Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души и различных вопросах духовной жизни

Преподобный Лаврентий, в миру Лука Евсеевич Проскура, родился в 1868 году в селе Карильском близ Коропа Черниговской области.

Родители его, Евсевий и Христина, были простые крестьяне. В се­мье было семеро детей (пять мальчиков). Лука был одним из младших. Детство было тяжелым, нужно было с ранних лет приучаться ко вся­кой домашней работе.

А тут еще не повезло со здоровьем. В детстве шутливо надел на голову решето и бегал по двору, зацепился и, отступая детскими нож­ками назад, упал на поросенка так сильно, что получил увечье на всю жизнь (был хромой).

Мать часто болела, не поднималась с постели. Отец умер, и маль­чику приходилось исполнять и мужскую, и женскую работу.

Он пас лошадей, ухаживал за коровой, топил печь, пек хлеб, убирал в избе, белил, мазал и даже стирал, выучился портняжничать. В общем, был очень способный мальчик, послушный, трудолюбивый.

Особенное призвание было к музыке и пению. Рано научился играть на скрипке. И бывало, утром приведет лошадей с ночного и до завт­рака проиграет свои любимые мелодии, где он изливал свою детскую душу.

Старший брат его — Варфоломей оставался жить на старом дво­рище, младший брат Демьян, которому батюшка отдал свою часть наследства и который помогал батюшке, посещая его в монастыре, был убит на фронте. Другие два брата выехали «на переселение» (были со­сланы), и о них ничего неизвестно.

Учился Лука в сельской школе хорошо, превосходил успехами своих сверстников. Учитель поручал ему обучать младших товарищей по шко­ле. И он охотно исполнял это поручение.

Учащихся приучали в то время петь в церкви. И тут маленький Лука чувствовал себя в своей стихии. Он быстро все усвоил: пение и весь строй церковного богослужения, прекрасно разбирался в уставе службы и в две­надцать лет с помощью священника разучивал песнопения со своим ма­леньким ученическим хором, где были как мальчики, так и девочки. А в четырнадцать лет уже стал самостоятельным регентом.

Еще с ранней юности батюшка почувствовал влечение к мона­шеской богоугодной жизни. Это чувствовали его товарищи и следова­ли его примеру. Почти все девочки потом ушли в монастырь (матуш­ка Ардалеона, матушка Евгения), а мальчики (юноши) даже достигли Афона.

Сам батюшка часто навещал мужской монастырь Рыхлы, который влек его своим пустынным образом жизни. Находился он в девятнадца­ти километрах от Карильского (сейчас весь в запустении). Но батюш­ка должен был уступить материнской любви. А когда умерла мать, батюшка недолго оставался дома, а через полгода, отказавшись от сво­ей части наследства, попросил старшего брата Варфоломея отвезти его в монастырь Рыхлы, и лет двадцати трех был зачислен в монастырь на послушание регента монастырского хора и уставщика.

Весть о способном регенте распространилась далеко за пределы монастыря. Узнали о нем и в Черниговском Троицком мужском мона­стыре.

И года через три владыка Антоний дает письменный запрос о не­медленном переводе батюшки в Черниговский Троицкий мужской мона­стырь в качестве главного регента.

Владыка Антоний был подвижник высокой духовной жизни. Говорят, что он соблюдал строго иноческий обет нестяжательства. Например, имел только две одежды. Одну, которую носил, и другую, праздничную (ряса). А если ему пошьют ко дню Ангела (преподобного Антония) новую, то он обязательно старую кому-то отдаст.

Владыка Антоний прозрел в лице инока Луки великого в будущем молитвенника. Когда он делал на него запрос в монастырь Рыхлы, и Лука долго не приезжал, то братия и настоятель заревновали, говоря: «Все Луку да Луку, будто и людей больше нет...»

А владыка Антоний возразил им словами: «Это такой Лука, что все будут спрашивать у него». Что, конечно, и сбылось в свое время. Не хо­телось батюшке оставлять молитвенное пустынное место, которое при­шлось ему по душе. Со слезами скорби уснул он и видит во сне на паперти лик Царицы Небесной Троицкой, Которая его благословляет. Вздрогнул от страха и утром немедленно отправился в путь. Прибыл в Чернигов и сра­зу же к владыке Антонию и говорит: «Вот, Владыко святый, я приехал». «Хорошо, — ответил владыка Антоний, — будешь обучать мальчиков-се­минаристов».

А когда батюшка зашел в церковь, то узнал тот лик Царицы Не­бесной, что видел во сне, и Которая его благословила.

В Троицком монастыре постригли его в мантию и дали имя Лаврен­тий, рукоположили в 1895 году в иеромонаха, а потом он стал игуме­ном. Были у него сверстники-певчие: отец Смарагд, Милахий, Михаил, Иннокентий, Ефрем и другие. Все они уважали батюшку и слушались, и следовали его духовной благочестивой жизни.

Еще с юности он навык непрестанной Иисусовой молитве и поучал других. Три раза он ездил на Афон и был в Иерусалиме на поклонении святым местам.

Наружность батюшки была приятна, во всем облике светилась благодать. Лицо всегда было светлое и радостное, исполненное любви ко всем. Волосы у него рано поседели и были белы как снег, глаза голу­бые. Роста был среднего. Ходил всегда с палочкой.

Рассказывала племянница батюшкина (Ефросинья), что до 1933 года батюшка раза два был в своем селе Карильском, где была у них своя церковь, в которой батюшка служил.

Был какой-то праздник, и батюшка приходил домой весь мокрый, переодеваясь, приговаривал: «Вам трудно на земле работать, а нам трудно молиться за всех. Мы тоже добре потеем».

Батюшка никогда не забывал своих родственников: племяннице Еф­росинье подарил золотой крестик, платок, а племяннику Петру — свою ручную швейную машинку. Когда у брата Варфоломея «забрали» корову, батюшка дал денег на покупку новой.

Время шло. Удержать нельзя ничего... Всему так надо быть... Опытных певчих отправили на приходы, а кто сам ушел... Хор стал слабеть. Батюшка стал присматриваться к приходской молодежи; деревенских девочек привлекал к пению.

Применял свой духовный опыт, свою духовную прозорли­вость, в чем был еще с юности одарен.

И вот какая девочка более склонна к монашеству, он по­молится за нее, пригласит, расположит, привьет любовь к пению, молитве. И стало так пополняться стадо «молодыми овцами». Давал им тайно подрясники, четки, обучал пению, чтению, устраивал на работу. И был как чадолюбивый отец. Весть о добром и прозорливом батюшке разносилась все шире и дальше.

По благословению владыки Пахомия собралось много пев­чих, из них многие потом стали талантливыми солистами хора.

Одна вспоминала, что была еще совсем малолетней и при­шла со старшими и плачет перед батюшкой, а батюшка по­гладил по головке, да и говорит. «Не плачь, будешь царской певчей». Она ничего не поняла и так и уехала. А предсказа­ние сбылось, она действительно служила своим голосом Царю Небесному, была хорошей солисткой.

И это время прошло... Всем предложили уйти, и храмы закрыли «на ремонт» (1930). Батюшка переживал это «под го­рой» у одной благочестивой вдовы Елены. Там батюшка зани­мал небольшую комнатку в старом домике и предавался по­сту и усиленной молитве как за своих многочисленных рассеянных чад, так и за весь мир. И эти тайные чада только ночью могли постучаться в окно батюшки. Но он не всех при­нимал, а по своей прозорливости уже знал наперед, кто к нему должен прийти и что ему нужно.

И так ему дано было предвидеть, что, когда закрывали цер­ковь, он говорил: «Храните книги, они нужны будут. Еще бу­дут и монастыри, и архиереи, и все нужно будет».

Перед войной он предсказывал бедствия народа. Молился и плакал, что много крови прольется.

Когда началась война 1941 года, батюшка своими усилия­ми собрал своих монашествующих чад и устроил женский Троицкий монастырь, где раньше был мужской, а потом и Домницкий монастырь. В Троицком было вначале человек семьдесят сестер, а в Домницком — человек тридцать пять.

Собрал певчих, разделил со временем на два хора. Сам был главным регентом, разучивал новые песнопения: очень духов­ные и мелодично звучащие. Далеко за пределами Чернигова славился батюшкин хор.

У батюшки была сильная любовь ко всякому делу. Когда делали ремонт во всем корпусе, батюшка везде участвовал: давал указания и печникам, и мастерам, когда делали перего­родки, стелили пол, крыли крышу.

Когда мастера жаловались, что плохие доски, батюшка отвечал: «Ладно, лет на двадцать хватит, а потом что Бог даст».

Приходилось работать штукатуром и в холодное время года, когда замерзали материал и вода.

Однажды дело не ладилось, пригласили одного старика на помощь. Он говорит, что здесь сила нужна. А батюшка подо­шел с любовью, перекрестил, и материал стал мягкий, и дело пошло как следует. Это всё по молитвам великого старца Лав­рентия.

Много пришлось потрудиться сестрам при отстройке хра­ма большой церкви, а также и келий. Приходилось носить воду на большую гору из колодца, рубить топором глину, но­сить на плечах; одной лошадкой не справлялись. И после больших и тяжелых трудов в 1942 году на Пасху впервые на­чали службу в Большом храме. И батюшка перешел в монас­тырскую келью.

Сколько радости, сколько восторга!

Батюшка отец Лаврентий славился как исповедник. К нему стояла всегда толпа верующих, а к другим духовникам по­меньше.

В хозяйственных делах монастыря батюшка любил делать свои благодатные указания, где что посадить, что посеять и строго следил за всем своим хозяйским глазом. Многих своих чад он своей прозорливостью предупреждал и от всяких не­приятных случаев.

Когда в 1942 году приехал владыка Симон из Западной Украины, батюшка сказал: «Эге, это наш!» И когда приехал владыка Иаков (1947 год), батюшка тоже одобрил, сказал, что при этом владыке процветет духовная жизнь нашего города, что и сбылось.

Еще перед войной (1941 год) батюшка прямо сказал: «За то, что все делается не по закону да в праздники, то все стря­сется и сгорит. А потом откроются монастыри, и люди будут каяться и молиться, и Господь по своей милости даст немно­го времени, чтобы пополнить число отпавших ангелов». Ба­тюшка любил часто это слезно повторять.

Батюшка имел свои испытания. Бывало, что по зависти сатанинской к нему грубо относились владыка Борис и ма­тушка игуменья. Но он все кротко и терпеливо переносил и с любовью молился за обидчиков, и этим победил лукавого, а в глазах верующих и своих чад становился еще более духовным, великим и любимым.

Около старца в монастыре жили двенадцать сестер, а его обслуживали две. Трапеза у них была общая, там они и моли­лись вместе. А когда батюшка не ходил в церковь (по слабос­ти здоровья), то все вычитывал в келье.

Он непрестанно занимался молитвой Иисусовой и обучал сестер. Указывал, как кому молиться по вдоху и выдоху. «Гос­поди, Иисусе Христе, Сыне Божий» — вдох, а «помилуй мя, грешную» — выдох. А одной девушке (на ее просьбу, чтобы благословил четки) сказал: «Молитва — это хорошее дело. Ан­гельское, а ты по пальцам левой руки. Держи большим паль­цем мизинец и читай десять молитв «Господи, Иисусе Хрис­те, Сыне Божий, помилуй мя, грешную», а потом переходи на безымянный и так по порядку. И вот будет у тебя навык к мо­литве. Ум нужно непрестанно вправлять в молитву, а то он хо­дит где попало».

Хором управлял батюшка искусно. Делал он две спевки в неделю. Хористки все были его ученицы, только два «баса» были «вольнонаемные» мужчины.

Он с Афона привез много вещей для пения: «Достойно есть» — очень умилительное, «Милость мира» и другие.

В Чернигов приезжал Патриарх Алексий.

Весь хор ходил в Кафедральный Спасо-Преображенский собор, и там под руководством батюшки пели. Патриарх был в восторге от хора и говорил, что «подобное редко где услы­шишь».

Киевский митрополит Иоанн приглашал хор в Киев, куда и ездили, и тоже имели успех.

Во время войны хотели открыть и Елецкий мужской мо­настырь, но было мало братии. Батюшка торопился скорее занять Троицкий, говорил, что так указала Матерь Божия.

У батюшки во дворе монастыря была устроена летняя бе­седка, где он проводил часы своего досуга, беседовал со свои­ми чадами во время «вечернего чая», а также принимал жа­ждущих спасения.

Батюшка предсказал свою кончину, еще когда переходил в монастырь, за восемь лет. Сказал: «Ну, здесь кто поживет восемь, а кто и больше». И когда батюшка умер, то вспо­минали эти слова. За полгода также сказал: «От этого дня я проживу ровно полгода», что тоже исполнилось. И еще ска­зал: «1950 год свое покажет, а в 1952 году увидите». И действи­тельно, в 1950 году батюшка умер, а в 1952 году Домницкий монастырь закрыли «на ремонт» и сестры перешли в Троицкий.

При батюшке стали сестры излишне заниматься рукодели­ем, делать иконы. Он был недоволен и говорил: «Без Иисусо­вой молитвы и без церкви делают, монастыри пробудут не столько, сколько нужно», — что и сбылось.

Утром, когда зажигался в какой келье свет, батюшка своим прозорливым умом видел, где молятся, а где занимаются жи­тейской суетой. Однажды батюшка шел в церковь и сказал сопровождавшей его монахине, чтобы заглянула в келью, ко­торая находилась рядом с церковью, и посмотрела, чем зани­маются ее насельницы. Они в это время занимались своими делами, а в церковь никто и не думал идти.

Батюшка очень возмутился и сказал: «Так монастырь дол­го не протянет», — что и сбылось. Батюшка говорил, что для монаха нужна молитва как воздух, иначе он уподобляется «черной головешке», которая издает только смрад. Еще го­ворил: «Счастливы те, которые записаны в „Книге Жизни“». А на вопрос сестер, кто же записан в ней, ответил: «У кого влечение к церкви, тот записан».

У батюшки был дар непрестанной Иисусовой молитвы. «Бывало, мою коридор, — вспоминала одна монахиня, — а он мимо проходил, да и говорит: «Эге, работай, но чтобы была Иисусова молитва, или куда идешь, то он тоже напоминал про молитву».

По батюшкиным молитвам и благословению владыка Борис привез из Ленинграда мощи Черниговского святите­ля Феодосия. «Я, — сказал батюшка, — буду молиться и встречать вас». Так и произошло. Мощи были в целости доставлены и с честью положены в Кафедральном соборе. И было устроено большое торжество, батюшка пел «Христос Воскресе».

Батюшка говорил: «Если нужно тебе уйти с литургии, то уходи после «Отче наш». А если уже вышли с Причастием Тела и Крови, то стой со страхом и молись на месте, потому что здесь присутствует Сам Господь со Архангелами и Анге­лами. И если можешь, то пролей хоть малую слезу о своем недостоинстве. А Ангел твой хранитель будет рад за тебя. Если кто тебя спросит о чем-либо, ответь ему, но очень крат­ко. А сама стой, «как свеча, в храме».

Батюшка всех любил, всех уважал, готов был каждому по­мочь. Это чувствовали все окружающие его. За ним ходили толпами люди, чтобы что-то сказать, о чем-то спросить.

Он иногда устраивал обеды, ожидая простого народа, и сам служил им. Много рассказывал интересного, ближе народ был к нему со своими нуждами и скорбями.

Батюшка говорил, что в последнее время кто призовет имя Божие — спасется. Особенно девственники восполнят число падших ангелов.

Еще говорил, что Господь такой милостивый, что и истин­ных евреев, которые живут по заповеди Моисея, в последние дни помилует и вселит их на третье небо.

Батюшка призывал всех своих чад к миру и любви. Он го­ворил: «Если которая сестра «горячая», вспыльчива характе­ром и не может сдержаться в слове, то прежде чем подымать скандал, сними с себя пояс, подрясник, положи четки и тог­да уже начинай доказывать свою правоту. Если так будете по­ступать, никогда не будете ругаться».

«Если кто в течение дня не сдержал себя в мире и любви к ближнему, и поссорился с кем-либо, и имеет на кого непри­ятное чувство, до заката солнца должен обязательно прими­риться, то есть попросить прощение».

Батюшка имел дар прозорливости. Однажды (во время послевоенной разрухи, 1945 год) владыка Борис не был дома. Вдруг батюшка благословляет немедленно готовиться к встре­че владыки. Сестры говорят, что мосты разрушены, он скоро приехать не может. А батюшка на своем настаивал. И верно, случайно на какой-то дрезине владыка в тот день приехал. Все удивились прозорливости старца.

Батюшка предсказал матушке Афанасии (регентше) быть регентом. Один раз за обедом надел ей большой крест и ска­зал: «Вот будешь регент». Ее потом и крестом наградили.

Еще при жизни батюшки заболела матушка Афанасия. Ноги болели. Пришел батюшка проведать, да и говорит: «Будем еще жить?» Она ответила: «Да как вы, батюшка». А батюшка отве­тил: «Ну еще поживем». И она стала поправляться.

Рассказывала одна монахиня Е. Однажды во время войны многие сестры стояли около бани у окна и смотрели вниз на луг. А батюшка шел мимо да как закричит: «Убегайте, а то сейчас снаряд прилетит». Так и было. Только отскочили, и сразу же ударил снаряд.

Приезжал митрополит Иоанн в гости к батюшке. Побесе­довали, попили чайку, и митрополит собирается ехать домой и спрашивает благословения у батюшки. А батюшка пред­лагает ему завтра уехать. А митрополит настаивает на своем. И уезжает. Прошло немного времени, а батюшка говорит, чтобы шли встречать митрополита. Ему говорят: «Батюш­ка, митрополит уехал давно домой». А он: «Я говорю, идите, открывайте ворота». Они вышли, а митрополит смущен­но стоит под воротами, говорит: «Дорогу размыло, и нет проезда до завтра». Митрополит удивился прозорливости батюшки.

Ремонтировали церковь, нужен был материал, а его негде было достать. Батюшка говорит экономке: «Беги на базар ско­рее». Она побежала, смотрит по сторонам молча. Вдруг под­ходит из села председатель. Спросил, чего стоит, она объяс­нила печаль свою. Он предложил садиться в машину, и они приехали на вокзал, нагрузили извести полную машину. Она заплатила и привезла в монастырь. Батюшка вышел, поблаго­дарил его, и все прославили Бога. Поблагодарили и батюшку за святые молитвы.

Во время войны, при оккупации, на монастырской земле была посеяна рожь. Землю забрали и поделили на участки, и вот не дают жать. Пошли жаловаться в контору, там и слушать не хотели, выгнали со стыдом. Экономка пришла домой со слезами и пошла поделиться своей бедой к батюшке. Батюш­ка наутро благословил идти опять туда же. Сестра, уповая на молитвы батюшки, пошла опять к тем же начальникам. Толь­ко батюшка приказал дорогой ни с кем не разговаривать. Она шла молча, зашла в контору, обратилась, а они все такие об­ходительные, сговорчивые и дали разрешение жать рожь. Она пришла домой довольная и батюшке рассказывает, как они переменились. А батюшка улыбнулся, да и говорит: «Э, вот когда человек злой, то в нем бес, а когда помолишься, то он отскочит и человек становится добрым».

В монастыре была лошадь для нужд. Нужно было сена. Начальник горсовета отказал дать разрешение на сено, про­гнал ни с чем. Пришла матушка Е. к батюшке с жалобой. Он выслушал, ничего не сказал. Прошло два дня. Батюшка сидел в беседке, подзывает к себе матушку Е. и посылает опять идти насчет сена, молвив: «Не тот, так другой, а даст сено». Когда пошла и обратилась, то начальник был другой, а того вчера сняли, и дал разрешение на сено.

Посеяли ячмень, и когда он начал созревать, воробьи все поедали. Пожаловались батюшке, что делать? А батюшка и говорит: «Отныне воробьи не будут причинять беды. Они прилетят, а садиться не будут. У них ножки помлеют, они и улетят прочь».

Назавтра сами убедились в чуде. Вышли и наблюдали, что воробьи тьмой налетят, поцвиринчат и улетают обратно. Все прославляли Господа и благодарили батюшку за молитвы.

Батюшка имел также дар исцеления. Одна матушка расска­зывала, что она была далеко в Сибири и когда вернулась, то плохо стало с головой. Поместили ее в «дурдом», а сами об­ратились к батюшке за помощью. Он помолился, и ей посте­пенно стало лучше, а потом и совсем выздоровела, и живет, сейчас ей восемьдесят лет.

У ее сестры Ф. заболело колено и такая острая боль, что нельзя было ступать. Обратились к батюшке, он перекрестил больное место, и боль прошла.

По благословению владыки Пахомия батюшка много по­стригал в мантию, например своих односельчанок Ардалеону, Евгению, которые жили в Гамалеевском монастыре (Глухов­ского уезда). О матушке Евгении батюшка говорил, что она от чрева матери предназначена для духовной жизни.

Рассказывает далее М. М.

«Когда умирал отец, я попросила его, чтобы он, по молит­вам отца Лаврентия, приснился мне, и он пообещал.

Один раз приснился: «Благодарю за булочки. Лучше ни­чего не надо, они помогают мне. Я знаю, что ты в долгах, но без «булочек» я погибну», — сказал мне покойный отец во сне.

Я пошла и рассказала батюшке. Батюшка сказал, что это не булочки, а просфоры, которые подаются на проскомидию. Ими смываются грехи человека.

После сорока дней приснился опять. Я спрашиваю: «Ты мертв?» Он отвечает: «Я и мертв, и живой». Я спрашиваю: «Где твое место? Куда ты определен?» Он отвечает: «Я еще никуда не определен».

Пошла к батюшке, рассказала сон, а он и говорит, что отец еще не прошел мытарства. Бывает, проходят за три дня, двад­цать дней, сорок дней, год, два и сорок лет, смотря какие гре­хи. Где на каком мытарстве задержат, то много надо подавать милостыни и просфор на проскомидию. А сорок лет прохо­дят мытарства те, за которых некому молиться и кто имеет за собой большие грехи».

Одна Домницкая монахиня рассказывала:

«Когда жила я в миру, была супружная, имела мужа и дочь. Брак был законный (венчаны). Но супруг был самый скверный мужчина: выпивал, дрался, горя набралась с ним. И вот однажды приехала в Чернигов и зашла к батюшке. Рассказываю про свое горе и вся обливаюсь слезами, что никто не может помочь, потому что брак законный и нужно терпеть. Это я знаю хорошо, но уже не хватает терпения. А батюшка посмотрел на меня с сожалением, да и говорит: «Бросай, да и убегай в монастырь. Лучше пусть один погиб­нет, а две спасетесь. Нежели вы все трое погибнете». Я так и сделала».

И она была примерной келейницей у матушки игумении Домницкой, а потом кухаркой у митрополита Гурия, а перед смертью приняла схиму. А дочь умерла девицей верующей. Так исполнилось батюшкино предсказание.

Одна сестра рассказывала, что читала правило батюшке и задремала, а потом взглянула испуганно на батюшку, а у него глаза как огненные. Он молился.

Одна сестра просила у батюшки поговеть (не было церк­вей). А батюшка говорит: «Тогда я позову». «Вот живу я и живу, вдруг на Вербной неделе в субботу мне так захотелось к батюшке, я все оставляю и иду, да уже и запоздала. А батюш­ка молился, читал утреннее правило и правило — ко прича­щению. Батюшка сказал: «Немного подождем». В это время я постучалась в окно. Все так и ахнули: «Ах, вот кого батюшка ожидал!» — произнесли молящиеся. И я прославила Бога и сего великого праведника».

Однажды, побывав в Черниговском Троицком монастыре и насладившись беседой с батюшкой, матушка игуменья Киев­ская Флавия возвратилась в свой монастырь Киевский Фло­ровский да с восхищением и рассказала своим сестрам о ве­ликом старце Лаврентии. А казначея, матушка Антония, уязвившись завистью от врага, пробормотала себе под нос: «Нашли какого-то деда, да и восхищаются! Что он знает?» Матушка игуменья заметила ее недовольство, да и говорит: «Вот свезу вас к нему, да хоть исповедаетесь хорошенько». И свое слово исполнила. Привезла несколько сестер, в том числе и казначею матушку Антонию.

Вот сели за стол вместе с батюшкой. Матушка игуменья и говорит: «Батюшка, расскажите нам что-нибудь». А ба­тюшка: «А что там этот дед знает?» Матушка казначея сразу поняла, что батюшка обличил ее помыслы. И потом проси­ла прощения, и уже с любовью относилась к прозорливому старику.

Однажды пришла женщина за благословением к батюшке, чтобы поехать к сыну. Батюшка приказал посадить ее за стол обедать. Женщина рвется из-за стола, потому что опаздывает.

А батюшка говорит, что торопиться не нужно. Пусть даже не поедет. И она не поехала в тот день. А потом узнали, что было крушение поезда. И все прославили Господа и верного Его раба Лаврентия. А батюшка только сказал: «То Ангел-храни­тель известил».

М. Ф. рассказывала, что когда-то отец Н. привез в Троиц­кий монастырь целый воз девочек: «И я там была самая мень­шая. Батюшка всех благословил, а меня — как не видит. Как ни старалась я обратить на себя внимание, все равно батюш­ка как не замечает. Я стала плакать, а батюшка протянул руку, погладил по голове, да и говорит: «Не плачь, ты же тут жить будешь. А что тебе мама сказала?» А мама страшно не согла­шалась, говорила: «И не думай». А батюшка прозрел будущее. Она потом была в монастыре певчей, даже регентшей перво­го клироса.

Любил батюшка коровку, давал ей хлебец из руки, любил котика, кормил его лакомым кусочком, а когда умер батюш­ка, то котик не отходил от гроба, а когда похоронили в усы­пальнице, то ходил под окошко, и там днями лежал, и с то­ски скоро пропал.

Любил батюшка кормить птичек. Зернышек вынесет, нале­тит стая воробьев и хватают, дерутся. Батюшка прикажет им разлететься и прилетать по два-три, они так и делали. А когда выносили гроб с телом батюшки из кельи, то такое умили­тельное зрелище было. Все птички стайкой летали над гробом и жалобно чирикали, провожая в последний путь своего кор­мильца.

Рассказывала одна боголюбивая сестра М.:

«Однажды я пришла к батюшке, чтобы помянуть своего отца в сорок дней. Сестры охотно пропустили в келью батюш­ки, так как у него никого не было. Я по своей неопытности без молитвы приоткрыла дверь кельи. А батюшка слезно молился, и лицо его сияло неземной благодатью. Я очень испугалась и поняла, что не вовремя пришла, и хотела зак­рыть дверь и убежать. Батюшка подозвал к себе и спросил: «Ты поминать отца пришла? Ах, эти «батьки»! Попробуй те­перь их отмолить, мне, да и тебе еще хватит». Благословил меня, и я поспешно ушла, поняв, что еще отец не на своем месте».

