Благословенный

Глава 11*

Таково было наследие, оставленное мне Потёмкиным. Кроме него, большой объём работы достался мне и от Воронцова. Александр Романович после смерти Потёмкина рассчитывал многое взять свои руки, но обманулся в своих ожиданиях, столкнувшись с новым фаворитом, ещё менее удобным, чем Потёмкин. Воронцов стал всё более отходить от дел, передавая руководство промышленностью и торговлей другим людям. Так, он два раза подряд взял себе два годовых отпуска; видя такое охлаждение к службе, императрица и вовсе освободила его от всех обязанностей. Видя это, я решил предложить собственный план разграничения полномочий.

— Александр Романович давайте, вы пойдёте ко мне заместителем, а я буду главой Коммерц-коллегии и департаментов Сената, ответственных за горную добычу и мануфактурное производство. Вы, как прежде, ведите текущие дела, я же займусь перспективными проектами, и буду уговаривать государыню на их финансирование.

Решили обсудить, что в первоочередном порядке сделать для улучшения наших промышленных и торговых заведений. Я пригласил на совещание лучших специалистов, в том числе Ярцева, Львова и Державина (да-да, того самого. Пафосный рифмоплёт не чуждался коммерции). Первым высказался Воронцов:

— Очень плохо обстоит у нас дело с транспортом. Перевозка товаров крайне затруднена из-за плохих дорог. Многие города, как на грех стоят на песчаной местности; там кони просто выбиваются из сил! Хорошо, если есть судоходные реки, но не везде они есть. Надобно возобновить строительство Вытегородского канала для соединения Волги с Балтийским морем. Государыня императрица ещё 5 лет назад выделила на этот канал деньги; инженер Яков-Эдуард де Витте составил проект и смету на два миллиона рублей. Была выполнена трассировка канала, вырублен лес по пути предстоящего строительства, но когда началась Шведская война, деньги ушли на другие нужды. Теперь надобно всё это возобновить! И с Волги на Дон неплохо бы иметь канал…

Мне оставалось только согласиться — трудности доставки грузов в Петербург по порожистой Мсте были всем хорошо известны.

— Я попробую заполучить нужные на это средства. Только теперь, видимо, потребно будет не менее трёх миллионов — после двух войн рубль сильно упал!

Затем слово взял господин рифмоплёт Державин.

— Надобно сделать так, чтобы между губерниями была добрая связь, и все новости быстро поступали из конца в конец нашего государства. У нас сейчас с этим плохо. Бывает, в одной губернии хлебное изобилие, в другой голод, а известий нет; так и получается, что где-то зерно подают за гроши, а где-то его ни за какие деньги не купишь. И так по всем товарам — скажем, тот год во всём Поволжье было изобилие говядины, так что продавали её по копейке за фунт, а в Москве она шла по двенадцать копеек. И ведь чего стоило довезти баржами или гуртом прогнать быков от Симбирска до Белокаменной, получив в десять раз больше — а вот, никто не ведал… Надо сделать так, чтобы печатали сводки о ценах на все товары во всех губернских городах ко всеобщему сведению; тогда негоциация осмысленней станет, товары потянутся туда, где на них спрос.

Такие новости меня страшно удивили. Неужели из одной соседней губернии в другой нет никаких новостей? Да, тут надобно подумать, как лучше сделать — дождаться появления телеграфа или пока переправлять информацию нарочным…

— Полагаю, следует предложить это издателям журналов. Сейчас они все петербургские; надо, чтобы стали общероссийские! А распространять можно почтой. А может быть, Гаврила Романович, вы и возьмётесь?

— Я государственный слуга; неприлично мне вести коммерцию!

Кстати сказать, господин Державин слыл лицом неподкупным. Надобно это иметь в виду…

Далее слово взял Аникита Сергеевич Ярцев, и с первых же слов страшно удивил меня.

— Ваше Высочество, я полагаю, что нужно построить рельсовый путь, который соединил бы заводы на Урале между собою и с Уткинской пристанью!

Вот тебе раз! Паровозов ещё нет, а уже разговоры про рельсовый путь!

— Каким образом и зачем это нужно, уважаемый Аникита Сергеевич?

