Безопасное место

Свои потери я оценил, только когда мы перешли проспект и свернули за первый угол; только тогда мной перестали двигать спешка, возбуждение и шок от случившегося.

Во рту был привкус крови, а нижняя губа болела, как и вообще вся челюсть. Щенок здорово меня припечатал. Я ощупал рот языком и обнаружил, что мой худший страх, мой вечный ночной кошмар сбылся: внизу оказалась теплая ямка — язык почувствовал на месте левого бокового резца десну. Взгляни, вот. Смотри на эту щель и смейся, урод. Вот тебе и карма, про которую любит говорить Моника. Космическая справедливость. То, что ты делаешь, к тебе возвращается. То, что ты отнимаешь у другого, отнимут и у тебя. Зуб за зуб. Но меня карма все время бьет рикошетом, я получаю ее удары по наследству. Этот предназначался тебе, но, как и все остальные, ты перенаправил его в лицо мне.

Зуб, черт побери, чертов зуб! В голове мгновенно мелькнула мысль: во сколько он мне обойдется? В какой клинике его можно вставить задешево?

Я не могу продавать безопасные места с помятой улыбкой. Смейся, урод, смотри на меня и смейся целыми зубами, которые тебе каждую ночь помогает чистить милая Юлиана. Она водит твоей ручонкой, чтобы ты не пропустил ни один уголок рта, и подбадривает тебя словами: «Хорошо, родной, открой ротик широко, делай вот так, очень хорошо, хороший мальчик, какие у тебя чистые зубки».

— Мы должны за ним вернуться, — сказал Сегис, увидев мое потрепанное лицо и щель на месте выбитого зуба. Благие намерения и юношеская незамутненность сознания подталкивали его к тому, чтобы возвратиться на место происшествия, подобрать мой зуб, положить его в молоко или в слюну во рту (этот совет он прямо там же и загуглил), пойти в неотложку и поставить его на место, если еще не слишком поздно. Дурость, конечно: идея вернуться, чтобы мне выбили оставшиеся зубы, была так себе. Но я не стал гасить в мальчике этот порыв: в нем говорила любовь, готовность рискнуть ради отца, ради отцовского зуба. Он побежал, и я побежал за ним. Мы были как два героя на самоубийственной миссии: если проигрывать, то с честью, а не трусливо сверкая пятками; мы вернемся, найдем мой зуб среди мусора и сразимся со всеми, кто встанет у нас на пути; мы выйдем из этих джунглей с резцом в кулаке, как с алмазом, даже если взамен потеряем остальные зубы. Меня распирало от возбуждения, и я вел себя не очень-то ответственно.

Мы перебежали проспект в обратную сторону, мимо малодушно мчащихся машин; перескочили через мусор, как будто под нами раскинулось минное поле, и прокрались по первой улице вдоль стены, словно нам грозили выстрелы из заколоченных окон; потом спрятались от проезжавшей машины за колонной и наконец нашли нужное место. Взволнованные, почти пьяные, мы попытались реконструировать сцену и четко определить, где стояли, в какой точке я получил удар, в какую сторону зуб мог вылететь изо рта. Надо было нас видеть: оба присели на корточки и принялись искать крупицу в мозаике из битого стекла, всякой грязи, кусков асфальта и известки. Сегис принял за мой зуб какой-то камешек и начал настаивать, чтобы я открыл рот для сравнения, даже пригрозил вставить его мне в десну, когда я заупрямился.

— Может, ты его просто проглотил? — удрученно спросил он в конце концов.

— Тогда мы получим его чуть позже, — пошутил я.

Это нас рассмешило, мы надрывали животы; каким чудом был этот смех — смех облегчения, бесстрашия, смех неудачников, отца и сына. Сегис пошутил, что нашел зуб какого-то другого отца, который пытался защитить своего сына в том же месте; если бы мы нашли этого отца, то отвели бы его к дантисту и воссоединили со своим зубом. А я ему ответил, что мы могли бы пойти в клинику «Улыбнись!»: говорят, там хорошие цены. Мы так хохотали, что рисковали привлечь зомби. Поэтому я вздрогнул, когда за спиной послышались шаги, хруст гравия и стекла, и обернулся с мыслью, что мы облажались, что мы вошли в логово волка дважды и теперь потеряем больше одного зуба.

Я обернулся, по инерции все еще смеясь, но мое тело уже напряглось и запустило реакцию «бей или беги». За нами стояла девушка, и стоило мне только заметить браслет у нее на запястье, как я почувствовал глубокое облегчение. Еще никогда встреча с кем-то из кувшинщиков не приносила мне столько радости.

— У вас что-то случилось? — спросила девушка с удивлением. Как-никак на земле посреди джунглей сидели мужчина в пиджаке и галстуке и мальчик в форме частной школы, и оба надрывались от смеха.

— Мы ищем зуб, — сказал Сегис. Ему хотелось шутить и дальше, а я приоткрыл было рот, чтобы показать щель и отек, но смеяться уже не мог. Губа, десна, вся челюсть болели все сильнее и сильнее. От мыслей о стоматологе становилось еще хуже: сколько дней придется проторчать в клинике, чтобы подготовить имплант, во сколько мне это обойдется. Так и подмывало спросить: «А у кувшинщиков, случайно, нет своих стоматологий?» И вдруг, словно весь адреналин вытек через щербину, через открытую десну, меня накрыла пустота. Героический порыв испарился — вернулись боль и уныние из-за всего случившегося: через двадцать четыре часа Сегис должен был заплатить долг, я отдал ему деньги, которые у меня могли потребовать обратно, перед этим банк отказал мне в финансировании; к тому же лечение гребаного зуба будет стоить как крыло от самолета. Мне захотелось расплакаться — кажется, я и расплакался, все еще смеясь, точно какая-нибудь зловещая маска.