Дом, в котором пекут круассаны

18 глава

Июнь, 2012 год.

Франция, Париж.

Ада не знала, сколько дней прошло с той ночи. Она закрылась в комнате, ни с кем не разговаривала, не контактировала, не пересекалась. Она не открывала телефон, не читала сообщений, не рылась в сводках новостей. весь мир вокруг вдруг перестал существовать, а одна непростая истина никак не желала доходить до её отрафировшегося мозга.

Дафна мертва.

Милая Дафна, которая за последние два года стала для Адалин утешением, желанием заниматься любимым делом и просто жить — мертва. Сбросилась с моста, разбилась о водную гладь, наглоталась грязной воды Сены и захлебнулась. Она утонула. Перестала существовать. Испарилась.

Её светлая улыбка больше не озарит комнаты этого дома. Она больше не составит аде компанию в подготовке к урокам или готовке, не будет спрашивать рецепты, пробовать выпечку. Адалин больше некому было готовить круассаны каждое утро. Одно лишь это казалось тем страшным сном, который воплотился в реальность. Это было той самой жуткой мыслью, в которую поверить было просто невозможно. Аде не хотелось жить в этой реальности; ей не хотелось существовать в этом мире, потому что каждый её вдох отдавался болью где-то глубоко в груди.

Она вздыхает — и вдох этот вместе со слёзами осознанием выплёскиваются наружу.

Адалин плакала столько, что уже просто не могла. В ней не осталось слёз, лишь горькое чувство опустошения, которое не покидало её вторые сутки.

Судмедэкспертиза подтвердила, что Дафна Деко умерла от затопившей её лёгкие воды — это Адалин подслушала вчера вечером, когда родители разговаривали в столовой. Её отец выделил щедрую сумму денег, чтобы Дафну могли с достоинством похоронить, не взирая на финансовые проблемы оставшейся у неё семьи. Подумать только: всего два дня назад Дафна должна была щеголять в красивом платье на своём выпускном и планировать поступление в университеты, а сейчас её тело готовили к влажной после проливных дождей земле.

Адалин упирается локтями в колени ног, прижатых к груди, и обхватывает ладонями свою голову. Дафна должна была лежать не на холодном столе судмедэксперта, а танцевать до боли в ногах, подпевать песням и радоваться поступлению в лучший университет Парижа. Дафна должна была ходить на свидания с её братом, шутить и улыбаться. Дафна должна была сидеть на их небольшой кухне в другом конце дома, что-то весело щебатать и спрашивать Аду, как она печёт такой вкусный клафути. Дафна должна была хрустеть корочкой круассанов, сплетничать и приносить в жизнь Адалин тот свет, который прокладывал ей путь.

И самое страшное, что внутри себя Адалин до сих пор не верила в то, что этого больше не будет; что теперь ей нужно выбросить из головы последние два года жизни. Смириться со всем происходящим и опустить руки. В конце концов, деньги не всегда могли решить все проблемы.

Погружённая в свои мысли настолько, что даже не слыша звук открывающейся двери, Ада не сразу понимает, что в её маленькое закрытое пространство было совершено вторжение. Весьма вероломное и жестокое. Адалин тихо хлюпает носом, утирает тыльной стороной ладоней мокрые дорожки слёз со щёк, и поднимает голову, ожидая увидеть отца, мать или брата, которые за эти два дня даже не посмотрели в её сторону. Она даже не знает, радоваться ей или разочаровываться, когда в проёме дверей она видит не их.

Ник и Тоин, словно прокрадывались в логово какого-нибудь тигра, заходили в комнату медленно и аккуратно, закрывая за собой дверь, чтобы не впустить в этот мир кого-то ещё. Никто из них не произносит слова, даже когда их взгляды пересекаются. Николас бледный, осунувшийся, с пролёгшими под глазами тенями и налётом щетины на подбородке — в таком виде ему не то, что меньше двадцати дашь, меньше тридцати с трудом. Тоин отлично соответствовал ему, и Адалин была практически уверена, что у неё самой вид был не лучше.

