Честь Рима

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Когда небольшой корабль достиг Камулодунума, Рамирий организовал для Макрона и Петронеллы лучшее доступное жилье — дом бывшего легата напротив здания сената города. Он был зарезервирован для высокопоставленных лиц, посещавших колонию, но, поскольку быстрое расширение Лондиниума затмило статус бывшей столицы провинции, дом использовался редко. После того, как Петронелла рассказала подробности нападения на Макрона, Рамирий отправил двух ветеранов охранять дом днем ​​и ночью и дал понять колонистам, что они должны следить за любыми незнакомцами, задающими вопросы о нем.

Шли дни, и травмы Макрона начали заживать. Синяки на его лице и теле постепенно исчезли, а раны, которые зашила его мать, превратились в синюшные шрамы в дополнение к уже несколько поблекшим, которые он приобрел в армейские годы. Через месяц Петронелла осторожно сняла швы и вручила ему полированное латунное зеркало. Он оглядел свое измученное лицо и глубоко вздохнул. — Кажется я никогда не смогу работать студийной моделью ни у одного скульптора, это точно.

— Я не думаю, что изначально когда-либо было много шансов на это.

Он вернул ей зеркало и приподнялся на локте, пока Петронелла готовила свежую повязку для одного из порезов на его голове. — Ребята Мальвиния проделали довольно тщательную работу. Я едва могу пошевелиться или помочиться, не испытывая мучительной боли. Я был дураком, что пошел в терму один.

— Ты сделал это ради своей матери и Парвия. Если бы ты не подверг себя опасности, кто знает, что сделал бы с ними Мальвиний? В любом случае, сейчас нет смысла корить себя за это. Важно убедиться, что ты восстановишься и вернешь себе все силы.

— Да, госпожа, — Макрон насмешливо отсалютовал, прежде чем его улыбка исчезла. — А когда я буду готов, нужно будет свести счеты.

Петронелла остановилась, наматывая льняную полоску на голову. — Посмотрим, когда придет время. — Она резко дернула повязку, прежде чем завязать ее.

— Ой! Это было необходимо?

— Если это напомнит тебе, к чему приводит такой глупый комментарий, то да. — Она осмотрела повязку, наклоняя его голову из стороны в сторону, а затем мягко толкнула его обратно, пока его голова не легла на валик. — Мальвиний избил тебя до полусмерти. Разумный человек прислушается к такому предупреждению и не станет искать шанса на вторую порцию.

— В следующий раз я буду лучше подготовлен.

— Подготовлен ты будешь или нет, но ты всего-лишь один человек против многих. Это указывает только на один вероятный результат, и я не позволю этому случиться. Клянусь в этом, Макрон.

Их взгляды встретились, и он увидел, что она серьезна. Он разочарованно выдохнул. — Я найду способ.

Она закатила глаза, стирая старую, испачканную повязку и собирая фрагменты швов в кусок ткани, затем встала и сурово посмотрела на него. — Если ты попытаешься бросить мне вызов и в одиночку мстить Мальвинию, я больше не буду иметь с тобой ничего общего. Люблю я тебя или нет.

— Но ты меня любишь же? — поддразнил он.

— Конечно люблю! — сердито воскликнула она. — Как ты думаешь, почему я тебе все это говорю?

— Но это Макрон, которого ты любишь. Он кикогда не изменится. Это то, что ты однажды сказала мне.

— Ну, я была неправа, не так ли? Я хочу, чтобы ты изменился сейчас. Я хочу, чтобы ты был достаточно умен, чтобы знать, что хорошо для тебя. И для нас. Я слишком многого прошу?

Сказав это, Петронелла поняла, что комментарий был неразумным, и быстро продолжила. — Все, о чем я прошу, это чтобы ты тщательно обдумал ситуацию и не делал ничего необдуманного, когда выздоровеешь.

Он обдумал это, а затем кивнул. — Справедливо.

Самые темные дни зимы миновали, и с каждым вечером светлое время суток становилось все длиннее. Снег растаял вскоре после их прибытия, и осталось лишь несколько сугробов вне досягаемости солнечного света, а земля, промерзшая, как железо, превратилась в липкую грязь. Бывали дни, когда на ясном небе ярко светило солнце, а температура была достаточно теплой, чтобы Макрон и Петронелла могли провести несколько часов в маленьком дворике дома легата. Много лет назад кто-то разбил несколько клумб и посадил небольшие живые изгороди, чтобы разграничить их. В последнее время за ними почти не следили, поэтому, пока Макрон отдыхал на приготовленной для него кушетке, Петронелла принялась за уборку грядок, чтобы весной посадить цветы и овощи.

