Час расплаты

6

— Надо отдать ей должное, — заметила детектив Таннер, — Лорен повела себя как полная сука не с самого начала. Я представить не могу, как это… твой ребенок пропал. Ты не знаешь, что с ним сталось. Ты понятия не имеешь, жив ли он, что с ним делает какой-нибудь больной извращенец. Какое тебе после этого дело до чужого мнения? Да никакого. Пошли они все куда подальше, короче говоря…

Женщина сделала большой глоток из своего стакана. Водка с тоником и три дольки лимона.

Они сидели за столиком одного из самых лучших ресторанов, расположенных на набережной Стернс. Сюда Мендеса привела Таннер. Хорошо одетая женщина в годах, сидевшая по соседству, бросила на Таннер гневный взгляд, явно шокированная ее словами. Но та лишь театрально закатила глаза.

— Я такая же, если не хуже, — призналась женщина-детектив своему собеседнику. — Если кто-нибудь посмеет хоть пальцем тронуть моего ребенка, я выпущу когти и кинусь на него, как разъяренная тигрица. Мне наплевать на того, кто встанет на моем пути. Будь я на месте Лорен Лоутон, я бы поверила в то, во что верит она. Я бы задушила этого подонка Роланда Балленкоа. Я бы отрезала ему язык, кастрировала, вырвала еще бьющееся сердце из груди козла и съела у него на глазах. Пусть, умирая, видит, как я это делаю.

— Никогда не рискну перейти вам дорогу, — усмехнувшись, произнес Мендес. — Расскажите мне о Балленкоа. Вы, я вижу, считаете его виновным в похищении.

Таннер нахмурилась. Поигрывая вилкой, она выдержала небольшую паузу и продолжила:

— Скорее всего, да. Все так тогда считали. Но у нас ничего на него не было. Никто ничего не видел. Следов девочки так и не нашли.

— У него было алиби.

— Популярное: «один дома».

— Подозреваемый был знаком с девочкой?

— Балленкоа — вольный художник. Он снимал Лесли Лоутон и многих других девочек ее возраста на улице, во время разных спортивных соревнований, на концертах. После разговора с ним мне всегда хотелось принять душ, — призналась Таннер, — но юным девушкам он нравился. В нем, по их мнению, было что-то сексуальное и страшное одновременно, нечто от рок-звезды. Юные девушки — полные дуры. Что еще хотите знать?

— Он водил их к себе домой? — спросил Мендес.

— Не знаем. Он хитрый, этот сукин сын. Балленкоа уже попадал в неприятности, и это его многому научило. Он никогда не пытался играть в старую недобрую игру «Я сделаю из тебя супермодель». Он снимал при свидетелях. Никогда ничего особо провокационного. Ничего противозаконного.

— А его привлекали?

— За совращение несовершеннолетней. Ему было девятнадцать, ей — четырнадцать. Балленкоа приговорили к двум годам. Он провел пятнадцать месяцев в Эврике.

— Вы вышли на него сразу после исчезновения девочки?

— Его имя проскальзывало в показаниях подруг Лесли, вот только ничего конкретного о нем пропавшая не говорила. Лесли приобрела несколько фотографий, сделанных во время теннисного турнира. Простые снимки — она и ее партнерша. А потом кто-то вспомнил, что видел Балленкоа и Лесли стоящими у кромки поля после матча по софтболу в тот день, когда девочка пропала. Они о чем-то разговаривали. Нам потребовалось несколько месяцев, прежде чем мы собрали достаточно информации, чтобы получить ордер на обыск.

— Вы не накопали достаточно, чтобы упечь его за решетку? — спросил Мендес. — Вы вообще что-нибудь нашли?

— К тому времени, когда мы получили ордер, у Балленкоа хватило ума избавиться от всего компрометирующего. Мы ползали по его дому, словно стая крыс. Мы нашли фотографии девочки, но он ведь профессиональный фотограф. Кроме этих снимков, было обнаружено множество других фотографий девочек, мальчиков, молодых и пожилых людей. Это ничего не доказывает. Наконец, мы обнаружили крошечное пятнышко засохшей крови под ковром в кузове автофургона.

— И?..

