Бешеная кровь

Атби

Вот такая жизнь — по нему! Много кабаков, много девочек, много выпивки. Свобода! Никто не говорит ему, чего можно делать, а чего нельзя. Ваха с ним общается как с равным, всюду берет с собой, с людьми знакомит. Показывает хорошие, настоящие, дорогие места, куда ходят только состоятельные и уважаемые люди. Он уже видел нескольких депутатов, одного министра, штук пять эстрадных звезд и еще сколько-то тех, кто часто бывает в телевизоре. Это не то что было у него до этого. Не задворки дядиного кафе у дороги, где он сутками, весь пропахший дымом и подгоревшим жиром, ворочал горячие шампуры и пачкался, разрубая мясо, вытирал слезящиеся глаза и таскал на себе мешки с углем, надрывая пупок и собственную гордость.

Таких девочек, каких он видел в последние дни, он, может быть, только по телевизору мог смотреть. А сейчас он их не просто видел. Они прыгали к нему в постель, едва он пальцем успевал их поманить. Или приглашали его к себе, но Ваха, как настоящий друг, его отговаривал. Зачем ехать в чужой дом, если есть свое место? Здесь люди такие, что вместо гостеприимства могут голову отрезать. Чтобы выжить, нужно быть очень осторожным. Не трусливым, а осторожным, осмотрительным и внимательным.

В общем, что и говорить, Атби такая жизнь нравилась. Да и как не нравиться, если люди с тобой добры и уважительны, если ты всегда сыт, если ездишь на хорошей машине и хорошо одет! Он начал думать, как ему закрепиться здесь, как зацепиться за эту жизнь хотя бы на несколько лет. Потому что если не для него, молодого и смелого, то для кого еще такая жизнь устроена? Для его дядей? Для стариков? Так они сидят себе в своих кафе и радуются этому. Конечно, когда он состарится, то ему, наверное, тоже будет нравиться сидеть в четырех стенах и говорить умные слова молодым — таким, как он сам сейчас. Но пока ему требуется кое-что другое.

Вчера вечером они с Вахой привезли с собой шикарную девчонку, которую сняли в ресторане. Подпоили ее немножко, а потом обработали вдвоем сразу. Сначала она пыталась возражать, но он ее быстро окоротил. Он ей показал, кто тут хозяин, мужчина. А потом они ее выгнали. Было уже поздно, он хотел спать, да и Ваха засобирался, говорил, что утром у него дела и надо бы выспаться.

Поэтому он очень удивился, когда увидел его около своей постели. Не пошел он никуда, что ли? Или вернулся потом? Почему-то в куртке и уличных ботинках.

— Вставай. Пошли завтракать.

— Эй! Сколько времени? — спросил полусонный Атби. Вставать ему не хотелось совершенно. Ему хотелось спать и еще пить. С коньяком он вчера, кажется, опять переборщил.

— Двенадцать скоро. Вставай. Дело есть.

— A-а, встаю уже.

Если есть дело, то тогда конечно. Тогда нужно вставать. Он пересилил себя, встал и пошел в ванную.

Завтракать дома они не стали. Всего в десяти минутах ходьбы от подъезда был небольшой ресторан, в котором хорошо кормили. Никаких хлопот, а удовольствия не в пример больше.

— Я сегодня говорил с нашими, — начал Ваха, когда по-утреннему вялая официантка принесла им еду и графинчик с коньяком; голова гудела, как пустой котел, и хотелось снять это напряжение. — Есть нехорошие новости.

— Что случилось? — довольно равнодушно поинтересовался Атби. После рюмки коньяка его настроение стало заметно подниматься.

— Тебе, наверное, придется уехать из Москвы.

— Почему? — нахмурился он. Вот уж действительно неприятная новость!

— Ты только послушай меня внимательно, ладно? Это не мои слова. Это так старшие считают.

— Почему они так считают? Что случилось?

— Ничего пока не случилось. Но им кажется, что ты не так живешь. Что это опасно, и, вообще, тебе нужно заняться делом. Понимаешь меня?

— Я готов заниматься делом! — горячо возразил Атби. К нему начала возвращаться его привычная уверенность в себе. — Пусть только они скажут мне каким.

— Мне кажется, ничего они не скажут, — доверительно сообщил Ваха. И поднял вверх глаза и ладони, как бы обращаясь к Аллаху. Хотя в данном случае этот жест, скорее, следовало бы истолковать как согласие, пусть даже вынужденное, с решением старших. — Все уже решено?

— Не все пока. Но ты сам понимаешь. Слова произнесены вслух.

— Кем?

Ваха укоризненно и в то же время отрицательно покачал головой. Нет, этого он сказать не может и не хочет.

— Я тебе это сказал по дружбе. Как брату. Все бросил и приехал к тебе. Это пока только мнение. Ты понимаешь меня? Я и этого тебе не должен был говорить.

— Да, спасибо тебе. Я этого не забуду.

Ваха отмахнулся от этой благодарности.

— А если я не захочу? Почему я им должен подчиняться?

— Ты, конечно, можешь сам решать. Только… — Ваха ненадолго задумался. — Я не хочу вставать между тобой и твоей родней.

— При чем здесь моя родня? Это они меня сюда отправили, и им пообещали обеспечить мою безопасность.

— В общем… — Ваха заколебался. Потом решительно махнул рукой. — Ты из мертвого правду вытащишь.

Атби едва сдержал польщенную улыбку.

— Ты скажешь тоже!

— Только я тебя прошу. Никому про то, что я тебе скажу. Договорились?

— Хлебом клянусь! — быстро проговорил Атби и для убедительности отщипнул хлеба от лежавшего перед ним на тарелке куска.

— Хорошо. Твой дядя считает, что тебя нужно отправить домой. Только я тебе этого не говорил.

