Допетровская Русь

Города Московского государства

Присматриваясь к местоположению своих городов, к занятиям их обитателей, к тому значению, какое имел тот или иной город в жизни государства, московские люди XVI и XVII веков делили их на несколько больших разрядов.

Города прежних Московского и Владимирского великих княжений они называли замосковными городами, как бы вспоминая то далекое время, когда Москва была крепостью, защищавшей подступ к этим городам со стороны беспокойного юга. Города бывшей Новгородской земли московские люди разбивали на несколько групп. Собственно Новгород с его пригородами и Псковом они называли – «городами от Немецкой украйны». Северные бывшие новгородские земли, лежавшие по берегам Белого моря, по Онеге, Северной Двине до самого Урала, носили названия Поморья, или поморских городов. Сюда же причисляли часто Пермь и Вятку.

На юг от Москвы тоже различали несколько особых городских округов. Города бывшего Нижегородского княжества и татарских царств Казанского и Астраханского назывались низовыми городами. Города бывшего Рязанского княжества так и назывались рязанскими городами. Города к западу от рязанских, раскинувшиеся по границе степи, «дикого поля», назывались городами украинными и польскими (от слова поле – степь). Еще далее на запад, по верхней Оке, стояли города заоцкие. Города на верховьях Днепра и Западной Двины назывались «городами от Литовской украйны». За заоцкими городами протягивалась линия северских городов, граничившая с донскими казачьими городками, стоявшими собственно уже за пределами государства.

Города и поселения Поморья, расположенные по самому северу русской равнины, в стороне болот, мхов и дремучих лесов, вытянувшись по рекам, имеющим исходом холодное Белое море, жили теми промыслами, какие могли им дать лес, большая река и море. На крайнем севере, в области Соловков, Архангельска, Холмогор, главным заработком населения был рыбный лов в «морских реках», охота за морским зверем, морской торг со своими и чужими. Местные жители сами говорили о себе, что «ходят-де они на море промышлять рыбью зубу (бить моржей), чем им дань и оброк и всякие подати платить». Пахали, правда, здесь и землю, но немного, потому что земля здесь неродима, лесиста и болотиста. Больше занимались солевареньем, необходимым промыслом для здешнего рабочего люда: без соли нельзя было ни заготовить впрок, ни сохранить сколько-нибудь долго плоды главного занятия – рыбной ловли.

Соль, рыба, кожа, пушной товар, рыбий зуб, ворвань, ловчие птицы, пух, перья, дичь – вот главные предметы промыслов этого края. Сюда за этим товаром приезжали «всякие торговые люди» с разными товарами, нужными для местного населения. Со второй половины XVI века построенный Иваном Грозным Архангельск становится единственным морским портом Московского государства; сюда приходят английские, голландские и гамбургские корабли с иноземным товаром; здесь устраиваются конторы преимущественно английских купцов, скупающих русское сырье для отправки за границу. Таким образом эта часть Московского государства, северную область которой составляли уезды городов Холмогор и Архангельска, а южную – Вятки и Перми, носила по преимуществу торгово-промысловый характер. Промыслы разбивались по довольно многочисленным деревням, мелким и более крупным поселкам, вытягивавшимся по рекам края, а торговля сосредоточивалась по городам края, возникшим на истоках или в устьях рек, пересекавших этот край и служивших большими дорогами для сплава всего, что здесь добывалось. Великий Устюг и Вологда служили главными передаточными станциями, на которые направлялись русские и иноземные товары с севера на юг и с юга на север московской страны.

Промысловые поселения Поморья и его города по внешнему виду мало отличались друг от друга. Последние были больше, люднее, богаче первых, но по существу это были те же деревни, в которых жили те же крестьяне-промышленники, занимавшиеся торговлей или устраивавшие промыслы в больших размерах, чем это было под силу небогатому обитателю промыслового поселка.

Города замосковные составляли центр государства, его ядро. Самым северным из них можно принять Вологду; юг тогда образует Ока в своем течении от Серпухова до Коломны, где начинались рязанские города. Восточным городом этой области надо принять Нижний Новгород, а западными – Вязьму и Смоленск.

Это была, следовательно, коренная великорусская страна, сравнительно плотно населенная народом, основавшимся здесь давно, привыкшим к условиям жизни в этой стране, выработавшим здесь свои приемы и способы для обработки ее. Это была страна большого и сравнительно хорошо поставленного земледельческого труда, большого промышленного и торгового оживления. Этой страной жило все государство, да она-то, в сущности, и составляла самое государство: здесь оно «строилось и управлялось», и все другие области являются только окраинами, украйной этой части Великороссии. Кроме столицы всего государства – Москвы, здесь находилось несколько первостепенных по своему торговому и промышленному значению городов. То были – Вологда, Кострома, Ярославль, Ростов, Нижний Новгород; только Великий Новгород да Псков и могли тягаться с этими городами числом жителей и обширностью.

Вологда по своему положению была неизбежною станцией для всякого товара, шедшего с Поволжья на север и с севера в центр государства. Здесь товары перегружались с телег или саней на суда, или, наоборот, здесь они иногда застаивались в ожидании полной воды или зимнего пути. Иноземцы, главным образом англичане, сами являлись в Вологду из Архангельска для закупки товаров по более сходной цене, прямо и без посредников, и сами везли с моря товары по Двине и Сухоне до Вологды. В Вологде англичане имели обширный торговый двор; царь Иван Грозный построил здесь каменный кремль и дворец и, как говорят, думал одно время переселиться на постоянное житье в Вологду. Вологда славилась льняным и кожевенным производством, прядильным и ткацким делом, и жители ее вели самый разнообразный торг.

Иностранцы, навещавшие Вологду в XVI и XVII веках, все называют ее большим и богатым городом. В конце XVII века Вологда по числу дворов уступала только Москве и Ярославлю.

Если Вологда была конечной станцией-узлом северных путей, где эти пути сливались в один, направлявшийся к центру государства, то Ярославль был перекрестком путей, соединявших восток и запад, север и юг Московского государства. Только одна Москва, центр всего государства, превосходила Ярославль количеством перекрещивающихся около нее дорог. Ярославль был поэтому очень многолюден, оживлен и славился, как один из самых красивых городов, был «строением церковным вельми украшен и посадами велик». Трудно перечислить все промыслы и торги, которыми кормились ярославцы; город торговал всем, что только было предметом торговли в Московском государстве, был одним из важнейших средоточий торговли внутренней и вел большой торг с иностранцами. В уезде города было развито ткацкое дело, по Волге процветали рыбные промыслы.

