Честь Рима

ГЛАВА ПЯТАЯ

Рано утром следующего дня Макрон надел свою лучшую тунику и застегнул пояс с мечом. Петронелла промыла рану на его голове и наложила небольшую повязку, прежде чем вручить ему плащ. Когда он надел его, она отошла в сторону, чтобы осмотреть его, а затем шагнула вперед, чтобы слегка поправить плащ.

— Вот так. Настолько презентабельно, насколько это возможно.

Мальчик сидел и наблюдал за ними, с жадностью поглощая кашу, которую Петронелла приготовила для них троих. Он улыбнулся, заметив взгляд Макрона.

— Чего ты ухмыляешься? — прорычал Макрон. — Я полагаю, ты думаешь, что это Петронелла тут носит штаны, а?

Мальчик усмехнулся.

— Хммхнх…

Макрон на мгновение нахмурился.

— Нам придется придумать тебе имя, парень. «Мальчик» не подходит. Что скажешь, любовь моя?

Петронелла пожала плечами.

— Одно имя ничем не хуже другого. — Она повернулась, чтобы посмотреть на ребенка. — Бедняжка, — размышляла она.

— Значит, Парвий, — решил Макрон. — Эй, парень, отныне тебя зовут Парвий. Если оно тебя не устраивает, так и скажи.

Мальчик с трудом проглотил полный рот каши, затем ответил.

— Хммхнх!

— Я приму этот беспорядочный бред как «да».

Петронелла положила руки на бедра и бросила на мужа презрительный взгляд.

— У тебя иногда очень жестокое чувство юмора, любовь моя. — Она встала над мальчиком и погладила его по щеке. — Бедный мальчик. Если бы я могла добраться до свиньи, которая отрезала тебе язык…

Макрон взъерошил волосы Парвия.

— Я ненадолго. Нужно только доложить командиру гарнизона. Потом мы осмотрим город и сориентируемся. Может, купим тебе мехов, чтобы согреться, и что-нибудь взамен тех тряпок, что есть у Парвия.

Петронелла кивнула, и Макрон, подхватив трость центуриона из лозы, повернулся и шагнул через дверь трактира на улицу.

Солнце еще не поднялось над крышами окружающих зданий, и свет имел голубой оттенок на грязной улице. В этот час на улице было мало людей и повозок. Макрон вышел из-за угла на вторую из главных городских улиц. Он получил указания относительно административного квартала Лондиниума от Денубия, когда тот появился из комнаты Порции перед самым рассветом. Возникла неловкая пауза, прежде чем Макрон прочистил горло и изложил свою просьбу. Другой мужчина рассказал все подробности, а затем, оправдываясь тем, что ему нужно расколоть поленья для кухни и мангала, поспешил прочь.

Макрон наморщил лоб, пробираясь по улице. Если его мать взяла Денубия в любовники, почему она не упомянула об этом накануне? Возможно, ей было стыдно за свое лицемерие. Ругая сына за женитьбу на бывшей рабыне, она, похоже, спала с наемным работником. Макрон не был уверен, как он к этому относится. Пока он не узнает этого человека получше. Он планировал позаботиться о своей матери в старости, когда они с Петронеллой доберутся до Лондиниума, но, похоже, она была достаточно выносливой и успешной и почти не нуждалась в помощи. Тем не менее, оставался вопрос о бандах, о которых она упоминала. Если они доставляли ей неприятности, Макрон был не тем человеком, который будет стоять в стороне и позволять этому происходить, несмотря на ее наставления оставить все как есть.

Пройдя около двухсот шагов по улице, он заметил кузницу на углу перекрестка, который описал ему Денубий, и повернул на север к частично обнесенному стеной участку, где в самом начале вторжения был построен первоначальный форт для прикрытия брода через Тамесис. Приблизившись к сторожке, он увидел, что ворота были сняты, а в башне не было видно ни одного человека, стоявшего на страже. Он последовал за человеком, ведущим вереницу мулов, и увидел, что большая часть открытого пространства за воротами заполнена рыночными прилавками, многие из которых были открыты, готовясь к началу рабочего дня. Люди раскладывали свои товары и продукты, а другие потирали руки или топали ногами, чтобы согреться.

Хотя чисто военное назначение форта уже давно утратило свою актуальность в результате усмирения низовых племен острова, большинство зданий сохранилось и теперь служило местом расположения магистратуры города и всей провинции. Штабной корпус был окружен новой стеной, заполнившей четверть пространства, которое занимал первоначальный вал. Оставшиеся казармы на огороженной территории все еще использовались для транзитных солдат, а также для небольшого гарнизона, охранявшего порядок в городе. Однако новая стена была возведена наспех, и часть вала уже разрушилась, оставив груды обломков. Кроме того, участки рва были завалены мусором. Макрону было ясно, что первоначальные оборонительные сооружения не давали особой защиты, если бы враг обрушился на Лондиниум. Но теперь, когда Каратак^[2] — самый грозный военачальник бриттов — был захвачен в плен, казалось, что опасность такого нападения невелика. Последние воины, которыми он когда-то руководил, были загнаны в горы далеко на западе и севере провинции. Пройдет еще несколько лет, прежде чем все племена острова будут усмирены, и Британия будет жить в мире и процветании, как любая другая провинция Империи.

