Благословенный

Глава 29

Морское путешествие моё подходило к концу. Наше судно, новейший 32-х пушечный фрегат «Поспешный», только-только сошел с таганрогских верфей, и этот переход в Севастополь стал его первым плаванием. Погоняемый лёгким бризом, степенно и неспешно, вопреки своему названию, фрегат миновал сонную, покрытую белесою дымкой Балаклаву, и, обогнув херсонесский мыс с невысоким маяком, встал у Северной косы.

— Сейчас бриз будет меняться с ночного на дневной, и мы зайдём на рейд. Но, можно спустить бот! — доложил капитан, Михаил Михайлович Огильви.

— Ну так давайте, что время терять! — распорядился я, и вскоре мы с Иваном Ивановичем Лепёхиным, Дмитрием Николаевичём Волховским и Николаем Ивановичем Бибиковым плыли к городу по очень спокойному утреннему морю. Когда мы отчалили, с фрегата раздался артиллерийский залп; капитан дал понять на берег, что следует ждать важных гостей.

С не разу ещё, ни в прошлой жизни, ни в нынешней, не был ни в Севастополе, ни в Крыму, и с волнением наблюдал это место, где в известной мне истории так часто решалась судьба нашей страны. Морской город Севастополь амфитеатром раскинулся перед нами по южной стороне рейда, на возвышенном мысе между малой Южной бухтой и еще меньшей Артиллерийской. Даже с моря было видно, как отличается этот город от старой, генуэзской и татарской застройки Кафы и Керчи: несмотря на сложный рельеф, он построен параллельными, поднимающимися улицами и разделен на правильные кварталы. На мысе я первым делом увидел «императорский дворец», — дом, устроенный в 1787 году Потёмкиным для приема императрицы; далее следует адмиралтейство, арсенал и дома морских офицеров, а выше — «партикулярная застройка»: жилища горожан, рынок и недавно построенная греческая церковь, кроме другой, имеющейся для флота. Госпитали, морские казармы и магазины находятся по большей части по другую сторону Малой бухты и образовывают вместе с гарнизонными казармами, построенными выше, что-то вроде «гарнизонного предместья». Вне города, близ Артиллерийской бухты, находятся: таможня, артиллерийские казармы и несколько домов; у следующей Малой бухты — здания карантина и по берегам большого рейда — загородные дома, или хутора, принадлежащие морским офицерам. Сам по себе город Севастополь — не длиннее полутора верст, в ширину не более 200 саженей, если не считать полковые казармы, построенные более чем в 400 саженях от верхней части города, и матросские казармы и госпитали, находящиеся на другой стороне бухты напротив самого города. Гавань оказалась усеяна судами, да так, что мачты их с определённого ракурса казались густым лесом.

На берегу нас ждали несколько человек в белых морских мундирах. Впереди стоял высокий, статный офицер с красивым и простым русским лицом, с двумя Георгиевскими крестами и красной лентой ордена Александра Невского. Это был командующий Севастопольской эскадрой и портом, вице-адмирал Ушаков.

Я давно уже хотел встретиться с ним, но, пока шла война, не решался ни под каким видом вызвать его в Петербург — такой человек был нужен на месте. Да и теперь, когда он заведовал постройкой порта и, по-сути, всего Севастополя, лучше было его не дёргать; и вот, гора пришла к Магомеду.

— Доброе утро, Фёдор Фёдорович! Рад познакомиться с вами! Смотрю, под радением вашим Севастопольский порт разрастается стремительно!

Ушаков, слегка смущённый таким неформальным приветствием, отсалютовал мне по форме и, слегка поклонившись, отвечал:

— Рад приветствовать вас, Ваше высочество! Здешняя бухта и порт исключительно хороши! Морские офицеры — англичане сравнивают её только с Мальтой!