Между Ярославлем и Нижним Новгородом тянулся по Волге целый ряд больших и малых очень зажиточных городов-пристаней с Костромой во главе, притягивавших к себе по Волге и ее притокам предметы промысла окрестного населения и направлявших их к Ярославлю.

Длинный ряд этих старых приволжских городов тянулся до Нижнего Новгорода. За Нижним, к востоку от него, начинался чуждый тогдашнему русскому человеку инородческий край, в который он пробивался с трудом, прокладывая себе путь оружием и закрепляя его сохой. Нижний Новгород стоял как бы на краю настоящей чисторусской стороны при слиянии двух больших рек – Оки и Волги, проникавших своими верховьями и течением далеко в глубь Великороссии. Волга вниз от Нижнего текла по враждебной, незамиренной стороне. Нижний Новгород, став на краю своей земли, защищал ее от врагов и в то же время открывал пути для мирной торговой деятельности. Нижний получал русские товары по Волге и Оке. Верхняя Волга несла ему произведения московского севера, Ока – товары московского центра и юга, обе реки вмести сплавляли к Нижнему иностранные товары, получавшиеся из Архангельска и с западной границы. Из Нижнего эти товары шли далее по Волге и Каме, а взамен их шли в Нижний товары каспийских и сибирских рынков.

Под защитой каменных стен Нижегородского кремля создался постоянный речной порт, значение которого не утратилось и до сих пор. Все это делало Нижний очень богатым и оживленным торговым городом. Даже после Смуты, после которой нижегородцы «охудали», на нижегородских рынках насчитывалось около 480 торговых помещений всякого рода, не считая кузниц и харчевен.

Итак, города на северо-восток и восток от Москвы носили торговый и промышленный характер. Города к западу и на юго-запад были иные и по внешнему своему виду, и по составу жителей, и по их занятиям. Близость к границе дает себя знать, и здешние города являются не только средоточиями хозяйственной торгово-промысловой жизни своей округи, но и постоянными укрепленными лагерями военных сил государства.

Такое впечатление производит даже Тверь с ее пригородами, близко придвинувшимися к литовскому рубежу. В 1616 году в Твери считалось без малого 1000 дворов, из них менее половины, всего 477, принадлежали мирным жителям, а остальные являлись собственностью служилых людей, составлявших гарнизон города. Такой же смешанный, военно-торговый характер имели города к югу и юго-западу от Москвы, разместившиеся по Оке и литовской границе. Ока была, по тогдашнему московскому выражению, «непролазной стеной», положенной от Господа на защиту Москвы от татарских набегов с «поля», т. е. со степи. Города, расположившиеся к югу от Тверской области, в верховьях Москвы-реки и по Оке: Волоколамск, Можайск, Боровск, Малоярославец, Серпухов, Кашира, Коломна, Муром, Арзамас составляли линию укреплений, прорвав которую, неприятель пробирался в самое сердце государства. Центром этой линии были города Серпухов, Кашира и Коломна. Они охраняли переправы через Оку, через эти же города вели дороги в богатый хлебом Рязанский край. Города эти были, следовательно, столь же важны, как военные крепости и как торговые средоточия. Хотя за Окой, на юге, издавна стояли русские поселения с сильно укрепленной Тулой во главе, но они плохо прикрывали доступы к Оке. Татары в своих набегах всегда стремились оставить укрепленную Тулу в стороне и направлялись прямо на Коломну и Серпухов. Поэтому-то московское правительство очень заботилось об укреплении этих городов еще долго после того, как русские укрепленные поселения продвинулись далеко за Оку в самую степь.

Главное население Коломны в конце XVI века составляли казенные люди – служилые люди, стрельцы, пушкари, сторожа различного казенного добра, ямщики, плотники, каменщики – все люд, который работал на крепость и на войска, а в досужее время кормился ремеслом и торговлей. Настоящих больших торговцев в Коломне XVI века было очень мало. Но и настоящих служилых людей в Коломне жило немного. Служилые люди жили по своим поместьям, расположенным в уезде, и в город являлись только по делам службы и в «осадное время» для обороны города; только на это время они и селились в своих городских «осадных дворах», которые они строили себе в городе «для приезда». А так, в обыкновенное время, дворы эти стояли пустые, и за их целостью и исправностью наблюдали нанятые служилым человеком люди или его холопы. Коломна XVI века была, следовательно, укрепленным лагерем, военным депо, где хранились материалы и запасы, нужные для военного и крепостного дела, и жили мастеровые, к этому делу навыкшие.

Если города вроде Коломны, Каширы и Серпухова, стоявшие на Оке и образовавшие последний, ближайший к Москве ряд крепостей, защищавших столицу с юга, носили еще довольно смешанный военно-торгово-промышленный характер, то города заоцкие, города от Литовской украйны, города от Немецкой украйны, города рязанские и северские носили исключительно военный характер, были крепостями большей или меньшей силы, и все население их состояло из служилых людей, часто даже и не из округи города, а присланных сюда издалека отбывать службу в качестве гарнизона крепости. Из городов по западной границе Московского государства, кроме Новгорода и Пскова, особенно важное значение имел Смоленск, «ключ к Москве», как характеризовали его военное значение иноземцы, «ожерелье» Московского государства, как назвал Смоленск царь Борис, построивший смоленские стены и сделавший его сильнейшей крепостью на западной границе. Из-за обладания Смоленском шла вечная, неустанная борьба Москвы с Литвой. Кто владел Смоленском, тот обладал речными путями по верхнему Днепру и верховьям Западной Двины с их притоками. Для Москвы и Литвы Смоленск был город, отпиравший и затворявший пути в глубь их владений.

