Бобовые сласти

Глава 17

Прежде чем Сэнтаро успел что-либо сказать, старушка уже медленно поднялась из-за столика им на встречу. Взгляд ее заметался вверх-вниз между Ваканой и Сэнтаро, а руки со скрюченными пальцами прижались к груди.

— Токуэ-сан! — выпалил Сэнтаро, и она вновь подняла голову к нему.

— Давненько мы с вами не виделись, шеф! И с тобой, Вакана-тян!

— Простите, что долго не сообщали о себе.

— Да уж, долговато… — Сияя от радости, Токуэ-сан повернулась к Вакане. — Но все-таки выкроили денек? Спасибо вам обоим!

— Ну что вы! Простите, что беспокоим. — Сэнтаро поднял повыше клетку с птицей и кивком показал на Марви. — Да еще с такой нахальной просьбой…

— Какая изящная желтизна! — восхитилась Токуэ-сан.

— По-моему, это лимонный кенар. Зовут Марви, — сказала Вакана. И звонким от волнения голосом поведала старушке о том, что держать птицу дома ей так и не разрешили. — Но я же знала, что он такой голосистый!

— Поэтому кенар какое-то время жил у меня. Как я и писал вам, — добавил Сэнтаро.

Токуэ-сан посмотрела в клетку.

— Марви! — позвала она.

— Но все-таки… — продолжал Сэнтаро. — Мы беспокоимся. Здесь правда разрешают держать питомцев?

Старушка кивнула:

— О да. Когда-то у меня уже была своя птичка. И тоже канарейка!

— Что, правда?

— Честное слово.

— Ох… — выдохнула Вакана. — Ну, слава богу!

Перевел дух и Сэнтаро. Что говорить, у обоих просто камень с души свалился.

— Конечно, есть правила Соседского комитета… Они запрещают держать собак, потому что те лают. А одна, помнится, даже покусала кого-то. Но с кошками или мелкими зверюшками жить позволено, и с птицами тоже. Так что можете не волноваться: уж я за ним присмотрю.

— Вот спасибо!

— Я же пообещала. С чего вы беспокоились? — удивилась Токуэ-сан.

— Ну, просто… — замялся Сэнтаро, но набрал в грудь побольше воздуха и продолжил: — По дороге сюда мы увидели очень странный грузовик. В его кузове было аж три работника в специальных защитных костюмах…

Он оглянулся на Вакану, словно прося поддержки.

— Ага, — поддакнула девочка. — Прямо космические скафандры какие-то.

— Вот я и подумал: может, они одеты так потому, что все-таки это — лечебница? Тогда никакую живность сюда и приносить-то нельзя…

В душе он, конечно, боялся еще и того, что такой спецодеждой эти работники защищают себя от инфекции. Но конечно, упоминать об этом не стал. По крайней мере, старушке говорить об этом уж точно не стоило.

— Ах, грузовик! — Токуэ-сан покачала головой. — Вас, небось, напугала их униформа? Да уж, и правда необычная… Но в наши дни такую форму здесь не надевает больше никто. Только эти курьеры для доставки еды.

— Курьеры?? — опешила Вакана.

— Ну да. Привозят нам еду на дом. Завтраки, обеды и ужины, кто что закажет. Потому и носят такую же белую форму, как у поваров в ресторанах. Я-то уже привыкла и не задумываюсь. Но ты права: они — единственные, чья форма не менялась с незапамятных времен.

— Так вот оно что…

Сэнтаро с Ваканой переглянулись.

— Этот городок построили больше ста лет назад. Но таких юных феечек, как Вакана-тян, стали пускать сюда лишь совсем недавно. Да… — Токуэ-сан решительно кивнула головой. — Много, очень много всего здесь еще предстоит поменять!

Только тут Сэнтаро осознал, что все сидящие за соседними столиками — бывшие пациенты лепрозория. Которые запросто могли услышать его, Сэнтаро, опасения насчет доставщиков еды. Интересно, подумал он. Если такое случилось, как они это восприняли?

— Так что вашего Марви я, конечно же, забираю.

— Спасибо вам! Вы нас просто спасаете! — проговорил Сэнтаро, сгибаясь в глубоком поклоне.

