Бессердечное небо

Джеральдина

Я расхаживала по комнате, размышляя о смысле всех вещей, постукивая рукой по теневой подзорной трубе, наслаждаясь удовлетворенным стуком, который издавало глазное яблоко внутри нее каждый раз, когда я достаточно сильно трясла.

Это коварное чудовище уже трижды пыталось вползти мне в лицо, пока я пытался сдержать его в этом ночном железе — металле, специально созданном для того, чтобы вредить Нимфам, нацеливаясь на тени и сводя их на нет, — но теперь, когда я обуздала его, мне нечего бояться.

И все же это не приблизило нас к цели, и я взяла на себя это испытание, поскольку в глубине души знаю, что, если мы не преуспеем в этом деле, то никогда не выиграем эту войну.

Нам необходимо нащупать липкими пальцами карту шпионажа, чтобы с ее помощью выследить разломы. Но эти проклятые штуки в настоящее время встречаются реже, чем матка Дракона, и известно, что их существует всего пять штук, и все они принадлежат ФБР и тщательно охраняются.

Одна мысль об этих подлых Даниэлях заставляет мой котелок кипеть от осознания того, что они по-прежнему подчиняются этому лживому ничтожеству королю и выполняют его приказы, какими бы гнусными ни были его намерения. Они действительно заставили меня зашевелиться, и я полна решимости при первой же возможности выхватить одну из этих карт шпионажа прямо у них из рук.

Проблема заключается в том, что дорогой, милый, хлопотливый Габриэль успел увидеть только одну из карт, которая хранится в главном подразделении ФБР, и каждый план, который мы придумывали, чтобы завладеть ею, заканчивался тем, что он предвидел наш провал. И смерть. Много смерти. Честно говоря, маленький ореховый кекс выглядел весьма потрясенным такими видениями, и я настойчиво посоветовала ему прилечь, чтобы успокоиться, на что он ответил отказом. Но он действительно стал похож на мокрую Салли, и мне нужно было, чтобы он ушел, так что я все равно отправил его восвояси.

На самом деле это оказался большой волосатый орех Дракона, который нужно расколоть, и я просто жаловалась на время, которое мы теряем, пытаясь придумать план, который бы не провалился.

Раздался стук в дверь, и я вздохнула, открывая ее и бросая подзорную трубу на плед, глазное яблоко подпрыгнуло в ней, как влажный шарик для пинг-понга в сушильной машине.

— Привет, сладкоежка, — добродушно сказал папа, постучав костяшками пальцев по моему подбородку. — Ты готова?

— О, небеса, помилуйте, — вздохнула я, но все равно последовала за ним в коридор. Потому что, возможно, мне и не удалось заполучить в свои ловкие руки карту шпионажа, чтобы помочь королевам обнаружить теневые разломы и свалить эту коварную крошку Лавинию, но я могу загладить свою вину. Хотя признаться самой себе, не горю желанием это делать.

Папа взглянул на меня краем глаза, пока мы шли, его оценивающий взгляд заставил меня заерзать, и я споткнулась о собственные ноги, спасло меня от падения на петунию только то, что он поймал мой локоть и поставил меня на ноги.

— Знаешь, если эта помолвка больше не устраивает тебя… — начал он, но я прервала его вздохом.

— Милый соркрут, что натолкнуло тебя на эту мысль? — ахнула я.

— Я ведь не слепой, милая, вижу, как ты смотришь на Ригеля, и знаю, что у него подлое мнение о троне, но, возможно, это не так уж и важно. Ясно, что наши дамы взойдут на престол независимо от этого, и когда он будет усмирен сладкой и суровой рукой судьбы, он может стать подходящей парой для тебя.

— А как же Джастин? — воскликнула я. — Бедный, милый, глупый Джастин, которого так несправедливо обвинили? Что я за леди, если не вернусь к нему сейчас, после всего, что он пережил?

— Попкинс…

— Нет. Я не могу колебаться в этом вопросе, — твердо ответила я, хотя моя нижняя губа немного дрогнула, и когда мы свернули в туннель, где находилась камера Джастина, он оставил эту тему, как лист в колодце.

Не только мои собственные женские капризы удерживают меня от этой помолвки, но и моя дорогая мама. На смертном одре, когда жестокий и вечный Фейтис обглодал ее кости и унес ее от нас на крыльях звездного ночника, она просила меня всегда держать свое слово. Ибо в глазах моей милой мамочки не было ничего хуже, чем язык, который в задумчивости говорит об одном снежном колокольчике, а потом выбирает другой. Она была воплощением верной, преданной женщины, моей путеводной звездой на протяжении всех лет, прошедших с тех пор, как она перешла за Завесу в объятия наших сиятельных вершителей судеб. И если я откажусь от своего слова, данного Джастину, что она подумает обо мне?