Столь же важно было и торговое значение Смоленска: на Смоленск шли сухими и речными путями товары с запада в Москву и с Москвы на запад. Из других городов этой области большое торговое и военное значение имел город Великие Луки, открывавший и защищавший дорогу на Псков, и Торопец, через который шли пути на верхнюю Волгу и через Волоколамск на Москву. К Великим Лукам, по словам Гейденштейна, «великий князь стягивает свои полки, потому что отсюда он может самым удобным для себя образом повести нападение». Это был богатый, хорошо укрепленный город; за высоким крепостным валом Великих Лук не видно было даже верхов многочисленных церквей города; при осаде Великих Лук Стефаном Баторием его сильная и хорошая артиллерия оказалась не в состоянии разбить крепостную стену.

Из городов рязанских сильно укреплена была Рязань, а из низовых – Казань, Свияжск и Васильсурск. Главное укрепление Казани составлял каменный кремль, посады были обнесены по земляному валу дубовым острогом; город жил военной жизнью, как окраинная крепость, держащая вместе с тоже сильно укрепленными Астраханью и Царицыном всю среднюю и нижнюю Волгу. Через Казань шел путь на Каспийское море и на Каму, что, кроме военного, создавало и важное торговое значение Казани. Казань, Свияжск и Васильсурск были очень населенными городами, жители которых «мало пашут и огородничают, много торгуют и еще больше занимаются ремеслами…». Это потому, что «в этих городах почти все “приходцы” происходят из промышленных городов поморских и замосковных, оттуда принесли они привычку к торгу и промыслу; с другой стороны, не вполне еще была доступна инородческая земля, не сразу замиренная и успокоенная, для мелкой земледельческой заимки простого пахаря. Население еще жмется к городской стене и садится на пашню лишь там, где уже есть вооруженный помещик или благоустроенная вотчинно-монастырская администрация».

Таковы были по месту и значению, занимаемому ими в государстве, важнейшие города Московского государства XVI и XVII веков.

По внешнему своему виду тогдашние города с первого взгляда были очень похожи один на другой. Середину всего поселения занимал обыкновенно самый город, кремль, т. е. крепость, стены которой очень редко были каменные, а чаще деревянные или даже земляные.

В «городе» стояла соборная церковь, съезжая или приказная изба, где сидел воевода, судил и рядил; губная изба, где разбирались и решались дела уголовные; казенный погреб или амбар, где хранилась пороховая и пушечная казна; тюрьма, одна или несколько; святительский двор, т. е. дом местного архиерея; воеводский двор; осадные дворы соседних помещиков, служилых людей.

За стеной города располагался посад, где жили горожане, или, по-тогдашнему, посадские люди. Здесь на большой площади стоял гостиный двор, или ряды, т. е. лавки местных купцов, а в торговые дни на этой же площади становились возы приезжих из округи со всяким товаром продавцов.

Торговые заведения были бедны, как бедна и неказиста была сама тогдашняя торговля. Лавки гостиных дворов были затворяющиеся и не затворяющиеся на ночь. Из последних товар сносился на ночь в лавки с затворами, за что бралась особая пошлина. Ночной сторож, огромный крепкий замок и злая цепная собака охраняли ночью товар купца. Товары лежали в лавках в особых коробах. Сапоги, шапки, кушаки были развешены на шестах. Эти шесты с навешенным на них товаром отдавались на ночь дворникам под охрану.

Лавки в гостином дворе располагались рядами; каждый ряд назывался по главному предмету торга или по происхождению купцов, в этом ряду торговавших. Так, были ряды Тверской, Московский, Костромской, Ножевый, Мясной, Охотный и т. д.

Гостиный двор был в каждом мало-мальски значительном городе. Здесь были постоянные лавки местных купцов, сюда же привозили свои товары и здесь их складывали приезжие купцы. Для житья приезжих на гостином дворе устроено было особое подворье, где за определенную плату с человека приезжий купец получал стол и ночлег.

На посадской площади стояла и земская изба – средоточие мирского управления; здесь сидели земские старосты с выборными посадскими людьми и ведали все городское общественное хозяйство. Тут же на площади находилась таможня, где собирали пошлину со всех привезенных в город товаров; кружечный двор, где происходила торговля вином и было сосредоточено наблюдение за этой торговлей; конская изба, под ведением которой состояли сборы с торговли лошадьми; мытная изба, где собирали пошлину со всякой купли-продажи; на площади стояли и казенные весы.

Посадская площадь была самым оживленным местом в городе. Здесь постоянно был народ, больше всего, конечно, праздношатающихся и холопов. Сюда шли покупать и продавать, потолкаться просто в народе, поглядеть других, показать себя. Здесь стоял немолчный шум и гам, сообщались новости и слухи; во всю глотку кричали здесь воеводские бирючи новые правительственные распоряжения, размахивая палками с прикрепленными к ним вырезанными из меди или железа гербовыми орлами. Здесь нищие тянули своего Лазаря; местный юродивый, юродствуя Христа ради, толкался тут же, и за ним неотступно, благоговейно слушая его полубред, полунамеки на злобы дня, ходила толпа, ожидая, что-то скажет или сделает «угодничек», не будет ли от него знаменья какого. Особенно оживленны были те места, где продавали нитки, холсты, кольца, румяна, белила и т. п. товары: женщины, покупавшие и продававшие эти товары, шумели так, что с непривычки можно было подумать, что горит город или случилось что-нибудь необыкновенное. И купцы, торгующие в лавках, и многочисленные «походячие» торговцы криками выхваляли свой товар и зазывали покупателя, хватая его иной раз за полы кафтана; при торговле было принято очень запрашивать; покупатель, зная это, давал всегда цену вдвое и втрое меньше запроса; оба шумят «в голос», т. е. кричат, торгуются, божатся, крестятся на иконы, украшающие торговые ряды, и бывает, что, торгуясь, подерутся.

