец Николай не мог оставаться долго, поскольку в половине 10-го был назначен вынос тела С. С. Перфильева, а я осталась. Время шло незаметно, и келейник отправился в 1-м часу за обедом.

Звонок. Владыка подходит к двери, и в ответ на его вопрос: «Кто?» — я слышу из-за двери: «Митрополит». Преосвящен­ный возвращается в гостиную и говорит мне, что в Донской к преосвященному Иоанникию приехал митрополит и что его, владыку, предупредили, как бы он не пришел и к нему. Вскоре вернулся келейник86, а через пять минут прибежали с вестью, что митрополит идет к владыке. Он вышел к себе в кабинет, и я в ужасе ждала минуты — встретиться здесь с мит­рополитом одна. Слышу — шаги по лестнице, затем в пере­дней. Слышу раздевается, ставит посох — преосвященный Антоний все не идет. Наконец шаги с обеих сторон, и влады­ки одновременно выходят из своих дверей и встречаются це­луясь. Затем митрополит обращается в мою сторону, а преос­вященный Антоний, показывая на меня: «Позвольте вам представить...» Затем епископ Антоний попросил митрополи­та Владимира87 садиться на диван, на что тот ответил: «Нет, даму на диван». Я, конечно, не согласилась, и митрополит прошел на диван, владыка Антоний сел в свое кресло, а я че­рез кресло от дивана — на стул. Между владыками начался разговор. Епископ Антоний рассказал, что был в Симбирске. «Да, я знаю, вы два дня как вернулись оттуда». По чьим-то интригам под пустынь отвели другую часть земли, а старин­ную часть, о возвращении которой под монастырь епископ Антоний, собственно, и хлопотал, думают продать симбирс­ким староверам. Теперь преосвященный Антоний хочет хло­потать о том, чтобы ему разрешили купить оба куска, по обе­им отводным. Вот он и собирается в Петербург по делу о Соловецко-Симбирской пустыни.

Говорили о нездоровье митрополита Антония Петербург­ского, причем митрополит Владимир высказал уверенность, что газеты это преувеличили, как они всегда делают. И тут я сказала, что, слава Богу, владыка митрополит Владимир опять выглядит хорошо, по-московски, а из Петербурга приехал с истомленным лицом. Митрополит Владимир этому обрадо­вался: «Да. Значит, московский климат мне полезнее! Зато и трепни тут больше». Преосвященный Антоний: «Чего боль­ше?» — «Трепни, треплюсь больше». — «А я думал, что за «слепни»? Да как будто их у нас здесь нет». Преосвященный делает вид, что не знает русских выражений, а ведь чисто­кровный русак! Митрополит Владимир продолжает разговор на эту тему, что теперь, после японской войны, появилось множество слов в русской речи, например «кое-каки».

Затем, обращаясь ко мне, спрашивает: «Ну, как себя чув­ствует в новом приходе отец Николай?» — «Слава Богу, пре­красно, благодарен вам». Преосвященный Антоний: «Да, ведь и Христина Сергеевна тоже хорошо себя чувствует, а ведь на Самотеке она все была больна». Митрополит: «Да, квартира ваша была очень плохая. Сколько лет вы в ней жили?» — «С войны. Да тут дело не только в квартире, о которой вы, владыко, изволили сказать отцу Николаю, что жить в ней было подвигом, но и в Самотеке». — «Ах да, Самотека... Но ведь у меня на Троицкой улице воздух очень хорош и самотек­ских микробов нет». «Да, владыко, и я вам уже говорила, что отец Николай написал вам с просьбой перевести его без моего ведома. Если бы я знала об этом, то остановила бы его, и, мо­жет быть, мы бы решили вопрос иначе, взяв квартиру наверху. Но теперь я верю, что этот переход совершился по воле Божи­ей. Ведь мы думали и умереть в том приходе». — «Почему же так? Ах да, это был ваш идеалистический взгляд!» — «Да, но теперь, повторяю, отец Николай вполне верит, что через вас им управляла рука Божия, и он спокоен и радостен».

«А как его коллега, второй священник — Кудрин?» — «Пока очень с ним хорош». — «Значит, он с отцом Милов­ским не сошелся, может быть, по личным вопросам и из лич­ной антипатии?» — «Не знаю, только о тяжелом характе­ре отца Кудрина предупреждают отца Николая со всех сто­рон». — «Но ведь все идет хорошо?» — «Да, и надеюсь, что и впредь будет все так же хорошо, поскольку и отец Николай стал опытнее и вторично ошибок не сделает». — «Какие же ошибки?» — «Ошибки в отношениях с людьми. Он, как вся­кий умный человек, их не повторит». — «Ну ведь как смот­реть: с идеальной точки зрения отца Николая, это были не ошибки, а как люди об этом судили — это все равно».

Митрополит Владимир стал говорить о том, что его удиви­ло желание отца Николая перейти на приход именно тогда, когда там только что возникло основанное им братство свя­тителя Митрофана: «Ведь мне внутреннее убеждение говорит, что капитал в него положен вами». Тут епископ Антоний на­гнулся к четкам митрополита и, любуясь ими, спросил, отку­да они у него, где бы ему такие купить. На это митрополит, смутившись, ответил, что не советует ему следовать в этом его примеру, потому что может развиться страсть к сребролюбию и поклонению золотому Ваалу. Четки были серебряные, с зо­лотыми разделительными бусинами и золотым крестом.

На минуту преосвященный Антоний вышел в кабинет и вернулся оттуда с карточками старообрядцев, бывших у него, и письмом епископа Михаила (Семенова). «Вас, владыко, по­слал Сам Господь сегодня. Ваше посещение для меня прови­денциально». И начал рассказывать о недавних посетителях, которых он ожидает и сегодня. Я незаметно притворила дверь в переднюю, около которой, в комнате Желтовского, сидел он сам с келейником митрополита Павлом. Когда епископ Антоний, рассказывая что-то, уклонился в сторону, митропо­лит заметил ему это, попросив быть ближе к делу. Преосвя­щенный отвечал, что это он нарочно делает, чтобы подольше удержать у себя владыку. И затем, не спеша, стал все подроб­но рассказывать. Когда дошло дело до письма епископа, он передал его митрополиту, но у владыки Владимира не оказа­лось очков, и, хотя он и взял в руки письмо, стараясь его про­читать, я не вытерпела и предложила свои услуги. Сначала епископ Антоний воскликнул: «Ни за что», но затем велел сесть поближе к митрополиту и пониженным голосом читать. Я села в кресло рядом с диваном и прочла письмо медленно, очень тихим голосом, при самом внимательном слушании этого чтения обоими владыками. По окончании его епископ Антоний сказал, что сегодня будет продолжение. Они придут к нему в 6 часов вечера, но он им ничего не ответит, а велит изложить свое дело письменно. О дальнейшем ходе его он сообщит владыке.

«Хочется мне, чтобы эти овцы вернулись в наше стадо», — сказал епископ Антоний. «Смотрите, как бы они не оказались волками и не поймали бы вас», — ответил митрополит, чем вызвал такой убежденный в обратном возглас епископа Ан­тония, что почувствовалась в нем сила нерушимая. Перед этим митрополит выразился так: «Что же делать, администра­тивных мер против этого, после данных свобод, предпринять нельзя, остановить их нельзя». Епископ Антоний: «Да я не с этой точки зрения. Мне хочется, чтобы они вернулись». Тут владыка митрополит встал и начал прощаться. На вопрос епископа Антония, где он будет служить 15-го, тот отвечал, что в Перерве, куда его, преосвященного Антония, он и при­глашает. Владыка Антоний спросил меня, где я буду в этот день, и я напомнила им, что 15-го — день памяти тети Голи­цыной и мы все будем в Скорбященском монастыре на за­упокойной обедне. Преосвященный Антоний выразил жела­ние также приехать туда в этот день — помолиться на могиле тети (что и исполнил, несмотря на сильную бурю и холодную погоду).


23 июля 1909 г. В Донском.

Читаю газеты про ужасы испанской революции. Священ­ников, монахов и монахинь убивали и жгли живыми. Беседую об этом с владыкой.

X. С. Вот и мы, пожалуй, доживем до таких ужасов. Хоть бы уж если пострадать, то вместе с вами.

Е. А. Нет, мы до этого не доживем.

X. С. Вы не доживете, а мы?

Е. А. И вы. Отец Николай не такой, он не для мучениче­ства.

X. С. Так ведь это завидная участь — мученичество.

Е. А. Ну это как смотреть. Вспомните следующее: ко­ринфяне во времена апостолов были самый образованный, культурный народ, как теперь современные нам французы. И женщины у них были развитые, аристократки, — держали мужей под башмаком. И вот эти коринфяне, обратившись в христианство, более всех Даров Духа Святаго, полученных в день Пятидесятницы, ценили дар говорить на разных языках, красноречие. А им апостол что пишет? «Если вы и на языках будете говорить, а любви иметь не будете, то будете подобны меди звенящей или кимвалу бряцающему»88. То есть: медь зве­нящая — это, вероятно, однотоновый колокол — дон-дон, — кому интересно его долго слушать? А кимвал — двутоновый инструмент, также надоедающий. Так вот, если ваше красно­речие не будет проникнуто любовью, то скучно его будет слу­шать, как звон колокола или звуки кимвала. Далее: «Если и тело свое предам на сожжение, а любви не имею, то я нич­то»89. То есть: если и на мученичество пойду, и на мучение са­мое ужасное — сожжение меня живым, — но любви христи­анской в себе не имею, то такой подвиг для меня тщетен. Так вот я и желал бы для отца Николая именно такую любовь приобрести, а не через мученичество спастись.

Е. А. Замечательно, что в Евангелии нигде Христос не бра­нит женщин. Не говорит Он: «Горе вам, книжницы и фари­сейки, лицемерки и тому подобное», а всегда бранит исклю­чительно мужчин. Почему? Да потому, я думаю, что мужская натура, природа, — очень грубая. Возьмем, например, апос­тола Фому. Боже мой, каким грубым он себя показал! Хрис­тос воскрес и в первый день явился десяти ученикам Своим. Фомы не было в это время с ними, наверное, по какой-ни­будь уважительной причине: нездоровилось или еще что-ни­будь. Но, конечно, это было по воле Божией. Когда он при­шел, десять апостолов ему рассказывают, что видели воскресшего Господа, но он один идет против десяти и смеет не верить. Говорит: «Если не увижу на руках Его язвы гвозди­ные и не вложу пальца моего в язвы от гвоздей (Боже мой! Какие же это были гвозди, если можно было вложить палец в рану от них! И еще копьем было прободено ребро: какое — левое или правое — вот интересный вопрос) и если не вложу руку мою (тут уж целую руку!) в ребра Его, — не иму веры»90. И вот через неделю, дверем затворенным, Христос вновь яв­ляется апостолам. На этот раз и Фома здесь. Сначала Иисус всем вообще преподает мир Свой. А затем... Тут я прекло­няюсь, повергаюсь, сердце мое переполняется чувством ко Господу. Вот в чем и разнится любовь к людям — ей можно поставить границу, — а это ко Господу! Он мог бы сказать Фоме: «Как ты, тварь, посмел так отнестись к Моему явле­нию, к Моему воскресению?!» Попробовал бы так поступить хоть один из послушников здешних, хотел бы я видеть, что бы он вызвал в начальнике своем! А Христос? Он говорит Фоме: «Подай перст твой да и вложи в раны Мои; и руку твою — в ребра Мои; и не будь неверен, но верен!» Тут уж Фома вос­клицает: Господь мой и Бог мой! Но все же Христос выражает ему Свое недовольство, или как бы показывает его словами: Блаженны невидевшие и уверовавшие91.


19 июля 1909 г. В Донском.

Е. А. В одиночестве много приходится думать. Читать Евангелие — Слово Божие и думать. Часто приходит мне в голову: почему Бог начал спасение не с первого погибшего Своего создания — ангела (теперь диавола), а с человека?

Разговор начался с того, что я, увидев подаренный мной кувшин для молока, стоявший в кабинете на окне без упот­ребления, спросила, почему он его не использует.