У арочного входа во двор штаба стояла пара ауксилариев, и один из них поднял руку, чтобы остановить Макрона, когда тот приблизился.

— Что тебе нужно, друг?

Макрон поднял свою трость из лозы в неформальном приветствии.

— Центурион Луций Корнелий Макрон прибыл для регистрации в провинциальном резерве.

Ауксиларий напрягся и отсалютовал

— Да, господин!

— Где я могу найти командующего гарнизоном Лондиниума?

— Главный корпус, господин. Первый этаж. Спросите трибуна Сальвия.

— Трибун Сальвий. Благодарю. — Макрон отсалютовал, и часовые отошли в сторону, чтобы пропустить его.

Внутри стены у входа в главное здание стояли новые часовые, а снег, выпавший ранее, был счищен с камней и сложен по периметру. Отряд ауксилариев работал под присмотром опциона, сметая последний снег.

— Никаких послаблений, Лукан! — прорычал опцион, надвигаясь на одного из ауксилариев, который присел отдохнуть. — Это армия, а не гребаный курорт. Шевелись, парень!

Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как Макрон в последний раз ступал на территорию фортификационного сооружения, и знакомая обстановка вызвала у него чувство сожаления о том, что он был демобилизован и больше не является частью этого образа жизни. Все, что ему оставалось, это помогать матери вести дела и проводить как можно больше времени с Петронеллой. Конечно, нужно было учитывать дополнительное бремя Парвия, но он был уверен, что сможет найти для мальчика способ заработать себе на жизнь. Он заметил растущую привязанность своей жены к немому мальчику и не питал иллюзий относительно ее намерения взять его под свое крыло и относиться к нему как к члену семьи. Пока Петронелла была рабыней, она воспитывала ребенка префекта Катона, Луция, и когда пришло время Макрону и Катону расстаться, она горевала о разлуке с мальчиком. Если Макрон мог судить о ее характере и потребностях, то, сестерций против ауреуса, она хотела, чтобы Парвий заменил Луция.

Тем не менее, его связь с армейскими днями не была полностью разорвана. Как и любой другой ветеран, он считался резервистом до тех пор, пока был способен сражаться, и его могли призвать в случае необходимости. Более того, таких как он, получивших землю в колонии ветеранов в Камулодунуме, было еще много. Старые солдаты, которые с удовольствием обменялись бы историями за чашей или несколькими чашами вина, если того захочет Макрон. Как говорится, можно вывести солдата из армии, но нельзя вывести армию из солдата.

Пройдя в штаб-квартиру, Макрон спросил дорогу у клерка, и ему указали на таблиний в конце главного зала. Дверь была открыта, и он увидел стройного молодого человека с преждевременно редеющими волосами, сгорбившегося над столом и работавшего над восковой табличкой. В конце комнаты стоял длинный стол, за которым сидели три писаря, работавшие при свете окна, расположенного на одной из стен. Из-за пасмурной погоды на улице в комнате было тускло и прохладно, когда Макрон постучал по дверному косяку и вошел внутрь.

— Трибун Сальвий?

— Мгновение! — Мужчина отметил пальцем место на восковой дощечке, а затем поднял взгляд. Его лицо было худым, цвет лица — бледным, а выражение — усталым. Макрон мог себе представить, что молодой офицер с нетерпением ждал скорейшего завершения обязательной военной службы перед возвращением в Рим, чтобы подняться на следующую ступеньку политической лестницы. Хотя Британия и была местом, где можно было заработать репутацию, в Империи были и более приятные места, которые служили той же цели для таких выходцев аристократии, как младший трибун.

— Что тебе нужно? — потребовал ответа Сальвий.

Макрон подошел к нему, остановился в шаге от дальнего края стола и встал во весь рост.

— Центурион Луций Корнелий Макрон, господин. С почестями уволен из преторианской гвардии. Только что прибыл из Рима, чтобы забрать свой земельный надел в Камулодунуме. Я здесь, чтобы записаться в резервисты. — Он порылся в своей сумке и достал бронзовые пластины, которые выдавались ветеранам преторианской гвардии с перечнем их послужного списка, наград и подробной информацией о премиях и земельных пожалованиях, выданных им императором при увольнении. Он протянул их трибуну, и Сальвий внимательно прочитал их, после чего вернул с более почтительным видом.

