Честь Рима

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

— Есть какие-нибудь признаки движения бриттов? — спросил Рамирий, с трудом взбираясь на платформу сторожевой башни. Он остановился на мгновение, тихонько дыша, сжимая ушибленную грудь. Макрон фактически принял командование накануне вечером, поскольку префект лагеря в то время не мог двигаться. После того, как ворота были закрыты, противник осмелел настолько, чтобы подойти к внешнему рву и швырять небольшие камни через частокол, хотя несколько дротиков ауксиллариев заставили их броситься вниз по склону за пределы досягаемости.

С наступлением ночи Макрон проследил, чтобы ветеранов накормили, а раны выживших обработали, прежде чем организовать ночное дежурство. Тибулл принял первую стражу, а Макрон устроился в комнате в башне и тут же погрузился в глубокий сон, прежде чем его разбудили посреди ночи. С тех пор он наблюдал за окружающим ландшафтом и обходил частокол, чтобы часовые оставались начеку. Теперь, когда на восточном горизонте уже сгущалась заря, он все еще чувствовал усталость, и его мышцы ужасно болели.

— Никаких, господин. Ночью у костров было какое-то движение, но не более того. Похоже, они улизнули обратно в свое поселение.

Оба римлянина посмотрели вниз на почерневшие остатки баррикады и участок леса, выжженный дотла за ночь. Тонкие струйки дыма, поднимающиеся в бледном свете, показывали места, где еще тлели угли. Справа были темные пятна в гладком снегу, покрывающем болото там, где лед проломился. В целом, было видно очень мало тел, и Макрон предположил, что бритты подобрали столько павших, сколько смогли найти, прежде чем отступить назад по тропе. Некоторые из оставшихся тел принадлежали римлянам, и их нужно было доставить обратно в Камулодунум, чтобы их семьи могли провести обряд погребения, как только Макрон и Рамирий убедятся, что покидать аванпост безопасно.

Рамирий слегка кашлянул и задал вопрос, которого ожидал Макрон.

— Каков счет от мясника?

— Ночью мы потеряли одного раненого, всего двенадцать убитых. Восемь раненых. Один из них, похоже, долго не продержится. Четверо пропало. Их, вероятно, мы найдем там, на склоне.

Рамирий печально покачал головой. — Половина отряда! Столько потерь… Хреновы варвары. Когда мы вернемся в Камулодунум, там будет много скорбящих вдов и сирот. У этого ублюдка Дециана есть за что ответить. Видел ли его Тибулл?

— Да. Четыре всадника проскакали у подножия холма и повернули на запад.

— Запад? — нахмурился Рамирий.

— Я предполагаю, что он боялся приема, который он мог получить в Камулодунуме, и вместо этого решил отправиться в Лондиниум. В любом случае, он не счел нужным рассказать Тибуллу о случившемся.

— Сволочь.

— Совершенно верно. С ним можно будет иметь дело позже. Прямо сейчас мы должны вернуться в колонию. — Макрон позволил своим мыслям перейти к более широким последствиям того, что произошло. — Думаю, наместнику это не понравится. Придется поквитаться с туземцами. Нельзя позволить им безнаказанно убить сборщика налогов, а затем напасть на нас. Это вызовет еще большие проблемы.

— Что ты имеешь в виду?

Макрон протер глаза, воспаленные от напряжения, пока он караулил в темноте. — Наместник должен будет преподать урок. Скорее всего, он казнит главарей и некоторых старейшин племени. Он может даже сжечь их поселение. Это побудит других бриттов платить налоги, но более чем вероятно, что это вызовет недовольство и воспламенит тех смутьянов, которые до сих пор не признали, что Британия является частью Империи, — он тяжело вздохнул. — Одним богам известно, к чему это приведет. На твоем месте, господин, я бы подумал о том, чтобы заставить сенат колонии проголосовать за улучшение обороны Камулодунума. Сейчас это место широко открыто для атаки.

— Я понял. Посмотрю, что можно сделать. Но я сомневаюсь, что мы в опасности. Есть большая разница между столкновением с небольшим отрядом и полным составом ветеранов колонии.

— Надеюсь, ты прав.