— Ну что вы, шеф! — улыбнулась Токуэ-сан. — Мой муж уже десять лет как на небесах. Так что Марви мне только в радость…

— Как? Вы были замужем? Простите, не знал!

— Была. Детей, правда, не случилось, но все же.

— Но вы об этом никогда не… — начал было Сэнтаро, но тут же прикусил язык. Страшно представить, к каким тяжелым воспоминаниям приведут старушку эти расспросы.

Уловив его растерянность, Токуэ-сан коротко пояснила:

— Я вышла за человека, которого встретила уже здесь. Сама-то я выздоровела через несколько лет, но ему пришлось терпеть куда дольше. А потом случилась ремиссия… У него была очень нелегкая жизнь.

— Вот оно как…

Больше никаких слов ни у Ваканы, ни у Сэнтаро не нашлось.

— Даже теперь вспоминать об этом…

Старушка не договорила. Посетители за столиками вокруг пили кто кофе, кто чай. Некоторые из этих людей то и дело бросали на их компанию осторожные взгляды. Заметив это, Сэнтаро невольно задумался, о чем тут спрашивать можно, а о чем не стоит.

— Но держался он очень достойно, — добавила Токуэ-сан. — До самого конца.

— Так он скончался из-за этой… ремиссии? — все-таки уточнил Сэнтаро.

— Нет, что вы! — спокойно сказала старушка. — От этого не умирают. Даже очень тяжелые пациенты обычно доживают до преклонных лет. Эта болезнь не смертельна! Но у мужа с юных лет было слабое сердце. И как только мы начали думать, что он уже исцелился, оно его подвело.

— Вот как…

— Но как вы, наверное, слышали, тех, кто умирал здесь, не разрешалось хоронить где-либо еще. Его прах покоится в местной усыпальнице. И я навещаю его каждый день.

— Чирр, чирр! — вдруг отозвался из клетки Марви.

— Так он еще и поет? — удивилась Токуэ-сан.

— О да, он же мальчик, — робко улыбнулась Вакана. — Обожает петь. Потому и не вышло держать его дома. Хотя мама сказала, что обычные канарейки поют гораздо мелодичней…

— Ничего. В брачный период наловчится, — вставил Сэнтаро.

Токуэ-сан рассмеялась.

— Вот будет жалко, если он к тому времени не найдет себе подружку! — сказала она. Приблизив лицо к прутьям клетки, она посмотрела на Марви и попыталась чирикнуть на его языке. Увидев это, Вакана покраснела от смущения, но все же пробормотала:

— Так, может, завести ему пару? И кормить сразу двоих?

— Почему бы и нет? Пара — это прекрасно… И кстати! Что он обычно ест? Птичий корм, салат? Какую-то свежую зелень?

— Да. Ему нужны овощи.

— Да побольше, — заметил Сэнтаро. — Жрет он тоже от души.

— Ох! Простите меня…

Все еще склоняясь над клеткой, Токуэ-сан вдруг протяжно шмыгнула носом. И, выудив из кармана салфетку, приложила к заблестевшим ноздрям.

— На меня тут насморк напал. Все никак не пройдет…

— Ну, еще бы! — мрачно сказал Сэнтаро. — Последние дни в «Дорахару» вас здорово измотали.

— И не говорите, шеф! Вот с тех пор и не проходит… Простите… — Прервавшись на полуслове, она высморкалась и еле слышно извинилась опять. — Мне так неловко. Раньше бы меня за такое никто не простил. Все были уверены, что заразиться можно по воздуху, через насморк. И в этом, что говорить, была своя правда…

Из того же кармана она достала маленький шелковый кисет, открыла его и затолкала внутрь использованную салфетку.

Вакана, стоявшая рядом, пристально наблюдала за ней. И вдруг довольно резко спросила:

— Токуэ-сан! А когда вы здесь поселились?

— Эй… — Спохватившись, Сэнтаро попытался одернуть юную нахалку. Но Токуэ-сан даже бровью не повела.

— Примерно в твоем возрасте, — ответила она.

— В моем?

— Да… Жила я тогда в маленьком городке. После того как Япония проиграла войну, времена были очень тяжелые. Самый старший брат вернулся с китайского фронта тощий, как привидение. Вся семья постоянно недоедала. А вскоре скончался отец. От воспаления легких.

