Они подождали еще минут пять, и наконец Алисон сказала:
— Он не мог забыть. Наверное, мотоцикл сломался.
— Вряд ли, — возразила Имприматур. — Я заметила легкий сбой на второй скорости, но скорее всего барахлит контакт сцепления или выжимной подшипник.
Ее слова были приняты как излияние на урду.
— Вчера вечером я слышал, как он напускал ванну, — заметил мистер Рильке, — значит, был дома. Я был дома, видите ли. Он тоже, в ванне, — мистер Рильке покраснел и поспешно добавил, — я имею в виду, в своей ванне, а не в моей. Собственно, у меня нет ванны. То есть ванна есть, но я не слишком часто ею пользуюсь. Вероятно, правильнее сказать «я не принимаю ванну» вместо «у меня нет ванны», но тогда вы подумаете, что я не соблюдаю правил гигиены. Вместо ванны я принимаю душ. Да, принимаю по утрам душ. У меня есть душ в ванной. В которой я обычно принимаю душ.
К. К. Сук скосил глаза, стараясь понять, о чем это говорит повар-кондитер.
Наступила очередь отца Синджа.
— Возможно, Дэниел отсутствует по той причине, что Господь в своем промысле и в своей бесконечной мудрости…
— Чепуха! — раздраженно пресекла его Имприматур. И почему это религия вечно оказывается в руках таких паяцев, как Синдж?
— Так где же он тогда? — Отец Синдж впал в мрачное молчание.
— Должно быть, его собачка заболела и он повез ее к ветеринару, — Имприматур обвела всех суровым взглядом, проверяя, кто смеет с ней не согласиться.
— Утром с ней все было в порядке, — мистер Рильке вспомнил Гленду во дворе.
— Мож, та сабака смучилась все решать в класс, — в легком голосе К. К. Сука звучало горькое удовлетворение, — мож, та сабака стала балеть галава, не мож стаить все метки за грывок Гвейна.
Но тут пальцы Имприматур крепко сжали бусины четок, и К. К. Сук оставил эту тему.
Алисон хлопнула в ладоши:
— У нас нет никакой причины пропускать урок, правда? Мы можем, например, решить, какую пьесу выбрать для Дня открытых дверей. Давайте решать. Остался всего месяц.
Ее предложение приняли и вскоре остановились на «Распятии». Алисон его уже читала и в отсутствие Дэниела плавно приняла роль преподавателя.
— Если строго придерживаться оригинала, представление должно происходить в запряженной лошадью повозке.
— Августин! — У сестры Имприматур загорелись глаза. — Предоставьте это мне.
— Спасибо, сестра. Далее нам нужен Иисус и четыре солдата.
— И собака, — голос Имприматур звучал очень недвусмысленно.
— Сабака Дана, может, будет Сус, — глумился К. К. Сук, — буду рад садить эту Глен на крес, мож, тада могу курить сигарет…
— Не хотите ли вы быть одним из солдат, мистер Сук, — прервала его Алисон, прежде чем Имприматур успела промолвить слово, — если, конечно, вы не желаете играть Иисуса?
— Вряд ли японский Иисус будет слишком хорошо принят Лигой служб новообращенных, — высказалась Имприматур, уставившись на мистера Сука.
Сеймур Рильке уже сообразил, куда ведет дальнейшее распределение ролей.
— Я тоже буду солдатом, — поспешно сообщил он.
— В таком случае на роль Иисуса остается только один человек, — сделала вывод Алисон, и все посмотрели на отца Синджа.
— Я? — Удивление и ужас залили лицо священника. — Нет-нет, епископ этого не позволит. Вне всяких обсуждений.
— Мой брат наверняка позволит, — сказала Имприматур и, окончательно утопив Деклана Синджа в омуте отчаяния, добавила: — Единственное, чего Квентин действительно не потерпит, так это если какой-нибудь дурак сломает нос Калабрийской Мадонне, а потом каждый вечер будет потихоньку пробираться в собор и пудрить его. Это наверняка приведет его в бешенство!
В классе было прохладно, но на лбу отца Синджа выступила испарина.
— Я не могу играть Спасителя. Прошу вас, поймите меня. Это святотатство!
— Почему? Из всех нас вы ближе всех к святости, — возразил мистер Рильке.
— Сексист! — прошипела сестра Имприматур и осталась довольна впечатлением, вызванным этим словом.
