Бешеная кровь

Олег Самсонов

Первое, что он понял, это то, что опоздал. Сначала мелькнула мысль — московский РУБОП. Или ОМОН. Или другое силовое подразделение, решившее покончить с наркоторгашами. И, честно говоря, испытал облегчение. Такой поворот событий разом решал многие проблемы, вставшие перед ним.

Он просто отскочил в сторону и, пока суд да дело, решил унести ноги. Возможность для этого была.

Но уже следующие несколько секунд показали, насколько он был не прав.

Подкатившая команда действовала не по-милицейски. Никаких «Руки вверх!» или «Стоять!» не было, как не было и предупредительных выстрелов в воздух. Все выстрелы были по целям.

Нападавшие действовали быстро и с ходу подавили Тархана и его людей преимуществом в огневой силе и внезапностью атаки. Олегу было хорошо видно, как сразу упал один из боевиков Тархана, а по меньшей мере еще один был ранен. События развивались совсем не так, как он предполагал, так что следовало подстраиваться под них. А когда в одном из нападавших он, к своему удивлению, узнал Атаби, то вообще передумал уходить.

Он отскочил к первому корпусу и, присев на корточки около стопки старых, поломанных деревянных поддонов, от которых воняло прогорклым жиром, достал телефон и еще раз позвонил Виктору.

— Мы опоздали! — выпалил он, не отрывая взгляда от развернувшейся перед ним битвы.

— Говори спокойнее. Что, кто и как.

— Тут уже разборка. Е-мое! — воскликнул он, когда шальная пуля выщербила бетонную стену в полуметре от его головы и острая каменная крошка царапнула по шее. — Убьют еще!

— Держись. Я уже скоро. Все!

Олег недоуменно крякнул. Как скоро? Чего скоро-то? Витька еще дома сидит — он же ему по домашнему звонил. И уже скоро. Ну, блин!

Тут же, не отрывая пальцев от кнопок телефона, он набрал номер этого… Ну как, черт, его? Шмаля! Вот имена-то. Шмаль, Шур… А тут еще стреляют. Он смотрел, как с дебаркадера падает погрузчик, ударяется об асфальт и с него сюрреалистическим фейерверком сыплются говяжьи туши, поистине адским градом осыпая машину, из которой выскочил Атаби и еще один, с лету закатившийся под днище рефрижератора. На секунду грохот, созданный соприкосновением мороженых туш с корпусом автомобиля, перекрыл звуки выстрелов.

— Это Самсон.

— Кто?

— Конь в пальто! Самсон! Дуйте сюда! Тут ваш черненький.

— Кто?

— Слушай, ты, идиот! Отдай трубу Шуру. У него хоть слух получше.

— А, я понял. Едем.

— Стволы, блин, готовьте! Тут настоящая война!

А потом он просто смотрел. Нападавшие явно побеждали. Их вооружение было лучше, и действовали они решительнее и явно профессиональнее. Одного положили, но это не произвело на них большого впечатления. Вряд ли они вообще обратили на это внимание в горячке боя.

А потом он увидел, как тот, что закатился с самого начала под фуру и пару раз пальнул оттуда по направлению дебаркадера, начал потрошить валявшуюся тушу и с победным видом выудил оттуда кусок пластика. Теперь стало все ясно. Он нашел наркоту. Значит, Витькины выкладки чего-то стоили. Олег до последнего сомневался.

Сунув руку в карман, он перевел предохранитель «парабеллума» в боевое положение. И тут увидел, что вышедший из ворот холодильника Атаби его заметил. И не просто, гад, заметил, а заинтересовался.

Он встречал такое. Не так часто, но встречал. Ослепленный недавно пролитой кровью, им лично пролитой в том числе, опьяненный ощущением победы и собственного всемогущества, на какое-то время становится, как ему кажется, почти всемогущим. Это хорошо иллюстрировали еще в Древнем Риме, когда возвращавшимся победителям строили триумфальные арки и, встречая их лавровыми венками и радостными воплями, преклонялись перед ними, почти сдавались, аллегорически повторяя, наглядно повторяя недавнюю победу, где поверженные враги стояли на коленях, униженно прося пощады, демонстрируя свое смирение и покорность соответствующими позами и мимикой.