Никому из них не нужны были слова, чтобы описать свою боль. Каждый из них говорил безмолвно друг с другом, одним взглядом. Адалин тихонько отодвигается в сторону, и Ник с Тоином тут же залезают к ней на кровать. Заключают её в свои тёплые объятия, пока Адалин жмурится и кусает щёки изнутри, чтобы снова не разразиться потоком слёз и всхлипываний. Возможно, никто из них не понимал, насколько обычная девочка, пришедшая в их школу по стипендии, могла забраться в их души; могла осесть там приятными воспоминаниями и зависимостями.

Руки Ника выпутываются из их клубка поддерживающих объятий, обращая на себя взгляд и Адалин, и Тоина.

— Я не хотел тебе говорить. Не был уверен, что ты будешь готова, — тихий шёпот касается ушей, пока Николас стыдливо отводит глаза в сторону. — Завтра будут похороны. Тебе не обязательно на них идти, если ты не уверена в том, что с тобой всё будет хорошо, но я подумал, что… что это будет невежливо. Утаить это от тебя, в угоду моим мыслям о твоём благополучии. Из всех нас ты была к Дафне ближе всех. Я могу отвести тебя и забрать оттуда, чтобы не наводить лишнего шума.

Адалин поджимает губы, прикрывая заплаканные и припухшие глаза. Ей не следовало туда ехать. Было бы лучше для собственного состояния, если бы она осталась в комнате, не показывая носа, пока первая волна осознания и боли не пройдёт. Это было бы правильно и так сильно нужно ей сейчас.

Но Дафна… Адалин жмёт губы, нерешительно прикидывая в своей голове все “за” и “против”.

— Я бы… я бы хотела пойти, на самом деле, — тихо шепчет она, цепляясь за руки Тоина, лежащие на её плечах. — Это было бы правильно.

— Не важно, что было бы правильно, а что нет, Ад, — тихо говорит Тоин где-то над её головой. — Тебе не нужно переступать через себя сейчас. Тебе нет смысла кому-то что-то доказывать. Всем известно, что ты слишком дорожила Дафной, и для тебя эта поездка может оказаться…

… болезненной — он хотел сказать именно это, но прервался.

— Я серьёзна, как никогда. Мне надо там быть завтра, — Адалин старалась говорить уверенно, чтобы её голос не срывался — но у неё просто не получалось.

Шёпот разбавлялся хрипотцой и дрожащими голосовыми связками, которые никак не хотели подчиняться ей. И если Тоин и Ник заметили это, если сами засомневались, то Адалин не сомневалась ни в чём.

— СМИ мусолят и обсасывают эту новость со всех сторон, Адалин. Они видели тебя в ту ночь, когда ты прорвалась к Дафне и уговаривала её остановиться. И я боюсь, что они так просто не оставят ни тебя, ни Дафну в покое. Мы с Тоином поедем с тобой, чтобы в случае чего хотя бы оттеснить их подальше, но…, — Николас поджал губы. — Папарацци могут быть беспощадны в своих вопросах и теориях. Мы не хотим, чтобы это хоть как-то навредило тебе.

— В конце концов, нам тоже придётся предполагать свои теории, — тихо шепнул Тоин, за что получил строгий взгляд Николаса. — Что? Неужели, ты думаешь, что Дафна пошла бы на это сама? Что-то явно случилось.

— Заткнись, Тоин, — Николас сощурил глаза. — Хотя бы сейчас давай не поднимать эту тему. Переживём завтрашний день и будем думать, как поступать дальше.

Адалин прикрывает глаза, откидываясь на грудь Тоина. У неё просто не было сил ни на какие-то предположения, ни на мысли в целом.

Она просто знала, что завтра утром ей придётся испечь круассаны для Дафны в последний раз.

Июнь, 2020 год.

Россия, Санкт-Петербург.

Электронные часы на духовке показывали четыре пятнадцать утра. Адалин устроилась на широком подоконнике прямо с ногами, пока Дева свернулась калачиком на её коленях и мурчала от методативных ласк её пальцев.

Она никому не рассказывала всей истории полностью. Ни Нику, ни Тоину, ни Жени, ни даже своему психологу. Никто из них не слышал этого с её уст, оставаясь сторонними наблюдателями на протяжении всего этого безумия. А теперь Адалин высказала всё. С поступающими слезами на глазах, с дрожащим голосом — она просто выговорилась. И Илья молчаливо слушал её, не прерывая ни на секунду. Он просто слушал, не осуждая ни её, ни её брата, ни её семью. Это и нужно было Адалин. Теперь, казалось, с плеч упал тяжёлый груз, сдавливающий её всё это время.