Кому нужно было написать прошение, узнать, как надо подавать в суд жалобу, тот шел тоже на площадь, и площадные подьячие, сразу почуяв добычу, окружали такого неопытного и теребили его со всех сторон, назойливо предлагая свои услуги. Кому нужно было отслужить дома молебен или всенощную, тот тоже шел на площадь и приглашал безместного, т. е. бесприходного батюшку: их всегда стояло несколько на площади. На площадь выносили в гробах тела тех, кого не на что было похоронить, и сердобольные прохожие, положив глубокий поклон за упокой души несчастного усопшего, клали на краю гроба кто сколько мог. На площади шныряли заезжие скоморохи и давали свои представления медвежьи поводыри, чинно проходили странники и странницы. Здесь же, прямо на улице, стригли и отворяли кровь своим клиентам цирюльники, и площадь возле их мест была густо покрыта остриженными волосами. На площади предлагали свой товар голосистые торговки калачами, мочеными яблоками и всякою мелочью, расхваливая свое добро складными певучими прибаутками. Сюда шел и богатый и бедный, чиновный и простой. Сам воевода не гнушался показаться на торгу пешком или в «корете», «каптане», посмотреть, какого товару навезли купцы с Москвы и городов. За порядком смотрел земский ярыжка – тогдашний низший полицейский чин при воеводской канцелярии; на груди его служебного кафтана нашиты тесьмой буквы «з» и «я», означающие его звание. Земскому ярыжке надо внимательно смотреть: на площади много всякого темного люда, искателей легкой и незаконной наживы, всегда готовых и способных стянуть то, что плохо лежит; надо ему смотреть и в сторону кружечного двора: там у крыльца под орлом или с веткой ельника на крыше шумят кабацкие «питухи»; этих питухов, пропившихся пьяниц-бражников, заведывавшие «царевым кабаком» излюбленные целовальники лишней подачкой вина держали возле своего учреждения как приманку для публики: пусть смотрит народ, как пьяно и разымчиво вино в кабаке; питухи, заслуживая свое «даровое» вино, вслух расхваливали его и держали себя вызывающе весело; глядя на них, шли в кабак люди с площади, рискуя в конце концов стать такими же питухами. Словом, на площади было на что посмотреть.

От посадской площади во все стороны расходились улицы, которые звались обыкновенно по церквам, стоявшим на этих улицах, а иногда по занятью обывателей. По краям улиц или на перекрестках воздвигались образа на столбах, иногда в фигурно вырезанных киотах-часовенках. Улицы были вообще довольно широки, прямы, но очень грязны в распутицу и страшно пыльны в жару, завалены сугробами снега зимой, а во все времена года на улице валялась всякая нечистота и падаль, которую жители без стеснения выбрасывали со своих дворов. Только в Москве и в немногих больших городах часть улиц была как бы вымощена круглыми длинными и короткими деревяшками, расположенными поперек улицы плотно одна к другой; где было совсем невылазно-грязно, там через улицы перекидывали доски; мощение улиц и наблюдение хоть за некоторою их благопристойностью лежало на старостах, но производилось жителями улиц; ходить по улицам в грязную пору приходилось в огромных сапогах, чтобы не увязнуть.

В больших городах к услугам пешеходов были извозчики; в Москве, на Красной площади, их стояло очень много, с маленькими санками зимой и тележками летом, запряженными в одну лошадь. За деньгу этот извозчик, по словам одного иностранца, скакал как «бешеный» с одного конца города на другой, поминутно крича во все горло: гись! гись! Но в известных местах извозчик останавливался и не вез далее, пока не получал еще деньгу. Встретясь с другим извозчиком, московский извозчик согласится скорее сломать у себя ось или колесо, а не свернет с дороги, не уступит проезда встречному.

Улицы в Москве на ночь загораживались поперек положенными рогатками – «решетками». Как только зажигались вечером огни в домах, около этих загородок становились сторожа «решеточные», которые никому не позволяли ходить позже урочного часа. Ходить ночью по городу позволено было только при крайней нужде и непременно с фонарем. Всякий ехавший или шедший ночью без фонаря считался вором или лазутчиком, и его немедленно арестовывали.

Тем не менее ночные грабежи и убийства на улицах тогдашних русских городов были довольно часты. По словам иностранцев-современников, в Москве ночи не проходило, чтобы кого-нибудь не убили. Помощи ждать несчастному, на которого напали, было неоткуда – ночные сторожа часто сами промышляли ножом, да и было их немного, а из обывателей, как рассказывает один иностранец, «ни один не решится высунуть голову из окна, а не то что выйти на крики о помощи». Количество убитых увеличивалось в праздничное время.

Лихие люди часто поджигали дома жителей, чтобы воспользоваться суматохой при пожаре и пограбить. Пожары в старых русских деревянных городах были обычным злом. Пожар, истреблявший в Москве сотню-две домов, даже и не считался большим, и память оставлял по себе лишь такой, жертвой которого было семь или восемь тысяч дворов. Борьба с пожарами была устроена совсем плохо: даже в Москве обыкновенно ограничивались тем, что разламывали около начавшегося пожара дома, разрушая домов по 10 или 20 с каждой стороны и оттаскивая дерево прочь, чтобы не дать пищи огню. При дешевизне и крайней незатейливости тогдашних построек о сгоревших и сломанных домах жалели мало. Дома покупались готовые на рынке; да что дома – колокольню можно было купить готовую на тогдашнем рынке! Другой вопрос – каковы были эти дома и колокольни, но разобрать такой дом, привезти его на место и собрать вновь стоило недорого. В Москве были плотники, которые строили такой дом в одни сутки.

По обеим сторонам улицы тянулись дворы жителей; на дворах стояли «изба» (теплое жилье), «да баня с передбанником, да клеть с подклетком, да надпогребица». На улицу выходил часто только забор или плетень, окружавший все это нехитрое жилье, красная цена которому была иной раз всего три тогдашних рубля, или нынешних рублей 70–80; дома получше стоили 14 и даже 40 рублей тогдашних.

Зимою жить в таких избах еще было сносно: хоть и угарно, да тепло, зато летом приходилось иногда порядком померзнуть. Только, бывало, наступит весна и установится теплая погода, по городу, по посаду, по площади ходят бирючи и кричат:

«Заказано накрепко, чтобы изб и мылен никто не топил, вечером поздно с огнем никто не ходил и не сидел; а для хлебного печенья и где есть варить поделайте печи в огородах и на полых местах в земле, подальше от хором; от ветру печи огородите и лубьями ущитите гораздо».

Не довольствуясь одним объявлением всем вслух, для пущего береженья возьмут, бывало, да еще запечатают воеводской печатью и избу и баню. Обывателю приходилось тогда переселяться в клеть и вволю стучать зубами, если случайно завернут поздние холода; иному тогда и горячим чем-нибудь согреться нельзя, потому что печь в огороде развалилась, а новой скласть некому: ни одного каменщика в городе не осталось, всех вытребовали на казенную работу, на постройку каменной крепости.