Наступило короткое молчание, прежде чем Рамирий выдавил из себя ухмылку. — В любом случае, я чувствую себя немного спокойнее, зная, что к нам в Камулодунуме присоединился человек твоего калибра.

— Ах, от этого у меня внутри становится тепло и пушисто, господин.

Они рассмеялись, но выражение лица Рамирия изменилось. — Я серьезно. Твои действия прошлой ночью спасли много жизней, в том числе и мою.

— Это то, что делают братья по оружию. И прежде чем, ты слишком привыкнешь к моей компании, я должен сказать тебе, что я намерен проводить большую часть своего времени в Лондиниуме, а не в колонии.

— Какая жалость. Если ты когда-нибудь передумаешь, у тебя всегда будут товарищи, на которых ты можешь положиться в Камулодунуме.

— Я ценю это. Истинно. — Макрон повернулся, чтобы осмотреть окрестности в поисках признаков врага, но все, что он мог видеть, были дымные дорожки далеких ферм и небольшая группа мужчин и женщин, собирающих дрова. — Я думаю, нам следует вернуть наших мертвецов, господин. Если бы ты отдал такой приказ.

Это был молчаливый отказ от власти теперь, когда префект лагеря смог возобновить свое командование тем, что осталось от отряда. Рамирий мгновение смотрел на него, прежде чем кивнул. — Тогда продолжай, центурион Макрон.

Они нашли троих пропавших среди мертвецов на склоне и искали еще час, прежде чем потеряли всякую надежду найти последнего человека. Тем временем были сооружены импровизированные носилки для раненых, которые не могли ходить или идти в ногу с маршем. Когда значительно уменьшившаяся колонна была готова покинуть аванпост, Рамирий заверил Тибулла, что жители колонии будут готовы немедленно выступить ему на помощь, если у него будет причина поднять тревогу, поджигая сигнальный костер.

Холодная погода предыдущего месяца, казалось, закончилась, и температура стала достаточно теплой, чтобы начал таять снег. Когда они шли отомстить за сборщика налогов, поверхность тропы сильно замерзла, но теперь, когда они шли домой, калиги ветеранов превратили ее в грязную жижу. Первые несколько километров Макрон осторожно осматривал окрестности, но причин для беспокойства не было. Когда они проходили мимо фермы вскоре после полудня, фермер приветственно помахал им, и Макрон ответил тем же, с облегчением оттого, что они перешли на более дружественную территорию по мере приближения к Камулодунуму. Им приходилось делать короткие перерывы для отдыха каждые несколько километров, чтобы сменить людей, обремененных носилками, и поэтому они добрались до колонии лишь в сумерках.

Слухи об их возвращении быстро разошлись по небольшому сообществу, и к тому времени, когда они подошли к сторожке, собралась скромная толпа. Большинство из них были любопытными наблюдателями, но жены и возлюбленные ветеранов, ушедших маршем, обшаривали глазами ряды утомленного воинства в поисках следов своих близких. Раздались крики облегчения, когда женщины бросились вперед, чтобы обнять своих мужчин, и растущая тревога на лицах тех, кто обегал взглядом вновь и вновь вдоль линии колонны, а затем обратно, прежде чем они поняли правду, что их мужчина уже не вернется. Одни плакали безмолвными слезами горя, а другие безутешно зарыдали, прежде чем друзья осторожно увели их прочь.

Макрон поискал глазами Петронеллу, но не увидел ее ни в толпе, ни среди тех, кто наблюдал за происходящим издалека. С растущим чувством беспокойства он попросил у Рамирия разрешения покинуть строй и поспешил в комнату, которую им выделили в здании сената. Свет угасал, когда он открыл дверь и вгляделся в полумрак.

— Петронелла?

Кровать в дальнем углу не ответила, и теперь Макрон почувствовал ужасную боль от ужаса, скручивающую его внутренности. Он заметил, что ее лучший плащ исчез, как и кожаные сапожки с закрытыми носками, которые она предпочитала носить. Он поспешил в сенат колонии и застал там служащего, который, сгорбившись над большой восковой табличкой, вырезал на поверхности фигуры при свете густо дымящейся сальной свечи.

