Чешская сатира и юмор

ПАН СЕЛИХАР ОСВОБОДИЛСЯ

Два человека стояли на углу площади и вели неторопливую, серьезную беседу. Оба были уже пожилые, умудренные опытом люди. Один был в кепи, он потягивал трубку и сплевывал крутой дугой. На лице другого виднелись следы скудной растительности; он выставил напоказ тугой крахмальный воротничок.

Солнце склонялось к западу, освещая и человека в кепи и другого, борода которого произрастала на неплодородной почве.

Они говорили о том, как укорачиваются дни, и человек с крахмальным воротничком заметил, что не успеешь и оглянуться, как наступит осень. Кепи подтвердил это и сказал, что в это время года и именно в этот час солнце уже освещает крышу трактира, хотя лишь неделю назад оно стояло высоко над магистратом. А как только солнце начнет отражаться в окнах вдовы секретаря суда, — пора заготовлять уголь на зиму.

Беседа оживилась, разговор зашел о болезнях, угрожающих человечеству. В это время мимо них прошел господин в пенсне, в рубашке с расстегнутым воротом и теннисной ракеткой в руке.

Человек в крахмальном воротничке сорвал с головы шляпу, согнулся дугой и протянул:

— Покорный слуга… к вашим услугам! Честь имею кланяться пану учителю!

— Добрый день! — изрек господин с теннисной ракеткой.

Человек в кепи не проронил ни звука, даже трубки изо рта не вынул. Он стоял с гордым видом свободного, независимого человека.

Человек в крахмальном воротничке выждал, пока учитель скрылся за углом, и с уважением произнес:

— Математик!

Человек в кепи пожал плечами.

— Ученый! — продолжал его приятель. — Всю науку знает как свои пять пальцев. По ночам выходит в поле — звезды изучает. От него ничего не скроется, что творится на небе. Все исследовал. Все, что во вселенной происходит, объяснить может.

— Ну, что ж, — холодно ответил человек в кепи, — пусть себе считает звезды. Мне все равно.

— Он опасный человек, — снова заговорил бородатый, — здорово учеников гоняет. У него ученик должен быть хорошо подкован. Ничего не спустит. Сколько ребят срезал, из школы выгнал, пусть поработают, говорит.

— А мне до него — дела нет, — гордо сказал человек в кепи. — Для меня учитель — ничто. Пускай хоть вокруг меня ходит, — а я его не замечаю. Математик не математик, мне все равно. Я с ним не здороваюсь.

— Не здороваетесь? — ужаснулся бородатый.

— Не здороваюсь, — подтвердил человек в кепи с самодовольной усмешкой. Он сплюнул и продолжал: — Было время — здоровался. И еще как здоровался! Выгляну, бывало, из лавки и как увижу вдали учителя, выбегаю и кричу через всю площадь. Кланялся так, что едва лоб не расшибал о мостовую. Такие уж были обстоятельства.

— А почему сейчас не здороваетесь?

— Не обязан, — просиял человек в кепи. — У моего парня аттестат уже в кармане. Для него весь мир открыт, все может из головы выбросить. Теперь начнет служить, а до наук ему и дела нет. Пусть проветрит голову и наполнит ее дельными мыслями. Я ему дам математику!

Он мечтательно посмотрел на противоположный угол, где полицейский забавлялся с собакой.

— Раньше, — продолжал он, — частенько приходилось в школу хаживать да о парнишке справляться. Страшные минуты! Стоишь перед учителем, а колени так и трясутся. Сколько отец страху натерпится — и представить невозможно. «Ваш сын, пан Селихар, — говаривал учитель, — способный ученик, но, к сожалению, легкомысленный. На уроках невнимателен, шалит и другим мешает. Не знаю, не знаю, пан Селихар… Лучше бы вам взять его из школы и пристроить к делу. Тогда он, может быть, станет полезным членом общества». — У меня душа в пятки, подбородок дрожит, я прошу еще немного повременить с мальчишкой, уверяю, что сам с ним поговорю. А парня, хотя он был в седьмом классе, выпорол как следует — я тебе дам баловаться, озорник, ученье таких денег стоит, а он дурака валяет! Я целыми ночами не спал, а в тот день, когда он сдавал выпускной экзамен, был сам не свой, думал, помру, уж так я боялся. Конечно, дело серьезное! Выгонят его из школы, а что мне делать с этакой дубиной… Он выпятил грудь и гордо добавил.

— Теперь все позади. Мне все ни по чем, я свободный человек. У меня и аппетит появился, и сплю я как убитый. Пускай хоть весь педагогический совет мимо меня проходит — я никого не знаю и знать не хочу. Сейчас я сам себе господин!

Бородатый помрачнел.

— Пан Селихар, — сказал он, — покорно вас прошу… Пожалуйста, в моем присутствии здоровайтесь с учителем.

— Никогда, — рявкнул пан Селихар.

— Покорнейше вас прошу… ради соседской дружбы… учителя народ вредный и мне могут здорово навредить…

— Как они могут вам навредить? — спросил пан Селихар. — Ведь детей у вас нет…

— Моя жена, — покраснел бородатый, — в положении. Наверняка будет сын, и я отдам его в гимназию. Пусть добьется большего, чем отец. Что вам стоит, пан Селихар, не будете же вы портить жизнь моему бедному ребенку…

Пан Селихар отрицательно покачал головой.

— Напрасно просите, пан Тоуц. Я твердо решил и не здороваюсь. Раскрепостился. Аттестат зрелости у нас в кармане…

— Пан Селихар, — ныл пан Тоуц, — не будьте так жестоки… под сердцем, понимаете, под сердцем носит моя жена сына-ученика. Отец заботится, мать заботится, хотят, чтобы любимый ребенок паном стал… вы не поздороваетесь, учитель вызовет… Мальчик учил, всю ночь просидел над книгой, а учитель нарочно задаст такой вопрос, которого он не знает, и все только потому, что вы, пан Селихар, не поздоровались. Мальчик сядет на место, учитель поставит в журнал плохую отметку, и мой ребенок, которого мать сейчас под сердцем носит, пропадет, пойдет учиться ремеслу, а ремесло нынче — нищета, я-то думал подняться с мальчиком повыше. Теперь конец, конец, потому что вы такой…

— Не могу помочь, пан Тоуц. У каждого свое. Я беспокоился, побеспокойтесь и вы. Но здороваться… нет. У меня все позади. Теперь я отдохну. Поживу спокойно…

— Хорошо, пан Селихар, — угрюмо сказал пан Тоуц, — по крайней мере я узнал вас. Мы покупали товары у вас, теперь будем ходить напротив. Вы испортили жизнь моему мальчику, а мы станем поддерживать ваших конкурентов.

Пан Селихар пожал плечами.

— Делайте, как хотите. Идите к конкурентам. Но я не здороваюсь. Пусть здороваются другие. Я сбросил ярмо!

Перевод Е. Аникст.