Домино

~~~

Зефир помнит все даты: дни рождения родителей, бабушек, дедушек, старых школьных друзей. 15 марта — в день смерти Цезаря — на нем всегда черный галстук. Манон считает его полным идиотом. За пятнадцать дней до того, как он достает галстук, он всегда покупает для жены букет анемонов. Это она забавным не считает. Это совершенно естественно, что он помнит день их свадьбы. 28 февраля они всегда ходят ужинать в ресторан, и в этом году он забронировал столик в «L’Orangérie» на острове Святого Людовика. Очень фешенебельным рестораном владеет актер из «Комеди Франсез», открывший это место, чтобы его коллеги могли нормально поесть после работы. Сейчас здесь два меню: утреннее и вечернее. Ресторан настолько эксклюзивен, что в нем только восемь столов, и посетители лишены права выбора. Так бывает в светских кругах. Крайности сходятся. Только самое убогое бистро в жалком провинциальном городе может предложить своим клиентам такое обслуживание. Но на этом сравнение заканчивается. Помещение декорировано бронзовыми бра, бархатными драпированными занавесками и бордовыми скатертями из камчатной ткани. Они начинают с шампанского и с трех маленьких канапе: икра, фуа-гра и пюре из семги. У официантов здесь нет привычки отвлекать посетителей рассказами о кулинарных творениях, которые можно либо увидеть, либо испробовать, либо остаться к ним равнодушными.

Из подачи еды здесь не делают целого представления. Гробовую тишину ресторана нарушает появление Клаудии Кардинале. Всем хорошо известно, что она живет в квартире у причала рядом с Самаритен. Но все-таки! Владелец приветствует диву поцелуем в щеку. Взгляд Манон на Зефира означает: да, это она — ну и что?

Классическая музыка такая же мягкая и невыразительная, как и белые гребешки, которые им подают на закуску. Невидимая рука разливает вино по бокалам с той же изысканностью, какой наделены подаваемые блюда: мясо перепелов в саркофаге, филе-миньон из телятины в лимоне. Разговор приглушен или совсем отсутствует. Заметно большое количество пар среднего возраста, которые приходят сюда демонстрировать совместную жизнь, затвердевшую в тихой и равнодушной тоске. Когда они ужинают в ресторане, Манон и Зефир, тишина между ними не такая кричащая. Они обмениваются мнениями о еде, об интерьере. Слышны разговоры. Негромкие. Единственная парочка, которая говорит друг с другом без умолку, — двое мужчин. Легко увидеть, кто есть кто: молодой с напомаженными гелем волосами — это тот, кто проводит больше времени перед зеркалом, а пожилой мужчина с двойным подбородком — тот, кто платит.

Это не может быть так смешно! Видимо, напомаженный мальчик сказал что-то забавное, что заставляет тело господина биться в судорогах. И внезапно, посреди каскада смеха, звук глохнет. Мужчина начинает задыхаться, падает лицом в тарелку. Подбегают два официанта.

О нет, он умирает, он умирает! — кричит тот, что моложе.

Третий официант стучит господину по спине, а владелец ресторана спрашивает театральным голосом:

Здесь есть врач?

Манон показывает на мужа.

Но, Манон, я выпил вина, ты же не хочешь, чтобы я…

Здесь есть врач?

Да, есть! Манон вскакивает со стула. Мой муж — главврач хирургического отделения. Она теребит салфетку.

Он продолжает есть. Соус белый, даже бледный. Его нож в крови от филе-миньон. Медленно, но решительно, как того требует ситуация, он вытирает его о скатерть. Нет времени, чтобы стерилизовать инструмент. Кончик ножа должен войти под гортань. Ошибка в пару сантиметров может стоить жизни. Лицо Зефира покрывается потом. Внезапно его затошнило, а мышцы живота судорожно сжались. Все повернулись к врачу. Нож дрожит в его руке. Тучный господин снова и снова бьет руками по столу. Но уже слабее. Он задыхается. Резко поднявшись из-за стола, Зефир опрокидывает стул, отбрасывает нож и на полпути сносит швейцара. Он не успевает заметить разочарование, возмущение и ярость, он только слышит, как Манон кричит ему вслед.

Мясо перепелов в саркофаге, филе-миньон из телятины в лимоне, красное и белое вино встают ему поперек горла.

Ночной воздух у Сены прохладен и действует, как влажная тряпка на лбу. Он останавливается, вытирается платком и бросается бежать. По направлению к мосту де л’Аршевеше. Он бежит. «Скорая» едет ему навстречу с левого берега. Приближающиеся сирены становятся все громче, достигают апогея, потом проносятся мимо, темнеют, удаляясь прочь. Эффект Доплера. Звук прекращается, и в голове он слышит только свое сердце.

Дома это животное нагадило на пол. Это собака Манон. Он отрицает свою причастность к этой собаке.

Манон! Когда он стоит под душем, теплая вода действует, как легкая анестезия, и он даже не слышит, как она входит.

В порядке исключения она не замечает Сартра и его проделки; она крайне редко открывает дверь в ванную, когда он принимает душ. Матовая дверь в душевую кабину закрыта, но он видит, что она стоит, подбоченившись, спиной к двери. Он слышит это по ее голосу. Одно из следствий шестнадцатилетнего брака.

Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Он не отвечает.

Ты что, с ума сошел?

Может быть.

И это твой ответ?

Он молчит. Делает воду горячее, так что она достигает почти температуры кипения.

«Скорая» уехала оттуда без сирены. Ты отдаешь себе отчет в том, что ты сделал?

Зефир выключает воду. Перестань, Манон. Он очень редко повышает голос. Это не моя вина, что кто-то заглатывает еду во время приступа смеха. Тебе так не кажется?

Манон, хлопая дверью, уходит к себе. Он вытирается и обдумывает, что сказать в свое оправдание. Слышит, как она берет с крючка поводок и выходит с собакой. Когда она возвращается, он уже в своей комнате. Это была годовщина их свадьбы. Шестнадцать лет назад не такие мысли были у него в ночь между февралем и мартом. Тогда он, кстати, не разочаровал ее. Тогда.