Благословенный. Книга 5

Глава 11

Ещё два года назад, осматривая императорские резиденции, я решил, что в Пелле, недостроенном загородном поместье Екатерины, будет устроен мощный научный центр, нечто вроде «Сколково» или «Силиконовой долины».

Напомню, «Пелла» — поместье на берегу Невы, в тридцати верстах на юго-восток от Петербурга. Когда-то моей державной бабушке очень понравилась эта местность, и она поручила архитектору Старову возвести здесь огромный дворцовый комплекс. Видимо, денег на этот проект не жалели, и вскоре было возведено семь больших корпусов, пять из которых были частично отделаны. Говорят, здесь, в домовой церкви, состоялось венчание Екатерины и Потёмкина. Но затем началась сначала русско-турецкая, а за нею — и русско-шведская война, и деньги резко закончились. А затем, видимо, Екатерина охладела к тому проекту, и вплоть до её смерти всё стояло в недостроенном виде. Став императором, Павел забрал все стройматериалы на Михайловский замок, а наличные корпуса использовал под казармы. Затем во время войны всё было разрушено, поэтому-то Царское Село и Петергоф известны и знамениты, а Пелла канула в безвестность.

Придя к власти, я тоже какое-то время рассматривал Пеллу как потенциальный военный городок, но затем решил, что наука важнее. Поначалу я думал, что с преобразованием несостоявшегося дворца в научный центр особых проблем не будет. Ведь всё уже практически готово, осталось довести это до ума: добавить удобства — канализацию, ватерклозеты, горячую и холодную воду, водяное отопление — и можно уже запускать учёных.

На самом деле всё оказалось сложнее. Это поместье всё-таки далековато от Петербурга, поэтому пришлось строить в нём ещё и жилые корпуса. Кроме того, ряд зданий требовал сильной перестройки под нужды науки — вытяжные шкафы, мощная вентиляция, и многое другое.

Поскольку одним из физических явлений, изучаемых здесь, должно было стать электричество, понадобились источники для его генерации. Тут нам повезло — рядом с Пеллой находились так называемые Ивановские пороги, где скорость течения Невы наивысшая. Здесь установили большое водяное колесо, приводимое в действие силой реки. От колеса запустили генератор для выработки тока, а также подали вращающиеся валы на несколько лабораторий — там испытывали модели генераторов, станков, и разное оборудование — и опытную мастерскую, где по заказам учёных изготавливали разные необходимые им для опытов штуки.

Главный корпус, на первом этаже которого имелся огромный танцевальный зал, был переименован в Конгресс-центр, и оборудован для научных конференций. Поначалу, правда, встал вопрос — где размещать многочисленных гостей? Пришлось спешно построить гостиницу; кроме того, подсуетились питерские купцы, отстроившие напротив Пеллы, на правом берегу, многочисленные дачи. Летом в них вполне могли жить и учёные, приехавшие в Пеллу на конференцию или на стажировку.

Денег всё это стоило, конечно, немало. Строительство — вообще, затратная вещь, а содержание ученых и лабораторий — просто сказочно дорого! Впрочем, дороговизна эта относительная: ещё в начале царствования Екатерины бюджет Академии наук составляя считанные тысячи рублей, и тратился в основном на премии за научные труды и переводы.

Но, несмотря на все трудности, к этому году всё было уже более-менее готово. Поэтому летом, в июле (а лето у нас — только июль и есть), мною была запланирована большая международная научная конференция, посвящённая сразу множеству разнообразнейших тем. В числе обсуждаемых вопросов включены:

— применение метрической системы к геологическим и астрономическим измерениям;

— общемировой переход на метрическую систему (докладчики в основном — разумеется, французы),

— явление электрической дуги и её практическое применение, (доклад аспирантов лаборатории Василия Петрова и, разумеется, его лично),

— классификация элементов неорганической химии (мои потуги скосплеить периодическую таблицу Менделеева),

— сообщение о происхождении видов (теория эволюции);

— доклад о языке научных исследований (для облегчения международного общения я решил предложить разработать новый язык международного общения. От архаичной латыни надо уходить),

— доклад об общих началах термодинамики (исследование свойств пара, опровержение теории флогистона и теплорода),

А также доклады по теории сопротивления материалов, о природе электричества, по порошковой металлургии, об электрохимическом получении новых металлов и многое другое…

Также будут два грандиозных медицинских доклада — о природе инфекционных заболеваний и о соблюдении санитарных правил. Вообще медицинские науки должны изучаться не в Пелле: все медико-биологические исследования теперь будут проводиться на Каменном острове в Петербурге. Каменноостровский дворец после известных событий никак уже не сможет более служить императорской резиденцией, и я отдал его (а с ним — и весь остров) под медицину и биологию. Теперь там будет создан грандиозный медицинский центр, туда же будет перенесён Главный Военный и Морской госпиталь. Здесь же будет устроена система новейших научно-медицинских учреждений: Военно-медицинская академия, Санкт-Петербургский медицинский институт, и, самое главное — Международный Институт Микробиологии и Императорский институт экспериментальной медицины. Однако на Каменном острове пока ещё нет даже фундаментов названных зданий, поэтому доклады будут прочитаны в том же конференц-зале Пеллы.