— Отец Синдж, эта пьеса вовсе не пародирует смерть Христа, — тепло улыбнулась Алисон страждущему священнику. — Средневековые булавочники и маляры ставили ее для увеселения, а не для воспроизведения.
Гленда ворвалась в комнату мистера Рильке в приступе лая. Повар-кондитер вернулся домой с занятий в «Золотом Западе» и готовил себе на полдник бисквит со взбитыми сливками. Его преданность миру десертов была абсолютной, и он редко готовил что-нибудь еще. И если он предпочитал меренги на завтрак и тартуффо[88] к чаю, кому еще до этого дело, кроме него?
— О чем поболтаем сегодня? — спросил мистер Рильке.
Гленда помчалась к двери и завыла. Она пристально смотрела на мистера Рильке и скребла дверь.
— Если хочешь писать, иди во двор, — сказал ей мистер Рильке.
Гленда ухватила его за брючину и потащила к двери. К этому моменту даже бисквит понимал, что пытается сказать Гленда, но мистер Рильке был одарен ненаблюдательностью самого высокого порядка.
— Ты хочешь бисквит?
Пока отчаявшийся щенок с лаем носился взад-вперед, мистер Рильке отломил ложечкой бисквит и положил на блюдце.
— Теперь решай, где будешь есть. Беспорядок мне не нужен, и не разбей, пожалуйста, блюдце.
Гленда понимала мистера Рильке намного лучше, чем он ее. Она ухватила зубами блюдце с бисквитом и направилась к двери.
— Нет-нет, не уноси. Будет беспорядок, и ты разобьешь блюдце.
Гленда с Сеймуром Рильке на буксире протрусила через заднюю дверь, через двор, по ступенькам в кухню Дэниела, вдоль коридора, мимо спальни к двери ванной. Там она аккуратно опустила блюдце на пол, не уронив ни единой крошки, и, жалобно поскуливая, заскреблась в дверь.
До Сеймура Рильке стало доходить, что в ванной, возможно, не все в порядке. Быть может, сказать что-нибудь через дверь? Он деликатно кашлянул.
— Кажется, на улице довольно солнечно, Дэниел, но это еще не значит, что к вечеру не будет дождя, а?
Тишина.
— Если я не возьму на работу плащ, то, вполне возможно, промокну. Как, по-вашему, Дэниел?
Опять тишина. Ничего не остается, как убраться отсюда и заняться на кухне полдником. Когда Гленда увидела, что мистер Рильке собирается уйти, она прыгнула и повисла на дверной ручке. Защелка поддалась, и дверь ванной широко распахнулась.
— Простите, Дэниел, это Гленда. Ваша собака. — Мистер Рильке потянулся к двери, чтобы закрыть ее, и перед его глазами мелькнула гигантская ванна. Закрыв дверь, он застыл в коридоре и задумался над тем, что только что увидел в ванне: ногу и трубку, которые неподвижно торчали из противоположных концов застывшего поля пены.
В замкнутом холостяцком мире повара-кондитера средних лет ничего подобного никогда не происходило. Не было прецедентов, с которыми можно было бы сравнить сцену в ванной и сказать: «Ах да! Это напоминает мне тот случай, когда…» Необходимо перепоручить эту задачу тем, кто лучше с нею справится. Дэниел О'Холиген умер в ванне, и, стоя теперь в одиночестве в коридоре, мистер Рильке понимал, что любой человек в известном ему мире лучше его справится со случившимся — полицейский, пожарник, бывший президент Рейган, архиепископ Кентерберийский, даже Либераче, будь он сейчас жив. Мертвый Либераче, с горечью подумал мистер Рильке, тоже бы сгодился. Может, позвонить в полицию? Однако звонок в полицию тоже никогда еще не был поводом для его раздумий, не говоря уже о действиях.
Направляясь к себе обратно, Сеймур заметил на стене Дэниеловой кухни телефон. Рядом был записан номер. Чей? Какая разница. Он просто хотел вернуться к себе домой и съесть бисквит. А что, если узнают, что он здесь был? Ужас скользнул в его сердце и принес с собой что-то вроде клаустрофобии. Как будто он забрел в банковский сейф и услышал, как позади захлопнулась дверь. Единственная комбинация, способная его спасти, — номер телефона, записанный на стене. Он осторожно набрал его.
— Алло? — ответила Алисон.
— Это Сеймур Рильке.
— Да-да. Это Алисон Фетц, мистер Рильке. Как поживаете?