— Как? У вас даже не было лекарств? — удивилась Вакана.

Старушка горько усмехнулась и покачала головой.

— Времена тогда были совсем другие…

— Чирр, чирр! — словно поддакнул ей Марви из клетки.

Болтовня за соседними столиками стала громче, и Сэнтаро с Ваканой придвинулись к Токуэ-сан, чтобы лучше ее расслышать.

— Потом оба брата наконец-то нашли работу. А мы с младшей сестричкой помогали крестьянам в полях. И когда уже появилась надежда, что все мы как-нибудь выживем и жить станет хоть немного легче… вдруг… ни с того с сего… у меня на ноге, чуть выше колена, появилась красная опухоль.

Токуэ-сан показала на свою правую ногу.

— Очень долго я не могла понять, что это такое… Мама начала волноваться, послала меня к доктору в ближайший городишко. Но оказалось, что и доктор ничего подобного не встречал. Дал мне каких-то лекарств да отпустил обратно. Но опухоль все росла, а вскоре еще и ступни стали неметь. Иголкой колешь, а боли не чувствуешь. Тут-то и выяснилось, что дело плохо. Доктор уже сам вызвал меня к себе на прием, и мама с братьями поехали вместе со мной…

Пока она говорила, Марви совсем освоился в окружающей обстановке и начал выдавать трель за трелью. Люди за столиками все чаще оглядывались на нас, а некоторые даже спрашивали: «Это у вас канарейка?» — и Токуэ-сан то и дело прерывала рассказ, давая Вакане отозваться на их расспросы.

— А доктор велел мне перебираться сюда, в «Тэнсеэн», — продолжала она. — Мне самой ничего не объясняли, хотя мама с братом, похоже, знали, что со мной происходит… И дальше уже был полный кошмар. Я должна была переехать из своего городка на окраину Токио. Для начала мы вернулись домой, и мама устроила прощальный семейный ужин из последних запасов еды. Ту яичницу я запомнила на всю жизнь. Невиданная роскошь по тем временам. Сестричка даже запрыгала от восторга, но тут же поникла, увидев, что мама плачет. А брат объявил, что у меня болезнь, которую дома не излечить, и все должны быть готовы к тому, что в ближайшее время я домой не вернусь. А я, помню, весь тот ужин старалась всем улыбаться, хотя у самой, конечно, кусок в горло не лез…

— Но названия болезни вам так и не сказали? — уточнил Сэнтаро.

— Ну, в общем… вслух — не сказали. Но я и сама уже догадывалась, что это, просто никак не хотела поверить. А на следующее утро мы с братом отправились в путь.

— А ваша мама? — тут же спросила Вакана.

— Мама провожала нас до станции. Все плакала и просила прощения. Той ночью она почти не спала, потому что шила мне новую блузку. Где она достала тот белый трикотаж — ума не приложу. Ничего подобного я не носила уже очень давно… да нет, пожалуй, вообще никогда. Но даже обрадоваться этому не могла. Мысль о том, что сейчас я расстанусь с семьей надолго, просто сводила меня с ума. В той новой блузке я пришла на станцию, и мы с мамой долго плакали в обнимку на перроне. Второй брат с сестричкой провожать меня не пошли. Простились со мной в дверях, когда я выходила из дома, — и больше я никогда их не видела. Сестричка ревела не переставая. Я тоже всхлипывала, но повторяла ей, что все будет хорошо, что я скоро вернусь… А потом мы с братом сели в поезд и отправились в Токио. Ехали всю ночь. И когда сошли на перрон, брат наконец сообщил мне, что у меня, возможно, проказа. А значит, ему придется оставить меня здесь, и…

Не договорив, Токуэ-сан уперлась взглядом в столешницу и зажмурилась. А затем, достав кривыми пальцами очередную салфетку, промокнула глаза и нос.

— Сколько же вам тогда было лет? — спросил Сэнтаро.