— И ничего. Слишком мало для анализа. Самое большее, что можно сделать, — это узнать группу крови, если повезет. Для определения ДНК не хватит. По крайней мере, пока. Если попытаться сделать это сейчас, то частичка крови будет бесполезно потеряна и мы останемся у разбитого корыта. Все, что мы можем, так это ждать. ДНК-технологии совершенствуются с каждым днем. Будем надеяться на лучшее. Возможно, через полгода или год этой частички хватит для установления ДНК. Теперь безумием было бы пытаться…

— Думаю, миссис Лоутон это не устраивает, — сказал Мендес.

— Не устраивает. Она хочет знать, принадлежит ли эта кровь ее дочери. Ей все равно, что, если это не кровь Лесли, больше тестировать будет нечего. Вот почему этого делать не следует. Если мы не припрем его к стенке по делу Лоутон, всегда остается шанс, что Балленкоа посадят за убийство другой девочки. Нельзя рисковать единственным, что у нас имеется на сегодняшний день.

— Вы заставляете несчастную женщину жить в аду.

— К сожалению, да. За прошедшие годы она очень сдала… Лоутон звонила почти каждый день. Спрашивала, что мы предпринимаем. Давала ценные указания. Выясняла, последовали ли мы совету того или другого экстрасенса. Донимала претензиями, почему мы круглосуточно не следим за Балленкоа все триста шестьдесят пять дней в году. Она и слушать не хочет о том, что у парня есть права, а наш бюджет ограничен. Лорен не понимает, что дело ее дочери не единственное, над которым мы работаем… не самое важное…

— Для нее поиски дочери важнее всего в жизни, — возразил Мендес.

Таннер развела руками.

— Я не говорю, что не сочувствую ей. Поверьте мне, сочувствую. Но вы лучше разбираетесь в сложившейся ситуации. Если мы не найдем труп и не получим какие-нибудь доказательства… если не объявится новый свидетель… если Балленкоа или кто-нибудь другой не явится в полицию с чистосердечным признанием, дело навсегда останется «глухарем». Материалы по делу будут пылиться в хранилище до конца света.

Мендес прихлебывал пиво и обдумывал услышанное. Неудивительно, что нервы Лорен Лоутон находятся в таком состоянии. Она живет почти в аду, конца этому не видно, и женщина ничего изменить не может.

— Я сегодня разговаривал с миссис Лоутон, — сообщил он, решив не рассказывать о том, как женщина с безумным блеском в глазах врезалась в его тележку для покупок. — Ей кажется, что она видела Роланда Балленкоа в Оук-Кнолле.

Таннер нахмурила брови.

— Он сейчас живет в Сан-Луис-Обиспо. Лорен Лоутон, конечно, может думать обо мне все, что ей заблагорассудится, но я не спускала с этого парня глаз.

— А местная полиция об этом знает?

— А как же! Балленкоа переехал туда года два назад. Я сразу же проинформировала местных копов об этом парне. Я не знала, что Лорен переехала в Оук-Кнолл, а то бы позвонила вам и все о ней рассказала.

Официант принес заказ. Таннер вонзила вилку в крабовый пирог с такой силой, словно он был ее врагом. Ела она с жадностью, как будто с неделю голодала.

— Удивлена, что она отсюда съехала, — приподняв голову, сказала Таннер.

Мендес пожал плечами, занятый поглощением заказанного им рыбного блюда.

— А что ее здесь удерживает? Муж мертв. Расследование исчезновения дочери зашло в тупик. Куда ни повернешься — все напоминает о постигшей ее трагедии. Зачем ей оставаться в Санта-Барбаре?

— Лорен все время носилась с мыслью о том, что Лесли каким-то чудом осталась жива. Мне казалось, что она никогда не уехала бы из своего дома, поскольку надеялась и верила, что однажды ее дочь вернется.

— Прошло четыре года, — возразил Мендес. — Возможно, Лоутон устала надеяться. Вы говорили, что случившееся имело для нее ужасные последствия. К тому же у нее есть младшая дочь, о которой нужно заботиться. Они переехали в Оук-Кнолл, чтобы быть подальше от плохих воспоминаний и начать все заново. Друзья предложили им поселиться в своем доме…

— Она этим жила, — сказала Таннер. — День за днем только тем и занималась, что искала свою дочь. Два года она чуть ли не ежедневно наведывалась в офис. Потом Лорен Лоутон появлялась у нас не реже одного раза в месяц. Она донимала прессу до тех пор, пока газетчики в очередной раз не помещали на своих страницах статью, посвященную Лесли, или брала штурмом радио и телевизионные станции ради того, чтобы те взяли у нее интервью. К сожалению, эти годы превратили ее из обеспокоенной, несчастной матери в злобную, психически неуравновешенную суку. Извините за прямоту.

