Цвет предательства

Глава 7. Герцог. Красная территория

Сначала он хотел отправиться сразу же, как только узнал от Советника ту невероятную новость. Потом, хорошенько все обдумав во время завтрака, Бастиан решил не торопиться и уладить сначала все то, что у него было запланировано на сегодняшний день — а дел его ожидало немало. Герцогу предстояло разобрать несколько судебных процессов, принять посланцев Рыжего Барона и встретиться со своим осведомителем, этой ночью вернувшимся из Приграничья. День обещал выдаться насыщенным, раньше вечера освободиться все равно не получится — а герцог ненавидел менять свои планы и отменять заранее задуманное.

Поэтому выехать придется, скорее всего, не раньше завтрашнего утра; тем более, что ему еще было нужно решить, сколько брать с собой охраны и на кого оставить замок. Поездка во владения Алариса не обещала быть приятной прогулкой: в последний раз Бастиан посещал Кровавое Копье лет пять тому назад, чтобы принять участие в празднествах по поводу рождения младшего племянника; уже тогда отношения между братьями были довольно натянутыми — а в последние годы общение между ними и вовсе сократилось до необходимого минимума. У герцога были все основания подозревать Алариса в стремлении завладеть его престолом: в последнее время до него доходили слухи о том, что брат ищет контакта с южными лордами, нелояльность — если не враждебность которых правящемудому ни для кого в Алом Лесу не была секретом.

Покончив с полусырым, щедро политым острым соусом ростбифом, Бастиан спустился по широкой мраморной лестнице в Малый Зал Правосудия, где обычно разбирались дела мелкой и средней важности: Большой Зал использовался исключительно для процессов государственного значения, а также всего, связанного с Высокородными. Гвардейцы в алых мундирах, несущие стражу вдоль лестничных пролетов, вытягивались в струнку по мере его приближения.

Отворив тяжелую дверь, украшенную резным орнаментом из переплетенных дубовыми ветвями клинков, герцог окинул просторное, ярко освещенное кроваво-красным утренним солнцем помещение придирчивым взглядом. Никто не задерживался, что было совсем неудивительно: навлечь на себя гнев сюзерена не осмеливались даже особо приближенные к нему вассалы — Бастиан Пятый не терпел опозданий и мгновенно впадал в ярость, если кто бы то ни было осмеливался появляться хотя бы на минуту позже условленного времени. Сегодня, впрочем, оснований гневаться у него не было: все были в сборе и почтительно поднялись со стульев, завидев в дверях своего повелителя. Герцог поприветствовал собравшихся кивком и поднялся к своему креслу на самом верху выкрашенного в темно-багровый цвет помоста.

Стоявший у входа сержант гвардии ударил рукояткой меча в небольшой бронзовый гонг: судебное заседание объявлялось открытым.

Первым в зал ввели какого-то простолюдина, судя по одежде, горожанина из небогатых торговцев — лысоватого мужчину небольшого роста с испуганно бегающими по сторонам глазами. Исполняющий обязанности обвинителя двоюродный брат герцога Мелвин (ведавший также и городской полицией) тяжело поднялся со своего стула:

— Назови герцогу свое имя, плебей!

— Лисандр, ваше высочество, старьевщик Лисандр, — слабым голосом проговорил мужчина, зажатый между двумя дюжими стражниками. У него так дрожали колени, что без этой поддержки он, казалось, повалился бы прямо на пол перед помостом с рассевшимися на нем в два ряда Высокородными и массивным, украшенным крупными рубинами креслом герцога на вершине.

— Старьевщик Лисандр обвиняется в осквернении государственной святыни, — звучным голосом продолжил Мелвин, заглядывая в пергаментный свиток, — путем злоумышленного и неоднократного неоказания почестей статуе своего повелителя, герцога Бастиана Пятого, Быка Алого Леса и Протектора Территории.

Мужчина побледнел, как мел, и задрожал всем телом.

— Ваша светлость, осмелюсь сообщить…

— МОЛЧАТЬ! — проревел Мелвин, яростно заколыхавшись объемистым пузом. — Ты будешь говорить, когда тебе прикажут, смерд! Тебе понятно?!