— Ты помнишь меня? Центурион Макрон. Мы с женой приехали несколько дней назад.

— Действительно, господин.

— Моей жены нет в наших покоях. Ты знаешь, где она?

— Да, господин. В Лондиниуме.

— Лондиниуме? Какого хрена она вернулась туда? Она оставила мне сообщение?

— Да, господин. Она сказала передать вам, что она нужна срочно там, и что вы должны следовать за ней. За ней пришел мужчина с тележкой. Его звали Вен…Ден …

— Денубий? — подсказал Макрон.

— Точно. Да, господин.

— Она сказала, зачем она срочно понадобилась?

— Нет, господин. Но она сказала, что вы должны последовать за ней как можно скорее.

— Это все? — Макрон начал терять терпение. — Что еще?

Служащий задумался на мгновение, затем покачал головой. — Это все, что я могу вспомнить.

— Фурии тебя подери, ты на хрен хорош. По крайней мере, ты можешь сказать мне, когда она покинула колонию? — прорычал Макрон.

— В то же утро как префект лагеря вывел отряд.

Значит, четыре дня, подумал Макрон, отворачиваясь и выходя из помещения. Четыре дня. Это означало, что она, должно быть, уже достигла Лондиниума. Ему вдруг стало очень страшно за нее. Что, если чрезвычайная ситуация связана с Мальвинием или с одной из других банд? Что, если они напали на гостиницу? Или, что еще хуже, навредили его матери? А что, если Петронелла сейчас в такой же опасности. У нее был острый язык и вспыльчивый характер, из-за которых она могла попасть в беду, и его не было рядом, чтобы защитить ее. Чем больше он думал об этом, тем больше начинал волновался. Несмотря на страшную усталость, он решил немедленно отправиться в путь. Но сначала ему нужна была лошадь, а также еда и вино, чтобы поддержать его.

Поспешив обратно на улицу, он обнаружил Рамирия, пытающегося утешить небольшую группу плачущих женщин. У некоторых с собой были дети, слишком маленькие, чтобы осознать серьезность своей утраты, и они цеплялись за своих матерей, рыдавших от шока при выплескивании наружу эмоций семейного горя.

— Рамирий, на пару слов, — сказал Макрон, подходя к нему.

— Когда я закончу здесь, — коротко ответил префект лагеря.

— Нет, господин. Мне нужно поговорить с тобой немедленно. — Макрон надеялся, что ему не придется опускаться до напоминания другому человеку о долге перед ним.

Рамирий хмыкнул и кивнул, прежде чем снова повернуться к женщинам. Он говорил мягко. — Простите меня. Я только ненадолго.

Двое римлян отошли на небольшое расстояние, и Рамирий посмотрел на Макрона. — Это должно быть важно. Это жены парней, которых я называл друзьями. Так что будь краток.

Макрон объяснил, что сказал ему клерк, и что он решил отправиться в Лондиниум этой ночью, как только найдет лошадь и продовольствие.

— Даже если бы я мог достать тебе лошадь, уже стемнеет, прежде чем ты сможешь отправиться в путь. Тебе лучше сегодня поспать и уйти с рассветом.

— Мне нужно выступать немедленно, — настаивал Макрон. — Моя жена или моя мать, или они обе, могут быть в опасности. Они единственная моя семья, господин. Ради богов, помоги мне.

— Хорошо. Ты можешь взять пайки со складов интенданта. Что касается лошади, то во вчерашнем бою я потерял своего скакуна. Все, что у меня осталось, это кобыла и ее жеребенок. Но на имперской курьерской станции есть гораздо лучшие лошади. Я бы попробовал там. Ты найдешь их во дворе конюшен за зданием штаб-квартиры.

— Благодарю, я так и сделаю.

Рамирий одарил его сочувствующим взглядом. — Надеюсь, неотложная ситуация, о которой ты говорил, уже разрешилась сама собой. Удачи, брат.

Макрон кивнул и поспешил прочь, перейдя на быстрый бег, когда его охватила все нарастающая паника. Набрав достаточно еды в дорогу и засунув ее в боковую сумку, он направился во двор конюшни. Чиновник в красном облачении курьерской службы сочувственно выслушал, но когда Макрон закончил, покачал головой.

