Черный смерч

6

Робин Стилл встретился с Полем на углу улицы, возле аптеки. Поль шел в сопровождении большой шумной компании, и все они были навеселе.

Робина Стилла удивило то, что Поль, озлобленный Поль, после гибели жены сторонившийся женщин, шел в сопровождении высокой стройной молодой женщины, лет двадцати.

— Хелло, Роб! — окликнул его Поль и, поравнявшись, дружески хлопнул Робина Стилла по спине.

Стилл ответил тем же. Они были почти одного роста. Рядом с плотным Полем Робин Стилл казался юношески стройным, хотя ему было за тридцать лет.

— Пусть меня съедят аллигаторы, если ты не Роб Стилл из Пятой воздушной! — воскликнул, подходя, высокий загорелый мужчина в светлом костюме и шляпе, сдвинутой на затылок, шедший рядом с Полем.

Во время войны Робин Стилл служил в Пятой воздушной армии авиамехаником и знал в лицо многих летчиков. Всех, конечно, он помнить не мог, но этот длинноносый и долговязый парень ему кого-то напоминал.

— Помнишь джунгли Новой Гвинеи?

— А как же! — в тон ему ответил Стилл, стараясь вспомнить, где он видел это лицо.

— А помнишь, как на Новой Гвинее мы обрызгивали особой смесью огороды тех японских самураев, которые засели на вершине горы в пещерах?

— А как же! — ответил Стилл. — Мне приказали добавить отработанное моторное масло в эту смесь из нефти и бензина.

— Гнусная смесь! Когда мой самолет разбился, я вымазался в этой смеси от пяток до макушки, включая переломанную руку. Жгло, как в пекле. Думал умру от заражения крови. Правда, японцы потом сдались. Им нечего стало есть. Овощи с огородов, обрызганных нашей смесью, пропали.

— Стоп! Так, выходит, ты Джон? Джон Милиган?

— А ты только сейчас меня узнал?

— Но ведь ты погиб при аварии!

— Так считали вначале, пока меня не подобрали. Я везучий… — Голос Джона звучал хрипло, а смех был какой-то странный. Похоже было, что Джон сильно навеселе.

Было воскресенье, и Стилл, чтобы заработать, шел исправить автомобиль знакомому журналисту. Он хотел продолжать свой путь, но Поль сжал его руку выше локтя и, показав глазами на женщину, негромко спросил:

— Что мне с ней делать? Если бы не эти славные ребята, ей пришлось бы плохо. Они вступились, когда на нее набросились хулиганы.

— Опасная блондинка! — пошутил кто-то из летчиков.

— Не говорите глупостей! — скороговоркой сердито возразила молодая женщина. — Я шла в рядах женщин. Многие несли плакаты: «Мир — лучшая защита Америки!», «Мистер президент и конгрессмены! Мы требуем заключения Пакта Мира между пятью великими державами!», «Запретить атомную и водородную бомбы!», «Наша защита — в борьбе за мир!» Ну, и многие другие лозунги. Я несла плакат с призывом протестовать против преследования греческих патриотов… Из толпы начали кричать о том, что лозунги о мире несовместимы с военными действиями греческих патриотов. Ну, тогда я не вытерпела и сказала несколько слов… Я просто прочла обращение Долорес Ибаррури… Не знаю, говорит ли вам что-нибудь это имя… Хулиганы захотели вырвать у меня плакат. Я не хотела отдать… Они вытащили меня из рядов, порвали плакат… И тогда подоспели эти летчики и привели сюда. Я не знаю, куда мы идем. Лучше мне было бы возвратиться в ряды демонстрантов.

— Хулиганы нацеливались именно на вас, — заметил Поль. — Они и потом долго шли за нами. Или они уже не первый раз вас встречают?

— Нет. — Женщина тряхнула коротко остриженными белокурыми локонами. — Я впервые попала в переделку, но они меня не испугали.

— Так куда же вы идете? — спросил Робин Стилл у Поля.

— Я сам не знаю, куда мы идем, — отозвался Поль и, обращаясь к Робину Стиллу, пояснил: — Я встретил Джона Милигана. Он действительно почти с того света. Мы шли вдвоем, и когда вступились за женщину, ребята помогли. Я не знаю, что она говорила, но эффект ее слов я видел.