Хорошо одетая женщина за соседним столиком охнула и, развернувшись на своем стуле спиной к ним, нахохлилась, став похожей на взъерошенную курицу.

Детектив Таннер посмотрела в ее сторону и заявила:

— Мэм! Если вам не нравится то, что я говорю, перестаньте подслушивать. В противном случае я буду здесь сидеть и повторять «сука, сука, сука» до тех пор, пока вы не встанете и не уйдете отсюда.

Мендес смущенно прикрыл рукой лицо. Таннер вновь повернулась к нему с таким видом, будто ничего особенного не произошло.

— Подождите, — направив на Мендеса вилку, заявила она, — пообщаетесь с ней подольше — и будете называть ее так же, особо не задумываясь.

«Даже если проживу тысячу лет, не стану», — подумал детектив.

Его мать всыпала бы ему по первое число, если бы он хотя бы мысленно произнес ругательство. Выругайся он вслух, его мама встанет из могилы, чтобы задать сыну трепки.

— Хотела бы я посмотреть, как вы отреагируете, когда она начнет оскорбительно отзываться по поводу ваших умственных способностей и честности, — хмыкнула Таннер. — За ней не заржавеет.

— Сегодня она показалась мне ужасно встревоженной. Представьте себе: вы переезжаете в другой город, подальше от призраков прошлого, а этот парень появляется как черт из табакерки.

— Вы его сами видели?

— Я его не знаю.

Нанизав на вилку большой кусок крабового пирога, Таннер другой рукой открыла одну из принесенных с собой папок.

— Тот еще придурок, — сказала женщина-детектив и подвинула к собеседнику фотографию Балленкоа. — Ему следовало бы сыграть Иуду в одном из фильмов о жизни Иисуса Христа.

Мендес взглянул на фотографию. У Балленкоа было длинное узкое лицо и большие темные глаза, угрюмо смотревшие из-под косматых бровей. Черные волосы опускались до плеч. Аккуратно подстриженные усы и козлиная бороденка. В глазах мужчины затаилась тьма. Глаза психопата. Акульи глаза.

— Сейчас ему тридцать восемь лет. Рост — шесть футов три дюйма. Вес — семьдесят пять фунтов. Худющий, словно штепсельная вилка.

Рост самого Мендеса равнялся пяти футам и одиннадцати дюймам. Единственное, что у него и Роланда Балленкоа было общим во внешности, это темные волосы и усы. И как Лорен Лоутон могла по ошибке принять его за Балленкоа в проходе супермаркета «Павильон»?

— Вы считаете, что у нее проблемы с психикой?

Таннер пожала плечами.

— Кто ее может осуждать, даже если и так? Пока Балленкоа жил в Санта-Барбаре, она жаловалась на то, что он следит за ней, но доказательств у женщины не было никаких… Ни записанного телефонного звонка, ни отпечатка пальца… Ничего.

— Она хотела упечь его за решетку.

— Очень хотела. Однажды Лорен предложила мне состряпать доказательства, чтобы засадить Балленкоа за решетку, а там хорошенько надавить и вырвать у него признание. Но это все равно ничего не дало бы. Балленкоа тот еще хмырь. Он не расколется, даже если от этого будет зависеть жизнь его матери.

— На нем что-нибудь есть? — спросил Мендес.

Покопавшись в папке, женщина выудила из нее нужные страницы.

— У него приводы за подглядывание, взломы и проникновения, совершенные в Сан-Диего. Он воровал грязное женское белье из корзин в прачечных. В свое время ему хорошенько за это накостыляли. Короче говоря, он больной извращенец. Даже если Балленкоа и не похищал Лесли Лоутон, рано или поздно он все равно кого-нибудь похитит. Лучше всего было бы выстрелить ему в голову и послать счет за пулю его семье.