Затем мы подробно осмотрели стоянку судов и берега залива. Главная бухта, рейд, называвшаяся татарами прежде Кади-лиман, а в своем верховье — Авлита или Авлинта, протягивается почти прямо к юго-востоку внутрь полуострова, и от начала Северной косы до устья ручья Биюк-Узень, или, по-новому, речки Чёрная, имеет длину полных шести верст, а ширину 600 саженей на входе, расширяясь местами внутри до 800 сажен, и постепенно уменьшаясь до 300. Ее средняя глубина, начиная от входа, составляет около десяти-одиннадцати саженей, убавляясь к берегам до трех саженей. В порту нет ни одного подводного камня, но перед Северной косой есть малая песчаная мель, которой следует избегать; на ней матросы ведут самую изобильную рыбную ловлю. Вход в порт защищен сильными батареями, расположенными на обоих противоположных мысах. Кроме этих батарей, есть еще одна, напротив города, и две — на двух мысах в самом городе, а также расположенная выше сухопутная оборонительная линия. Одна из этих батарей, полукруглая, защищает также вход в Артиллерийскую бухту, без чего город был бы в опасном положение.

Большой рейд, так же как и Малая бухта, превосходно укрыты от всех ветров известковыми горами, возвышающимися внутрь страны — Мекензиевыми на севере, Инкерманскими на востоке; на юго-востоке возвышается Сапун-гора. Это защищает стоянку от шквалистых ветров; только изредка случается, что западные бури, проникающие в устье рейда, причиняют ущерб, дрейфуя некоторые суда на их якорях.

Осматривая порт, я заметил, что часть кораблей стоит на Большом рейде, а некоторые — в Малой бухте.

— Когда флот разоружается, — объяснил Фёдор Фёдорович, — например, чтобы исправить боевые повреждения или пройти докование, то входит в Малую Бухту, где он обретается в совершенной безопасности, а вооружившись, он выходит на рейд, стоя там в линии на якорях.

Малая Артиллерийская бухта — не длиннее 300 саженей, она названа по казармам, построенным для этого рода оружия, — находится несколько ближе к входу на рейд и отделена от Малой мысом шириной от 200 до 300 саженей, на котором расположены городские постройки. На той же стороне находится в двух верстах от Малой гавани небольшой узкий залив, длиной в 250 саженей; здесь я увидел, лежащий на боку фрегат.

— В этой бухте, ранее называвшейся Авлинтой, можно удобно хранить суда набок, обжигать их и исправлять, — объяснил Ушаков. — Морской червь, проедающий судовое дерево, водится в большом количестве в Черном море по всему побережью Крымского полуострова, до Кафы и Керчи, а также и в гавани; они проедают судовую обшивку менее чем в два года. До сих пор от них не найдено иной действительной меры, как вводить суда, по крайней мере каждые два года, в эту малую бухту, крепить их набок и обжигать можжевельником, обмазывая смолой!

— А медным листом они не обиты? — удивился я.

— Увы, средств на это по сю пору не выделено. Потому мы применяем окуривание — способ, очень опасный по ущербу, приносимому судам, как по необходимости их кренить, так и по опасности от огня. Эти черви не столь многочисленны в менее соленом Азовском море, а также и в лимане у Очакова, где заметили, что они отстают от обшивки.

Ну, в таких условиях, конечно, флот будет гнить!

— Давайте, Фёдор Фёдорович, устроим так: прежде всего, пришлю вам морем паровую лесопилку, для заготовки ремонтной древесины. Дубовые брёвна можно привезти с Кавказа; скоро пустим Волго-Донскую железную дорогу, начнём завозить пиленую лиственницу. С Урала пришлём вам латунный лист; сейчас его наладились изготавливать в больших количествах.

Стали разбираться с корабельной артиллерией, и оказалось, что почти все орудия Чёрноморского флота — старого типа, те, что склонны ко взрыву. Надо наладить переливку, как в Кронштадте.