Да вот хрен ему!

Чтобы он пресмыкался под обожравшимся кровью мальчишкой? Ошалевшим, пьяным от кажущейся ему вседозволенности? Хватит, пробовали. К тому же у него появилась идея. Почти нереальная, только шанс, но тем не менее.

Олег встал, стараясь выглядеть спокойным. Почему-то вспомнилась строчка из старой песни. Даже не строчка, а всего несколько слов: «Нужно быть спокойным и усталым». Или как-то так. И даже название той песни всплыло. «Надежда». Вот именно что надежда. Ничего другого не остается. Где там эти Шмаль да Шур?

Он смотрел на приближавшегося к нему юнца с пистолетом, с раздувавшимися ноздрями и полусумасшедшим взглядом убийцы. Тот шел на него, сверля глазами. Олег буквально чувствовал, что тот хочет его испугать. Нет, не просто испугать, а заставить опустить взгляд, согнуться, может быть, даже упасть на колени. Даже пистолетик продемонстрировал, когда понял, что одними гляделками он не управится.

Метра за два тот остановился. Теперь все. Приехали. Понял пацан, что не его эта игра. Тут уж не до выяснения, кто кого. Тут стрелять нужно. И ведь как упирается! Не обернулся даже на своих корешков-подельников, довольно-возбужденных вываливших на дебаркадер.

И тут Олег его обманул. Переиграл. Многим таким приемам его учили. Заставляли повторять до седьмого пота, до оскомины, насилуя тело и психику. Но выучили.

Он сделал крохотный шажок вперед, улыбнулся, глядя через плечо, за спину этого урода, как будто увидел хорошего знакомого, и протянул руку, вроде как для приветствия. Он видел, как напрягся один из стоявших на дебаркадере боевиков, направляя в его сторону автомат. Но так, без особой агрессии. С такого расстояния тот не мог толком разобрать, к кому обращен этот жест. Вполне возможно, что и к подходившему юнцу.

И парень купился. Он замер и потом оглянулся. Кого уж он думал там увидеть — Бог весть. Для него, для самонадеянного и неискушенного, разделявшие их два метра, пистолет в руке и находившиеся за его спиной вооруженные боевики считались, наверное, надежной гарантией. Не угадал! Таким играть в азартные игры противопоказано — продуют.

В два стремительных прыжка Олег смял разделявшее их расстояние и, перехватив державшую пистолет руку, развернул парня и взял его за горло на локтевой сгиб, одновременно ударяя под коленный сгиб, усаживая вниз, на асфальт, и приседая сам, лишая противника возможности активно сопротивляться и закрываясь им, как щитом.

— Ствол бросай, — сказал он в близко расположенное ухо.

— Я тебя…

Олег покрепче сдавил шею, глядя на дебаркадер, где уже заметили неладное. Пистолет с металлическим лязгом упал, и Олег завернул освободившуюся от оружия руку за спину ее владельца. В горячке он сделал это несколько резко, так что пацан взвыл от резкой боли. Да ничего, потерпит.

Зафиксировав завернутую руку собственным телом, прижавшись к спине так тесно, как это могут себе позволить лишь любовники и борцы, он достал из кармана пистолет. Тот самый, переделаный под мелкашку газовый. Со стороны, конечно, не определить, что оружие так себе. Тем более против автоматов, которые развернулись в его сторону.

Незнакомый ему парень, до этого руководивший разделкой туши и теперь рассматривавший лежавший у его ног плотный, словно раздутый, мешок черного пластика, обернулся и рухнул за замороженные останки бычка. И заорал:

— Стрелять!

Первая неуверенная автоматная очередь прошла высоко и быстро оборвалась — в магазине кончились патроны. Не дожидаясь продолжения, Олег, не целясь, дважды выстрелил, чем вызвал короткое замешательство среди боевиков. Прошла секунда — не больше, и они уже попрятались. За колоннами, за железным погрузчиком, валявшимся вверх колесами, из-под которого вытекала кислота из батарей.

Снова наступил короткий момент замешательства. Олег полностью закрылся обмягшим телом. Достать его было невозможно. Разве что снайперу. На его взгляд, ситуация сложилась патовая. Ну не будут же они садить по своему!

Однако он ошибся.