Папа поспешил вперед, отперев дверь в камеру и выпустив Джастина, извиняясь перед ним и объясняя тот факт, что было обнаружено еще одно тело, в то время как я затаилась в подворотне, словно пук, который никто еще не заметил. Но когда его взгляд встретился с моим, я поняла, что его настигла вонь предательства.

— О милые саламандры, — проговорила я. — Сможете ли вы когда-нибудь простить меня за то, что я считала вас способными на такие отвратительные и жестокие поступки?

Брови Джастина удивленно изогнулись, его простое лицо выражало замешательство, когда он оказался на свободе, папа снял ограничивающие магические наручники, которые использовались для его сдерживания, с помощью ключа из кармана.

— Вы поймали настоящего преступника? — спросил он, не отвечая на мой вопрос, и я позорно вдохнула, покачав головой.

— Чего мне стоит заслужить твое прощение? — взмолилась я, и он слегка покраснел, когда его взгляд упал на щедрость моей груди, давая мне понять, что он желает плотского вознаграждения.

— Рогалики! — крикнула я, да так громко, что папа чуть не упал, а Джастин вздрогнул. — Этому человеку нужны рогалики, хотя я никогда не видела человека, нуждающегося в них.

Я резко повернулась и поспешила прочь, слыша шаги Джастина, преследующие меня, а мои уши пылали от ужаса перед перспективой позволить ему поливать мой газон.

Я бежала, как павлин по теннисному корту, ведя его к столовой, где прокричала всем присутствующим, чтобы они аплодировали ему и извинились за то, что когда-либо сомневались в его несгибаемом сердце, а затем скрылась в толпе на кухне.

Всхлипывания застряли у меня в горле, когда я начала готовить тесто, месила его, как ящерица на перекати-поле, пытаясь создать свои фирменные рогалики. Но сегодняшняя партия наверняка окажется неудачной. Потому что мои слезы добавят больше соли, чем барракуда с сыпью на заднице, и не найдется ни одного Фейри, который бы их съест и не узнает правду в кратчайшие сроки.

— Джерри?

Мое сердце замерло при звуке этого голоса, и я резко вдохнула, застыв на месте и размышляя, не вызвала ли я в своем сознании мысль о нем.

— Джерри, поговори со мной.

Я почувствовала его у себя за спиной еще до того, как он прикоснулся ко мне, его руки нашли мои предплечья и скользнули вниз по коже, пока его пальцы не встретились с моими, и он начал вести меня в танце замешивания теста.

— Я чувствую, как разбивается твое сердце, — прошептал он мне на ухо, и я снова зарыдала, закрыв глаза и прислонившись к нему, сосредоточившись на ощущении теста между нашими пальцами и его груди, прижатой к моей спине.

— Кто я такая, если не леди своего слова? — спросила я, ощущая тепло его дыхания на своей шее, словно перышко с рассветным хохолком, кружащееся в воздухе.

— Ты — Джеральдина Грас, — ответил он. — И ты для меня, блядь, все.

При этих словах мое трепещущее сердце свободно упало в глубины души, и я разбилась перед ним, как яйцо, расколовшееся на части и открывшее ему вид на мои желчные внутренности.

— Но ты — хам, а я — леди, — вздохнула я. — Мы так же маловероятны, как рыба и одуванчик в поисках истинной любви.

— Ну, эта рыба отрастит ноги и выползет из воды, чтобы сидеть с тобой, одуванчик.

Мое горло перехватило, а пальцы замерли на тесте.

— А что, если подует ветер и мои семена взлетят? — пробормотала я.

— Тогда я отращу крылья и последую за тобой на Луну, — ответил он. — Потому что ничто в этом мире не значит для меня больше, чем ты, Джерри. И нет никаких различий, которые мы не сможем преодолеть, чтобы быть вместе.

Я повернула голову, мои глаза расширились и наполнились слезами, которые открыли взору его красивое лицо.

— Тогда встретимся на Луне, — вздохнула я, соглашаясь на то, чего, как знаю, не должна делать, и разомкнула губы для ласк его рта. Возненавидит ли меня за это мама, проклянет ли она мое имя один, два, три раза за Завесой и назовет ли она меня треплом?

Он поцеловал меня так, словно я была мотыльком, танцующим на легком ветерке, а я поцеловала его так, словно он был мангустом, который просто нуждался в любви.

Это было сладко, честно и полностью наше, и когда наши руки вернулись к замешиванию теста, я погрузилась в ритм процесса выпечки, и вместе мы сделали самые масляные рогалики, которые я когда-либо делала, которые мы съели вместе вдали от толпы. И ни одна крошка не была предложена тонким губам Джастина.