— Да, ваша светлость, покорнейше прошу простить… — пролепетал Лисандр, поникнув головой.

— Кроме того, упомянутый Лисандр оказал сопротивление городской страже при попытке его задержания, а также, по словам множества свидетелей, осмелился произнести поносящие Высокородных слова. Что ты имеешь сказать в свое оправдание, старьевщик? — угрожающе произнес обвинитель, вперив в обвиняемого свои маленькие кабаньи глазки.

Взгляд его отяжелел, мясистое лицо застыло в напряжении: Мелвин применял к подсудимому Дар Подвластия, своего рода психический удар, полностью подавляющий волю человека и лишающий его всякой возможности врать. Подобное Высокородные могли проделывать исключительно с простолюдинами, на них самих Дар не действовал. Тем не менее, этого было вполне достаточно для того, чтобы надежно держать смердов в узде — один безоружный Высокородный мог запросто справиться с десятком напавших на него простолюдинов, с помощью Дара заставив их, например, перерезать друг друга.

— Ваше высочество, ваши светлости, — забормотал старьевщик, потупив взгляд в пол, — осмелюсь сообщить: наветы это все, злокозненные наущения врагов моих. У статуи я бываю каждую неделю, как положено, и только два последних раза не смог пожертвовать как следует — дела мои идут совсем плохо, детям на еду не хватает… а злого умыслу в том никакого нет, это соседи меня оговорили… и уж тем более не осмелился бы я непочтительно отзываться о Высоком Роде, ни в коем разе… — голос мужчины становился все тише и под конец превратился в неразборчивое лепетание.

Герцог оценивающе разглядывал обвиняемого: одежда обтерханная, лицо изможденное, под глазами синяки — похоже, этот человек действительно нуждается… хотя взгляд у него подозрительный, скользкий какой-то, что ли… Бастиан поморщился: дела, подобные этому, ужасно его утомляли, и уж никак не оправдывали личного присутствия властителя Алого Леса; тем не менее, приговоры по обвинению в оскорблении Высокородных здесь имел право выносить только он один — хотя в последнее время под «оскорбления» пытались подогнать все больше и больше преступлений, даже такое ничтожное, как это. Его кузен оправдывал свое рвение тем, что простолюдинов необходимо постоянно держать в узде и сурово наказывать за самые малейшие проступки — дабы они и помыслить не могли о том, чтобы задумать против своего повелителя или его собратьев что-либо серьезное. Герцог, в принципе, считал эту идею довольно разумной.

— Говори громче и разборчивей, смерд! — разорялся тем временем Мелвин. — Мы не собираемся выслушивать здесь невразумительный бред!

— Итак, ты заявляешь, что осквернил статую своим недостойным Протектора подаянием исключительно из-за глубокой нужды? В то время, как твой сосед, жестянщик… э-э-э… Фисун, показал под присягой следующее: не далее, как в прошлом месяце ты нанял в свою лавку двоих работников и собираешься открыть еще одну — у Медных Ворот. — Мелвин осуждающим жестом воздел к потолку мясистый указательный палец.

— Наветы всё, ваша светлость, грязные наветы… — забормотал мужчина, немного повысив голос, но по-прежнему трясясь от страха. — Фисун этот злобу на меня затаил, потому что я, мол, покупателей у него перебиваю! Моя посуда-то куда дешевле обходится, а так она ничем не хуже, чем у него, да…

Бастиан с трудом подавил зевок. «А ведь это утро так хорошо начиналось», — подумал он с нарастающим раздражением. Нужно было, наверное, все-таки послушать Советника и ехать сразу.

Мелвин продолжал сыпать обвинениями:

— Кроме того, ты сопротивлялся своему задержанию и дерзновенно применил силу против городских стражников: в частности — по отношению к присутствующему здесь Брунсу! — он указал на одного из подпирающих Лисандра по бокам солдат, широколицего малого с торчащими во все стороны неровно остриженными соломенными волосами и желтоватым синяком под глазом.