Однажды привели к батюшке девочку очень быструю и поведением своим не совсем отличную («драчунку»). Все по­дошли к батюшке, а она стояла в стороне и только испод­лобья посматривала на него. Батюшка посмотрел на нее с лю­бовью, ее подвели к старцу. Батюшка обнял ее, прижал ее головку к своей старческой, полной любовью к людям груди, дал ей просфору и сказал: «Походишь, походишь да будешь наша». Что и сбылось. Она потом вступила в монастырь и была примерной инокиней, очень способной на все дела, а особенно искусна в иконной живописи. Так вот батюшка про­зрел будущее этой инокини А.

Во время войны, при оккупации, в монастыре нечего было есть, и батюшка благословил поехать в село, чтобы раздобыть кое-что. По дороге было страшно ехать, потому что все заби­рали. А мы везли целую подводу продуктов. Сильно боялись, но довезли все благополучно. Когда привезли, то рассказали батюшке о своем страхе во время пути. А батюшка и говорит: «Раз я благословил и помолился, то бояться нечего». Такие сильные были молитвы этого старца.

Пришла одна девушка из села О., молодая, интересная, взять благословения выйти замуж. Поисповедалась у батюш­ки и рассказала ему о своем намерении, а батюшка спросил, не больна ли она. Она ответила, что сейчас уже все нормаль­но, а раньше немного болела. А батюшка и говорит, что сей­час нужно подождать, и парень согласился ждать. Она приез­жала к батюшке. Прошел год, приехал парень жениться, а девушка лежала при смерти. В скором времени умерла. Вот такая прозорливость отца Лаврентия.

Одной матушки сестра пришла к батюшке да и жалится на мужа, что такой негодяй, иконы бьет и ее выгоняет. Батюшка сказал, чтобы его немедля привести к нему в монастырь. Дол­го думала она, как это сделать, а потом обманом привела к батюшке. Еле втащила в келью, а батюшка к нему, посадил за стол, угостил, посидел с ним до вечера, и он переменился полностью. Уехал довольный домой. К батюшке часто приез­жал, и иконы почитал, и жену любил. Вот так святыми мо­литвами батюшка обращал заблудших.

И. М. рассказывала о себе:

«Божиими судьбами попали мы в Чернигов. Я стала веру­ющей, привыкла ходить в церковь Троицы. Однажды знако­мая девочка повела меня впервые к батюшке отцу Лаврен­тию. О жизни его я уже кое-что слышала. Как зашла к нему, он ласково принял меня, посадил возле себя. Я как-то села нечаянно ему на подрясник да и стараюсь поправиться. А он это заметил, да и говорит: «Он же тебе не мешает?» И я ус­покоилась.

«Вот с нынешнего дня начинаются цветы, а потом будут ягодки», — сказал батюшка мне. Я сижу и думаю: «Вот опять будет горе». А он прозрел мои мысли, да и говорит: «Не горе теперь. Вот мы будем знакомы. Ты будешь меня знать». А потом встал, помолился Матери Божией и произнес: «Ма­терь Божия, сохрани сию рабу и возьми ее под свой По­кров». Потом благословил и прижал мою голову к своей старческой груди, исполненной уже при жизни благодати Духа Святого. И на прощанье сказал: «Ходи в церковь и ко мне заходи». Девочку, которая сопровождала меня, тоже бла­гословил, и мы торопливо ушли. И вот когда я вышла, то, казалось, все во мне перевернулось. Мне было радостно, приятно... Мне хотелось всех людей сделать такими же сча­стливыми, как я сейчас.

Потом я стала размышлять: мне же жить нужно иначе. Ведь батюшка по своей доброте ничего у меня не спросил ни про молитву, ни про пост. Но мне самой нужно понимать, что нужно свою жизнь в корне изменить. И когда я пришла домой, то маме заявила, что буду соблюдать посты, в чем со стороны матери возражений не было...»

Та же: «Был пост 1943 года. Мне сильно хотелось испове­даться у батюшки отца Лаврентия. Исповедь была в кельи вечером. Народа было очень много — и монашествующих, и мирян. Я стояла в длинном хвосте, в самом конце. Стояла, сокрушалась, не жалея горючих слез, все перемыслила, во всем желала исправиться, сделаться лучшей.

И вот время истекло, батюшка закончил исповедь, и каза­лось, что все исповедались, а только я одна осталась...

Мной овладел дух уныния. Я была в большом недоумении и скорби. Помолившись, я легла в постель. И вот когда усну­ла, то вижу сон: «Пришла я в церковь и вижу, что батюшка исповедует. Но на дороге стоит матушка-схимница, высокая, строгая, и спрашивает меня, что мне нужно? Я ответила ей, что хочу исповедаться у батюшки отца Лаврентия. Она отве­тила: «Исповедоваться все равно у кого, лишь бы чистосер­дечно. Но если ты сильно желаешь у батюшки, то я пропущу только тебя одну. Но ты должна поправить лампадку около святителя Николая». Я исполнила, и она пропустила меня к батюшке. Я подошла к нему. Он исповедовал сидя. Я нагну­лась над Евангелием и вижу хартию в виде грифельной доски, которая вся была записана моими грехами. Я стала рассказы­вать свои грехи, и когда грех говорила, он сразу же исчезал. И к концу исповеди все записанное исчезло. Мне стало легко и радостно. И я хотела поискать маму, чтобы и она исповеда­лась, чтобы и ей так же было хорошо, но батюшка сказал: «Нет, ты последняя». И я проснулась...

Утром рано я ушла в церковь с радостным чувством, будто совесть моя очищена от всего скверного. Опять пробираюсь к батюшке и стою в числе последних. И когда подошла, то го­ворю, что хочу исповедаться, я еще первый раз. Он говорит: «Как первый? Я же тебя исповедовал хорошо за твою скорбь». Я ему открываю свои грехи, а он и слушать не хочет, а гово­рит, что разрешил от грехов и простил все. «Сложи только на разрешительную молитву руки». И еще сказал: «Лучше ты ста­райся, чтоб замуж не выходить, да иди скорее причащайся».

Тогда я поняла, что Господь по Своему милосердию при­нял мою искреннюю исповедь во сне через верного своего служителя батюшку отца Лаврентия. И я от всей души побла­годарила Господа за Его милость ко всякому кающемуся грешнику.

Я потом спрашивала батюшку о сне, так он сказал, что так бывает, если человек чистосердечно кается».

Та же: «Мне хотелось узнать день своего Ангела. Вот при­шла однажды к батюшке, а он и спрашивает:

— Сколько тебе лет? Когда ты именинница?

— А вот и горе мое, что я не знаю, — ответила я с болью в душе.

— А ты спроси маму.

— А мама говорит, что не знает. Знает только, что ле­том, — сказала я.

— А тогда установим сами. Ты — Мария Магдалина.

Тогда я упала в ноги батюшки и воскликнула:

— Кто вы?

— Я Лаврентий, — ответил батюшка.

— Батюшка, ваши слова золотыми буквами на небе запи­саны, — воскликнула я в избытке радости. И была так рада, так довольна, что забыла, зачем приходила к батюшке.

В скором времени приблизился день моего Ангела. Я по­шла исповедаться к батюшке. В день моего Ангела батюшка спросил: «Это инокиня пришла?» А я говорю, что нет, я грешная мирянка. А батюшка: «А ты говори: „Помолитесь за меня, чтобы была инокиней“». Исповедовал меня, прочитал разрешительную молитву, как над инокиней. Я со страхом и трепетом ушла от него в надежде, что слова его не проходят даром.

Я часто спрашивала у батюшки за своего отца, что давно не причащался. А только говорит, что «кается». А в том году, когда умер, встает отец утром и говорит: «Мне нужно прича­ститься. За меня кто-то помолился». Рассказал сон: «Будто я лежу в могиле, и на мне земля. И пришел какой-то батюшка и стал меня откапывать и говорит: «Вставай, Иван!» И я встал и иду...»

Из воспоминаний И. М.

«В войну мы жили в коридоре полуразрушенного дома, но и оттуда нас прогнали, потому что стали ремонтировать дом. Мы остались совсем без крова, под открытым небом. Пошла я за помощью к батюшке. Со слезами рассказала ему наше семейное горе, что некуда деваться «бедному Ивану». Батюш­ка выслушал внимательно, да и говорит: «Ну, что с вами де­лать? У вас же и денег ни копейки? Да вот переходите да стройтесь под горой, где пещеры». И показал рукой, словно здесь рядом. «Пусть отец хотя с дикта собьет «хибарочку», а ты поезжай в Прилуки да привези хоть макухи» (а там рабо­тала моя двоюродная сестра).

Я так и сделала. Приехала обратно на третий день, а се­мейство уже переехало, поставили временный домик. А ка­питально строиться не с чего было. Пожаловались батюшке. Он говорит, чтобы я спросила на работе, кто бы вместо дров выписал крупные отходы (чурбанчики). Я многих спрашива­ла, никто не может. Батюшка говорит, еще спроси. Я спро­сила, и одна мне пообещала, и я привезла материал, хоть скудный.

Начали домик взакидку, потом поштукатурили, сделали печку, кое-как потолочек почти глиняный, а сверху толем покрыли, а крышу уже потом. Так, по благословению старца отца Лаврентия, я и поныне проживаю с мамой в том же до­мике. И уютно мне, и тепло, и молитвенно, даже просторно».

Рассказывала М. П.

«Заболели зубы у меня так сильно, что нельзя было тер­петь. Уже несколько дней боль не унималась ни днем, ни но­чью. Я такая была недоверчивая по своей природе. Не верила ни себе, ни людям. Думаю себе: «Разве он врач? Кто там мне поможет?» Но меня заставили сходить. Я согласилась. Но приказали, чтобы молчала, ни слова не говорила.

Захожу после молитвы в келью. Там оживленная беседа шла. При моем появлении все замолчали. Я поклонилась, села молча в углу кельи и руками обеими держала зубы. Голо­ву опустила и не помню, как задремала, потому что выбилась

из сил без сна от боли. Батюшка помолчал, а потом говорит: «Спросите, болят зубы?» Меня толкнул, и я очнулась и от радости оскалила зубы. Спрашивают сестры: «Ну, как зубы?» А батюшка говорит: «Да не болят, потому что показала зубы». А потом укоризненно сказал, что раб Божий тот, кто Господу служит. И чем усерднее он служит, тем Господь его и больше слушает. Вот и этот «недоверок» пришел за помощью. Но это я ей на память. Я упала в ноги и просила прощения за свое малодушие и безверие».

У одной матушки «ущемилась» грыжа. Прибежали к ба­тюшке просить о помощи, то есть святых молитв. Он вылез из-за стола, вышел во двор и смотрит на грушу, что росла тут рядом, а дочь стоит да плачет. Он посылает ее узнать, не лег­че ли больной. Она побежала, а грыжа стала на место, и боль­ная успокоилась. Все прославили Бога и слезно благодарили батюшку.

На капусту напала гусеница, совсем доедает капусту. Ника­кие меры не помогали, и золой обсыпали, и прочим. Пошли к батюшке за помощью. Батюшка помолился, и вся гусеница вползла во вблизи находящееся озеро. Утром все увидели это чудо.

Рассказывала матушка благочинная М. В.

«Началась война 1941 года. Фронт приближался. Нужно было немедленно выезжать в село Синявку из Чернигова. Договорились, что при получении известия приедут с лошадь­ми и заберут батюшку и тех, кто с ним жил. Мне поручили, чтобы доставила лошадей. Я спрашиваю у батюшки благосло­вения известить брата, чтоб приехал и всех забрал, а он гово­рит, чтобы не торопилась. «Пусть, когда будет «трах-тарарах». Все горит, все гудит. Батюшка спокойно отвечает: «От еще сядем да пообедаем, а тогда и поедем». Я думаю, чем же по­едем, нечем ехать. Мы не извещаем, и никто не приедет. Вдруг стук в окно. Это приехал с подводой отец Н. за всеми нами. И мы пообедали, собрались и выехали. Но ехать было невозможно, немного проехали, а тут как шарахнет. Столбы горят. Батюшка говорит: «Немного подождем». А потом линия фронта прошла, а мы за ней. Возница усомнился, что может вернуться, а батюшка говорит: «Погоняй», и еле в три часа ночи приехали в село за шестьдесят километров от Чернигова».

Один мужчина приехал к батюшке за благословением ехать в какой-то город. Батюшка задержал его разговором. И тот был недоволен, что опоздал. А потом узнали, что его поезд упал под откос. И он пришел и благодарил батюшку, который спас его от смерти.

Одна женщина была в тяжелом положении. Ошибочно попала под суд. Ей грозило тюремное заключение. Подошла к отцу Лаврентию, который помолился и сказал: «Иди и мол­чи. Если не помолиться Матери Божией и угодника Николая не попросить, то можно и не вернуться».

Когда пришла туда, ее спросили, сколько детей. Их было пятеро, о чем она и сказала со слезами. Их сердце так смяг­чилось, что начальник сказал: «Выведите ее отсюда, чтоб она больше не попадала». И так она осталась невредимой по мо­литвам старца Лаврентия.

«Когда-то в молодости, — рассказывала одна монахи­ня Р., — я была богатой красивой девушкой и пошла к ба­тюшке за благословением выйти замуж.

Батюшка выслушал да и говорит: «Кони выдохнут, сады высохнут, а монастырь пребывает вовек. Пока не выходи».

В скором времени началась война, и все опрокинулось вверх дном. Жениха забрали на войну, а я пожелала идти в монастырь».

И сбылось батюшкино предсказание. Жила она в монасты­ре и была хорошей певчей-монахиней.

Рассказывала одна монахиня С.

«Попала «на переселение». А батюшка перед этим провел беседу и предсказывал случаи: «Когда будут нападать, то кри­чи и меня умственно призывай. Скажи: «Батюшка, помоги». И я всегда помогу».

Однажды в лагере убирала в комнате, куда зашел мужчина и начал заводить нечистую беседу и применять насилие, а я призвала на помощь батюшку да как закричу, а его перекрес­тила. Он так и остался стоять на месте, испугался и спросил: «Что ты со мной сделала?» Так меня Господь и спас по мо­литвам великого старца.

А перед отъездом я дружески спросила этого мужчину, много ли жертв. Он сказал: «Все, кроме тебя», а было человек пятьдесят женщин.

Работала я на хлебозаводе (возила хлеб). И там работал экс­педитор, который был ко мне неравнодушен. Я была не хуже других наружностью, отчего много терпела. Я пошла к батюш­ке, упала в ноги и говорю: «Помогите, погибну». Он говорит: «Что-то придумаем». Я пошла на работу, а экспедитора через два дня сняли. И я поблагодарила своего избавителя.

При исповеди со страстями батюшка говорил, что враг за­видует последним девственникам, потому что они восполня­ют отпавшее число ангелов.

Батюшка никогда не оставался на венчание. А однажды остался, молился и сказал, что эта пара была настоящих дев­ственников. Видел, как Дух Святой переходил от одного к другому.

Одна монахиня рассказывала, что, когда она была еще инокиней в монастыре, у нее обнаружен был зоб, очень тя­желый, внутренний. Врач сказал: «Ничего нельзя сделать, и более трех лет не проживешь». «Я расстроилась, плакала и обратилась к батюшке со своим горем. «Не скорби, по-ихне­му не будет», — сказал старец и положил свою благословляю­щую руку мне на горло (на зоб) и произнес молитву, слова которой я уже забыла. И сказал: «Сколько времени нарастал, столько времени будет и уменьшаться». И еще по батюшки­ным молитвам я увидела во сне святителя Феодосия, который тоже благословил меня и произнес такие же слова, какие про­изнес батюшка, и помазал горло маслом.

И действительно, зоб начал уменьшаться постепенно и за три года совсем исчез, и я стала здоровой и прославила святителя Феодосия, и поблагодарила нашего великого стар­ца отца Лаврентия за его благодатную помощь. Сейчас мне шестьдесят два года, и я пою в хоре».

Рассказ М. Е.

«Был случай в монастыре. Нечаянно я упала с чердака и травмировала себе ногу. Вся чашечка в колене была раздроб­лена. Врач сказал, что нога сгибаться не будет. Буду ходить только на костылях. По молитвам батюшки достали «дорогой мази». Батюшка помолился, и нога стала заживать. А что бу­дет сгибаться, никто не надеялся. Батюшка успокаивал: «Бу­дешь бегать». И действительно — чудо. Нога поправилась со­вершенно, стала нормальная — только по святым молитвам великого нашего старца отца Лаврентия».

Одна девушка часто бывала у батюшки, потом заболела на голову. Родные пришли к старцу за благословением, чтобы положить в больницу (психиатрию). Батюшка сказал, пусть дня два побудет дома, а потом побачим (посмотрим). Она на второй день стала здоровой и больше не болела.

Рассказывала монахиня Е.

«Еще молодыми девушками ходили к батюшке. Потом у меня появились нарывы, а подруга заболела глазами. Пришли к батюшке и пожаловались о своей беде. Он послал нас схо­дить в село Седнев, помыться в источнике и прочитать ака­фист Матери Божией. Мы так и сделали. Через несколько дней стали здоровыми. Мы пришли и с радостью поблагода­рили великого старца за его святые молитвы.

Прошло некоторое время, мы стали взрослыми девушками и стали ходить гулять. Но не забывали батюшку. Батюшка прозрел, что мы занимаемся не тем, чем нужно, и послал отца Михаила сходить в наше село и посмотреть, как мы живем, чем занимаемся. На прощанье отец Михаил сказал, чтобы мы гулять не ходили, а приходили петь в хор. Нам было и не­удобно, но гулять тянуло. Мне было тяжело на душе. Ночью в постели я долго плакала и молилась Матери Божией, чтоб послала мне болезнь «чахотку». Потом пошла к батюшке и тоже так сказала. Он мне ничего не ответил, но только в ско­ром времени я заболела. Стала идти кровь горлом. Я пришла к старцу за благословением лечь в больницу. Он не благосло­вил, а только посоветовал обратиться к верующему доктору. И он мне помог. Мне стало лучше. И я в корне изменила об­раз жизни. Господь сподобил меня пожить в монастыре, при­нять Великий Ангельский образ. Сейчас мне восемьдесят че­тыре года, и я еще потихоньку живу. Все это по молитвам великого нашего старца отца Лаврентия. А моя подруга выш­ла замуж».

Рассказывала монахиня А.

«Когда мне было десять лет, старшая сестра, которая дома пела (в селе), привела меня к батюшке. Было воскресенье, и все ушли в церковь. Сестра оставила меня внизу, а сама по­шла на «хоры». Батюшка велел ей привести и меня на «хоры» и сказал: «Она будет петь и управлять хором». Уже прошло пятьдесят лет с тех пор, и все сбылось. Я не только пою, но в селе управляю хором и знаю устав. Все это по молитвам ба­тюшки отца Лаврентия.

Однажды была беседа с батюшкой. Он предсказывал: «Будет вас повсюду и по городам и по селам, но меня уже не будет». И это исполнилось. Мы рассеялись и по городам и по селам. Еще говорил: «Будут из вас некоторые петь и в Москве артистами (было и это), поэтому учите хорошо ноты. Они будут петь по знанию, а вы с благодатью. И вас будут любить». И строго наказывал, чтобы учили ноты. И мы старались. По молитвам батюшки все сбылось. И нас всюду любят...

Однажды на правиле читали Евангелие. Батюшка сказал, что мне крест придется нести тяжелый за мое невнимание. Но я и не думала, что мне придется попасть «на переселе­ние» (в ссылку). Батюшка не смог предотвратить его от меня. Он мне говорил, чтобы я уезжала домой. А мне не хо­телось, и я не послушалась, за что жестоко поплатилась.

Потом меня вызвали и спросили «кое о чем». К батюшке добиться нельзя было, а потом, когда пришла, то он прижал меня к своей груди и со вздохом сказал, что я попала на учет, меня возьмут «на переселение». И еще раз повторил, что нужно было немедленно уезжать домой. Нужно слушать старца, если не понимаешь, то нужно переспросить. А те­перь уже поздно. И дал мне свое наставление: «Ты слабая, но по своей натуре очень добрая. Смотри, если кто подвер­нется, то сама не соглашайся, хотя будет и много обещать... А если не по своему желанию, то Бог будет судить иначе. Конечно, тебе, видно, не миновать». Он меня благословил, заплакал и укоризненно произнес: «Как плохо, что не слу­шаете меня...»

Дня через три меня отправили «на переселение». Там мне было очень тяжело. Я была вдали от своих. Меня некому было поддержать. К работе я относилась добросовестно. Во всем была аккуратна. И вот не избежала я взора завистника. Навязался мужчина... Предлагал замуж, обещал вывезти отту­да. Но я всегда помнила батюшкины слова: и ни на какие «сделки» не соглашайся. А потом сложились обстоятельства, что не по своей воле грех был совершен... Родился сын. Рабо­тала я до срока (восемь лет).

Я все вспоминала прошлое и хранила глубоко в своем сер­дце, со слезами воспитывая своего малютку. Горькими слеза­ми обливалась, вспоминая утешительные батюшкины слова: «будешь монахиней». Думаю: куда мне там до монахини, ког­да инокиней таких дел натворила.

Время истекло. Отбыла я свой срок и вернулась со стыдом на родину. У нас открылся монастырь. И я дерзнула пересту­пить порог своего старца.

Первые слова его были: «Вот и хорошо, что без твоего со­гласия. Случай не хороший, но без твоей воли».

Батюшка немного побранил, а потом предложил мальчика отвезти домой к отцу, а самой вступить в монастырь.

Я упала в ноги старца и обливала их горькими слезами рас­каяния и слезами радости. Батюшка тоже плакал и говорил: «Ты мое чадо, я хочу, чтобы Господь простил твой грех». И все сестры плакали и восклицали: «Прости ей, Господи, по Своей великой милости!»

Я сразу же отвезла ребенка, а сама стала жить в монасты­ре. Батюшка сказал: «Будешь жить у меня». И я жила, работа­ла, каялась.

Со временем старец сказал, чтоб надеть монастырскую одежду, чтобы я подошла к владыке и, упав ему в ноги, объяс­нила ему о своем грехе, случившемся «в неволе». И по молит­вам старца владыка благословил мне подрясник, и четки, и рясофор.

Прошло немного времени и стали постригать в мантию. Набрали одну партию. А когда набиралась другая, то батюш­ка сказал, чтобы и меня постригли. До этого я была на послу­шании у владыки, где очень много и добросовестно труди­лась. И когда батюшка спросил владыку, то он согласился, то есть уже знал меня и судил меня по работе.

И когда нас исповедовали, то все сестры оказали большую любовь. Все рыдали о моем падении. И тогда я вспомнила и поверила батюшкиному предсказанию, которое было сказано за много лет перед этим. Помяни его, Господи, в Царствии Твоем за его святые молитвы».

Плохой муж был у одной женщины: пил, изменял и бил ее. На ее жалобы батюшка увещал ее, чтобы потерпела и не уходила от него. В скором времени его взяли «на переселе­ние» (в тюрьму). Со слезами пришла она к батюшке, чтоб посетить мужа. У батюшки было закрыто, ответили, что батюшка принять не может. Долго она стояла и слезно молилась. Вдруг батюшка говорит сестре: «Пойди и открой, там женщина плачет». Ее пустили, и батюшка ее с радостью принял, дал ей просфору и сказал: «Поезжай к нему, тебе дадут свидание, и ты ему расскажи, что все это за грехи наши».

И она побыла у него, как могла вразумила его. Батюшка ей предсказал, что он вернется и будет жить чисто, что и сбы­лось. Отбыв срок, он вернулся, сделался другим человеком, верующим. И сейчас они живут и благодарят Бога за святые батюшкины молитвы.

Рассказывала сестра И.

«Однажды я получила от своих родственников посылку, раскрыли, а это оказалось для батюшки отца Лаврентия — мука. Мы сильно голодали. Мама предложила взять горсть муки, чтоб сварить жидких «галушек». Голод превысил боязнь греха, и я согласилась.

Потом я понесла посылку батюшке. Он поблагодарил и ска­зал: «Мука сдалека, но к Царствию Небесному они близки». А я в душе волнуюсь за тайный грех, что взяла горсть муки. Он засуетился, дал хлеба и говорит: «Я знаю, что вы бедные. Но не бойся, не будет греха. Я даю хлеб, чтоб он никогда не выбывал». И дал еще кусок туалетного мыла. А я как зарыдаю да говорю: «Батюшка, простите». «Да я давно простил. Теперь не будете голодать». И так по молитвам его святым да по ми­лости Божией все дело наладилось и по этот день.

Я хотела выйти замуж и пошла к батюшке за благослове­нием. Батюшка сказал: «Самой лучше, а если выйти, то такие условия, вот я расскажу: в посты не жить, среда, пятница — тоже, воскресные дни, праздники большие и малые. От Хри­стова Воскресения до проводов Пятидесятницы «не жить». Рожать детей столько, сколько будет. Чистой ходить в цер­ковь. Повиноваться мужу во всем, в страхе Божием воспиты­вать детей. Если все это выполнишь, то выходи, я благослов­ляю. А нет, то лучше живи одна». Я ответила: «Помолитесь, батюшка, и благословите жить мне одной, с Богом». И так по его святым молитвам я и поныне живу и благодарю старца за его назидание».

«Сильно мне хотелось побывать у отца Лаврентия, но ни­как не могла попасть к нему. Одна сестра взялась проводить меня. Я стала в углу и молчу. Страх напал на меня. Батюшка спросил: «Что ты хочешь?»

— Да я хочу спросить, как жить?

— А у тебя голова есть на плечах? — спросил опять ба­тюшка.

Потом отошел и что-то написал на бумаге и показал мне, и говорит: «Вот примерно бумага. А ты скажи: «Я не хочу за­муж, а буду сама». А Ангел-хранитель записал уже».

И она действительно стала монахиней. Так рассказывала о себе М. И.

«Однажды попала я к батюшке на исповедь. Рассказала грехи, а батюшка не накрыл епитрахилью и не дал прило­житься, ответил: «В другой раз». Я заплакала, отошла. А по­том почувствовала свою «естественную нечистоту» и была поражена, что и батюшка ее прозрел».

Рассказывала одна благочестивая женщина, что ее дочь хотела устроиться на работу на конфетную фабрику.

«Я послала ее за благословением к батюшке, который ска­зал: «Там-то хорошо работать, но тебя отзовут...» А она не поняла, о чем сказал старец, и пошла. Но произошло измене­ние. Ее подготовили идти в лагерь военнопленных. Она по­шла, со временем стала кладовщиком. Получилась неуряди­ца. Сгнили бурты картошки. Получилась большая растрата. Дело дошло до Ревтрибунала, что угрожало смертью (рас­стрел). Дочь в отчаянии и говорит, что сама себе смерть сде­лает. Я с мольбой привела ее в церковь. Отслужили акафист Матери Божией «Елецкая». Да и батюшку вспоминаю, а пой­ти боюсь, потому что ослушалась. Молюсь, прошу: «Прости, Матерь Божия, нашу неопытность». Стало легче. Пошла на работу, а там смертное наказание заменили уплатой на какую-то сумму и увольнением с работы.

И она тогда пошла на конфетную фабрику. Там было хоро­шо по молитвам батюшки. С питанием было хорошо. И ее оттуда направили на бухгалтерские курсы, и пошла дочь опять к батюшке за благословением. Он сказал: «Надо было сразу туда идти, по благословению. Ну а по неопытности, то Гос­подь дал вразумление.