— Ничего не поделаешь, господин. Лошади только для курьеров и официальных сообщений. Я не могу позволить тебе взять лошадь.

Первым порывом Макрона было схватить человека за горло и выжимать из него жизнь по капле, пока он не уступит. Но это значило бы понести самые суровые наказания, применяемые к тем, кто злоупотреблял курьерской службой. Меньшее, что он мог ожидать за проступок, — это изгнание из Британии, а это не помогло бы ни Петронелле, ни его матери. Затем его осенила мысль.

— Погоди! Ты говоришь, что лошади предназначены для официальных сообщений.

— Верно, господин.

— Тогда у меня есть важное сообщение для наместника о судьбе отряда. Я буду тем, кто представит доклад. Так что это официальное сообщение. А теперь дай мне хренову лошадь, или я донесу на тебя твоему начальству. Я уверен, что они с сомнением отнесутся к любому человеку, из-за которого такое сообщение задерживается. — Макрон схватил рукоять меча и наполовину обнажил его с угрожающим взглядом. — Но это ничто в сравнении с тем, что я могу с тобой сделать.

Чиновник вздрогнул от решительного выражения лица центуриона, затем кивнул. — Очень хорошо, господин. Идите со мной.

Он направился в конюшню, отведенную для службы, и указал на темного жеребца в стойле, ближайшем к арочному дверному проему. — Он самый быстрый. Берите его. Я помогу вам с седлом и уздечкой, господин.

К тому времени, когда Макрон был готов покинуть колонию, уже наступила ночь. Он устало взобрался в седло и взял поводья. Чиновник вручил ему маленькую бронзовую пластинку, с каждого конца которой тянулась цепочка.

— Вам придется носить это на шее, господин. Чтобы вы могли сменить лошадь на промежуточной станции.

Макрон поспешно надел цепочку через голову и кивнул в знак благодарности, прежде чем натянуть поводья и вывести животное со двора на дорогу, ведущую в Лондиниум. Следовать маршруту можно было только по поблескивавшему снегу и тусклому блеску полумесяца, восходящего в звездном небе. Было трудно устоять перед импульсом заставить свою лошадь двигаться быстрее, но было бы безрассудно мчаться галопом в темноте, когда лошадь легко могла споткнуться и упасть. Лучше дождаться рассвета, чтобы увеличить темп.

Примерно через полтора километра Макрон повернулся в седле, чтобы оглянуться на Камулодунум, который казался темным пятном на фоне тусклого снега. Горстка крошечных огней — факелов и жаровен — ярко мерцала, как далекие звезды. Издалека все казалось мирным, но эта ночь была полна скорби, и он молился, чтобы насилие последних нескольких дней не было предвестником какого-либо более широкого конфликта между римлянами в колонии и окружающими племенами. За последние пятнадцать лет было достаточно кровопролития, и провинция отчаянно нуждалась в периоде мира, чтобы позволить римским захватчикам и туземцам привыкнуть жить рядом друг с другом.

Однако Макрон обнаружил, что его все больше беспокоит заявление прокуратора о том, что вокруг императора Нерона было много влиятельных людей, которые были встревожены тем, сколько времени и денег уже было потрачено на завоевание Британии. Похоже, идея покинуть новую провинцию набирала все бОльшую поддержку, перспектива, которая наполняла сердце Макрона отвращением. Слишком много хороших людей погибло во время вторжения и последовавших за ним кампаний. Если бы все, за что они сражались, было отброшено в сторону, тогда их жертва была бы бессмысленной, и в Риме было много тех, кто поставил бы под сомнение разумность императора, который был готов допустить такое.

Пока лошадь следовала знакомой дорогой, а Макрон погрузился в свои мысли, у него возникло искушение закрыть ноющие глаза, чтобы дать им отдохнуть.

— Немколько мгновений, — пробормотал он про себя.

Его тяжелые веки опустились, и теплое утешение охватило его, пока его мысли бесцельно блуждали. Он почувствовал, что его качает, и проснулся как раз вовремя, чтобы не выпасть из седла. Затем он проснулся окончательно, проклиная себя за самый страшный грех, в котором только может быть виновен солдат, — заснуть на посту. Но даже когда он дал безмолвную клятву не спать, он почувствовал, как ужасная усталость снова овладевает им.