— Ваша светлость, если мне будет позволено, — виновато проговорил тот, — мы и сами там малость переборщили, конечно, когда брать его пошли. Дверь выбили, да и бока ему немного намяли сходу… похмелье с утра мучило, осмелюсь доложить. А он руками-то отмахивался, да и задел меня немного по физиономии…

Герцог нарочито громко прочистил горло — на жирном лице Мелвина, вопросительно посмотревшего в его сторону, отчетливо проявилась досада: простолюдины частенько выгораживали друг друга перед Высокородными, и даже солдаты не были здесь исключением. Герцог прекрасно отдавал себе отчет в том, что его народ не испытывает особой любви к своим повелителям: да что уж там, большинство из этих людей их попросту боится, а некоторые так и ненавидят. Свою задачу он видел в том, чтобы первых было как можно больше, а вторых в идеале не стало бы совсем. Заслужить же любовь подданных Бастиан Пятый не стремился вовсе: подчиняться и служить, вот каким было предназначение простолюдинов в этом мире — а чувства их были ему абсолютно безразличны. Герцогу хватало и проблем со своими сородичами, не хватало еще заботиться об эмоциональном состоянии низшей расы.

Этот процесс начинал его сильно утомлять: Бастиан поерзал в своем кресле и жестом подозвал к себе кузена.

— Мелвин, — вполголоса проговорил он, — заканчивай эту тягомотину. Пускай заплатит штраф и катится восвояси. Зачем ты его сюда вообще притащил? У меня нет времени разбирать такие мелочи.

Начальник полиции вытер со лба обильно проступивший там пот.

— Ваше высочество, кузен, это еще не все. Позвольте мне зачитать основное обвинение, по поводу оскорбления Высокого Рода. Поверьте мне, этот человек заслуживает сурового наказания за свои отвратительные высказывания!

— Ну хорошо, читай, только не тяни, ясно? — герцог мановением руки отпустил Мелвина и посмотрел на своих придворных, расположившихся на нижних рядах помоста: большинство из них о чем-то негромко переговаривались друг с другом, явно не проявляя никакого интереса ни к старьевщику, ни к его недоимкам.

Обвинитель вернулся на свое место и поднял руку, призывая присутствующих к молчанию.

— Третий пункт обвинения по делу старьевщика Лисандра: оскорбление Высокого Рода словом! Как подтверждают многочисленные свидетели, в том числе гвардейцы его высочества, — Мелвин окинул собрание многозначительным взглядом, — этот человек неоднократно изрыгал хулу на своего повелителя, герцога Бастиана, а равно же и на всех Высокородных! Будучи задержан по обвинению в осквернении государственной святыни он, во время своего препровождения в темницу, в присутствии изрядного количества народа, произносил следующее: «Недолго, мол, упырям этим нами править, попомните мои слова! Придет Дракон и избавит вас всех от серого герцога и его прихвостней! Дракон, избавитель наш, уже в пути!»

В зале мгновенно воцарилась полнейшая тишина. Герцог буквально кожей чувствовал тот неприятный холодок, что пробежал сейчас по спине каждого из присутствующих здесь Высокородных при упоминании змея. Он выпрямился в своем кресле и знаком приказал Мелвину продолжать. Тот уничтожающе глянул на старьевщика:

— Как ты будешь оправдываться на этот раз, обвиняемый? Слова, сказанные тобой, слышали по меньшей мере пятьдесят свидетелей, и для меня это звучит, как государственная измена!

Мужчина вдруг странно преобразился лицом, глаза его засверкали какой-то безумной яростью:

— Говорил, да, и еще скажу! — голос его почти срывался на визг. — Избавитель-то наш близко, совсем близко, во сне мне являлся и обещал: «приду, мол, и спасу вас всех от серолицых!» Грядет смена цикла, дни ваши сочтены уже!

Стражники, с округлившимися от ужаса глазами, попытались зажать Лисандру рот, но герцог властным окриком остановил их: ему вдруг стало не по себе — вспомнился утренний разговор с Советником.

Старьевщик продолжал выкрикивать свои дикие речи, брызгая слюной в сторону помоста:

— Недолго нам страдать-то от вас осталось! Народ все видит, все понимает — а вы как думали? Терпение-то не вечное у нас! Дракон придет, и всех на копья поднимем, вурдалаки поганые, мрази! Как один встанем, нам только свистни! — он вдруг задергался в руках стражников, и грузно осел на пол с закатившимися глазами и пеной у рта.