Когда я пришла первый раз исповедоваться к батюшке, он назвал меня «инокиней». Я сказала, что «вдова» и «мирская». Но батюшка при разрешительной молитве назвал вдовой и инокиней. Я смутилась: что мне делать: Меня подучили по­просить у старца одежду и четки. Я так и сделала, но он воз­разил: «Нет, потом, потом и мантия будет. Читай Иисусову молитву».

Прошло много времени, и по молитвам батюшки отца Лав­рентия я получила Великий Ангельский образ. А я неграмот­ная и все выполняю Иисусовой молитвой.

Где-то достала я книгу на славянском языке, принесла ее к батюшке да и говорю: «Я неграмотная. Дочка, хотя и грамот­ная, но таких книг она и не видела, то пусть эта книга будет вам». А батюшка сказал, что будет читать, дочь. Тут же про­читал тропарь Святой Троице: «Благословен еси Христе Боже наш» и вернул мне книгу со словами: «Будет еще читать, и как!»

Я пришла домой, отдала ей книгу и рассказала, что сказал старец. И по святым его молитвам появилось такое желание у дочери к чтению церковных книг, что по милости Божией да по святым молитвам старца она читает сейчас в церкви.

Батюшка неоднократно повторял, что души идут в ад, как люди из церкви в праздник, а в рай — как люди в церковь в будний день.

Батюшка часто сидел и плакал, что жалко людей, которые погибают. «Сколько набито в пекле, как сельди в бочке», — говорил он.

Его сестры утешали, он отвечал сквозь слезы: «Вы не ви­дите, а если бы видели, то как жалко».

Рассказывала И. М.

«Пошла к батюшке, да и говорю, что ходит «босая» и у нее многие берут благословение. Когда я подошла, то она что-то про себя ворчала. И у меня душа не лежит к ней. А батюшка сказал: «О ней в моей келье и говорить нельзя. Нужно быть осторожным. Идет такое время, что таких «праведников» бу­дет полно. Их нужно избегать. Читай молитву Иисусову, да и «Богородичных» не забывай».

Однажды матушка экономка принесла саженцев яблонь (щепы) и просила у батюшки благословения посадить для сада. Батюшка отказался, сказал: «Не нужно. Будет детям на поругание, нам их не придется кушать».

«Батюшка, так и храмов и корпусов не нужно ремонтиро­вать», — говорит монахиня. «Нет, — возразил батюшка, — то нужно. Мы дали обязательство, что все будет в порядке, по­этому ремонты производить нужно. А в кельях богатство не нужно. Дорогих киотов тоже не нужно. Много одежды не справляйте, а только две. Одна тебе, а другая чистая. Все чтоб было попроще, потому что все это ненадолго».

Что и сбылось: «Занимайтесь больше молитвой Иисусо­вой».

Однажды привела монахиня А. к батюшке сельскую жен­щину и просит (по ее согласию) тайно одеть подрясник. «Она такая верующая и молиться любит», — утверждала сестра.

— А у нее муж есть! — сказал батюшка.

— Да он далеко, осужден на десять лет, — отвечала мона­хиня.

— Ну, так что же, придет, будет жить с ней. Не нужно ни­какой одежды, пусть так молится, — ответил батюшка и не стал больше слушать.

Не удовлетворившись таким ответом, сестра А. повела свою «духовную» к другому батюшке. Рассказала ему все: что и как. И тот будто дал ей благословение.

Прошло некоторое время, вернулся муж той женщины. И она согласилась жить с ним. Так исполнилось батюшкино предсказание.

Рассказывала монахиня П.

«Когда мне было лет пятнадцать, жила я в Каменском монастыре. Там было много девиц из нашего села и сосед­них сел.

И вот одна, послушница И., которая уже прожила там не­которое время, впала в сильное уныние и хотела бросать мо­настырь. Она сильно томилась душой, ее тянуло в мир, к род­ным. Пошла она с жалобой к старцу Максиму, который там проживал и был друг Грица «Золотюсенького» (Христа ради юродивого). Он ей сказал: «Никто тебе не поможет, кроме Черниговского губернатора (так он называл отца Лаврентия)».

Но эта послушница не хотела ехать к нему, чтобы обра­титься за помощью. Ее насильно сестры привезли к батюшке. И здесь все еще она упрямствовала, потупив глаза вниз.

Батюшка сам вышел навстречу, ласково приветствовал со словами: «Вот кто пришел! А я тебя давно жду. Вот так девоч­ки! Кто бы мне сто рублей давал, я бы не взял. А сказал бы: „Мне лучше эти девочки“». И такая улыбка засияла на его лице, что все уныние нашей послушницы куда и девалось. Поисповедовал ее, прижал к своей благодатной старческой груди, у нее полились слезы раскаяния и радостного благодат­ного умиления.

Так вовремя была спасена душа от «завистника врага». Потом она жила в Черниговском женском монастыре, была клирошанкой и хорошей чтицей».

Рассказывала одна тайная монахиня.

«Отправили меня на Донбасс. Я пришла к батюшке за бла­гословением. Он мне сказал: «Езжай, поездишь туда да сюда и приедешь обратно. Будет неплохо». Эти слова исполнились. Я поездила, да и назад вернулась. По его святым молитвам.

Когда батюшка умер, то меня не было здесь. Я очень скор­бела, что ничего у него не спросила о своей жизни. После сильных слез и уныния приснился мне батюшка (вскоре пос­ле смерти его). Будто иду я к нему за благословением и несу гостинец. Попала я в великолепный сад необыкновенной кра­соты. Пение такое умилительное, что я и сейчас в восторге. Вижу, домик стоит. Я поняла, что это батюшкина келья, и я подошла к нему. И тут я увидела батюшку, который благосло­вил меня, а потом взял мою голову и туго крестообразно при­жал к груди. Я подумала, что это потому, что я грешная, так он туго взял за голову. Потом я батюшке помогла выйти из кельи, около которой было две дороги: одна широкая, ровная, другая узкая, каменистая, неровная. Я хотела вести батюшку по широкой дороге, чтоб удобней идти. Но он свернул напра­во, на узкую дорогу, и сказал: «Вот иди по узкой дорожке. Это тебе благословение». И я проснулась.

Так я теперь и живу. Сложились обстоятельства так, что я попала к духовному сыну батюшки отцу Никифору. И он меня направил на этот узкий путь. И я молюсь, чтобы дойти этой дорогой до конца».

Рассказ одной еврейки.

«Накануне войны три еврейские девочки решили посетить «дедушку», о котором они много слыхали интересного. «Он много говорит наперед, и бывает весело на душе».

Они взяли гостинец: по пол-литровой банке меду, две из них по сдобному калачу с маком, а третья — яблоки.

Попасть в это время было трудно им к батюшке. Так он, на их счастье, в это время выглянул на улицу, и они встрети­лись. А перед этим одна из них, у которой были яблоки, сму­тилась, что они «дедушке» несут большой гостинец, куда он будет его девать, и стала есть яблоки и угощать подруг, но те отказались. Так, мол, нечестно делать. И батюшка («дедуш­ка») двоих обнял и сказал, какие хорошие девочки, что при­шли проведать «дедушку». «За вашу любовь и искреннюю милость Господь в тяжелом обстоятельстве спасет вас от смер­ти. А ты (третья) упадешь и уже не вернешься».

И они ушли. Двум было хорошо на душе и по этот день осталось что-то незабываемое, а третья ничего не ощутила. В скором времени грянула война. Они вспомнили «дедуш­ку». Все эвакуировались. Попали под бомбежку. Тех дево­чек вместе с другими засыпало землей. Этих двух спасли, а третья умерла со многими. Так исполнились предсказания старца.

И когда умер батюшка, одна из этих бывших девочек, она уже женщина, обращалась к своей сотруднице на работе и говорила: «Какое горе Чернигову, потому что умер такой до­рогой человек архимандрит Лаврентий», и поведала о своей встрече с ним в детстве. Рассказывала, что она вышла замуж за русского, почитает русские праздники и восхищается жиз­нью и делами этого дивного старца. Поражена его прозорли­востью, что он даже вышел тогда им навстречу, иначе бы они его не увидели».

Рассказ одной благочестивой сестры, дочь которой была келейницей у матушки игуменьи Домницкого монастыря.

«Жила в селе, но душа моя жаждала другой среды, духов­ной, монастырской. Пошла я к матушке игуменье Домницко­го монастыря. Она согласилась принять меня и послала меня в Чернигов к отцу Лаврентию за благословением.

Пришла к батюшке, упала в ноги, плачу, объясняюсь. Ба­тюшка внимательно выслушал меня и говорит: «Нет. Живи дома. Что монастырь? Мы собрались на время помолиться. Дома живи, где двое-трое собрались во имя Мое, там и мона­стырь». «А я же мирская», — сказала я. «Когда муж придет, ты проси у него расписку, что он не против того, что ты идешь в монастырь, а игуменья тебя оденет».

Я так и сделала по его благословению да святым молит­вам. Действительно, муж вернулся с войны. Я потребовала от него расписку. Он не отказал мне в этом и сам уехал да­леко от этих мест. Став свободной, я попросила матушку игуменью одеть меня. Она вначале отказала как семейной. Я показала ей расписку от мужа, и она согласилась, одела меня. И я так и живу по благословению этого великого про­зорливца».

При беседе с матушкой игуменьей Домницкой батюшка отец Лаврентий сказал: «Когда вы будете в Троицком монасты­ре, а потом его закроют на «длительный ремонт», то не забудь­те (обратился он к келейницам), а нас тогда не будет, передать всем, чтобы не соглашались ехать на села к родственникам. Оставайтесь, по возможности, в городе. В селе служба один раз в неделю, а то и реже, и работы много. Вам будет не до молит­вы. Еще раз повторяю, чтоб этого не забыли».

Так и случилось: «Мы прожили десять лет и переехали в Троицкий монастырь, и потом и отсюда ушли. И я думала к маме, — вспоминает одна келейница матери игуменьи, а по­том вспомнила эти слова батюшки и всем сестрам передала. И многие переписались на город. А кто остался в селе — жа­леет».

Так исполнились слова старца.

Батюшка очень уважал Домницкую матушку игуменью. Сестрам ее говорил, что есть им у кого учиться, что у нее идет молитва Иисусова непрестанно, и приговаривал: «Она чаек пьет, а молитва в сердце бьет». И призывал учиться у нее и спрашивать, потому что не все время будет с ними. «Можете не всегда ко мне обращаться. Если будете в унынии, то об­ращайтесь к ней. Она сама была борима. И ее молитва силь­ная», — говорил батюшка отец Лаврентий сестрам. И так было после смерти батюшки. «Она нам помогает — схии­гуменья Архилая», — говорили сестры.

Келейница матушка схиигуменья Архилаи спрашивала, как она переносит всякие огорчения, напасти, которые враг-зави­стник наносит «во сне», да еще будучи постельно больной. А матушка игуменья ответила, что эти скорби ее нисколько не задевают. У нее идет молитва непрестанная (сердечная), а только сердце побаливает от непрестанной сердечной молит­вы Иисусовой.

Женщина обратилась к батюшке со своим горем: родился сын «калечка», она принесла его к батюшке и сильно плака­ла. Батюшка перекрестил и сказал, что это Господь заберет, а еще будут двое, то будут для утешения. Так и сбылось.

Батюшка любил точность и аккуратность в церковной службе. Владыка Борис любил изменять устав: вместо простой службы — полиелей, вместо полиелея — бдение. И это было неоднократно. В одно из таких нарушений батюшка расстро­ился, бросил книги и сказал: «Зачем уставы написаны и по ним книги?» И гневно воскликнул: «Такой владыка больше двух с половиной лет не будет здесь». Что действительно и исполнилось.

Батюшка был недоволен, когда не вычитывали кафизмы. «Лучше солнцу перестать светить, чем кафизмы перестать чи­тать», — гневно говорил батюшка. И при владыке Борисе пе­ред праздниками кафизмы вычитывали перед вечерней, а в будние дни — все в свое время.

На приходе один маститый батюшка, отец Ф., благословил сокращать «Погребение». Об этом сказали батюшке. Он с гне­вом ответил: «Если не будет на Страшном суде отвечать, то пусть сокращает!» Тот испугался и отменил свое благословение.

Когда открылся монастырь, настоятель был протоиерей Д., который не любил сестер. Все ему было не так. Пожаловались батюшке. Он сказал, что тот нервничает: или отсюда уедет, или умрет.

При другом владыке его послали на приход, где через год он умер. Так исполнилось батюшкино предсказание.

Однажды монахиня М. пришла к батюшке, чтоб он благо­словил ее запечатать сестру, пострадавшую от немцев. Все село было сожжено, и много людей погибло, по-видимому, и сестра. А батюшка спросил: «Помогала ли она тебе?» «Да, помогала, давала хлеб и молоко», — ответила монахиня М.

«Тогда она ни в огне не сгорит, ни в воде не утонет», — сказал батюшка. Монахиня опять за свое, чтоб благословил запечатать.

«Иди, тебе сказано. Не мешай работать», — еще раз повто­рил старец и занялся своим делом.

Она не поверила словам батюшки, пошла к другому свя­щеннику, и тот ее благословил. И она исполнила свое наме­рение («запечатала»). Приходит назавтра сестра жива-невре­дима проведать свою сестру в монастырь. Батюшка очень огорчался, что спрашивать идут, а делают по-своему.

Одна женщина пришла к батюшке за благословением по­ехать по какому-то делу. Батюшка не благословил. Ей очень хотелось свое намерение выполнить, и она поехала. В дороге случилась большая беда, и она чуть не погибла. Потом при­шла к батюшке, плачет и просит прощения. Батюшка сказал: «Это тебе за непослушание. Идешь за благословением, а де­лаешь — по-своему».

Одна из девиц из села В. пришла к батюшке за благосло­вением поступить в монастырь. У нее были мать и брат.

Батюшка сказал, что у нее есть мать, за которой нужно ухаживать. А девица утверждала, что у нее еще брат есть.

«Нет, — сказал решительно батюшка, — живи с матерью и молись, непрестанно читай молитву Иисусову».

Началась война, брат не вернулся, и она с матерью живет сейчас. Так исполнились слова прозорливца. Одна девушка пришла к батюшке за благословением в монастырь. Но ста­рец сказал: «Нет, твой путь в мире жить и чад растить. Не все спасутся в монастыре, и не все погибнут в мире. Живи благо­честиво, и Матерь Божия поможет спастись».

Так все и сбылось. Вышла замуж. Муж рано умер. Осталась вдовой. Жить старается благочестиво.

Рассказывала одна женщина.

«С мужем я имела неприятности. Не хотела с ним «жить» под праздники и в посты. Он был недоволен, ругался. Я не знала, что делать. Плакала, молилась.

Приснился мне батюшка отец Лаврентий, который сказал: «Иди к отцу Никифору, и все дело наладится». Так и сбылось. Батюшка отец Никифор помолился, передал пирожок, и все у нас наладилось. Он стал слушаться меня».

«Назначили в Германию. Забрали на сборочный пункт. Мать с отцом в селе. Я стою и молюсь Божией Матери, что­бы молитва отца Лаврентия помогла мне. Вдруг подходит по­лицейский, который охраняет, и говорит мне: «Что ты такая скучная, заплаканная. Мне очень жаль тебя. Я уйду за угол, а ты по трубе спустись и беги. Я тебя не буду видеть».

Он еще не успел за угол зайти, спустилась одна впереди меня (она слыхала наш разговор), а за ней и я. Подошел дру­гой полицейский, и я у него под рукой прошла. И пошла прямо к батюшке. Документы мои остались там. Говорю ба­тюшке: «Теперь могут всю семью расстрелять, что делать?» Он говорит: «Не бойся, иди прямо в село, живи, пока не по­лучишь повестку. Если получишь повестку, то говори, что пошла к маме взять кое-что на дорогу и попрощаться, а эшелон уже ушел, и ничего не будет ни тебе, ни им. Не вол­нуйся».

Так и случилось. Дождалась повестки и приехала к ним. Они спросили: «Почему убежала?» Я говорю: «Нет, я не убе­жала, а пошла с мамой попрощаться». Они накричали и от­правили меня. И ничего мне не было по святым молитвам батюшки».

Один мужчина пришел к батюшке с жалобой на сильные головные боли. Батюшка сказал ему: «Иди копай пещеры у преподобного Антония, возьми камень оттуда и приложи на голову». Две недели он копал пещеры, и голова перестала болеть. Пришел к батюшке и говорит: «Голова уже не болит». Батюшка ответил ему: «Господь помог тебе. Больше не будешь болеть». И теперь ему уже восемьдесят пять лет, и никогда не бывает головных болей.

Глубоко верующая и почитавшая старца Лаврентия женщи­на пришла к батюшке за благословением: что ей делать? Муж попал в ссылку. У нее трое малых детей. Ей советуют отдать детей в детдом, чтобы легче было прожить. А у нее материн­ское сердце обливается кровью от скорби.

Батюшка выслушал ее внимательно, посмотрел потом вверх, да и говорит: «Одному место есть. А дочь у тебя будет монашкой, а вот третьему где же место?» И батюшка словно глазами отыскал третьему место, а потом сказал: «А вот и тре­тьему есть место».

Она ушла утешенной. Действительно, пророческие слова исполнились. Вскоре самый маленький сын умер. Лет через пять умер и второй. А дочь подросла и ушла в монастырь.

Рассказывала одна сестра П.

«Пошли мы с сестрой Н. к батюшке проситься в монас­тырь, который недавно открылся в Чернигове. Батюшка ска­зал, что позже, тогда все вместе (трое). А теперь не время.

Через некоторое время я опять пришла к батюшке. Он бла­гословил и сказал: «Давайте скорее, все трое приходите». Это были две мои сестры. И начал беседовать о трудном положе­нии, что хороших келий нет, а есть одна не весьма оборудо­ванная, там будет и холодновато, может, и вода будет замер­зать. Но все нужно терпеть».

Я выслушала, а в душе никак не соглашаюсь. И думаю, как бы ослушаться и не переходить в эту келью. И ушла. Но ба­тюшка вернул меня со словами: «Я сказал, переходите». И мы послушались, поселились в этой келье. Сестры мои живут, трудятся, ходят в церковь, молятся. А я совсем занемогла, слегла в постель, а в душе такой ропот на квартиру и на ба­тюшку.

А он в один из таких дней подошел под окно нашей келье и заглянул, молча, строго. Я, увидев его, смутилась и в душе почувствовала себя виноватой. Я собрала все силы и подня­лась с постели, пошла по келье. Мне стало легче, и с того дня я стала поправляться, начала ходить в церковь и включаться в монастырское послушание. У батюшки попросила прощения и больше не роптала».

Одна женщина пришла к батюшке с жалобой на свою бо­лезнь. И спрашивает, что когда уже душа очистится, чтоб бо­лезнь оставила ее. А батюшка сказал, что болезни бывают раз­ные, что есть болезни за прародительские грехи. И эти болезни освобождают их от уз.

Рассказывала одна монахиня П.

«После смерти батюшки на душе было тяжело, не было любви к сестрам и была какая-то внутренняя неудовлетворен­ность. И снится мне батюшка: такой молодой, во всем белом; келья такая богатая, вся сияет. От страха я проснулась. Потом закрыла глаза и опять вижу то же самое. И проснулась. И ду­маю себе, чего же я просыпаюсь и не нагляжусь на батюшку, и не поговорю с ним.

Опять снится та же красота. Батюшка будто позвал меня и еще двух сестер. Мы взяли благословение, а он и говорит: «Любить нужно всех. Любовь — великое дело. Никого не оби­жать и за зло платить добром. А мысли — это ветер». Я про­снулась и была утешена».

Пришла женщина к батюшке и жалуется, что сильно ее томит дух уныния, что не спасется. А батюшка утешил ее, сказав: «Чего ты не спасешься. Ты записана в «Книге Жизни».

А другая, стоявшая рядом, спросила, что ей делать, чтобы быть записанной. Батюшка ответил: «Нужно читать молитву Иоанна Златоустого «Господи, не лиши мя небесных Твоих благ и так далее» ежедневно утром и вечером и ходить в цер­ковь, и Господь спасет, если будешь умом беседовать с Ним». И они ушли утешенные.

Одна мать пришла к батюшке пожаловаться, что долго ничего нет от сына. Батюшка говорит, что не успеешь прийти домой, как письмо получишь. «Да знай, что материнская мо­литва ни в огне не сгорает, ни в воде не тонет».

И она шла улицей, а ей почтальон отдал письмо. Так ис­полнилось предсказание старца.

Один мужчина отрезал кусочек облачения святителя Фео­досия. Когда пришел он домой, то это его сильно мучило, и он бросил этот кусочек в колодец. А когда исповедовался у батюшки, то все грехи исповедал, а этот забыл, а батюшка прозрел этот грех и сказал каяться. Он каялся и стал глубоко верующим человеком, поражался прозорливости старца.

Батюшка говорил, что священнослужители станут сокра­щать службы, вначале Псалтирь, а потом Часы. Господь не потерпит, да как шарахнет, как колокольня в высоту, так бу­дут вниз падать. И от страха многие призовут имя Господне и по вере спасутся.

Одна женщина отрезала кусочек тела от мощей святителя Феодосия. У нее появились раны по телу, а врачи ничего не могли сделать. Все тело было покрыто гноем. Привели ее к батюшке, а он спрашивает: «А куда ты девала тот кусочек тела от мощей святителя Феодосия, который отрезала?» Она ска­зала, что бросила в колодец. «Так вот, если поймаешь тот ку­сочек, выздоровеешь, а если нет, то умрешь». И она умерла, как в наказание за грех.

Мать одного священника, еще будучи девушкой, пришла к батюшке за благословением в монастырь, так как ее многие сверстницы получили благословение на это, а батюшка по­смотрел на нее, да и говорит: «Ты иди замуж». Она стала воз­ражать и не соглашаться, а батюшка ответил: «А кто же будет рожать батюшек и архиереев?» Предсказание исполнилось, у нее родился сын, сейчас он протоиерей.

У батюшки была сильнейшая любовь ко всем, за что Гос­подь одарил его даром сердечной молитвы, прозорливости и даром исцелений.

Батюшка сильно плакал, когда кающийся грешник от­крывал свои смертные грехи, такие, как «детоубийство во чреве матери». Он говорил, что той матери нужно много слезно молиться, чтоб Господь простил этот страшный грех. Он говорил, что этого греха нужно бояться хуже, чем огня. «Сохрани Бог делать этот грех», — строго говорил старец Лаврентий.

Рассказывала матушка благочинная (она же и певчая), как была она девочкой-подростком и поехала в Чернигов к ба­тюшке, взяла с собой сестричку — малолетку тоже, у которой болела нога от пореза стеклом. Вот она сестричку Е. оставила в стороне, а сама подошла к батюшке, а батюшка сразу мень­шую благословил и позвал петь «на хоры». Она смутилась, покраснела, а батюшка, что это будет самая лучшая из пев­чих, даже солистка. Все улыбнулись.

Прошло время, выросла, была хороша собой и обладала очень красивым, нежным сопрано, и была первой солисткой в батюшкином хоре. Этому мы все свидетели, перед кончи­ной она сподобилась облечься в великую схиму.

Рассказывала матушка благочинная, что сообщили из дому в монастырь, что отец тяжело болен и чтобы немедленно при­ехала. «Я пошла к батюшке за благословением, да и хочется мне знать, долго ли он проживет. А батюшка назвал только цифру девять, а дальше я ничего не поняла и уехала. Отца я застала уже совсем слабым. Он прожил всего 9 минут и скон­чался. Я удивилась прозорливости старца».

Рассказывала одна хористка (духовное чадо батюшки).

«Во время войны, когда была малолеткой, при оккупации, в день праздника Георгия Победоносца, во время акафиста, батюшка пальцем подозвал меня к себе, дал просфору и бла­гословил немедленно бежать домой. Я еще в нерешительно­сти думала, что делать, а он строго настоял на своем: «Беги домой».

Прихожу домой, открываю дверь. Дома никого не было. Вдруг стучатся три человека, спрашивают, кто здесь живет, какой состав семьи. Нас было трое детей, отец и мать. Они постояли, подумали. Один из них махнул рукой и сказал: «А, ладно, пошли дальше!» И ушли.

А вечером мы узнали, что ходили и забирали коров и по­чти у всех соседей забрали, а нашу сохранил Господь, по мо­литвам великого старца, который прозрел и подал руку бед­ному семейству».

«В монастыре я была на послушании огородницы. Посла­ли меня к архиерею, где назначили зарплату триста рублей (то есть тридцать рублей). Я спросила у батюшки, как мне быть. Старец Лаврентий не благословил брать деньги, а сказал: «Тебе Господь пошлет. А если будешь брать деньги, то награ­ды не будет. И если в церкви поют за деньги, тоже ничего не приобретают для души».

Я так и поступила, как говорил старец, и Господь никогда меня не оставляет», — рассказывала о себе сестра А.

Во время домашней келейной молитвы кто-то сильно по­стучал в дверь к батюшке. Когда открыли, то увидели мужчи­ну, который укоризненно кричал, что он приехал издалека и ему не хотят открыть. Батюшка вышел на шум, да и говорит: «На поляницы (хлеб) позавидовал. Но если у Престола бу­дешь не по правде, то можно, как говорится, и двух лет не прожить и сгореть».

«Да, я хочу на священника», — сказал мужчина.

«То иди к архиерею. Пусть он, как хочет. А я не хочу», — резко ответил батюшка.

Он обратился к владыке Борису, который его рукоположил во священника. И он двух лет не прожил и умер, как и пред­сказал старец. Батюшка с сожалением вспоминал о нем: «Он ничего не может, а только погибнет душа его».

Батюшка часто повторял: «Жалко неопытных священни­ков, потому что у них времени не хватает вычитывать все. Записки не читают на проскомидии, а в будущей жизни будут за единой носить. Если бы были опытны, то непрочитанные записки аккуратно сложили бы в столбики, да со страхом пе­рекрестили, да сказали бы: «Помяни, Господи, всех здесь на­писанных и не прочитанных по немощи человеческого есте­ства», и они бы не отвечали по человеколюбивому Богу нашему. А они неопытны, частицы вынут, а записки везде ва­ляются по окнам, а за это будут нести ответ», — так говорил добрый старец и обливался горькими слезами.

«Когда началась Отечественная война и открылись монас­тыри, у меня явилось сильное желание посвятить свою жизнь Богу. И я просила мать, чтобы она дала согласие уйти мне из родного дома в монастырь.

Мать колебалась, так как была слаба здоровьем, и решила обратиться к старцу Лаврентию, как он скажет, так и будет. Батюшка одобрил мое намерение и сказал матери: «Вот и пра­вильно она делает, что решается на эту жизнь, только она молода, пусть годик поживет дома, а тогда придете. А мать говорит: «Их у меня две, а кто же мне помогать будет?» «А вот она и будет помогать. Будет и молиться, и доставлять тебе все, и садить, и убирать», — сказал батюшка. Мать успокоилась и дала свое благословение идти мне в монастырь. И действи­тельно сбылись слова старца Лаврентия. Я с монастыря все­гда приезжала матери на помощь, так как матушка игуменья сочувствовала бедственному положению моей матери.