О предстоящей конференции было широко оповещено во всех европейских газетах, и в начале лета, несмотря на идущие на Балтике боевые действия, учёные всего мира начали съезжаться в Санкт-Петербург. Их оказалось намного больше, чем я предполагал — более пятисот человек, считая с жёнами, детьми и сопровождающими лицами. Возникла проблема: в Пелле было готово только 80 квартир, из которых 38 уже занято учёными-резидентами.

Часть гостей удалось разместить на окружающих Пеллу дачах. Но всё равно больше половины их не получили места для жилья. И что делать?

Пришлось аврально придумывать, как не ударить в грязь лицом. Провели срочное совещание и, прежде всего, вспомнили про такую интересную вещь, как разборные здания. Мы к этому времени сделали в интересах армии несколько экспериментальных быстровозводимых госпитальных строений Стены представляли собой двухслойные щиты, заполненные посередине паклей. Крыша — такие же щиты, обтянутые толем — толстой бумагой, просмолённой каменноугольным дёгтем. Всё это возводилось в течении двух-трёх дней, и было незаменимо для развертывания больших госпиталей во время военной компании. В Петербурге на складах таких хранилось восемь штук — каждый на сто пятьдесят коек. В каждом из них просторно и с комфортом можно было разместить двенадцать семей. Пять госпиталей отправили в действующую армию, но три остались в резерве. Приказали пустить их в дело, установив в Пелле на берегу Невы, но этого всё равно не хватало!

Затем вспомнили про плавучие казармы. У Балтийского флота было много блокшивов, где что-то складировали или проживали моряки. Конечно, не все они годились для размещения «чистой публики», и не каждый блокшив из-за осадки мог пройти по Неве. Но всё же удалось набрать ещё добрую сотню коек. На плавучих казармах, конечно, разместили тех, кто приехал без семьи.

Данные обстоятельства заставили меня, посыпая голову пеплом, ещё раз задуматься о причинах вековечного российского бардака. Ведь я, приступая к управлению государством, верил, что всё пойдёт теперь по иному. Но очень скоро я понял, что причина возникших затруднений — в нашем нетерпеливом желании настичь ускользающий поезд цивилизации, успеть сказать своё слово, донести до мира свою истину… В общем, года три-четыре можно было бы подождать, построить все необходимые здания, и уж тогда вволю баловаться конгрессами и симпозиумами; но всё это время добрая часть европейской науки будет стоять в тупике или блуждать впотьмах, не видя правильного пути, а сотни тысяч людей умрут от антисанитарии и заразных заболеваний. Стоит ли оно того, чтобы пара сотен учёных провели на конференции время с комфортом? Думаю, нет. Раз у нас есть что показать миру — надо это сделать, и нечего тут тянуть кота за всякие места! Наш народ как никто иной умеет видеть главное, отмахиваясь от всего второстепенного; этим, кстати, мы сильно отличаемся от немцев, с маниакальным упорством пытающихся предусмотреть и утрясти решительно все мелочи — важные или неважные. В результате они думают, как удобнее укрепить лопату на броне «Пантеры», а мы — как вместо тысячи танков в месяц делать 2 тысячи…

Возможно, вы зададитесь вопросом: а зачем вообще всё это надо? На кой чёрт знакомить иностранных учёных их не всегда дружественных нам стран со своими знаниями и технологиями, да ещё и совершенно бесплатно? С точки зрения обычного человека это какая-то глупость — самому давать своим врагам технологии, которые позволят им достичь технологического и военного паритета с российской армией и флотом, а возможно, и вырваться вперёд. Но почему-то я инстинктивно всегда считал, что именно это будет самым правильным; и лишь последние годы я начал осознанно понимать причины, побуждающие меня поступать именно так, а не иначе.

Всё дело в сравнительной маломощности российской науки, а с нею — производственной и образовательной базы. В таких условиях трудно было воспользоваться теми знаниями, которыми я обладал: без общего прогресса всего человечества вряд ли мы бы вытянули даже двигатель внутреннего сгорания. Поэтому я решил, что не только российская наука, но и познания всего мира должны двинуться вперёд как можно быстрее. Конечно же, это означало, что другие страны тоже получат некоторые интересные технологии, в их числе и военные; но было понятно, что рано или поздно и так получат, причём бесплатно — либо украв наши достижения, либо воспроизведя их самостоятельно. Если же мы будем более открыты, то сможет торговать новыми изделиями, знаниями и умениями, обогащаясь и привлекая в страну талантливых учёных со всего мира; завоюем авторитет среди наиболее высокообразованных слоёв мирового сообщества, а, самое главное — сумеем использовать мировое развитие для нашего собственного усиления. Например, хотя знаменитый танк Т-34 появился в СССР, но базировался на американской конструкции У. Кристи, а станки, на которых изготавливали его узлы и агрегаты, в значительной степени были иностранными — немецкий пресс, американские карусельные станки, и так далее… В общем, используя те знания о путях развития промышленности, науки и общества, которыми я обладал, можно было снимать сливки с каждого этапа научного прогресса, точечно выбирая те решения, технологии и образцы, которые дадут нам наилучшие результаты. Когда в небо взмоют самолёты. У всех будут деревянные этажерки, а у нас — стремительный Як-3; когда появятся танки, то вражеским «ромбам» будет противостоять Т-34; а броненосцы враждебной эскадры встретятся с «супердредноутами». Нет нужды быть впереди остальных на три корпуса; для победы достаточно опережать соперников на полшага… Ну и кроме того, я почитал глубоко аморальным сидеть на знаниях, полученных усилиями учёных всего мира, как собака на сене, имея возможность помочь страждущему человечеству и не пошевелив ради этого пальцем.