Перешли к общему состоянию порта. Выяснилось, что в изобилие в Севастополе только ржаная мука, завозимая для питания матросов, и рыба, а всего остального недостаточно. Оказалось, что матросы Черноморского флота до сих пор ведут себя здесь, как в завоёванной стране, нередко грабя местных жителей. Страх, наводимый матросами на татар, причиняет дороговизну съестных припасов, поскольку те опасаются везти их в город: только малые их количества доставляются из окрестных деревень. Страдают и русские купцы, что приводят сюда скот из степей: моряки, прибегая к непозволительным средствам добычи, захватывают его, забивают и дешево продают. Свои бойни обыкновенно они устраивают в лесных горах Инкермана, откуда говядина тайком доставлялась в город. Большие бурые коршуны обычно указывают место этой бойни, летая над нею. Зато в городе всегда в достатке рыба, потому что шлюпки каждого морского капитана ходят на рыбную ловлю и продают добытое на рынке. В числе этой рыбы особенно встречается в рейдовых водах кефаль, пеламида и султанка. Несколько лет тому назад открыли, что в порту есть и устрицы. За обедом Фёдор Фёдорович угостил меня ими, предупредив, однако же беречь зубы от мелких, как песок, жемчужин, очень часто попадающихся в их раковинах.

При изобилии морских продуктов, с молочными товарами в Севастополе просто беда. Небольшого количества сена, собираемого лишь в некоторых, богатых травой местах, и привозимого татарами с гор, так недостаточно для корма лошадей и коров горожан, что в долгие зимы они часто платят от 80 копеек до рубля за пуд. То же можно сказать о дороговизне строевого леса и дров; их бы совершенно не доставало, если бы обыватели не прибегали к незаконным порубкам. Редкость топлива так велика, что можжевельник, прежде довольно многочисленный на почве Херсонеса, в округе полностью истреблен, и эти кусты, необходимые для обжига корабельных днищ, вынуждены теперь добывать далеко за Инкерманом.

Совсем скверной новостью оказалось, что Севастополь не имел в достаточном количестве даже нормальной, здоровой питьевой воды. Сухопутные войска присвоили себе единственный хороший колодец, находящийся при входе в Малую гавань подле полковых казарм, и не дают её теперь даже флоту! Богатые люди еще могут иметь приличную воду, доставляя ее за пять верст по Балаклавской дороге из колодца глубиной в четыре сажени, но обычные обыватели не имеют на то средств, и вынуждены употреблять солоноватую воду, доставляемую несколькими колодцами на берегу моря. Местные жители считают, что эта вода, так же как и иные соленые припасы обычной на флоте пищи, способствует развитию скорбута, обычного здесь по зимам.

Цинга в Севастополе! Да я ушам не поверил!

— Фёдор Фёдорович, от цинги надо срочно наладить поставку на флот кислых овощей и фруктов. На Балтике хорошо работает хрен и кислая капуста; тут, должно быть, это редкость, но можно добыть сушёные яблоки и, особенно, сушёный абрикос, сиречь курагу. Эта дрянь не от воды, а из-за отсутствия зелени! Сможете это наладить?

— Конечно! — подтвердил Ушаков. — Очень дешёвые фрукты можно приобрести у торговых судов, главным образом турецких, которые выстаивают в бухте карантин или исправляют повреждения.

— Эээ… Вы только ставьте их отдельно от военных кораблей, а то, мало ли что! И, это… матросов-то приструните! Обывателей обижать нельзя.

С водою, тем не менее, надо решать. Первым делом я написал Екатерине, расписав проблему; во-вторых, явился к начальнику вооружённых сил в Тавриде Каховскому и договорился о временно использовании армейских источников воды. Всё же, было понятно, что необходимо обратить внимание на состояние здоровья стольких тысяч человек, построив водопровод. Таковой, без сомнения, существовал у древних жителей греческого Херсонеса; многочисленное население, наполнявшее эту страну, что видно по следам развалин, не могло же погибать от жажды. Подходящий источник воды имелся в семи верстах от города. Провести воду можно чугунными трубами, довольно небольшого диаметра — население города не так велико, лошадей и скотины мало. Надо будет заложить это в бюджетную роспись Новороссийского генерал-губернаторства!