По благословению отца Лаврентия владыка Б. ходатайст­вовал за мощи черниговского святителя Феодосия. И когда он уехал, то батюшка слезно ежедневно служил акафисты святителю Феодосию с молебнами и коленопреклоненными молитвами, а с ним и многочисленный народ.

И когда привезли святые мощи, то он радостно восклик­нул: «Христос Воскресе» — и сказал: «Теперь свидетель будет в нашем граде до скончания века, и град будет избавлен от глада. Если не уродит озима, то будет яровой урожай. Он ве­ликий молитвенник и заступник, кто с верою притекает к нему». И действительно мы ощущаем его святую мощь.

Одна сестра пришла к батюшке в сильном унынии и гово­рит, что она томится душой, что не спасется.

Батюшка ответил: «О тебе нет речи, что спасешься. И все люди, кто истинно кается и говеет, спасутся, только обители будут разные и люди будут не в одном месте».

Матушке игуменье А. нужно было поехать в Киев. Она пришла за благословением к батюшке. Но он не благословил, сказал: «Не нужно ехать», и повторил трижды. Матушка на­стояла на своем, поцеловала руку старца и уехала без благо­словения.

Когда стали подъезжать к Киеву, матушке игуменье стало ломать все кости. Приехав на квартиру, она пять дней проле­жала в тяжелом состоянии в постели и еле жива вернулась домой. Каялась в своем самочинстве и рассказывала всем се­страм для назидания, чтобы ничего не делали без благослове­ния старца.

Матушка Д. пришла к батюшке и рассказала свой сон. Ей приснилось, будто она отреклась от Евангелия. Батюшка от­ветил, что это бывает за какой-то грех: или поругалась, или обидела кого, может, кого не пустила переночевать.

Она ответила: «Да, батюшка, вчера я своей знакомой жен­щине отказала в ночлеге, так как она была не одна, а с сы­ном подростком». «Зачем ты так сделала?» — спросил батюшка. «Я не люблю мужчин», — ответила монахиня. «Э, нет, нет, так говорить нельзя. Душа одинакова, что муж­ская, что женская. И вот ты заповедь не исполнила и будешь отвечать на Страшном суде! Они приехали поговеть и не смогли спокойно помолиться», — так строго наказал старец монахине Д. Она каялась, просила прощения и ушла со сле­зами.

Рассказывала монахиня П.

«Однажды начальник вызвал меня к себе и спросил, пою ли я. Я ответила, что пою и светское и церковное (так батюш­ка учил нас говорить). Меня Бог одарил голосом. «А ты пой только наше, светское», — сказал начальник. Я ничего не от­ветила ему, а когда рассказала батюшке, то он благословил немедленно выезжать куда-либо.

«Ты слабая здоровьем, «переселения» не перенесешь. А скоро откроются монастыри, нужны будут певчие. Ты бу­дешь нужным человеком. Будешь солисткой. Немедленно нужно выезжать», — строго увещевал старец.

Мне сильно не хотелось уходить от старца. И я, слезно упав в ноги, попросила благословения и святых молитв, по­шла странствовать, в душе храня великие слова старца. И дей­ствительно, прошло немного времени, началось страшное время войны. Открылись церкви, монастыри. И все те слова, которые говорил батюшка, исполнились на мне, грешной. Я пела в хоре, была солисткой и сейчас пою в хоре, чем зара­батываю себе кусок насущного хлеба».

«Мы жили вдвоем с монахиней Т. при матушке игуменье, — рассказывала инокиня П., одна из близких келейниц при матушке игуменье А., — нам было очень тяжело. А тут еще начался ремонт, то уж совсем невыносимо было наше поло­жение. Случайно вышла я во двор. Вижу, батюшку ведут сес­тры в церковь. И побежала за благословением, а слезы так и катятся из глаз. Батюшка остановился, благословил меня и сказал: «Еще три денечка, а там будет легче, так скажи и сво­ей помощнице». И я так обрадовалась этим словам, и мне стало так легко, словно батюшка снял с моих плеч тяжелую для меня ношу. И действительно, через три дня нас перевели в другую келью и там стало гораздо легче жить. Так прозрел батюшка нашу скорбь и помог своими святыми молитвами».

«Во время войны, когда Чернигов был подвергнут сильно­му разрушению, батюшка временно проживал в селе Синяв­ка, — рассказывала монахиня П. — На другой день по приез­де благословил нас двоих в Чернигов проведать дом, походить вокруг храма, чтобы Господь сохранил, потому что нам он нужен будет и чтобы наши воины не погибли, чтобы больше их сохранилось. Мы пытались отказаться, было очень страш­но. Но батюшка настоял и ободрил — ничего не бояться и идти той дорогой, которую указал, и той же возвращаться в тот самый день.

Для нас это все было почти невозможным, но мы, надеясь на милость Божию и на батюшкины молитвы святые, пошли в путь и с успехом вернулись. Батюшка был очень рад нашему послушанию и сказал, что теперь все останется в целости: и двор, и дом, и церковь. И действительно, все сохранилось, и нигде бомба не упала, где обитал батюшка. Все село, от старо­го до малого, бежали за благословением к старцу, и воины, и раненые. Батюшка сам подходил к раненым, крестил их раны, исцелял и ободрял их своими прозорливыми словами, что они не погибнут, что вернутся с победой домой. Что враг будет не­долго, потому что он злой. И молился утром и вечером со сле­зами, с поднятыми вверх руками за нашу Русскую землю.

И так сбылось все. Многие воины писали письма и благо­дарили «дедушку» за хорошие пожелания, что они действи­тельно остались живы по предсказанию старца, и многие из них возвращались домой глубоко верующими людьми.

Батюшка часто повторял, что идет злой враг, он будет села сжигать, женщин с малыми детьми в огонь бросать, и сильно плакал. «Это идет наш бич. Но он будет недолго: года два с половиной, — говорил батюшка, — потом люди в воскресе­нье не будут работать, и церкви будут и монастыри. Молитесь за нашу святую Русь. Она как роза цвела. А иностранцы вве­ли содомские грехи. Чревоубийственные, венерические болез­ни, чем осквернили ее и оскорбили», — так говорил старец, болезнуя о прошлых и грядущих событиях».

«Я приболела и не могла выйти на работу, чтоб начислить зарплату», — сказала одна благочестивая женщина батюшке. «А ты к врачам обращайся и лечись травами. Врач, если веру­ющий, то он, как апостол. А к шептухам не ходи, это бесовс­кое дело. От них отнимается благодать. Они к молитвам да прибавят еще слово «свое». Вот если в бочку меда да влить ложку керосина, то и не будешь есть. И с такими не дру­жи, — продолжал батюшка, — которые неверующие. Если по­ставишь бочку с керосином и сам походишь около нее, то сам пропитаешься его запахом. Так, если будешь дружить с неве­рующими, то согрешишь. Господь сказал: со избранным избран будеши. Держись верующих людей, то будет легче», — так уве­щевал батюшка своих чад.

«Заболела у моей дочери нога. Лечили мы и всякими на­родными средствами, а нога все хуже становилась. Обрати­лись за медицинской помощью. Врачи сказали, что дело се­рьезное: загнила кость, нужно ампутировать ногу, чтобы девочке сохранить жизнь.

Я со слезами обратилась со своим горем к батюшке отцу Лаврентию. Батюшка сказал: «Да, у врачей ножи острые, а благодати нет. Не скорби, — утешал меня батюшка, — она выздоровеет. В больницу не ложитесь, а пусть здесь в монас­тыре с неделю поживет». И я оставила ее у одной монахини А., а сама уехала домой в село.

Ее каждый день утром и вечером носили в церковь. А ба­тюшка после службы подходил к ней и своей благодатной рукой крестил ногу и поглаживал.

Через две недели дочь выздоровела и пошла своими нога­ми, оставив костыли. Я пришла к батюшке уже со слезами радости и благодарности. Не знала, чем и как отблагодарить старца. А он только улыбнулся и сказал: „Хотел бы я, чтоб она не только физически исцелилась, но и духовно...“»

Одна верующая женщина рассказывала о себе:

«Во время войны была я в больнице с ребенком. Когда немец стал отступать, то и мы разбежались кто куда. Я сто­яла на вокзале, прижав к груди ребенка, и плакала. Немец кричал: «Weg, weg!» Я не знала, к кому обращаться за помо­щью. Из людей никого не было знакомого, а к Богу — я была неверующая.

Вдруг ко мне подошла знакомая монахиня П. Она из на­шего села. Я рассказала ей свое горе. Она сострадательно от­неслась ко мне и посоветовала обратиться к старцу Лаврен­тию. Я согласилась и последовала за ней в монастырь с ребенком на руках.

Батюшка как увидел нас, то воскликнул: «Кого ты при­несла ко мне, да это Ангел, его место на небе!» Потом на­кормил нас. Девочке моей дал большую просфору. А меня спросил: «Ты будешь приезжать ко мне?» Я ответила, что не знаю. «Будешь, будешь», — уверенно ответил старец. Дал мне в сопровождение мою знакомую монахиню П. и отпра­вил домой в село, указав, какой дорогой нужно идти и что нужно отвечать, если спросят: «Это я веду свою сестру». И мы благополучно добрались до своего села. Мать как увидела меня, то воскликнула: «Христос Воскресе!» Я рас­сказала ей, что побывала у старца отца Лаврентия. Мать моя была верующая и очень чтила батюшку. Тогда она радост­но сказала: «Значит, ты будешь верующей!» О девочке я рас­сказала, как батюшка Ангелом ее назвал. Мать, помолчав, печально заметила: «Наша девочка, наверное, умрет, пото­му что батюшка ничего не говорит напрасно». И действи­тельно, дочь моя года через три умерла. Муж был убит на фронте.

Я стала верующей и часто приезжала к батюшке.

Был такой случай: однажды я по делу приехала к батюшке, а он говорит: «Если ты будешь выходить замуж, то смотри повенчайся». А мне находились хорошие люди. «Но лучше было бы, если бы ты не выходила замуж, потому что ты и так уже блудница. А если не выйдешь и будешь жить в чистоте, ходить в церковь, молиться, то через восемнадцать лет будешь причислена к вдовам. Останется только небольшой шрам на душе. Так вот смотри, как хочешь».

Я упала в ноги старцу и слезно произнесла: «Помолитесь, батюшка, чтобы мне устоять и не выходить замуж». «Если у тебя есть желание не выходить замуж, то и не выйдешь», — сказал батюшка. И по милости Божией да по святым молит­вам старца я осталась одна. Читаю свое правило и день и ночь благодарю Господа за Его милость».

«Прихожу я на работу, — рассказывала та же боголюбивая женщина, — а меня ставят в известность, что должны переве­сти на другую работу, более ответственную, которая не по мне, так как я малограмотная. Я попросила один час для обдумывания и пришла к батюшке за советом: как мне быть. А я стояла в раздумье, что лишаюсь куска хлеба, так как не смогу работать, и горько плакала.

Расспросив обо всем, батюшка благословил идти на эту работу и ничего не бояться. Но только пророчески сказал: «Иди и работай, десяти лет проработаешь, а потом найдешь другую. Я помолюсь, то Бог поможет. А после десяти лет, ког­да увольнять будут, то говори только правду, и тебе Бог помо­жет». Я работала исправно. Прошло десять лет. Батюшки уже не было. Меня обвинили в каком-то незаконном деле. На­чальник уговорил меня взять вину на себя, а что он меня по­том выручит из этого положения; подсунул мне бумажку для подписи. Я согласилась, подписала, а сама мучаюсь совестью. А потом вспомнила вдруг слова старца, чтобы говорила толь­ко правду. Я зарыдала и стала мысленно призывать на помощь батюшку. Мне явилась мысль, чтобы забрать тот документ ложный, который я подписала. Нашла момент, когда началь­ник куда-то вышел. Я быстро нашла в папке документ и уничтожила, сказав начальнику, что я ничего подписывать ложного не буду. Буду говорить только правду. Начальник сильно расстроился. При комиссии я дала верные показания, но с работы я немедленно ушла и поступила на другую. Так исполнились прозорливые слова великого старца».

Во время разрухи батюшка благословил двум сестрам по­ехать в Иверскую страну. «Там бес не воссядет, гонения не будет, а в «другое время» будет незначительное, так как Ма­терь Божия охраняет это место», — сказал старец.

Они поехали по благословению батюшки и были довольны.

Однажды встретил батюшка на монастырском дворе одну свою духовную дочь А., которая жила в селе с матерью, да и спрашивает: «Ты приехала?» «Приехала, батюшка, да уж боль­ше и не поеду в село. Брат сильно недоволен на меня, гонит из дому, хочу оставить ему свою часть дома», — со слезами сказала А.

«Нет, от хаты нельзя отказываться. Хата наша, монастыр­ская. Об этом золотыми буквами написано на небе. (Батюш­ка протянул руку и показал смущенной сестре на небо.) Твой отец перед смертью дал завещание матери, что хата — на монастырь и материал, который во дворе, тоже на монас­тырь. И Гаша пусть там живет. А если боишься там жить, — батюшка взял свой крест и осенил им все четыре стороны и проговорил: — Вот, ваша победа, а не «его». Ты потом про­дашь и купишь себе, а брату отдавать нельзя», — настаивал батюшка.

«У нас двор негодный и три тысячи не дадут, за что же мы купим?» — ответила А. «Мать умрет, тебе дадут восемнадцать тысяч», — сказал старец. «Я приехала домой, — рассказывала сестра А., — да и спрашиваю мать: «Что говорил отец перед смертью по поводу нашего жилья?» Мать, к моему удивле­нию, повторила слова батюшки: что все на монастырь. И я рассказала мою беседу со старцем».

По молитвам батюшки брат стал убегать от меня. Со вре­менем мать умерла. Рядом с нами жил начальник (председа­тель), очень хороший человек. Однажды он пришел и сказал, что хочет купить нашу хату, и дает восемнадцать тысяч, и кла­дет мне на книжку, и свой двор соединяет с нашим.

Материал я предложила одному священнику в соседнее село для построения дома, дала ему как жертву. Когда приеха­ла и рассказала обо всем батюшке, он похвалил меня и сказал купить за эту цену домик в городе.

Я жила в монастыре, а домик воздерживалась купить. Но батюшка безпокоился за меня, я по его благословению купи­ла за ту самую цену, где живу и теперь».

«Батюшка, благословите не есть сала», — просила одна женщина. «Как говорится: сало можно есть, а людей нель­зя», — ответил старец. Через некоторое время она опять за обедом повторила свою просьбу. Батюшка повторил тот же ответ. Сестры потом узнали, что она очень плохо жила со сво­ей снохой, очень тихой, терпеливой и богобоязненной жен­щиной.

Одна женщина рассказывала случай из своей жизни.

«Жила я в селе и на свои нужды одолжила у соседки шесть рублей денег и пообещала ей отдать сразу, как съезжу с тор­гом в город. В тот же день собрался и сосед продавать корову. Мы договорились возвращаться вместе вечерним поездом. По дороге я зашла за благословением к батюшке. Старец благо­словил меня и сказал немедленно ехать домой, дав мне денег на дорогу и сказав: «Это отдашь долг, а рубль на дорогу. Ез­жай сейчас же этим поездом».

Я не смела ослушаться старца, молча побежала на вокзал, а в голове разные мысли, что, дескать, что-то не так. В вол­нении прибыла домой. Дома все в порядке. Меня спрашива­ют: что так быстро вернулась? Я молчу. Наступил вечер, сосе­да нет. Наутро нашли его убитым в лесу и деньги забрали. Я приехала к батюшке и рассказала о происшедшем. Батюшка ответил: «Ангел-хранитель вас спасет». По молитвам старца я была спасена от наглой смерти», — так кончила свой рассказ боголюбивая женщина.

«Как, батюшка, спастись?» — спрашивает женщина стар­ца. «Ходи да пой: «Слава в вышних Богу и на земле мир». Нужно, чтобы в душе был мир. Спасение не тяжелое, но муд­рое. При этом времени нужно быть мудрым, и спасешься», — сказал старец.

Одна сестра А. пришла к батюшке за благословением по­ехать в Киев помолиться. Батюшка одобрил благое дело и благословил посетить маститого архимандрита Иону.

«Побывали мы по святым местам и зашли к отцу Ионе, — рассказывала сестра А. — Келья заперта. Стучали, стучали, никто не отворяет. Сестры говорят мне: «Постучи ты, тебе же было благословение зайти». Я постучала, и старец отворил, благословил всех, а мне сказал подождать, пока напишет письмо отцу Лаврентию.

Я подождала. Он вынес мне письмо да бух в ноги мне зем­ным поклоном. «Это я не тебе, а вашему старцу. Великий он у вас молитвенник. Вот передай ему от меня», — сказал отец Иона.

Я простилась и поспешно уехала домой, оставив своих еще на богомолье, чтобы скорее отвезти поручение старца.

Прибежала к батюшке отцу Лаврентию да в ноги ему зем­ной поклон. Это, говорю, так велел отец Иона передать Вам земной поклон, и подала ему письмо. Батюшка был очень рад. Оглянулся вокруг, нет ли никого, да и говорит: «Я его знаю только по духу, а в лицо не видел».

«Когда я была еще совсем молоденькой девочкой, но гра­мотной, — вспоминает о себе одна сестра, — я пришла к стар­цу отцу Лаврентию, то он благословил меня и велел пойти к одному батюшке И. и попросить у него первый том «Добро­толюбия», и читать его. Я подошла и попросила от батюшки­ного имени. Он подал мне книгу, но был очень удивлен, чем смутил меня. Ведь я еще не знала тогда, что это за книга.

Спустя много лет я их очень любила эти книги, много раз их читала, делала выписки для себя. Еще задолго до монас­тыря батюшка предсказал, что я буду жить в монастыре, а потом прогонят, что в свое время сбылось».

«Работала я среди образованных людей. Работы было мно­го, и притом умственной. При беседе батюшка меня спросил, читаю ли я Иисусову молитву во время работы. Я ответила — нет. «Нужно читать», — строго сказал старец. Эти слова для меня были непонятны. Я мысленно хотела возразить батюш­ке, что в шумном обществе это невозможно. Но, смирив себя, начала приучаться и по молитвам старца со временем уже осуждала себя за строптивость. «Где хочет Бог, там побежда­ют естества уставы», — так рассказывала о себе монахиня М.

«Батюшка, моего сына осудили на двадцать пять лет, и имущество должны конфисковать. Осталась невестка с малы­ми детками, — со слезами рассказывала отцу Лаврентию пожилая женщина о своем горе. — И хата еще не достроена. Обвиняют его за халатность, за подписку документов. Он и не виноват, а так за свою доброту пострадал. Плачут детки, и жена не знает, что делать».

«Ничего, он долго там не будет, — утешал старец, — скоро вернется. — Батюшка сказал трижды, что придет да и будет верующим. — А вы хату заканчивайте, а крышу кройте не железом, а рубероидом, чтобы меньше зависти было. Они придут, посмотрят, да и уйдут».

И действительно, все слова батюшкины сбылись. Имуще­ство все осталось на месте, и сына оправдали. Он через три года вернулся. И стал верующим, пособоровался, и причас­тился.

«Заходила я к батюшке, да и решила спросить о своей младшей дочери И. «Батюшка, что мне делать со своей доче­рью? Она у меня самая младшая, но какая-то такая, как бы мне не хотелось. Плачу я о ней день и ночь, чтоб Господь вразумил ее хоть немного, потому что она у меня совсем не­разумная. В церковь мало ходит, и то, когда умолишь со сле­зами. А еще в каком-то художественном кружке готовят для выступления «инсценировку» беседы «Евы с Богом». Я как послушала ее репетицию, то совсем занемогла от скорби, что все это ни на что не похоже. Только бесу служат, да и все. Лучше бы мне ее похоронить, чем видеть такое кощунство», — так со слезами изливала я свою душу старцу отцу Лаврентию. А батюшка внимательно слушал мои слова, опустив голову. А потом поднял голову, улыбнулся, да и говорит: «А ты не плачь так горько. Твоя плохая дочь И. будет лучше всех твоих детей. Она будет еще молитвенница за весь ваш род и за всех православных христиан. Она обратится к Богу и будет мона­хиней, как ты. И тебя досмотрит, и с честью похоронит, и будет молиться, и из-за нее другие будут молиться за тебя. А то дело, что они затеяли, разрушится и не будет доведено до конца. Ты молись, и я буду молиться», — сказал батюшка и благословил меня большим крестом, от чего у меня роди­лась надежда на будущее.

И действительно, по батюшкиным молитвам дело начало идти по-другому. В скором времени заболела моя дочь И. сильно, забрали в больницу. Выдержала карантин, стала по­правляться, заболела повторно тифом, чуть было душу Богу не отдала. И уже когда поправилась и вернулась домой, то я ее не узнала. Она изменилась телесно, а главное — стала хо­рошеть духовно. Моя старость нашла отраду, наблюдая, как моя дочь стала ходить в церковь, молиться дома, читать ду­шеспасительные книги и вести совершенно иную жизнь. Я прославила Бога и великого старца отца Лаврентия».

Одна глубоковерующая женщина Е. рассказывала:

«Во время Отечественной войны получила я извещение, что сын погиб. Я как верующая мать решила «запечатать». Но мне приснился сон, что будто сын мне прекословит в чем-то и говорит: «Не нужно, мама». Я со своим сомнением пришла к батюшке отцу Лаврентию спросить, что делать.

Батюшка сказал, что «печатать» не нужно. «Ты должна еще получить от него известие. А если второй раз будет извеще­ние, тогда и запечатаешь», — так успокоил меня старец.

Его слова исполнились. Через некоторое время сын при­слал письмо, что был ранен, а теперь опять посылают в бой, и не знает, вернется ли. Он не вернулся, а там и сложил свою голову. Пришло второе извещение, как и предсказал старец. Я со слезами пришла опять к батюшке. Он благословил «пе­чатать». При выходе я встретила двух женщин, которые спе­шили к старцу. Я, полюбопытствовав, остановилась и услыша­ла голос батюшки: «Какой я вам «ворожбит»? Я не «ворожбит», я ничего не знаю. Иди доедай свои пампушки со свежей сметаной, а ко мне не обращайся». «Да я хочу знать за своего мужа»,— сказала женщина. «Я ничего не знаю», — строго ответил батюшка и закрыл дверь. Я потом узнала, что одна из этих женщин была совершенно не верующая и шла действительно как к «ворожбиту», так его и называла. Напек­ла «пампушек», взяла сметаны да по дороге их поела, приго­варивая: «Что он там знает, сама поем». А батюшка все про­зрел и не принял ее.

Дочь моя работает медсестрой, — рассказывала одна веру­ющая женщина батюшке. — Но она похоронила мужа и детей и находится в большом горе. А вера очень слабая. Часто заво­дит речь о самоубийстве, когда я помру. Я очень боюсь зара­нее. Прошу помолиться за нее, чтобы ее Господь вразумил, обратил ее душу».

«Она обратится в день твоей кончины, — сказал батюш­ка, — похоронит тебя по-христиански, и помянет, и будет мо­литься за тебя».

Я поблагодарила старца и с радостной надеждой ушла от него».

«Когда умерла мать, — рассказывает дочь, о которой была речь выше, — я твердо решила покончить с собой, применив медицину. Я решила сделать себе соответствующий укол и усыпить себя навсегда. Когда мать, мертвая, лежала на одре, я взяла ампулу, шприц и подошла к одру матери, чтобы в пос­ледний раз взглянуть на нее и проститься. Только я нагнулась к ней, а ее мертвая, но еще не остывшая рука как хлопнет меня по рукам, да так сильно, что все из рук упало и разби­лось вдребезги. Я сильно испугалась и только воскликнула: «Мама, не буду больше!» И с этого времени как зажегся ого­нек в моем сердце, так уж по молитвам старца да по милости Божией теплится и поныне. Я поняла цель своей жизни. Только каюсь слёзно о своем прошлом и молюсь за свою спа­сительницу мать».

Так закончила свой рассказ уже глубоко верующая жен­щина.

Инокиня М. вспоминала:

«Однажды мне выпала честь вести батюшку под руку в цер­ковь. А он такой слабый, идет да спотыкается. Я со всей силы держу его. Стало мне жаль нашего батюшку, да и думаю себе: «Была бы у меня такая мощь, взяла бы я дорогого батюшку и отнесла на хоры и посадила бы за пульт, пусть бы управлял своим хором. Только я так подумала, а старец в ответ мне: «Эге, если была бы сила. Да силы нет. Спаси тебя Господь, что так подумала». Так старец Лаврентий прозрел мои помыслы.

Подошла я однажды к батюшке, — продолжает сестра М., — спросить о своем брате. Дело было во время Отече­ственной войны. Он был взят на фронт. Долго не было ника­кого известия о нем. Кто-то пришел из товарищей и сказал, что он находится в плену у немцев в городе Гамбурге. Но тот город был сильно потом разрушен, и много людей погибло. И, потеряв всякую надежду на жизнь брата, мы решили обра­титься к старцу. Я со слезами объяснила ему свое горе. Ба­тюшка надел епитрахиль, помолился, посмотрел вперед при­стально, вроде всматриваясь во что-то, да и говорит: «Ты права, что все разбито, ничего не осталось. Американцы всех забрали в плен. Но брат твой живой».

Позже мы действительно узнали, что он жив и все так про­изошло, как говорил великий старец Лаврентий.

«В монастырь я ушла совсем еще молоденькой девушкой, лет восемнадцати, — вспоминает о себе воспитанница отца Лаврентия монахиня М., — была очень ревностной, решила своим даром голоса послужить Богу. В один из праздничных дней подозвал меня батюшка к себе, да и говорит: «Вот вни­мательно послушай, что я скажу тебе. Жизнь человека бывает такая, как взять кусок веревочки и завязать на ней три узла отдельно один от другого, то есть поделить на три части. Пер­вая — это пылкая юность, когда человек живет с Богом и только ему служит. Вторая — это средние года, когда у чело­века бывает такой напор от врага (по Попущению Божию), что он отказывается от Бога, не словом, а делами, и живет как неверующий. Третий — преклонный возраст, когда человек приходит в себя, чистосердечно раскаивается и опять живет с сильной ревностью к Богу, как в юности». Я умилилась от этого рассказа, заплакала, но своего не избежала. Все это ис­полнилось с моей мятежной душой. Я часто со слезами вспо­минала роковые слова великого старца».

«Во время немецкой оккупации я получила повестку ехать в Германию. Расстроенная, я побежала к батюшке, — вспоми­нает монахиня А., — который успокоил меня словами: «А там ты не нужна, а здесь нужна. Успокойся, никто из моих чад никуда не поедет. Будешь здесь». Назавтра я, надеясь на ми­лость Божию да на батюшкины молитвы, пошла на «пункт», а со мной еще трое. Тех троих «забраковали» сразу, а меня оставили (на вид я была молодая, высокая). Закрыли меня в отдельное помещение в ожидании комиссии. Я твердо надея­лась на батюшкины молитвы и верила его словам, что я ни­куда не поеду. А сама сильно молилась и клала множество поклонов, так, что стало мне не по себе: сильно билось серд­це и сама не могла стоять на ногах. В это время открыли дверь, чтобы я шла к врачу на проверку. Немец как взглянул на меня, то громко закричал: «Weg!» «Негодная», — сказал врач, и меня отправили домой. Я с радостью прославила Бога и Его служителя отца Лаврентия».