— Значит, ты, Джон, уже не в военной авиации? — спросил Робин Стилл.

— Работаю на синдикат Дрэйка, — отозвался Джон. — Эти ребята тоже. А сейчас гуляем. Вечером загрузят самолеты — и ночью в путь.

— Хотя бы улыбнулась или засмеялась! — сказал один из летчиков, кивая на блондинку. — Может быть, мы сделали ошибку, спасая ее?

— Я не просила вашей помощи, — вспыхнув, отозвалась молодая женщина. — Я делаю и говорю то, что хочу и когда хочу, и я не сказала ничего плохого…Она быстро обвела глазами собравшихся, заметила окружившую их небольшую толпу, чуть прищурила веки, соображая что-то, и, видимо решившись, предложила: — Хотите, я прочту вам эти строки? И вы сможете судить о том, плохо это или хорошо.

Летчики одобрительно закивали головами.

Молодая женщина быстро взошла на верхнюю ступеньку, ведущую в аптеку. Она окинула взглядом тротуар и, вынув из кармана листок бумаги, преувеличенно громко начала читать, видимо рассчитывая, чтобы ее слышали все прохожие.

«Смелая женщина», — с удовольствием подумал Робин Стилл.

— «Мы должны говорить правду нашим мужьям и детям! — начала она. — Мы должны приучить их к мысли о том, что когда Родина подвергается нападению иностранной армии, тогда защита Родины является священным делом».

— Правильно! — закричали летчики.

Из возникшей вокруг них толпы послышались одобрительные возгласы.

— «Но мы также должны им сказать, — продолжала молодая женщина, и голос ее зазвенел от волнения, — что они не могут идти на смерть ради защиты интересов каст, угнетающих и эксплуатирующих их. Мы должны сказать нашим мужьям, что научиться владеть оружием необходимо не для нападения на мирные народы, но для защиты мира, для борьбы против агрессивной войны, для защиты прав народов быть независимыми, для защиты права угнетенных и эксплуатируемых на достаточную жизнь, для защиты своих собственных прав и права своего народа быть свободными!»

— Правильно! — первым закричал Робин Стилл.

Летчики, не все, но тоже закричали «правильно».

— «Миллионы женщин уже поняли, — продолжала молодая женщина, — что воспитание чувства национальной гордости, так же как и борьба за улучшение экономического положения и заботы о будущем детей, неразрывно связаны с борьбой за мир. Как бы подло и лживо ни выступала капиталистическая пресса, пытаясь скрыть от народа правду, миллионы простых, честных людей мира понимают, что расходы на войну, военные приготовления и бремя кризиса взваливаются на плечи трудящихся».

— Красная пропаганда! — крикнул кто-то из толпы.

— С меня дерут шестьдесят процентов заработка на всякие налоги! донесся голос.

— Не на что жить! — раздались голоса женщин.

— Мужчины могут иногда промолчать, — сказала одна из женщин, — но мы, домашние хозяйки, не боимся потерять работу и говорим прямо.

Ободренная этими возгласами, стоявшая на ступеньках аптеки молодая женщина быстро вынула из кармана жакета листок бумаги и прочитала:

— «Кто хочет войны? Вот прибыли американских монополий за последние годы. Монополисты заработали в 1939 году пять миллиардов долларов, в 1944 одиннадцать, в 1949 — семнадцать, в 1952 году на военные нужды шло полтораста миллиардов долларов бюджета, а в последующие годы и до наших дней — семьдесят процентов бюджета».

Из толпы раздались гневные возгласы в адрес миллиардеров. Народ остро ненавидел монополистов и не скрывал этого.

Толпа запрудила улицу. Машины гудели. Полисмен, расталкивая толпу, пробирался к аптеке.

Робин Стилл быстро оценил создавшееся положение. Митинги под открытым небом были запрещены. Эта славная женщина могла попасть в переделку. Он скомандовал:

— За мной! За углом есть ресторан.

Робин Стилл относился к той плеяде неунывающих людей, которая всегда, в любых условиях борется за лучшую жизнь и не «сбавляет газ» даже в беде. Как и многие другие труженики, он имел несколько профессий. Его слабостью была любовь к моторам. Слабостью, ибо каждый американский рабочий ненавидит свою работу — ведь он работает на хозяина. Американский рабочий ненавидит свой конвейер, выматывающий его силы. Рабочий ненавидит своего босса, которому он платит за право работать.

