Благословенный. Книга 5

Глава 21

Разгром принца Гогенлоэ произвёл на всех изрядное впечатление. Однако же было понятно — игра ещё не сыграна.

Герцог Брауншвейгский, узнав, наконец, что против него стоит совсем не вся русская армия, а лишь слабый заслон, пусть и под началом знаменитейшего из русских полководцев, решил поначалу попытаться разгромить Суворова и перешёл Неман.Силы сторон были неравны, отличаясь почти в 5 раз: 17 тысяч русских против 83 тысяч пруссаков. Суворов искусно и яростно оборонялся; ни дня не проходило без арьергардного боя! Огромную роль играла здесь конная артиллерия; по разработанной Александром Васильевичем методике, наши артиллеристы действовали дивизионами по 2 батареи; первая, «заигрывающая», выносилась вперёд, вторая ставилась в трёх-четырёх сотнях сажен далее от противника и укреплялась турами. Обе батареи тщательно маскировались.

Когда пруссаки в плотных походных колоннах приближались на дальность картечного выстрела, первая батарея открывала по ним внезапный огонь. Пруссаки педантично начинали перестроение из походной колонны в боевые линии побатальонно, что занимало просто уйму времени; и всё это — под огнём нашей артиллерии. Если какой-то толковый офицер авангарда всё-таки решался отвести колонны немного назад, выйдя из-под картечного обстрела, потери от этого совершенно не уменьшались: в этом случае в ход шла русская шрапнель.

Когда, наконец, прусские батальоны начинали наступление — как всегда, медленным, ровным размеренным шагом, сберегая строй и тщательно выравнивая ряды, и неся при этом дикие потери от нашей картечи — первая батарея сворачивалась, а в дело вступала вторая, прикрывавшая её отход. Но главное веселье начиналось, когда прусские солдаты достигали, наконец-то, оставленной нашими артиллеристами позиции и с восторгом захватывали брошенные там зарядные ящики. Некоторые из этих повозок внезапно взрывались, осыпая всё вокруг картечью.

Это были наши «подвижные мины». Некоторые зарядные ящики наши артиллеристы забивали картечью, поместив в середине бочонок пороха и установив в него электрозапал. В результате получался некий примитивный аналог мины «МОН-50», с огромным осколочным эффектом в выбранном секторе поражения. При удачном подрыве такая мина была способна уничтожить сразу десятки, а то и сотни вражеских солдат.

После нескольких подобных случаев прусские солдаты попросту стали бояться атаковать наши артиллерийские позиции, и даже приближаться к батареям, уже покинутым нашими солдатами. Прусские солдаты пытались «разрядить» наши мины, оружейными выстрелами вызвав их преждевременное срабатывание; однако пороховой заряд у наших мин был заключён в толстую оболочку из нескольких рядов чугунной картечи, так что выстрелы прусских гренадёров обычно не достигали цели.

Тем не менее, несмотря на всё искусство и героизм русских войск, пруссаки вскоре приблизились к Вильно. Однако здесь герцога Брауншвейгского настигло срочное предписание прусского короля: незамедлительно возвращаться для защиты Берлина.

Пока герцог увлечённо гонялся за слабой армией Суворова, прусские силы в Польше переживали самую драматическую катастрофу, какую только можно было себе вообразить. След за разгромом и капитуляцией армии генерала Гогенлоэ русско-польские войска под общим командованием генерала Бонапарта ворвались в пределы прусской Польши и вскоре заняли Варшаву.

Всю великопольскую территорию и Мазовию немедленно охватило национальное восстание. Малая Польша, находившаяся под властью австрияков, тоже заволновалась; однако здесь наши агенты всячески сдерживали мятежников с тем, чтобы не спровоцировать преждевременного конфликта с Веной. Прусские гарнизоны, маршевые колонны, запасные батальоны и рекрутские депо окружались восставшими и полностью вырезались; всюду формировались отряды конфедератов, быстро бравшиеся под контроль офицерами, специально высланными Тадеушем Костюшко вперёд. На огромных пространствах воцарился настоящий хаос; русский конный авангард, высланный для помощи восставшим, чаще пресекал эксцессы в виде поголовного уничтожения пленных, чем оказывал им действительную военную поддержку.