Город строился довольно быстро. Конечно, не хватало дерева, но зато камня было в избытке. Поначалу при строительстве широко использовали камень из развалин Херсонеса, очевидно, погубив многие античные памятники. Прекрасный штучный камень выбрали даже из фундаментов для постройки домов, не озаботившись или не полюбопытствовав сделать план древнего города, или нарисовать хотя бы его набросок. Бывало, на постройки применяли даже обелиски со старых татарских кладбищ! Теперь начали выпиливать в штучный камень из скалы мягкого известняка в Инкермане, доставляя его водой в город. Камень этот очень удобен в работе, пилится даже обычной железной пилой. Почти все городские постройки выполнены им, даже портовые батареи строят из этого камня.

Несмотря на многовековое расхищение, окрестности Севастополя поистине пересыщены античными редкостями. На каждом шагу встречаются греческие древности, конечно, бывшие еще многочисленнее ранее. Лепёхин просто слюнки пускал, глядя на всё это, а я, надо признать, был в затруднении. Оставить так — пожалуй, всё расхитят; но неграмотные археологи могут тоже здорово всё испортить. Ведь сама древняя вещь не так важна, как обстоятельства её нахождения: где лежит, на какой глубине, в каком слое… Мы в своё время в качестве институтской практики ездили на раскопки, — так там были определённые правила: закладывались шурфы, в культурном слое работали руками и кисточками… В общем, всё не так просто!

С удивлением и досадой я узнал, что маячное сооружение на крайней западной точке мыса Херсонес, выстроенное когда-то генуэзцами, теперь не работает. Чтобы хоть как-то обозначить опасность, моряки из большого количества обломков сложили нечто вроде искусственной скалы. Это недопустимо: при постоянном увеличении мореплавания в Черном море следовало бы восстановить и содержать еще более высокий и видимый маяк, назначением которого было бы предохранение в темные ночи от крушения суда, плавающие в этом море.

Вице-адмирал пригласил меня на свой «хутор», находящийся в восьми милях от города, в прекрасном месте с обильными источниками. Впрочем, по обстановке хутора был понятно, что адмиралу решительно некогда заниматься хозяйством — запущенный сад из молодых плодовых деревьев, небольшой виноградник, простой деревянный дом, никогда не ведавший женской руки — всё говорило, что здесь живёт человек, одержимый службой. Испробовав с хозяином местного молодого вина, перехожу на разговор о серьёзном деле:

— Фёдор Фёдорович, у меня к вам очень важная просьба. Надо написать новый Морской устав и Сигнальную книгу. Прежний, времён Петра Великого, теперь устарел. Вы — самый успешный наш адмирал, и можете на основах своего опыта наилучшим образом выполнить эту задачу!

— Что же, я готов! — серьёзно произнёс Фёдор Фёдорович.

— Я привёз вам пару английских книг на эту тематику; ознакомьтеся с ними. Там изложены мысли наших потенциальных врагов, и надо нам заранее думать, как им противостоять. Также, имею к вам такое предложение. Сейчас ведутся переговоры о военно-морской базе на Мальте. Будет составлена Средиземноморская эскадра, базирующаяся постоянно на бухту Меллиха. Предлагаю вам возглавить её, и заняться строительством порта и укреплений!

К моему удивлению, Фёдор Фёдорович не выказал особого восторга.

— Ваше Высочество, я готов выполнить любые указания государыни императрицы и Адмиралтейств-коллегии. Но, примите во внимание — работы по Севастопольскому порту ещё далеко не окончены! Разумно ли будет перенаправлять меня на новое строительство, ещё не окончив старого?