— Если все было бы так просто, — хмыкнул Мендес. — Я поймал серийного убийцу… помешанного на садизме сексуального маньяка… Он получил двадцать пять лет за покушение на убийство и похищение. Окружной прокурор позволил ему обжаловать свой приговор.

— А-а-а… Тот дантист, — оживилась Таннер. — Я читала о его деле. Что за хреновина получилась?

— Не удалось привязать его к убийствам, — начал объяснять Мендес. — Никаких вещественных улик, кроме ожерелья, которое могло принадлежать или не принадлежать одной из жертв. Я уверен, что он убил по меньшей мере трех женщин, а одну превратил в слепую и глухую калеку. А мы не смогли предъявить ему обвинение в убийстве, хотя, если он не виноват, зачем, спрашивается, пытался похитить и убить женщину, нашедшую ожерелье?

— Я не понимаю, почему надо смягчать срок за покушение на убийство, — покачав головой, сказала Таннер. — Неужели так уж нужно проявлять снисхождение за то, что убийца не закончил свое черное дело? Жертва обязательно должна умереть или как? Помните дело Лоренса Синглтона? Он похитил и изнасиловал девочку-подростка, а затем отрубил ей руки топором и оставил умирать в сточной канаве вдалеке от Модесто. Ему дали четырнадцать лет, а через восемь выпустили на свободу. Просто чудо, что девочка осталась жива. Синглтону должны были дать пожизненный, а вместо этого он теперь на свободе. Рано или поздно он снова примется за старое.

— Нам повезло, что Крейн сел на четверть века, — сказал Мендес. — До этого у мужика не было приводов. Со стороны он казался вполне нормальным, даже образцовым гражданином. Женат. Есть ребенок. Мы оба понимаем, что он пробудет в тюрьме не дольше половины срока. Его обязательно выпустят за примерное поведение.

— Господи! Вот почему некоторые животные поедают свое потомство. Если бы его мать вовремя увидела в нем это…

Закончив ужин, Таннер заказала десерт и кофе.

— Вам что, в полиции недоплачивают? — поинтересовался Мендес. — Вы плохо питаетесь?

Таннер уставилась собеседнику прямо в глаза.

— Что? Я всегда люблю сытно поесть. Возможно, у нас сегодня выпадет горячий вечерок и я до завтрашнего дня не смогу перекусить. А что такое? Мендес!

— Ничего… Просто так подумал… Вспомнилось, как едят дикие животные…

— Не похожа на настоящую леди? — явно наслаждаясь назревающей ссорой, хмыкнула Таннер.

— Я этого не говорил.

— Но подумали.

Мендес промолчал.

Таннер рассмеялась. В зеленых глазах заплясали злые огоньки.

— А что стряслось с мистером Лоутоном? — спросил мужчина, когда принесли кофе.

— Авария на дороге. Неосторожное вождение. Он на большой скорости перелетел через перила моста в каньоне Коул-Спринг.

— Господи!

Этот мост тянулся над ужасно глубоким каньоном, никак не меньше тысячи двухсот футов глубиной, на дороге из Санта-Барбары в долину Санта-Инес. Головокружительная высота. Люди часто совершали здесь самоубийство.

— Машина сплющилась в лепешку, — продолжала детектив Таннер. — Он мчался со скоростью восемьдесят миль в час, если не больше… По моему скромному мнению, это не случайная авария.

— Думаете, он себя убил?

— Да. Он больше не мог жить с чувством вины. Лорен жила тем, что не давала забыть окружающим об исчезновении Лесли, она находила утешение в борьбе, а вот Ланс разваливался на части. Он не мог с этим жить.

«А оставить жену саму расхлебывать эту кашу он мог?» — нахмурившись, подумал Мендес.

Ее муж отстранился, сбежал от душевной боли, перенеся все бремя ответственности на супругу. Этого Мендес понять не мог. Теперь он не удивлялся тому, что Лорен Лоутон совсем не похожа на женщину с фотографии в ее водительских правах. Неудивительно, что она видит то, чего не видят другие.

— Вы за ним тоже присматривали? — спросил он.

— Да, конечно. Когда случается такое, обязательно надо разобраться со всеми членами семьи и их друзьями. Мы узнали, что Ланс и Лесли часто ссорились. Вечером, накануне исчезновения дочери, у них вышел грандиозный скандал.