Среди дворов с нехитрым строением, избами, клетями, виднеются церкви, тоже не очень хитрого дела, редко каменные, чаще деревянные. Подле церквей расположены дома священников и причта.

Прихожане каждой церкви выбирают священника из своей среды и посылают его к архиерею для рукоположения, ручаясь особой записью, что избранный «человек добрый, Св. Писание знает и не бражник». При церквах находились богадельни, или домы нищей братии. Около каждой церкви располагалось кладбище… В конце города, где-нибудь на окраине, стоял убогий дом, где хоронили тела казненных смертью преступников, людей, умерших в государевой опале, сосланных, опившихся, самоубийц, утопленников.

Если не считать присланного в город из Москвы воеводы, управлявшего в XVII веке всем уездом и являвшегося представителем верховной власти, то первым лицом самого города был земский или городовой староста, которого уездные сельские обыватели и городские жители – посадские, по закону царя Ивана Грозного, выбирали на сходке из своей среды.

Как только выберут в посаде земского старосту, подьячий пишет запись, и все избиратели подписывают ее. В записи говорилось: «Все посадские люди такого-то города выбрали и излюбили на мирскую службу в старосты такого-то; ведать ему в мире всякие дела и об них радеть, а нам, мирским людям, его слушать; а не станем его слушать, и ему нас вольно к мирскому делу нудить, а миру никакой грубости ему не учинить, а что миру от его грубости учинится, за то он ответит».

Кроме земского старосты, в некоторых больших городах ему в товарищи выбирали еще несколько старост. При земском старосте всегда устраивался совет из выборных же посадских и крестьян.

Главным предметом совещаний земских старост с советными людьми в земской избе была раскладка податей, выбор окладчиков, т. е. сборщиков податей, выбор целовальников, т. е. людей, которым, под присягу их, поручалось отбывать какое-нибудь казенное дело в городе: ведать кабацкое дело, собирать таможенные сборы, весить казенную соль и т. п.

Вторым предметом совещаний в земской избе было собственно городское хозяйство; так, здесь приговаривали разделить пахотную землю во всех городских трех полях впредь до следующего же мирского раздела между всеми посадскими, но с условием, чтобы никто из посадских не смел отдавать свою долю земли постороннему человеку ни на один год, ни на одно лето, а если кто отдаст, то у него отберут землю обратно на мир.

Наконец в земской избе толкуют обо всех нуждах посадских и уездных людей, обо всех случаях, о которых нужно довести до сведения местного воеводы или надо дать знать в Москву. И на двор к воеводе и в Москву отправляется земский староста. Он – представитель посадских и уездных людей, он всегда впереди их всех, отвечает и бьет челом «во всех посадских и уездных людей место».

Если служилые люди XVI и XVII веков были прикреплены к военной и всякой государевой службе, за что и получали жалованье землей, то обитатели посадов, жители слобод и сел были прикреплены тогда к платежу податей и должны были тянуть тягло, т. е. оплачивать содержание военной защиты Московского государства.

Тяглые люди платили дани и оброки, деньги на выкуп пленных – с посадского двора по 8 денег, со служилого двора 2 деньги; стрелецкие деньги, ямские деньги, деньги на корм воеводам, в подмогу подьячим, сторожам, палачам, тюремным и губным целовальникам; на строение воеводских дворов, губных изб, тюрем; в приказную избу на свечи, бумагу, чернила и дрова; прорубные деньги – за позволение зимой в прорубях воду брать, платье мыть и скот поить. Кроме того, тяглые люди обязаны были строить и чинить стены города, наводить мосты и насыпать гати.

Это все были постоянные сборы и повинности, но бывали еще и сверхурочные, например сборы на военные надобности. Начнется война – придет в город указ из Москвы: собирать с обывателей пятую, десятую или двадцатую деньгу, смотря по нужде казны. Идут тогда один за другим посадские люди в земскую избу и объявляют перед старостой и выборными, «по святой непорочной евангельской заповеди Христовой», «правду», чтό каждому и сколько доводится заплатить от своих животов и промыслов, т. е. с капиталов и доходов.

Утаить нечего и пробовать: товарищи, торговые люди, что тут же в избе в окладчиках сидят, хорошо знают торговлю и промыслы каждого, не задумываясь, скажут и положат, сколько надо взять для великого государева дела с какого-нибудь Ивашки Огурцова, что в гостином дворе сапогами торгует. А объявит такой Ивашка Огурцов облыжно, что обнищал он вконец и платить ему не из чего, тогда ставили его на правеж. Привязывали к столбу около земской избы и били палками по икрам каждое утро, пока не выколачивали следуемых с Ивашки денег. Но иные особенно упорные Ивашки переносили самые крепкие удары, а денег не платили; тогда упорному неплательщику показывали закон, который гласил: «Если посадские люди на правежу начнут отстаиваться и денежных доходов платить не станут, у таких дворы их, лавки и имение отписывать на великого государя», т. е. в казну.

Всяких сборов, постоянных и случайных, приходилось тогдашнему посадскому человеку уплачивать очень много.

Кроме уплаты податей и различных чрезвычайных сборов, посадские люди XVI и XVII веков должны были отбывать некоторые казенные службы и, прежде всего, собирать эти самые подати и повинности. Самая тяжкая по ответственности служба для посадских людей была служба в «верных головах» или «верных целовальниках» при продаже вина на казенном кружечном дворе, где только и можно было тогда купить вина. Правда, лучшим посадским людям дозволялось курить вино и варить пиво «по немногу» по случаю больших праздников и особенных семейных торжеств – свадеб, родин, крестин, поминок; средним и младшим по достатку людям курить вино совсем не позволялось, они могли только к торжественным случаям сварить немного пива и меду, да и то должны были дать знать об этом на кружечный двор и заплатить явочные пошлины. Но явят немного, а выкурят вина и наварят меда и пива много, станут даже «корчемничать», т. е. продавать вино тайком от целовальников. Целовальники кружечного двора, оберегая доходы казны и свою спину и карман, отвечавшие за эти доходы, должны были зорко следить, чтобы таких случаев не было.