— У тебя была отличная карьера, Макрон. Я рад, что человек твоего качества будет играть ведущую роль в колонии. Камулодунуму не помешал бы старший офицер, чтобы привести там все в порядок. Строительные работы сильно отстают от графика. Хорошо, что это место выбыло из борьбы за право стать столицей провинции.

— А, ну, я намерен проводить здесь большую часть своего времени, господин. У меня есть деловые интересы в Лондиниуме. Хотя мне нужно будет основать ферму в колонии.

— О… как жаль. Тем не менее, я рад, что ты здесь. Нам нужен каждый хороший человек, которого мы можем заполучить в данный момент. Офицеров с твоим опытом мало, учитывая потери, которые мы понесли в последних кампаниях.

Это был первый отчет о ситуации в Британии от военного представителя, который Макрон услышал после отъезда из Рима. В народе бытовало мнение, что провинция находится на пороге наконец-то достигнутого с таким трудом мира.

— У меня сложилось впечатление, что у вас здесь достигнуто полное преимущество и все под контролем, господин.

— Мы устанавливаем мир с тех пор, как ступили на этот остров. И все же всегда найдется горстка племен, которые создают нам трудности. Силуры, ордовики и их друзья друиды все еще держатся в горах. А на севере продолжается напряженная борьба с бригантами, а недалеко от Камулодунума — с триноватами и иценами.

Макрон поднял бровь.

— Имеются проблемы, господин?

Сальвий жестом указал на бронзовые дощечки в руке Макрона.

— Ты служил здесь раньше, поэтому знаешь о трудностях, с которыми мы столкнулись, удерживая Картимандую из бригантов на троне и следя за тем, чтобы ее племя оставалось верным Риму. Но более тревожные сообщения поступают от двух других племен. Тринованты кричат об убийстве из-за вольностей, которые допускают некоторые ветераны в колонии. Конечно, это ни к чему хорошему не приведет. Горе побежденным и все такое. Но не стоит заводить людей слишком далеко… А что касается иценов? Он пожал плечами. Кто знает, что они на самом деле замышляют? По итогам последнего восстания мы установили линию аванпостов вокруг их территории, и они делают все возможное, чтобы не пускать к себе римлян и торговцев. У нас с ними есть договор, в котором говорится, что мы союзники, но как долго они будут его соблюдать, можно только гадать.

— Теперь, когда наместник Паулин концентрирует армию, чтобы покончить с горными племенами и друидами, ему приходится собирать всех солдат, которых он может найти, чтобы пополнить свои ряды. Несмотря на то, что в Британии расквартированы четыре легиона, три из них недоукомплектованы, а Второй по-факту служит тренировочной базой для новобранцев, прибывающих из Галлии. Поэтому Паулину пришлось просить ветеранов в Камулодунуме вернуться в легионы. Их там более двух тысяч, и более пятисот откликнулись на призыв. Можешь быть уверен, что это не останется незамеченным смутьянами среди местных жителей в этом регионе. Именно поэтому я надеялся, что ты поселишься там. Такие люди, как ты, будут нужны, если возникнут проблемы. Ты выбрал интересное время для возвращения в Британию, центурион Макрон.

Макрон криво улыбнулся.

— Интересные времена, похоже, преследуют меня повсюду с тех пор, как я впервые попал в армию, господин. Но мои солдатские дни прошли. Если местные варвары знают, что для них хорошо, они будут держать себя в руках и вести себя прилично. Они достаточно испытали на себе наши мечи, чтобы понять, что бывает с теми, кто решил бросить вызов Риму. Как только претор Паулин очистит Британию от тех, кто все еще держится в горах, провинция успокоится, помяните мое слово.

Трибун ненадолго задумался над замечаниями Макрон и надул щеки.

— Я восхищен твоей сангвинической точкой зрения, центурион. Надеюсь, ты прав. Последнее, что сейчас нужно Империи, — это новые неприятности в Британии. Мы воюем здесь уже пятнадцать лет. Цена в человеческих жизнях и серебре обескровила нас. Есть те, кто говорит, что нам было бы лучше, если бы мы оставили эту провинцию. Другие считают, что нам вообще не следовало вторгаться сюда.

Макрон не мог не улыбнуться про себя, когда зеленые молодые офицеры, такие как трибун, говорили так, словно сами участвовали в боях. Этот человек перед ним пятнадцать лет назад был совсем юнцом. Что он мог знать об отчаянных сражениях, которые Макрон и Катон пережили в первые дни вторжения и в последующие годы конфликта? Но ведь и в Риме было немало людей, которые хвастались достижениями Рима и осмеливались бросать вызов его врагам, не подвергая себя ничему более опасному, чем пищевое отравление или короткая встреча с подножкой на темной улице. Воинственная храбрость толпы и хвастливая риторика политиков были для них гораздо более легкой добычей, чем победа на поле боя для тех, кому действительно приходилось сражаться и умирать за нее. Для Макрона и подобных ему солдат мера человека оценивалась по его делам, а не по словам. Поэтому его легкое веселье по поводу легко завоеванной военной проницательности трибуна было сдержано тенью презрения.