— А кого вы можете предложить вместо себя?

Фёдор Фёдорович на мгновение задумался.

— Ваше Высочество, полагаю, с таким делом очень достойно справился бы бригадир Пустошкин!

— Ну что же, ваша рекомендация дорогого стоит. А где я смогу его найти?

— Сейчас он находится в Херсоне, где устраивает канатную фабрику.

— Отлично, я как раз собираюсь туда!

В Крыму я провел больше двух недель, осматривая прибрежные города и несколько раз поднимаясь в горы. Полуостров сильно нуждался в людях: здесь проживало в несколько раз меньше населения, чем пятнадцать лет назад. Сначала отсюда бежали греки и армяне, притесняемые татарами, затем, после присоединения ханства к России, побежали уже сами татары. Перспективы садоводства, виноградарства, виноделия тут воистину огромны, но надо найти хороших специалистов. Немецкие или французские виноделы были бы тут кстати, как, впрочем, и на Дону.

Большой ошибкой оказалась и бездумная раздача местных земель всем подряд, практиковавшаяся покойным Светлейшим князем. Куча каких-то иностранцев, офицеров, вельмож получила тут целые латифундии, причём все эти земли лежали нетронутыми — никто ими не занимался. В долине Кафы видел я винодельческое предприятие, основанное Потёмкиным и по его смерти зачем-то выкупленное в казну. Теперь оно, совершенно заброшенное, медленно разрушалось. Рядом была заложенная им же шелковичная фабрика, управлявшаяся графом Пармой. Несмотря на огромное жалование, получаемое этим субъектом, в прошлом году тут было выработано только двадцать фунтов шёлка! И со всем этим надо что-то делать…

Будучи в Севастополе, я отправил несколько писем, в том числе и касающихся японской экспедиции Лаксмана. Последняя, достигнув Нагасаки, успешно вернула властям сёгуната несчастного японского капитана Корайю; но в деле установления дипломатических отношений это не особенно нам помогло.

Как ни хорошо было в Крыму в это время, но надобно было двигаться дальше. Особенно пугала меня крымская перемежающаяся лихорадка, от которой Александр Павлович и скончался в Таганроге в 1825 году. Зараза эта возникает летом и особенно опасна осенью. А кроме того, императрица, уведомленная о моем нахождении в Крыму, могла вызвать меня срочной депешей в Петербург в рамках своих матримониальных планов. Ослушаться её прямого распоряжения… ну, не то чтобы совсем нельзя, но ооочень чревато. Поэтому, не дожидаясь перитонитов, мы с Лепёхиным, Бибиковым и Волховским вернулись на фрегат «Поспешный», и с попутным ветром взяли курс на Хаджибей.

Благодаря свежему осту плавание наше продолжалось всего полтора дня. Вскоре мы увидели древнюю крепость Хаджибей, бухту, и производившиеся работы. Осип де Рибас уже год занимался возведением мола и обустройством причальных стенок;, и «Поспешный» умело причалил к одной из них.

Появление наше оказалось «как снег на голову». Де-Рибаса на стройке не было, он приехал из своего поместья лишь через несколько часов. За это время я многое узнал о ходе строительства, и, надо сказать, услышанное мне не понравилось.

Похоже, я краем глаза задел страшные злоупотребления, имевшие место при строительстве порта. Порт строили в основном силами армейских частей, и с начала года убыль умершими от болезней составила четверть наличного состава; в числе прочего, вымерла одна команда целиком! Де-Рибас наживался страшно: и на краже пайков умерших солдат, и на завышении объемов работ, и на закупке скверного провианта. Выделенная на питание мука оказалась с червями и песком, крупа затхлая, а более ничего не выдавалось. Работы велись круглый год, без внимания к погоде. Очень большие болезни причинялись зимою из-за плохого отопления бараков, где люди не могли даже просушить одежду, неминуемо намокающую от солёных брызг моря.