— Очень хорошо, миссис Фетц. Спасибо.
Алисон ждала продолжения. Его не последовало, и она продолжила сама:
— Вы удачно меня застали. Как раз заскочила после занятий на ланч.
— Сейчас самое хорошее время для ланча. — Черт возьми, ничего не получается! Дверь сейфа не поддается.
— Простите, мистер Рильке, какое время хорошее для ланча?
— Время ланча. — Он готов был разрыдаться.
Алисон услышала в его голосе дрожь.
— Мистер Рильке, с вами что-то случилось?
— Со мной? Нет-нет, но, кажется, что-то случилось с доктором О'Холигеном.
— Меня это не удивляет. Что именно?
— Он лежит в ванне мертвый.
На другом конце провода воцарилась тишина. По всей видимости, миссис Фетц нечего было ему сказать. Он тоже не смог ничего придумать и повесил трубку. Слава богу, все кончилось, он выскользнул из сейфа! Что делать дальше? Сеймур почувствовал, что последующее развитие событий повлечет за собой чье-то прибытие, возможно прибытие многих. Вероятно, они будут голодны, а уж с этим он знал, как справиться. Он испечет сейчас ром-бабу, причем большую.
По пути через двор он заметил трусившую за ним Гленду.
— Бедная Гленда! Что ты теперь будешь делать?
А что он сам теперь будет делать? Внезапно сердце его громко застучало, головокружение опрокинуло его на землю, и здесь, на траве, он наконец осознал, что Дэниел О'Холиген, его друг и учитель, его сосед и единственный на свете человек, с которым он мог поболтать, — мертв. Сеймур Рильке подхватил Гленду на руки. Слезы катились по его щекам и собирались в усах.
Они все еще были там, щенок и повар, в объятии взаимного утешения, когда «фольксваген» Ларио притарахтел к проезду быстрее, чем когда-либо за последние десятилетия. Он свернул в сад, сбил несколько досок забора и отрывисто заглох, погрузившись по самые оси в свежевскопанную клумбу.
«Скорая помощь» прибыла более степенным образом, мистер Рильке поднялся и пошел навстречу.
— Сюда, — сказал он и повел санитаров, Ларио и Алисон в дом, вдоль по коридору, в ванную.
Ларио взглянул на закрытую дверь и мгновенно оценил ситуацию.
— Стойте! — закричал он, и все остановились. Ларио отошел в дальний угол коридора, повернулся, опустил плечо и помчался на дверь, с каждым шагом набирая скорость. За мгновение до удара он наступил опорной ногой на Глендино блюдце с бисквитом, результатом чего оказалось внезапное круговращение бешеной красоты и сложности: согнувшись пополам, Ларио промчался по паркетному полу задом наперед и растянулся во всю свою длину на полу ванной. Мистер Рильке толкнул то, что осталось от двери, и все просочились в ванную комнату.
Ларио уже стоял на ногах и с ужасом глядел в ванну. Там лежал Дэниел, все еще мертвый, в саване из пены. Пузырчатые фестоны, покинутые отступившей водой, собрались на анатомических возвышенностях О'Холигена. Один из санитаров опустил руку в пену и пощупал Дэниелов пульс, другой вынул ингалятор и приложил ухо к трубке.
Глаза санитаров встретились, и оба кивнули.
— Ничего страшного. У дурачины, видно, вода была слишком горячая. Да еще под кайфом, с ингалятором.
Алисон хотела было возразить против «дурачины», но не нашла для этого оснований.
— Совсем сморщился, — заметил один из санитаров, — пролежал, судя по всему, часа два. Мы отвезем его в «Принсесс Рояль», он пробудет там пару дней. Согласны? — Санитар посмотрел сначала на Алисон, потом на Ларио, потом на мистера Рильке. Все посмотрели друг на друга. — Он чей? — спросил санитар.
— Как бы общий, — сказала Алисон и беспомощно улыбнулась.
— Тогда заботились бы о нем получше, что ли? — Санитары вынули Дэниела из ванной, прикрыли для приличия полотенцем и унесли в машину. Никто не сказал ни слова.
На следующий день Дэниела перевели в палату для выздоравливающих. Здесь, под присмотром штатного психиатра Элизабет Поттер, ему полагалось провести не меньше недели.