Е. А. Да, если разобьют кувшин, мне будет неприятно. А вам его отдать — это не полагается, подарки назад нельзя возвращать. Вот я думаю, что и спасение людей совершилось потому, что рай им был Богом дан и взять его назад Господь не хочет. Представьте себе, что у меня два сына. Старший — хитрый и злой, а младший — глуп как пробка. Оба передо мной провинились, оба ослушались моей воли. Я их обоих наказал. Но младший ждет прощения, желает его, стремится к нему, а старший — нет. Прощение и дано младшему — че­ловеку, согрешившему по глупости, по наущению старшего. Бог, чтобы спасти его, принял его плоть. А ведь если бы надо было спасти Ангелов, то Он принял бы естество Ангелов, сде­лался бы не Богочеловеком, а Богоангелом.


24 июля 1909 г. Пятница. У нас.

Владыка Антоний привез проповедь отца Николая, про­изнесенную им по поручению митрополита Владимира в Скорбященском монастыре 30 июня, в праздник двенадцати апостолов, в день посвящения во игумении матери Нины (на­кануне я отдала ему проповедь для прочтения). Некоторые места владыка подчеркнул и мягко, нежно выговаривал за них. Проповедь о покаянии, вызванная самосокрушением. Ввиду этого самосокрушения появляются сравнения с собой в пользу монашенок.

Е. А. Где вы у Христа или святых апостолов видели такие сравнения? Их в Евангелии нет. Зачем вы пишете, что мона­шенки, придя в обитель, из грешных сделались святыми, из врагов Христа обратились в друзей Его. Ведь некоторые сду­ру-то и поймут так, что только в их ограде друзья Христа. Ну а вы кто? Разве враги Его? Это ужас!

Зачем вы упоминаете о диавольской гордыне в людях? Этого не может быть. Диавольская гордыня у диавола, а у людей — людская гордыня, человеческая.

Приписали «Аминь» — о покаянии. А какая мысль Церк­ви — праздновать собор двенадцати апостолов?


5 августа 1909 г. В Донском.

Я говорю, что не в расположении говеть.

Е. А. Говеть? Что это такое? Надо всегда быть, «как говеть». Видишь в себе занозу — тащи ее.

X. С. А я не могу без помощи духовника. Вообразите себе, что у нас две чистые белые простыни. У вас она так чиста, что каждое пятнышко на ней видно, и вы стараетесь появившее­ся сразу вытереть, а у меня масса таких пятен, и нужна стир­ка, говение.

Е. А. Нечего носиться со всяким пятнышком к духовнику. Если вы желаете исповеди, как Таинства, — ну это другое дело. К Таинству этому, как очищающему от всех грехов, до­вольно прибегать раз в год, на Страстной неделе, и тогда «сда­вать» все грехи, все вместе.

X С. А я раньше говела каждый пост или даже чаще.

Е. А. Ну а я себя не считаю достойным так часто присту­пать к Таинству Причащения. Смотрите, как привыкают к нему! Вон наши мужики, иеромонахи, — больно смотреть, как они, чередные, служат и как причащаются! Иногда и пьяные... А раньше ведь с большим благоговением присту­пали. Вы вот говорите, что у меня простыня чистая, с ма­ленькими пятнышками. Пятна — все пятна. У Бога нет ни больших, ни маленьких. Он и большое, как океан, пятно очистит безследно, и маленькое, крошечное пятнышко ос­корбит Его, если ты не хочешь его стереть. Так ведь не все же к духовнику таскать. Ну если, не дай Бог, соделаешь смертный грех — тогда скорей к духовнику, освободи свою совесть. Самый тяжкий грех — убийство: тут ты вступаешь в права Творца — Бога. Вы сравниваете состояние души с про­стыней, а я иначе скажу. Это — лес, и растут в нем и лопу­хи, но растут и орехи, и чудные грибы, и ягоды. И если ло­пух не на дороге растет и не мешает, то пусть его. Вон посмотрите на это дерево: как в нем все дивно, хорошо уст­роено: веточки, листья, цветы. Начните его подстригать и обчищать — что выйдет?

X. С. Значит, надо дать свободу дереву развиваться, как природа хочет, не куркузить его?

Е. А. И культивировать надо, а то диким вырастет.

(Эта беседа записана приблизительно, боюсь, что не суме­ла ее передать.)


6 августа 1909 г. В Донском.

X С. Что такое: «не введи нас во искушение»?

Е. А. А дальше как? «Но избави нас от лукаваго». Это про­должение той же мысли. Не введи нас во искушение лукава­го, но избави нас от него. Искушение лукаваго — диавола; искус — искусный силок, искусная ловушка, капкан, постав­ленный на нашем пути. Все гладко на этой дороге, все ровно. «Иди по ней смело», — говорит нам диавол, известный кле­ветник и лжец. Но как бы не так! Мы смело ступаем, а там нас ждет вместо гладкой дороги опасный овраг или капкан. Так вот зверей или птиц ловят в капканы, в силки. Поверишь лукавому, что тут дорога безопасна, да и попадешься в капкан. А диаволу только это и нужно: кончен твой путь в Царствие Небесное. А если и не кончен, если поднимешься, вырвешь­ся, то уж калекой-то не так пойдешь дальше да и за собой никого не поведешь.


2 октября 1909 г. В Донском.

Е. А. Если бы кто-нибудь обратился ко мне с вопросом, что говорит о смертной казни Священное Писание, я бы ответил, что ничего не говорит. Священное Писание говорит для каж­дого человека в отдельности, что он должен или не должен делать. Ты хочешь убить — Священное Писание говорит тебе: «Не убий». А политическими вопросами, общественными оно не занимается. Оно выше этого. Оно слишком мудро для это­го. Действительно, каждое правительство может смотреть на дело по-своему, и непременно то или другое правительство нашло бы политический совет в Библии вредным, опасным, революционным, и самая Библия могла бы быть запрещена в государстве как революционная книга.

Владыка вспомнил свою беседу у нас в доме в воскресенье, 27 сентября, при Надежде Васильевне Арсеньевой, которая от его слов смутилась. Разговор шел тогда о святом Иоанне Зла­тоусте. Отец Николай говорил о том, что Иоанн Златоуст — любимый им святой, его идеал. И он обратился к владыке с вопросом, как тот относится к святителю.

Е. А. Он был оратор. Я люблю святого Григория Богосло­ва, он мне больше по душе. Святой Василий Великий педан­тичен: поклоны, посты. Святой Иоанн — оратор, но этим меня не возьмешь, ведь Христос-то не был оратором. Вот и прозвали святого Григория Богословом (и правильно!), а свя­того Иоанна только Златоустом. Вообще нужно на Христа смотреть, Ему подражать. Многих святых не поймешь. Вон святой Симеон на столп забрался спасаться. Так ведь я этого не сделаю, такой глупости.

В это время отец Николай и заметил на лице своей сестры смущение и недоумение и сказал о том владыке.

Е. А. Что же тут смущаться? Кто со Христом, тому другие идеалы не нужны.

Когда владыка уехал, Наденька сказала нам, что ее смуще­ние от этого разъяснения исчезло, что она вполне удовлетво­рилась таким разъяснением. Но владыка помнил, что она смутилась, и сегодня начал сам об этом речь.

Е. А. Не помню, но я чем-то смутил Надежду Васильевну. Вы или отец Николай мне об этом тогда сказали.

Я напомнила.

Е. А. Ах да, ну конечно. Нельзя заслонять себе образ Хри­ста каким-нибудь человеком. Вот хоть Трифон92. Нашел стар­ца Амвросия, и только и разговора у него, что о нем. А зачем я буду пить из колодца или из мелкого ручейка, когда передо мной чудная река. Зачем я буду смотреть не на учение Само­го Христа, а на Его последователей, хотя и святых людей (я преклоняюсь перед ними, чту их святость, пропускаю их вперед, благословляю их — живите с Богом), но все же заб­луждавшихся, грешивших и к чистой воде Его учения доба­вивших свои примеси. Зачем я буду влезать в их кожу? На­пример, Серафим преподобный сорок или сколько-то там дней и ночей стоял на камне и молился. Где Христос указал нам на это? И делал ли это Сам Христос?

Тут я решилась сказать следующее с извинением, что смею возражать и как бы учить его. Указала, что Христос, как Бог, в безгрешном человеческом теле не имел нужды в такой мо­литве, а преподобный Серафим, как известно, боролся этим способом с помыслами.

Е. А. Да, вот некоторые нацепляют на себя вериги, гири, чтобы плоть истощить, страсти ее убить! Оскопляют себя. Не так они борются. Это паллиатив93. Здоровенный мужчина надевает на себя вериги и думает этим плоть смирить, как ло­шадь в стойло ввести. Нет, ты борись диетой. Диета так иссу­шит тебя, что все страсти отлетят. Это будет средство не про­тивное природе.


26 и 27 сентября 1909 г. В Донском и у нас.

Владыка говорил о книге «Согласно ли с Евангелием уче­ние Лютера?», которую мы с отцом Николаем собирались со­вместно переводить на немецкий язык.

Е. А. Прежде всего что это за заглавие? Для кого оно? Если взглянет на него православный, то скажет: «Конечно, нет, ко­нечно, несогласно, я это знаю, я в этом уверен» — и не станет читать книги. Лютеранин же, наоборот, увидев такое заглавие, скажет: «Я знаю, что согласно, и не требую доказательств или опровержений этому» — и также читать книги не будет. Надо было составить заглавие просто: «Лютер, его жизнь и учение».

Это было бы хитрее. Всякий бы поинтересовался, не най­ду ли чего нового для себя в этой книге.

Затем вот что мы читаем: «Так вот эти самые индульген­ции-то и испортили все дело. Не будь индульгенций, не было бы и протестантства». Лютер был умный человек и не мог примириться с фальшью индульгенций. Ведь Папа отпускал в индульгенциях грехи и умершим, если они были куплены на их имя, — ну, на этом основании Лютер стал опровергать и вообще молитвы за умерших. Также и Господь Бог — мило­серд, но и правосуден. Об этом надо подумать. Если бы — только правосуден, то и спасение наше через Христа не со­вершилось бы.

Теперь наступил пароксизм неверия, безбожия, противле­ния Христу. Этот пароксизм утихнет, но затем следующий уже будет сильней. Мы должны знать это и готовиться.


29 октября 1909 г. У нас.

Е. А. Нужно ли всегда говорить правду? ...всем?

Молчание.

О. Н. С некоторых пор я стал иначе об этом думать.

Е. А. Да. Как же, Сам Бог не всем Свою Правду, Свою Истину открывает, а перед иными и утаивает ее?! ...Утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам94. Так и я, должен брать здесь пример. И если я вижу перед собой премудрого и разумного в житейском смысле (мнящего себя таковым), то, извините, — я молчу, я ему моей правды не открываю — ни за что. А вот если младенец передо мной, тогда другое дело. Один питается одной мудростью, другой — другой.


11 ноября 1909 г. В Донском.

(6 августа X. С., видимо, по просьбе Леона задала владыке вопрос «об искушении». — Ред.)

Леон, выслушав прочитанное мной объяснение епископом Антонием слов: «не введи нас во искушение», объяснением удовлетворился, но сказал, что ему осталось непонятным, что надо считать искушением.

Е. А. Когда вы мне в тот раз предложили вопрос Лео об искушении, у меня сейчас же явился целый поток, рой, кас­кад ярких мыслей по этому поводу. Возьмем две иллюстрации.

Во-первых, искушение Евы в раю95. Она должна была, прежде чем поддаться искушению, задать себе вопрос: «Вер­но ли то, что ей говорит и обещает змий?» Так и мы должны при искушении ставить себе вопрос: «Верно ли это?» Ева по­слушалась диавола, поверила ему больше, чем своему мужу, который сам, лично, слышал заповедь от Господа. Ева ее от Бога слышала. (Да и вообще все заповеди были к нам, муж­чинам, а с вас не так будет взыскиваться.) Ева была создана спустя некоторое время по сотворении Адама, спустя доволь­но времени. Адам уже жил в раю, пользовался всеми благами его и владел там всем, и только плоды одного дерева, стояв­шего посреди рая, были запретными для него. Это было дре­во познания добра и зла.