В рядах придворных поднялся негодующий ропот; Мелвин молчал, выжидающе посматривая на герцога — тот поднялся со своего места, прямой, как копье и яростно-холодный.

— Полагаю, мы услышали достаточно, кузен. — Он оглядел присутствующих жестким взглядом темно-багровых глаз. — Этот человек безумен, но он ответит за все, сказанное им, сполна. Я жду вашего вердикта. — И герцог снова уселся в свое кресло, чувствуя нарастающую внутри волну бешенства.

Придворные поспешно повскакали со стульев и собрались вокруг Мелвина, возмущенными голосами обсуждая услышанное. Гвардейцы по обе стороны от двери сохраняли невозмутимое выражение лица, а вот стражники-простолюдины, неловко топтавшиеся около лежащего на полу без чувств Лисандра — те ощущали себя явно не в своей тарелке.

Обсуждение не заняло много времени — через пять минут Высокородные вернулись на свои места, а обвинитель, обращаясь к герцогу, звучным голосом зачитал решение:

— Малый Судебный Совет выслушал обвинения, равно как и доводы обвиняемого в свою защиту — и постановил: старьевщик Лисандр невиновен по первому и второму пунктам, однако виновен по пункту третьему.

— Какое наказание предусматривает судебный кодекс за оскорбление Высокого Рода словом и подстрекательство к мятежу, кузен? — ровным, как отточенное лезвие меча, голосом проговорил герцог.

— Пятьдесят плетей за оскорбление, пятьдесят за подстрекательство и пожизненный каменный мешок, ваше высочество, — ответил Мелвин.

Бастиан снова встал.

— В этом случае я решил ужесточить наказание. Приведите его в чувство.

Стражник Брунс со всех ног бросился к стоявшему в углу ведру с водой и опрокинул его над Лисандром — тот заворочался и застонал, безумно оглядывая зал суда и неловко пытаясь подняться на ноги. Солдаты снова схватили его под руки и приподняли над полом, словно мешок картошки, заставив смотреть в сторону герцога.

— Старьевщик Лисандр! Согласно вердикту Малого Судебного Совета я признаю тебя виновным в государственном преступлении особой тяжести и приговариваю к смертной казни через повешение. Приговор привести в исполнение публично, не позднее завтрашнего утра. Я все сказал. — Герцог спустился с помоста вниз и направился к выходу, не обращая больше никакого внимания ни на приговоренного (который, скорее всего, так и не понял, что с ним произошло), ни на ошарашенных придворных. Минуя Мелвина, он бросил тому на ходу:

— Остальное разберете без меня, вердикты к вечеру на стол. И заткните ему завтра пасть, когда будете вешать: он уже достаточно наговорился.

— Кузен… — попытался что-то еще сказать тот, но герцог уже подошел к двери, рывком отворил ее и с силой захлопнул за собой.

Оказавшись на лестнице, он быстрым шагом направился в Зал Приемов, на ходу обдумывая только что произошедшее. Ярость понемногу ослабевала, уступая место неприятному предчувствию некой неопределенной, но вполне реальной угрозы: каждому Высокородному буквально с детства было известно о том, что означает «смена цикла», не говоря уже о Драконе и исходящей от того опасности для их расы. Ну что же, тем более интересно будет побеседовать с пленником Алариса.

Что касается этого Лисандра… вряд ли тот был настолько опасен, что заслуживал смертной казни, подумал герцог. Простонародье все равно не понимает истинной сути тех вещей, что выкрикивал этот одержимый, но отменять свой собственный приговор Бастиан, конечно же, не собирался. Пусть послужит примером другим бесноватым — может быть, впредь будут держать свои пророчества при себе — а со змеем и циклами он, герцог Алого Леса, как-нибудь и сам разберется.