Наконец он больше не мог этого выносить. Спешившись и перейдя на обочину, он нагнулся и зачерпнул пригоршню снега, растирая им лицо. Ледяной холод, казалось, обжигал его кожу, хотя и оживлял его мысли, и он приложил вторую горсть. Почувствовав себя лучше и бодрее, он понял, что должен найти способ остановить подкрадывающуюся к нему усталость, поэтому решил идти рядом с лошадью, держа ее за поводья. Так он мог хотя бы на какое-то время сдержать свинцовое истощение. Он заставил себя думать о каждом шаге, считая каждый шаг, пока вел лошадь в лютый ночной холод. Время от времени он забывал, до какого числа он дошел, и ему приходилось начинать заново. Ему было трудно удерживать мысли сосредоточенными, и он свободно блуждал между мыслями о беспокойстве по поводу причины внезапного отъезда Петронеллы в Лондиниум.

Через несколько часов после того, как он отправился в путь, поднялся холодный ветер. Пока он стонал и задувал сквозь голые ветви деревьев, растущих вдоль дороги, Макрону казалось, что он время от времени слышит голоса, и он останавливался, чтобы посмотреть, не преследует ли кто его. Но ничего, конечно, не было. Кто еще был бы достаточно сумасшедшим, чтобы быть за порогом теплого дома ночью в разгар зимы? По мере того, как ветер усиливался, тучи сомкнулись над головой и закрыли звезды и луну, а легкие порошкообразные кристаллы падали с неба и летели ему прямо в лицо, пока он брел рядом с лошадью. Хотя было холодно, постоянное движение согревало его тело, а регулярная смена поводьев между руками, чтобы он мог поочередно греть их под мышкой, не давала замерзнуть пальцам.

В какой-то момент он прошел на расстоянии слышимости от фермы и остановился, искушенный идеей найти убежище до рассвета. Однако у любого, кого ночью разбудил бы незнакомец, могло возникнуть искушение сначала ударить его копьем, а потом уже задавать вопросы, особенно в свете неприятностей, вызванных нападением на сборщика налогов. Так что он поплелся дальше, борясь с желанием остановиться и уснуть.

Когда рассвело, он остановился. Насыпав немного овса в кормушку лошади, он оставил ее подкрепиться, а сам взобрался на вершину пригорка у дороги. С гребня он прищурился на ветру и увидел горстку ферм и пару вилл вдалеке, но ничего узнаваемого, что помогло бы ему оценить, как далеко он проехал. Он вернулся к лошади, положил мешок с кормом на место в корзине и с натужным стоном снова забрался в седло.

— Давай, скотина. У нас впереди последний рывок.

Он пустил животное галопом и держался середины пути по едва заметным контурам дороги. С восходом солнца ветер стал стихать, и пушистые ленты облаков неслись по чистому небу. Там, где облака были особенно густыми, последовали короткие шквалы снега, но когда солнце вышло, Макрон уже грелся в робких лучиках тепла, которые оно излучало, и начал чувствовать себя бодрее.

Он ехал ровным шагом и добрался до промежуточной станции имперской курьерской службы незадолго до полудня. Подобно многим подобным местам в различных захолустьях Империи, она представляла собой придорожную гостиницу с небольшим двором сзади для нужд службы. Макрон соскользнул со своего коня и предъявил пластину на цепочке на шее, требуя горячего обеда, выпивки и посадки на новую лошадь. В конюшне была еще только одна лошадь, гнедая кобыла, которая выглядела хуже его первоначальной, но, по крайней мере, была свежей. Макрон торопливо проглотил немного похлебки, а трактирщик, управлявший промежуточной станцией, занялся седланием и провизией для кобылы.

