Песни ваши так эфирны,
Так нездешни, так надмирны:
В них туман, налет печали
И прозрачность паутины!
Ах, с большим трудом загнали
Их в печатную машину!
Один благонамеренный писатель из Москвы, переведя роман «Кенильворт», подал его цензуре. Тамошний цензор, который до того времени не знал даже имени Вальтера Скотта, долго раздумывал над титульным листом, а потом написал на рукописи следующее:
Мысль переводчика богоугодна,
Благочестива и благородна.
Но, полагаю, во всем желательна мера:
Ведь неприлично скотом назвать и Вольтера.
Кто говорит, что связана печать?
Я с этим соглашусь едва ли.
Наоборот — мы можем все писать,
Но так, чтоб нас не понимали!
Он обожал себя, забывши все на свете.
Запечатлеть себя он приказал в портрете
И выбить повелел свой профиль на монете.
Он знал, что дух его исчезнет без следа,
Но профиль будет жить года!..