Руководил и координировал силы восставших генерал Домбровский, приехавший для этого из Франции. Этот небесталанный боевой командир сумел собрать из восставших более 30 тысяч штыков, пополнивших обескровленную армию Костюшко. Огромное количество прусских солдат в этой местности составляли этнические поляки, которые, заслышав о поражении пруссаков и вторжении русских войск, массово дезертировали из прусской армии, переходя к восставшим. Кончилось с тем что таких солдат сформировали отдельные батальоны, сохранивший свою прусскую униформу, и лишь надевшие двухцветные польские кокарды.

В результате, несмотря на то что пруссаки для того чтобы предупредите возможные волнения оставили на территории Польши 10 000 полевого войска, его фактическая боеспособность оказалась равна нулю.

После вступления русских и армии Костюшко в Варшаву тот издал воззвание, призывая поддержать русскую армию в борьбе с пруссаками. По всей освобождённой территории были созданы провинциальные комиссии, которые взяли на себя управление административным аппаратом, обеспечивая порядок и предотвращая социально-экономические беспорядки. Стали формироваться польские вооружённые силы в Познани, Калише и Конине. 10 октября произошли столкновения с прусскими войсками под Остшешувом и Кемно, а 13 октября восстание переместилось в район Серадза.

В это время Домбровский уже проводил мобилизацию в кантональной системе, призывая к оружию одного человека из десяти хуторов. 23 октября была объявлена всеобщая мобилизация. С самого начала как повстанческие отряды, так и войска, состоявшие из рекрутов, назначенных Домбровским, систематически очищали Великую Польшу от прусских войск. Действия распространились и на соседние районы, и в ноябре повстанцы захватили крепость и монастырь Ясная Гора. Спою Возле этого монастыря Конный отряд Людвига Прусского был разбит, а сам он погиб, получив удар в живот от польского косинёра. Ужасная гибель этого принца произвела в Пруссии самая гнетущее впечатление.

Между тем русские войска под командованием генерала Бонапарта стремительно продвигались вглубь Польши. Никто из полководцев не умел так пользоваться плодами победы, как он: неумолимо преследуя остатки прусских войск, он в недельный срок прошёл от Варшавы до Познани. В Берлине началась паника. Войска герцога Брауншвейгского были срочно отозваны для защиты столицы; Берлинский кабинет надеялся, что прусские крепости смогут на какое-то время сдержать наступление русских войск. С Саксонией был заключен союз, по условиям которого она прислала в прусскую армию 20 000 человек, а с Гессеном велись переговоры, так как курфюрст не хотел высказываться слишком рано. Армию под командованием генерала Рюхеля, осаждавшую Киль, также отозвали, и теперь она ускоренным маршем двигалась к Берлину. Под влиянием крика, поднятого партией Гогенлоэ, и уже пережитых неудач начало распространяться и крепнуть мнение, что армию ведут к гибели. Известие о занятии Варшавы, а затем — и Познани, где у немцев имелись значительные военные склады (магазины), еще более увеличило общее недоверие и растерянность. Повсюду говорили об измене, причем неуклюжее воображение не знающих обстановки офицеров и необученных солдат, как это обычно бывает, начало создавать самые необыкновенные предположения. В эти дни наша армия действительно обнаруживала признаки состояния горячки, и общая сумма ее моральных сил была значительно ослаблена, хотя отдельные лица сохранили ясность мысли и бодрость. Итак, армия была на 20 000 человек слабее, чем она могла бы быть, без доверия к своим начальникам, уже наполовину побежденная мыслью о непобедимости противника.