Ну и «мягкая сила», разумеется. Куда без неё?

Итак, постепенно ученые всего мира собрались таким образом в Петербурге. Всех участников конференции через газеты и подобные театральным афиши оповестили о необходимости зарегистрироваться в Российской Академии Наук, чтобы власти получили хоть какое-то представление о численности прибывших, а также

Из Петербурга учёных организованно повезли в Пеллу по Неве на пароходах. Ранним утром 4-го июля 1799 года на свежеуложенной гранитной Английской набережной собралась целая толпа прилично одетых благородных господ; многие были с жёнами и даже детьми. Все оживлённо переговаривались на разных языках: среди ученых оказалось много знакомых друг с другом заочно, по переписке или научной полемике.

Вдруг этот галдёж прервал непривычно-резкий свист стравливаемого пара. Дамы и господа, собравшиеся на набережной, с изумлением смотрели, как к ним приближается невиданное судно без вёсел и парусов: приземистое, густо дымящее из сдвоенной высокой трубы, но зато снабжённое огромными мельничными колёсами, ритмично шлепающими по тёмной сине-зелёной глади Невы многочисленными хитро изогнутыми лопатками. Скорость кораблика впечатляла — иди он на вёслах, не дал бы и 3-х узлов, а паровой движитель позволял ему развивать более семи!

— Ох, вы посмотрите! О-ла-ла! Тот самый «пароход», о котором так много сейчас разговоров в Гавре! Там очень завидовали крондштадским докерам — ведь они могут передвигать суда по акватории порта паровым буксиром! — сообщил всем господин Сент-Илер, парижанин, прибывший в составе огромной делегации парижской Академии наук.

Приблизившись, судно дало задний ход, чтобы смягчить касание о набережную, и колёса, на несколько секунд остановившись, вдруг начали вращаться в противоположную сторону. Тупой, без форштевня, нос «парохода», оснащённый специальными продолговатыми пухлыми демпферами, ткнулся в такие же смягчающие подкладки на гранитном парапете набережной, и матросы сноровисто начали швартовать корабль носом к берегу.

Посадка происходила тоже весьма необычным путём — с парохода на набережную был перекинут трап с перилами! Дамы и господа с опаской и любопытством перебегали на палубу, оказавшуюся вполне обычной, деревянной; здесь любезный стюард провожал их на отведённые места под огромным тентом. Разноязыкая, многонациональная толпа, оживлёно болтая и ахая, постепенно распределилась по местам в предвкушении предстоящего путешествия.

— Ай! — вскричала какая-то дама, когда дроссель с визгом стравил пар, и пароход окутался белым облаком.

— Отдать концы! Малый назад! — крикнул капитан в импозантном флотском мундире, поднеся ко рту странную штуку с раструбом и механик, выглянувший на мгновение из своей рубки, устроенной прямо возле больших паровых труб, ответил «есть» и скрылся внутри. Могучее тело парохода сотрясла вибрация, и огромные лопасти гребных колёс вспенили воды Невы, вращаясь в противоположном направлении.

Отойдя от набережной, пароход дал «полный вперёд», постепенно разворачиваясь в сторону Малой Невки. Я специально приказал провести гостей мимо строящегося здания Биржи и нового чугунного моста. Впечатления от этого грандиозного сооружения оказались впечатляющими! Биржа возвышалась на своём постаменте на стрелке Малой и Большой Невы; окаймляющая её гранитная колоннада была уже полностью готова, как и отражавшийся в реке чугунный каркас основного здания, наполовину уже остеклённого. Несмотря на строительные леса, контуры Санкт-Петербургской Биржи вырисовались уже окончательно, так что весь масштаб и грациозность замысла полностью раскрывались для стороннего наблюдателя. Грандиозность зрелища вызвала бурю восторгов, особенно среди экспансивных французов.

Миновав биржу, всё ещё окружённую башенными кранами, пароход направился к Малой Невке, где уже возвышались величественные конструкции первого в Петербурге постоянного, не наплавного, моста. Лихтерная баржа как раз привезла очередные пролётные конструкции, и плавучий кран поднимал одну из секций. Это была ювелирная работа: сам кран был на плоту, закреплённый якорем, а рабочие тянули канаты с берега, дружно вращая огромные кабестаны. Главная тонкость заключалась в том. что надо было задать правильное направление тяги, а иначе усилия рабочих могли сдвинуть сам плот с краном в неправильном направлении.