— В бытность мою начальникам Александровского чугунолитейного завода я устроил там внутризаводской рельсовый путь для перевозки различных тяжестей: чугунных чушек, заготовок орудийных стволов и ядер. Рельсы, такие, как делают их на шахтах, сильно облегчают любые перевозки. У нас же на Урале происходит много перемещений разных грузов между заводами: везут уголь железную руду, полосовое железо, чугун, разные заготовки то и дело перевозят с завода на завод. Всю зиму возят грузы для весенней навигации по Чусовой: 200 вёрст везут железо в санях! А по рельсам лошадь тащит вдвое больший груз, чем в обычной подводе!

— Ну, в шахтах не зря их устраивают… И что же, надобно сделать такую же узкоколейную дорогу, как в забое?

Но тут Ярцев меня удивил ещё сильнее:

— Нет, Ваше Высочество, ширину колеи, напротив, надобно принять поболе: примерно в сажень!

Эта мысль меня поразила. Я и правда слышал, что в той же Англии поначалу колея была очень широкой, в шесть футов, и лишь позже, к середине 19 века, установился современный стандарт.

— Отчего же так широко?

— Это для того, чтобы сподручно было запрячь двух лошадей в ряд, и они бы могли идти, не наступая на рельсы, и притом не мешались друг другу!

Оказалось, узкоколейка пригодна лишь в случае, если запрягается одна лошадь в ряду. Если же запрячь двух лошадей, им придётся наступать на рельсы, сбивать шаг, и спотыкаться.

— Ну а если запрягать их просто цугом, одну за другой?

— Можно. Но ведь масса перевозимых на Урале грузов очень велика! Лучше была бы парная упряжка!

— Но тогда придётся делать насыпь большей ширины, а это затруднительно и очень затратно!

— Насыпь всё равно придётся делать сильно шире путей: шириной в аршин её не устроишь. Какая насыпь будет размываться водой и рассыпаться сама по себе, от неустойчивости. Меньше чем в полторы — две сажени насыпь и не устроишь, даже и для узкой колеи!

Хорошенько подумав над этим делом, решили наладить первым делом изготовление рельсов, попробовав и чугунный, и железный их вариант, и устроить несколько внутризаводских и межзаводских железных дорог на Урале, и с узкой, и с широкой колеей; затем сравнить удобство эксплуатации и цену, и дорогу наилучшего варианта построить на перевалки груза от Дона до Волги. Пока ещё всё рассчитывалось на конную тягу. Хотя в появлении в ближайшее время паровозов я не сомневался, крайне трудно было объяснить чиновникам свою готовность вкладывать громадные деньги в проект, для которого ещё не существовало основного элемента: двигателя, способного перевозить по новой дороге грузы.

Пока же я выделил финансирование на трассировку пути под будущий рельсовый путь от Царицына до Калача. Строительство канала тут оказалось слишком затратно, а судоходен он был бы только во время весеннего паводка. Перевалочная железная дорога между Доном и Волгою проектировалась группой инженеров под руководством некоего де Воллана, разумеется, при интенсивном вмешательстве и контроле Аникиты Ярцева, имевшего опыт постройки внутризаводской дороги такого вида, и под моим чутким руководством.

Все эти дела требовали финансирования, а денег как всегда не хватало. Добыть их быстро пока не получалось: хотя первое судно с чаем уже прибыло в Петербург, пока ещё до окупаемости заморской торговли было очень далеко.

Конечно же, очень интересовала меня добыча золота, особенно «рассыпного», или, как тут говорят «песошного». Таким образом можно было бы довольно быстро поправить наши финансовые дела. Однако же была и проблема: большая часть этих средств могла оказаться в жадных лапках господ Зубовых. И я решил немножко притормозить с этим делом, Но при этом тщательно подготовиться к будущему золотому буму.

Во-первых, я решил создать геолого-разведывательную экспедицию под началом Василия Михайловича Севергина. Эта группа специалистов — рудознавцев должна была, используя ранее полученные данные Ярцева, открыть наибольшее количество месторождений золота, особенно легкодобываемого рассыпного, и нанести участки на карту. От широкой добычи же я пока решил воздержаться до момента собственного вступления на престол. Зато резко активизировалась работа Берёзовского золотопромышленного завода: на нём поставили паровые мельницы для измельчения породы, специальные кубы для амальгамирования — промывки породы не водою, а ртутью; для вскрытия пластов взрывом стали вместо чёрного пороха применять динамит. Добыча золота резко пошла вверх.