Однако генерал Бонапарт не повёлся на такую уловку. Блокируя прусские гарнизоны с силами польских повстанцев сам неумолимо продвигался вперёд и 6 ноября подошёл к Эльбе. Здесь его ждали прусские войска под командованием фельдмаршала Меллендорфа.

Меллендорф, несмотря на почтенный семидесятилетний возраст, не подорвавший, впрочем, впрочем, его жизненных сил, почтенный и импозантный, внешне казался настоящим военным. Но по существу он ни на волос не был меньшим царедворцем, чем тот же герцог Брауншвейгский, и при этом бесконечно уступал последнему в широте ума, глубине познаний и жизненного опыта. Во время Семилетней войны он в чине штаб-офицера гвардии служил с большим отличием, основывавшемся, вероятно, главным образом, на личной храбрости и твердой решимости; но последовавший затем 31 год периода мирного времени, полное отсутствие систематического образования и умственной деятельности мало-помалу превратили его военные дарования в фикцию, и он опустился до роли просто хорошего статиста на традиционных военных празднествах в Потсдаме и Берлине.

Задачей фельдмаршала было не допустить переправы русских войск через Эльбу. С этой целью он желаю быть сильным в каждом пункте одновременно, раскидал свои войска на самом широком фронте, охраняя мосты и предмостные укрепления. Генерал Бонапарт, узнав о диспозиции фельдмаршала Меллендорфа, только усмехнулся, и 10 ноября навёл три понтонных моста в районе городишки Лёбус, между Франкфуртом-на-Одере и Кюстрином.

Крепость Кюстрин тотчас же была блокирована польскими повстанцами; а Бонапарт, развернув свои колонны широким фронтом на юг, окружил основные силы Меллендорфа под Франкфуртом. Разрозненные силы фельдмаршала были разгромлены по частям; особенно отличились тут конные корпуса Депрерадовича, Платова и Остермана. Вскоре Меллендорф, запертый во Франкфурте, капитулировал; с ним сдались 23 000 солдат и офицеров. Победителем досталось более 80 полевых орудий, множество знамён и огромные запасы провианта.

14 ноября русская армия вступила в Потсдам; на следующий день русский командующий получил ключи от Берлина и вступил в крепость Шпандау, взяв в ней просто грандиозные трофеи.

В Париже дела прусского кабинета также велись крайне скверно. Оказалось, что маркиз Луккезини, представлявший Берлин перед Директорией, скрывал многие важные подробности взаимоотношений двух стран. Между тем внезапно и очень сильно ухудшилось отношения Пруссии с Францией. Директория вдруг захотела забрать её рейнские владения — так называемую Франконию, и, не объявляя войны, ввела туда два армейских корпуса. Луккезини пришлось отозвать, но было поздно: фактически Франция, под предлогом союзнических отношений между Пруссией и Англией, развязала военные действия, оккупируя Франконию и подбираясь к Ганноверу.

Однако Берлинский двор не сдавался. С Саксонией с трудом заключили трактат, по которому она двинула на соединение с прусской армией 18 000 человек, то есть, примерно, половину своей армии. Трактат был окончательно оформлен так поздно, что саксонские войска были причиной задержки выдвижения собственно прусских сил, направленных против французов. Курфюрст Гессенский крутился и изворачивался совершенно в стиле прусской политики. Он хотел дождаться победы прусского оружия, чтобы затем высказаться, а в случае если бы этой победы не последовало, он в силу священных прав нейтралитета чувствовал бы себя так твердо, как скала среди бушующего моря. Иные союзники Пруссии, — Мекленбург, Ангальту, Шварцбург, князья Липпе — видя, как идут дела, великодушно решили оставаться нейтральными, глубоко наплевав на судьбу Берлина. Один только герцог Веймарский прислал егерский батальон, разумеется, ничего не решивший.