Робин Стилл, прекрасно понимая, что он работает на хозяина, а не на народ, все же самозабвенно любил моторы. В войну он работал авиамехаником, а после войны его уволили из армии, как коммуниста. Его не посадили в концлагерь. Его, как и других, постарались устранить из жизни, лишив права на работу. Но Робина Стилла выручали его прекрасное знание моторов и огромная трудоспособность. Ради его «золотых рук» хозяин авторемонтной мастерской терпел коммуниста Стилла у себя на работе. Иногда Стилл выступал как боксер. Он не был профессионалом, но в клубах пользовался известностью и симпатией.

На состязаниях знаменитых боксеров журналисты старались быть рядом со Стиллом, так как он тонко подмечал плутовство боксеров и мог разоблачить преднамеренный сговор. Впрочем, Робин Стилл разоблачал не только махинации боссов в спорте — он разоблачал всякие махинации и везде, где только мог. Он считал это своим кровным делом и находил в этом даже спортивный интерес.

Отец Робина Стилла принадлежал к тем рабочим, которые еще верили в «добрые» и «злые» тресты, а также верили в то, что стоит расстроить козни «злых» трестовиков — врагов американского народа — и выбрать в сенат «порядочных дельцов», дающих заработок, и жизнь исправится. Робин Стилл давно расстался с этим заблуждением и мучился сознанием своего бессилия переубедить отца. Робин Стилл любил свою многоликую, богатую и несчастную Америку, страну, в которой народ мог бы ликвидировать безработицу, быть сытым и счастливым, если бы взял управление в свои руки. Но, прежде чем вырвать власть у тех, кто вел страну к гибели, надо было научить народ разбираться, где правда, а где ложь, когда ложь выдают за правду. Это было очень трудно делать в стране, где симпатии часто, вне зависимости от существа спора, были на стороне того, кто сумел проломить противнику череп в драке.

Полупустой подвальчик встретил компанию летчиков шумными звуками танца «буги-вуги».

— Виски на всех! — крикнул Поль.

— Повторить за мой счет! — отозвался Джон.

— Я не буду пить, — решительно заявила молодая женщина, не в силах побороть нараставший внутренний протест, вызванный резкой сменой обстановки: от героической речи перед народом до пошлых завываний «буги-вуги» в этом ресторанчике. Приглашать даже своих лучших знакомых в ресторан, вместо того чтобы звать домой, не было нарушением общепринятых норм. Все же она жалела, что пошла сюда, и готова была уйти.

Робин Стилл хорошо понимал душевное смятение молодой женщины.

— Вы не должны обижать своих спасителей пренебрежением к их маленьким слабостям. Ведь вы выше этого… и вам надо переждать, — сказал Робин Стилл, ласково кивнул и указал глазами на стул рядом.

Молодой женщине сразу понравилась простота Стилла. Она бурно вздохнула, села и вдруг успокоилась, будто в ее вздохе отлетело то, что волновало ее.

— Вы обязаны выпить за спасителей! — патетически воскликнул один из летчиков.

— Такая красивая, а занимается таким безнадежным делом, — сказал рослый, краснощекий летчик и, не находя слов, поднял правую руку и пошевелил пальцами.

— Что вы имеете в виду? — резко спросила женщина.

— Эптон прав! Спаслась и даже не улыбается! — шутливо заметил второй.

— Ни разу не улыбнулась! — поддержали его товарищи.

— Да? — И женщина улыбнулась, показывая ослепительно белые зубы. — А теперь объясните мне, каким безнадежным делом я занимаюсь?

— Да, этой… как ее… агитацией, — пояснил краснощекий летчик, которого назвали Эптоном.

— А если поточнее? — спросила женщина, сразу перестав улыбаться, и в глазах ее мелькнул вызов.

— Эптон явно не оратор, — заметил Поль, — но пусть объяснится.

Эптон наморщил лоб и, помолчав, признался:

— Я далеко не оратор. Вот вы кричите на улице: мир! мир! А что толку? Если нас мобилизуют в военную авиацию и прикажут бросать бомбы, мы вынуждены будем бросать.