А уследят – надо было накрыть врасплох продавцов, «вынуть», т. е. отобрать запрещенный товар, взыскать убытки. Смотреть сквозь пальцы на подобные случаи не приходилось: верный голова и целовальники отвечали своими средствами за недобор кабацких денег, а когда не были в состоянии возместить недобор, им грозил правеж и отписка «животов» на государя. Да и в Москву отвезти деньги, даже полностью вырученные, было делом очень не простым. Московские дьяки и подьячие были люди очень «лакомые», всегда были рады привязаться к приезжему провинциалу, завертеть его требованиями разных формальностей и поживиться на его счет. Приезжему верному голове приходилось быть очень дипломатичным с этой компанией и держать ухо востро. «Будучи у сбору на кружечном дворе, – рассказывает один целовальник, – воеводам в почесть, чтоб не затрудняли дело с высылкой в Москву денег, помогали делать выемку и собирать долги, харчем и деньгами носили не по одно время; а как к Москве приехали, дьяку в почесть харчем и деньгами носили не по одно время, да подьячему также носили, да молодым подьячим от письма (т. е. мелким канцеляристам) давали же, да при отдаче денежной казны дьяку и подьячему харчем и деньгами носили же не по одно время, а носили в почесть из своих пожитков да что брали с товарищей своих целовальников в подмогу, а не из государевых сборных денег, и носили по воле, а не от каких нападков».

Другие службы посадским людям были в головах и целовальниках при сборе таможенных доходов, при сборе стрелецкого хлеба, т. е. денег и провианта на содержание стрельцов, в целовальниках при разных денежных сборах, в съезжей избе, на конной площади при сборе денег с пятнания лошадей, в головах банного, перевозного и мостового сбора; затем посадские люди должны были нести полицейскую службу: из них выбирались десятские, пятидесятские и сотские – тогдашние городовые, околоточные и пристава. Случалось, что один и тот же посадский человек нес две или три службы зараз. Все это тяжело лежало на посадском населении и заставляло его всячески избегать этих тягостей.

Посадские уходили из города, где приходилось тяжело, в другой, бежали в уезд, скрывались в степь. Города пустели. Это было тяжело для оставшихся обывателей, потому что казна знать ничего не хотела, что город обезлюдел, требовала того же количества сборов, какое получалось раньше, и взыскивала недобор с остававшихся, так что остававшимся приходилось платить больше с каждого двора. Но от этого они только нищали, а неоплатные казенные недоборы возрастали. Тогда правительство стало преследовать и наказывать бегство посадских людей из городов. В 1638 году приказано было отыскивать и сажать на старые места всех посадских, которые вышли из посадов до Смуты.

По Уложению царя Алексея Михайловича было запрещено посадским переходить из одного посада в другой. Всех тех, которые сами или отцы их были посадскими, а потом ушли и занялись другим делом, хотя бы даже и продались в холопы кому-нибудь, велено было снова водворить на посады. Если вдова какого-либо посадского человека выходила замуж за вольного, то его делали тоже посадским человеком. Вольные люди, женившиеся на посадских дочерях и взятые своими тестями или зятьями в домы, должны были становиться посадскими людьми. Посадские люди, жившие прежде в городе и платившие тягло, а потом поступившие в стрельцы и тем освободившиеся от уплаты налогов, должны были вернуться в посад. В 1658 году была постановлена смертная казнь за переход из посада в посад, за женитьбу посадского на крестьянке без отпускной, за выход замуж посадской девушки за крестьянина без отпускной от города.

Прикрепляя такими строгими мерами городских жителей к месту их жительства, к городу, тем самым к платежу казенных сборов, правительство заботилось и о том, чтобы посадским было из чего эти сборы платить.

Для этого за посадскими людьми правительство стало закреплять занятие, наиболее свойственное городу, т. е. торговлю. В городах было запрещено иметь лавки и постоянную торговлю всем непосадским людям. Затем по Уложению отменялось «закладничество». Закладниками называли тех тяглых людей, которые, избегая уплаты тяжких казенных сборов, «закладывались», т. е. вступали в зависимость от бояр и монастырей, которые сами и их люди были освобождены от уплаты казенных податей. Объявляя себя человеком, принадлежащим другому, закладник «обелял» себя, его двор считался проданным или заложенным лицу, освобожденному от податей; такой закладчик оставался жить на своем дворе, но, как зависимый от «беломестца» человек, не платил податей; следуемая с него доля казенных сборов падала на тех, кто не мог или не хотел стать закладником. По Уложению велено было вернуть всех закладников обратно в тягло и удалить из посадов всех, кто не принадлежал к посадским тяглецам; лавки и промыслы таких людей надлежало продать посадским, а кто не хотел или не мог продать свой промысел и торговлю, тот должен был «в ряд с черными людьми подать платить»; таким образом в посадах надлежало «быть его государевым людям и ничьим иным, опричь его государевых людей, не быть». Приезжие из округи города крестьяне должны были или продавать все, что привозили, прямо посадским скупщикам, или торговать привезенным на рынке с возов, уплачивая каждый раз в пользу посада за место на рынке.

Так «посадское тягло с торгов и промыслов стало сословной повинностью посадского населения, а право городского торга и промысла его – сословной привилегией». Посадское население было таким образом обособлено от других сословий и прикреплено к посаду и торгу.

Но торговля в Московском государстве была трудным делом. Во-первых, тяжело ложились на тогдашнего купца бесчисленные казенные поборы, а во-вторых, еще тяжелее были те способы, какими эти поборы взыскивались. Торговые пошлины правительство XV и XVI веков сдавало обыкновенно на откуп. Откупщики вносили в казну, сколько она требовала, и получали право выбирать внесенные ими деньги, взимая те или иные пошлины. Взимались эти сборы откупщиками, конечно, с лихвой.

Торговый человек тех времен, прежде чем, бывало, доберется до места, где надеялся сбыть свой товар, должен был переплатить много денег на бесчисленных заставах у городов, мостов, перевозов, где, по словам указа царя Бориса, «всем послам, посланникам, гонцам, ратным и торговым и всем проезжим людям чинятся продажи великие: с пешего человека берут на перевозах по гривне, а с некоторых по две и по три гривны, а с гонцов по полтине и больше».