Таким образом, из знаменитой, всегда готовой к бою 200-тысячной прусской армии в самом решительном бою, какой ей когда-либо приходилось вести, оказалась на месте и в готовности только половина, а армия, которую Пруссия собрала против французов в Тюрингии, имела в своем составе вместо 50-тысячного союзного корпуса всего только 18 000 саксонцев.

Но всё же, главной причиной прусской катастрофы оказались неверные решения самих берлинских теоретиков. Без их ошибок, допущенных и самим кабинетом и военным ведомством, можно было, используя имевшиеся налицо вооруженные силы, удерживая крепости и переправы, свести дело в ничью; но достаточных войск для этого уже не было. Лучшие силы прусской армии — 80 000 штыков и сабель под командованием герцога Брауншвейгского — вернулись из Вильно к стенам Кенигсберга; еще 50 000 под командованием генерала Рюхеля находились в Шлезвиг-Гольштейне, действуя против датчан. Таким образом, прусская армия была разорвана на две части, находившиеся на противоположных сторонах страны; и это в то время, как враг подходил к Берлину! Столь чудовищную ошибку пог допустить лишь один человек в мире; и я знал, что генерал Пфуль* меня не подведёт!

Волна победы донесла Русскую армию не только до Вислы и Одера, а даже до Эльбы и Рейна, где сила победы до известной степени выдохлась, движение приостановилось и где было встречено первое новое сопротивление со стороны ладмилиции.

15 октября пал Бреслау перед войсками Костюшко, 25 октября пал Глогау перед казаками Платова; затем 29 октября был занят форт Плассенбург под Кульмбахом взятый войсками Домбровского, 1 ноября пал Хамельн, 19 ноября — Ченстохов перед отрядом поляков и русской конницы, осаждённый Кюстрин сдался 20 ноября, капитулировав перед силами Юзефа Понятовского.

Затем, 25 ноября пал Штеттин, а 2 декабря пал перед Шпандау перед Бонапартом; а ранее, ещё 23 октября, войсками Багратиона был занят Кенигсберг.

Без быстрого падения всех крепостей, расположенных на театре военных действий, это вряд ли могло бы случиться. Если бы эти крепости не были сданы без правильной осады, то для их обложения и осады нам пришлось бы из 6 корпусов своей главной армии выделить не менее 4–х корпусов, и дальнейшее наступление оказалось бы невозможным. Причина оказалась в том оглушающем страхе. Которое внушило наше стремительное продвижение от Варшавы к Берлину; пожалуй, тут генерал Бонапарт продемонстрировал блестящее предвидение стратегии «блицкрига».

Итак, у прусского кабинета, бежавшего к тому времени в Померанию, под эфемерную защиту английского флота, оставалась лишь одна надежда: на объединение армий герцога Брауншвейгского и генерала Рюхеля. Вместе они составили бы 130- тысячное войско, способное сокрушить союзные русско-польские силы, не набиравшие вместе и 100 тысяч. И, когда это соображение пришло в головы офицеров прусского штаба, германская военная машина стала действовать с невероятной быстротой.

Оба командующих получили приказ форсированным маршем двигаться навстречу друг другу, держась побережья Балтийского моря. Встретившись в Померании, северо-восточнее Берлина, они должны были обрушить на русско-польские силы удар объединенной армии, освободить Берлин и отбросить русских обратно за Одер. На это были последние упования Фридриха-Вильгельма, королевы Луизы, прусского командования и… Уильяма Питта-младшего.

Разумеется, получив приказ идти на соединение с Рюхелем, герцог Брауншвейгский тотчас бросился его исполнять. Восьмидесятитысячная прусская армия бросилась под дороге на Штеттин, бросая обозы и отстающих. Движение это было ужасно. Солдаты не имели зимних палаток, оставленных в Кенигсберге с обозом вместе с одеялами и шинелями. Чтобы люди не замёрзли на ноябрьском пронизывающем ветру, приходилось каждую ночь разжигать множество костров, истребляя в округе крыши всех домов, безжалостно отправляемые на дрова.