Какое же тогда было зло? В людях и на земле его не было. Оно было только в диаволе. Добро в Боге, зло — в диаволе. Змий так искушает Еву, что не отрицает факта запрета со сто­роны Господа Бога о вкушении плодов с этого древа. Диавол, заметьте, всегда так поступает: он оставляет половину прав­ды, а к ней прибавляет ложь. Так легче обмануть, если при­сутствует часть правды. И вот змий говорит Еве, что да, Бог запретил вкушать плоды с этого дерева, но вовсе не оттого, что, вкусив их, вы смертию умрете, а потому, что вы сами сделаетесь, как боги. Ева еще была так чиста, так доверчива, совсем не знала лжи, что она поверила этим словам. Удиви­тельно, зачем она дала яблоко Адаму, а не ограничилась тем, чтобы попробовать его самой?

X. С. Вероятно, она хотела, чтобы и Адам сделался, как бог, а не она одна.

Е. А. Так она могла бы раньше попробовать, испытать, ис­полнится ли на ней обещанное змием, и тогда уже соблазнить или не соблазнить Адама. Адам же вообще не должен был брать этого плода — ведь он лично слышал заповедь от Бога. Он мог повторить Еве слова Божии и разъяснить ей, что змий лжет. И что бы тогда вышло? Если бы одна Ева ослушалась? Тогда вся история человечества иначе бы развернулась.

Адам и Ева не удержались, согрешили. Согрешили, как дети, не представляя себе, какое великое последствие несет за собой в мир их грех. И спрятался Адам, как ребенок, ус­лыхав в раю шаги Бога. На Его вопрос: «Что ты сделал?» — Адам отвечает, что «жена, которую Ты мне дал, подала мне яблоко, и я его съел». Это место некоторые недальновидные комментаторы и законоучители понимают и объясняют так, что Адам упрекал Господа. Боже мой! Да как можно так ду­мать! Не надо забывать, что Адам был чистый, как ребенок, и ответил просто, констатируя факт, что дело было так, а не иначе. (Вот тут Бог мог бы спросить: «Да ведь Я тебе давал заповедь, а не ей, отчего же ты не отказался от соблазна?» Что бы Адам на это ответил? Но в Священном Писании об этом ничего не говорится.) Дальше Господь обращается к Еве. Ева также констатирует факт, что это змий ей дал ябло­ко и она вкусила.

Начинается наказание за грех. Адаму, пользовавшемуся всем (кроме древа познания добра и зла) в раю без труда, по­велевается отныне в поте лица своего возделывать землю, без чего она не будет больше кормить его, и он с голоду умрет, если не станет работать. Ева, поверившая словам ди­авола больше, чем словам мужа своего (поверившая ему больше, чем мужу), будет за это в порабощении и послуша­нии у мужа. А самое тяжелое наказание диаволу, как главно­му виновнику.

Так вот видите, каким образом диавол выставил свое иску­шение?! Оно оказалось обманом. И теперь повторяет он то же самое, только картины другие. Так вот и скажите Лео, что не надо нам быть такими глупыми, чтобы не понимать, когда нам готовится обман, а нужно разбирать, что тут обман.

Теперь другая картина. Диавол искушает в пустыне Самого Господа Христа. Тут уж он не прибегает к обману, здесь это у него не пройдет. Он берет истину.

(Здесь разговор прервался.)

X. С. Благословите меня в такой-то день (называю число и месяц) съездить к Троице.

Е. А. Сердце мое как камень в данном вопросе. Не знаю, что вам сказать. Зачем?

X. С. Есть у меня предчувствие, основанное на некотором предсказании, что в этот день меня ждет большое искушение, и мне хочется таким образом избежать его. Бывают ведь странности. Я этого дня боюсь (такого именно числа и меся­ца 1909 года) уже давно, уже месяца два. Оттого и хочу уехать на этот день в лавру. Помните, вы мне говорили, что надо и диавола обманывать?

Е. А. Да, я вам это говорил, но не сказал вам, как это де­лать. Смотрите, как бы здесь не вышло наоборот. Вызовете на борьбу.

Я перекрестилась в ужасе.

Е. А. Да, будьте осторожны. Раз такое предчувствие есть, не считайтесь с ним, это будет самое лучшее. А тем, что вы уеде­те в лавру, вы искушения не победите, вы можете сами ока­заться побежденной. Это малодушие — бежать от себя самой. Проведите спокойно дома этот день, и, поверьте, тогда у вас, по прошествии его, настроение духа будет лучше, чем если бы вы в этот день съездили в Лавру.


27 ноября 1909 г. Пятница. У нас.

Говорили о жене Льва Волкова касательно их развода и о том, что она в письме своем пишет: «Да будет со мною воля Господня».

Е. А. Воля Господня да будет! Конечно, это будет, мы зна­ем, но о какой воле должны мы желать, чтобы она соверши­лась? О той, которая совершается на небе — якоже на небеси и на земли. Вот мы и молимся, чтобы эта воля Господа, кото­рая совершается на небе, также совершалась (правильно) и на земле. То есть чтобы наша воля соответствовала воле Божией, а не шла с ней вразрез. А чтобы она совершалась с нами, не­обходимо самим этому содействовать — желать поступать так, как хочет этого от нас Бог. Он все сделал для нашего спасе­ния, но нужно, чтобы и мы желали спасения — насильно Он нас спасать не будет. Он имеет дело с живыми существами, а не с трупами. Вот здесь, на столе, у вас приготовлено всякое угощение, но надо, чтобы мы сами, своими ногами, подошли к столу, затем своими руками взяли бы это угощение. Если же мы сами не захотим, никто не заставит нас взять его. Господь не сотворит такого суда, не накормит тебя насильно, если ты сам сидишь, как безрукий, и сам не хочешь взять предлагае­мого.


12 декабря 1909 г. Суббота. В Донском.

Е. А. В среду, когда я уже разделся и лег (в восьмом часу), звонят. Желтовского не было дома. Так не хотелось вставать и принимать кого-то. Однако переломил себя. Спрашиваю: «Кто?» Отвечают: «Толстой». А, думаю, тот самый, о котором говорил отец Николай, лишенный сана священник, перешед­ший в католичество. Спрашиваю: «Имя?» Отвечает: «Нико­лай». — «Алексеевич?» — «Да». Впускаю. Тот самый. Я пошел одеться, а ему дал бумагу и карандаш и попросил его напи­сать свое имя и адрес. Вернувшись в зал и предложив Толсто­му стакан чаю, я стал его расспрашивать и ответы его запи­сывал на начатом им листе.

Он родился в 1867 году в Санкт-Петербурге, учился в 7-й петербургской гимназии, но не окончил ее, а перешел в Пажеский корпус, который и окончил. Затем в 1890 году по­ступил в Московскую Духовную академию. В том же году же­нился и был рукоположен во священника преосвященным Владимиром Нижегородским. Номинально был приписан священником в домовой церкви в имении князя Урусова (?) Сергачского уезда Нижегородской губернии. Служил там все­го одно лето. По окончании Академии Толстой был выслан Саблером96 в Рим за свою переписку с ксендзом Вакутелли, братом Папы Льва XIII. Был лишен сана, перешел в католи­чество, сделался в Риме священником в Греческом Патриар­хате, где поминал и Папу, как архиепископа Рима. Теперь Толстой живет в Москве как частное лицо, хотя приписан своей церкви в Риме. У его жены дом на Остоженке, в Са­веловском переулке. У них четверо детей. Старшая дочь восемнадцати лет замужем за окончившим медицинский факультет Тихменевым, вторая учится в Александровском институте, мальчик шестнадцати лет учится в гимназии, последняя девочка пятнадцати лет тоже где-то учится, в гимназии или в институте, — он сам не знает, так как жена до детей его не допускает. Она жила с ним четыре года и всего его обобрала.

На этом я закончил писать и спросил его, отчего он пере­шел в католичество. Он ответил, что хотел присоединиться в Риме к Вселенской Православной (он имел дерзость так ска­зать!) Церкви, потому что там учение чище: о исхождении Духа Святаго от Отца через Сына; о непорочном зачатии Пре­святой Девы; и Папа как организатор внешней церкви — все это возвышает церковь. Тут я его спросил, знаком ли он с богословской литературой по вопросу о католицизме, напри­мер с трудами специалиста в этом вопросе профессора Керен­ского97 и другими. Оказалось — нет.

Говорю ему: «Вы полагаете, что перешли во Вселенскую Церковь, но вы ошибаетесь — Вселенская во всей вселенной, а Римская — только поместная. Вы один член организма принимаете за целый организм. Вы считаете, что там учение чище. Нет, не чище оно, а наоборот, вы его засоряете, вы за­соряете Евангелие. Наш православный Символ веры основан на Евангелии, в нем повторяются евангельские слова.

9-й член Символа мы читаем согласно со словами Самого Христа: Дух, Иже от Отца исходит98. Он не сказал: «и от Меня» или «и через Меня». Как же вы смеете прибавлять от себя к словам Христа! Читаю, как католики: исходит от Отца Filioque99, или через Сына, — ничего не понимаю. Читаю, по учению Восточной Церкви без Filioque, — тоже ничего не понимаю. С Filioque или без Filioque — ничего не прибавля­ется и не убавляется в моем понимании. Это Тайна Божия. Тайна! Здесь потише. Здесь веруй, а голову отыми.

Далее. О непорочном зачатии Пресвятой Девы. На Волы­ни я имел случай говорить об этом догмате с одним ученым католиком. На мой вопрос, почему они так верят, он ответил, что этим они хотят возвысить личность Христа. На это я ему сказал, что этим они не возвышают Христа, а унижают Его. Ведь немудрено быть непорочным, если мать родилась безпо­рочно и не наследовала первородного греха. (Так бы и я, пожалуй, был непорочным.) От такой матери можно быть не­порочным и не будучи Богом. Но в том-то и дело, что перво­родный грех оборвался только на Христе — Он положил на­чало новому человечеству. И затем этим догматом вы делаете из Пресвятой Девы не Богородицу, а богиню, опять засоряете веру в Единого Бога в Трех Лицах.

Теперь о Папе. Мы такого преемника от апостолов не зна­ем. Мы знаем, что апостолы поставили себе преемниками епископов. А Патриарха, Папу и другие титулы дало уже го­сударство. Они внешние администраторы в Церкви, они как бы по хозяйственной ее части. Не будь Папы и Патриарха — может быть, и разделения Церквей не случилось бы. Поэтому я и теперь против патриаршества — гордость-то разводить. Довольно нам этим заниматься, пора опомниться, перестать!


16 декабря 1909 г. Среда. В Донском.

Был разговор о похоронах архимандрита Иакова, которые состоялись вчера в Донском монастыре. Отпевание совершал за старшего епископ Антоний, сказавший перед разрешитель­ной молитвой речь.

«Преподобный отче, священноархимандрит Иаков, мы со­брались проводить тебя туда, «аможе вси человецы пойдем». И всегда эти проводы бывают грустны и печальны, и не по­тому только, что чувствуешь разлуку, но и оттого, что при этом испытуешь себя относительно умершего: не виноват ли я перед ним, не оскорбил ли, не обидел ли я его, не согрешил ли я перед ним. Совесть истязуешь — и в это время чувству­ешь как бы духовный суд в самом себе, как бы исповедь. Но судьбы Божии неисповедимы. Когда я уходил сюда из града Ростова Великого, из Спасо-Иаковлевской обители, где почи­вают мощи святителей — Иакова Ростовского и Димитрия, митрополита, то ты пришел тогда проводить меня, а потом, немного спустя, и ты пришел сюда, но уже не ты меня, а мне тебя судил Господь проводить туда, аможе вси человецы пой­дем. В святой Спасо-Иаковлевской обители ты был моим пре­емником, и, может быть, ты нашел в делах моих по управле­нию обителью ошибки, погрешности и недостатки, может, что-либо могло смутить и соблазнить тебя. Прости Христа ради. Знаю, что ты простил меня и всех нас, ибо ты скон­чался святой христианской кончиной, но я все-таки говорю это слово «прости» в умиротворение своей совести. Мы со­брались проводить тебя туда, «аможе вси человецы пойдем», и все мы тебе «добраго ответа на Страшном Судищи Хрис­тове» у Царя и Бога нашего просим. Ты же предстательствуй пред Богом в молитвах своих за братию настоящую Донской обители и за тех, кто впредь в ней будут насельниками, — да будет мир между ними, а также и за святую Спасо-Иаков­левскую обитель».

