Перед банком я проверил на телефоне, где ты теперь, и набрал Юлиану. Ты несся на всех парах, она мне это срывающимся голосом подтвердила:

— Я еле за ним поспеваю, таким я его никогда не видела. Откуда у него только силы идти так быстро и вырываться каждый раз, когда я его торможу, чтобы его не сбили. А взгляд у него какой…

— Что с ним? — спросил я выжидающе, не зная, стоит ли беспокоиться.

— Как будто это не он, как будто он одержимый, просто смотрит перед собой и идет вперед. Когда я маячу перед ним, он меня даже не видит.

— Оставайся с ним.

— Боюсь, он от меня убежит.

Ты сильнее него, Юлиана, не так уж это и трудно. Не отступай от него, и осторожно на перекрестках, — сказал я так, будто расстроюсь, если тебя, точно какую-нибудь бродячую собаку, собьет автобус. Да-да, сегодня мне все равно; если сегодня тот день и по дороге тебя успеют переехать…

Если верить локатору, от дома ты шел почти по идеальной прямой — с нее тебя не сбивали ни повороты, ни смена улиц, ни препятствия под ногами. Я увидел, как мигающая точка рисует синим твой маршрут на карте, почти три километра напрямик в восточном направлении, — и вернулся к своим утренним мыслям: представил, как ты тоже прокладываешь себе путь под землей, хоть и не гребя и не следуя за течением, а, как свирепый крот, экстренно копая руками, ногтями, зубами тоннель, пока тебе не откроется заброшенное логово, забытое укрытие, зарытое сокровище.

— Оставайся с ним, — наставлял я милую Юлиану. Бедную Юлиану, которая терпит тебя уже больше года — поднимает с постели, укладывает спать, умывает, одевает, кормит, завязывает тебе шнурки, держит тебя за руку и обнимает, когда ты плачешь, и, возможно, оказывает тебе еще какие-то знаки привязанности, которых я не видел, а в ответ получает твое ворчание, твои безобразные оскорбления, толканье, царапанье и кусание, твои нападки каждый раз, когда, проснувшись, ты требуешь, чтобы тебя выпустили, и борешься с замком, и по моим указаниям она его открывает, и выходит за тобой, и тормозит тебя на перекрестках, и на протяжении многих минут и километров сопровождает твой безумный марш, пока вдруг, после очередного шага, твоя энергия не иссякает, или не выключается магнит, который тащил тебя вперед, или в твоем мозгу не гаснет маленькая вспышка воспоминания, побуждающая тебя пересечь полгорода и оставляющая после себя дыру. И ты замираешь посреди улицы, сломленный и растерянный. Не в силах шагать дальше, ты позволяешь себе сесть в такси и снова становишься смирным на недели, а то и на месяцы, будто копишь силы до того дня, когда неизвестно какая искра в твоих нейронах вспыхнет опять и ты возобновишь свою гонку — не то поиск, не то побег.

Но сегодняшняя прогулка казалась другой, или, может, это мне так хотелось, мне так было нужно.

Я стоял у дверей банка, и стоило мне только закончить разговор с Юлианой, как раздался еще один звонок: Моника. Какой контраст — любящий голос Юлианы и сухость Моники, от которой больше месяца не было ни слова — ни устно, ни письменно. Которая звонит мне только тогда, когда Сегис попадает в очередную передрягу. Так было и сейчас:

— Тебе придется сходить в школу, сейчас же.

— Доброе утро, Моника.

— Звонил директор, он тебе все объяснит. Я на совещании.

Я хотел было ей сказать, что вхожу в банк, что моя встреча так же важна, как и ее совещание, в которое я вообще не верю, но она уже повесила трубку и выключила на телефоне звук, ну или просто не стала мне отвечать, чтобы я не уличил ее во лжи и не смог с ней ни о чем договориться.

Вот с таким настроем я, представь себе, вошел в банк. На часах не было и одиннадцати утра, а день уже принес слишком много эмоций. И то ли еще будет.

Я направился прямиком к столу Роберто, и он поприветствовал меня с той коммерческой улыбкой, которая вызывает у меня гадливость, потому что я сразу вижу себя со стороны. Я попросил отвести меня к его начальнику — при мне были новые документы для дела.

Его начальника, конечно же, не оказалось на месте, и сегодня его не ждали, но я мог оставить бумаги ему, Роберто, он обещал занести их при первой же возможности. Я мог ему доверять, он собирался биться за мое финансирование, поскольку мы были в одной команде.