Одним из основных моих дел в Коммерц-коллегии стала выработка тканей. Беспокойство вызывало производство пряжи, шерстяных и «бумажных» тканей. К сожалению, ни один из специалистов-англичан, разбирающийся в текстильном производстве, так в Россию и не приехал. Производство сукна концентрировалась на нескольких казённых мануфактурах, направленных на удовлетворение нужд армии. Фабрики эти страдали от недостатка сырья — русские крестьяне не привыкли выращивать «шерстяные» породы овец, а качество сукна с трудом дотягивало даже до невысоких армейских требований. С хлопчатобумажными тканями дело обстояло ещё хуже — хлопковой пряжи совсем не производили, ткацких производств тоже было мало, В основном занимались набивкой то есть нанесение рисунка на закупленные за границей ткани. Больше всего «бумажных» тканей делали в Астрахани, из персидского хлопка. Занимались этим переселенцы из Армении, которые бежали туда от турецко-персидского разорения своей страны. Выше по Волге, в немецкой колонии Сарепте имелось производства «сарпинки» — ткани в полоску и в клетку из окрашенной пряжи. В Казани имелись татарские предприятия, которые производили восточные ткани в расчете на местного потребителя. Центром набивного и бумаготкацкого производства являлось село Иваново примерно в двухстах верстах к северо-востоку от Москвы. Крестьяне этого села нанимались на московские мануфактуры, перенимали производственные секреты, а затем начинали своё дело. А «Иваново» это принадлежит Шереметевым!

Решил выяснить это дело подробнее, и оказалось, что у графа имеется некий Грачёв Ефим Иванович, крепостной. Обычный крестьянин, который и держит фабрики в этом самом селе Иваново. Ефим Иванович Грачёв был лично знаком с графом Шереметевым и имел от него различные привилегии, не забывая при этом платить оброк в размере 552 рублей в год. По сравнению со средним оброком в империи, который составлял от 5 до 8 рублей, это поистине астрономическая сумма. Несмотря на такие огромные «налоги», предприятие Грачёвых ныне насчитывает 400 ручных станов, а ещё он владеет уже тремя тысячами десятин земли, пашнями, лесами, сенокосами, и имеет 400 душ крепостных; правда, всё это записано на графа Шереметева.

С таким самородком стоило иметь дело!

Прежде всего этого Грачёва я решил у графа выкупить. Второе — показать ему новые механизмы: прядильные, ткацкие и прочие станки, разрабатываемые в Техническом центре Кулибина; третье — помочь с кредитом и договориться о создании компании с некоторым собственным долевым участием.

Выдвинутые условия оказались ужасающи: 135 тысяч рублей! И это только за «душу» Грачёва; а земли, луга сенокосы, и все мануфактуры, оценочная стоимость которых составляла почти 48 тысяч, оставалась графу Шереметеву!

С такими доходами, что бы не устраивать праздники в Кускове!

Подумав, я решил сделать следующее: за этого самого Грачёва мы внесли оброк за десять лет, попросту забрав его на это время от графа. И вскоре этот очень немолодой крестьянин предстал передо мною.

— Смотрите, какое дело, любезный: задумал я устроить большую компанию по производству льняных, бумажных и смесовых тканей. Для этого придуманы уже разные станки, механизмы, паровые машины…

Ефим Иванович, нерешительно переминавшийся с ноги на ногу, услышав, что никто его не собирается отправлять в отдалённый гарнизон, а речь, напротив, зашла про ткацкое дело, сразу же сильно приободрился.

— Это что же, господин хороший, прямо из хлопка ткани делать? А гдеж его взять-то?

— Хлопок можно покупать в Персии. Там очень выгодные условия: за уральское полосовое железо дают хлопок пуд за пуд! Так что, господин Грачёв, будьте благонадёжны: хлопок вам будет.

— Так ведь хлопок-то господин хороший ещё очистить надо, да спрясть. Мы-то ведь ситцы-то, из готовой ткани делаем, из миткали!

— Для очистки хлопка есть уже машина, разработанная господином Кулибиным; как делать из хлопка пряжу — в Англии научились также машинным способом; конструкция этого механизма в ближайшее время будет в нашем распоряжении. Но вы, Ефим Иванович особенно не беспокойтеся: начнём-то мы опять же с ручных станочков и миткали, как оно вам привычно; дальше уже будем машины ставить.