Макрон пытался убедить ее, что она зря тратит время, так как они уйдут из дома, как только он выздоровеет. — Нам дали это место только как временное жилье.

— Ты всегда можешь сделать предложение Рамирию и сенату колонии. Назови цену, чтобы купить его. Вряд ли они получат от этого дома какую-то пользу, и, смею предположить, сенат был бы рад лишнему серебру в казне колонии. — Она с нежностью оглядела двор. — Это был бы прекрасный дом, в котором мы могли бы вместе состариться.

Он не мог не улыбнуться ее энтузиазму. — Ты уже все распланировала до мельчайших деталей, не так ли?

— Почти, любовь моя. Теперь, когда у меня была возможность увидеть остальную часть колонии и кое-что вокруг нее, я могу сказать, что это спокойное место.

— Будем надеяться, что так и останется. Хорошо, я поговорю с Рамирием. Прощупаю его и узнаю, не захочет ли колония продать нам это место.

Она ухмыльнулась и обняла его, пока он не вздрогнул, и отпустила его. — Ой, прости! С тобой все впорядке?

— Я буду жить.

Каждые несколько дней Рамирий навещал Макрона, чтобы проверить его успехи. Пока они пили вино из кувшина, который он всегда носил с собой, разговор переходил к делам колонии, в том числе к последствиям стычки в триновантском поселении.

— Прокуратор пошлет еще одну карательную экспедицию? — спросил Макрон, когда они сидели во дворе в конце февраля. Из-за своей слабости он все еще чувствовал холод сильнее, чем привык, и сидел с одеялом на ногах и толстым плащом на плечах.

— Это не в его руках, тем более это должно стать серьезной задачей, — ответил Рамирий. — Наместник приказал полной когорте вспомогательной пехоты выполнить эту работу. Вчера они прошли мимо колонии, и я перекинулся парой слов с командующим префектом. Кажется, до Лондиниума дошли слухи о том, что Дециан ускакал и оставил нас разбираться с тем дерьмом, которое он заварил. Его имя — грязь на репутации претора.

— Я полагаю, что именно так, — размышлял Макрон, баюкая серебряный кубок в руках. — Будем надеяться, что у старика достаточно влияния в Риме, чтобы добиться увольнения Дециана со своего поста до того, как он создаст новые неприятности.

— Слишком правильно. Он не смог бы лучше справляться с порождением проблем, даже если бы его послали сюда именно для этого. Это заставляет задуматься.

— Чепуха. В этом нет особых сомнений. Мне кажется, что Дециан здесь, чтобы выжать из провинции как можно больше сокровищ, на тот случай, если император решит отдать приказ вывести свои войска из Британии.

Глаза Рамирия расширились. — Как ты думаешь, Нерон действительно сделал бы это?

— Он может.

— Но … но это было бы безумием. Сенат этого не поддержит.

— Сенат уже не так силен, как раньше. Настоящая власть сейчас в руках императора. И армия. Я бы сказал, что на самом деле Нерона беспокоит то, как отреагирует армия, если он отдаст приказ отступить. Были мятежи из-за меньших обид.

Рамирий нахмурился. — Если он попытается провернуть это здесь, то, скорее всего, получит мятеж. Парни из всех четырех легионов и вспомогательных войск заслужили эту провинцию. Они проливали кровь и потеряли друзей за дело. Если Нерон откажется от провинции, то значит, все было напрасно. Я тебе скажу так, если то, что ты подозреваешь, правда, то ребята здесь, в колонии, этого не потерпят. Я просто надеюсь, что ты ошибаешься. — Он снова наполнил свой кубок и уставился в вино, продолжая. — Это опасная земля, Макрон, в любом случае. Лучше не говорить об этом, пока не будет веских доказательств. Ты же не хочешь, чтобы нас обвинили в разжигании какого-либо дерьма.

— Нет.

Рамирий поднял свой кубок и осушил его одним глотком, прежде чем с удовлетворенным вздохом резко поставить его на стол. — А, это хорошая штука. Мне лучше уйти, прежде чем я напьюсь и заслужу хорошую трепку ушей от жены.