— Пожалуйста, Роберто, многое поставлено на карту, мне нужна эта кредитная линия, и она нужна мне сейчас. — Я старался не выглядеть отчаявшимся человеком (нет ничего хуже, если хочешь добиться от банка своего), но я и правда был в отчаянии, причем полном, и, наверное, в случае отказа согласился бы и на льготу, поэтому я рухнул в кресло перед ним и ослабил поводья. — Ты не можешь со мной так поступить, ты не хуже меня знаешь, что это стоящее предприятие, неудача исключена, рисков нет, дело продвигается полным ходом, смотри, я собрал сотню подписей и заключил пятьдесят договоренностей, а у этих ста пятидесяти семей есть друзья и соседи, которые тоже скоро захотят себе то же самое и расскажут об этом другим, и все это быстро станет социальным феноменом, о нас заговорят в новостях, даже на рекламу не придется тратиться, кто же захочет остаться без собственного убежища, ты только послушай, есть миллионы, десятки миллионов семей, готовых заплатить чуть-чуть, всего ничего, цену двухнедельного пляжного отпуска или приема у дантиста, заплатить эти смешные деньги за безопасность, полную безопасность, абсолютную безопасность, а еще — это важно не меньше — за то, что до сих пор считалось привилегией немногих, роскошью, точно так же, как в прошлом это было с возможностью летать на самолете, иметь компьютер, путешествовать за границу или ослепительно улыбаться (о зубах я упомянул дважды, извини). Послушай меня внимательно, Роберто, это первая удачная идея за всю мою жизнь, это прекрасная идея, она настолько великолепна, что будто бы и не я ее придумал, и вот что я тебе скажу: если за нее возьмусь не я, ее перехватит кто-нибудь другой, потому что спрос есть и он огромен, он не перестанет расти, таков уж дух времени, на эту идею работает все, — какие новости за сегодня, за любой день ни возьми, какой фильм или сериал за последний год ни глянь, все работает на нее, это самая крупная рекламная кампания в истории, и при этом она не стоит мне ни цента. Но заранее знаю, что произойдет в итоге: другие перепрыгнут через меня, через мой труп, те, кто вечно паразитирует на чужих идеях, более платежеспособные субъекты, с внушительной деловой мускулатурой, которых примет твой начальник или начальник твоего начальника, начальник начальников и которым вы дадите неограниченную кредитную линию. Послушай меня, Роберто, и, пожалуйста, смотри мне в лицо, пока я с тобой говорю: я не хочу платить цену первопроходца, не хочу разбиться и расчистить место для других, чтобы другие пришли и сняли урожай с моих посевов.

Сам видишь, меня несло, эти потоки словесной рвоты надо было прекращать, я еле сдерживался, чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего, не сказать, что я загнал себя в тупик, поскольку без кредита нет поставок оборудования, а без оборудования нет безопасных мест, что собранные авансы я тоже вернуть не могу, поскольку чересчур оптимистично надеялся получить финансирование и не сохранил этот капитал, а покрыл им предыдущие долги, и некоторые клиенты уже звонят, спрашивают, как там с нашими договоренностями, где обещанное, почему их грязные кладовки еще не переделаны в новенькие убежища, и если бы я продолжил идти по этому пути, то в конечном счете полностью бы развязал свой язык и высвободил свое отчаяние, я бы даже сказал Роберто, бесстрастному Роберто, бесчеловечному Роберто, который смотрел на меня, но не видел, я бы сказал ему, что мне нужно это финансирование, потому что я не хочу потерпеть неудачу снова, не хочу быть как отец. Но хватит об этом.

На тормоз я нажал вовремя. Не из благоразумия или скромности, а потому, что вдруг заметил одну деталь. Внимание. Деталь в облике Роберто. Деталь на запястье, на левой руке, — она выглядывала из-под рубашки. Цветистый плетеный браслет. Тот самый. Их ни с чем не перепутаешь, я видел такие на многих из них, я не знаю, что, черт возьми, означают эти цвета, но они их носят. Вот засада. Кувшинщик — в банке? Кувшинщик с хорошей зарплатой, хорошим костюмом и, конечно же, хорошим домом? Да, в банке — гребаный кувшинщик. Кувшинщик здесь работает и фильтрует заявки на финансирование. Кувшинщик оценивал мой бизнес-план и решал, передать его на рассмотрение начальству или отправить в стол. Понимаешь? Проблема была не в моем бизнес-плане. И не в моей финансовой состоятельности. И даже не в тебе. Проблема была в нем: в кувшинщике. Служащем в банке!

Загрузка...