Епископ Антоний обратил мое внимание на то, что про Спасо-Иаковлевскую обитель он сказал «святая», а про Дон­скую — без этого термина: «Там мощи, а здесь пока нет».

«Хотел я сказать другое — на Евангелие, но потом подумал: что я буду учить их — ведь тут архиереи, сами все знают. Хо­тел также сказать, что вот усопший предстанет на Суд и мы веруем, что Суд к нему будет милостивый. Ведь Суд поручен Христу! — а Он Сын Человечь есть100, Он наш брат, Он строго судить нас не будет. Не дивитеся сему, что Суд будет милости­вый, — «яко Сын Человечь есть». Вот если бы Бог Отец взял на Себя Суд — ну, тогда было бы другое дело. Но Он отдал Суд Сыну — „Ты поручился за грехи людей, так и суди их Сам“».

Е. А. Восточная Церковь не любит ничего мрачного, не омрачает себя траурными черными одеждами. Это все пришло к нам с Запада: эти колесницы с пугалами, вся эта мрачность на похоронах. Мы же любим всегда радоваться. Да ведь и са­мая смерть для христиан — праздник: потому как усопший вступил, сделал первый шаг в вечную жизнь. Конца ей не будет, но ведь начало-то есть, и вот он положил это начало, он опередил нас в этой новой жизни. Он уже получил через смерть залог воскресения.


21 декабря 1909 г. Понедельник. В Донском.

Говорили о сестре г-жи Модль, которая потеряла мужа, осталась молоденькой вдовой и хотела с отчаяния идти в мо­настырь. Владыка не благословил.

Е. А. Надо по крайней мере год подождать, поуспокоить­ся, узнать самое себя. Познать самого себя — это самая труд­ная наука. Недаром умнейший человек дохристианского мира, Сократ, советовал: «Познай самого себя». Его считали всеведущим, но сам он на это отвечал: «Я знаю только то, что я ничего не знаю». Но вот как бы звездочка блеснула сверху и приподняла таинственную завесу — человек возы­мел возможность познавать самого себя. Видели ли вы ког­да-нибудь орех-двойчатку? Так и в нас как бы два существа: у того и у другого свои желания, свои потребности, и из них то одно возьмет верх, то другое. Кто же им поможет ра­зобраться? Мое духовное «я», которое выше их. Я жалею и ту сторону, и другую, но знаю, что надо желать и как надо поступать. Но для того, чтобы начать познавать себя, надо приступать к этому не по-свински, нельзя быть отуманен­ным никакой страстью. Всякая страсть тут помешает, теле­сная ли или душевная. Убийство, ненависть, грусть, тоска, уныние, плотская страсть — все это туманит человека, и нужна сначала диета для врачевания страсти, и тогда уж можно приняться за дело самопознания.

X. С. Вот я сознаю, какая половина права, но в известные моменты как бы клапан в одной половине закрывается и пре­обладает тогда другая.

Е. А. Ну пусть у той, значит, каникулы. Ничего, клапан опять потом откроется.


9 января 1910 г. Суббота. В Донском.

Е. А. В прошлый раз вы обратились ко мне с вопросом101, и я экспромтом ответил вам. Потом, после вашего отъезда, взял Евангелие, перечитал подлинный текст и своим объяснением остался недоволен.

Он перечитал записанное мной, сказал, что я передала его слова совершенно верно, но что это только вывод, а каким образом дойти до этого вывода, он еще не додумался.

Е. А. Греческое «tapeivwsei» значит буквально — «мал рос­том». Я не могу стать малым ростом телесно — значит, дол­жен стать им духовно? Но я не хочу быть на уровне духовного развития ребенка. Правда, он зла не делает, но и добра также не делает. Нет, я люблю борьбу; там, где чередуются и борют­ся добро и зло, свет и тьма, — там жизнь. Что же это зна­чит — стать «малым ростом»? Вы мне задали духовную пор­ку — буду об этом думать.


11 января 1910 г. Понедельник. У нас.

Е. А. Христина Сергеевна задала вопрос о дитяти, на кото­рый я ей было ответил, но затем взял Евангелие и нашел по­длинное греческое выражение — буквально означающее «стать малым ростом». Стал думать, как объяснить именно это выражение (сказал, что ворочался всю ночь, думая об этом). Ребенок мал ростом. Он это сознает, так как видит, что все выше, больше его. Так и мы должны сознавать свой ду­ховный рост малым перед другими. Ведь мы не знаем, каков наш духовный ценз, каков Суд Христов. Правильные весы только у Господа, Он Один знает, что мы стоим. Поэтому и мы должны считать себя по достоинству перед Богом ниже других, чувствовать и исповедовать это искренно.

Вот кто такого человека, умалившего себя духовно, как дитя, принимает во имя Христово, тот Самого Христа прини­мает. Так вот, когда «ради Христа» принимаешь кого-нибудь, смотри — считает ли он себя искренно таким духовным мла­денцем. А то примешь его за младенца, а он обманщик и волк и может укусить. Ведь мы смотрим на другого человека бли­зоруким взглядом, через свою призму, и дальше носа своего не видим.

А бывает так: возьмем человека преступного, например, помилуй Бог, убийцу. Может быть, он мученик — у него в крови от предков унаследованы хищнические наклонности, он несет эту тяжесть как наказание за грехи предков до седь­мого рода. Так же и всякая другая порочная страсть. Сам че­ловек праведный, а порок мерзок! Но порок этот наследствен­ный мучит его, он ему поддается, как наносному налету, и страдает потом. Если разобрать, то личного его греха тут са­мая малость, а мы судим по видимости.

Когда 11-го же вечером отец Николай рассказал об этом разговоре своему отцу, то тот заметил, что считать себя хуже других нетрудно. Отец Николай подчеркнул, что самое цен­ное, как сказал владыка, если можешь себя считать хуже вся­кого человека, ниже его по духовному росту. Отец его доба­вил: «Если отнесешь к себе слова Спасителя, сказанные городам Хоразину и Вифсаиде102, и подумаешь, что сделал бы другой на твоем месте, если бы ему были явлены такие духов­ные силы, как тебе, то это не трудно».


27 января 1910 г. Среда. В Донском.

Е. А. Вот Христина Сергеевна меня как-то спрашивала, как понимать и согласовать следующие слова Спасителя: ...и бу­дут некоторые из вас умерщвлены... но и волос с головы вашей не пропадет103. Действительно, если посмотреть, выходит аб­сурд — как волос с головы не пропадет? Вот я сейчас вырву у себя волос — он и пропал. А если убьют, то как же волос не пропадет? Это надо понимать вот как. Есть четыре способа выражения мыслей: 1) синекдоха — когда вместо целого на­зывают часть; 2) метафора — когда одно и то же, тождество, переносный смысл; 3) гипербола — когда преувеличивают понятие; 4) ирония — когда понятие иронизируют.

Слова «волос с головы вашей не пропадет» можно отнес­ти к первому способу выражения, синекдохе. Когда говорят: «Он зарабатывает себе на кусок хлеба», тоже прибегают к си­некдохе. Ведь не в буквальном смысле зарабатывается толь­ко кусок хлеба, но подразумевается и пища, и одежда, и квартира. «Волос с головы» означает не только волос с голо­вы, но и самую голову, то есть жизнь человека. Ведь «волос с головы» — это не в буквальном смысле, иначе как отнести эти слова к плешивым? Значит, они составляют исключение? Нет, тут надо понимать так, что духовная голова, душа, не пострадает и при самом убиении тела. Здесь надо подразу­мевать также слова Христа, сказанные в другом месте: ...не бойтесь убивающих тело, душе же не могущих повредить104. То есть жизнь твоя в самом ее существе сохранится.


30 января 1910 г. Суббота.

У нее, у любви, длинное-предлинное сердце. А какая дли­на? Да без конца. Имя ей — вечность. Ныне и здесь — вера, надежда, любовь, а там — только любовь.

Сердце — это резиденция, местожительство любви. Оно — святыня, престол и жертвенник любви. Слишком оно неж­но, и потому нужно беречь его. Оно может дрогнуть (как бы от микроба) от духа уныния, малодушия, маловерия, но это у него уже не от себя самого, а от разума. Поучения сердца моегознание105. Но это уже мужчина.

Е. А. В вашем объяснении второго воскресного Евангелия106 есть большое рассуждение о том, кто такая была другая Мария107 и что, по Синаксарю и по Дебольскому, под этой другой Марией подразумевается Богородица. Примите с любовью и мое по сему разумение.

Ставлю себе вопрос: в числе жен-мироносиц, приходив­ших зело рано108, еще сущей тьме109, на гроб, чтобы помазать ароматами тело Господа Иисуса, была ли Сама Матерь Его, Пресвятая Дева Мария? И отвечаю: нет, не была и быть не могла.

Мироносицы — это те жены, которые следовали за Иису­сом от Галилеи и служили Ему от имений своих110. И в числе их не только другой, второй, но и первой Она, Пресвятая Дева, не значится; не значится потому, что Она — не мироно­сица, а Матерь Божия, Матерь Бога нашего, Господа Иисуса Христа. «Честнейшую Херувим и Славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богоро­дицу» неудобно мнить и нельзя числить в лике жен-мироно­сиц. Первой же мироносицей всегда и везде значится Мария Магдалина.

Матерь Божия не могла быть вместе с мироносицами по­тому, что помазать ароматами тело Иисуса легче было миро­носицам, а Матери Его и без того было тяжело. Предречение Симеоново: ...и Тебе Самой оружие пройдет душу111 — исполни­лось, когда Она стояла при Кресте Иисусове112. И у нас помазают усопшего ароматами обыкновенно посторонние лица, а не сами близкие.

Наконец, Она не могла идти ко гробу потому, что зело рано, еще сущей тьме, не мог отпустить Ее Одну святой Иоанн Бо­гослов, а если бы Она и пожелала пойти, то и он должен был быть с Ней рядом.

Хорошо, что Пресвятая Богородица не была с мироноси­цами у гроба, а то, если бы была и явилася пред апостолами яко лжа глаголы жен-мироносиц о том, что Христос воскрес, и не вероваху им113, такое отношение к глаголам, к словам Са­мой Божией Матери со стороны апостолов было бы непочти­тельно, а может быть, даже и непростительно.

Евангелие говорит, что воскресший Господь Иисус Христос явися сперва Марии Магдалины114. Но, по преданию, Он еще раньше явился Своей Пречистой Матери, только не у гроба, а в доме возлюбленного ученика Своего Иоанна Богослова. Евангелие же не говорит о сем не только по величайшему, глубокому смирению Его Матери, но и из предосторожности самих апостолов и евангелистов, дабы не дать повода врагам Христа подвергнуть глумлению описание сего явления в Евангелии. Ибо, по преданию, мы научены молчанием охра­нять в тайне святыню таинства115.


15 марта 1910 г. В Донском.

Владыка говорил о том, что хотел ответить на письмо отца Николая, в котором он писал, что неприятности в приходе его угнетают (собственно, он писал так не о себе, а обо мне).

Е. А. Я хотел ему так написать: жизнь волнуется, как море, но в этой буре могут возрасти плоды Духа Святаго: любовь, мир, радость о Дусе Святе, долготерпение. Поэтому бури этой бояться нечего, она полезна для души. Тело, нервы, конечно, страдают (да и то, тело и душа так тесно соединены друг с другом, что если душа будет здорова, то и тело). Если же эта буря волнует тебя иначе, по-земному, если ты мучаешься, ища выгод ради земных, грешных целей, — тогда берегись, тут может пострадать, погибнуть не только твое тело, но и душа. Мы немощны, но Благодатью Божией можем быть, как скала в бурю, твердыми.

Е. А. Вчера у меня была купчиха М. У нее сын двадцати шести лет страдает падучей. Я ее спросил, когда это с ним сделалось и с чего началось. Оказалось, он раз проспал пас­хальную заутреню, она пришла из церкви и стала его за это ругать. И тут с ним сделался первый припадок.