Навстречу герцогу, оставив против датчан лишь слабые заслоны, таким же скорым маршем двигалась 40-тысячная армия генерала Рюхеля. Пруссаки были уверены в успехе: они до сию пор не поняли, что против них действуют сильнейшие военные умы в истории человечества…

Немедленно, как только обозначилось движение герцога из Восточной Пруссии на соединение с силами в Шлезвиге, фельдмаршал Суворов перешёл в наступление. К тому времени он получил серьёзные подкрепления, и его силы выросли до 38 тысяч активных штыков и 6 тысяч сабель. Отправив корпус Багратиона на занятие Кенигсберга (что тот самым блестящим образом и исполнил), сам Александр Васильевич начал преследование армии герцога, двигаясь параллельными дорогамии держась южнее. Такое неотступное сопровождение вдвое слабейшей его армией вызывало понятную досаду герцога Брауншвейгского, но развернутся и атаковать Суворова он не посмел; ведь отвлечение на эту второстепенную цель означало бы крах общего плана войны! Попытка выставить на пути суворовских войск заслон в виде корпуса генерала фон Клейста кончилась самой досадной неудачей; в битве у селения Лауэнхофф 20 ноября Суворов продемонстрировал, что «русские прусских всегда побивахом». Прусские линии, истощённые огнём русских стрелков и егерей, затем были проломлены мощными ударами батальонных колонн русской гвардии, и лишь недостаток у Суворова лёгкой кавалерии не позволил довершить разгром.

Движение Рюхеля тоже не осталось незамеченным генералом Бонапартом. Как только прусские колонны вышли с территории формально нейтрального Мекленбурга в пределы прусской Померании, он совершил широкий охватывающий маневр, окружая Рюхеля у городишки Пренцлау. И здесь состоялась чудовищная по накалу битва.

Бонапарт располагал лишь небольшим численным превосходством — 48 тысяч солдат против 41-й тысячи у Рюхеля. Пруссаки двигались в походных порядках от Пренцлау на Шмёльн, когда их обстреляла русская артиллерия. Затем появилась русские драгуны и гусары; первые, спешившись, начали обстреливать плотные прусские колонны, а гусары атаковали прусскую кавалерию.

Рюхель приказал разворачиваться из походных колонн в боевую линию с фронтом на восток. И тут с севера на них обрушились основные силы русской армии.

Прусские войска, постоянно тренируясь друг против друга на маневрах в Потсдаме, привыкли к определённому поведению оппонента: очень медленное сближение вражеских линий, сопровождаемое постоянным ружейным огнём. Но здесь было нечто совершенно противоположное: стремительный натиск мощных батальонных колонн, сразу же переходящих в штыковую атаку. Никто в русской армии особенно не заботился о ровности своих линий, и не тратил время на перестрелку: огонь по противнику вели стрелковые батальоны и егеря, а линейные батальоны ускоренным шагом сближались с противником и сразу же шли в рукопашную, повергая пруссаков в ступор.

Польский корпус атаковал с юга, из-под Грацова, воспрещая отступление пруссаков в направлении на юг. А с запада было широкое и длинное озеро!

Корпуса Рюхеля оказались в ловушке. Русская артиллерия не умолкала, громя скучившихся пруссаков ядрами и крупной картечью, взятой из Берлинского арсенала. Лёд на озере Унтеррукзее оказался непрочен, и множество прусских солдат, пытавшихся найти на нём спасение, попросту утонули. К концу дня 30 тысяч оставшихся в живых пруссаков сдались в плен. Уцелело лишь несколько сотен всадников, широко рассеявшихся по округе.