— Он пережил потрясение, — объяснила она Алисон, Ларио и Уинсом, которые пришли навестить Дэниела, — не возбуждайте его и не позволяйте думать о том, что он болен. Что-то вроде короткого замыкания, от которого плавятся предохранители. Наше дело — аккуратно их заменить и помочь ему снова стать нормальным человеком.
Алисон подумала, что нормальность лишь тенью появлялась в Дэниеле, но ничего не сказала, а последовала за врачом в палату, где Дэниел читал, сидя в койке по соседству с пятью другими душевно потрясенными людьми, чьи предохранители предстояло аккуратно заменить.
— Как ты, Дэниел? — спросила Алисон и нежно поцеловала его в щеку.
— Я в порядке. Прежде было хуже, сейчас — в полном порядке.
— Ну конечно в порядке, — ободряюще сказала психиатр, адресуясь ко всем в палате. — Как и все мы, не так ли? — Обескураженная выражением тяжелого сомнения на лицах больных, вызванного ее репликой, она улыбнулась и выпорхнула.
Ларио обнял Дэниела самым осторожным образом:
— Как ты, товарищ? Черт возьми, как я рад, что ты не умер!
Эти слова заставили вздрогнуть жертв короткого замыкания на соседних койках, равно как и Уинсом, обходившую всех больных по очереди.
— Получены результаты анализов, — оповестила она, подражая телесериалу «Сестра Холли» на Пятом канале. Бухгалтер, доставленный в больницу на прошлой неделе, был пригвожден к подушке взглядом сестры Холли, гремучей смесью предвкушения и злонамеренности.
— Рак, — отрывисто проинформировала она. — Две недели в лучшем случае.
Столь жестокий прогноз никак не помог предохранителям бухгалтера. На его глазах навернулись слезы, и он натянул на голову простыню.
— Винни, иди сюда, любовь моя. Ты ведь что-то принесла дяде Дэниелу?
Уинсом протанцевала к кровати Дэниела. На этот раз сестра Холли сладко улыбалась.
— Скоро поправишься. Не так уж ты и болен.
— Конечно, — согласился Дэниел.
Уинсом достала из сумочки открытку. Дэниел взглянул. Она нарисовала цветок и пчелу и подписала: «Па-правляйся скарей». По периметру рисунок обрамляли имена шести его студентов.
Дэниел закусил губу, а немного спустя сказал дрогнувшим голосом:
— Очень мило. Какая прелестная штука, — и поставил открытку на тумбочку.
— Манганиз вчера приходил к нам в класс, — сказала Алисон, — и показал заявление, которое ты подписал.
— Это все неправда.
— Я знаю, — она протянула руку, и он взял ее. — Я поговорила об этом на работе, но вряд ли что можно сделать. Тебе придется доказать, что ты подписал под давлением.
— Не нужно ничего делать.
— А как же День открытых дверей?
— Вряд ли я успею отсюда выйти. Да и какой в нем смысл, если курс закрыли?
Ларио оставил их наедине и повел Уинсом извиниться перед бухгалтером.
Алисон чувствовала, что часть ее жизни, которую она оставила спокойно разрушаться, теперь была приговорена какими-то высшими силами. Они явились, чтобы уничтожить ее и убрать остатки. Рука Дэниела похолодела, Алисон убрала свою и оглядела палату.
— Здесь все в порядке? — Почему же ее знобит?
— Лучше не бывает.
— Что ты собираешься делать, когда выйдешь?
— Думаю двинуться на юг. Там в некоторых городках все еще преподают староанглийский. Может, найду работу репетитора. Или школьного учителя.
Алисон попыталась улыбнуться:
— Ты всегда говорил жуткие вещи про школьных учителей и их учеников.
— Возможно, ошибался.
— Однажды ты сказал, что все школы следует разбомбить с самолетов. Во время ланча.
— Я шутил.
— Наверное.
Что же с ним теперь происходит? Кается? Размышляет? Быть может, просто устал? Она, конечно же, не ожидала, что Дэниел разразится остроумной эскападой или пройдется по палате колесом, но все-таки надеялась, что он будет… ну… Дэниелом: в неистовстве от превратностей; проклиная психиатрию; высмеивая мнения других пациентов; помогло бы и элементарное отвращение к больничной еде. Ничего подобного.
— Ты, наверное, устал. Может, нам лучше уйти?
— Как хотите.