«Здесь никакие лекарства ему не помогут. Это — твой грех, ты и моли у Господа прощения себе и помилования твоему сыну. Как можно?! В такой день, когда Христос принес нам всем радость и прощение, ты осмелилась ругаться. Твой сын проспал по немощи, а ты из церкви ему принесла не радость, а бранила его. Он мог пойти к поздней обедне или на второй день к обедне. Я и сам раз проспал — так ведь это немощь тела. Пришел уже к концу утрени. И не осуждал себя — ведь не намеренно это сделал. Не разбудили. И его не разбудили».

Верят еще в наговоры, заговоры. Я об этом иначе рассуж­даю. Тут почва может быть подготовлена для действия разных сил. Иногда действует Сам Господь, по Его воле попускаются наказания. Например, Хам посмеялся над отцом (ничего осо­бенного он не сделал по нынешним понятиям), и Господь наказал его в его детях. Наказание миновало его самого и началось с его сына. Ему было бы легче самому понести это наказание, которое окончилось бы с его жизнью. А иногда человек подвергается влиянию других сил. Если находится подходящее настроение в человеке, в него, как в приготовлен­ный дом, входит бес, тут может случиться беснование. Если связь с Христом не порвана, то нечего бояться — никакие темные силы не одолеют, хотя бы и падал человек.

«Очень трудно решить, какая именно сила действует здесь. Тебе вот что следует сделать: наступит Светлый день, пойди в церковь, помолись, покайся в своем грехе, попроси у Бога себе прощения, а сыну твоему помилования, и он начнет по­правляться от своих припадков постепенно, а может быть, и сразу».


19 марта 1910 г. В Донском.

Когда я вошла, в передней стояли две дамы в трауре (я их видела в соборе за преждеосвященной обедней), владыка раз­говаривал с ними, находясь в зальце. Не прислушиваясь к их беседе, я стала тихо говорить с Желтовским, но вскоре услы­шала довольно гневный голос владыки: «...а вы мне сказки рассказываете, прощайте!»

Когда они ушли, я разделась и, поздоровавшись с влады­кой, заняла по его приглашению место на диване.

Е. А. Они во второй раз приходят — купчихи. Я всегда так: дворянам и духовным один прием, купцам и мужикам — другой.

На это я ему сказала, что это не совсем так: как-то раз я застала у него старуху-крестьянку, с которой он долго раз­говаривал и, помню, очень внимательно отнесся к ее поло­жению.

Е. А. Ведь вот вы как меня критикуете. Ну тогда я вам дру­гое скажу. Я всегда испытываю свое сердце, когда слушаю приходящих ко мне. Обращаюсь к Евангелию, ко Христу. Посмотрите, кто окружал Его, кто приходил к Нему за помо­щью? Всякие грешники, грешницы, прелюбодеи, блудники, блудницы, мытари, больные — калеки нравственные или в прямом смысле. И Христос всех их принимал, никому не от­казывал в Своем человеколюбии, в Своей милости, в Своей любви. Даже заботился о том, чтобы накормить их, творил для этого чудо. Но не ко всем Он так относился. Подходили к Нему фарисеи и саддукеи — так Он совсем менялся:

Горе вам, лицемеры116. Вспомните: слушала Его учение к на­роду кучка фарисеев, законников, людей, считавших себя праведными, любивших, чтобы и другие считали их тако­выми же, но на них Он не обратил ни малейшего внимания.

И когда ученики Его сказали Ему, что фарисеи, слушая слово Его, соблазнились, смутились, то и тут Он ответил: Всякое растение, иже не Отец Мой насадил, искоренится; оставьте их: онислепые вожди слепых117.

Почему так? Да потому, что Иисус смотрел на сердце. У приходивших к Нему грешников сердце, конечно, было за­грязнено, очень загрязнено, но цело. У тех же — уголь. Сго­ревшее зерно, превратившееся в уголь, садовник не станет сажать в землю и окружать уходом (разве сумасшедший ка­кой), а выбросит его вон; зерно же загрязненное — другое дело, он его обмоет водой и возьмется за него. Здесь вода, там — благодать. Она всякую нечистоту смоет, только бы чув­ствовать эту свою нечистоту и молиться: «Господи, избави меня от грязи этой, хоть пред смертным часом моим обмой меня!» И мне довольно. Большего я не прошу. Праведником быть не могу — где уж! Да и недостоин.

Так вот, когда ко мне приходят, я сейчас же чувствую по первому ответу о своем имени, с каким сердцем пришел че­ловек. Разговаривая дальше, убеждаюсь в первом впечатлении и, если уголь, — вон.

Я сказала, что мне написали, что тяжелобольная девочка в Лодейном Поле, о которой владыке давали телеграмму, ста­ла выздоравливать и что они верят, что это по его молитвам.

Е. А. Я человек верующий. Когда получаю подобную просьбу, что я делаю? Вы думаете, читаю длинные молитвы, акафисты? Моя молитва — четверть минуты! Сначала вздох: «Господи, помилуй» — меня и его, так как мы оба грешники, оба нуждаемся в помиловании. Затем: «Господи, благослови». И наконец, уже славословие за то, что моя молитва услыша­на: «Благословен Бог наш!» И я скорее схожу с этой высоты веры (на такой высоте удержаться трудно!) и стараюсь занять­ся другим и благодушествовать.

Владыка говорил о том, что хорошо бы вторым священни­ком назначить вместо теперешнего священника К. диакона Смирнова, потому что он человек преданный отцу Николаю.

На это я высказала свое мнение, что диакон Смирнов очень умен и пока он друг — он хорош, но если отец Николай как-то оскорбит его и тот вдруг сделается его врагом, то будет опаснее отца Кудрина, который не так умен.

Е. А. Если бы так случилось, то, увидев отца Смирнова, я бы предложил ему такой вопрос (сначала рассказав будто бывший случай ваши предположения): «Кто, по-вашему, здесь более прав перед Христом?» И если Смирнов действительно умен, то это было бы предостережением для него.


24 марта 1910 г. Среда. В Донском.

Мы были с отцом Николаем, который приехал просить благословения на новую должность: вчера его выбрали чле­ном Совета благочинных, но перед выборами в Церкви, ког­да духовенство уже начало съезжаться, отец благочинный рез­ко говорил с отцом Николаем по поводу дел церковного попечительства.

Е. А. Я люблю бурю на море. После нее происходит дезин­фекция воздуха, да и купаться, бывало, я любил не в тихом море, а в бурном, когда надо крепко держаться, чтобы волна не унесла или чтобы не толкнула так, что обо что-нибудь стукнешься и ушибешься. Если нет бурь, то не приобретешь и мудрости змеиной, евангельской, которая есть христианская философия. Когда мудрость есть, то врата адовы не одолеют, тогда сердце утверждено на вере во Христа, как на скале. Ты ecu Петр, — сказал Господь, применяя метонимию (Петр — камень, скала), — и на этом камне Я воздвигну Церковь Мою, и врата адовы не одолеют ее118. Когда Господь находит такую веру в человеке, то Он в нем на этой вере, как на камне, созидает Свою Церковь и человек становится членом Церкви.

Е. А. Мать ответственна за своего сына до семилетнего воз­раста, а там ответственность передается отцу. С матери она снимается из сожаления к ней: она может быть нужна еще другим младенцам, а отец пусть отвечает за своего сына как христианина и гражданина.


26 марта 1910 г. Пятница. В Донском.

Е. А. Спаситель сказал: ...любите врагов ваших...119. Каких это врагов? Людей иноплеменных, людей, живущих за овра­гом? У нас в Симбирской губернии, на границе бывшего Ка­занского царства, во времена царя Алексея Михайловича ис­копан был громадный овраг, очень глубокий, на одной стороне которого высился вал. Там располагались стороже­вые посты с такими незаметными отверстиями-окнами, что почти невозможно было увидать их со стороны. Из них на­блюдали за приближением врага, и, увидев его, сторожа сей­час же давали знать соседнему сторожевому пункту, те даль­ше — и по всему оврагу принимались меры к встрече врага. Неприятель через овраг перелезть не мог; сверху, с вала, его убивали. Так вот что такое «враг». Такого врага, вопреки уче­нию Моисея — «ненавидь врага твоего» (и люби ближнего своего), Христос велел любить. Евреи до сих пор любят только своих евреев; мы же, по заповеди Христа, любим и иноплеменников. Я люблю француза, немца, татарина. Все они мне братья, все веруют в Бога, исполняя одни — закон написанный, другие — естественный, как Бог им определил, и судиться они будут сообразно этому определению. Но Христос мне нигде не сказал: люби убийцу, люби злодея. Если припомнить притчу Спасителя о милосердном самаря­нине, то там ясно выражена эта мысль, как враг делается близким ограбленному разбойниками120.


31 марта 1910 г. Среда. В Донском.

Владыка говорил мне, что утром, в 9 часов, у него были две монашенки из Скорбященского монастыря — Антонина и Ирина, которые сказали владыке, что их послала к нему мать благочинная. У них в монастыре смута. Во-первых, прежняя регентша Дарья, отставленная новой игуменьей Ниной, сму­щает всех певчих, чтобы они не слушались новую регентшу, мать Донату, и не пели бы. Но они этого не хотят исполнять.

Во-вторых, мать Доната (она выписана из Воронежского мо­настыря) по приказанию игуменьи разделила певчих на два хора: правый клирос — голоса получше, левый — похуже, а игуменья велела распределить иначе — регентша обиделась и хочет уходить из монастыря. Спрашивают, как поступить. На это владыка говорит им: «Пусть ко мне придет мать Доната, ей я скажу, а вам нет». Вот при мне и пришла мать Доната. Владыка оставил меня в кабинете и велел слушать, что он будет ей говорить. Встретил он мать Донату сурово, даже грозно. Не разрешил войти в комнату (так как он простужен, а она с холоду) и приказал ей сесть на стул, у окна в перед­ней. Вероятно, она все же сделала шаг к нему, потому что он закричал на нее: «Слушаться!» Затем стал говорить, что он вообще очень осторожно впускает к себе приходящих, так как не знает, с какой целью кто приходит: «Ведь и сатана прихо­дит иногда под видом Ангела света. Может и убить. Ведь раз­ве диавол меня любит, как ты думаешь? У меня и враги есть». Приемный час — утром, в 11 часов, а теперь, в 5 часов вече­ра, он принимает только родных и друзей, но для нее делает исключение, так как уже сказал утром монашенкам, чтобы она пришла. Он делает различие между людьми.

Е. А. Ведь и Бог не всех одинаково любит. Так что же, Он для одних припас рай, а для других — ад? Разве можно от любви приготовить ад?! Нельзя так думать. И на кресте Хри­стос полюбил кающегося разбойника и в ответ на его мольбу: «Помяни мя, Господи, во Царствии Своем» — сказал ему: «Днесь со Мною будеши в рай», а тому, глумящемуся над Ним, этого не обещал. Один будет в раю, другой — в аду.

Христос велел остерегаться фарисеев и саддукеев. Фари­сеи — это жиды, не верующие во Христа, а саддукеи — мате­риалисты, не признающие загробную жизнь. Берегитесь за­кваски фарисейской и саддукейской121.

Ну, мне монашенки сказали, что у вас там смута.

В это время, вероятно, мать Доната встала и поклонилась в ноги владыке, потому что он опять грозно закричал на нее, чтобы она сидела, где ей указали, и что он терпеть не может, когда ему кланяются в ноги.

Е. А. К святому Иоанну Богослову явился Ангел, и, когда Иоанн хотел поклониться ему, Ангел его остановил: «Одному Богу только надо кланяться». Это Ангел с Неба так сказал, а мы-то, Боже мой, кланяемся друг другу, человек человеку! Когда я был на епархии, многие знали, что я не люблю зем­ных поклонов мне, а кто, не зная еще этого, кланялся мне в землю, я того не слушал и велел уходить. Когда человек инте­ресовался, что это значит, чем он мог рассердить меня, ему предлагали вопрос, не кланялся ли он в ноги, — и таким об­разом понемногу все узнавали, что этого делать не надо.