Это поражение сорвало надежды на объединение прусских сил и, соответственно, успех армии герцога Брауншвейгского. Однако его многочисленная армия, усиленная гарнизонами городов Данциг и Эльбинг, и сама по себе представлял немалую силу. Силы генерала Бонапарта. Хоть и получили некоторые подкрепления, всё равно уступали в численности: 58 тысяч русских против 85 тысяч пруссаков. И тем не менее, нам нужно было наступать: нельзя было дожидаться, пока враг нанесёт свой удар, выбрав время и место. И русская армия двинулась навстречу войскам герцога.

Все замерли в ожидании; все взоры устремились к местечку Калиш. Именно здесь должна была состояться решающая битва, ставящая окончательную точку в исходе компании 1799 года, а заодно и в судьбе всей Северной Германии.

В истории Калиш оставил заметный след гораздо раньше — 18 октября 1706 года здесь произошло одно из главных сражений Великой Северной войны. Русские драгуны под командованием князя Александра Меншикова разгромили корпус шведского генерала Арвидла Акселя Мардефельда, а самого его взяли в плен. Забавно, но бой против шведов под Калишем приняли тогда объединенные русско-польские войска. Потом город еще не раз менял государственную принадлежность. В 1793 году, по результатам Второго раздела «Жечи Посполитой» он вошел в состав Пруссии. И вот теперь, волею судеб, под этим же городком должно было состояться новое сражение.

Прусский авангард под командованием генерал-майора Блюхера первым занял Калиш, но из-за интенсивных действий русской лёгкой конницы, истреблявшей вражеские разъезды (в этом деле особенно отличились легкоконные полки) пруссаки не смогли заметить приближения главных сил русской армии.

Бонапарт подошел к Калишу и, узнав о неосторожности противника, решил немедленно на него напасть. 20-ти летний полковник С. Н. Ланской, с большей частью конницы, вторгнувшись в район неприятельского расположения, быстро прервал сообщения между деревнями и преградил путь отступления пруссакам. Вскоре подоспела русская пехота и атаковала деревни. Сопротивление войск противника, оставшегося без взаимной связи, было хотя и упорно, но непродолжительно. Саксонцы в соседнем селении Коканине вынуждены были сдаться; только трём ротам с большими потерями удалось пробиться к Калишу. Пруссаки упорно оборонялися в селе Боркове, надеясь на помощь из Калиша, но, не дождавшись её, вынуждены были сложить оружие; между тем, сам Калиш был оттеснен резервной конницей князя Трубецкого к Скаржеву. Пруссаки из Павловека, построив каре, отразили атаки русской конницы, успели дойти до реки Просны и ночью перешли ее в брод. Отступавшая из Калиша прусская конница также была опрокинута Ланским.

К ночи 13 декабря русские заняли Калиш, потеряв в боях накануне 670 человек. Противник потерял 1500 убитыми и ранеными и столько же пленными. Потери русских в бою оказались умеренными; однако, найдя среди трофеев множество бочек с вином, которые прусские маркитанты часто сбрасывали их с повозок для облегчения, спасая более ценные грузы, не смогли остаться равнодушными. Начальники не смогли удержать людей, которых усталость и сильный холод наиболее располагали к вину, так что три из четырёх егерских полков в считанные минуты до того сделались пьяны, что не было средств соблюсти не малейшего порядка.

Заметив замешательство в наших рядах, пруссаки атаковали тремя колоннами, сходу развёртывавшимися в строй. Но тут полковник Мюрат, возглавлявший Нижегородский драгунский полк, приказал людям сесть на коней и с возвышенности дерзко атаковал одну из неуклюжих прусских колонн.

Не часто случается на войне видеть кавалерийскую атаку, проводимую с такою отвагою и решительностью! Наш полк, совершенно не расстроив рядов, быстро спустился с заснеженного косогора и врезался во фланг не закончивших перестроения пруссаков с такой стремительностью, что те не сумели открыть упорядоченного ружейного огня. Потеряв всего несколько человек, храбрый полковник опрокинул неприятеля, сорвав его замыслы. Нижегородский Полк смог изрубить около 400 прусских пехотинцев, взять более 500 пленных, в том числе одного полковника, и полковое знамя.