«Была я у отца Лаврентия по какому-то делу, а он спросил о моем здоровье. Я поблагодарила, да и говорю, что все хоро­шо», — рассказывала та же монахиня А.

«А мне твое здоровье не нравится, — возразил батюшка, — ведь ты больная». Я опять утвердительно ответила, что все в порядке.

Прошло время, и я почувствовала колотье в лопатке. По­шла с жалобой к батюшке. Он сказал: «У тебя легкие больные. Пей сок бураковый».

Я стала применять его лекарство, но организм никак не принимал его: позыв на рвоту не давал мне проглотить и глоток сока. Я со своим лекарством пришла к батюшке и жа­луюсь, что не могу пить. Старец надел епитрахиль, помолил­ся, перекрестил сосуд с лекарством, выпил сам половину, а остальное подал мне. Я как поднесла ко рту, так у меня опять позыв на рвоту. Батюшка сказал оставить это лекар­ство. Назначил другое: алоэ с маслом и медом перетопить и по столовой ложке принимать три раза в день. Я натопила целую банку лекарства, но принимать опять не могла. Со слезами пришла опять к батюшке просить помощи. Он на­дел епитрахиль, помолился и ложку себе, а ложку мне, и ласково приговаривал: «Не нужно рвать, не нужно». И по­немногу я стала глотать, и со временем привыкла, и употре­била все лекарство, и сама поправилась, и живу до сего дня, не жалуюсь на легкие. Так мне помог этот великий старец своей любовью да святыми молитвами», — закончила свой рассказ монахиня А.

Рассказывала монахиня А. о своем прошлом:

«Были тяжелые годы Отечественной войны. Мне было пятнадцать лет. Люди, как овцы, искали пастырей: ходили в Чернигов на богомолье в Троицкий женский монастырь, ос­нователем которого был всем известный старец отец Лаврен­тий, у которого и находили все утешение в эту трудную годи­ну жизни.

Я была совершенно духовно заброшенная девочка, очень быстрая и большая проказница. Но в меня закралась искра любопытства сходить в Чернигов в монастырь и присмотреть­ся к жизни насельниц его.

И когда люди верующие собрались идти, решила и я сле­довать за ними пешком сорокапятикилометровую дорогу. Прибыв в Троицкий монастырь, мы поместились по кельям знакомых матушек. Насладив душу прекрасным пением и молитвой (в праздник Рождества Пресвятой Богородицы и святителя Феодосия), мои паломницы, которых было человек двадцать, благоговейно собрались уходить домой, побывав не раз у батюшки на утешительной беседе и, конечно, на испо­веди. Я была лишена всего этого, а только молча наблюдала, как они сговаривались идти за напутственным благословени­ем к старцу, а меня оставляли сзади незамеченной. Это меня огорчило, но я держала себя как могла. Одна матушка — Аполлинария имя ее (упокой, Господи, душу ее) — заметила мое смущение и пригласила следовать за ней. Мы подходили последними. Когда я подошла за благословением, батюшка положил свою руку мне на голову, поцеловал меня в голову и ласково произнес: «Вот умница, что пришла! Походишь и бу­дешь наша». Благословил меня большой просфорой, а всех — крестиками.

На меня напал какой-то неведомый мне доселе радостный трепет. С этого момента я начала как бы духовно формиро­ваться. Начала ходить в церковь, петь на клиросе. Меня тяну­ло в Чернигов, где я устроилась со временем на работу. Жила в монастыре и руководилась батюшкой.

Однажды мой начальник по работе предложил мне пере­ходить в школу ФЗО. Я спросила у батюшки, как быть. Ба­тюшка утвердительно сказал: «Валяй! Беги бегом и переходи в школу!» Я, получив благословение, не спеша отошла. А ба­тюшка все свое: «Я тебе сказал: беги бегом!» Ощутив какое-то безпокойство на душе, я немедленно прибежала к начальни­ку и изъявила свое желание поступить в школу.

Недели через три пришел приказ нашему участку выехать на Урал в Свердловскую область. Все мои сотрудники уехали, а я осталась на месте. Тогда я поняла, почему батюшка сказал мне «бежать».

Продолжение рассказа монахини А.

«Живя в монастыре и выполняя монастырские послуша­ния, я работала на производстве. По какому-то случаю мне нужно было съездить домой в село к матери. Директор отпу­стил, а матушка игуменья Антония не благословляла ехать. Тогда я уехала самовольно. Пробыв три дня, я вернулась. Но матушка игуменья за самочинством велела мне уходить из монастыря и немедленно освободить келью. Я просила прощения со слезами, падая в ноги, несколько раз повторяя. Но матушка была очень строгая и не хотела со мной раз­говаривать, а только грозно повторяла свой приказ: «Убирай­ся вон!»

И я, связав свои вещи в узлы, решила уходить из монасты­ря, забыв даже взять благословение у батюшки. Но мать бла­гочинная, увидев мои узлы, спросила, брала ли я благослове­ние у батюшки на уход из монастыря. Я ответила, что нет. Она немедленно направила меня к батюшке, которому я рас­сказала слезно о своем горе и своем намерении.

Старец Лаврентий выслушал меня внимательно и дал такой назидательный ответ: «Вот смотри, когда лежит на дороге ку­сок древесины кривой, суковатый, ее все переступают, она ни­кому не нужна. А когда хороший столяр поднимет ее, даст ей соответствующую обработку, тогда эта палка или какая-нибудь деталь нужна, каждый хотел бы взять ее. Иди еще раз попроси прощения, если не простит, тогда уйдешь на квартиру».

Я взяла благословение, попросила святых молитв у старца и со страхом еще раз подошла к игуменье. На этот раз гнев был переложен на милость по молитвам великого старца Лав­рентия. Матушка расположилась ко мне, простила, напут­ствовав меня душеспасительной беседой».

«Однажды вызывает меня владыка Борис, — рассказывала инокиня А., — и предлагает увольняться с работы, рассчиты­ваться, чтобы помогать ему.

Я спросила у батюшки. Он не благословил уходить с рабо­ты, а сказал: «Как говорится, нужно поработать». А с работы тогда было трудно уйти.

Владыка Б. взял мой адрес и сказал, что сам заедет к ди­ректору. А батюшка на это ответил: «Если заедет, тогда и бу­дет дело, а пока работай». Владыка Б. три раза брал адрес и три раза терял его. А когда уехал владыка Б., то батюшка при встрече спросил меня: «Ты ушла с работы?»

«Нет», — ответила я. «А почему нет? Ведь здесь много ра­боты, нужно здесь работать», — сказал батюшка.

Я немедленно уволилась с работы. Тогда я поняла, почему батюшка не разрешил уходить с работы — потому что тогда бы владыка Борис забрал меня с собой».

«Послушания у меня были разные, — продолжает свои воспоминания инокиня А., — но больше я работала по ре­монту и строительству. Однажды я подошла к батюшке за благословением лезть на купол. А батюшка говорит: «Купол-то, как говорится, куполом, а вот как ты с правилом справ­ляешься? Читаешь правило?» К моему стыду, я не всегда вы­полняла правило: поэтому я промолчала на этот вопрос. А батюшка строго и громко сказал: «Я тебя спрашиваю, ты канон читаешь? Нужно читать правило», — еще раз повто­рил старец.

В другой раз брала у батюшки благословение лезть на ку­пол, а он спросил: «А ноты ты знаешь? Нужно учить ноты, потому что пение в церкви — это самое дорогое послушание. Матерь Божия любит певчих».

И почти всегда вспоминал батюшка о пении. Он благо­словлял всех ходить на клирос, даже «безголосых» и «безслу­хих», но по его молитвам они приучались петь. Мне казалось, что я одна из таковых, но по его святым молитвам я ходила на клирос и пела».

«Заболел мой брат от испуга пожара, и так сильно, что ле­жал на одре. Мать послала меня к батюшке отцу Лаврентию за благословением обратиться к «шептухе». Она, дескать, мо­лится, читает молитвы и помогает.

Я пришла к нему и рассказала о своем горе и что мать предлагает делать. А батюшка говорит: «Она-то молится да, как говорится, одно словцо вбросит, и пропадет вся ее молит­ва. Вот как возьми бочку меда да смешай с ложкой дегтя, то есть и не будешь».

«А что же делать с братом?» — спросила я. «А ты пойди, помолись святителю Феодосию, Черниговскому чудотворцу, он и поправится», — сказал отец Лаврентий. «Батюшка, я ведь не умею молиться», — возразила я. «А ты скажи: «Отче святи­телю Феодосие, исцели моего брата». Как его звать?» «Нико­лай», — сказала я. Он назвал это имя и благословил меня.

На другой день в 7 часов утра я поспешила к гробнице свя­тителя Феодосия и сделала так, как научил меня старец. Ког­да я вернулась домой, то мать мне рассказала, что ровно в 7 часов утра проснулся брат Н. и попросил есть. С того дня он стал поправляться. По молитвам старца Лаврентия болезнь его оставила», — так закончила этот рассказ инокиня А.

«Был такой обычай у нас в монастыре, — рассказывала инокиня А. дальше, — именинницы в день своего Ангела причащались Святых Таин, потом брали просфору и шли к батюшке. Он отламывал маленький кусочек и поздравлял с днем Ангела. Часто оставлял именинниц разделить трапезу. И вот один раз мне пришлось быть на такой трапезе. Нас было человек двенадцать. Батюшка кушал из маленького че­репяного горшочка круглой деревянной ложкой. Это была его собственность. Вдруг батюшка поднимает голову и говорит, обращаясь к матушке келейнице П., она подавала на стол: «Пойди, посмотри, там кто-то пришел, пусть зайдет сюда».

Матушка П. посмотрела, увидела женщину, которая стояла и сильно плакала, и просила пропустить к батюшке. Но ма­тушка П., жалея старца, сказала: «Когда батюшка покушает, тогда пройдете. Он вас сейчас не примет». Но женщина про­должала плакать. А батюшке матушка П. сказала: «Обедайте, батюшка, там никого нет».

Отец Лаврентий взял несколько ложек своей похлебки из горшочка, повернул голову и опять говорит: «Там, как гово­рится, кто-то пришел, позови ее». «Да нет там никого, обе­дайте спокойно», — настаивала на своем матушка П. Батюш­ка взял еще ложку, потом расстроенно положил ложку на стол и громко произнес: «Я тебе сказал, что там стоит женщина и плачет, пойди, приведи ее». И сам приподнялся с места, как бы встречая плачущую.

Перед нами появилась женщина средних лет, которая сильно плакала. По-видимому, великое горе привело ее сюда. Батюшка провел ее в свою келью, побеседовал, и минут через десять женщина вышла совершенно другой, с улыбкой ра­достно поклонилась и ушла.

А батюшка сел за стол, да и говорит матушке П.: «Если ты видела, что плачет человек, как ты могла кушать?»

Вот такой был великий старец Лаврентий, что все мог ви­деть. Я была этому свидетель в день моего Ангела Симеона Богоприимца и пророчицы Анны».

У батюшки была безграничная любовь к людям. Однажды зашел к батюшке Пимен Никитич, который жил рядом с мо­настырем. Он был верующий мастеровой мужик. Он принес свою скрипку и хотел показать свое искусство. Начал играть псалмы. Но у него хорошо не получалось. Он нервничал, рас­страивался. Батюшка заметил это, да и говорит: «А ну, давай, заиграй ,,Казачка“». Эта вещь зазвучала у него отлично. По­хвалил его батюшка, и тот с радостью ушел домой.

Батюшка часто плакал — и во время молитвы, и во время пения. Не раз слезно повторял такие слова: «Здесь, на этом свете, Господь даровал каждому человеку свободу. Он может слушать пение, наслаждаясь им, хвалить Господа устами и сердцем. А в будущей жизни будет не так. Только тот будет слышать и наслаждаться, кого Господь сподобит, потому что многие за свою грешную и нерадивую жизнь лишатся этого навеки».

Когда рукополагали во священники, батюшка обливался слезами. Его однажды спросили сестры, почему он так плачет. Батюшка ответил, что многие и многие погибнут из этих свя­щенников за свою небрежность и нерадивую жизнь духовную. Они не будут думать о своем спасении, а тем более о других.

Но священника отца Димитрия, который был в то время настоятелем Троицкого храма, он одобрял за его искренние проповеди, наставления и правильные исповеди и говорил, что он за свое усердие не будет отвечать перед Богом за своих чад. И Господь его спасет». Он потом был рукоположен во архиепископа и до конца своей жизни был большим ревните­лем благочестия.

При владыке Борисе была возможность тайно брать под­рясники в мир, если батюшка на это давал благословение.

Одна женщина, получив «извещение» о смерти мужа, в скорби пришла к старцу отцу Лаврентию за благословением на подрясник. А батюшка ей: «Да, как говорится, когда при­дет твой, как его звать, Василь? (Женщина утвердительно кивнула головой.) Вот, когда придет Василь, что тогда будем делать?» «Да он не придет, он погиб... Я получила «извеще­ние» — со слезами сказала женщина. «Да, да, а если придет? Тогда что же делать? Нельзя, лучше подождать», — твердо настоял на своем батюшка.

И действительно, предсказание старца исполнилось. В ско­ром времени пришел муж этой женщины, и она стала жить семейной жизнью.

«Во время моей жизни в монастыре пришла мне греховная мысль: «Как Бог узнает грехи всего человечества? Ведь умер­ло неисчислимое количество людей и сейчас умирает, и будет умирать? Как же сможет Господь определить каждого, кто в чем грешен?»

«И вот однажды я вижу такой сон, — рассказывает о себе инокиня А. — Иду я по улице незнакомого мне города и за­хожу в большое здание. Внутри здания — большая церковь, вроде собора. Прямо передо мной — алтарь. Царские врата раскрыты. В алтаре яркий свет — белый, посреди Престол — тоже светлый, как бы хрустальный.

На правую сторону посмотрела я и увидела длинный зал, похожий на трапезную.

Вдруг в этом зале появились трое, то есть душу ведут два Ангела в виде иподиаконов. Мне будто кто-то говорит: «Смотри, это ведут праведную душу». Душа эта казалась мне девочкой лет пятнадцати-шестнадцати. Она была светлая, как бы прозрачная, на голове платочек беленький, в руках за­жженная свеча. Подойдя к алтарю, иподиаконы останови­лись, девочка поклонилась, и вошли все они в Царские врата. Мне кто-то говорит: «Эту душу повели в рай». Они поверну­ли на правую сторону, и мне стало их видно. Потом я повора­чиваю голову и смотрю в тот самый зал. Вижу, опять идут трое. Два иподиакона, а посредине девочка, но вся черная, и по ней как бы написаны тонкие полоски, молниеобразные. Мне кто-то говорит: «Это ведут грешную душу». Ее доводят до алтаря и вводят в врата рая и поворачивают направо.

Я смутилась, что и грешную душу повели туда же, и мне захотелось пойти вслед и посмотреть, какой рай. Прижавшись к стене за спиной иподиаконов, я забежала на правую сторо­ну, но увидела только стволы деревьев, которые были, как хрусталь, белого цвета.

Потом я остановилась и, подняв голову, посмотрела через плечо одного из этих юношей и увидела большой обрыв, ко­торый закрывался небольшими дверцами. И мне кто-то го­ворит, что там ад. Вдруг меня заметили эти юноши и строго спросили: «А ты чего здесь?» «Я хочу посмотреть», — сказа­ла я робко. — «Тебе нельзя смотреть. Уходи сейчас же отсю­да!» — строго сказали мне юноши.

Я только повернулась уходить, как услышала неистовый крик грешницы: «Ай-ай-ай!», который сразу стих. Я в испуге выбежала на прежнее место в церковь, повернулась и увидела Божию Матерь, которая выходила с левой стороны алтаря. На правой руке Она держала Богомладенца. Матерь Божия была видна мне сбоку, а Богомладенец сзади. Одежда была на Ней вся золотая. А алтарный свет был бело-кристальный. И было сильное отражение золотой одежды на белом кристалле. От сияния всей этой славы я упала на колени и молитвенно про­изнесла: «Пресвятая Богородица, спаси меня!» И проснулась в большом страхе.

Наутро я побежала к батюшке и рассказала свой сон. «Это тебе Господь открыл, — сказал старец, — чтобы ты никогда не думала, что Господь будет разбираться, кто, когда и чем гре­шил. Каждый человек добрыми делами и молитвой очищает себя и становится светлым, как эта душа, которую ты видела праведной. А грехи человека делают его черным: так загряз­няют его, что он делается как смола черным. И не нужно до­прашивать, чем он согрешил: на нем все будет видно, и он сам себя осудит. От дел своих оправдаешься и от дел своих осудишься». Так разъяснил мне старец это сновидение».

«Приснился мне сон, — рассказывала духовная дочь отца Лаврентия сестра А., — нахожусь я вроде как не на земле и слышу необыкновенно красивое пение «Приидите, покло­нимся» и «Господи, помилуй», и так мне было приятно и ра­достно на душе. Я проснулась, да и размышляю, чтобы не от врага это было.

Утром побежала к батюшке. А он радостно меня встретил, да и говорит: «Вот и хорошо, что ты пришла. Давай запишем, что ты сама слыхала?» Я испугалась от неожиданности да ду­маю, может, это прелесть бесовская. А батюшка свое твердит: «Девчата, давайте скорее ноты писать будем. Ну пой, пой, как ты слышала?» А я все забыла, ничего не могла воспроизвести из слышанного во сне. Батюшка поднял глаза кверху и начал молиться, чтобы мне Господь помог. И я стала припоминать и пропела, и батюшка записал. А сестры спросили, зачем? Он ответил: «Еще будут церкви и монастыри. И у нас будет мо­настырь, и будем петь». И действительно, все это исполни­лось, и я потом слыхала в исполнении батюшкиного хора это песнопение, которое я, грешная, по молитвам старца, слыша­ла во сне».

«В другой раз по молитвам старца я видела во сне нечто необыкновенное. Вижу прекрасные врата, все в золоте с бе­лым сиянием. Вокруг ограда огненная. За оградой много лю­дей стоит, но их не пускают на середину. Около врат стоит привратник с крыльями и никого не пускает. Я со страхом подошла к нему, он пропустил меня, сказав: «Иди».

Я зашла в прекрасный как бы сад, где было много прекрас­ных деревьев и цветов. Я заметила прекрасные лилии, кото­рые сильно благоухали. «Юноша сказал мне, что это рай: „Хо­рошо, что тебе разрешили войти сюда“». Я спросила: «А что это за люди стоят вокруг ограды и не могут войти сюда?» «Эти люди будут стоять до Второго Пришествия, а потом их опре­делит Господь», — ответил мне юноша.

Я вдыхала в себя этот аромат, так что даже родители слы­хали мое странное поведение во сне. Когда я проснулась, то этот аромат мне ясно ощущался вокруг. Мне казалось, что и одеяло мое пахнет, и одежда, которая на мне. Я испугалась и с большим недоверием отнеслась к этому сновидению. Ни­кому ничего не смела рассказывать, а при первом случае дня через два прибыла к батюшке, вся взволнованная, чтобы происповедоваться ввиду вражеского наваждения. А батюш­ка мне навстречу вышел такой радостный, да и говорит своей духовной сестре: «Елена, давай фасоль на стол, да садитесь все, будем слушать Г. за рай... Ну, рассказывай, что ты там видела? Дома боялась рассказывать, так нам рас­скажи!»

Я стала отговариваться, что, дескать, я недостойна видеть рай. Это от врага. «От какого такого врага. Говорю, рассказы­вай», — строго сказал старец. И я, что смогла, по-человече­ски рассказала. Но всего того нельзя было передать, только можно чувствовать. Батюшка был доволен и сказал: «Вот так и есть! И нужно рассказывать! А другому приснился ад, где его поводят, и то нужно рассказывать. Все это для вразумле­ния», — заключил старец. Я поняла, что все это по молитвам старца».

«Прошел год, — продолжает свой рассказ инокиня А., — и мать отпустила со слезами меня в монастырь.

Идем мы вдвоем с подругой, сестрой М., а я и думаю по дороге: «Марию-то возьмут, а меня, такую некрасивую да неуклюжую, наверное, нет».

Пришли к батюшке, упали ему в ноги, просимся принять в монастырь. А старец улыбнулся, да и говорит: «Наша игу­менья любит интересных. И здесь много работы. А вы лучше идите в Домницу. Там вас матушка игуменья примет с распро­стертыми руками. А потом вы вернетесь и сюда, но уже буде­те людьми, будете уметь петь и читать. Идите быстрее».

Мы взяли благословение и думали сесть на попутную ма­шину. А батюшка говорит: «Вы катером по воде. Идите, за оградой вас ожидают попутчики». Мы, ничего не понимая, быстро вышли за ограду. А там отец Никифор и несколько сестер тоже собрались в Домницкий монастырь. И вот они и нас забрали с собой, и мы действительно «катером» добрались до Домницкого монастыря. Прибыв на место, они пошли вперед; а мы вдвоем шли со страхом да думали, как будет наше дело.

Вдруг у ворот монастыря стоит матушка игуменья и спра­шивает нас, кто мы такие и чего хотим. Мы ответили, что нам нужна матушка игуменья. «А что, вы хотите в мона­стырь?» — спросила игуменья. «Да», — робко ответили мы. «Так я вас приму с распростертыми руками», — радостно сказала матушка игуменья и протянула нам свои старческие руки. Мы со слезами радости бросились ей в ноги и расска­зали, как старец Лаврентий послал нас в этот монастырь и сказал те же слова, которые произнесла матушка игуменья при встрече нас.

По батюшкиным молитвам нас обеих благословили на клирос петь, где мы постепенно обучались этому искусству духовному.

Через некоторое время исполнилось прозрение батюшки, нас действительно перевели в Троицкий монастырь, где мы завершили свой молитвенный путь. И я лично на себе испы­тала всю силу молитв этого великого старца нашего времени».

«После смерти батюшки, в одну из родительских суббот, — рассказывает монахиня Е., — отстояв заупокойную литургию, я решила пойти на базар, упустив заупокойную службу. Вер­нувшись, легла я отдохнуть. Вижу во сне батюшку, который идет один. Я подбежала с радостью за благословением. А он спрашивает: «А где ты была? Я смотрел, смотрел и никого не видел. Все разбрелись кто куда. Ты по базару слазила. Теперь иди зови всех на обед». Я пошла звать и проснулась. Мне ста­ло стыдно за себя и за других, что мы со своей житейской суетой оскорбляем память старца. И я мысленно каялась и пообещала больше никогда не нарушать церковного устава своим отсутствием».

«Мне вспомнился случай из жизни, который для меня очень важный, он говорит о высокой жизни старца отца Лав­рентия, которого я чту как великого прозорливца.

В Кафедральном Преображенском соборе была торже­ственная служба в честь праздника святителя Феодосия, где участвовал монашеский женский хор Троицкого монастыря во главе с регентом отцом Лаврентием.

Я готовилась причаститься Святых Таин. С трудом пробра­лась в конце литургии к старцу отцу Лаврентию, чтобы поис­поведоваться. «Ты инокиня?» — спросил батюшка. «Нет, я мирянка», — тихо ответила я. При разрешительной молитве он назвал монахиней и сказал то имя, которое я ношу теперь как тайная монахиня». (Рассказывала сестра А.)

«К батюшке отцу Лаврентию я ходила часто и получала духовное удовлетворение, а спросить о чем-либо не умела. Мне казалось, что батюшка всегда будет с нами и всегда нам будет хорошо. И вдруг батюшки не стало с нами. На душе у меня была непроглядная тьма, стало томить такое уныние, что я погибала от скорби: как спастись? Во сне я вижу батюш­ку. Упала ему в ноги и слезно спрашиваю: «Батюшка, я поги­баю! Как мне избавиться от томления душевного?»

«Исповедь и причащение — в этом спасение. Вот видишь три дороги? А ты иди средней (прямой) и спасешься», — ска­зал мне строго старец.

Я проснулась с большим облегчением. И поныне я в душе ношу это утешительное слово старца Лаврентия». (Рассказы­вала о себе боголюбивая сестра А.)

«Я готовился быть священником и пришел за благослове­нием к батюшке отцу Лаврентию. Он помолился и благо­словил открыть Евангелие и прочесть. Я раскрыл и прочел евангелиста Матфея, как юноша просил Господа, как ему спа­стись, а Господь ответил: возлюби Господа всем сердцем твоим, всею душою твоею и ближнего твоего, как самого себя. И батюшка остановил меня и сказал: «Вот таким дол­жен быть священник, и будет хорошо».

Я свято храню в душе эти слова великого старца», — так рассказывал о себе священник П-р.

Пришла одна духовная тайная дочь к батюшке с жалобой, что другая такая же дочь вышла замуж («приняла примака»). Батюшка опечалился очень, сказал: «Что же она сделала? Ай— ай! Жаль». А потом, помолчав немного, сказал: «Через три месяца его не будет, а она пойдет на покаяние».

И действительно, так и произошло, что он через три меся­ца ушел, так как она стала говорить ему о религии. Он не вынес этого и оставил ее на покаяние. Так исполнились сло­ва старца.

«Моя мать сильно болела (легкими), уже никто не надеял­ся на ее выздоровление. Все приготовили к смерти, а также и ее саму. Отец послал меня к старцу Лаврентию. Я пошла, со слезами рассказала свою скорбь. Он выслушал меня, сказав: «Нет, не умрет твоя мать, она еще долго будет жить, пережи­вет и отца». И действительно, по святым молитвам старца мать поправилась и жила до девяноста лет», — рассказывала боголюбивая женщина М.

«За весь период Отечественной войны ничего не было слышно о муже. По окончании войны я пошла к батюшке спросить, как молиться мне о нем. Батюшка сказал: «Запеча­тай и молись за упокой». Я ответила, что не присылали изве­щения. «Не присылали, так еще пришлют. А сделай, как я сказал». Я неохотно все сделала, а через год получила изве­щение о смерти. Я пришла и поблагодарила старца за его про­зорливость». (Боголюбивая сестра А-на.)

«Пошла я к батюшке за благословением, чтобы поехать срочно к сыну. Батюшка резко сказал, что сегодня ехать нельзя. Я настаивала, потому что так договорилась. И я пря­мо умоляла батюшку. «Мое не поможет, — строго ответил старец, — поедешь завтра. Один выход». Я неохотно согла­силась и послушалась батюшку, отложив поездку до завтра. Потом узнала, что в тот день была авария. И я по молитвам старца осталась жива. По приезде я пошла поблагодарить батюшку за его любовь к грешным людям». (Так рассказала о себе С. М.)