К сожалению, на меня три раза во время этой беседы на­падал такой кашель, что я вынуждена была уходить в сосед­нюю комнату и таким образом теряла нить разговора. Долж­но быть, во время моего отсутствия зашла речь о том, что у матери Донаты есть четыре тысячи рублей и что они у нее вы­зывают какое-то недоумение (то ли в прежнем монастыре они остались или отсюда она их не может получить). И еще недо­умение — примет ли ее воронежская игуменья обратно. На последний вопрос владыка сказал, что не думает, чтобы та ее приняла, так как она, вероятно, на нее обиделась. И добавил: «В тебе мало Евангельского, Христова». Стал ее расспраши­вать, откуда она (хохлушка), кто она (торговые крестьяне, мать умерла десять лет тому назад), сколько ей лет (тридцать семь), сколько лет она в монастыре (двадцать один год). Зна­чит, пошла в монастырь, ушла из дому шестнадцати лет. От­чего? По своей воле? Родители не принуждали? «Нет, я пошла по своей воле, против воли родителей».

Е. А. Ну теперь все сказано. Ты счастлива никогда не бу­дешь. Ты не соблюла Заповеди Божией о почитании родите­лей. Как это? Пошла в монастырь спасаться? Для послуша­ния чужой женщине, которая называется игуменьей, и свое послушание это начала с непослушания Богу. Ко Христу по­дошел юноша с вопросом, что ему делать, чтобы наследовать Царствие Божие, чтобы спастись. Христос ему отвечает: «Если хочешь внити в живот, соблюди заповеди». Юноша спрашивает: «Какие?» Он полагает, что услышит какую-ни­будь новую заповедь. Не прелюбодействуй, не укради, чти отца твоего и матерь твою122. И эту заповедь Христос несколько раз повторяет, чаще, чем другие заповеди, как бы для того, чтобы вдолбить ее безтолковым людям.

После вынужденного перерыва слушаю дальше.

Е. А. «У тебя, думаю, плохой характер». — «Да». — «Вот ведь я тебя в первый раз вижу и заметил это. Так тебе надо начать с самой себя, с исправления своего сердца, иначе ты нигде покойна не будешь, ни в одном монастыре, и даже если будешь жить на частной квартире, все равно».

Тут она сказала владыке, что она, пожалуй, скоро умрет, что у нее сердце и нервы не в порядке.

Е. А. Ну так что же, и умирай. Кому ты нужна? От родите­лей ушла без благословения, со всеми кругом себя ссоришь­ся. Только что ты с собой-то понесешь? Вижу я, что мало ты припасла. Вот четыре тысячи рублей припасла, но ведь они здесь останутся, не пригодятся тебе. Сердце у тебя каменное, черствое, мертвое — но попробуй размягчить его.

Подумай, монастырь ли у тебя там? Ты в монастыре жи­вешь, но стены монастырские тебя не спасут. Можно жить в миру, как в монастыре, и в монастыре, как в миру. Разве Христос говорил что о монастырях? И святые апостолы? И первые христиане? А спаслись. Монастыри — учреждение человеческое. Пришлось людям-христианам спасаться от язычников-императоров, истребляющих их, — поэтому и скрывались в монастырях. Надо было или голову свою под плаху выставлять, или идолам кланяться — вот и уходили в монастыри.

Посмотри в свое сердце, есть ли у тебя там христианское смирение? Кротость, послушание, любовь? Кротко ли, в сми­рении ли ты переносишь обиды? Взгляни на Христа, сколько Он в жизни терпел от отношения людей к Нему?! Фарисеи Его укоряли за то, что Он «ядца и винопийца» (ядца — зна­чит, любит много поесть, винопийца — то есть пьяница), что Он любит общество низких по нравственности людей: блуд­ников, блудниц, мытарей-грешников. И что же Христос? Оп­равдывался? Нет.

А перед крестом, как Христос перенес предательство Иуды? Когда Иуда пришел в Гефсиманский сад с воинами, Христос знал, что он предал Его, и когда Иуда дал Ему цело­вание, — что же, Он стал бранить его? Нет, Он сказал ему только: Друг, целованием ли ты предаешь Сына Человеческаго?123. Потом, на кресте Распятого, хулили Его, а Он опять кротко это переносил.

А святые? Сколько они также терпели незаслуженных обид и переносили их даже с радостью, собирая этим драгоценные камешки для венца своего нетленного, вечного. А ты? Нако­пила ли себе таких камешков? Хоть один такой припасла ли? Нет, ты себе накопила четыре тысячи рублей. И что?

Послушайся игуменью, как родную мать, и по крайней мере до Фоминой оставь все эти заботы. Наступают великие дни Страстей Христовых, затем Светлый праздник Его Воскресе­ния — оставь все хоть до Фоминой. А там что Бог тебе скажет. А пока подготовь из певчих себе заместительницу. Есть регент­ша Пелагея? — ну и прекрасно, делай так, будто она главным образом управляет хором, а ты за ее спиной. А то ведь вы очень любите, чтобы вас хвалили. Поэтому и к обидам так чувстви­тельны. Святые кротко и послушно все переносили ради Хри­ста, а вас чуть блоха укусит — и вы уж вне себя.

В Ростове, где я управлял обителью, покоятся мощи двух святых: святителя Иакова — под спудом, святителя Димит­рия — на вскрытии. Когда святитель Иаков был молоденьким послушником, на него как-то озлобились братия и, захотев его погубить, раз, в бурю и ледоход, от имени настоятеля оби­тели ночью послали его через реку к другому берегу в часов­ню (где были запасы деревянного масла). Святитель Иаков, перекрестясь, послушно отправился через реку, прошел по ней, как посуху, и так же вернулся назад, принеся масло на­стоятелю. Тот очень удивился, что святитель Иаков ходил за маслом в такую бурю и через движущийся лед, и, когда узнал, кто его именем приказал это, так рассердился, что хотел сей­час же прогнать тех монахов из обители. Но святитель Иаков стал просить о прощении их, умоляя его, кланяяся в ноги. Тогда настоятель сказал: «Никогда я еще никого не слушал в таких делах, но тебя послушаю, так как через тебя Господь сотворил чудо для нашей обители». И простил монахов.

Ты должна для начала исправления себя попросить проще­ния у своих родителей. Хотя мать твоя уже в Царствии Не­бесном, положи и перед ней поклон, прося прощения, и с отцом помирись. Бог что обещает за почтение к родителям? Благоденствие и долголетие. Переменись, и Господь пошлет тебе долгую жизнь.

Тут она запротестовала, что долго не проживет.

Е. А. Ничего ты об этом не знаешь! Вот преосвященный Гу­рий Новгородский124 (он мне родственник) — ему восемьдесят два года, и он еще не старик, а все его братия и сестры умер­ли от чахотки.


10 ноября 1910 г. Среда. В Донском.

Разговор шел о науке.

Е. А. Наука и природа — синонимы. Цель науки — по­знать природу. Но нам теперь заниматься этим некогда. По­том, когда умрем, можем на свободе раскрывать тайны на­уки, природы. А теперь не до этого, дай Бог справляться самому с собой. Надо суметь управить обоими началами, из которых оба — герои. Запряжены в дышло пара коней: один стремится, летит вверх, другой тащит вниз. С этим не спра­вишься — погибнешь, с тем — тоже: психопатом станешь. Мужчины более могут уравновешивать себя при помощи холодного рассудка, чем слабые женщины.


20 ноября 1910 г. Суббота. У нас.

У отца Николая еще не совсем зажили раны от ожогов о печку в ванной, оставались струпья. Он не знал, начать ли ему уже служить.

Е. А. Пока тело не станет совершенно чистым, нельзя при­ступать к безкровной Жертве. Вспомните, в Ветхом Завете, агнец, приносимый в жертву, должен был быть непорочен, без единого пятнышка. Конечно, мы, грешные, нечистые нрав­ственно, приступаем к совершению Таинства, я чувствую это, но знаю также (все это владыка говорил со слезами на глазах), что по воле Божией мы совершаем сие Таинство, что именно нам, грешным людям, а не Ангелам, Господь поручил совер­шать его. Зная все это, вверяюсь Благодати Божией, она меня очищает, поднимает, и я, как бы окунаясь в море благодати, забываю о своих грехах. Ну а насчет внешней чистоты, наруж­ных ран, на благодать нечего надеяться, тут уж сам следи за собой.


22 ноября 1910 г. Понедельник. В Донском.

Я видела сегодня во сне, будто говорю владыке, что с не­которых пор никогда не сажусь, когда подходят причастники к Чаше (считаю неудобным садиться, когда в храме видимым образом является Христос). Вспомнила об этом сне в связи со следующим разговором.

Вчера владыка служил и было много причастников: и взрослых, и детей. Говорили о том, что так всегда бывает, ког­да он служит. Он это объясняет тем, что всегда всех, с перво­го человека до последнего, приобщает сам, другие же архи­ереи и даже архимандриты, причастив некоторых, передают Чашу сослужащему. Народ видит, что, верно, они недоволь­ны, когда у них много причастников, и не стремится у них приобщаться. У него же много причастников, потому что он, по-видимому, доволен, раз сам всех причащает. «Я считаю и неудобным передать Чашу; ведь все равно в алтаре я не сяду, пока причащают».

Тут я вспомнила свой сегодняшний сон и спросила влады­ку, почему именно он не садится. Он долго молчал. «Да ведь читают молитву: «...яко разбойник исповедаю Тя», и я прежде всего эти слова отношу к себе. А если я разбойник, то могу ли сесть?»


1 декабря 1910 г. Среда.

Я говорила как-то владыке, что не понимаю, что значит, когда Мария Магдалина, узнав в садовнике Христа по Его воскресении, воскликнула: Раввуни! — а Он ей сказал: Не при­касайся Мне, не убо взыдох ко Отцу Моему125. Если бы Христос сказал: Восхожу убо ко Отцу Моему, то можно было бы понять так, как говорит отец Николай (следя за греческим текстом): Не прикасайся ко Мне, не увязывайся за Мной, не думай, что будешь, как прежде, всюду следовать за Мной,нет, восхожу убо ко Отцу Моему.

1 декабря здесь был и сам отец Николай, и он первый заговорил на эту тему, приведя свое объяснение. Владыка усмехнулся и сказал, что надо бы спросить объяснения у пре­освященного Трифона, — он, как оратор и проповедник, рас­толкует (отец Николай понял, что владыка говорит о нем самом).

Е. А. Христос всегда смотрел на внутреннее состояние того человека, с которым говорил. Какое внутреннее состояние было у Марии Магдалины? Она пришла ко гробу с аромата­ми, не нашла в нем тела Господа и так была смущена этим, что не понимала, о чем говорит: мысль о воскресении не при­ходила ей в голову, она только думала о том, что за тот день Пасхи, когда она здесь не была, кто-нибудь, может быть, те же Иосиф и Никодим, перенесли тело в другое место, по­скольку положили Его сюда только на время, так как прибли­жался великий день иудейской пасхи и надо было торопиться с погребением, а гроб, приготовленный Иосифом для себя, был близко от места распятия. Мария Магдалина стояла и плакала у входа в гробницу, и, когда, плача, наклонилась в гробницу, она увидела двух Ангелов в белых одеждах, одного у главы и другого у ног, где лежало тело Иисусово. И говорят ей они: Жено! что ты плачешь? Отвечает им: Взяли Господа Моего и не знаю, где положили Его. И, сказав это, обратилась назад и увидела Иисуса стоящего и не узнала, что это Иисус. Он говорит ей: Жено! что ты плачешь? кого ищешь? Она, думая, что это садовник, отвечает ему: Господин! если ты вы­нес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его126. Это она, слабая женщина, хочет взять Тело Господа Иисуса, как бы тело ребенка, и одна унести Его куда-то, когда двое муж­чин, Иосиф и Никодим, несли Его да, вероятно, и другие по­могали, поддерживали.

Мария пришла ко гробу на рассвете, она была в саду одна и, естественно, могла бы испугаться, увидев перед собой не­знакомого мужчину. Но она сообразила, что это, вероятно, сторож сада и, верно, он и взял Его. Видя такое ее состояние, Христос окликнул ее: «Мария!» Тут она Его узнала, но все же мысль о воскресении не пришла ей в голову. Может быть, она решила, что Он восстал как бы от естественного сна и она по-прежнему сможет общаться с Ним по Его человечеству. Но Иисус мягко, нежно объясняет ей, что хотя Он и жив, но по Воскресении Своем уже не Тот, что был. Общение с Ним опять будет возможно, но уже как с Богом, по Вознесении Его на небо в сороковой день (здесь какая-то тайна: и наши души по смерти являются к Богу на сороковой день), а пока — ...не прикасайся Мне, не убо взыдох ко Отцу Моему: иди же ко братии Моей и скажи им: «...восхожу ко Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему»127. Отцу Моему — по ес­теству, по существу, и Отцу вашему — по благодати, потому что Он принял на Себя нашу человеческую плоть и с ней вос­ходит к Отцу.