После всего рассказа, Илья учтиво предложил каждому из них сходить в душ, чтобы привести себя и мысли в порядок. Он нашёл для Адалин что-то из старых вещей Ани, что она уже не будет носить, чтобы потом не возмущалась. Пропустив в ванную Аду первую, теперь была его очередь приводить себя в порядок. И пока до ушей Адалин доносился лишь приглушённый дверьми шум воды, она расположилась прямо на подоконнике, с интересом наблюдая за спящим городом.

Небо уже начало светать, знаменуя наступление нового дня. Телефон лежал где-то на столе, чтобы не было соблазнов залезть в социальные сети и начитаться всплывших новостей семилетней давности.

Четыре шестнадцать утра — самое ненавистное Адалин сочетание цифр. Именно из-за этого всё и началось. Из-за разницы в четыре минуты и шестнадцать секунд, которая стоила Дафне жизни. Глупое соперничество, которое ни к чему хорошему не привело.

Адалин осторожно подбирает свернувшееся тело Девы со своих коленей, перекладывая муркнувшее животное на подушку — кошка немного поворачала, повертелась, а потом снова улеглась так, как ей было бы удобно. Уходя в душ, Илья дал ей карт-бланш на продукты из своего холодильника и шкафчиков. Мука, яйца и масло были у каждого в доме, так что, немного погремев дверцами шкафов, Адалин быстро находит все нужные ей ингредиенты — даже пакетик ещё не просроченных дрожжей.

В миске оказывается мука, сахар, соль и дрожжи. Все движения отверенный и уверенный — на глаз, но Адалине не сомневалась в том, что за несколько лет её глаза и руки забыли нужные граммовки. Потом она начинает вливать молоко прямо из бутылки, замешивая мягкое тесто. Пока Ада искала нужные миски, она находит и весьма большую доску. Достаточную для того, чтобы обсыпать её немного мукой, и выложить комок теста прямо на неё. Раскатывать тесто в тонкий пласт ещё было слишком рано, поэтому пальцы Ады принялись вмешивать тесто в эту жалкую и несчастную доску.

Она помнила, как Дафна каждый раз наблюдала за этими её методичными действиями слишком заворажённо, словно не желала не упускать ни одного движения её рук, словно сама когда-нибудь попробовала бы приготовить их — пусть Адалин и знала о нелюбви Дафны к готовке. А ещё она каждый раз просила рассказывать ей, что делает Ада…

“… убираю тесто в тёплое место, и пока оно поднимается, найду куда Олли убрала пергамент и раскатаю между двумя его листами масло. Эй! Ты не сиди, а ищи пергамент…”.

Уголки губ Адалин нервно дёрнулись. Она так давно не готовила круассаны после смерти Дафны, но всё ещё хорошо помнила, как это делается. Пальцы помнили мягкость раскатываемого теста и скрученные в рулетик ещё сырые круассаны. Психологи раз за разом говорили, что всё прошедшее стоило оставить позади — слишком далеко, чтобы это хоть как-то тревожила Аду. Но своей собственной головой и сердцем Адалин понимала, что как бы плохо ей не было, не следовало забывать ни один из моментов, проведённой с Дафной. Ни одной прогулки, ни одной ночёвки, ни одной подготовки к экзаменам — ничего из того, что было казалось так давно, что и вспоминать уже было неприлично.

Адалин задвигает противень с круассанами в духовку, убирая за собой весь наведённый беспорядок, и когда возвращается к Деве. Она запоздало понимает, что Илья давно вышел из душа, и возможно даже уже заходил на кухню, но не стал мешать ей. Сегодня между ними было слишком много словесных откровенний, раскрывающих их друг перед другом с новой стороны — и это было замечательно, если не учитывать, какие обстоятельства подтолкнули их на этот разговор.

— Я не думал, что ты умеешь готовить. Или хотя бы то, что это приносит тебе такое удовольствие, — Илья показывается в проёме дверей, пока Адалин усаживается напротив духовки, внимательно наблюдая за её слабым свечением.