«Во время Отечественной войны я еще был малолетним мальчиком и шел с матерью по улице. А чужой мальчик, го­лодный украл хлеб у немца и бежал рядом, а немец за нами. Мальчик испугался и спрятался за юбку моей матери. Немец стал стрелять и убил мальчика и мою мать. Я с перепугу за­брался на забор и остался жив, но без матери. На свое попе­чение взяла меня тетя, которая была глубоко верующая жен­щина. Она водила меня по церквам. Однажды привела меня к отцу Лаврентию. Он благословил меня, погладил по голове и ласково произнес: «Это монах пришел. Когда будешь в Ки­еве, то молись. Будешь ты круглым сиротой, но Господь тебя не оставит».

И действительно, в скором времени убили отца, и я остал­ся сиротой.

Мне нравилось ходить в церковь. Стал подрастать и при­шел к батюшке, который меня благословил ехать в Киев со словами: «Езжай в Киев, там будешь при трапезной и будешь понемногу обучаться пению».

Послушался я батюшку и поехал, как он мне сказал, и про­жил до шестнадцати лет. А потом нужен был паспорт. Для этого нужны были справки из дома. Я поехал домой в село, а они и слушать не захотели о справках, а оставляли меня жить и работать в колхозе.

Я пришел за советом к батюшке. Он благословил еще не­много пожить в Киеве. Пожил я с полгода, опять отправляют меня домой за справками. Я приезжал домой, но безуспешно, и решился остаться в колхозе.

Пошел к батюшке, его вели из церкви. Я поклонился стар­цу и рассказал ему свое решение остаться в селе, работать в колхозе. «Ты уже монах. Тебе нельзя здесь. Ты спеши, он тебе «справочку» напишет, ему вечером делать нечего будет», — сказал отец Лаврентий. «Батюшка, я только оттуда», — возра­зил я. «Ну, езжай, я помолюсь, и он даст», — сказал старец.

Я пошел наутро, а председатель ласково мне ответил, что он вчера вечером решил написать, так как делать было нечего. «Бери справку да езжай куда хочешь», — ответил он, подавая справку мне. Я со справкой пришел к батюшке благодарить за молитвы. «Ну вот, езжай в Киев, там тебе дадут срочный пас­порт. Да еще будешь и священником», — сказал мне батюшка Лаврентий и благословил меня великим крестом.

Когда я приехал в Киев со справками, то в милиции стали уговаривать меня оставить этот путь жизни и поступить к ним на работу и заинтересовались, что заставило меня идти в мо­настырь. Я им рассказал трагические моменты моей жизни, что привело меня к истинной вере и к Богу, и они не стали прекословить мне и дали мне срочный паспорт.

По молитвам старца Лаврентия я потом был рукоположен во священника. И теперь я всегда молюсь и благодарю Бога, что Он послал мне в жизни такого великого путеводителя старца отца Лаврентия». (Иерей А-й.)

В селе Карильском (на родине батюшки) живет священник иеромонах Феодосий (семьдесят два года), который хорошо знал батюшку отца Лаврентия, с его благословения он женил­ся на сельской девушке Марии и получил послушание «не касаться жены». Потом батюшка благословил рукоположить­ся во диакона, а во время войны Отечественной во священ­ника.

Ему пришлось перенести тяжелый крест заключения (де­сять лет). Сейчас он живет в своем селе с супругой-сестрой, прихода не имеет, а помогает читать «записочки» при проско­мидии, кто им не гнушается. Живет в большой нестяжатель­ности, в поношении и уничижении, чем заслуживает любовь и умиление у верующего человека. Мы побывали в этом се­мействе и получили тайное (внутреннее) назидание для себя.

Вот небольшой рассказ супруги отца Феодосия (сестре Марии было шестьдесят шесть лет).

«Родилась я в бедной семье в селе Карильском. Нас было пятеро детей. Отец уехал «на переселение». Я была старшая в семье, но была непривитая духовно, как зеленая ветка без плодов. Была простая, честная девушка. Когда пришла пора выходить замуж, жребий жизненный мне выпал на Феодосия, который мне очень нравился, но у него была запутанная си­туация со старшей сестрой, так что мне получился крест на всю жизнь. Она меня органически и духовно не могла сно­сить, и дело дошло до того, что я оставила супруга и ушла...

Через некоторое время Феодосий пошел к батюшке и по­хвалился своей бедой. Старец строго приказал: «Сейчас же забери ее домой, а то будете вы через нее в аду». Со временем он забрал меня, и мы теперь живем под одним кровом. Во время войны мы жили в монастыре, он был огородником, а я на кухне. И там я выучилась читать и немного в уставе разби­раться и теперь помогаю своему батюшке в домашней молит­ве». (Записано в селе Карильском.)

Одна девушка вышла замуж (повенчалась). Батюшка при­ехал в село из монастыря, ему рассказали об этом. Он, увидев ее, спросил: «Зачем выходила замуж? Не нужно было». «Да я венчана, то уж буду жить», — ответила односельчанка. Но жизнь ее была очень неудачная и тяжелая, о чем и предосте­рег ее еще молодой в то время старец.

Когда был батюшка отец Лаврентий еще юношей и жил в родном своем доме, то рассказывал своей невестке Марии, жене брата Варфоломея: «Как трудно жить на свете христиа­нину. Бес не дает покоя. Я иду вечером, а он рядом со мной. Я крещусь и сам, и все вокруг, а он отступит, да и опять при­близится».

Батюшка выучился портняжничать и часто шил у людей заказы. «Сижу, шью, а он (бес) под столом лежит. Я не вы­держал, да и говорю хозяину: «Ты видишь, кто под столом лежит?» «А кто?» — испуганно спросил хозяин. «Бес лежит, разве не видишь?»

Один мужчина из села Карильского был пономарем в цер­кви, а потом изъявил желание быть священником. Пришел к батюшке отцу Лаврентию за благословением. А батюшка взялся за голову, да и говорит: «Уже ад полон таких». И тот ушел ни с чем.

«Эге, вот и хорошо, что пришла, будешь читать и петь на клиросе, — сказал батюшка отец Лаврентий монахине А., ког­да она обратилась к нему впервые по вопросу принятия в монастырь, — там тебя научат и сделают из тебя человека», — заключил старец. «Батюшка, я хоть и не умею ни читать, ни петь, но хочу научиться и прошу ваших святых молитв и бла­гословения», — ответила я и поехала в Домницу. Там меня приняли, матушка игуменья благословила читать на клиросе, и я стала приучаться петь. По молитвам старца я и до сих пор читаю и пою в своем храме». (Монахиня А-са.)

«Я стала ходить на клирос, — рассказала И. Н., — но у меня плохо шло дело с пением. Никак не давалось. Меня «ту­сали» туда и сюда. Никто не хотел приютить или дружелюбно отнестись как к новичку. Я устала от такой обстановки и ре­шила оставить клирос. Был какой-то праздник, я встала неза­метно под стеной, в уголочек. Вижу, мимо прошел батюшка, я поклонилась и продолжала стоять. Батюшка дошел до алта­ря, потом вернулся, подошел ко мне и строго спросил: «А ты чего здесь стоишь?» Я начала плакать, что я неспособна и только мешаю всем. «Сейчас же на клирос», — строго сказал батюшка. Я поклонилась старцу и бегом побежала на свое место. И с этого времени по молитвам батюшки дело начало спориться, и я уже никогда не оставляла своего благослове­ния. И сейчас мы поем в своем храме».

Началась война Отечественная 1941 года. Пришел к ба­тюшке один верующий мужчина К-ма за благословением идти на фронт, так как на днях должен был получить повест­ку. «С Богом всюду хорошо, — сказал старец. — Когда полу­чишь повестку, то зайди ко мне».

«Я так и сделал, — рассказывал К-ма. — Получил повест­ку, пошел к батюшке, чтобы взять благословение. Батюшка был болен в тот день. Доложили обо мне. Ввиду срочного дела, как исключение, разрешил батюшка войти к нему. Ког­да я вошел, батюшка, совсем больной, поднялся с постели, благословил меня, надел епитрахиль, помолился и говорит: «Будь всегда с Богом, и с тобой будет Ангел-хранитель, кото­рый будет тебя крылами покрывать от пуль со всех сторон. А ты не сомневайся и ничего не бойся. Старайся в плен не попасть к врагу, потому что гибнут там. И всюду будь первым в деле помощи ближнему. Если что будут возражать товари­щи, скажи, что так велело начальство. И главное — не бойся. Тебя ничто не возьмет». Так увещевал старец меня на проща­нье, благословил большим крестом и просфорой, отпустил на брань с врагом.

Я был в большом недоумении от слов старца, надеялся только на его святые молитвы да на Божию милость и на Его Всемогущую силу ко мне, немощному и грешному. И когда нас послали в бой, тогда я ощутил на себе величайшую чудо­действенную силу. Вокруг обстрел, пули, как дождь, а я ползу смело, таскаю раненых на пункт, помогаю товарищам с вели­кодушной любовью, и меня ничего не брало. Прошел всю войну и не получил ни одного ранения, даже ни одной цара­пины. Может, кто из читающих усомнится, то можете спро­сить меня, я еще жив... Потом, по окончании войны, вернул­ся домой и сразу же пошел к батюшке, упал ему в ноги и слезно благодарил за святые молитвы и рассказал старцу о дивных делах, какие я испытал, будучи немощным человеком, на себе. «Верить нужно и не сомневаться, — сказал старец, — то увидишь и почувствуешь еще большее: то, что на небе, и то, что во аде».

После войны батюшка благословил ходить мне на клирос. Я немного походил, а потом начал охладевать. Стал реже встречать батюшку. Пришла мне мысль жениться, но это я скрывал, а в тайне хранил, чтоб никто, дескать, не помешал...

Две сестры были в монастыре. Но я им не признался. Ска­зал старшей сестре, которая жила в доме. Она также вовремя не сказала батюшке. И я обошел старца, женился по своей воле. Об этом услыхал батюшка, велел прийти к нему. Я сму­щенно переступил порог старца, а он и говорит: «Ай-я-яй! Ну, ладно, живи! А когда заболеет, тогда жить не будешь с ней. Все равно будешь монахом».

И началась моя мучительная, томительная, семьдесят раз седмерицей неудачная семейная жизнь. Совсем недолго про­жил я со здоровой женой (лет пять), а потом она стала душев­нобольной женщиной, совершенно не пригодной к семейной жизни. И мне самому нужно было все делать да еще и с ней возиться лет тридцать. А когда заболела, то в помещении сде­лался такой страшный шум, что не знал, куда деваться. Но уже год, как она умерла. А я остался теперь один завершать свой жизненный путь. Все человек несет за свое преслушание...»

У батюшки было любвеобильное сердце. Он говорил: «Как можно давать епитимьи? Ведь и так все в скорби. Нужно всех любить, жалеть, прощать и молиться. Я никому не давал эпи­тимий».

«Когда мы были еще юными девицами и батюшка приехал в наше село Синявки, — рассказывала матушка В., — мы втроем пришли к батюшке взять благословение и послушать его великой беседы. Он ласково принял нас, внимательно посмотрел, да и говорит: «Ты, Юля, гулять не ходи, тебе это не нужно, ты будешь монашка. А ты, Ганя, выйдешь замуж. А есть такие, что и туда и сюда. А потом как «вскочат в про­рву», то едва выйдут с Божией помощью».

Это предсказание сбылось на каждой из нас. Одна из нас стала монахиней, жила в монастыре. Другая вышла замуж и в законе прожила свою супружескую жизнь. А третья — мудри­ла, хотела и в монастырь, и замуж (за двумя зайцами). Вышла замуж по расчету, за «богатого». А когда пришло время, то осталась и без мужа, и без крова с малыми детьми. И она часто со слезами вспоминала прозорливые слова старца и со­жалела, что связалась с мирской суетой, которая тянет душу вниз, но по молитвам батюшки она духовно крепится».

Батюшка при беседе говорил, что будет война, а одна сес­тра говорит: «Хорошо, что война, потому что к числу мучени­ков будут причислены...» А батюшка возразил, что не все, а только верующие, а неверующие пойдут в ад. А сестра гово­рит: «Так это и погибнуть можно». А батюшка сказал, что сла­бых Господь заберет, а другие очистятся болезнями. Будут та­кие, что на войне омоют грехи своей кровью и причтутся к числу мучеников. А самых сильных Господь оставит для встречи с Ним.

Батюшка часто любил беседовать о последнем времени со своими любимыми чадами, как нужно быть бдительным. «Вот сейчас голосуем, то левой рукой брось — это ничего, да еще и не за одного во всем мире. А если будут голосовать за одно­го — это уже он самый, и голосовать нельзя». Еще говорил: «Такая будет война, что никто нигде не останется, разве толь­ко в ущелье».

И говорил, что будут драться и останутся два или три госу­дарства и скажут: изберем себе одного царя на всю вселенную.

И в последнее время будут истинные христиане ссылаться, а старые и немощные пусть хоть за колеса хватаются и бегут за ними.

Батюшка часто повторял беседы об антихристе. Такие го­ворил слова: «Будет время, когда будут ходить подписывать за одного царя на земле. И будут строго переписывать людей. Зайдут в дом, а там муж, жена и дети. И вот жена станет уго­варивать своего супруга: «Давай, супруг, подпишемся. Ведь у нас дети, тогда же ничего не купишь для них». А муж скажет: «Дорогая супруга, ты как хочешь, а я готов умереть, но за антихриста подписывать не буду». «Такая трогательная карти­на будущего», — заключил старец.

«Приходит время, — рассказывал отец Лаврентий, — когда и недействующие храмы (закрытые) будут ремонтировать, оборудовать не только снаружи, но и внутри. Купола будут золотить как храмов, так и колоколен. А когда закончат все уже, наступит время, когда воцарится антихрист. Молитесь, чтобы Господь продолжил нам еще это время для укрепления, потому что страшное ожидает нас время. И видите, как все коварно готовится? Все храмы будут в величайшем благоле­пии, как никогда, а ходить в те храмы нельзя будет. Антихрист будет короноваться как царь в Иерусалимском великолепном храме с участием духовенства и Патриарха.

Будет свободный въезд в Иерусалим и выезд для всякого человека. Но тогда старайтесь не ездить, потому что все будет сделано, чтоб прельстить.

Антихрист будет происходить от блудной девы — еврейки двенадцатого колена «блудодеяния». Уже отроком он будет очень способным и умным, а особенно с тех пор, когда он, будучи мальчиком лет двенадцати, гуляя с матерью по саду, встретится с сатаной, который, выйдя из самой бездны, вой­дет в него. Мальчик вздрогнет от испуга, а сатана скажет: «Не бойся, я буду помогать тебе». Из этого отрока созреет в образе человеческом антихрист. При его короновании, когда будет читаться Символ веры, он не даст его правильно про­честь, где будут слова за Иисуса Христа, как Сына Божия, он отречется от этого, а признает только себя. И при этом Патриарх воскликнет, что это антихрист, и за это будет умер­щвлен.

При короновании антихрист будет в перчатках. И когда будет их снимать, чтоб перекреститься, Патриарх заметит, что у него на пальцах не ногти, а когти, и это послужит к боль­шему уверению, что это антихрист. Сойдут с неба пророки Енох и Илия, которые также будут людям разъяснять и во­склицать: «Это антихрист, не верьте ему».

И он умертвит их, но они воскреснут и полетят на небо.

Антихрист будет сильно обучен всем хитростям сатанин­ским, и он будет делать знамения ложные.

Его будет слышать и видеть весь мир.

Он «своих людей» будет «штамповать» печатями. Будет не­навидеть христиан. Начнется уже последнее гонение на хри­стианскую душу, которая откажется от печати сатаны.

Сразу начнется гонение на земле Иерусалимской, а потом по всем местам земного шара прольется последняя кровь за имя нашего Искупителя Иисуса Христа. Из вас, чада мои, многие доживут до этого страшного времени. Печати будут такие, что сразу видно будет: принял человек или нет.

Ничего нельзя будет ни купить, ни продать христианину. Но не унывайте. Господь своих чад не оставит... Бояться не нужно!..

Церкви будут, но ходить христианину православному в них нельзя будет, так как там не будет приноситься Безкровная Жертва Иисуса Христа, а там будет все «сатанинское» сбо­рище...

И вот за это беззаконие земля перестанет родить, от без­дождия вся потрескается, даст такие щели, что человек может упасть.

Христиан будут умерщвлять или ссылать в пустынные ме­ста. Но Господь будет помогать и питать Своих последовате­лей. Евреев также будут сгонять в одно место. Некоторые ев­реи, которые истинно жили по закону Моисея, не примут печать антихриста. Они будут выжидать, присматриваться к его действиям. Они знают, что их предки не признали Христа за Мессию, но и здесь так Бог даст, что глаза их откроются, и они не примут печати сатаны, и признают Христа и будут царствовать со Христом.

А весь слабый народ пойдет за сатаной, и когда земля не даст урожая, люди придут к нему с просьбой дать хлеба, а он ответит: «Земля не родит хлеба. Я ничего не могу сделать».

Воды также не будет, все реки и озера высохнут. Это бед­ствие будет длиться три с половиной года. Но ради избран­ных Своих Господь сократит те дни. В те дни еще будут силь­ные борцы, столпы Православия, которые будут под сильным воздействием сердечной Иисусовой молитвы. И Господь будет покрывать их Своей всемогущей Благодатью, и они не будут видеть тех ложных знамений, которые будут приготовлены для всех людей. Еще раз повторяю, что ходить в те храмы бу­дет нельзя, благодати в них не будет».

Одна сестра, слушая эту беседу, спросила: «Как быть? Не хотелось бы дожить до этого времени». «А ты молодая, мо­жешь дожить», — сказал старец. «А как страшно!» — восклик­нула сестра. «А вот ты и выбирай одно из двух — или земное, или небесное».

«Будет война, — продолжал батюшка, — и где она прой­дет, там людей не будет. А перед этим Господь слабым лю­дям пошлет небольшие болезни, и они умрут. А при анти­христе болезней не будет. И война третья Всемирная уже будет не для покаяния, а для истребления». Сестра спроси­ла: «Так это все погибнут?» «Нет, если верующие и омоются кровью, то причтутся к числу мучеников, а если неверую­щие, то пойдут во ад, — ответил батюшка. — И пока не вос­полнится число отпавших ангелов, Господь не придет судить. Но в последнее время Господь и живых, записанных в «Кни­гу Жизни», причисляет к числу ангелов недостающего счета, «отпавших».

«Ремонты храмов будут продолжаться до самого прише­ствия антихриста, и везде будет благолепие небывалое, — го­ворил батюшка. — А вы для нашей церкви в ремонте будьте умеренны, в ее наружном виде. Больше молитесь, ходите в церковь, пока есть возможность, особенно на литургию, на которой приносится Безкровная Жертва за грехи всего мира. Почаще исповедуйтесь и причащайтесь Тела и Крови Хрис­товой, и вас Господь укрепит».

«Господь милостивый. Он тех евреев, которые откажутся принять печать антихриста, а воскликнут, что это обман, а не наш «мессия», спасет».

Батюшка с одним иеродиаконом (Георгием) беседовал о последнем времени, горько, обливался слезами, говоря: «Много духовенства погибнет при антихристе». Отец Геор­гий говорит: «Как же мне бы не погибнуть, ведь я же диа­кон?» Батюшка сказал: «Не знаю». Отец диакон стал пла­кать, упав в ноги батюшке, и просил помолиться за него, чтоб ему избежать ада. Батюшка встал, помолился, да и го­ворит: «Ладно. Вот так бывает, заболел, умер и в Царство Небесное вошел».

И это предсказание исполнилось. Мы знали этого диакона по Киевской лавре, он был очень добродетельный и певчий монах, вдруг заболел на голову и в скором времени умер.

Батюшка часто сокрушался и слезно молился или что-либо рассказывал со слезами. Сестры успокаивали его, на что он возражал: «Да как же не плакать, когда полна бездна люд­ских душ».

У батюшки была сильнейшая любовь ко всем, за что Гос­подь одарил его даром молитвы сердечной и прозорливости.

Осенью 1949 года отец Лаврентий чувствовал себя слабо. В церкви он старался всегда быть и не раз говорил, что кто стремится идти в церковь, чтоб приобрести благодать, а кто — чтоб не потерять.

Последнее время его подвозили на лошади к церкви. Пе­ред праздником святителя Николая он чувствовал себя плохо. Прислал сестру к владыке отцу Иакову, чтоб благословил идти в церковь. Владыка по любви к нему не благословил, и на слова сестры, пришедшей от владыки, батюшка ответил: «Если кто думает будущего года дождаться, то пусть не идет». Быстро собрался, и его отвезли в церковь. Но это уже было последнее всенощное бдение. На песнопении «Ныне отпуща­еши» батюшка сильно плакал, плакали и все его певчие, которые так тепло были согреты его ангельской любовью. С поздней литургии его уже принесли на руках в келью до­мой. И с постели батюшка больше не подымался.

Хлеба он не кушал уже с полгода, а питался только овоща­ми. Еще перед праздником святителя Николая сестры проси­ли батюшку быть снисходительным к своему здоровью. Он шутливо сказал: «До Николая солнце в гору (вверх), и дело пойдет в гору». А когда на святителя Николая принесли его в келью, то произнес своим малорусским наречием: «А теперь до Крещения или поправимся, или отправимся».

Во время болезни батюшку приобщали каждый день Свя­тых Таин, а в самый день кончины на Крещенье принес игу­мен отец Антоний Святые Дары в чаше из алтаря.

Благословил батюшка читать монахиню благодарственную молитву. Дело было уже вечером. В церковь пришли сестры и сказали, что отцу Лаврентию совсем плохо. Все бросились бежать к батюшке, чтобы получить благословение и простить­ся со своим любимым отцом.

Одна сестра (насельница при батюшке) рассказывала, что часа в три ночи слыхала прямо наяву необыкновенное пение многочисленного хора. Она прибежала в ту келью, где лежало тело почившего, а там все было спокойно, тихо мерцали свеч­ки при негромком чтении Евангелия священника Д. Она ис­пуганно рассказала, что слышала пение. Он удивился и ска­зал, что душу покойного встречают на небе Ангелы.

На третий день утром, слезно совершив последнюю пани­хиду в келье, духовенство при сопровождении всего клира и народа со многими слезами внесло гроб на руках в малый храм, который далеко не мог вместить такого количества лю­дей. Гроб стоял посредине храма на возвышенном месте пять дней. Служились вечером парастасы, утром — заупокойные литургии и торжественные панихиды при многочисленном стечении народа. Ярко горели свечи вокруг дубового гроба, который батюшка приготовил при жизни, задолго до смерти. Лицо почившего было закрыто «воздухом», как делается по чину. Видны были только руки, которые не застыли, как у умершего, а были мягки, как у спящего, и к которым прикла­дывалось множество людей.

Гроб с телом поставлен был посередине храма-усыпальни­цы на сорок дней. И такое было стечение народа, все сестры окружили гроб, склонили на него свои бедные головы и под­няли такой рев, что преосвященный владыка Иаков взялся за уши и еле живой смог выбраться оттуда, так как сердце захо­дилось от жалости.

Гроб стоял двадцать дней открытым, а остальные двадцать дней был закрыт крышкой. Ежедневно при многочисленном стечении народа служились панихиды. После сорока дней гроб был торжественно опущен в искусно вымурованную гробницу и заложен большой серой плитой.

Это было 20 февраля 1950 года.

Помню, я и монах Никон слепой встретились с монахиней Олимпиадой старенькой, и он мне объяснил, что она из ста­рых монахинь. Я спросил его: «Она в монастыре жила?» Он ответил: «Нет». Я ее спросил: «Матушка, когда Вы принима­ли постриг? Где и как?» Она ответила, что до немецкой вой­ны и по благословению отца Лаврентия, а постриг совершил схиархимандрит Варлаам Киевский, который жил в колоколь­не Выдубицкого монастыря. Я очень удивился. Но монах Никон добавил, что его родители (отец и мать) и он сам так­же постриглись по благословению отца Лаврентия от архи­мандрита Варлаама. Так отец Лаврентий благословлял доброе святое дело, а другие по его благословению совершали его.

Было это в 20-е годы XX столетия во время разрухи. При­ехал я в город Чернигов и везде побывал. В Троице-Ильинс­ком (тогда мужском) монастыре насладился духовной беседой с отцом Лаврентием и решил ехать домой. Батюшка отец Лав­рентий спросил: «А ты у владыки Пахомия брал благослове­ние?» «Нет», — ответил я. Старец сказал: «Поскорее иди к нему». Пришел к владыке Пахомию (он священномученик) и рассказал ему свое намерение идти домой и еще кое-что спросил. Владыка ответил: «Хорошо, но иди снова к отцу Лаврентию, внимательно выслушай, что он тебе скажет, и обязательно исполни» (архиепископ Пахомий уже тогда знал и был уверен, что отец Лаврентий ничего просто так не гово­рит, а только по благодати Святого Духа). Пришел к батюшке отцу Лаврентию и пересказал беседу и слова владыки. Батюш­ка улыбнулся, да и говорит: «Поедешь домой, когда я тебе ска­жу, а теперь, как говорится, поживи у нас». Я так и сделал. Прожил с неделю. Однажды при встрече мне батюшка говорит: «Ну, теперь можно ехать и возьми того крепака. Он тебе при­годится, да еще и как пригодится!» И дал мне отец Лаврентий бутылку спиртного. Я тут же отправился в путь. Недалеко от села меня встретила взволнованная мать в слезах, которая уже несколько дней ждала меня с нетерпением и выходила за село, чтобы встретить меня и предупредить о надвигнувшей­ся смертной опасности. Власти из города вместе с сельскими активистами искали для убийства виновных (а в то время уби­вали невинных), в том числе и меня. И мне было приказано, как только приду домой, срочно явиться к одному сельскому начальнику. Я ощупал в кармане бутылку, вспомнил слово старца-прозорливца отца Лаврентия и робко, со страхом на­правился в хату начальника. Дома я его не застал, а только тихо стонал на печи его больной отец-старик. Я поздоровал­ся со стариком и спросил о его здоровье. «Вот если бы спир­тного мне для втирания, но его нигде не достанешь», — хрип­ло еле заговорил старик. В это время зашел его сын и начал меня допрашивать: «Где я был? Когда приехал?» — и так далее и тому подобное. Я все рассказал. «Так тебя тогда и дома не было, и ты тут ни при чем!» — сказал молодой акти­вист. Я вынул из кармана батюшкину бутылку и подал боль­ному отцу со словами: «Возьмите, поправляйтесь и живите по Закону Божию». А сын еще раз крикнул: «Ну вот хорошо, что тебя не было дома, а то убили бы под горячую руку, а потом разобрались бы, что не виновен». (В то время не разбирались и били всех подряд.) Великий старец мне предсказал: что буду я стоять у святителя Феодосия, будут два помощника помо­гать мне стоять у святых мощей. При мне и при них закроют собор и вынесут мощи. Потом... откроют собор, и архиерей не будет собор называть Кафедральным и не пожелает убла­жить покой святителя Феодосия и поставить святые мощи на его вечное упокоение. Но собор по благословению высшего церковного священноначалия (благодаря просьбе и желанию верующих) будет по-прежнему Кафедральным и мощи святи­теля Феодосия будут возвращены на место в Спасо-Преобра­женский Кафедральный собор.