— Из-за чего?

— Девочке исполнилось шестнадцать лет. Лесли была симпатичной, своевольной, старалась стать независимой от родителей. Она хотела поехать на машине вместе с друзьями в Сан-Франциско. Отец не позволил. Они поскандалили при свидетелях в ресторане. Их попросили оттуда уйти. Ланс был парнем вспыльчивым. Некрасивый вышел скандал. В тот день, когда похитили Лесли, у него не было алиби.

— Но ничего так и не выяснили?

— Нет, но подозрение имело свои последствия. В городе к Лансу хорошо относились, а после случившегося люди сразу же отвернулись от него. Хотя все, с кем нам удалось переговорить, в один голос утверждали, что отец в дочерях души не чаял. Просто он не мог свыкнуться с мыслью, что его старшая дочь взрослеет. А потом, думаю, он просто не выдержал и сдался.

— Или убил дочь и не смог с этим жить? — предположил Мендес.

— А Лорен, наоборот, собрала волю в кулак. Нет никого круче, чем мать, ищущая своего ребенка. Без обид…

— Слишком много трагедий для одной семьи, — подытожил детектив. — Кто еще был под подозрением?

— Мы побеседовали со всеми, с кем общалась Лесли: с тренерами по софтболу и теннису, родителями ее подруг. Когда их попросили из ресторана, Лоутоны как раз ужинали вместе с семьей педиатра своих дочерей. Врачу тоже не понравилось поведение Лесли. Он сказал, что ей следует преподать урок.

— Ну и?..

— Алиби у него нет, но какие у старика могут быть мотивы? Если бы преступлением считалось сердиться на плохое поведение детей в ресторане, я бы сама отбывала пожизненный срок. Кент Уестин — всеми уважаемый врач. Он предложил пройти детектор лжи и прошел…

Мендес подумал, что особо обольщаться не стоит. Он был готов побиться об заклад, что, решись Питер Крейн пройти детектор лжи, он бы его прошел. Обмануть машину не составляет труда, если у тебя нет совести.

— Мы допросили всех друзей Ланса, с которыми его связывала игра в поло, — продолжала Таннер, — а также всех знакомых Лоутонов. Для семьи это тоже непросто: ставить своих приятелей в такое положение.

«Вот только буря еще не улеглась», — подумалось Мендесу.

Со дня исчезновения Лесли Лоутон прошло уже четыре года. Трудно представить, как должен чувствовать себя человек, находясь под таким психологическим давлением.

— Вы знаете, на чем сейчас ездит Балленкоа? — осведомился Мендес, подписав чек и расплатившись кредитной карточкой.

Обычно за месяц он платил за еду меньше, чем за этот ужин.

— Раньше у него был белый автомобиль-фургон без окон марки «шевроле».

Его легко можно перекрасить в коричневый цвет. Лорен Лоутон права. Люди свободно могут въезжать и выезжать из Сан-Луис-Обиспо. Маловероятно, но он все же мог очутиться сегодня в Оук-Кнолле.

Опираясь на сведения, полученные от детектива Таннер, а также на собственные наблюдения, более вероятным представлялось, впрочем, то, что Лорен, видимо, время от времени страдает галлюцинациями. Ей попросту хочется избавления от вечно мучающего ее кошмара.

— Можно получить копию этой папки? — спросил Мендес, когда они вышли из ресторана.

Вдоль набережной прогуливались туристы, заходили в магазины, ужинали. На парковой скамейке сидел саксофонист, наигрывая джазовые мотивы. На расстоянии нескольких сотен ярдов от побережья три большие яхты бросили на ночь якорь. Солнце на горизонте, коснувшись моря, превратилось в горячую оранжевую лужу.

— Это и есть копия, — протягивая Мендесу папку, сказала Таннер. — Можете взять.

— Спасибо.

— Без проблем. Благодарю за ужин.

— Не за что.

— Надеюсь, на пару дней вам чтения хватит.

Женщина глянула на мужчину и рассмеялась. Мендеса поразили ее непосредственность и красота.

— Всего хорошего, Мендес! — сказала Таннер, когда они подошли к своим машинам. — Желаю удачи с вашей новой жительницей, вот только повторяю: лучше вы, чем я!