— Четырнадцать… — коротко ответила Токуэ-сан и протяжно высморкалась. — Здесь меня сразу очень дотошно обследовали. Засунули в дезинфицирующую ванну. А потом отобрали у меня все, с чем я приехала. Уничтожили все мои личные вещи, всю одежду. Рыдая, я умоляла медсестер оставить хотя бы блузку, которую сшила мне мама. Но мне сказали — нельзя, таковы правила. Тогда я попросила отдать эту блузку моему брату, который привез меня, чтобы он увез ее обратно домой. Но мне сообщили, что брат уже уехал. Что никого из моих близких вокруг уже не осталось. И что теперь мне придется сменить себе имя и фамилию… Когда мне сказали все это, я еще долго плакала и кричала: за что мне все это? Почему такое творится со мной? Ведь я уже понимала, что будет дальше. Что всех, кто однажды заболел, общество отторгает навеки. До этого, когда я видела прокаженных, они казались мне очень страшными. Но мне и в голову не приходило, что такое может случиться со мной…

Старушка снова умолкла.

— А что же случилось с блузкой? — тихо спросил Сэнтаро.

— Мне ее не вернули. Блузка, сшитая мамой, сгинула навсегда. Вместо моей одежды мне выдали парочку полосатых больничных костюмов. И велели обращаться с ними бережно, потому что новые выдадут только через два года. А мне-то самой было всего…

— Току-тян… Току-тян… — прозвучало вдруг откуда-то из-за спины Сэнтаро. Голос был женский, тихий и совсем слабый. Но Токуэ-сан, заслышав его, тут же прервалась на полуслове и подняла голову.

— Ты занята, Току-тян? Не отвлекайся… — продолжал голосок. — Я просто оставлю это здесь и пойду…

Обернувшись, Сэнтаро с Ваканой увидели пожилую женщину. Болезнь обошлась с ее внешностью куда суровее, чем с Токуэ-сан. Лицо ее было деформировано полностью, а нижняя губа свисала, обнажая старческие десны.

Не представляя, как себя повести, Сэнтаро и Вакана в знак приветствия склонили шеи.

— Добрый день! — улыбнулась женщина. — Меня зовут Морияма. Мы с Току-тян подружки. Всю жизнь готовим сласти в четыре руки.

— Правда? Токуэ-сан очень помогала нам в последнее время.

— Серьезно? Так вы и есть — господин Дораяки?

— Кто? Ах да… Он самый!

— Эх! А я ведь тоже мечтала у вас поработать… Удачи!

Сказав так, она положила на их столик пластиковый пакет — и, по-прежнему улыбаясь, вышла из магазина.

В полупрозрачном пакете угадывался небольшой сверток из фольги.

— Если не против, можно открыть и попробовать, — предложила Токуэ-сан. — Выпечка у Мори-тян — просто высший класс!

Если честно, пробовать из этого пакета что-либо у Сэнтаро желания не было. От рассказа Токуэ-сан у него до сих пор сжималось все внутри. А кроме того, он впервые в жизни встретился лицом к лицу с человеком, так сильно изуродованным проказой. И оправиться от этого шока ему удавалось с трудом.

Видимо, уловив его настроение, Токуэ-сан открыла пакет сама. И, развернув неуклюжими пальцами фольгу, извлекла на свет какое-то особо тонкое квадратное печенье.

— О-о… Да это же tuile! — просияла она.

— Тю… иль? — повторил за ней Сэнтаро.

— «Черепички», или французские крекеры! — торжественно объявила Токуэ-сан. И вручила по «черепичке» Вакане и ему. — С миндалем и апельсином. Готовить их, кстати, совсем не сложно!

— Сколько же вы всего знаете! — поразился Сэнтаро. — Я управляю кондитерской, но о такой выпечке даже не слышал…

Он медленно поднес «черепичку» ко рту. Сказать, что его пальцы не задрожали на полдороге, было бы неправдой. Но едва печенье коснулось губ, плотный миндально-цитрусовый аромат, защекотав ноздри, отогнал все сомнения прочь.

— М-м… Пахнет интересно! — вырвалось у него.

— И правда. Аромат такой, будто свежие фрукты, а не выпечка! — подхватила Вакана, явно повеселев. И, отломив небольшой кусочек, положила его на язык. — Откуда же вам с подругой столько известно про всякие сласти, если вы провели здесь безвылазно столько лет?..

— Хороший вопрос, — загадочно улыбнулась Токуэ-сан, заворачивая печенье обратно в фольгу. — Может, прогуляемся немного?

Все трое поднялись из-за столика и направились к выходу.