Пока вывеска «Просьба не беспокоить» висела на двери одного номера в одном отеле на самом верхнем этаже, Манон сложила в сумку последние вещи, посмотрелась в зеркало в прихожей и закрыла за собой входную дверь. Она едет в тюрьму Санте. Всегда ли у нее визиты по пятницам? И что у нее в сумке? Только заключенные и работники тюрьмы, да еще немногие посетители знают, что происходит в тюрьме. Стены толстые, здание на углу бульвара Араго и улицы Санте хорошо охраняется. Хотя кто-то и кричит из окна, звук не достигает улицы. Это место тяжелое, безрадостное, без иллюзий. Разве не понятно, почему Манон выбрала именно эту среди многих форм благотворительности?
В четыре часа она садится в «Deux Magots», бесцветным голосом заказывает кофе латте и гладит тремя пальцами лоб. У мужчины за соседним столиком смех, как у отбойного молотка. Если освободится место, она пересядет.
Существует только одна более комичная вещь, чем мужчина, которого причесывает на улице жена, — это мужчина, который носит сандалии с носками. Она одержима неприятной привычкой рассматривать обувь людей. Нет ничего хуже, чем ходить на шпильках. У нее начинают болеть ноги при одном виде высоких каблуков. Удивительно, что даже здесь, в одном из лучших районов города, у некоторых обувь совсем не чищенная, стоптанная и нищенская. Скошенные высокие каблуки, мужские ботинки с потрескавшимся мысом, бесформенные кроссовки, семенящие шаги в серых старческих ботинках, опирающиеся на палочку с черной резиновой пробкой. Бомж, обувь которого — лишь его загрубевшие стопы.
А вот женщина, словно надутая гелием. Она, наверное, решила, что выглядит стройнее, если идет в туфлях на высоких каблуках на два размера меньше. Если представить себе, что одна из них слетит и каблук вонзится в ее ногу, то она, наверное, забрызгает всю веранду.
Идти. Стоять. Идти. Стоять. Красный и зеленый человечек механически передвигает ноги. Сдвигает. Раздвигает. Манон пристально смотрит на две эти фигуры, как будто она никогда прежде их не видела. Раздвинуть. Сдвинуть. Раздвинуть. Остановиться. Механический ритм, как навязчивая идея, врезается в ее сознание. Раздвинуть. Сдвинуть. Красный значит «нет». Все равно ноги идут по черно-белому полю до появления зеленого человечка. Черные полоски. Белые полоски. Ее взгляд гуляет по улице, туда — сюда. Туда — сюда. Вот машины переезжают полоски. Быстро. Мимо. Сигнал официанту правой рукой — она хочет заплатить. Пониженное давление и вкус кофе связаны с воспоминанием о сигаретном дыме в машине. Она хватается за ручку вращающейся двери кафе, ей дурно. Красный человечек. Она стоит на месте. К ней подбегает официант. Манон забыла сумку. Она кивает. Идет на зеленый, переходит улицу. Заходит в трехэтажный эксклюзивный бутик. Охрана сортирует клиентуру, и внутри больше продавцов, чем покупателей. Прохладное равнодушие, глянцевые поверхности, деньги как нечто само собой разумеющееся. Мадам Токе покупает пару оранжевых туфель и перчатки такого же цвета.
Без пяти одиннадцать Роз вынуждена позвонить Мишелю и сказать, что не придет. Она звонила в «Bouquet du Nord» из того бара, где они с Токе обычно встречаются, когда она передает ему Лулу. И расплакалась в телефон.
Не принимай это близко к сердцу, Дезире. Мишель пробует утешить ее. Конечно, я рассчитывал на тебя, но мы справимся. И с понедельника, насколько я понимаю, у золотца будет няня. Не плачь… я просто в растерянности, когда женщины плачут. Увидимся в понедельник. Мне надо бежать.
Мишель не знает, что она плачет не из-за работы.
В гостиной мадам Флёри слышны четыре негромких удара часов, когда Эрик вставляет ключ в дверь.
О, Эрик! Вот сижу я здесь, уверенная в том, что вы никогда не придете.
Разве мы не договорились на четыре?
Да, но когда тебя предали один раз, то…
Если вы посмотрите на свои часы, предназначенные как раз для того, чтобы показывать время, то увидите, что я пришел, как мы договаривались. И что сейчас четыре часа. Он произносит «четыре» особенно отчетливо.
Должно быть, невыносимо быть вашей женой.
Кто говорит, что я женат?
Мадам машет рукой так, как отмахиваются от назойливой мухи. Знаете что, Эрик. В Лувре большая выставка Энгра, а сегодня он и вечером открыт. Я бы хотела ее посмотреть.
Давайте сначала измерим давление.
Расскажите лучше что с вами сегодня случилось?
То есть?
Что-то случилось. Я чувствую какую-то перемену.
Она ясновидящая? Он находит тонометр.
Тот, кто давно живет на земле, узнает в отражениях мира знакомые образцы. Молодые никогда не задумываются, что пожилые были на тех же путях и перекрестках. Он не может себе представить, что старуха была до безумия влюблена.
Возраст как будто запечатывает человека, не позволяя видеть его во времени. Пожилая женщина и есть «пожилая женщина». Молодой не видит ничего, кроме морщинистого лица, осторожной походки, руки, опирающейся на мебель. Но воспоминания, вся прожитая жизнь, ночи с любимым — все это тоже часть ее самой. В ней хранится память о желании, страсти и тайном соединении в гостевом туалете. Молодые думают, что вещи такого рода существуют только для них, и не обладают достаточной фантазией, чтобы представить себя пожилыми.
У вас немного повышенное давление.
Это ваша вина, Эрик. Если бы я не должна была ждать вас так долго, оно было бы нормальным.
Ну, знаете, мадам, тогда вам надо взять на работу кого-то, кто мог бы снижать вам давление. Нет, Лувр — это уж слишком. Кроме того, я пришел вовремя, повторяет он раздраженно.
Вы невыносимы. Тогда приходите завтра пораньше, чтобы мы поехали на выставку в первой половине дня.
Завтра суббота. Я приду только в воскресенье.
Я не понимаю, почему субботы еще не перестали быть субботами?
Когда он проводит рукой по лицу, он снова чувствует ее запах. Он повторяет это движение.
Тогда мадам желает посетить чайный салон. Это называется «щадящий выход в свет». Она заказывает два чая и два яблочных пирога со сметаной. Но у Эрика сегодня абсолютно нет аппетита, и она вкушает оба кусочка.
Да, тот диагноз, который я поставила, очевиден. Вы поражены в сердце. Или куда такого как вы может поразить. Для констатации сего не нужно большого количества аппаратов. У вас затуманенный взгляд, но вместе с тем ваше лицо светится.
Однако! От нее не скроешь даже самую малость.
Эрик пытается погасить в себе свет и казаться равнодушным, пробует перестать водить рукой по лицу. Но безуспешно. Облегчение наступает, когда она вручает ему длинный список покупок и крупную денежную купюру.
А я останусь здесь и буду смотреть на людей. Мадам Флёри рассматривает прохожих и представляет себе, чем они занимаются и какой жизнью живут. Это игра, которую они с Жаком обожали. Из них двоих она была большей фантазеркой, и хотя она с неохотой это признает, чувствует она себя просто превосходно.