— Последние несколько лет на готовку, если честно, особо времени не было. Но выпечка всегда была моим любимым занятием. Возможно, даже наравне с занятиями музыкой, только не так сильно прессовалась отцом. Хотя и это он считал пустой тратой времени, — Ада упирается локтём в поверхность стола, положив подбородок на раскрытую ладонь и поворачивая голову в сторону Ильи. — Исполняй обещание. Я могу интерпретировать слова Марго как-то не так, но могу предположить, что каждому из нас пришлось столкнуться со смертями близких нам людей.

Улыбка у Ильи вышла больше грустная и ностальгическая. Стрелецкий сложил руки на груди, опираясь плечом о дверной косяк.

— У наших историй есть одно отличие. Мне потом не приходилось сталкиваться с разъярённой прессой, которая с радостью порылась бы в моих внутренностях, — серые глаза Стрелецкого сначала задумчиво скользнули по Адалин, а потом по улице в окне за её спиной, и взгляд его тут же стал на пару тонов холоднее. — Мой отец разбился на мотоцикле, когда мне было семнадцать лет. Пьяный водитель грузовика начал оттеснять его к отбойникам, а отец, конечно, тут же начал тормозить, чтобы этот ненормальный проехал дальше. Но водитель грузовика резко затормозил, вильнув перед отцом. Отца перебросило через отбойник вместе с мотоциклом. Перелом позвоночника и рёбер. Мгновенная смерть.

На кухне на секунду повисла тишина, прежде чем Стрелецкий снова вернул взгляд на Адалин. Медленно выпрямившись, от прошёл до подоконника, упираясь в него ладонями.

— Я не видел смерти отца, как ты видела смерти подруги. Никто из нас не был виноват в этом — только тот полоумный водитель, который решил сесть пьяным за руль. Но мне тогда как крышу сорвало, — Стрелецкий поджал губы. — Я ездил на гонки почти каждую ночь, соревнуясь не с другими мотоциклистами, а со смертью. И это были худшие года моей жизни. Наша с Аней мамой врач. Очень квалифицированный, и она постоянно была в разъёздах на конференциях. Нередко ездила за границу. А отец, будучи обычным механиков, проводил с нами всё время. Он и воспитывал нас с Аней. И очень крепко дружил со Стасом. У них вместе была автомастерская, и Стас до сих пор работает в этом бизнесе. Когда всё это… произошло. Когда я начал сходить с ума, не ценя собственную жизнь, Стас напомнил мне, что у меня есть Аня. Есть Кирилл и Женя. И есть цель, ради которой я должен был жить. Моя сестра, мои друзья и моё дело.

Адалин упирается пяткой в край стула, положив ладони поверх колена и уместив на них подбородок.

— Ты скучаешь по нему? — практически одними губами шепчет Ада.

— Раньше скучал безумно. Со временем боль потери утихла, оставляя за собой лишь приятные воспоминаниях о тех моментах, которые я провёл вместе с отцом. И я рад, что в какой-то момент, Стас стукнул меня по макушке и дал хорошую пощёчину. За смерть людей корить себя должны только убийцы, пташка. А нам остаётся лишь смириться с неизбежным и находить в жизни другие радости, — Илья разворачивается к Адалин лицом, упираясь копчиком в край подоконника и протягивая руку к Деве. — Ты потеряла Дафну и доверие к семье, но ты посмотри какие у тебя друзья. Ник приехал из Англии лишь бы вытащить тебя из ловушки брата. А Жени, я уверен, только фас скажи, они накинется на твоего брата.

— Это тут ещё нет Тоина, — чуть тише добавила Адалин, скрывая улыбку в сложенных на коленях ладонях.

— Вот видишь. Одно замещает другое. Даже чёрный квадрат — не чёрный, — поймав удивлённый взгляд Ады, Илья не может сдержать улыбки. — Я в интернете прочитал, не удивляйся.

— У тебя находятся силы шутить на эту тему, а до недавнего времени мне казалось, что я готова набросится на каждого, кто в неблагоприятном ключе припомнит имя Дафны.

— Ты же не будешь накидываться на меня? — Илья приподнимает брови, тихо посмеиваясь. — Хотя, знаешь… я тут подумал, что был бы не против, — и смеётся, когда Ада легко пихает его в бок. — Так а… почему всё-таки круассаны? — он кивком головы указывает на духовку.