— Вы знаете, что говорят в армии, господин. Без боли нет успеха. Рим заработал эту провинцию горьким и тяжелым путем. И никто не позволит Британии ускользнуть из наших рук.

— Наверное, ты прав. — Сальвий потянулся в одну сторону и перебрал кучу восковых табличек, пока не нашел ту, которую искал, и сделал несколько быстрых записей. — Я добавлю тебя в список резервистов. Кроме колонии в Камулодунуме, где тебя можно найти, если ты нам понадобишься?

— Я расквартирован… — Макрон поймал себя на слове и улыбнулся тому, что у него сорвалось с языка. — Я живу на постоялом дворе «Собака и олень». Вы знаете его?

Трибун усмехнулся.

— А кто не знает? Лучшее вино и шлюхи в Лондиниуме. А женщина, которая владеет этим местом, следит за тем, чтобы драки были сведены к минимуму, что делает всех счастливыми. Она суровая старая птица — эта Порция. Ты уже познакомился с ней?

— Она моя мать.

Вспомнив свой последний комментарий, Сальвий быстро перевел дух, а затем с облегчением убедился, что не сказал ничего такого, что можно было бы воспринять как оскорбление. На его лице промелькнуло немного смущенное выражение, и он быстро продолжил.

— Ну, это объясняет, откуда у тебя боевые качества, центурион. С такой семьей нужно считаться.

— Да, это так, господин. И вы еще не знакомы с моей женой.

— Такая же смелая женщина?

— Я бы поставил на нее хорошие деньги против почти любого варвара, которого я когда-либо встречал в бою. Она может сразить человека одним ударом языка и закончить дело кулаками.

Сальвий колебался, прежде чем ответить.

— Я не совсем уверен, поздравлять ли тебя с тем, что ты нашел такого грозного партнера, который соответствует качествам твоей матери, или же выразить тебе свое глубочайшее сочувствие в связи с перспективой жить между двумя такими женщинами.

— Вы прекрасно понимаете мое положение, господин.

Трибун записал место проживания Макрона, а затем отложил табличку в сторону.

— Добро пожаловать в Лондиниум, центурион. Желаю тебе долгой и спокойной отставки, учитывая обстоятельства.

— Без сомнения, мы еще увидимся в гостинице, господин.

— Можешь на это рассчитывать.

Возвращаясь к «Собаке и оленю», Макрон размышлял над оценкой Сальвием ситуации в Британии. Правда, на подавление сопротивления римскому владычеству ушло гораздо больше времени, чем предполагалось, но сам факт того, что борьба была настолько ожесточенной, заставило Макрона твердо решить, что дело должно быть доведено до конца. Меньшее было бы унижением и лишило бы смысла жертву стольких людей. Было очень тревожно снова услышать сплетни о том, что влиятельные люди в Риме подумывают оставить Британию и вывести гарнизон в Галлию. Если это произойдет, что станет со всеми теми, кто пошел по следам армии вторжения? Если они решат остаться, кто защитит их от гнева покоренных Римом племен? Десятки тысяч купцов, торговцев и поселенцев, включая Макрона и его мать, должны были бы отказаться от своих финансовых вложений в новую провинцию и вернуться в Рим в нищете. Это была тревожная перспектива, и она омрачила его прежнее хорошее настроение.

Когда он приблизился к трактиру, снова пошел снег, крупные хлопья закружились вокруг и опустились вниз, подхваченные поднявшимся ветром. Через несколько мгновений грязная, изрытая колеями поверхность улицы покрылась тонким белым слоем, и Макрон ускорил шаг. Он нырнул в дверь и быстро закрыл ее, а затем повернулся в сторону прилавка.

Горстка первых клиентов, крепких на вид мужчин, сидела вокруг жаровни, пока Парвий возился с корзиной расколотых поленьев. Макрон взъерошил ему волосы, когда он проходил мимо, и направился к Петронелле, которая расставляла чашки на полке за прилавком.

— Все формальности закончены, любовь моя, — весело объявил он. — Моя отставка начинается.

Как только он увидел напряженное выражение на ее лице, Макрон почувствовал, как его внутренности скрутило от тревоги. — Что случилось?

— Эти люди пришли не так давно. Их главарь попросил поговорить с твоей матерью. — Петронелла кивнула в сторону коридора, ведущего во двор в задней части гостиницы. — Она сказала мне, что разберется с ним, и чтобы я оставалась здесь. Макрон, мне они не нравятся.

Он сделал глубокий вдох.

— Хорошо. Я разберусь с этим.