Он приказал трактирщику разбудить его через пару часов, затем свернулся калачиком и заснул перед огнем. Он пошевелился, как только человек коснулся его плеча, и с трудом поднялся, прежде чем выйти наружу, чтобы сесть на свою свежую лошадь. Вскоре он снова был в пути, с полным желудком и обогретым телом у жаровни гостиницы. Хотя кобыла сначала была немного пугливой, вскоре она перешла на размеренную рысь, километр за километром. Прохождение колесного транспорта, а также множества копыт уплотнили снег и четко обозначили маршрут. Идти было легко, и кобыла оказалась гораздо более выносливой, чем ожидал Макрон.

С приближением сумерек дорога шла по невысокому гребню несколько километров. Далеко на западе Макрон увидел, как предвечернее солнце золотило широкую ленту реки и узор узких каналов, впадающих в нее. Он был уверен, что это река Тамесис, на берегах которой был построен быстро растущий город Лондиниум. Значит, не так уж и далеко, подбодрил он себя.

Солнце уже садилось, заливая западный горизонт золотой полосой, которая постепенно превращалась в огненно-красную, а затем в бархатно-фиолетовую полоску, которая украсила бы лучшую из тог императора. Наступление сумерек заставило его замедлить шаг, и только поздно ночью он достиг еще одного пологого хребта и увидел Лондиниум в нескольких километрах впереди, очерченный мерцанием факелов и другими огнями, зажженными для тепла и освещения на густонаселенных улицах быстрорасширяющегося города.

Он проехал по дороге вдоль окраины города, туда, где виднелась штаб-квартира наместника, возвышаясь над окружающими зданиями. Макрон предъявил свою табличку у ворот, ведущих на территорию, прежде чем спешиться и войти на открытую площадку перед основным строением. Передав своего скакуна одному из местных конюхов, он передал доклад, составленный Рамирием, одному из писцов, и сразу же ушел, чтобы отправиться к «Собаке и оленю», стремясь найти Петронеллу, и выяснить природу чрезвычайной ситуации, с которой она столкнулась, прежде чем он позволил бы себе уснуть.

Улицы были темны, время от времени освещались лужами света от дешевых сальных свечей, которые все еще горели, бросая слабый свет на вывески гостиниц. Закутанные фигуры и небольшие группы людей все еще были где-то далеко, и Макрон осторожно смотрел на них, когда они проходили мимо. В отсутствие местных правоохранительных органов, подобных городским когортам Рима, мало что могло сдержать грабителей и небольшие банды ворья, кроме бдительного глаза и хорошего меча.

Подойдя к перекрестку, где располагалась гостиница, он замедлил ход и внимательно оглядел улицы по обеим сторонам, но не было никаких признаков того, что кто-то охранял это место. Проскользнув в узкий переулок между двумя магазинами, он пробрался во двор позади гостиницы и, приоткрыв ворота, остановился, чтобы прислушаться. Со стороны, откуда он только что пришел, послышался шум, когда свинья начала визжать, а затем все резко прекратилось. Он подождал еще немного, но из трактира не доносилось ни звука, и он подкрался к задней двери, сжимая правой рукой рукоять меча. Несмотря на прежнюю усталость, его разум был ясным, а чувства напряженными, чтобы уловить любой звук, движение или даже запах, которые могли предвещать опасность.

Попробовав защелку, ему удалось немного приподнять ее, прежде чем она издала тихий писк и больше не двигалась. Он усилил давление, но она явно была зажата изнутри.

— Дерьмо, — тихо прошептал он и на мгновение стиснул зубы, прежде чем признать, что у него нет другого выбора, кроме как объявить о своем присутствии тому, кто находится внутри. Подняв руку, он трижды легонько постучал костяшками пальцев в дверь, затем стал ждать ответа. Его сердце забилось быстрее, и он почувствовал, как напряглись мышцы конечностей, готовые действовать. Внутри не было ответа, и он снова постучал, на этот раз громче. Он услышал слабое шарканье за ​​дверью, прежде чем женский голос прозвучал грубым шепотом.

— Кто здесь?

— Это я.

— Макрон? — Ответ прозвучал, громче: — Макрон!

Засов со стуком лязгнул в сторону, а затем защелка подскочила, когда стопорный штифт был вырван, и дверь распахнулась внутрь. Прежде чем Макрон успел среагировать, из темноты коридора выскочила фигура, руки схватили шерсть плаща, покрывающего его плечи, и резко притянули к себе.