Забегая вперёд, скажу, что так это дело постепенно и наладили. Фабрика Грачёва, устроенная в Москве, мало того, что выпускала большое количество пряжи, нитки, миткали и маркизета; отбракованный хлопок отправлялся на пороховые заводы или иные технические цели; семена хлопка применялись для получения хлопкового масла. Хлопкоочистительные заводы устроили в Астрахани и в Петербурге, а когда пошёл турецкий и египетский хлопок — то и в Херсоне. Главный результат был в том, что появилась хорошее производство разного рода тканей, нашедших вскоре спрос и внутри России, и за её пределами. Фабрика выполняла также и казённые заказы: полотняную ткань, шедшую на гимнастёрки, марлю, бумазею, и даже брезент.

Пришлось коснуться и суконного производства.

Дело в том, что в моём ведении оказались ещё два крупных казенных предприятий. По плану Григория Потемкина, заложенный им Екатеринослав должен был стать промышленным городом. Поэтому решено было устроить в нём крупную мануфактурную фабрику и собрать в нее мелкие, разрозненные фабрики, раскинувшиеся по всей Российской империи. Эти предприятия работали за счет крепостных, лишь некоторые квалифицированные кадры набирались по найму. На сегодняшний день эта фабрика находилась в Кременчуге. Екатерина выкупила предприятие в казну у наследников Потёмкина и распорядилась далее переводить ее в Екатеринослав согласно былым планам Светлейшего князя.

У меня все эти прожекты вызвали большие сомнения. Даже сейчас, находясь в Кременчуге фабрика работала плохо. Не хватало сырья — особенно шерсти; мало было рабочих — все, кто мог, получали в степи наделы и, чем зарабатывать чахотку на фабрике, занималися больше хлеборобством. Немедленный перевод в Екатеринослав тоже был невозможен: оказалось, что для работников не готовы жилища и продовольствие. Поэтому они были сосредоточены по окрестным селам, а часть (120 человек) работали на уборке хлеба, засеянного для фабрики. Те жилые строения, что всё же были построены, оставляли желать лучшего и быстро приходили в негодность. Директор суконной фабрики по фамилии Липранди проживал постоянно в Москве, оставив в Кременчуге «надзирателя», сам же на предприятии не появлялся. Почитав его отчёты о работе мануфактуры, я загривком почувствовал, что с этой фабрикой будут очень большие проблемы.

В целом могу сказать, что промышленность юга России напомнила мне рассказы про события первых пятилеток: не хватает того, не хватает этого, не хватает всего… Стало понятно, что развивать мануфактурное производство там будет трудно: во-первых ещё много свободных земель, соблазняющих рабочих идти обратно в крестьяне; во-вторых нежелание начальства и ехать и руководить на месте; этих нехватка очень многих элементарных вещей — строевого леса, дров, помещений, дорог, людей… Одним словом, дел много, и, что самое важное, надо очень тщательно всё спланировать и взвесить.

У Потёмкина было четыре секретаря, и все они так или иначе имели касательство к Новороссии. Господин Грановский, однако, уже перешёл на службу к Зубовым, и занимался там в основном вымоганием взяток. Василий Попов, успевший на службе Потёмкина получить обширное имение в Таврической губернии, перешёл на службу в кабинет императрицы и в настоящее время трудился над документами Тарговицкой конфедерации. Два других очень успешных сотрудника — Корсаков и Фалеев — к тому времени умерли: купец Фалеев, возводивший большинство сооружений в Николаеве и Херсоне, скончался, как и сам Потёмкин, от лихорадки, а Корсаков погиб во время осады Очакова. Но оставался ещё один толковый специалист: Хосе Де Рибас.

Этот испанец на русской службе успел побывать на разнообразных постах и в разных ипостасях. В последнюю русско-турецкую войну после отъезда на Балтику принца Нассау-Зигена командовал гребной флотилией; разработал план штурма Измаила, безоговорочно принятый Суворовым. Именно Де Рибас командовал наиболее внушительной, состоящей из 9 тысяч казаков и гренадер колонны, атаковавшей крепость с самой слабой её стороны — прямо с Дуная. С Суворовым, кстати, испанец всегда находился в прекрасных отношениях, что для меня было неким маркером. К тому времени соратники Потёмкина — герои Тавриды вошли в полный фавор. Де Рибас стал одним из трёх русских государственных деятелей, наряду с Репниным и Безбородко, кому довелось подписывать с турками в Яссах мирный договор, согласно которому России отходили причерноморские земли и Крым.