В 30-е годы XX столетия прихожу к отцу Лаврентию посо­ветоваться о трудностях, а он и говорит: «В опасностях не бойся, арестуют — не страшись, пугать и угрожать будут — смел будь. Читай псалом 90-й «Живый в помощи», молит­ву «Да воскреснет Бог», кондак 1-й акафиста Богородице «Взбранной Воеводе победительная», — все это читай двад­цать четыре раза и в конце «Достойно есть» с отпустом. И иди на свободу и пообещай принять святую схиму». Арестовали меня, угроз и обвинений было много, и все состояло в том, что я контрреволюционер и против власти. Обещали не вы­пустить из лап и расстрелять. Стал я бояться и страшиться, а слова псалмопевца идут на ум: тамо убояшася страха, иде­же не бе страх. Повеселеет, и тут же опять ужас. Вдруг я вижу: передо мной отец Лаврентий, и говорит он: «Маловер­ный, зачем усумнился? И почему забыл мой совет о твоем спасении?» Сразу мне стало весело на сердце и на душе ра­достно, а батюшка великий стал невидим и скрылся. Я тут же все вспомнил и давай молиться тремя вышесказанными молитвами по двадцать четыре раза. Во время этой молит­вы пришли ко мне и доложили по секрету, что меня обяза­тельно и немедленно сейчас расстреляют. Я покорился воле Божией и всеблагому Его Промышлению о мне грешном. Очень сожалел о совете дорогого батюшки и просил, за свое непослушание и забытие, прощения: «Прости меня, дорогой отец, и благослови, чтобы на мне совершилась воля Господ­ня и твое святое отеческое благословение». Страха у меня никакого уже не было, ибо я уже готовился к вечной жизни. Вывели меня расстреливать, но сначала решили надо мной нечеловечески поиздеваться. Нанесли несколько тяжелых ударов, а я читаю про себя «Достойно есть» и начальник ос­тановил это буйство и сказал: «Иди и больше сюда не попа­дай!» Я, идя, совершил отпуст святых молитв, благодаря Бога, Царицу Небесную и молитвенное заступление отца Лаврентия.

Схиархимандрит Антоний

Протоиерей Александр (Красковский) совершал всенощ­ное бдение в честь Казанской иконы Божией Матери в Тро­ицком женском монастыре. Батюшка был на хорах. Начали петь стихиры на литии. Были приготовлены хлебы, пшени­ца, вино и елей, но отец Александр не разрешил вынести на середину и сам не вышел на литию. Правый хор монаше­ствующих исполнил все стихиры на литии и давай сразу сти­хиры на стиховне, а далее по уставу. Во время чтения пер­вого часа отец Лаврентий подошел к отцу Александру и по­тихоньку спросил ласково: «Батюшка, а почему не вышел и не совершил литию в честь Царицы Небесныя?» Ответа не последовало. Старец, обратясь спиной к нему и отходя от него, тихо сказал: «За такое небрежение будешь терпеть от Бога наказания и изгнание». Сам протоиерей это о се­бе говорил и свидетельствовал: вот это великий был батюшка и какие были его слова, и как сказаны ласково и любовно.

Любвеобильный батюшка говорил нам, что когда появится малая свобода, будут открываться церкви, монастыри и будут их ремонтировать, все лжеучения выйдут наружу вместе с бе­сами и безбожниками тайными (католики, униаты, украинцы самосвяты и другие) и сильно на Украине ополчатся против Православной Русской Церкви, ее единства и соборности. Эту еретическую группировку будет поддерживать власть безбож­ная, а поэтому будут отнимать у православных церкви и вер­ных избивать. Тогда Киевский митрополит (недостоин сего звания) вместе со своими единомышленными архиереями и иереями сильно поколеблет Церковь Русскую. Весь мир уди­вится его беззаконию и устрашится. Сам уйдет в вечную по­гибель, как и Иуда. Но все эти наветы лукавого и лжеучения в России исчезнут, а будет Единая Церковь Православная Российская.

Протоиерей Александр (Красковский), схиархимандрит Антоний и иеросхимонах Феодосий

Повествовала мне монахиня Киево-Покровского монасты­ря Александра: «Я жила в Крыму в Введенской пустыни Пре­святыя Богородицы, где служили два старца — отец Серафим и отец Софроний. Арестовали некоторых старцев и монаше­ствующих сестер. После закрытия и разгрома пустыни с боль­шими трудностями я пришла на родину и ходила в Троице— Ильинский монастырь. Я стала обращаться к отцу Лаврентию за советами и наставлениями, и он стал моим духовным от­цом. Отец Серафим умер, а отец Софроний получил вольную высылку в город Чернигов. Еще в монастыре монахи служи­ли, отец Софроний увидел мою землячку из моего села и ска­зал ей, чтобы я пришла в Чернигов помолиться в Троицкий монастырь, где я его увижу. Я с радостью собралась и при­шла. При встрече отец Софроний мне сказал: приходи ко мне с мантией. Я тебя постригу в монахини, так как ты жила в моей пустыни и я тебя хорошо знаю. Я не сказала отцу Софронию, что теперь мой духовник отец Лаврентий; и отцу Лаврентию не сказала ничего и даже на постриг не попро­сила благословения; отец Софроний постриг меня в мантию и сказал: «Пойдешь исповедоваться и причащаться, говори свое новое имя». Я так и сделала, и сразу все заговорили, что Александра — монахиня. Стал иеросхимонах отец Софроний умирать. Я тут же осознала свою вину: я не сказала отцу Со­фронию, что мой духовник — отец Лаврентий. И отцу Лав­рентию не сказала, что перехожу к Софронию и буду из его рук принимать монашество. Я перед отцом Софронием упала на колени, просила прощение за свое умалчивание и проси­ла, чтобы он отца Лаврентия попросил быть по-прежнему моим духовником. Я все думала, как мне падать на колени и просить отца Лаврентия, после блаженной памяти отца Софрония, принять меня грешную. Когда скончался в Боге изгнанник иеросхимонах отец Софроний, то тут же сразу пришли посланные от отца Лаврентия и сказали: «Батюшка тебя зовет». Не знаю, просил ли отец Софроний отца Лаврен­тия или не просил за меня. Я с радостью и с трепетом — за­была, что оставляю мертвое тело иеросхимонаха Софрония, — бегу к отцу Лаврентию. Думала, как открою дверь в батюш­кину келью, упаду на колени и буду умолять его принять меня обратно к себе. Но батюшка меня предварил. Я открываю дверь, а батюшка на пороге меня за руку и в келью, и гово­рит: «Матушка Александра, теперь ты моя духовная, похоро­ни своего старца и духовника. Всегда и во всех нуждах прихо­ди ко мне». (При жизни отца Софрония, после пострига, отец Лаврентий мне ничего никогда не говорил, ни единого слова, только молча благословлял.)

Потом в одно время отец Лаврентий сказал нам, что в та­кую-то ночь будут арестовывать, и кто не хочет попадать в тюрьму, то срочно должен уезжать в Киев. Я спросила: «Ба­тюшка, куда я поеду и к кому?» И он помолился на иконы, подняв голову на небо и воздев руки вверх, и, скрестив руки на груди своей, сказал: «В церковь святителя Николая Набе­режного (только в ней одной тогда совершалось богослужение).

Читай и пой с Покровскими и Фроловскими монашками, и на хороший конец держись Покровских. Жить будешь в По­кровском монастыре, прими схиму и никому об этом не говори».

Приняла матушка Александра схиму, умерла, не сказав об этом. Кто не уехал тогда в Киев, были арестованы и отбывали разные сроки тюремного заключения. Свидетельствовала ма­тушка Александра (тайная схимница Варвара), что если бы не благословение отца Лаврентия, то и она бы попала в тюрьму и не знала бы, как ей совершить свой земной путь и достиг­нуть Небесного.

Когда закрыли Введенский монастырь в Киеве, впервые я приехала в город Чернигов к отцу Лаврентию и спросила: «Как мне жить?» Заплакала, что уже монастыри закрыты и я не буду монахиня. Но батюшка ответил: «Монастыри будут. Схимницей будешь в Введенском монастыре, а потом в По­кровском, и послушница твоя будет во Святом граде Иеруса­лиме, и так же будет схимница, и совершит свой земной путь в обители Покрова Пресвятыя Богородицы».

Схимонахиня Мария

В 30-е годы XX столетия, когда меня арестовали и страща­ли, я, зная лично отца Лаврентия и веря в его по Бозе покро­вительство и заступление, молилась так: «Милостивый Госпо­ди, молитвами батюшки отца Лаврентия пощади, помилуй и спаси меня грешную». Явился наяву батюшка и сказал: «Бу­дешь схимонахиня и постарайся быть таковой». И в тот же день меня освободили.

Схимонахиня Митрополия, г. Киев

Когда я работала проводником в поездах железных дорог, то топлива не давали: будешь уголь сама брать отапливать вагоны — тюрьма, или вода в трубах замерзнет — тоже тюрь­ма. И я в таком тяжелом положении — таскать уголь в ва­гон. Тут же появился милиционер и давай меня тащить с собой. Я проситься, я в слезы, я объясняю, что трубы в ва­гоне замерзнут и мне тюрьма, а он неумолим. Я по расска­зам верующих в поезде много раз слыхала о Черниговском отце Лаврентии и тут же, не зная его лично, вспомнила. Сразу замолчала, а милиционер меня тащит, ногами толкает и бьет, а я про себя молюсь: «Мати Божия, отец Лаврентий и вси святии, заступитесь перед Господом Богом Милосерд­ным за меня грешную». И он сразу тут же как окаменел, а пассажиры все на него кричать и ругать его, и он меня в тяжелом состоянии бросил. Меня подобрали пассажиры, ехавшие в моем вагоне, ввели в вагон и начали успокаивать. Сердце мое билось, дышать было тяжело, и я не могла в себя прийти. Вдруг передо мной явился неизвестный мне схим­ник, перекрестил меня и стал невидим. Я тут же встала впол­не здоровая и спрашиваю заботившихся обо мне пассажи­ров: «А где сидит батюшка?» Меня спрашивают: «Какой?», и все в один голос говорят: «Никакого батюшки здесь нет». Я им ответила: «Какой сейчас был, одетый в схиму». Все сказали, что никакого батюшки нет и не было. Личность явившегося я хорошо запомнила. В 60-е годы я поехала в город Чернигов и увидела фото отца Лаврентия, и каково было мое удивление, ибо я узнала в нем явившегося мне схимника, оказавшего мне защиту и даровавшего мне исце­ление Черниговского старца схиархимандрита Лаврентия, скорого помощника и заступника бедствующим людям и находящимся в опасностях.

Схимонахиня Святослава, г. Киев

Монахине, долгое время болящей продолжительной болез­нью и вопросившей: «Долго ли она будет так мучиться? Ско­рее бы разрешиться от уз плоти», батюшка ласково ответил: «Больше потрудишься здесь — больше получишь там».

М.Н.

Мне приснился батюшка отец Лаврентий. Был бодрый, с выразительными добрыми голубыми глазами и спросил меня об Иисусовой молитве. Я ответил: «Стараюсь». Старец сказал: «Добре, добре (хорошо), будет там, кто читает Иисусову мо­литву».

Ин.А.

Мне схиархимандрит отец Лаврентий сказал: «Нужно бы тебе переехать в город Чернигов и помолиться в самой вели­кой святыне — Кафедральном Преображенском соборе лет десять». Я этому не придал значения и забыл. Приехал, мо­лился в соборе, и через десять лет его закрыли.

М. М.

Когда старцу отцу Лаврентию приносили или высылали деньги для поминовения живых и усопших, то он одну запис­ку оставлял у себя, а другую подавал в алтарь и давал деньги на церковь. Он и других учил так же поступать. Первым дол­гом давать деньги на церковь, для ремонтов и содержания ее. Тайно давал милостыню бедным и нищим деньгами. Съедоб­ные продукты батюшка делил между сестрами.

М. Илария

Мне приснился батюшка — старец отец Лаврентий и от­крыл мне, сказав: «Молитвы твои за родных не тщетны. Гре­хи родителей и родственников по ходатайству церкви проще­ны. Брату, ругавшемуся над святыней, не прощены». Брат ругал икону Царицы Небесныя и выбросил ее.

М. Н.

Когда закрыли Свято-Троицкий монастырь в Киеве, я при­шел в город Чернигов к старцу отцу Лаврентию, побеседовал и получил наставление, как жить и молиться. Провожая меня, он сказал: «Будешь жить в Ионовском монастыре, а старец Иона — святой. Закроют. Будешь схимником стоять у иконы Успения Пресвятыя Богородицы в лавре. Будешь со всеми вместе изгнан». Что и сбылось верно.

Схимонах Парфений, г. Киев

Я часто бегала проситься к владыке Борису в монастырь, а сестра моя сидела дома и одно твердила: «Ты как хочешь, а я в монастырь и замуж не пойду. Буду жить одна». Наконец владыка согласился взять меня в монастырь, и я пошла к ба­тюшке за благословением, и он говорит с улыбкой: «А сестра что думает?» Я ответила: «Батюшка, она сказала: „И монаш­кой не буду, и замуж не пойду“». Батюшка сказал: «Э, не так! Надо избрать Небесного или земного жениха, а так жить нельзя». Пришла домой и рассказала все сестре, она тут же на ноги встала, слезы градом полились и в одну душу кричит: «Веди меня к батюшке, я так же хочу быть монашкой и с то­бой вместе пойду в монастырь». Я ей сказала: «В другой раз». Но она настояла: «Сейчас же и в эту же минуту». И мы по­шли к отцу Лаврентию, и он нас обеих благословил поступить в монастырь. Такова молитва сильна старца.

Сх. М.

Певчая подошла к батюшке отцу Лаврентию. Он благосло­вил и говорит: «Учи, учи ноты, и когда будешь жить в Моск­ве, или в Одессе, или в Петрограде, то артисткой будешь». Случилось, она жила в Москве, артисткой не была, но пела в таком церковном хоре, в котором были все артисты, певцы из хора Свешникова и солисты Большого театра Москвы, поэто­му молящиеся и ее считали артисткой. В театрах и граждан­ских сценах она никогда не пела и участия не принимала. И жизнь ее сложилась по батюшкиным словам. По милости Божией она всегда была благочестива и не скрывала, что она монахиня.

Батюшку вели по двору в церковь. Монахиня Фотина под­вела меня к отцу Лаврентию с просьбой благословить меня петь и читать в Ильинскую церковь (она была подписная к монастырю) на клирос. Батюшка снял клобук, стал молиться и смотреть на небо, и потом благословил меня. Я же не знала славянского языка и никогда не читала книг на славянском языке. После благословения батюшки, в тот же день, монахи­ня Фотина дала читать, и я стала читать по-славянски так же, как по-русски. Все понятно. Молящиеся люди заговорили: «Как приятно слушать, и Бог нам послал Ангелов». Такое было внятное и молитвенное чтение.

Я. Я.

Часто я водила батюшку. Однажды шли мы в церковь. До­рожка была высыпана битым камнем, и батюшка споткнулся о неровности. Я подумала, если бы была у меня сила, я бы взяла батюшку на руки, принесла бы в церковь и снесла бы на хоры, чтобы не спотыкаться ему. Батюшка тут же улыбнул­ся и говорит: «Э, как говорится, взяла бы на руки и отнесла бы прямо на хоры, чтобы не спотыкаться, да силы нет». И много раз батюшка прозорливый отвечал мне на мысли, и не только мне, но и другим.

Вышла я во двор из кельи, монахиня П. ведет батюшку в палисадник, я быстро к батюшке, монахиня П. держала в ру­ках расческу. Мне очень хотелось расчесать батюшку, да бо­юсь попросить монахиню П. Только взялась она расчесывать батюшку, а он ее посылает в келью (не помню зачем). Она отдала мне расческу, и я расчесала волосы батюшке и заплела косичку. Была счастлива, рада и довольна.

Привела я батюшку на хоры. Вела я его одна. Было рано начинать службу, и батюшка сидел и рассказывал мне: «Был я в Святом граде Иерусалиме, когда получал Патриарх благо­датный огонь. Множество народа стояло с поднятыми свеча­ми в руке и молилось вместе с Патриархом. И было так: ког­да сходил благодатный огонь на свечи в руках Патриарха, то в это же самое время зажигались свечи у некоторых право­славных христиан, усердно молящихся, и им не было надоб­ности засвечивать свои свечи из рук Патриарха, а другие люди зажигали свои свечи от Патриарха». И батюшка радостно улыбнулся. (Схимонахиня Екатерина и монахиня Евгения говорили, что батюшка им рассказывал, что и на его свечу сошел благодатный огонь и ему не было надобности зажи­гать огонь из рук Патриарха. Просил об этом никому не гово­рить, пока он жив.) Еще батюшка говорил: «Жил я в Иеруса­лиме недолго и управлял патриаршим хором (это было до 1917 года, год не знаю).

Один раз при мне батюшка спрашивает одного человека: «Что ты умеешь делать?» Он ответил: «Ремонтировать му­зыкальные инструменты». Батюшка говорит: «И я тоже, а играть умеешь?» Он сказал: «Умею». «И я тоже, — говорит батюшка, — играл на скрипке и учеников обучал, и сапож­ником был, и так же учеников учил».

И еще говорил, что другой дерется, как жаба на корчь, и хочет спастись, а тогда «бух!», и рукой показал вниз — ад.

А иной живет как попало, и раз — и там, и батюшка ука­зал рукой на небо, как по ступенькам.

Эти рассказы батюшкины я пересказала одному священни­ку, не зная его семейных настроений. Он, выслушав, запла­кал и говорит: «Хорошо, как вы утешили меня словами ба­тюшки». Этот священник перед смертью жил подвижнически, как и в юные годы. Эти примеры были обращены ко многим и многим лицам.

И. М.

Батюшка священникам, монахам и диаконам ни в коем случае не велел стричь волосы и брить бороду. Говорил, что большой позор бритым и стриженым архиереям.

Еще батюшка говорил о духовных лицах: есть апостолы и есть иуды, только лица поменялись, а время одно и то же.

Батюшка был ревнитель и поборник Православныя веры, Церкви и Ея правил и уставов. И не так, как написано в жи­тии, что батюшка был недоволен на владыку Бориса за то, что вместо будничной службы — полиелейная, а вместо поли­елейной — всенощная. Сильно недовольствовал схиархиман­дрит отец Лаврентий на владыку за сокращение церковных служб. Батюшка никому не благословлял сокращать и требы, например Крещение, погребение и другие. Батюшка говорил, что труднее было написать, чем пропеть и прочитать. Недо­волен был тем, что не прочитают псалом, а без страха Божия кричат: «Слава», а на литургии прервут молитву ко Святому Причастию, открывают Царские врата, чтец кощунственно кричит, не окончив молитву: «Аминь», а священнослужитель: «Со страхом Божиим...» И тут разве страх Божий; тут не бла­гоговение, а небрежение и безстрашие Божие. Такие священ­нослужители сами не спасаются и не дают другим. Вместо недостойных священнослужителей служат Ангелы, говорил батюшка. Архиереи и священники, любители сокращать службы церковные, пойдут в вечный огонь, а верующие будут спасены молитвой, постом и добрыми делами.

Батюшка очень сожалел, что сокращают церковные служ­бы, и верующие поэтому их не посещают и не ходят в цер­ковь. Горе, горе таковым служителям святого алтаря — веч­ный огонь и такова тьма.

Схиархимандрит Антоний, иеросхимонах Феодосий и протоиерей Алексий

При немцах маму назначили в Германию. Собрала мама узелок и с сестрой пошла на комиссию, а я быстро к отцу Лаврентию. Прибежала, плачу и говорю, что маму забирают в Германию. Батюшка помолился, утешил и сказал: «Не плачь, все будет хорошо». Я простояла литургию, прихожу домой. Мама и сестра дома. Спрашиваю: «Отправили?» Мама отве­тила: «Подхожу с паспортом, переводчица прочитала и что-то сказала немцу, и он ей что-то ответил, на немецком языке, непонятном для меня. Она отдала мне паспорт, сказав, чтобы я в 5 часов пришла к начальнику на квартиру по улице Во­ровского (номер дома забыла). Надо еще идти, а я боюсь». Пошла мама и приносит две пары носков заштопать. Оказы­вается, он оставил маму за то, что она портниха и заштопает ему носки. Так спасали нас батюшкины молитвы.

М. и Н.

Еще к батюшке пришла раба Божия Т. с дочерью просить­ся в монастырь. Батюшка против, но владыка и игуменья приняли. Муж ее с высылки прислал письма, спрашивая, ехать ли ему домой или оставаться там. Она его вызвала. Ушла из монастыря и увела свою дочь. Он был неверующий, и она влачила несчастную мирскую жизнь, и дочь стала пресмы­каться в миру и в отдалении от Бога.

Т.

Из Иркутской области приезжал протоиерей М. спросить у отца Лаврентия совет и благословение переехать в епархию Киевскую или Черниговскую. Батюшка сказал настойчиво: «Нет, отец, Сибирь и Казанская церковь». Он и служил до самой смерти в Казанской церкви Божией Матери в поселке Тельма.

Протоиерей Михаил Мещеряков

Из Киргизии, из города Фрунзе, иеромонах Зосима при­ехал к отцу Лаврентию спросить, поступить ли ему в число братии Киево-Печерской лавры, в коей был он послушником. Старец строго запретил. Отец Зосима просил благословения жить во Фрунзе, но батюшка ответил: «Малаховка, Малахов­ка», отец Зосима ничего не понял и уехал во Фрунзе. Случи­лось мне быть у него дома в Киргизии в городе Фрунзе, и мы вместе поехали в Казахстан в городе Алма-Аты посетить ар­хиепископа митрополита Иосифа. Митрополит встретил нас в воротах, провел в комнату, показал свою крестовую церковь в епархии. И сказал: «У меня пообедаем, чаю пить не будем. Чай будем пить у моего старца-духовника». После обеда вла­дыка Иосиф говорит: «Едем к духовнику...» Спросили: «Как его звать?» Митрополит ответил: «Протоиерей Феофан ста­рец, и живет с дочерью». Приехали мы из епархии на маши­не. Шофера отпустили. Владыка постучал в калитку, и на стук вышла дочь и взяла благословение у владыки, и сказала: «Пойду скажу батюшке». Вышел отец Феофан с просьбой зай­ти к нему и посетить его. Зашли, предлагали нам обед. Вла­дыка отказался и сказал: «Будем пить только чай». Во время чая разговор за столом перешел на святителя Феодосия, его святые мощи и чудеса.

Митрополит восхищался Кафедральным собором и его древностью и тут же вспомнил, что блаженный старец отец Лаврентий говорил, что Собор — главная святыня города Чер­нигова и всей Черниговской епархии, а поэтому там и мощи святителя лежат. А отец Зосима тут же рассказал все выше описанное и удивлялся, что за слово «Малаховка», сказанное отцом Лаврентием. Владыка Иосиф спросил об этом своего духовника. Духовник ответил: «Черниговского старца слова велики, он ничего даром не говорил». Митрополит Иосиф сказал: «Слова праведника драгоценны». И духовник отве­тил: «Они сбудутся в свое время». Оказалось потом, что на иеромонаха Зосиму подняли сильное гонение гражданские власти вместе со священниками. Была написана ужасно зло­вредная клеветническая статья в газете, порочащая отца Зосиму. Создали властители тяжело-презрительную обста­новку, требовали уехать немедленно. Продал дом. Нигде не мог купить. Явился ему отец Лаврентий Черниговский во сне очень добрым. Ласково ободрил, утешил и сказал: «По­слушный брат, езжай за Москву на станцию Малаховка и купи себе дом». В Московской области в то время купить дом и прописаться было невозможно. Он приехал в Москву и узнал на станцию Малаховка дорогу. Поехал и тут же ку­пил себе дом. Там жил и мирно в Боге почил. Похоронен на кладбище в Малаховке.

Сестры схиигумена Кукиш рассказывали:

«Когда отец Кукша жил в Свято-Успенской Киево-Печер­ской лавре, приехал он поклониться мощам святителя Фео­досия и посетить отца Лаврентия. Во время беседы отец Лав­рентий многократно спрашивал отца Кукшу: «Вы из Одессы? Или вы живете в Одесском монастыре?» Отец Кукша каж­дый раз смиренно отвечал: «В Киеве или из Киева и живу в лавре». А отец Лаврентий сказал: «А, эге, понял, в Одессе Успенский монастырь». Схиигумена Кукшу сильно почита­ли верующие, и поэтому безбожная власть в атеистическом государстве переселяла его по монастырям и, наконец, в го­род Одессу в Успенский мужской монастырь. Там в Боге он и почил».

Схимонахини Херувима и Евникия

Пришел к отцу Лаврентию и регент Киево-Печерской лав­ры иеромонах Феодосий (в схиме схиигумен Антоний). Ба­тюшка строго приказал блюсти церковный устав лавры, и в случае, если архиерей осмелится сокращать службу и спешить, чтобы он ответил посланным: ага, спешит, некогда, пускай не служит. Будут просить раньше почитать третий и шестой час до прихода архиерея, не соглашайся ни в коем случае — ибо это ненавистно и противно Богу. Так и случилось. Приехал архи­ерей (не знаю какой и откуда), вышел посланный из алтаря на клирос и доложил отцу Феодосию читать только третий час, а шестой опустить, на блаженных поменьше стихов и как можно быстрее. Отец Феодосий вошел в алтарь и спросил: «Почему нужно сокращать службу и спешить побыстрее окончить?» От­ветили ему со злом: «Владыка спешит уезжать». В это время он увидел в алтаре стоящего отца Лаврентия и громко сказавшего: «Пускай уезжает!» Кроме отца Феодосия, никто не видел отца Лаврентия, а голос его слыхали и некоторые другие, но не все. Отца Феодосия уговаривали до прихода архиерея прочитать третий и шестой час, но он строго ответил: «В древности тако­го не было, и в архиерейском чиновнике написано: когда об­лачат архиерея, читают Часы. Нового в Богослужение вводить не надо». И добавил громко им: «Если спешит владыка, пускай лучше не служит и уезжает». Владыка служил, и служба шла по уставу полным лаврским порядком.

Схиигумен Антоний

Батюшка, сидя на хорах, рассказывал о последнем времени и о конце мира сего. В последнее время бесов в аде не будет. Все будут на земле и в людях. Будет страшное бедствие на зем­ле, даже воды не будет. Потом будет всемирная война. Будут такие сильные бомбы, что железо будет гореть, камни плавить­ся. Огонь и дым с пылью будет до неба. И земля сгорит. Людей останется очень мало, и тогда начнут кричать: «Долой войну и поставить одного царя». Выберут царя, который будет рожден от блудной девы двенадцатого колена, царского рода и будет красивый для нечестивцев, а благочестивые увидят его страш­но ужасным. В царской мантии будет ехать на колеснице и доедет до сада, сойдет и пойдет по саду прогуливаться, раз­мышляя, как ему строить свое царство. Вдруг откроется бездна, появится вода, и с воды как будто кто-то выплеснется, и ему покажется, что кто-то у него сзади. Он оглянется назад, и увидит страшное страшилище, и в испуге крикнет, открыв ши­роко рот. В этот момент вселится в него бес, и с той поры он станет антихристом. Еще раньше как-то батюшка говорил: «Антихрист сядет на престол во Иерусалиме. Сейчас денница связанный в аду, и Господь его развяжет, и он вселится в царя— антихриста». Иереи Никифор, Григорий и протоиерей Василий Ганзин батюшке отцу Лаврентию возразили, что он еще и ина­че и по-другому говорил об этом. Он им ответил: «Отцы и бра­тия, вы одного не знаете и не понимаете, что я говорю не толь­ко для России, но и для всего мира. Мои слова верны и мне их открыл Дух Святый по благодати».