— Ты женат? Не имел представления.

— Ты никогда не спрашивал.

— Ну, ты никогда раньше не упоминал о жене, и я никогда не видел тебя с ней.

— Она не из тех, кто тесно общается с другими женщинами в колонии. Моя Кордуа — местная девушка. Когда я говорю местная, то имею ввиду, что она из иценов. Дочь одного из их аристократов. Прилично говорит по-латыни — научилась этому у римского торговца, которому разрешили поселиться на их земле. Мне лучше вернуться домой. Одна из ее родственниц приезжает на несколько дней, и с моей стороны было бы мудро быть трезвым, когда она приедет со своим мужем и их свитой.

Он встал и кивнул Макрону. — Увидимся снова через несколько дней, когда наши гости уедут.

На следующий день Макрон сидел с Петронеллой у жаровни в бывшем таблинии легата. С тех пор как каструм уступил место колонии, комната была превращена в приемную, и по трем сторонам от жаровни были расставлены кушетки, а в промежутке между ними поставили низкий столик.

Звук открывающейся двери во двор, за которым последовали шаги и приглушенные голоса из атриума, прервали его мысли. Петронелла остановилась и, опустив шитье, оглянулась в сторону голосов.

Через мгновение раздался стук в дверь. Когда она открылась, на пороге стоял Рамирий. — Надеюсь, я не побеспокоил вас, друзья мои.

Макрон повернулся на бок и приподнялся на локте. — Нисколько. Я не ожидал увидеть тебя снова, пока твои гости не покинут колонию.

— Получилось так, что мое раннее возвращение связано с нашими гостями. Мы говорили о нашей недавней акции против этого мятежного поселения триновантов, и я упомянул твое имя. Кажется, они знают тебя уже как несколько лет, познакомились почти сразу вскоре после вторжения.

Макрон был озадачен. — Они меня знают?

— Так они говорят, и они попросили меня отвести их к вам. Итак, мы здесь.

С веселой улыбкой Рамирий отошел в сторону и поманил тех, кто ждал в коридоре. Послышался скрежет сандалий на кожаных подошвах, и в комнату вошли две фигуры. Первым был хрупкий человек лет шестидесяти. Женщина с ним была значительно моложе, и пряди рыжих волос обрамляли ее смелое, если не красивое лицо. У нее было слегка нервное выражение лица, но ее губы расплылись в улыбке, когда ее взгляд встретился со взглядом Макрона.

Как только он узнал ее, глаза Макрона расширились. — Клянусь всеми богами! Боудикка^[6]!

— Центурион Макрон, — она неуверенно улыбнулась в ответ. — Или тебя повысили с тех пор, как мы в последний раз встречались?

— Я больше не в армии.

Она подошла ближе, на ее лице отразилось удивление. — Ты выглядишь так, будто побывал на войне. Рамирий рассказал нам твою историю.

— Я поправлюсь, — твердо ответил Макрон.

— Без сомнений.

— Ах, но где же мои манеры? — Он сел и указал на Петронеллу. — Это моя жена Петронелла.

Она встала, и две женщины оценили друг друга, прежде чем Петронелла улыбнулась. — Рада встрече с тобой.

— Так же, — тепло ответила Боудикка. — Приятно видеть, что кто-то сделал из Макрона честного человека.

Макрон посмотрел мимо Боудики на человека, все еще стоявшего в дверях. Теперь, когда он сосредоточился на нем, он действительно выглядел каким-то знакомым, но не мог определить его личность. Ицен был изможден, и его плоть висела на костях, как застиранные льняные лохмотья. Глубоко посаженные глаза блестели, а тонкие пряди волос были свободно завязаны за костлявыми плечами. Когда Макрон уставился на него, мужчина начал кашлять, скривившись, когда припадок сотряс его хрупкое тело. Боудикка поспешила к нему и обняла его, бормоча что-то успокаивающее на их языке.

Когда он пришел в себя, она помогла ему сесть на кушетку и уложила его вниз. Он слабо улыбнулся Макрону и заговорил на ломаной латыни голосом таким же пронзительным, как и тело. — Мы снова встретимся, Макрон. Хорошо.

Осознание поразило Макрона. — Прасутаг^[7]?

Ицен кивнул, и на его бескровных губах мелькнула улыбка. — Ты все еще меня знаешь.