— Не знаю, — Адалин пожала плечами. — Я люблю всю выпечку. Помню, с детства торчала на кухне, наблюдая за тем, как кухарка пекла клафути, тарты, французские булочки и пирожные буше. Клара в прошлом училась на кондитера, но с профессией сложилось только у нас дома, — француженка откинулась на спинку стула. — Отец вечно недовольствовал, что я всё свободное время трачу на музыку. Что училась играть на фортепиано, занималась вокалом. И когда он смотрел на меня своими холодными стеклянными глазами, оставляя дома, я сидела на кухне и просила её научить меня печь. Сначала я помогала по мелочи. Приносила муку, сахар и масло. Потом замешивала самые простые ингредиенты. А уже потом, под чётким наставлением Клары, начала пробовать себя в выпечке. Не скажу, что сразу получалось так, как нужно… в первый месяц я сожгла столько теста, что можно было накормить небольшой район Парижа.

Илья слегка запрокинул голову назад, тихо засмеявшись. Его пальцы машинально потянулись за пачкой сигарет, доставая одну и зажимая её губами. Второй рукой открывая окно и впуская в помещение прохладный утренний воздух.

— Дафна любила круассаны. Помню, что я пообещала ей печь их каждый день. Я вставала на час раньше каждое утро, чтобы испечь несколько и принести их в школу. Она всё возмущалась, что ей приходится бегать по утрам, чтобы не поправиться, — Адалин чуть сощурила глаза, наблюдая за тем, как Стрелецкий подпаливает кончик сигареты и пододвигает пепельницу на краю подоконника поближе к себе.

— Настолько вкусные? — он выдыхает дым в сторону окна, прикрывая глаза.

— Попробуешь и узнаешь, — уголки губ Адалин подрагивают в улыбке, когда духовка тихо звякнула, оповещая о готовности круассанов, и ей приходится подняться с места. — После смерти Дафны я очень долго не могла притронуться к выпечке. Как бы навык не растеряла.

Стрелецкий глубоко втягивает воздух носом, уводя сигарету в сторону пепельницы, когда Адалин открывает духовку и осторожно ставит противень на варочную панель.

— Ну знаешь, по запаху ты точно навыком не растеряла. Обалдеть. Пахнет просто потрясающе, — в подтверждении своих слов, Илья даже прикрыл глаза, когда манящий запах снова коснулся его лёгких и даже осел на языке. — Не помню, когда последний раз мне удавалось есть свеже испечённую выпечку. Мы с Аней… ну я бы точно не назвал нас кулинарами. Нам бы что попроще и побыстрее готовить. И чаще всего, это доставки… Зато, можно сказать, что у нас с Аней было настоящее кругосветное путешествие. Рамён, суши, фо бо…

— А из французского что-нибудь пробовали? — Адалин посмотрела на Илью через плечо.

— А мясо по-французски считается?

— Это та бурда из майонеза? Ты оскорбляешь мои французские чувства, мерзавец. Надеюсь, ты хотя бы не ел дешёвые круассаны из магазинов?

— Что ты, пташка. Каждый день специально ходил в самую дорогую пекарню.

Адалин щурит глаза, подхватывая один из уже начинающих остывать круассанов, прицеливаясь прямо в Илью. Тихий смех Стрелецкого, который свободной от сигареты рукой ловит летящую в него выпечку, касается ушей Ады, заставляя её поджать губы, чтобы не улыбнуться. Корочка тихо хрустит под его пальцами, когда Илья подносит круассан к лицу и глубоко вдыхает аромат свежей выпечки.

— Боже! У меня аж голова закружилась от этого обалденного аромата, — Илья тут же спешит откусить небольшой кусочек, совершенно не страшась накрошить, и тихо мычит, качая головой. — Вау! Пожалуй, ты была права. Магазинные круассаны просто отвратительные по сравнению с этими. Хочешь, я пропишу тебя у себя, чтобы ты готовила мне их каждый день?

— М-м, нет. Ты меня так просто не подкупишь, renard rusé. Пусть это останется приятным воспоминанием. Ты и так не вернул мне колечко. Ещё должен.

Воздух между ними теплеет, неприятный разговор о смертях остаётся позади. И в залитой утренним солнце маленькой кухонке на пересечение Невского проспекта и Фонтанки, Адалин чувствует уют. Тот, который она никогда не чувствовала дома, хотя должна была. Этот уют, почти оберегающий, защищающий. Такой, который укутывает в одеяло, вручает в руку чашку чая и включает фильм на ноутбуке; тот, который расставляет на книжных полках свечи и развешивает открытки из путешествий. Тот, который обязательно защитит.