Виновник торжества ни в чём не сознавался. Более того, когда я изъял все бумаги, относящиеся к строительству, он предлагал моим офицерам тысячу золотых за то, чтобы они их втихую уничтожили!

Короче, господин Де-Рибас и ближайшие его помощники были отправлены под арест. Суворову, находившемуся в это время в Тульчине, под Винницей, было отправлено письмо с просьбой прислать своего штаб-лекаря и взять одесскую стройку под свой контроль. Несколько сотен солдат и унтер-офицеров были тщательно допрошены на предмет выдачи им обмундирования, и продуктов и инструмента; выведенные цифры сопоставили с отчётами и ужаснулись. К счастью, фигуранту было чем «ответить» — на все его обширные поместья был наложен секвестр.

Чтобы достичь Херсона на корабле, надо было долго ждать попутного ветра, поэтому мы высадились невдалеке от устья Днепра с капитанского ботика. Первой заботой нашей было купить лошадей, и надо сказать, что выбор скакунов в местечке Олешки был крайне скуден.

Прикупив трех низкорослых татарских лошадёнок, мы отправились на переправу. Город Херсон, основанный после первой русско-Турецкой войны, находится на высокой сухой равнине на правом берегу Днепра, господствуя над обширной низиной, поросшей камышом Чтобы попасть в Херсон, имеющий тут в ширину около версты Днепр переезжают на паромах и баркасах. Расстояние от Олешек до Херсона — восемнадцать верст, и вся эта низина болотиста и поросла высоким камышом. Жизнь в этом городе очень неприятна вследствие невыносимой пыли летом, несомой ветром, тучами, и непролазной грязи зимой. К тому еще летом с болот идёт дурной воздух и неописуемое количество комаров, порождаемых низиной.

Город состоит как бы из двух частей: крепости и военного форштадта, находящихся в верхней части, и самого города, лежащего на ниже. В крепости находится прекрасный собор, около него памятники в виде обелиска принцу Вюртембергскому, генералу Меллер-Закомельскому и инженеру-генералу Корсакову, погибшим при осаде Очакова. В самой церкви лежит тело князя Потемкина. Тут же, в крепости, находится арсенал, адмиралтейство и дом коменданта. В нижнем городе, правильно построенном, воздвигают прекрасную церковь, кроме двух уже имеющихся. На военном форштадте есть несколько полковых деревянных церквей. Между нижним городом и крепостью устроена большая эспланада, то есть открытое пространство, где нельзя строить, засаженная деревьями, плохо растущими и за десять лет нисколько не подвинувшимися. Недостаток в лесе заставляет жителей рубить прекрасные сосновые бревна, сплавленные с верха Днепра, каждое из них стоит приблизительно рубль.

Торговля Херсона производится или через Очаков и Николаев или через Глубокинскую пристань, куда могут проходить самые большие суда вверх по течению. К самому Херсону суда подойти не могут вследствие мелководья. Вывоз главным образом заключается в пшенице, пеньке, парусине, полотне и может стать со временем весьма значительным, если богатые купцы поселятся здесь. В последние годы отсюда вывозят также «слоновую кость» — мамонтовые бивни, доставляемые из Сибири.

Сообщение с местами, лежащими вверх по Днепру, могло бы принести большую выгоду торговле Херсона, если бы не мешала быстрина воды в порогах на скалистых гранитных местах от Кайдака к Никополю, делающие невозможным судоходство. Эти пороги, на расчистку коих уже издержаны большие деньги, допускают только сплав леса при высокой воде. Насчитывают двенадцать таких порогов, более или менее опасных частью по быстроте воды, частью по узкости их.

Здесь я встретился с бригадиром Пустошкиным.