«Я хочу», — подумала Алисон. Копья сломаны, битва окончена. И все-таки, в последний раз заглянув в опухшие зеленые глаза, неподвижно уставившиеся в пустоту, ей показалось, что она уловила в них воспоминание о каком-то движении. Где-то, в бесконечном удалении сознания, поверхность на мгновение раскололась чем-то, чего она не могла видеть, и нечто волшебное достигло ее отголоском эха. Потом рябь разгладилась.
На другом конце палаты Ларио и Уинсом разговаривали с бухгалтером. Алисон взглянула туда, где пребывала теперь ее жизнь. Взгляд Дэниела последовал за ней.
— Она — отличный ребенок. Следи за ней.
— Что за сантименты, Джиндж! Просто отдыхай.
Алисон встала. Теперь было ясно, что с Дэниелом все кончено.
— Мы навестим тебя завтра.
— Я буду ждать.
В это время Ларио рассказывал всей палате анекдот, который слышал, когда провел ночь в КПЗ. Анекдот был довольно неприличный, и «перегоревшие предохранители» ловили каждое его слово.
Что она теперь будет делать? Жизнь продолжается, ее тоже, но должны же быть какие-то правильные проводы для Дэниела О'Холигена, — своего рода веха, которая обозначит то место, где он находился. «Распятие»! Что же еще? Что может быть лучше для прощания с Дэниелом, чем постановка «Распятия», смелая, триумфальная, на Дне открытых дверей в «Золотом Западе»?
Ларио заканчивал анекдот: «…а она и говорит: „Если бы я знала, что этот подлец собирается съесть мой обед, я бы не принесла вазелин!“».
«Перегоревшие предохранители» покатились со смеху и запрыгали на койках, едва не падая на пол. «Я бы не принесла вазелин!» — верещал бухгалтер и конвульсивно хохотал. Ларио умел рассказывать анекдоты.
На следующее утро Ларио почти два часа безуспешно выкапывал свой «фольксваген» из Дэниеловой клумбы, пока Уинсом занималась в доме уборкой.
— Никак не могу переключить передачу, Винни, — он нашел девочку в ванной комнате. В облачении Маленькой Феи она стояла в ванне и смывала остатки пены после вчерашней драмы.
— Но ты должен! Это ведь лучшая в мире машина.
После подобной акколады[89] Ларио понял, что надо попробовать еще раз.
— Ну хорошо, через пять минут вернусь.
— За пять минут я не успею. Вода плохо уходит.
Ларио глянул в ванну:
— В сливе что-то застряло. Попробуй подковырнуть пальчиком. — Он повернулся и вышел из ванной.
На обратном пути Ларио вспомнил, что Алисон просила его записать кое-какие пластинки Дэниела со средневековой музыкой для представления в День открытых дверей. В гостиной он нашел проигрыватель и кучу отобранных Дэниелом пластинок. Он поставил «Избранное для сакбута и псалтериона» и стал искать чистую магнитофонную кассету. Проклятие, ни одной. Вдруг он вспомнил про ту, на которой записал адскую телефонную беседу Барта Манганиза и девицы Хаммер. Она наверняка в машине. В бардачке.
Добыв кассету и возвращаясь с ней в дом, Ларио не мог подавить ужасных мыслей о том, что Алисон вполне могла ее найти и случайно услышать. Страшно представить себе весь ад разверзшийся, если бы она услышала хотя бы малость! Чувство облегчения наступило немедленно после того, как звукосниматель опустился на пластинку и Кристофер Хогвуд[90] со товарищи приступили к уничтожению улик безуспешной попытки шантажа.
Ларио некоторое время слушал размеренную элегантность музыки, потом отправился в ванную и вошел в нее как раз в тот момент, когда Уинсом что-то быстро сунула в карман плаща Маленькой Феи.
— Что там, Винни?
— Это мое, — свирепо вскинулась Уинсом, — я нашла, значит, мое и будет у меня!
Ларио понравилась ее непоколебимая решимость.
— Не боишься постоять за себя. Как твой отец.
— И как дядя Дэниел.
Через полчаса Ларио прекратил последние попытки освободить «фольксваген». Придется привести в выходные парочку финков. Отличный будет денек: попьют пивка и выудят машину из клумбы. Дюжина банок, чтобы выкопать, еще дюжина, чтобы вытянуть. Гораздо дешевле, чем вызывать автосервис. Поверит ли Алисон? Ну, попробовать не грех.
Уинсом и Ларио заперли дверь дома и отправились пешком домой. Ларио проверил, в кармане ли кассета. Теперь она вся была записана музыкой Дэниела. Или почти вся.