— Я уже пообещал. Но почему?

Ваха пожал плечами.

— Кто знает? Может, считает тебя слишком молодым. Может, просто не хочет, чтобы ты жил здесь, в Москве. А может, у вас с ним какой-то разлад вышел. Кто это может знать лучше тебя?

— Но я ничего такого… Он же сам меня сюда отправил!

— Я просто думаю вслух. Я сам с ним не разговаривал. Ты же знаешь, что мы стараемся лишний раз не показывать людям наши отношения. Опасно. Жизнь такая. Тебе тоже нельзя звонить. Да. Я даже не знаю, кто это сказал. Понимаешь? Это только разговор. — Ваха помолчал и осторожно добавил: — Но ты мужчина. Ты сам можешь решать, как тебе жить.

— Ты прав. Я сам буду решать.

— Но я тебе вот что скажу. Ты только не обижайся. Я просто подумал, что это важно. Ты же знаешь, что я хочу тебе только хорошего. Ты мне как родной брат стал. Да?

— О чем ты?

— Без поддержки родни тебе тяжело будет. Нет, я сам поддержу тебя чем могу. Но… — он развел руками. — Ты должен понять, что у меня тоже есть разные обязательства.

— И что мне делать?

— Это только ты сам можешь решить.

— Я знаю. Но я прошу у тебя совета.

— Если просишь… Хорошо. Я считаю, тебе нужно сделать большое дело. Такое, после которого ты станешь независимым. Тогда ты сам сможешь решать, как поступать и с кем. Тогда с тобой будут считаться. Тебя будут уважать. И никто не станет указывать, где тебе жить и что делать. Вот такой совет.

— Спасибо… Но что это за дело? Мы уже думали с тобой.

— Думали, да. Но все, о чем мы говорили, это мелочь. Тебе нужно срочно большое дело. Не на тысячу долларов, не на десять и даже, наверное, не на сто.

— Да ты что?! — Атби вытаращил глаза. Названная цифра его поразила. Он был не против заиметь такие деньги. Но чтобы срочно?

— Ты просил у меня дать совет — я дал.

— Я понял, спасибо. Но как? Понимаешь, я просто не знаю. То есть… Пойми, если бы я знал, то давно уже…

— Это только так кажется. Подумай хорошенько. Сегодня подумай, завтра. Время пока есть.

— Легко сказать.

— Сказать тоже не всегда легко, — назидательно произнес Ваха. — Ну, мне пора идти. Вечером увидимся.

Ваха встал и легкой походкой вышел из ресторана. Счастливый человек! У него нет таких проблем. А тут — сто тысяч! И даже больше. И главное, родные его хотят из Москвы отправить. Домой, на Кавказ. Нет, туда ему совсем не хочется. То есть… Нет, не хочется. Если бы они ему сами сказали, что, мол, родственник, так и так, есть проблемы, нужно сделать так и так, потому что это всем нам нужно, всему роду, то тогда — какие могут быть разговоры! Он с младенчества знал, что родня — это все. Без родни никуда. Но разве это родня, если они начинают за его спиной с другими говорить о нем? Судьбу его решают. Отправляют назад, в нищету. А сами миллионами ворочают.

Внезапно его как током ударило.

Миллионы!

Это то, про что Ваха говорил. Не сотни тысяч, а больше. Больше!

Он выпил коньяку, смывая им нахлынувшее наваждение. Деньги, очень много денег. Пусть они не сразу будут в аккуратных пачках, перехлестнутых ровными банковскими бумажками. Пусть вначале они будут в виде пакетиков с белым порошком. Много пакетиков. Больших полукилограммовых пакетов, плотно заклеенных широкой липкой лентой, которые можно легко расфасовать на маленькие пакетики. Или продать так, оптом. У Вахи должны быть люди, готовые это купить. Эх, зря он так рано ушел. Дела у него какие-то появились…

Он заказал еще коньяк.

Нет, он просто сошел с ума. Это же его родня. Они приняли его, спрятали, крышу дали над головой. А теперь вот в Москву отправили. Не домой отослали, не выгнали, а сюда, к друзьям, определили. То есть поступили по-родственному.

С коньяком думалось легче. Он плотно поел, без интереса поглядывая на редких посетителей.

Те деньги, какие он привез с собой в Москву, потихоньку таяли. Еще хватит пожить, но надолго ли? По его подсчетам, на пару недель той жизни, что ему так нравится. А дальше нужно решать. Ваха ему довольно внятно намекнул, что жить за его счет не удастся. Это, в общем, понятно. Хотя…

Нет, он не может вот так все решить. С ходу. Один. Мало ли что говорит Ваха. Может, он что-то просто не понял. Не разобрался. Атби должен сам поговорить с родней. Сам все выяснить. Если они хотят его предать, бросить, то он должен это сам услышать. Вопрос слишком серьезный, для того чтобы решать его с ходу и с чужих слов. Даже со слов Вахи, не верить которому нет оснований.

Он бросил деньги на стол и, не дожидаясь официантки, которая направлялась к нему с другой стороны зала, поднялся. Он, кажется, нашел решение. Простое — как горох. Но сейчас, когда он выпил, не хотел форсировать события, не хотел начинать действовать.

Атби вернулся в квартиру и лег, пытаясь заснуть, но максимум, чего удалось добиться, это иногда погружаться в беспамятство, заполненное какими-то смутными полуснами-полувоспоминаниями, а потом выныривать в залитую солнечным светом комнату, который проникал сквозь его смеженные веки. Но он лежал и ждал, терпеливо ждал, когда придет Ваха и поможет ему осуществить то, что он придумал. Когда спать уже не было сил, он лег на спину и, глядя в потолок, заново обдумывал свой план и строил предположения о том, как будут развиваться события в том или ином случае.