В самый настоящий миг ночи —
он невоспроизводим, утерян —
свету звезд у нас на лицах
было миллион световых лет.
Я менялся.
Ты тоже.
А свет все летел.
Меняемся без выбора,
несвободные от вселенной,
как сходные явления
ее нескончаемой природы,
а также ее сиюсекундные перемещенья,
каждый вздох и удар сердца подчиняются
абсолютно относительной
пространственно-временной полноте
возможностей, заблуждений и рождений,
порядкам и беспорядкам,
свойствам, принципам и таинственным силам —
некоторые неумолимы, как притяжение,
некоторые случайны, как ящерка в супе.
Ты меняешь.
Я тоже.
Я пытался записать историю мгновенья,
чтоб уловить точно,
где именно стало оно песней,
слилось с солнечным светом, что лепит реку,
со светом звезд у нас на лицах,
с огнем под булькающим супом.
Ты нырнула с другого берега
и поплыла ко мне с луной в гортани,
тело скользит под водой,
как тень птицы.
Твоя переправа изменила течение,
река изменилась,
изменив нас с тобой.
Все, что мы знаем, прежним не остается.
Оно рассеивается, как звездный свет в уме;
выцветает в будущем, которое создало:
ничто не утеряно, ничто не обретено, просто длится,
как изменчивое состояние смертной благодати.
Осененная звездами песнь возникла по-над рекой,
летела с тобой в летних сумерках,
босоногая, обласканная остывающим песком,
и ждала, когда в мире проявятся звезды,
а медленная зеленая река собирала наши тени,
покуда мы пели во весь голос,
до мурашек,
и я стал тем, чем ты стала.
Не навсегда, наверное,
но наверняка.