В общем, решил я его привлечь во все Новороссийские дела, благо было их просто невпроворот! И одним из главных направлений было устройство на Черном море торговых портов.

В это время решался очень важный вопрос — где именно до́лжно основать главный российский морской порт на западе Черного моря. Адмирал Мордвинов предложил в качестве такового Очаков; адмирал Войнович — Евпаторию, а Де-Рибас предложил взять за основу бухту турецкой крепости Хаджибей. Этот вопрос, имеющий огромное значение, был обсуждаем в Непременном Совете. Евпаторию сразу отвергли, и спор шёл между Очаковым и Хаджибеем.

— Скажите господа, а почему мы выбрали такие странные варианты? — поразился я. — Ведь есть же уже порт в Херсоне, есть Николаев — зачем нам ещё один?

— К сожалению, и Николаев и Херсон не очень подходит в качестве морского порта — отвечал Де-Рибас. — Херсон стоит на Днепре, и как речной порт он очень хорош, а вот для морских кораблей — совсем неподходящ. Николаев много лучше; но и туда зайти морскому кораблю довольно затруднительно. К тому же порты эти, как, впрочем, и Очаковский, зимою замерзают, а бухта Хаджибея круглый год свободна ото льда.

— Но там бухты-то, можно сказать, что и нету — просто обычный берег!

— Там можно легко устроить дамбу и волнолом, защищающую суда от всех превратностей непогоды!

Адмирал Мордвинов, однако же, выступал решительно против.

— Так ли важно, что бухта Хаджибея не замерзает зимой? Ведь всё равно доставка наших товаров на вывоз идёт по рекам, а они-то замерзают! Порт, даже если море не замёрзнет, не сможет зимою работать: нам нечего будет из него вывозить, ибо баржи не пройдут туда без речной навигации, и из самого порта мы ничего не сможем вывезти вглубь страны, иначе как по санному пути!

— Санный путь, это не так уж плохо. А главное, впереди становление рельсовых путей, совершенно всепогодных, — отвечал ему я.

— Так что же ты думаешь, Сашенька? — спросила императрица, иной раз путавшаяся и называвшая меня уменьшительно-ласкательно даже в официальной обстановке.

— Я полагаю, что Хаджибейская бухта хороша, но только не стоит пока спешить! У нас и так множество городов строится на юге; возведение ещё одного сильно удорожает цены на рабочих и на строительные материалы. Надобно создать сперва условия: построить кирпичные заводы, подвести туда уголь, а значит, устроить шахты… Надо план сделать по развитию края, да так, чтобы одно там вытекало из другого и этому другому помогало!

Из этих проектов был выбран вариант, предложенный Де Рибасом. А именно: бухта, в которой располагалась турецкая крепость Хаджибей, взятая самим Осипом Михайловичем за несколько лет до этого. Указ был подписан в июне 1794 года. «Гаджубею следовало быть городом». Через три месяца в присутствии губернских начальников и архиереев церкви были заложены портовые сооружения и храмы: Святой Екатерины и Святого Николая Чудотворца. Вскоре Хаджибей как-то сам собою превратился в Одессу.

Да, было понятно, что обширное строительство в Новороссии — это всерьёз и надолго. А раз так, надобно было настоящим образом устраивать индустрию строительных материалов.

В этих целях я приказал подыскать удобные для разработки пласты хорошей глины и каменного угля, для устройства мощных кирпичных заводов. К тому времени некоторые месторождения угля уже были известны; но располагались они больше на востоке, в местности, которую позже назовут «Донбасс». Надо было найти ещё угольные копи, западнее, желательно ближе к Днепру, для облегчения доставки угля на юг. Поэтому были отправлены геологи-рудознатцы в районы Полтавы и Екатеринослава. Что касается уже обнаруженных угольных месторождений в бассейне Северного Донца, туда были отправлены специалисты, которым предстояло выбрать пути наиболее простой доставки этого угля по всей территории юга России. Северный Донец — очень узкая и мелкая река, судоходство по ней возможно лишь в нижней части. Поэтому даже сплав угля до Азовского моря был затруднён, а ведь его надо было ещё развести по всему югу! Дел было много: понятно, что однажды мне придётся поехать в Новороссийский край с инспекцией, и чем скорее, тем лучше, а до этого надо было разгрести все текущие дела в Петербурге.