Теперь, когда он узнал мужа Боудикки, Макрон пришел в ужас от этой трансформации. Когда они в последний раз встречались несколько лет назад, Прасутаг был огромным мускулистым воином на пике своей мощи. Двое мужчин сражались бок о бок друг с другом против зловещей секты друидов. Он был защитником своего народа, и его репутация была известна всем племенам Британии. Неудивительно, что совет старейшин племени назначил его царем после смерти предыдущего правителя. Теперь осталась лишь тень от прежнего человека.

На его лице отразилась боль, когда он прочитал реакцию Макрона на его появление, и он опустил взгляд от стыда.

— Я болен, Макрон. Я скоро умру.

Макрон протянул руку и нежно сжал его предплечье, поморщившись, когда его пальцы сомкнулись вокруг кожи и костей. — Мой друг. Мне очень жаль.

На мгновение повисла грустная тишина, прежде чем он оглянулся на Боудикку. — Я ожидаю, что нам есть что наверстать. Давайте поедим, выпьем и поговорим.

— Я позабочусь об этом, — предложила Петронелла.

Как только она исчезла в коридоре, Боудикка выгнула бровь. — Я так понимаю, ты рассказал ей обо мне?

— Она знает о тебе, да.

— Все обо мне?

— Достаточно, чтобы догадаться об остальном.

Боудикка ненадолго задумалась. — Она тепло поприветствовала меня. Она мне нравится. У нее щедрый дух.

— О, этого у нее предостаточно! — рассмеялся Макрон. — Так что ты делаешь здесь, в Камулодунуме?

— Мы на пути к Лондиниуму, — объяснила Боудика. — У нас есть вопросы, которые нужно обсудить с наместником. В прошлом году был неурожай, и люди нашего племени голодают. Ицены не могут позволить себе платить налоги в этом году, поэтому мы пришли просить претора отложить уплату налогов до следующего урожая.

Макрон оскалил зубы. — Удачи с этим. После этого дела с триновантами Паулин будет полон решимости сделать пример из любого, кто даст ему такой шанс.

— Но что он может сделать, если нам нечем ему заплатить?

— Лучше тебе не думать об этом. — Макрон увидел страдальческое выражение на ее лице и решил сменить тему. — О чем еще тебе нужно с ним поговорить?

— Нам нужно составить завещание для моего мужа.

Прасутаг кивнул. — Должен дать безопасность Боудикку, наших дочерей.

— Безопасность? — нахмурился Макрон. — Безопасность от чего?

— Рима, — ответила за него Боудикка. — От кого же еще?

— Что ты имеешь в виду?

— Мы знаем, какие вы, римляне. Вам не нравится иметь дело с женщинами, занимающими руководящие должности. Когда Прасутаг умрет, вполне вероятно, что совет старейшин подтвердит мое правление. В то время как наше племя будет счастливо принять это решение, я сомневаюсь, что Рим будет так же готов. Кроме того, ходили слухи, что ваш правитель собирается аннексировать земли иценов. Я слышала, что это происходит со многими царствами, подписавшими договоры с Римом. Вы называете их «клиентскими царствами». Они как клиенты ваших аристократов, только перед Римом. Разве это не так?

Макрон задумался над ее обвинением. Она была права в отношении того, как система работала между отдельными людьми в Риме, и, что более тревожно, она была права в отношении судьбы многих малых царств, которые променяли свою будущую независимость на защиту Рима в настоящем. Племя иценов вполне могло оказаться в такой же опасности.

— Вы думаете, что написание завещания может защитить вас от этого?

Прасутаг вздохнул. — Надеюсь. Я оставляю свое царство наполовину моей царице, наполовину императору. Я прошу его защитить мой народ. Моя семья. Ицены верен императору.

— Не все, — заметил Рамирий. — Некоторым взбрело в голову восстать против нас год или около того назад.

— Они восстали и против нас, — запротестовала Боудикка. — Это наши воины помогли подавить мятежников.

— Я знаю. Но для многих римлян грехи одной части вашего племени будут восприниматься как грехи всего племени. Какой бы ни была правда. В Лондиниуме найдутся те, кто посчитает иценов в лучшем случае ненадежными. Вы можете не получить желаемого от составления завещания.

Прасутаг сердито пошевелился. — Даю свое слово. Я отдаю честь Прасутагу. Ицены и римляне — друзья, — он нахмурился, подыскивая более сильное слово. Союзники. Честь иценов хороша. Честь Рима — та же? Или ложь?