Издалека донесся свист падающей авиабомбы. Первоначальная высокая нота быстро переходила в низкую. Этот давно слышанный, но такой памятный противный звук сорвал всех летчиков с мест, и они упали ничком. Следуя им, Робин Стилл тоже машинально нагнулся. Только их спутница, видимо незнакомая с этим звуком, да Поль продолжали сидеть.

Робин Стилл, уже нагнувшись, понял, что свисту падающей бомбы мастерски подражает Поль, и первым расхохотался. С пола поднялись смущенные летчики.

— Ничего смешного, — раздался осипший голос хозяина. — Народ так напуган пропагандой войны, что если громко чихнуть, все подскочат на метр.

— А ну, еще раз! — попросил один из летчиков.

— Это я для того, чтобы обратить внимание, — пояснил Поль. — Слушайте, я недавно был в кино. Показывали куски хроники прошлых лет. Оказывается, японский генерал Араки сказал так: «Война — биологический закон японцев. Она — мать созидания и цивилизации». Ты тоже так думаешь? — Поль устремил злой взгляд на Эптона.

— Нет, вы, Эптон, не борец за мир! — саркастически заметила молодая женщина и вдруг, взяв рюмку, весело сказала: — Мой тост — за мир!

Летчики весело засмеялись: им понравилась настойчивость их спутницы.

— Если вы так же танцуете, как говорите, то считайте, что мое сердце у вас в плену. Приглашаю! — сказал Эптон.

— Скажите совершенно честно: неужели вы действительно не верите в силу слова? — спросила молодая женщина.

— Нет, — решительно заявил Эптон. — Военная сила — вот это аргумент! Деньги — тоже сильный аргумент. Атомная бомба тоже может и убить и запугать. А слово? Я много слышал пасторских проповедей. Они меня не убеждали, я не верю газетам… там все ложь, все слова…

Поль снова протяжно засвистел, подражая звуку падения авиабомбы, и многие машинально нагнули головы, потом засмеялись.

— Я не окончил свой рассказ о кинохронике, — напомнил Поль. — Там показали, что думают американцы об атомной бомбе: надо делать атомные бомбы или не надо? Один сенатор заявил, что атомная бомба необходима, как средство против агрессии; второй сказал, что она поможет уменьшить перенаселение земного шара и тем самым сделает для других жизнь счастливой, а то не хватает на всех еды.

— Правильно! На всех не хватает, — отозвался один из летчиков, все время молча пивший виски. — Безработные есть везде!

— Стоп! — решительно заявил Стилл и поднял руку. — Где вы слышали, чтобы в Советском Союзе и в странах народной демократии была безработица? Если кто-либо из вас был в Берлине, то знает, что в восточной зоне Берлина безработицы нет, а в западной зоне множество безработных, и дело не в лишних людях, а в порядках, создающих безработицу. Разве у нас не сжигают и не портят пшеницу и кукурузу, чтобы ее нельзя было есть? Разве у нас не топят в океане картофель и не выливают молоко в реки, вместо того чтобы отдать эти продукты безработным?

— Ну, ты, парень, не агитируй! — возразил молчаливый летчик. — Ты, видно, из того же лагеря, что и девица… Одни слова!

Снова раздался звук падающей бомбы, и летчики, с трудом подавив желание броситься ничком, обернулись к Полю.

— Так вот в хронике, — продолжал Поль, — один священник тоже сказал: «Применение атомной бомбы все равно от нас не зависит, и это не нашего ума дело. Агитировать за запрещение — одни, говорит, слова…» И уж в самом конце кинохроники дали одной американской мамаше сказать свое мнение об атомной бомбе, чтобы потом не говорили, что нет свободы слова, и не дали сказать тем, кто против. Женщина сказала так: «Нет, нет, нет, не надо атомных бомб, с нас хватит войны!»

— Но ведь агитировавших за атомную бомбу было больше! — заметил Эптон.

— Да, в кинохронике их показали шесть против одной, — подтвердил Поль и скептически улыбнулся.

— Вот видите!

— Я не только видел, но и слышал, — подчеркивая слово «слышал», ответил Поль. — Я слышал, как вдруг во всем затемненном зале раздались одобрительные свистки и аплодисменты по адресу женщины, протестовавшей против атомной бомбы и войны. Другим не аплодировали.

— Я шел сюда выпить рюмку спиртного и потанцевать, а попал на митинг, смешно сморщив нос, сказал Эптон.