Когда торговый человек приезжал в город, он должен был явиться к таможнику, не складывая своего товара с воза или с судна, не развязывая ни единого тюка.

Пошлина бралась и с воза, и с товара, и с людей при товаре. При складывании товара в амбар надо было платить амбарные деньги, при продаже сбирались весчая, померная или таможенная пошлина, смотря по тому, как товар продавался – на вес, по мере или поштучно; с товаров собирались, кроме того, дворовая и поворотная пошлины, как бы за въезд в город и за постой. При продаже лошадей взимали пятенную и писчую пошлины за наложение клейма – пятна – на лошадь и за запись проданной лошади в книгу. За провоз скота собиралась провозная пошлина.

Товары, какие окрестное население привозило в города на продажу и какие оно там покупало на свою потребу, были очень просты; это были продукты сельского труда: скот, хлеб зерном, битая и живая птица, рыба, яйца, ягоды, овощи; продукты обработанные были очень не хитры: то были простые деревянные изделия, бочки, кадки, корыта, сани, тес, мука, соль, кожи, меха, простой холст, сермяга и т. п. Конечно, на рынках больших торговых городов, Москвы и Новгорода, выбор товаров был несравненно лучше и разнообразнее, но больших городов было немного, а на рынках мелких городов и торжков некому было покупать и продавать дорогие иностранные и московские товары. Главным покупщиком был здесь невзыскательный, бедный крестьянин, а продавцом – мелкий посадский человек, в сущности такой же крестьянин, так же обрабатывавший землю и лишь в свободное время мастеривший что-нибудь или занимавшийся скупкой и перепродажей на рынке крестьянских товаров.

Торговля была мелка и становилась все мельче благодаря тем затруднениям, какие были на пути ее развития. Крестьянину было, например, положительно трудно решиться ехать в город, чтобы продать то, чего у него накоплялось много, и купить то, в чем ощущался недостаток. Если бы на пути с него брали только законные пошлины, то и тогда не всегда было можно их вынести. На пути пешком или с возом на торг крестьянин должен был заплатить 7 денег мытной пошлины и одну деньгу головного сбора; только обе эти пошлины превышали обычную поденную плату, равняющуюся тогда 1¹/₂ денежкам. Если крестьянин вез товару на рубль, то разных пошлин с него сходило более 15 денег. Но рубль была по-тогдашнему большая сумма: чтобы выручить рубль, надо было продать лошадь, или две коровы, или 10 баранов, или 4 четверти хлеба, или четверо саней. Рубль 1551–1600 годов равнялся 63–83 нынешних; рубль 1651–1700 годов – 17 нынешних. При продаже дров крестьянин платил в казну ¹/₁₀ часть их стоимости. А сколько насчитывали еще на эти сборы откупщики, сколько было всяких придирок с их стороны при взвешивании и определении цены! Немудрено, что тогдашние люди ездили продавать что-нибудь в город только в крайности и старались жить, обходясь без лишних покупок, только тем, что сами вырабатывали. Спрос на товары был плохой, и торговля поэтому в общем была незначительна.

Были, конечно, и крупные торговцы, обороты которых достигали сотен тысяч рублей; по преимуществу это были купцы городов, стоявших на большом торговом пути из Архангельска в Москву через Вологду и Ярославль. Такие купцы в свой торговый оборот захватывали самые различные товары: меха, сукна, иголки, сало, лен, коноплю, пеньку, лубья, рогожи, деревянную и металлическую посуду, скупая все это мелкими и крупными партиями у поставщиков и продавая оптом и в розницу.

У таких купцов находилось на службе много приказчиков, разъезжавших для скупки и продажи товара по городам, сидельщиков, заведывавших постоянными торговлями в разных городах, и много другого служащего люда вплоть до своих охотников, ткачей, прядильщиков, соляных варщиков и др.

По большим городам работало много всяких мелких промышленников: кожевников, портных, сапожников, кузнецов, оружейников, замочников, игольников, ножевников и много других. Такой мелкий промышленник работал один с семьей, нанимая, если был в силах, подмастерьев и учеников; ученики принимались хозяевами по особому договору с их родителями для выучки делу в определенный срок; по окончании выучки ученик должен был прожить у мастера некоторое время как подмастерье. Выучившегося ученика в некоторых ремеслах свидетельствовали в уменьи делать данную работу специалисты дела, и если работа была удовлетворительна, то признавали его мастером, что давало право открыть свое производство и брать учеников. Эти мелкие промышленники одновременно были и торговцами, держали лавочку товара своей выработки тут же при доме или, если были побогаче, в гостином дворе. Эти мелкие хозяева нанимали и рабочих, которые были большею частью из уездных крестьян, кормившихся по городам черным трудом, или из гулящих людей. Жалованье эти работные люди получали и деньгами и натурой – хлебом, платьем и т. п. Наниматель давал им иногда жалованье «деньги и запас» вперед в отработку; бывала плата годовая и поденная – по алтыну в день, годовая же считалась рублей в 10–11 тогдашних. Работник, нанимаясь на службу, давал на себя хозяину «запись», по которой, не отработав срока или взятых вперед денег, не имел права уйти от хозяина. Положение этих работных людей было очень незавидное, еле-еле зарабатывали они на хлеб насущный, и им постоянно грозила нищета и скитанье по миру «с женишком и детишком».

Прикрепляя посадских в XVII веке к постоянной жизни в городе и указывая им на торговлю и городские промыслы, как на средство добывать себе пропитание, правительство должно было освободить торговлю от всех указанных неудобств. Запретив еще в 1613 году торговать в городе всем непосадским, правительство отменило в 1645 году сдачу казенных сборов на откуп, а в 1654 году, вместо бесчисленных и разнообразных пошлин с проезжих и торговых людей, с них стали брать однообразную рублевую пошлину – с продавцов по 10 денег с рубля, а с покупщика, если он покупал на наличные, по 5 денег; было разрешено торговцам иметь весы до 10 пудов, а то раньше всякое взвешиванье должно было и могло происходить только на казенных весах и за особую плату.