Владыка несколько раз еще возвращался к этому Еванге­лию и говорил, что он подумает над ним, изучит все воскрес­ные явления, чтобы найти объяснение этому месту.

Отец Николай сказал владыке, что духовник Надежды Ва­сильевны, отец Павел Добров, говорит, что Бог так благ, что никогда не проклинал нас, людей (а только землю), и что нельзя-де говорить потому, что Христос избавил нас от про­клятия.

Е. А. Он ошибается. Проклят всяк, висяй на древе128. Если бы Богу нужна была только мученическая кончина Христа, то Его могли бы побить камнями. Он именно принял на себя проклятие.


3 декабря 1910 г. Пятница. В Донском.

Прочитав постановление Священного синода, владыка возмутился.

Е. А. Это дело епархиального Петербургского архиерея129, и нечего было передавать его в Синод. Он должен был посту­пить так: призвать духовника Государя и поручить ему пере­дать Государю его личную просьбу против постройки буддий­ского храма в Петербурге и прибавить также, что это не только его личная просьба, но и многих подданных. Вот тут Государь бы подумал. Если же он все же не прислушался бы к этим просьбам, то Синод мог бы (с подачи митрополита) со­ставить постановление против постройки. И тогда бы митро­полит доложил Государю это мнение и просил бы подписать его «за» или «против». Тогда, если бы он все же подписался за строительство, то народ бы знал, что Синод-то был против постройки буддийского храма.

Конечно, тут уж надо быть готовым на все. Вспомним хотя бы историю святого патриарха Мефодия, исповедника. Импе­ратор Феофил, иконоборец, за непослушание своей воле от­носительно сожжения икон велел бить патриарха по лицу. От ударов130 у него треснула челюсть и все лицо было изуродова­но. Кроме того, он был смещен, удален с должности. Вскоре император умер и на престол вступила царица Феодора, ко­торая восстановила почитание икон. Она вернула святого Мефодия на патриаршее место. Он был так изуродован, что ему нельзя было показывать свое лицо, и он придумал приде­лать к монашескому клобуку креп, который опускал на лицо, а двумя отдельно надрезанными полосами крепа завязывал эту «вуаль», обернув концы вокруг шеи. При этом он сам всех видел, а его лица — никто. Такое прибавление крепа к клобу­ку понравилось и другим монахам, и они тоже стали закры­вать свои лица. Действительно, соблазну было меньше. И до сих пор монахи носят креп с концами в память святого Ме­фодия, но так как у нас лица не изуродованы, то мы просто повернули креп назад. Вот и вся история крепа на клобуках, а некоторые видят в нем какой-то символ святости...

И это было уже не в самом начале христианства131. А я эту историю к тому рассказал, что если бы митрополит Антоний захотел, то не побоялся бы и на мученичество пойти. Все ссы­лаются на послушание. А где же в таком случае подвиг, испо­ведничество? Беру монету, на одной стороне которой написано послушание. Бросаю ее с тем, чтобы она упала другой своей стороной вверх. И если на другой стороне написано тоже по­слушание, то монета эта фальшивая, ее надо выбросить.

Я сказала, что все это ужасно: Церковь роняет себя таким постановлением.

Е. А. При чем тут Церковь? Всякий знает разницу между волостью и волостным правлением. И всякий, не тупоголо­вый, поймет, что гнилое правление, а не волость.

Я привезла владыке запись его разговора, сделанную На­деждой Васильевной у нас, 20 ноября, относительно людей «среднего рода». Он выслушал записанное (я читала вслух), сказал, что Н. В. очень близко передала его слова — совер­шенно верно, и пожелал оставить этот листок у себя, чтобы переписать. «А пока положу его вот сюда, под Евангелие, вме­сте с запиской о христианской любви. Сейчас я занят другим (прочитал «Войну и мир» и читаю «Анну Каренину»). Вот когда выплюну да переменю настроение, то и займусь с мо­литвой этим вопросом. Я не могу есть сразу двумя ложками из двух блюд. Что делать — верно, горло так устроено — мало очень. Пробовал — нет, не могу. Не могу, как свинья, из од­ного корыта лезть в другое и смешивать все кушанья».


5 декабря 1910 г. Воскресенье. В Донском.

Мы с Ираидой Андреевной были в соборе Донского мо­настыря за поздней обедней. Служил архиепископ Алексий. После обедни зашли к преосвященному Антонию. Он рас­сказал, что перед нами у него был инженер Любимов, тот, который ему даром нарисовал план Соловецко-Симбирской пустыни.

Е. А. У него жена, психопатка какая-то, ударилась в свя­тость, чтобы все ходить в церковь и каждый праздник прича­щаться. Вчера, после ранней обедни, только я занялся Еван­гелием (я люблю утром хоть немного, хоть один стих Евангелия прочитать и подумать над ним), как позвонила Лю­бимова. Если бы была не знакомая, я бы ни за что не принял, а тут я ее впустил, но только в переднюю, а сам остался здесь, в зале. Она мне стала говорить, что муж ее недоволен, что она в церковь каждый день ходит и каждый праздник приобщает­ся. Я ей отвечал, что от этого она упускает свое домашнее дело. «Я без этого жить не могу, чтобы часто не причащать­ся». — «А вот пустынники на целый год расходились по сво­им пустыням и собирались в церковь приобщиться только раз в год, на Пасху, а спасались ведь? А святые мученики? Сиде­ли в тюрьмах языческих, ходили они оттуда в церковь прича­щаться? А спасались». — «Ну тогда я совсем не буду ходить».

Тут меня взорвало. «Так вы пришли сюда капризничать? Прошу вас, уходите вон». Она было стала что-то возражать, но я повторил, что прошу ее уйти вон.

Сегодня после ранней обедни она подходит ко мне на па­перти под благословение и говорит: «Простите меня, влады­ко, я вас вчера расстроила». Я сделал вид, что в первый раз ее вижу, и спросил, как ее имя. «София». — «Господь нам дал заповедь: ...шесть дней работай и сотвориши в них вся дела твоя, день же седьмый, суббота, Господу Богу твоему132. А вы придумываете свою заповедь; вы, наоборот, хотите шесть дней Господу Богу, а один день себе. Почему Господь дает нам шесть дней, а Себе оставляет только один? Да потому, что душой-то нашей мы можем и все семь дней быть с Богом, и каждый час, и каждую минуту быть с Ним, если хотим, но ведь, кроме души, у нас есть еще тело, которое требует так много ухода за собой, что дай Бог и в шесть дней управиться. «Сотвориши в них вся дела твоя» — только бездельничать нельзя. Тело нужно и обмыть, и одеть, и напитать, и полечить. А у вас еще семья — муж и дети (кажется, трое детей), так дай Бог, чтобы и в шесть дней-то справиться.

После 8-часовой обедни пришел ко мне ее муж. Ну, думаю, была, верно, у них буря! Говорю: «Вы, может быть, с жалобой на меня от вашей жены или мне на нее — так оставимте все жалобы: мы с вашей женой сегодня уже помирились!» — «Да? — удивился он. — А то вчера она пришла домой и сказа­ла: „Преосвященный меня прогнал“». Ну, долго беседовали с ним о Соловецкой пустыни, только перед вами проводил его.

Епископ Антоний говорил о том, что не надо рисковать своей жизнью, если Господь на это не призовет, не надо под­ставлять под удар свою голову. «Сам Христос берег Свою го­лову, вспомните, Он незаметно не раз скрывался, когда Его хотели преследовать». Сейчас он, епископ Антоний, не при­зван на борьбу, но если бы он был на посту и увидал бы, что воля Божия выступить ему на подвиг, то он радостно перекре­стился бы и пошел.


9 декабря 1910 г. Четверг. У нас.

Владыка приехал к нам по дороге из казначейства. Первым делом поздравил отца Николая с проповедью, произнесенной им 4 декабря, после которой прихожане полтора часа подпи­сывали свои имена под прошением Государю о недопущении постройки буддийского храма в Петербурге. (Вечером 4-го мы с Колей припомнили эту проповедь и записали, а 5-го я от­везла показать записанное преосвященному Антонию и вооб­ще рассказать ему о происшедшем.) Блажени есте, егда поно­сят вам и ижденут и рекут всяк зол глагол на вы лжуще Мене ради, — ведь вы не ради себя, а ради Него так действовали. А дальше как? Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех, — да, раз такая награда, мы ликуем, песни поем.

И далее Христос говорит: Вы есть соль земли133. Соль — хоро­шая вещь, от гниения сохраняет и, если принимать ее с хле­бом, с пищей, здоровье дает. А голая соль дерет и щипет. Так вот, те, кто не подписался, как бы протянули (подставили) за солью руку, хлеба не имея.

(По правде сказать, я плохо поняла эту притчу и позже попрошу объяснить ее.)


11 декабря 1910 г. Суббота. В Донском.

Владыка так говорил о клятве.

Е. А. Прежде всего беру Евангелие, смотрю подлинный греческий текст. И в нем, и в славянском читаем: ...не кля­нись всячески или вообще134 (то есть не только именем Божи­им, но и другими клятвами, если во лжу). Русский же пе­ревод — «вовсе» — не верен. В Ветхом Завете, в заповеди, которую Христос, как Он Сам сказал, пришел не нарушить, а исполнить, говорится: ...не приемли имени Господа Бога Твоего всуе135 и не клянись лживо, но сдержи перед Господом клятвы твои136. Значит, Бог, Который Сам клялся и Аврааму, и Давиду, клятву неложную, в удостоверение истины, доз­волял. Но евреи, фарисеи, — народ хитрый, им нужно было произнести иной раз и ложную клятву, и они придумали, не призывая имени Божия всуе, клясться небом, землею, Иерусалимом, своей головой. Клятва есть, им верят, не все понимают, какая тут клятва. В Евангелии же: Я говорю вам, не клянись во лжу (то есть в удостоверение лжи) всячески: ни небом, ибо оно Престол Божий; ни землею, ибо она подно­жие ног Его; ни Иерусалимом, ибо он град великого Царя; ни головою твоею (то есть твоей жизнью, которую дал тебе Бог)... Но да будет слово ваше: ей, ей; ни, ни; а что сверх того — от врага, от лукавого137. В этих словах «ей» и «ни» диаволу нечем поживиться.

Я сказала, что когда в детстве учила историю благословения Иакова Исааком, то меня всегда расстраивал обман Исава.

Е. А. Иаков тут действовал безсознательно, по научению матери. Она и шерстью тело его обложила, и все так устроила, чтобы Исаак не узнал его. А меня всегда трогала эта нежная манера Господа Бога волю Свою заставить исполнить так скромно, незаметно. Здесь Он переменяет Свой закон. По за­кону первенец — наследник, а брат — его раб. Но здесь до­стойнее благословения был второй сын, и Господь делает ис­ключение в Своем законе. Если бы Он переменил для этого случая весь закон, то пошла бы неурядица среди людей. Кроме того, надо помнить, что Ветхий Завет есть «сень грядущего». Исав — это еврей, Иаков — мы язычники. И этим примером Бог предостерегает людей на все времена. Отнято первенство у евреев, тем более и мы можем его потерять. Вот как с мессиан­ской точки зрения надо смотреть на это событие.

Владыка сказал, что при крещении мы все клялись дру­жить со Христом, а диавола иметь врагом. И все же грешим и знаем, что никогда не будем такими, как Господь (а если бы так думали, то уподобились бы диаволу, пожелавшему стать как Бог), но стремиться к совершенству все же будем посто­янно, и в этом наша радость и надежда.