Из-за говяжьей туши показалась рука с пистолетом. Прозвучало три выстрела подряд. Стрельба вслепую — и, конечно, мимо. Близко, но мимо. А потом какая-то команда на чужом языке. И на Олега обрушился шквал пуль.

То есть, конечно, на его щит, на парня, которого он держал перед собой. Звери! Ради спасения своих шкур они не пощадили своего.

Не жалея патронов, он наугад, по направлению, расстрелял всю обойму, чувствуя, как тяжелеет тело, которое ему теперь приходилось удерживать. Веселая картина! Один стреляет из-за туши, другой из-за трупа! Одно другого стоит.

Выпустив из руки пистолет, Олег перехватил агонизирующее тело другой рукой, одновременно пытаясь переместиться в сторону. Сейчас он был как в тире! В умиравшего парня шмякнулось еще две пули. А может быть, он уже и умер. Только кровь пока хлещет.

Пригибая голову, Самсонов достал «парабеллум», и тут услышал новый звук. Знакомо затукал ПМ, а сразу вслед за ним еще какой-то пистолет.

Олег, прячась за мертвое тело, выглянул.

Шмаль да Шур.

С двух сторон дебаркадера они садили пуля за пулей в боевиков, не ожидавших такого развития событий. Не сказать, чтобы ребята обладали снайперскими навыками, но щедрое расходование боеприпаса сделало свое дело.

Олег отпустил мешавшее ему мертвое тело и стал прицельно, предельно неторопливо стрелять.

Кто и кого поразил — не поймешь. Стреляли все. На короткое время сложилось такое впечатление, будто взвод вышел на стрельбище и одновременно пытался поразить мишени, хотя стрелявших стволов явно не хватало до штатного состава взвода. Просто относительно небольшое пространство, зажатое бетонными стенами, создавало многократное эхо, повторявшее и усиливавшее каждый выстрел.

Прошло секунд десять — вряд ли больше, — и Олег с замешенным на омерзении удивлением увидел, что получилось. Шур стоял, щеря зубы, с пистолетом в руке, и хищно озирался, мелко, рывками, поворачивая голову в разные стороны. На дебаркадере корчился черноволосый парень, пытаясь через кожаную куртку впихнуть в себя разорванные внутренности. На багрово-желтой говяжьей туше лежал, раскинув руки, человек, отсвечивая в сторону Олега ранней лысиной. Около помятой машины скрючился еще один, поджав ноги почти что к подбородку. Из полиэтиленового мешка тонким водопадом лилась струйка белого порошка, осветляя замерзшие мышцы убоины. Коротко стриженный Шмаль сидел, зажимая простреленное бедро рукой с зажатым в ней пистолетом. Белый, как замороженное сало, мужчина в синей спецовке лежал, прижавшись к туше, и закрывал голову широким топором.

Совершенно не к месту Олегу вспомнился Дюрер. Тот любил писать такие сцены.

Откуда-то издалека раздался перелив тревожной сирены.

— Ходу!! — заорал Шур. — Менты!

И первым бросился в сторону — совсем не туда, где были ворота. Шмаль, кривя лицо, поднялся, и заковылял следом. На его штанине расползлось темное пятно.

Шур, подскочив к исходившему порошком мешку, тремя пальцами подхватил ослепительно-белое вещество и, явно глумясь, жестом сеятеля бросил его перед собой на мерзлую тушу.

И тут Олег впервые за последние минуты растерялся. То есть он просто не поверил своим глазам. Такого не могло, не должно быть!

К нему шел Виктор. С серьезным лицом, какое бывает у директоров во время обхода своих владений, и невозмутимо смотрел на все это месиво, на эту бойню, где еще теплые человеческие тела перемешались с морожеными говяжьими тушами.

Шур осклабился, поднимая пистолет. Ну крови ему хотелось! И это бред, морок, фантом какой-то, пустынный мираж, но Витька выстрелил раньше, чем шустрый Шур успел поднять ствол. Краем глаза, удивленный, просто пораженный, Олег увидел, как Шмаль, забыв про свою рану, поднимает руку. И почти не целясь, не жалея патронов, Олег выпустил в его сторону три или четыре пули. А может быть, и пять. Он не считал. Вопреки всем вколоченным в него правилам.