Наконец, ранняя осенняя тьма остановила бой. Стойкость русских солдат в этом деле поразила пруссаков. Они дрались молча, их нельзя было ни сломить, ни устрашить. Однако на следующий день, 14 декабря, нашей армии предстояло выдержать натиск основных прусских сил… Понимая, что противник имеет превосходство в силах и собирается наступать, главнокомандующий переменил расположение войск. Приняв оборонительное положение, Бонапарт занял сильную позицию за рекой Просной; с флангов и фронта она была прикрыта болотами, это должно было уменьшить возможности превосходящей конницы противника. Было устроено три батареи, снабжённых мощными 24-х фунтовыми орудиями, укрытые турами и завесой из колючей проволоки, а также осколочными фугасами с электрозапалом; они должны были составить «костяк» нашей позиции. Огромные надежды возлагались на конную артиллерию Ермолова. Шрапнелей уже практически не осталось, и от действенности и смелости картечного огня зависело всё огневое превосходство русских сил; а здесь конной артиллерии не было равных. Все егерские полки соединены были вместе со стрелковыми батальонами, составя первую линию; из линейных батальонов сформировали резервные силы, назначенные для быстрых штыковых контрударов.

Бой начался рано поутру. Начали наступление пруссаки, как обычно, пытаясь провести фридриховскую «косую атаку». Видимо, никто не сообщил герцогу, что со времён битвы при Ружанах этот приём уже не работает… В итоге, прусские линии произвели несколько бесполезных атак на центр нашего построения, но не смогли преодолеть согласованные действия 60 батарейных орудий. Центр русской армии не дрогнул, а левый фланг начал отступление и, в конце концов, отогнулся назад, составив почти прямой угол с основной русской линией.

Полковник Ермолов со своей конной артиллерией находился в начале сражения на правом фланге армии, но, как только стало совершенно ясно, что основная вражеская атака придётся на левый фланг, получил приказ передислоцироваться на другую сторону поля боя. И в этот момент неожиданно повалил густой снег, который спутал все планы ведения сражения, в первую очередь прусские. Бой прервался на четверть часа; никто не видел перед собой ничего далее сажени.

Когда снежный заряд прошёл, также внезапно, как и появился, взорам всех предстало престранное зрелище. Кое-где войска — наши и вражеские — совершенно смешались. Один эскадрон потсдамских кирасир случайно оказался в расположении наших войск. Внезапно представшие перед ним наши полки, блиставшие лесом гранёных штыков, остановили их в оцепенении. Наши не стали теряться: с ужасным ожесточением, изъявленным громким хохотом, Владимирский пехотный полк бросился на них в штыки (да-да, пехота — на конницу!) и совершеннейшим образом уничтожил.

Еще худшая участь ждала полк брауншвейгцев, который, когда мрак рассеялся, оказался в сотне шагов от русской Главной батареи. Тотчас же на них обратился огонь шестидесяти наших орудий, буквально растерзавший сбившиеся в кучи батальоны. Затем прикрывавшие батарею два легкоконных эскадрона атаковали дрогнувших немцев и гнали их до тех пор, пока прусские резервы не восстановили фронт.

Между тем, Ермолов, прибывший на левый наш фланг, приказал развернуть свои батареи. Первое что он сделал, — приказал немедленно отогнать нашу пехоту, мешавшую выстрелам. Чтобы исключить саму мысль об отступлении, орудия были сняты с передков, а кони отправлены в тыл.