Зал Приемов пока еще пустовал: посланцам Барона было назначено только на полдень, после того, как закончится разбирательство процессов. Герцог бросил взгляд на массивные часы в виде крепостной башни, стоявшие около неразожженного камина: не было еще и одиннадцати часов, но ждать он не собирался. Позвав охраняющего вход гвардейца, Бастиан приказал тому развести огонь (в круглом зале с высоким потолком, подпираемым массивными мраморными колоннами, было ощутимо холодно) и немедленно вызвать к себе послов.

Откровенно говоря, Рыжий Барон не был бароном вовсе — простолюдинам не полагались дворянские титулы; но у этого человека власти и силы было побольше, чем у иного Высокородного лорда, а потому с ним волей-неволей, но приходилось считаться. Собрав вокруг себя множество обитателей диких лесных деревень Приграничья, Хадрик Рыжий за несколько лет сколотил настоящую армию, надежно защищавшую присвоенную им у короны землю. Проблема была даже не в том, что эти дикари были непобедимы в принципе, нет: граф Бенджиан, формально обладавший правами на эту часть Приграничья, уже обращался к герцогу с просьбой выделить ему в помощь достаточное для их уничтожения войско — но Бастиан ему тогда отказал.

Цель явно не оправдывала средства — даже, если Бенджиану рано или поздно и удалось бы рассеять вражеские отряды, полностью контролировать те непроходимые леса было все равно невозможно: слишком большие и малозаселенные территории, огромное количество жутких и опасных созданий леса и постоянно кочующие с места на места деревни простолюдинов. У графа попросту не хватало людей для того, чтобы установить надежный контроль над окружавшими его город землями — да и дохода они ему, откровенно говоря, почти никакого не приносили. Здесь, в относительной безопасности столичной области, процветала охота, добыча древесины и торговля с достаточно развитыми, оседлыми деревнями; толщу леса во всех направлениях прорезали широкие дороги, денно и нощно патрулируемые гвардейцами, надежно обеспечивавшими безопасность путников и купеческих караванов. Приграничье — это совсем другое дело: дорог там почти не было, не говоря уже о патрулях; и ни один здравомыслящий торговец не осмеливался соваться в места, населенные непредсказуемыми дикарями, кишащие хищниками и, кроме того, расположенные столь близко к местам переходов.

Так и получилось, что власть графа Бенджиана распространялась всего лишь на собственный город, Пурпурный Холм, и окружающие его леса в радиусе от силы десяти миль. Остальным владел теперь Рыжий Барон, и графу приходилось с этим считаться. Само собой, если бы армия Хадрика попыталась захватить сам город или же соседние с Приграничьем леса, герцог вмешался бы незамедлительно; но дикари вели себя достаточно тихо, не претендуя ни на что, кроме своих мрачных чащоб. Время от времени до него доходили слухи о междоусобных стычках между вооруженными отрядами простолюдинов; несколько раз лазутчики Бенджиана сообщали о передвижениях достаточно крупных отрядов лесных жителей вблизи Границы, но до сих пор не было еще ни одного случая нападения людей Барона на подданных графа, а тем паче — на Высокородных.

Само собой, герцог старался держать приграничные леса под постоянным наблюдением — насколько это вообще было возможно в подобных условиях (за последние два года он уже потерял там с дюжину лучших своих осведомителей, бесследно пропавших в лесах). Со временем он перестал рассматривать Хадрика, как реальную угрозу своей власти — тем более что Бастиану и без того было с кем воевать; но полученное от того месяц назад совершенно неожиданное послание заставило его встревожиться.

В полуграмотном письме Хадрик сообщал герцогу о том, что посылает в Столицу трех своих подручных и просит выделить им конвой для сопровождения по землям короны. Новости, которые им получено передать, носят безотлагательный характер и предназначены для герцога Алого Леса лично, писал Рыжий Барон. Графу Пурпурного Холма было приказано незамедлительно удовлетворить просьбу Хадрика — и вот, вчера вечером с нетерпением ожидаемые Бастианом посланцы прибыли, наконец, в замок.