Протоиерей Василий, иереи Никифор и Григорий

Еще батюшка отец Лаврентий, беседуя с архимандритами Феофаном и Никифором и своими близкими, говорил на­стойчиво и строго с предупреждением: «...что наши родные слова — Русь и Русский. И обязательно нужно знать, помнить и не забывать, что было крещение Руси, а не крещение Укра­ины. Киев — это второй Иерусалим и мать русских городов. Киевская Русь была вместе с великой Россией. Киев без ве­ликой России и в отдельности от России немыслим ни в ка­ком и ни в коем случае.

В Польше была тайная жидовская столица. Поляков по­нуждали завоевывать Русь. Когда поляки завоевали часть Руси (России), то отдали ее в аренду, в том числе и право­славные монастыри, церкви и священников. Священники и православные люди не могли самостоятельно никаких со­вершать треб. Православных теснили и притесняли со всех сторон, покровительствуя Польше, католичеству и унии. Очень не нравились слова: «Русь» и «русский», поэтому на­звали завоеванные поляками русские земли сначала Мало­россией. Потом опомнились, что здесь есть слово «Рос», и перезвали Окраиной. Слово «окраина» — это позорное и унизительное слово! Какая окраина?! Чего и почему ок­раина, когда за этой мнимой окраиной находятся другие страны и государства?! И позже узаконили нам слова «Укра­ина» и «украинцы», чтобы мы охотно забыли свое название русский и навсегда оторвались от Святой и Православной Руси.

Преподобный Феодосий, игумен Киево-Печерский, писал, чтобы мы не хвалили чужую веру и ни в коем случае не со­единялись с католиками и не оставляли Православную веру. Архиепископ Лазарь и святитель Феодосий, его же и мощи перед нами (говоря это, батюшка положил земной поклон в сторону Кафедрального собора), и святитель Иоанн, митро­полит Тобольский, они всеми силами старались по слову Гос­пода Иисуса да вcu будут едино быть с Православной Росси­ей, чтобы вместе составить Святую Русь. И чтобы навсегда освободиться из польского владычества и избавиться от чуж­дого нам католичества и унии душепагубной, введенной и на­сажденной угрозами, пытками, насилием и смертью. Знайте! Помните! И не забывайте!

В городе Киеве никогда не было патриарха. Патриархи были и жили в Москве. Берегитесь самосвятской украинской группы (церкви) и унии». Киево-Печерской лавры наместник отец Кронид батюшке возразил, что уже самосвяты и униаты на Украине исчезли. Батюшка ответил грустно и печально: «Бес в них войдет, и они с сатанинской злобой ополчатся против Православных веры и Церкви, но их будет позорный конец, а их последователи понесут небесную кару от Господа Царя Сил».

Какие батюшкины драгоценные слова, и им нет цены: ба­тюшка все предвидел и знал наперед. Теперь явился украин­ский самосвятский архиерей, назвав себя Киевским патриар­хом, да еще и где? — в Америке. Да он не знает и забыл, что в Киеве никогда не было патриарха... А нам нужно всем об­ратить внимание: откуда может быть в Америке Киевский патриарх?! И некоторые себе на вечные мучения и, к своему стыду, кричат в безумии: «Наш патриарх!»

Батюшка предупреждал: «Чтобы верны были мы Москов­ской патриархии и ни в коем случае не входили ни в какой раскол. Что те архиереи и иереи, которых ввели в смуту, боль­шой сделали себе вред и множество православных душ погу­били. Берегитесь так называемой зарубежной церкви и знай­те, что она не состоит в диптихе Православных Церквей. Она не церковь, а часть Российской Церкви. Многострадальная Церковь наша выстояла в безбожном государстве. Ей честь и слава и вечная похвала! Наша страна не зарубежная и наша Церковь не зарубежная! Наша страна постоянная! У нас нет зарубежных Церквей. Свободная Церковь — это еретическое название. У нас все православные церкви и монастыри, в том числе и закрытые, и поруганные. Уходят в раскол и в ересь только недостойные милости Божией и великие грешники, которые не хотят знать: верую во Едину Святую Соборную и Апостольскую Церковь! И что Православная Церковь есть Тело Христово (разве можно Тело Христа разделять) и, на­конец. Церковь есть нешвенный хитон Господень (который, подобно Арию, нельзя разрывать). И не помнят, что Един Бог, единая вера и едино крещение. Господь Иисус Христос создал одну Церковь (а не церкви), которую не одолеют и врата адовы. Одна только Церковь Православная Святая, Соборная и Апостольская. Другие, называющие себя церк­вами, это не церкви, а плевелы диавола среди пшеницы и скопища диавола». Батюшка при этих словах помолился обо всех заблудших и отступившихся от правоверия, заплакал и сказал: «Нет, не призовет их Господь к покаянию, не спасут­ся, ибо недостойны милости Божия. Сие мне открыто Ца­рицей Небесной и святым Ангелом-хранителем». Батюшка свидетельствовал: «Мне было несколько явлений Царицы Небесной, посещала меня и Сама, и с Архангелами Михаи­лом и Гавриилом». Кроме меня, батюшка сие говорил и схи­архимандриту Варлааму. «В них (заблудших и отступивших­ся от правоверия) нет Благодати Святого Духа, спасения и получения Царствия Небесного. Нам, православным, ничего не надо, а только Православной веры, спасения души и получения Царствия Небесного, а у нашей Матери Рус­ской Православной Церкви все это есть. Благодарение Гос­поду, и откалываться и отходить от нее — величайший и не­простительный грех ни в этой жизни, ни в будущей — это хула на Духа Святого». И батюшка озарился светом незем­ным, окончив свою беседу словами: «Слыши и виждь!» — так Святое Евангелие гласит, — и добавил: «Будут глухи и слепы!»

Схиархимандриты Феофан, Никифор и Варлаам Еще схиархимандрит Феофан повествовал, что батюшка Лаврентий с улыбкой радостно говорил: «Русские люди бу­дут каяться в смертных грехах, что попустили жидовскому нечестию в России, не защитили Помазанника Божия Царя, Церкви Православные и монастыри, сонм мучеников и ис­поведников святых и все русское святое. Презрели благочес­тие и взлюбили бесовское нечестие. И что много лет восхва­ляли и ублажали, и ходили на поклонение разрушителя страны — советско-безбожного идола, а также и кумира Ста­лина, почитая его имя безсмертным». Батюшка сказал, что когда Ленина бесы втащили в ад, тогда бесам было большое ликование, торжество в аде. И еще добавил: «...что когда Сталин в ад придет, то же самое будет. Погибнет память их с шумом. Россия вместе со всеми славянскими народами и землями составит могучее Царство. Окормлять его будет Царь православный Божий Помазанник. В России исчезнут все расколы и ереси. Гонения на Церковь Православную не будет. Господь Святую Русь помилует за то, что в ней было страшное предантихристово время. Просиял великий полк мучеников и исповедников, начиная с самого высшего ду­ховного и гражданского чина митрополита и царя, священ­ника и монаха, младенца и даже грудного дитя и кончая мирским человеком. Все они умоляют Господа Бога Царя Сил, Царя Царствующих в Пресвятой Троице славимого Отца и Сына и Святаго Духа. Нужно твердо знать, что Рос­сия — жребий Царицы Небесныя и Она о ней заботится и ходатайствует о ней сугубо. Весь сонм святых русских с Богородицей просят пощадить Россию. В России будет процветание веры и прежнее ликование (только на малое время, ибо придет Страшный Судия судить живых и мерт­вых). Русского Православного Царя будет бояться даже сам антихрист. А другие все страны, кроме России и славянских земель, будут под властью антихриста и испытают все ужасы и муки, написанные в Священном Писании. Россия, кайся, прославляй, ликуя, Бога и пой Ему: Аллилуиа».

Схиархимандрит Феофан, схимонахиня Александра и монахиня Олимпиада

Когда закрыли Киево-Фроловский монастырь, то две мо­нахини Антония и Феодосия (тайные схимницы) приехали в город Чернигов спросить у батюшки отца Лаврентия: где им жить? что делать? и как быть? Они очень плакали и говори­ли, что за ними очень охотятся и их не сегодня-завтра забе­рут. Батюшка помолился, воздев руки на небо, и сказал: «Пойте и радуйтесь Богу. Ходите петь и читать в церковь, скрывайте во всех случаях свои монашеские имена, будете спасены и земное течение окончите во Фроловском монасты­ре». Говорили они, что много раз представители власти при­ходили, искали и спрашивали Антонию и Феодосию. Мона­хиня Антония следила за уставом, пела, читала и иногда управляла хором. Подойдут к ней и спрашивают: «Где Анто­ния или Феодосия?» Она им ответит: «Я таких не знаю». Они в ответ: «А вас как звать?» Она отвечает свое имя мирское: «Пелагея», и они уходят. Дождались открытия монастыря и там почили в Боге.

Пришла проситься в монастырь из села Сивки Елена, ба­тюшка отец Лаврентий против и не благословил, и сказал: «Ее не принимать, ибо штунда (баптистка) не будет жить в святой обители». Архиерей и игуменья приняли. На послушания она ходить и работать не любила. Все не по ней. Наконец и ушла из монастыря.

Приехала из Киева монахиня Мелхиседека (сестра игуме­на Никольского монастыря Илариона) поклониться мощам святителя Феодосия и получить благословение у отца Лаврен­тия. Она с собой взяла в Киев схимонахиню Александру и эту же самую Елену, и пошли втроем к батюшке. Приходят, ба­тюшка строг, не принимает их и не дает им никакого благо­словения. Схимонахиня Александра и монахиня Мелхиседека стали плакать и просить: «Батюшка, хоть благословите!» Еле­на стоит молча, но она и не хотела идти к батюшке, а только по уговору матушек этих пошла. Да еще их уговаривала не ходить, что, мол, разумного этот старик скажет? Батюшка че­рез монахиню позвал схимонахиню Александру и монахиню Мелхиседеку и сказал им: «Зачем вы уговорили и привели еретичку, и таскаетесь с ней, которая не станет на праведный путь...» И тут же, не благословив их, выпроводил за двери. Выйдя от батюшки, они начали горько и слезно плакать. Ба­тюшка, умилосердившись над ними, повелел им войти к нему втроем. Они вошли за двери и упали на колени, прося со сле­зами прощения за свое неразумие и своеволие, а Елена стоит, насупившись, и втихую им нашептывает: «Я вам говорила, не ходите, вот так вам и надо, чтобы вы знали...». Батюшка встал с трудом и помолился на святые иконы и, обратясь к схимо­нахине Александре, сказал: «Великая благодать помолиться у Киевских святынь». Монахине Мелхиседеке сказал: «Надо ехать домой». К Елене батюшка на сей раз обратился привет­ливо и ласково сказал: «Хорошо побывать в Киеве с верой, поклониться святым мощам и решить жить в правоверии и благочестии в Законе Божием. Молитвой и постом побеждая врагов человеческого спасения. Помни! Царицу Небесную не забывай! Кто не чтит Матерь Божию, Ангелов и святых и пре­зрительно смотрит на Крест Христов Животворящий, тот бу­дет вечно гореть в адском огне и не будет видеть света Бо­жия». И тут же батюшка, подняв голову и руки и глаза устремив вверх, начал молиться об обращении заблудших и отступивших от Православныя веры и Церкви со слезами. Глядя на слезы батюшки, и матушки плакали, но Елена сто­яла как окаменевшая. Батюшка обратился к Елене и сказал: «Какое вечное несчастье добровольно лишиться веры Право­славныя и Церкви и уйти в раскол от Православныя Церкви!» Таковые хоть бы и мученический венец получили, но вечные жизни будут лишены. Благословил батюшка двоих аналойным крестом, но когда Елену благословлял и она целовала крест, он сказал: «Береги Господень Крест тот знамя Спасителя мира Иисуса Христа». Дал батюшка молча матушкам по крестику нательному, но Елене, давая крест, он сказал: «Смотри, не потеряй креста. Еще дал им по маленькой просфоре молча, а Елене большую со словами: «Смотри, чтобы свинья не съела твою просфору!» Елена, не имея смирения, будучи гор­да, ей казалось все это оскорблением, и она на все батюшке возражала, например: «Что Вы, батюшка? Чтобы крест поте­ряла? Или свинья съела просфору? Никогда и ни в коем слу­чае» и так далее и тому подобное. Батюшка их благословил в дорогу и сказал: «Молитесь у Киевских святынь и за меня» — ласково отпустил. Пошли монахини и Елена пешком. Устали и сели отдохнуть. Постлали салфетку и решили кушать. Сна­чала пробовать святыню. Елена взяла свою просфору и со смехом сказала: «Давайте съедим сначала мою просфору и будем знать, что свинья не съела». Положила на салфетку, и в это время, откуда ни возьмись, большая свинья подобралась и схватила просфору. Матушки ужаснулись, а Елена ищет крест, не потеряла ли? Слава Богу, крест есть. Помолились в лавре во Владимирском соборе и женских монастырях. Мо­нахиня Мелхиседека ужасалась о происшедшем с просфорой и осталась дома. В город Чернигов решила ехать с ними схи­монахиня Фекла, но когда узнала о происшедшем с ними, то не поехала. Схимонахиня Александра пригласила для совме­стного путешествия схимонахиню Мариам в Чернигов по­молиться и взять у старца благословение. В дороге, во время отсутствия Елены, схимонахиня Александра рассказала схи­монахине Мариам о просфоре, данной Елене, и обо всем про­исшедшем во время их паломничества, и та очень удивлялась. Недалеко от Чернигова стали ночевать. Елена посмотрела крест — есть. Но утром встала, и нет креста. Перетрясли по­стель и везде искали, креста не нашли. Елена — в страхе и ужасе, недовольная случившимся. Батюшка предвидел и пре­дупредил ее наперед. Схимонахиня Мариам сказала: «Чудеса... и дивны дела Божии в отце Лаврентии». Елена сама не своя. Вошли в город Чернигов и пошли сразу к отцу Лаврентию. Батюшка, помолившись, благословил схимонахиней Мариам и Александру, а Елене, благословляя, сказал: «Ах, Елена, Еле­на, дал я тебе крест в вечную жизнь и просил не потерять, а ты потеряла. Дал и просфору, предупреждая, чтобы свинья не съела, а ты допустила, что она съела. Господи! Боже! Боже! До чего ты дошла?.. Знай! Что без Бога не можешь ничего сде­лать, оставь свое упрямство и свою волю и всецело предайся воле Божией. И еще предупреждаю: будь верна до смерти Православию и Церкви! Жаль, жалею я тебя... И еще скажу, когда я умру, хоронить не будешь». Она ответила: «Буду, буду!», но батюшка ей в ответ: «Не будешь!» «Почему?» — спросила она батюшку. «Спать будешь и проспишь», — ска­зал батюшка. И еще повелел ей хранить Православную веру и держаться Церкви. Заплакал и сказал: «Не сохранишь и не спасешься». Она обещала не отступать от Православныя веры и от Церкви.

Батюшка почил мирно в Боге. Елена приходила ко гробу в церкви, у гроба была и в усыпальнице прощалась с батюшкой. Но при выносе гроба в церковь, во время погребения и когда был опущен гроб в гробницу и заложен плитой, ее не было. Она в эти времена спала и проспала. Елена начала слушать всех лукавых проповедников, не вняла батюшкиному завету и всему случившемуся с ней, оставила Святое Православие и Христову Церковь. Клеветала с презрением, уничижая Крест Господень, на все святое Православное и церковное, осужда­ла архиереев и священников, отвергла молитву и пост, и свя­тые мощи, и иконы. Ушла в баптисты и умерла без покаяния.

Все случившееся с Еленой пусть послужит всем уроком и назиданием, чтобы быть нам всем внимательными на пути спасения и духовной жизни и не оказаться к Божию Промыс­лу о нас грешных глухими и слепыми. Господи, дай нам слух, чтобы слышать Тебя и Твоих Святых Повелений! Боже наш! Открой наши глаза, чтобы видеть Твоя дивна и несказанна чудеса!

Схимонахини Александра и Мариам, монахиня Мелхиседека

Батюшка заповедал: молиться и поститься. В праздники великие и в воскресенья ни в коем случае не работать: хоть град с неба, а пускай все на месте стоит. Среду и пятницу и все посты батюшка велел соблюдать строго. Многим благо­словлял поститься в понедельник наравне со средой и пятни­цей и некоторым не вкушать мясной пищи, говоря: «Царство Божие не брашно и не питие».

Батюшка советовал многим ходить вечер и утро, а наипа­че на литургию ежедневно, что некоторыми и соблюдалось.

Батюшка говорил, что прежде праздники соблюдаются в цер­кви и по примеру церкви дома.

Схиархимандрит Лаврентий на Болдиной горе в 1917— 1925 годах возле Троице-Ильинского монастыря копал пе­щеры, которые были названы Лаврентиевы. Они уникальные и очень глубокие. А другие пещеры называются Алипиевы, потому что их копал преподобномученик игумен Алипий ис­поведник (был в тюрьме, вышел на свободу и был монахи­нями замазан кирпичом между стенами, и когда был высво­божден, то были на нем только кожа и кости). В пещерах игумена Алипия священномученик Пахомий схиархиепис­коп Черниговский освятил церковь во имя великомученика Георгия Победоносца 26 ноября (старый стиль) в день Анге­ла игумена Алипия. В ней уже и служилась Божественная литургия.

Пещеры под руководством этих старцев копали верные люди города Чернигова и богомольцы из ближних сел, и изда­лека пришедшие помолиться и поклониться святыням города Чернигова. Вечером молились в Троице-Ильинском монасты­ре, потом шли и копали ночами пещеры, утром молились в церкви, и опять кто мог копали пещеры.

Отец Лаврентий предсказал отцу Алипию мученическую кончину. Он был убит сельским человеком. Но и отец Алипий сам предсказал свое погребение: однажды на Радоницу Пасхи он взял своих духовных чад монахинь и сказал: «Пойдемте с пасхальным яичком к той могиле, где никто не будет знать, кто здесь похоронен, и пропоем — Христос Воскресе! А те­перь пойдемте к той могиле, где все будут знать». Игумена Алипия застрелили в яме. Монахини в военное время от ис­пуга по-быстрому сами похоронили своего дорогого батюшку Алипия на том месте, где никто не знал. А потом немного успокоилось, и его перехоронили на то место, где все знают. Отец Алипий был моряком в городе Кронштадте и по благо­словению святого праведного Иоанна Кронштадтского при­был в Троице-Ильинский мужской монастырь города Черни­гова. Отец Лаврентий и отец Алипий были два столпа и светильника монашеского жития, подражавшие преподобным отцам Антонию и Феодосию Киево-Печерским во всем, и даже копанием пещер.

Говорила благочинная монахиня Виринея, что отец Лав­рентий несколько раз посылал ее, чтобы она проверила и прочистила отдушину, которая была проделана вверху. Пеще­ры эти есть и в настоящее время, но вход в них закрыт и за­сыпан землей.

Монахиня Еннафа, инокиня Анна

Во время революции монахиня Глафира с другими едино­мысленными девицами решила пойти в город Киев пешком. Тогда так и ходили. Пошли к отцу Лаврентию за благослове­нием. Он, помолившись на иконы и благословляя, сказал: «Доброе дело Бог всегда благословит! Идите, только знайте, что посреди дороги будет перестрелка, вы не бойтесь и сразу сворачивайте в жито (рожь), и выйдете на дорогу, которая поведет вас через жито, выйдете на поле, и кончится пере­стрелка. Выходите на главную дорогу и спокойно идите до Киева, и обратно вернетесь, благодаря Бога». Все так и было. Так берег нас батюшка любвеобильный своими молитвами.

Монахиня Глафира, инокиня Анна

«Мы были молодыми девушками и руководились отцом Лаврентием. Жили в городе Чернигове в 1-м Холодном яру у одной очень благочестивой женщины по фамилии Зайчиха. По благословению отца Лаврентия и с его участием выкопали небольшую пещеру, так как местность была под горой. В этой пещере иногда молились, и особенно в то время, когда нас посещал дорогой молитвенник наш батюшка. Церкви были закрыты. Батюшка ночью в этой пещере служил иногда и Божественную литургию. Ход в пещеру был с коридора в кла­довую, с кладовой как бы в погреб и в пещеру. Закрывалась пещера крышкой. Однажды девочка сняла крышку, чтобы проветрить пещеру, и забыв об этом, открыла дверь коридора и ушла. Хозяйкина корова в это время была во дворе, зашла в коридор, повернула в кладовую и упала в пещеру. Закрыв вход в пещеру собой, корова до половины была видна.

Сполошились послушницы, испугались вместе с хозяйкой. Хозяйка позвала соседей мужиков. Пришли мужики, стара­лись, но не могли ничего сделать. Не за что корову было взять, только видно было две ноги и хвост. Они сказали: «Что хотите делайте, но мы ничего не можем сделать, не за что брать корову, если бы можно было взять ее за рога, то мы бы вытащили». И ушли по домам. Я быстро побежала до батюш­ки. Прибежала и все выше описанное рассказала. Схиархи­мандрит отец Лаврентий подал вид, что расстроился, и спро­сил: «Которая из вас оставила двери открытые?» Я ответила: «Маргарита». Батюшка, подняв голову, помолился минуты две и сказал: «Иди домой». Я бегом домой, открываю калитку, а корова бегает по двору и от радости выбрыкивает, потрясая головой. Корова сама из пещеры вылетела вверх, как будто кто-то ее из пещеры вытолкнул, в то время когда отец Лав­рентий молился. Хозяйка и сестры поблагодарили Бога и старца помощника за его святые молитвы».

В 1946 году я работала на производстве уборщицей. Была молодая. И вот директор узнал, что я не являюсь членом ком­сомола. Начал меня агитировать и требовать, чтобы я пода­ла заявление о принятии меня в комсомол. Дескать: «Я тебя жалею, пошлю учиться, выведу в люди и будешь человеком». И так безконечно каждый день, как только я ему попадалась на глаза. Пошла я до отца Лаврентия, в это время он был окружен множеством людей. Я рассказала ему все подробно... И он мне в ответ: «Если тебе еще хоть один раз скажет дирек­тор писать заявление (этим батюшка дал понять, что по его святым молитвам директор больше не будет мне говорить), то ты скажи ему так: «Я же не с рогами», чтобы вписаться между рогатых (это означало, что комсомол — безбожное общество бесовское)».

Я отошла молча. Когда батюшка ушел, меня окружающие люди спрашивали: «Что ты будешь говорить, ведь нельзя так говорить». Я им отвечала: «Я и сама не знаю, что я буду гово­рить». На работе я боялась встречи с директором. Но он мне ничего не сказал и больше никогда об этом не упоминал. Сильны молитвы старца, и так творились чудеса.

Инокиня Анна

Батюшка говорил, что земля Русская никогда, то есть до Страшного суда, не оскудеет великими старцами благочестия, молитвенниками и наставниками, подобно древним.

Схиигумен Херувим Дегтярь

Когда батюшка отец Лаврентий лежал на смертном одре, то пришла проститься с многими сестрами обители игуменья Антония. Все плакали, просили прощения, благословения и святых молитв. Батюшка, обратясь к игуменье Антонии, ска­зал: «Береги своих чад и сестер и люби». И сестрам сказал: «А вы слушайте свою матерь игуменью. Кто не будет слушать, тот повредит спасению своей души».

Во время болезни батюшки отца Лаврентия пришел епи­скоп Иаков и сказал: «Батюшка, Вам нужно принять постриг в схиму». Батюшка ответил: «Нет, святый владыко, пусть будет так как есть». Епископ Иаков отошел от батюшки, со скорбью говоря: «Великий старец, не знаю, почему он отказался от схи­мы? Ведь все старцы великие и подвижники благочестия при­нимали святую схиму. Жаль мне великого старца».

Батюшка заповедал, в случае своей смерти, сразу позвать к себе схимонахиню Гавриилу. В тот же час пришла матушка Гавриила и принесла схиму на распростертых руках. Пришел владыка Иаков, увидев матушку Гавриилу, стоящую и держа­щую схиму на руках, и с удивлением и радостью духовной сказал: «Слава Богу! Батюшка — схимник».

И тут же матушка Гавриила засвидетельствовала, что ба­тюшка давно уже схимник и постриг в схиму совершил свя­щенномученик Пахомий, схиархиепископ Черниговский. Ба­тюшку одели в схиму.

Батюшка жил скромно и смиренно, не говорил, что он схимник, не носил напоказ схиму и никогда на голову не на­девал куколь. Лишь редко кто-то из монахинь говорил вти­хую, что дорогой батюшка — схимник. Батюшка на голове носил всегда клобук.

После блаженной кончины схиархимандрита отца Лаврен­тия игуменья Антония ежедневно до сорока дней служила парастасы и заупокойные литургии. Делала трапезные обеды для странников и богомольцев. Раздавала много милостыни по монастырям и церквам для помина. 7 января по старому стилю всегда в Троице-Ильинском монастыре были парастас и заупокойная литургия по батюшке, совершаемые Черни­говским архиепископом. На поминальном обеде были доб­рые воспоминания о почившем батюшке, рассказывали вла­дыка, игуменья, отец Никифор и отец Антоний. Остальные молчали. Игуменья посмотрела в окно и сказала: «Там ходил батюшка, — и тихо добавила архиепископу Андрею: — Отец Лаврентий архиереев Симона и Иакова называл подвижни­ками и молитвенниками, и еще таковые будут. Но будет в городе Чернигове архиепископ исповедник и будет в России гонение», — и заплакала, и у владыки тоже появились слезы на глазах... И игуменья сказала: «Жду я разгона монастыря, а потом будет расцвет».

Похоронен схиархимандрит Лаврентий в низу Свято-Тро­ицкого собора монастыря в усыпальнице перед гробницей архиепископа Филарета Черниговского, а по сторонам похо­ронены другие архиереи.

На Архиерейском соборе схиархимандрит Лаврентий Чер­ниговский был причислен к лику святых. 9 августа (старый стиль) / 22 августа (новый стиль) 1993 года были открыты святые цельбоносные и чудотворные мощи преподобного и Богоносного отца нашего Лаврентия и перенесены из усы­пальницы Троице-Ильинского монастыря и поставлены в соборе Пресвятыя Троицы бывшего монастыря. Открытие и перенесение святых мощей совершил блаженнейший Влади­мир, митрополит Киевский и всея Украины, со участием преосвященных архиереев.