— Вы обязаны ответить на мой вопрос, — сказала молодая женщина. — Верите ли вы в силу Слова с большой буквы?

— Имея в виду то, что я рассказал о кинохронике, — напомнил Поль.

— И то, что я скажу, — добавил Робин Стилл. — Я, ребята, механик. Работаю. У меня есть жена, сын, дочка. Живем дружно. Значит, все, казалось бы, в порядке. Я хочу сказать, что то, о чем я скажу, не вызвано ни безработицей, ни голодом. Когда кто-либо недоволен теперешними правителями Америки, его сейчас же обвиняют в антиамериканской пропаганде. Мои родители — потомственные американцы, и я тоже вырос в Америке. Я сражался с фашистами за Америку. И я хочу, чтобы у нас в Америке дела шли хорошо для всех американцев. Так вот, я скажу так… — Робин Стилл взглянул на скептически улыбающегося летчика Эптона, быстро поднялся и, показывая пальцем на Эптона, выпалил: — Ты подлец, негодяй и предатель!

У Эптона от удивления даже открылся рот. Уж очень это было неожиданно. Он, может быть, и потребовал бы объяснений, но поймал недоверчивый взгляд спутницы. Это было как удар хлыстом. Несколько мгновений он еще сидел неподвижно, но затем лицо его покраснело. Эптон вскочил, и стул с грохотом упал на пол. В следующее мгновение он сорвал с себя пиджак и швырнул на пол, чтобы поскорее от него отделаться. Стиснутые, выдвинутые вперед кулаки, чуть откинутая голова и медленные, агрессивно-наступательные шаги по направлению к Стиллу были достаточно красноречивы.

Решать споры кулаками было обычным явлением.

Бармен побежал к столику и закричал, чтобы дрались на улице. Эптон не обратил на его слова никакого внимания.

— В чем дело, Роб? — крикнул Поль вставая. — Поберегись, Эптон! Роб уложит тебя с первого удара.

Летчики тоже вскочили с самыми воинственными намерениями.

— Не вмешивайтесь! — крикнул им Робин Стилл. — Вы славные парни, и выпивка за мной! — Стилл стоял спокойно, опустив руки, и, видимо, не собираясь драться.

От соседних столиков подбежали любители зрелищ.

Эптон уже готов был ударить Стилла, но тот поднял руку и крикнул: «Стоп!» И столько было силы в этом приказе, что Эптон замер, не зная, что и думать.

— Драки не будет! — объявил Стилл окружающим и, стиснув пальцами кулак Эптона, сказал: — Извини за грубую шутку. Если захочешь драться, прошу ко мне домой. Там есть боксерские перчатки. А сейчас садись. Я все объясню.

Он подтолкнул ничего не понимавшего Эптона к стулу, заставил сесть и насмешливо посмотрел на окружающих. Те вернулись к своим местам.

— Ты, Эптон, сам виноват! Точнее, твое неверие в силу слова. Ты уверял, что Слово — «пустой звук». А что произошло, когда я произнес несколько «пустых звуков»? Они сорвали тебя со стула, они заставили тебя ринуться на меня, боксера, с кулаками. Ты рисковал если не жизнью, то здоровьем. Значит, Слово обладает огромной силой. Всем известно действие слов любви на сердце девушки. Слова правды поднимают народы на борьбу за свободу и независимость. Слово способно воодушевить человечество на героические дела, но слово может сделать человека подлецом. Начитаются ребята гангстерских романов и мечтают стать гангстерами. Но справедливое слово способно поднять народ на великие дела. Поэтому права наша спутница, отстаивая силу Слова с большой буквы, а ты проиграл.

— Ловко вы его! — сказал один из летчиков.

Все засмеялись.

— Выпьем за Слово с большой буквы! — предложил Стилл.

Все дружно подняли рюмки. Не выпил только Джон. Он сидел, неподвижно уставившись в стену, и не слышал тоста.

— У него очень неважные дела, — шепнул Поль. — Потом расскажу.

— Только вы не думайте, что я испугался! — предупредил Эптон. — А насчет Слова с большой буквы… не спорю!

Стилл улыбнулся:

— Не сердись на меня и наш спор почаще вспоминай!