Герцог прошелся туда-сюда между колоннами, разглядывая развешанные по стенам портреты своих предшественников: почти двухтысячелетняя история господства над миром, начиная от герцога Трабиана, первого правителя этого цикла — и заканчивая его отцом, Бастианом Четвертым, который господствовал над Алым Лесом без малого двести лет. Эта земля принадлежала Высокородным по праву, потому что на самом деле они повелевали ею гораздо дольше, чем последние два тысячелетия — согласно преданиям, с самого сотворения мира: но примерно две с половиной тысячи лет назад произошло ужасное. Силой и дипломатией объединив разрозненные и постоянно враждовавшие между собой города Алого Леса, лорд Адриан провозгласил себя королем всей Территории — и ровно через год после его торжественной коронации произошла смена циклов. Следующие пять сотен лет ужаса и мрака неизгладимым следом отпечатались в коллективной памяти его расы.

Когда цикл сменился снова, немногие оставшиеся к тому времени в живых Высокородные решили никогда больше не возрождать абсолютную форму правления, и, тем более, не именоваться королями: согласно выводам, сделанным красноголовыми, смена циклов была связана именно с этим. Почему, как? — этого никто точно не знал.

Набрав силу, они снова захватили власть над миром, подчинив себе простолюдинов — и выбрали самого могущественного из своих военачальников, Трабиана Сильного, герцогом и Протектором Территории. С того времени цикл больше не менялся, и Высокородные правили Алым Лесом уверенной рукой — власть герцога хотя и не была абсолютной за пределами Столицы, однако он по праву считался могущественнейшим лордом страны, а управлявшие своими городами графы в большинстве своем безоговорочно признавали его своим сюзереном.

В дверь осторожно постучали и капитан герцогской гвардии, гигант девяти футов ростом в роскошном, богато изукрашенным изумрудным шитьем мундире цвета свежей крови, объявил о том, что посланцы Рыжего Барона смиренно ожидают приема у его высочества.

Герцог прошел в конец зала и уселся на церемониальный трон с высокой спинкой и подлокотниками в виде бычьих голов — конечно, этот прием не являлся ни торжественным, ни даже официальным, но соблюсти определенные правила этикета следовало все равно. Правда, эти дикари вряд ли способны оценить такие тонкости.

Дождавшись знака своего повелителя, капитан Стендон широко распахнул обе створки двери, впустив в зал трех причудливо одетых простолюдинов — и шестерых гвардейцев, державшихся чуть позади людей Барона и внимательно следящих за каждым их движением. Герцог сделал приглашающий жест рукой, призывая послов приблизиться: те держались прямо и независимо, не выказывая ни капли смущения перед лицом повелителя Территории.

Остановившись в пяти шагах от герцогского трона (о допустимом расстоянии их, надо думать, заранее предупредила охрана), люди Хадрика опустились на одно колено, не сводя с Бастиана пристально изучающих взглядов. В своих тяжелых меховых шубах и высоких, обшитых пятнистыми кусками шкур сапогах эти массивные, заросшие кустистыми бородами люди напоминали частенько встречавшихся в здешних лесах пурпурных медведей — хищников кровожадных и очень хитрых.

— Что привело вас сюда, послы? — официальным тоном спросил герцог, осознанно избегая употреблять слово «подданные». — Чего желает от меня Рыжий Барон?

Один из дикарей, на вид самый старший из всех, приподнялся с колен и вытащил из-за пазухи пергаментный свиток, скрепленный аляповатым куском сургуча, протягивая его герцогу:

— Мой вождь и повелитель, Барон Хадрик Рыжий, свидетельствует вашему высочеству свое глубочайшее почтение и предлагает военный союз.

Капитан принял у посла письмо и передал его Бастиану, который никак не мог поверить в только что услышанное. Хадрик осмеливается предлагать ему… военный союз?

— Вторжение, герцог, — совершенно непочтительным тоном добавил вдруг дикарь. — В лесах появились железные люди, многие сотни. Жгут деревья, валят все живое: даже птиц да зверей не щадят. Коли нас сомнут, так и до ваших земель доберутся, долго ли там.

— Вторжение? Откуда? — изумленно переспросил герцог, поднимаясь с трона; хотя на самом деле он и сам уже догадался, откуда.

— С Той Стороны, герцог. — коротко ответил посланец. — Из-за края мира.