Я уже слышал об этом капитане много хорошего. Семён Афанасьевич, вообще, был исполнителем- универсалом: чего ему только не поручали! Он выполнял крейсирование у берегов Кавказа, налаживал производство канатов, якорей, командовал портом, доставлял на флот рекрутов и занимался их обучением; в общем, служил везде, куда направит государыня-императрица и адмиралтейское начальство, неизменно добиваясь во всём успеха. Известие о грозящей отправке на Мальту он принял стоически:

— Построим всё, что надо будет, были бы лишь отпущены средства! Давно нам пора обрести на Средиземном море крепкую постоянную базу!

С этим можно было только согласиться.

Я продолжал свое путешествие, выехав из Херсона 25 июля при невыносимой жаре по степи, достигнув сначала Белой Церкви, в двадцати верстах от Херсона, затем — Копенки, где все источники воды пересохли, и оттуда до Николаева, куда мы приехали ночью. Прекрасная, плодородная южная степь, весною очень плодородная, при страшной летней засухе была совершенно выжжена солнцем. Придёт время, и надобно будет этим заняться: насадить лесополосы, перекрыть овраги и балки плотинами, чтобы создать в степях пруды, провести дороги, и многое, многое другое.

Николаев, новый наш кораблестроительный центр на Чёрном море, мог бы стать одним из самых красивых и значительных городов государства, если бы его продолжали застраивать и украшать с теми же заботами, как в начале его основания. Только в 1791 году было положено основание этому поселению на совершенно пустом месте. В 1792 году Михаил Леонтьевич Фалеев, получивший от князя Потемкина приказание заняться построением этого города, воздвигнул тут более 450 домов. В следующем году, по смерти Фалеева, постройка почти прекратилась. В 1794 заботами адмирала Николая Семеновича Мордвинова число домов уже достигло семисот; город расширился еще более, когда сюда было переведено адмиралтейство из Херсона.

Николаев лежит в прекрасной равнине между Бугом и Ингулом, немедленно затем соединяющимися в углу, образуемом Бугом с запада на восток. Базар с лучшими городскими постройками идет вдоль Ингула, а Адмиралтейство поставлено в верхней части города. Остальные дома, в основном из ракушечника, правильно расположены квадратными кварталами. Самые лучшие здания находятся на базаре: здесь возведена построенная в новом стиле с благородной простотой, со вкусом украшенная церковь; ее алтарная часть представляет храм, поддерживаемый восемью колоннами, украшенными позолотой и прекрасной живописью. Далее — городской дом с двумя прекрасными колоннадами по сторонам, одна из них служит биржей торговцам; гостиный двор, дом подрядчика — еврея Боруха; дом покойного Фалеева, построенный в молдаванском вкусе и резиденции адмиралов Мордвинова и Рибаса, (последняя, чувствую, скоро отойдёт в казну).

Здесь повторилась история с Севастополем. Вы будете смеяться, но в городе, построенном на реке, нет хорошей воды: морские ветры нагоняют в реки соленую воду, и для питья ее привозят из прекрасного источника в Спасском саду, лежащего у Буга за две версты от города. Тут тоже нужен водопровод!

Я оставался здесь еще два месяца, посетив Елисаветград, Екатеринослав, и множество мелких поселений. Переехав Днепр по мосту в районе города Кременчуг, я со своими спутниками двинулся дальше, и 1 августа под не прекращающимся дождем достиг долины, где происходила знаменитая, навсегда памятная для русских битва со шведами. Место Полтавской баталии обозначено было огромной величины курганом, а также памятником близ Воскресенской церкви: медной доской на постаменте с изображением на ней этой битвы.

Далее, через Ахтырки, Сумы, Мценск, красивый город Курск, Орел, и Тулу я достиг Москвы, где получил верные известия, что «гессенские мухи» улетели. Можно было теперь возвратиться в Петербург; но, говоря по чести, после солнечного Крыма и жаркой степной Новороссии этот суровый северный город сильно померк в моих глазах.