Все эти и некоторые другие меры несколько облегчили торговое дело и дали возможность прикрепленному к посаду обывателю кое-как изворачиваться и отбывать его платежную службу государству.

По настоянию посадских была запрещена повсеместная торговля иностранцам; привозимые ими на кораблях товары они могли продавать только в Архангельске.

По своей способности нести эту службу, т. е. по своей состоятельности, посадское население Московского государства разделялось на особые разряды – лучших, средних и молодших людей. Отличались эти разряды один от другого размерами того тягла, тех платежей, какие они несли государству, и тяжестью службы или казенных поручений, какие государство на них возлагало. Двор лучшего посадского человека нес тягло вдвое большее, сравнительно со двором среднего посадского, а средний посадский нес тягло вдвое большее, нежели двор младшего посадского человека.

Затем, лучший или средний посадский человек служил обыкновенно целовальником в таможне своего города или верным головой при кружечном дворе, а младшие посадские отбывали городскую полицейскую службу и несли другие мелкие должности.

Несколько сложнее было устройство посадских людей столицы – Москвы. В Москве посадское население разделялось на такие разряды: гости, гостиная сотня, торговые люди черных сотен и слобод. Гости – это были большие капиталисты, оптовые торговцы, торговавшие на капитал от 300 000 руб. нынешних до 2-х миллионов и выше. Гости исполняли большие денежные поручения казны; под ответственностью капиталом и за крестным целованием им поручался таможенный сбор в больших и отдаленных городах: в Архангельске, Вологде и Астрахани; им поручалась распродажа казенных мехов, т. е. той дани мехами, какую платили русской казне северные и сибирские инородцы. Этот доход носил название «соболиной казны государевой»; гостям отдавались в заведывание под отчет с выплатой ими в казну вперед предполагаемого сбора кружечные дворы по городам. За исполнение этих казенных поручений большой московский капиталист тех времен получал звание гостя. Гостей было немного. В 1649 году их насчитывалось не более 13, а в 70-х годах XVII века их числилось 30 человек. Гости пользовались большими правами по сравнению с другими посадскими: они были избавлены от несения тяглых платежей и повинностей, они могли, например, курить вина и варить пива на свою потребу сколько им было надобно, не платя никаких явочных, не страшась штрафов и ареста выкуренных напитков; гости могли покупать и брать в заклад землю, т. е. приобретать вотчины, и получали иногда за службу жалованье землей, т. е. им давали поместья. За оскорбление гостя назначался с оскорбителя штраф в 50 тогдашних рублей, т. е. нынешних тысячу с лишком. Такую сумму приходилось платить за оскорбление не всякого служилого человека.

Гостиная и суконная сотни отличались от гостей и друг от друга только размерами капитала, причем гостиная была богаче и пользовалась значительно большим почетом. Казенные службы несли они такие же, как и лучшие посадские люди. Сотнями назывались они не потому, что в каждом из этих разрядов было по сту человек, а просто по старине, когда весь город, всю тысячу, делили на сотни. В 1649 году в гостиной сотне считалось 158 семейств. Торговцы обеих этих сотен пользовались за свою службу тоже некоторыми правами, тоже, как и гости, не платили тяглых сборов, могли курить беспошлинно вино, например, но владеть землей не могли, и бесчестье их стоило дешевле. На казенной службе их назначали в товарищи гостям.

Торговые люди черных сотен и слобод были мелкие торговцы и ремесленники Москвы. Каждая черная сотня составляла особое общество со своими выборными старостами, сотскими и десятскими во главе. Черные слободы отличались от черных сотен тем, что они были населены ремесленниками, обязанными работать на дворец или служить по дворцовому хозяйству. Этих дворцовых черных слобод было в Москве очень много, и до сих пор многие урочища и улицы Москвы сохранили названия тех слобод, через которые когда-то пролегали. Таковы, например, нынешние Бронные, с их переулками, Оружейным, Гранатным и др.: там жили в XVI и XVII веках бронники – оружейные мастера; на Кузнецком Мосту жили кузнецы, на Кисловке – квасовары, медовары и пивовары, и т. д.

Гости, гостиная и суконная сотня в Москве, разряды лучших и средних людей в провинциальных городах пополнялись время от времени по распоряжениям правительства, приказывавшего проверить «животы и промыслы», т. е. доходы и капиталы всех посадских людей. Сообразно их прибытку или убытку, сравнительно с предшествовавшей проверкой, посадские люди размещались вновь по разрядам до следующей проверки. Гости, возведенные в это звание из провинциальных богачей, были обязаны иметь двор в Москве и жить в столице, под рукой у правительства, возлагавшего на гостей государеву финансовую службу.

Так жил город Московской Руси, добывая торговлей и промыслом средства на защиту государства от его врагов, тесно обложивших в то тревожное время московские границы.

Город, так сказать, оплачивал эту защиту: это было его назначение в государственной жизни. С этими целями в жизни городского населения все устраивалось так, чтобы оно к этому делу было крепко. Для этих целей торговля признавалась исключительно городским занятием, для этих же целей, для удобства и верности сбора казенных доходов, самый сбор был поручен выборным из среды горожан за ответственностью и порукой избирателей. Избранные маетными людьми власти доставляли сборы со своих городов тем из московских гостей, которые были к тому назначены правительством.

Таким образом полнота казенных сборов обеспечивалась еще капиталами главного сборщика – гостя.

При Петре Великом городские должности получили только иностранные названия. Излюбленные головы и старосты стали называться бурмистрами, и собрание московских гостей стало называться бурмистерской палатой, а потом ратушей. Суть же дела осталась прежняя: закрепощенное к торгово-промышленной деятельности городское население России должно было своим трудом доставлять средства на государственные нужды.

Лишь со времен императрицы Екатерины II, когда произошло раскрепощение дворянства и горожан, началась для русского города иная жизнь.

Главнейшие пособия: С.М. Соловьев «История России», т. XIII; С.Ф. Платонов «Очерки по истории Смуты в Московском государстве в XVI и XVII вв.»; Н.Д. Чечулин «Города в Московском государстве XVI в.»; А.С. Лаппо-Данилевский «Организация прямого обложения в Московском государстве со времен Смуты до эпохи преобразований»; М.В. Довнар-Запольский «Торговля и промышленность Москвы XVI–XVII вв.».