— Рим благороден, — настаивал Рамирий.

Макрон уже не был так уверен в этом принципе, как когда-то. Долгие годы службы выявили множество случаев, когда Рим не действовал с честью, как бы ему ни было больно это признавать. Он не был уверен, что наместник согласится с завещанием, предложенным Прасутагом. Даже если бы он это сделал, его одобрение могло быть легко отменено императором по рекомендации его советников или даже по собственной прихоти. Макрон тихонько вздохнул. Он ничего не мог поделать с имперскими махинациями. Для него важнее была дружба старых товарищей. Он потянулся за винной амфорой, которую принесла Петронелла, и наполнил чаши, прежде чем поднять свою в тосте.

— За моих хороших друзей и союзников, которые сражались на моей стороне. Да присмотрят за всеми нами боги и да проследят за тем, чтобы наши планы и амбиции осуществились.

Пока они ели и пили, разговор перешел к более легким темам и воспоминаниям о совместной миссии по спасению заложников из когтей друидов Темной Луны. Наконец, когда снаружи стали сгущаться сумерки и вошла Петронелла, чтобы зажечь масляные лампы и развести огонь, Макрон зевнул.

— Утомляем вас, не так ли? — упрекнула Боудикка.

— Прости. Я все еще чувствую слабость. Возможно, мы сможем продолжить наше воссоединение завтра?

— Нет. Не завтра. Нам нужно уладить наши дела в Лондиниуме как можно скорее. Мы покинем колонию утром.

— Ах, как жаль. Тогда в другой раз.

Боудикка встала вместе с Рамирием и Прасутагом. Последний на мгновение пошатнулся и потянулся к жене за поддержкой, пока головокружение не прошло. Затем все трое направились к двери. Боудикка остановилась и оглянулась на Макрона.

— Будь осторожен, старый друг.

— Са, — согласился Прасутаг. — Будь сильным.

— И ты тоже. Подожди, есть одна вещь, прежде чем ты уйдешь. Можешь передать мое сообщение в Лондиниум?

Боудикка и Прасутаг быстро переглянулись, и он кивнул.

— Для кого это сообщение? — спросил Боудикка.

— Моей матери. Ее зовут Порция. Ты найдешь ее в трактире «Собака и олень» на улице сукновальщиков.

Она повторила местоположение. — Что за сообщение?

— Скажи ей, что мы в безопасности, что я в порядке и надеюсь скоро поправиться.

Боудикка оглядела его с ног до головы и щелкнула языком. — Тогда это ложь. Ты плохо выглядишь. Это все?

— Все, что ей нужно, чтобы успокоиться.

— Я прослежу, чтобы она получила твое сообщение.

— Благодарю. И попроси ее сообщить мне, как у нее дела, когда можно будет безопасно отправить мне ответ.

Рамирий закрыл за ними дверь, и Макрон повернулся к жене. — Что ты думаешь о наших гостях-иценах? Похоже, вы установили что-то вроде дружеской связи с Боудиккой.

— У нас общий вкус к подходящему мужчине. — Улыбка Петронеллы исчезла. — Как жаль, что ее муж так болен. Должно быть, когда-то он был впечатляющей фигурой, раз заполучил руку такой женщины.

Макрон кивнул, вспомнив Прасутага в расцвете сил: бесстрашного воина с силой быка. Теперь в нем практически невозможно было признать того высоченного мощного мужчину, которым он когда-то был. Смерть приближалась к нему и уже очень скоро заберет его. Мысль об этом заставила Макрона вздрогнуть, и он ощутил внезапную волну благодарности за то, что он сам оправится от своих ран и, если боги будут добры, разделит с Петронеллой еще много лет.

Импульсивно протянув руку, он взял ее за руку. — Я люблю тебя всем своим сердцем. Я всегда буду любить тебя. В этой жизни и в следующей.

Она посмотрела на него с удивлением. — Что ж, Макрон, это самое милое, что ты мне когда-либо говорил.

Он немного подумал и кивнул. — Да, я так и думал. Почти красноречиво.

— Катон гордился бы тобой. — Она улыбнулась, затем наклонилась вперед, чтобы поцеловать его и осторожно обнять.

— Катон … Я скучаю по парню. Особенно сейчас, когда я нуждаюсь в его совете больше, чем когда-либо.