Адалин совершает ошибку, когда поворачивается к Стрелецкому спиной; когда отвлекается на круассаны, осторожно отделяя каждый из них от пергамента и перекладывая их в мисочку рядом. Илья, конечно же, не может не воспользоваться этим. Он тушит сигарету, без колебаний откладывая в сторону круассан. Словно самый настоящий лис, он щурится, подкрадываясь совершенно бесшумно. Стрелецкий даже терпеливо дожидается, когда Адалин расправится с круассанами, чтобы от неожиданности не дёрнулась и не обожглась.

Он наклоняется, кладя пальцы одной руки ей на талию, а второй скользя ей под колени. Илья делает это всё так быстро, что француженка даже среагировать не успевает, как оказывается у него на руках. Она глубоко и шумно вздыхает, цепляясь пальцами за его плечи, пока, весело хохоча, Илья удобнее перехватывает её тело.

— Если так подумать, пташка, — он чуть склоняет голову в сторону, кончиком носа убирая прядь её волос в сторону, но на самом деле старается поглубже вдохнуть запах её тела. — Ведь лисы это хищники, — шёпот коснулся её ушной раковины, обжигающий кожу и пустивший уже знакомые Аде мурашки. — И ты сейчас в моём лисьем логове. Добровольно, прошу заметить. Неужели ты думаешь, что я теперь так просто отпущу тебя?

Адалин поворачивает голову, практически сталкиваясь носами со Стрелецким. Её брови слегка приподнимаются, а румянец касается бледных щёк — и Илья просто не может сдержать той довольной улыбке, которая сама собой расползается по его губам. Она в его руках, в его квартире и готовила на его плите. И всё это накладывалось друг на друга, смешивалось и сводило Стрелецкого с ума. Он провёл в душе больше, чем нужно, чтобы привести мысли в порядок после истории Ады. Он выкурил сигарету, пытаясь отрезвить самого себя.

Он пытался отдёрнуть себя, но раз за разом сталкивался с сопротивлением собственного тела. Илья просто не мог сопротивляться — он устал. Но ему было просто необходимо узнать всё, что об этом думает Адалин.

“Она только что открыла тебе свою душу, болван! Перестань думать о том, как на ней сидят старые шорты Ани…”.

Но Илья не мог перестать думать об этом — об Адалин в целом. Даже сейчас, когда её нос практически касается его носа, когда её пальцы расположились поверх его футболки, когда вся она прижата к нему — он не может перестать думать о ней.

“Ты знаком с ней всего неделю, идиот! Уйми свою похоть”.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала, — тихо шепчет Стрелецкий. — И я понимаю, что мы знакомы всего неделю. Что этого слишком мало, чтобы по-настоящему узнать друг друга. Но я впервые испытываю что-то подобное. И я хочу верить в судьбу, пташка.

Адалин не сводит с него своих огромных шоколадных глаз, и Илья понимает, что тонет. Задерживает дыхание, когда её пальцы касаются его щёк, очерчивают форму носа и спускаются к губам. Стрелецкий не может удержать в себе желание прижаться губами к подушечкам её пальцев, на секунду прикрыв глаза, чтобы просто насладиться моментом. Даже несмотря на то, что её пальцы скользнули ниже. К линии его челюсти, к шее. Посылая по его кожи мурашки, очерчивая торчащие из-под ворота рубашки татуировки.

Металл цепочки скользит, когда Адалин просовывает под неё пальцы, тянет на себя, чтобы достать на свет нанизанное на цепочку кольцо. Тонкое, женственное и простое. Оно покачивалось, повисая между ними.

— Не боишься, что что-то пойдёт не так? Что спадут розовые очки, уйдёт влюблённость и мы столкнёмся с суровой реальностью? Что всё это лишь химическая реакция организма с эмоциями? — её голос опускается до шёпота, и Илья открывает глаза, внимательно наблюдая за Адалин.