Герцог Брауншвейгский, завидя выдвижение наших артиллерийских резервов, выдвинул вперёд собственную артиллерию, приказав ей подавить батареи Ермолова. В развернувшейся дуэли нашим конным артиллеристам пришлось нелегко — им противостояла более дальнобойные и мощные орудия противника; и в этих условиях Ермолов тотчас же придумал и применил новую тактику действий. После каждого выстрела наши артиллеристы, пользуясь произведённым дымом подвигали на руках свои орудия в сторону, сбивая прицел прусских артиллеристов. Эффект был достигнут отличный: гранатами расстреляв прусские батареи, конно-артиллеристы затем обратились на неприятельскую пехоту, картечными залпами из 30 орудий воспретив все действия пруссаков на этом направлении.

Казалось, что дело сводится вничью, и наступавшая темнота готова уже была развести стороны; и в этот момент на поле боя появились колонны армии Суворова.

Его армия половину предыдущей ночи и весь день без привала упорно шла вперёд, сквозь грязь северо-прусских дорог. Успеть до окончания боя казалось делом почти невозможным, и к середине дня командующий, устроив небольшой привал, приказал оставить все обременения и идти вперёд налегке:

— Стой! Бросай ранцы, ребята! Кто успел — тот и съел! Ускоренным маршем — вперёд! — экспансивно кричал Александр Васильевич, без шинели, в одном лишь мундире то тут, то там проносясь вдоль колонн.

Смеркалось. Войска выбивались из сил, а Суворов всё подгонял солдат:

— Слышишь, слышишь? Близко уже! Поторопись — наши братья там умирают!

И в наступающих сумерках армия фельдмаршала — сначала кавалерия, а затем и пехота — обрушилась на левый фланг пруссаков.

Несмотря на страшную усталость наших войск после форсированного марша, штыковой удар сорокатысячной армии был чудовищно, непреодолимо силён! Пруссаки, в результате долгого боя тоже уставшие, обескровленные и выбившиеся из сил, даже не имели способных хоть немного противостоять Суворову резервов. Не размениваясь на мелочи, даже не тратя времени на развёртывание в боевые порядки, воска Суворова, как были, в походных колоннах вломилися в строй пруссаков. Те, заметя эти густые массы людей, пытались развернуть на них свои батареи, дабы искромсать плотные колонны русской армии ядрами и картечью. Но это не удалось: две конные батареи из армии Суворова развернулись и принялись засыпать прусских артиллеристов гранатами и ядрами. Генерал Ермолов, заметив происходящее, тоже выдвинул прусской артиллерии две батареи; при этом он приказал продвигать вперёд свои орудия после каждого выстрела, всё также пользуясь дымом от канонады. Так они подошли к прусским позициям на расстояние ружейного выстрела, интенсивно расстреливая всё вокруг себя картечью; в итоге пруссаки не смогли расстроить русские колонны огнём, и, неспособные ничего противодействовать натиску суворовских войск в ближнем бою, бросились бежать.

Большая часть прусских сил была уничтожена или рассеяна; немногие сохранившие порядок полки и дивизии вынуждены отступать на север; наши войска, несмотря на крайнее изнеможение, бросились их преследовать. Прусские части, отступая, теряли в непролазной грязи артиллерию; командующий утратил все нити управления войском, и вскоре дезорганизация стала всеобщей. Наконец, остатки армии герцога Брауншвейгского, преследуемые по пятам казаками и драгунами, были прижаты к побережью Балтийского моря. Здесь прусские войска, как сельдь в бочку, набились в ближайшую к ним древнюю крепость Кольберг, надеясь на снабжение английским флотом; но эскадра Паркера к тому времени уже покинула балтийские воды, пытаясь прорваться к себе домой через огонь Зундских батареи и поджидавшего их объединенного русско-датско-шведского флота.

Последние надежды герцога рухнули, и 2 января 1800 года остатки прусской армии капитулировали.

* Пфуль — кабинетный теоретик, во время наполеоновских войн отличившийся особенно неадекватными советами сначала прусскому королю, а потом и русскому императору.