— О нет, я не сержусь, — отозвался Эптон и через стол протянул Стиллу руку; тот подал свою.

— Из-за слова, даже не с большой буквы, мне пришлось перейти из военной авиации к частной фирме, — сказал коренастый молодой летчик с обветренным, загорелым лицом. — Теперь работаю в синдикате Дрэйка. Вожу вредных жуков за границу.

— Подлая работенка, — желчно заметил Робин Стилл, искоса поглядывая на летчиков.

— Работа плохая. Да платили бы побольше… Деньги не пахнут.

Робин Стилл досадливо поморщился. Ему претило это стремление к легкой наживе, превозносимое газетами, как национальная черта американского характера. К счастью, есть люди с другим характером. Робин Стилл с симпатией посмотрел на молодую женщину.

— Простите, я не расслышал ваше имя, — сказал Стилл, обращаясь к молодой женщине.

— Меня зовут Руфь… Руфь Норман.

— Я знавал одного Нормана, — сказал Поль. — Славный был парень. Его звали Франк.

— Вы говорите — был? — вскрикнула молодая женщина, с испугом глядя на Поля. — Очень прошу: опишите внешность знакомого вам Франка Нормана.

— Моего роста, — начал Поль. — Моих лет. Круглолицый. — Чем подробнее Поль описывал наружность франка Нормана, тем больше нервничала женщина. Ну, знаете вы такого? — спросил Поль.

— Не работал ли этот Франк Норман последнее время в порту на кране? тихо спросила женщина.

— Работал, — подумав, ответил Поль. — Вы его знаете?

— Это мой муж, — ответила молодая женщина, уронив руки на колени.

Летчики с интересом смотрели на нее.

— Насколько я помню, — сказал Поль, — жена Франка с дочкой жила у тестя.

— Я жила на ферме у отца, пока не получила денежный перевод на двести долларов. Адрес был написан не его рукой, хотя перевод — от его имени. Не было на переводе и обычной приписки. Я сразу заподозрила неладное. Через неделю я выехала на Восток, в порт, где он работал. Там у меня долго выпытывали, не знаю ли я, где мой муж. А я не знаю. Меня задержали… Я заболела… А сейчас возвращаюсь домой. Была в гостях у сестры. Поблизости происходил съезд сторонников мира, и я там сказала, что американскую конституцию превращают в пустую бумажку. Меня выбрали делегатом сюда, в город, на съезд сторонников мира. Это мне было по дороге… Остальное вы знаете. Вы не знаете, где Франк? Он жив?

— А почему ему не быть живым? — спросил Поль.

— Ах, вы что-то знаете! — воскликнула Руфь и схватила Поля за руку.

Поль, конечно, знал, где находится Франк Норман. Франк работал шофером у Стронгов под чужим именем. Но кто может подтвердить, что эта женщина не подослана к ним, чтобы выпытать местонахождение Франка!

— Я ничего не знаю, — поспешно отозвался Поль. — А последний переводный бланк у вас с собой?

Жена Франка достала из внутреннего кармана жакета потертый кусок плотной бумаги. Поль взял его не без волнения, посмотрел и узнал свой собственный почерк. Да, это был тот самый перевод, который он послал жене Нормана, чтобы поддержать ее. Сомнений почти не было: перед ним была Руфь Норман. Но кто знает, нет ли среди этих летчиков членов ку-клукс-клана? И как глупо, что он ввел в их компанию Робина Стилла.

— Руфь, у вас еще много дел в городе? — спросил Поль.

— Нет… я свободна. Демонстрация женщин была заключительным этапом работы съезда сторонников мира нашего штата. Мы выбрали делегатов на Всемирный конгресс. Я хочу уехать домой. Может быть, там уже есть вести от Франка, а писать домой я не хотела.

— У моей девушки оказался муж, танцы откладываются! — шутливо заметил Эптон.

— Я должен идти, — сказал Робин Стилл поднимаясь.

Вслед за ним встали Поль, Руфь и Джон. Остальные летчики заявили, что они остаются. Робин Стилл уплатил по счету. Пока они выходили из бара, Поль успел шепнуть Робину Стиллу, что Руфь — жена того самого Нормана, которого Робин Стилл спас ночью от куклуксклановцев и отправил на машине Бекки Стронг. Но она ли это на самом деле, Поль не убежден окончательно.