— Не боюсь, потому что знаю, что это не так. Я взрослый мальчик, Ада. Я сталкивался с влюблённостью, которая проходит за пару дней, я сталкивался с похотью, утолив которую уже не желал ничего. И это чувство, которое я испытываю к тебе… оно не похоже ни на что другое. С таким чувством просто так не расстаёшься, оно не проходит бесследно. Если тебе нужно уехать обратно, я пойму. Я… не буду наседать на тебя, уговаривать бросить всё там ради меня. Это было бы слишком глупо и эгоистично…

Адалин поджимает губы, и Илья не может оторвать взгляда от этого мимолётного жеста — она так часто это делала.

— У меня есть шанс переехать в Питер окончательно. Я не говорила Жени, чтобы она не сходила с ума. Возможно, урегулирование всех бумажных вопросов займёт пару месяцев… или пол года, или даже год, но я не хочу упускать шанса. И дело не только в глупости на фоне влюблённости. Я так давно мечтала сбежать куда-нибудь из Франции. А здесь мне так… свободно…

— Питер город либо сумасшедших, либо свободолюбивых, либо всё вместе, — уголки губ Стрелецкого подрагивают. — Если ты решишь вернуться сюда, попробовать довериться судьбе, я готов подождать твоего возвращения столько, сколько нужно будет. И если ты… правда надумаешь, я…

Илья соврал бы, если бы сказал, что не продумывал и не прокручивал эту речь в своей голове — нельзя было сказать просто “ты мне нравишься”, потому что эти три слова и вполовину не описывали всех его чувств. Но когда Адалин прерывает его, обхватывая своими ладонями его щёки и заставляя встретиться прямо с её глазами, Илья не имеет ничего против. Он замолкает сию же минуту, потому что губы француженки тут же оказываются прижаты к его губам. Легко, невесомо, но так будоражаще, что из головы Стрелецкого моментально вылетает всё то, что он хотел сказать Адалин.

Он забывает все слова о любви; о том, какие у неё красивые глаза и какая нежная её кожа; о том, как она щурится, как поджимает губы и как переходит на французский. Стрелецкий думает лишь о её руках, скользящих по его волосам, обнимающих его за шею; о её губах, так чувственно и пылко целующих его. Он прижимает её к себе так близко и тесно, что чувствует биение сердца через одежду.

Как же он сможет отпустить ей? На неделю? На месяц? Да просто из своей квартиры, где она смотрится слишком гармонично? Как он сможет выпустить её из своих рук, не желая расставаться с теплотой и запахом её тела? Как ему найти в себе силы даже для того, чтобы просто оторваться от её губ?

Он ощутимо вздрагивает, когда тонкие ноготки проходятся по коже между кромкой его волос и воротом футболки; пробираются дальше, прямо под ткань футболки, и Илья искренне пожалел, что надел серые спортивные штаны именно сегодня.

Стрелецкий готов был забрать себе всё — все поцелуи и прикосновения, всю Адалин. Эгоистично запереть её в своей квартире на остаток дней, чтобы она была только с ним. Стать ужасным собственником, плохим парнем. Утолять лишь собственные потребности.

Но ничего из этого у него просто не получилось бы.

Даже сейчас, когда подробности её откровений всё ещё свежи в памяти, он с трудом заставляет себя остраниться. Прикрыть глаза, глубоко вздохнуть, чтобы замедлить резко зациркулировавшую по телу кровь. Илья медленно облизывает губы — ещё влажные, хранившие в себе вкус прерванного поцелуя.

Он, конечно, обладал просто потрясающе железным терпением, но если Стрелецкий хоть на шаг подберётся к этой самой невозвратной черте, то просто не сможет остановиться или вернуться назад.

Дафну изнасиловали, и он отлично запомнил, сколько боли было в голосе Адалин, когда она говорила ему эту. А сейчас он собирался её…

— Я…, — его голос вдруг охрип так сильно, что Илье пришлось откашляться. — Я боюсь, что если мы продолжим, то я уже не смогу остановиться, пташка. Не стал бы на твоём месте испытывать судьбу в этот раз.

На секунду между ними повисла тишина. И Илья готов был отпустить Аду на пол, увеличить между ними расстояние и снова быстро закурить, чтобы не поддаться на желания своих демонов и не сорваться. Пока пальцы француженки не приподнимают его лицо так, что они встречаются глазами.

— Я не говорила, что хочу останавливаться. Пожалуй, лисья нора может оказаться куда привлекательнее, чем я могла бы подумать.

Илья улыбается, ликуя где-то в глубине себя.

Пташка попалась в лисьи лапы.