Бобовые сласти

Глава 26

Той же ночью Сэнтаро увидел сон.

В совершенно незнакомом месте он взбирается на невысокий холм. А внизу, у подножия, сверкает река — широкая, плавная.

Остановившись, Сэнтаро разглядывает чистейшую водную гладь, что подрагивает в десятке метров под ним. И замечает, что прямо по этой глади, следуя за течением, убегают вперед бесконечные белые нити. Эти странные нити то сплетаются, то разбегаются снова, образуя постоянно меняющиеся узоры.

Что же это? Понимание приходит не сразу. Лишь как следует приглядевшись, он различает: все это — опавшие лепестки.

Взгляд Сэнтаро убегает вверх по течению, пока не упирается в огромное белоснежное облако вдалеке. И он наконец понимает, что весь берег реки вдоль подножия холма, докуда хватает глаз, утопает в сакуровом цвету.

Шаг за шагом Сэнтаро поднимается вверх по холму в направлении этого облака. Вокруг поют птицы, ветер доносит головокружительный аромат цветов. Облако сакур все ближе.

Очарованный, он спешит к деревьям — и вот уже гуляет среди них, восхищенно разглядывая каждое дерево. Распустившиеся цветы окружают его со всех сторон — так, словно он дрейфует посреди огромного белого озера.

Все чувства, что целый год дремали в этих стволах и ветвях, вырываются наконец-то наружу — в виде чистейшего, неподдельного счастья. Кружась в фейерверке из опадающих лепестков, Сэнтаро приближается к краю обрыва, откуда распахивается вид на реку внизу. От блестящей воды приятно веет прохладой. Пара птиц, разогнавшись по водной глади, поднимается в воздух.

Взгляд Сэнтаро зависает. Он пытается сообразить, где находится. И тут…

— Шеф? — раздается вдруг чей-то голосок у него за спиной.

Он оборачивается.

Под одной из сакур на самом краю опушки он видит маленький чайный домик. У входа развевается большой баннер с иероглифами «Гохэймоти»[19]. Ноздри Сэнтаро щекочет кисловато-сладкий аромат. Эти жареные моти он попробовал бы с удовольствием.

— Шеф! — раздается откуда-то вновь.

Голосок тот, похоже, доносится от деревянных столиков у входа в домик. За столиками сидят посетители, наслаждаясь трапезой под опадающими лепестками.

Шагая на голос, Сэнтаро вдруг видит маленькую девочку, которая сидит за столом чуть поодаль от всех остальных.

— Вы? — удивляется Сэнтаро.

Девочка вскакивает с места, кланяется ему. Но он уже знает, кто это.

— Смотрите, шеф! — Она с улыбкой теребит воротничок своей белой блузки. — Это мне сшила мама!

В лучах весеннего солнца ее блузка просто сияет. Лепестки порхают в воздухе и оседают на белоснежную ткань.

— Вам очень к лицу, — с большой вежливостью отвечает он.

— Спасибо! — радостно кивает она.

— То самое место? — догадывается он.

— Да, это мой родной городок. Здесь так чудесно, правда?

Сэнтаро присаживается напротив нее. Между ними на столике стоит тарелка. В тарелке — рисовые клецки, покрытые тоненьким слоем цубуана. Тут же рядом — заварной чайник и миниатюрная чашечка.

— Угощайтесь! — Она делает приглашающий жест рукой.

Из чайника льется нечто вроде кипятка вперемежку с плавающими лепестками.

— Кажется, в чай нападали лепестки?

Она качает головой:

— Нет. Это — сакуровый чай. Рассеянно-солоноватый, с легким цветочным оттенком.

— Вы серьезно? Чай из сакуры?!

Никогда прежде Сэнтаро о таком не слышал.

— Сакуровый чай… — снова бормочет он. И вдруг чувствует, как один из лепестков начинает кружить прямо у него в груди. Постепенно превращаясь в тоненький лучик света, он мерцает так слабо, словно вот-вот исчезнет. Но — не исчезает.

Рассеянно-солоноватый, с легким цветочным оттенком…

Слова эти оседают внутри Сэнтаро, отдаваясь долгим эхом в груди. На миг ему чудится, будто лепестки на деревьях вдруг разом набухли и распахнулись еще шире прежнего. Сэнтаро моргает.

— И как же это сделано? — спрашивает он, заглядывая в чашку.

— Мы их засаливаем, — отвечает девочка. И длинными красивыми пальчиками указывает на чайник. — Загляните внутрь!

Сэнтаро открывает крышку. Чайник наполнен жидкостью нежно-персиковых оттенков. Он вдыхает ее сладкий, насыщенный аромат.

— Эта сакура — не обычная «сомэ́й-есино», — поясняет девочка. — Лучше всего для засолки подходит яэдза́кура, северный сорт с махровыми двуцветными бутонами.

— Красота… — только и говорит Сэнтаро, досадуя на себя за неспособность сказать что-либо еще.

— Соленые лепестки заливают кипятком. Так и получается сакуровый чай.

Он снова заглядывает в чашку. Два белоснежных, безупречной формы бутончика дрейфуют по чайной глади. Сэнтаро вдыхает их аромат, подносит чашку к губам, делает глоток. Вкус раскрывается на языке — так, словно сакура цветет у него во рту.

Рассеянно-солоноватый, с легким цветочным оттенком…

Вот оно, это сочетание. Все, как она и сказала. Солоноватость и аромат — идеальнее не придумаешь.

Сэнтаро осторожно ставит чашку на стол. И, снова заглянув в чайник, внимательно изучает засоленные и заваренные лепестки.

То, что он так долго искал.

— При этом соленость должна быть совсем слабая, чтобы сохранился цветочный аромат… — задумчиво бормочет он. — Так вот что следует добавлять уже в сами лепешки! Пара-тройка бутончиков — на одну порцию дораяки!

Сэнтаро поднимается с места. Девочки напротив него больше нет. Ее улыбка, ее белая блузка с приставшими лепестками — все это исчезло. Спохватившись, он оглядывается. Но уже не видит вокруг ни столиков, ни любующихся цветами посетителей, ни чайного домика. Его окружает сплошное море опадающих лепестков.

Утопая в этих белых волнах, он выкрикивает имя девочки — снова и снова. Но кроме лепестков, мерно падающих на землю, не движется уже ничего.

Наконец Сэнтаро понимает: мир, в который он попал, ненастоящий. Другой, настоящий мир уже утягивает его обратно, и он спохватывается: а где же девочка? Он должен найти ее. И выведать у нее все то, о чем не успел спросить…

Как же они назывались, ее родные места?

Что он запомнил из ее мимолетных слов? Что там течет большая река с белоснежными сакуровыми берегами? Что местные жители засаливают опавшие лепестки, чтобы готовить из них сакуровый чай?

Но кладут ли они такие соления в свои сласти?