Назначен в Симбирск (впоследствии это известие о назна­чении оказалось неправильным) епархиальным преосвящен­ным Константин. Он из мещан Вологодской губернии. Одно время, будучи архимандритом, служил смотрителем в Петер­бургском Духовном училище. Когда епископ Антоний был проездом в Санкт-Петербурге, архимандрит Константин за­шел к нему со следующим: у него в квартире живет мать, ко­торая вмешивается во все дела, и он не хочет, чтобы с ним, монахом, жила женщина. На это владыка сказал ему: «Для вас она не женщина; она женщина для вашего отца. Противопо­ставляемые понятия: мужчина — женщина; муж — жена; ро­дители — дети; мать — сын. Вот последнее противопоставле­ние — для вас».


30 декабря 1910 г. Четверг. В Донском.

Говорили о статье епископа Алексия (ректора Казанской Духовной академии) в ответ на воззвание студентов Петер­бургской академии против буддийского капища в Санкт-Пе­тербурге. Епископ Алексий говорит, что не боится буддий­ского идола, и приводит слова апостола Павла, что идолничто138.

Е. А. Во-первых, это слова не самого апостола Павла, он разбирает письмо коринфян и, по-видимому, приводит их слова, с которыми отчасти и соглашается. Но ведь в этих сло­вах говорит разум; а разум есть сила разрушительная, а не созидательная. Разум кичит, а любовь созидает. Любовь в дан­ном случае убоялась бы соблазна для других. Но сам апостол Павел разве так относился к идолам? Если идол — ничто, то почему же апостол Павел, как видно в другом месте Священ­ного Писания, когда находился в Афинах, до того расстроен был видом идолов, что потерял спокойствие и равновесие, волновался и скорбел? А в Афинах тогда даже церкви христи­анской не было, а были одни язычники.

Переходя далее к разбору ответа епископа Алексия, преос­вященный Антоний сказал, что Алексий играет словами, на­зывая идолами страсти и грехи: страстям и грехам мы жертв не приносим, а идолам приносят жертвы, и даже кровавые. Грешников Господь не отвергает, они могут покаяться и сде­латься высокими, святыми, а язычники — вне спасения.


7 января 1911 г. Пятница. В Донском.

Епископ Антоний рассказал, что у него 4-го была некто Фадеева из Петербурга, начальница приюта милосердия для брошенных детей в Лесном.

Е. А. Она долго говорила о том, какое это хорошее хри­стианское дело, как будто я такой тупой, неразвитый, что мне надо все это объяснять. В таких случаях я долго молчу и слу­шаю, а сам в это время наблюдаю за говорящим и изучаю его. Наконец не выдерживаю. Так было и теперь. Выслушал и говорю: «Юноша подошел к Христу и спросил Его, что ему надо делать, чтобы спастись? Христос отвечал: соблюди запо­веди — и перечислил их, пропустив первые, начав с запове­дей, касающихся любви к ближнему. Но в этих заповедях ска­зано: «не делай зла» (а не «делай добро»). Почему Бог не дал 11-й заповеди: «делай добро»? Да потому, что и без такой запо­веди люди с ума сходят — так хотят творить добро. Нет, рань­ше чем делать добро активное, навыкни в добре пассивном. Прежде чем стать на верхнюю ступень, надо утвердиться на нижней, а то страшно. Поэтому я на высшую ступень стано­виться боюсь — дай Бог удержаться на первой. Но не думайте, чтобы я был против добрых дел. Просто не надо их самоволь­но выдумывать. Вот если Господь поставит меня в такие рам­ки, в такие тиски, что я не смогу ни направо, ни налево пойти, ни взад, ни вперед, то я преклонюсь перед волей Божией и, если даже при этом для доброго дела потребуется моя голова, пойду. Но я, слабый, грешный, немощный, буду делать это из— за послушания воле Божией (тут владыка прослезился). Такую надо любовь иметь, а иную ведь и язычники имеют. Из само­вольных добрых дел диавол сделает вместо добра зло».


13 января 1911 г. Четверг. В Донском.

Епископ Антоний говорил, что изучает греческий язык, чтобы понять все его тонкости и приступить тогда к изучению заповедей блаженства в Евангелии.

Е. А. Заповеди Ветхого Завета были даны против наружно­го проявления зла, а Новый Завет научает нас побеждать зло внутри себя. Заповеди Ветхого Завета были кратки, лаконич­ны, они, как нянька, удерживали еще неразвитого человека от того или иного злого поступка. Если такого поступка не со­вершить, то внешний человек кажется безгрешным (но эти внешние дела — как бы портрет, слепой не может его увидать, а только зрячий. А внутреннего человека может наблюдать и слепой). Христос указал на состояние внутреннего человека и этим сделал переворот в нравственной жизни, Он перенес человечество с первой ступени на высшую. В этом громадная разница между Ветхим Заветом и Евангелием.

Я сказала владыке, что вчера, по обещанию, должна была идти в Кремль и служить молебен в церкви святого Николая Гостунского139, но утром оказалась больна желудком, а потом ко мне приехала сестра С. и просидела до трех часов, а после отъезда я хотя и дошла пешком до Кремля, но церковь была уже заперта. Должна ли я была, по мнению владыки, идти в тот день пешком, несмотря на нездоровье?

Он отвечал, что нет, конечно, — по нужде и закону пременение140 бывает. Надо было исполнить обещание «в духе», свя­той Николай принял бы мою молитву, как если бы я была там, а по выздоровлении в первый же день я могла бы испол­нить обет и телесно. По этому поводу владыка вспомнил фа­рисейское почитание суббот, а Христос, Который пришел не нарушить закон, а исполнить, исцелил расслабленного в суб­боту, сказав ему: «Возьми одр твой и иди в дом твой». И нару­шил ли Он дух субботы? — нет, но исполнил.


12 сентября 1911 г. Понедельник. В Донском.

Епископ Антоний говорил, что он не пускает в свое «свя­тая святых» никого, кроме Бога, что перед каждым человеком он опускает ту или иную завесу, отделяющую его «святая свя­тых». Завесы бывают разной окраски и разной прочности.


14 сентября 1911 г. Среда. В Донском.

Епископ Антоний, прочитав в «Земщине» слово петербург­ского миссионера Боголюбова (его ученика)141, сказанное им по поводу прославления святителя Иоасафа Белгородского в одной из петербургских церквей, остался недоволен. Боголю­бов говорил, что Церковь Православная в последнее время переживала тяжелые обстоятельства и что теперь, с прослав­лением святителя Иоасафа, Церковь выиграла. Преосвящен­ный помолчал и сказал: «Церковь переживала тяжелые времена, но будет переживать еще более тяжелые. У Бога святитель прославлен давно, воинствующая же Церковь от прославле­ния святителя Иоасафа ничего не выиграла. Он не логично рассуждает об этом и путает две Церкви: воинствующую — на земле и торжествующую — на небе. У нас, на земле, не прибыль, а убыль: ушел из нашей среды такой святитель, как Иоасаф. Там же, в торжествующей Церкви, — прибыль. Там — плюс, у нас — минус».

Владыка долго говорил об умершем 28 августа сего года от тифа своем племяннике Сергее Александровиче Керенском, директоре Алатырского реального училища. Вспоминал о его крутом нраве и несдержанности и о происшедшей раз у них размолвке из-за Чехова. Это было несколько лет тому назад, когда праздновался какой-то юбилей Чехова, и городская дума отпустила на это порядочную сумму денег. В это время гостил у владыки Сергей Александрович. Владыка стал при нем осуждать думу за такую трату денег: «Чтобы помянуть Чехова, надо было помолиться о нем и раздать деньги бед­ным». Как раз перед этим к нему приходили две женщины и просили три рубля, чтобы заплатить за детей в городское учи­лище, откуда их должны были исключить за невзнос платы. Он дал. «А эти деньги, собираемые городом с бедных, тратят так непроизводительно». Тут С. А. вдруг вскочил и восклик­нул: «Ну вам не нравится, а другим нравится». «Я, — говорит владыка, — сдержался и только заметил, что деньги эти на­родные». «Это все равно», — сказал С. А. резко.

Е. А. Я опять сдержался, но это усилие стоило мне доро­го: у меня пошла горлом кровь. Я ушел к себе и больше до отъезда Сергея к нему не выходил. В день его отъезда Жел­товский пришел доложить мне, что С. А. уезжает. Я сказал, что пусть уезжает с Богом. «Хочет проститься». — «Ну, я вый­ду». Я встал, оделся и вышел к нему. Он протянул мне книгу своего сочинения, я поблагодарил, и мы расстались, теперь уже примиренные. В прошлом году он писал мне из Алатыря, прося выслать ему напрестольный крест и Евангелие для учи­лища. Я сам ездил на Никольскую, достал ему прейскурант, выбрал и выслал просимые вещи и написал, что всегда рад служить ему в подобных просьбах. На это он прислал мне ответ, что мое христианское отношение к нему назидает его. Таким образом, мы совсем примирились с ним.


23 ноября 1912 г. Пятница. В Донском.

Владыка стал читать статью в «Новом времени» (от 21 но­ября), в которой автор говорит, что думские священники по­пали в трудное положение. Владыке статья не понравилась, он нашел ее очень слабой и вспомнил древнеримский закон «Лангус», который требовал сильной передачи мыслей в крат­ких словах: non multa, sed multum142 (лат.) — «не многое, но много». Затем стал разбирать чуть ли не построчно.

Е. А. Как каноны могут устареть, когда каноны — это моя совесть?! Мой ум может зарваться, а каноны — совесть — ос­тановят, направят. Они моя нянька, мой пестун, с ними я не собьюсь, только слушайся их. А «они» смотрят на них, как на какую-то ведьму. В думе столкновения между гражданскими законами и канонами не должно быть: дума заботится о здо­ровье граждан, и каноны благословляют такую заботу.


29 ноября 1912 г. Четверг. В Донском.

Я рассказала владыке, что два раза в течение этой осени испытывала ночью, во сне, нечто ужасное: я чувствовала напа­дение бесов (в первый раз) и себя бесноватой или сумасшед­шей (во второй раз). В первый раз я забыла перекрестить себя, по обыкновению, моим шейным крестом, а во второй не за­была, а поленилась. Обычно, когда я себя крестила так, то чи­тала молитву «Да воскреснет Бог». В первый раз я прямо во сне, при нападении на меня, прочла эту молитву и проснулась. Владыка, выслушав, сказал, чтобы я никогда так не делала, то есть не крестила бы себя крестом, произнося эту молитву.

Е. А. Эта молитва неподходящая, ее произносит священник на Пасху в церкви. И вообще не надо пользоваться такими наружными молитвенными средствами. При жизни Спасите­ля никто так не молился об избавлении от бесов, а говорили: «Иисусе, Сыне Давидов, помилуй мя!» Мы же говорим: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!» На ночь нужно произ­нести эту молитву и перекреститься рукой. Я на ночь никогда иначе не молюсь. Полежу, почитаю, а затем, перед сном, пе­рекрещусь и с этой молитвой засну.

Утром я молюсь иначе, утром природа другая. Сначала го­ворю: «Господи, помилуй», то есть Ты, Безгрешный, помилуй меня, грешного. Я, несовершенный, прошу у Тебя, Совер­шеннейшаго, недостойный — у Тебя, Достойнейшаго, милос­ти себе, что я прожил сутки не к прибыли своего спасения, а наоборот. И я верю, что Ты помилуешь меня, что молитва моя о том будет услышана. Здесь я исповедую свою веру в мило­сердие Господа Моего ко мне. И когда я почувствовал, что помилован, говорю далее: «Господи, благослови!», то есть бла­гослови этот день моей жизни, благослови меня. Услышана и эта моя молитва, и я восклицаю: «Благословен Бог наш!»; «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу»; «Царю Небесный»; «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, по­милуй нас»; «Пресвятая Троице, помилуй нас»; «Отче наш»; «Богородице Дево». Затем молюсь святому Ангелу, святому Архистратигу Михаилу и также большему из рожденных же­нами — святому Иоанну Предтече. Потом святому Сергию преподобному и святым, где я жил: Симбирским, Киевским, Волынским, Вологодским, Ростовским и Московским (здесь иногда не всех поминаю, забываю). Всегда поминаю «днев­ных» святых. Наконец молюсь о здравии архиереев, священ­ников (о них так зараз), о вас, об отце Николае, о вашей маме, о его отце... И об усопших.





Загрузка...