Допетровская Русь

Воеводское управление в России XVII века

Книги писцовые, переписные, окладные, в которые заносились описи земли и городов Московского государства, делят территорию его на уезды, средоточием которых являются города. Уезды делились на станы и волости. Строгого различия между станами и волостями не было. Стан был та же сельская волость, но только пригородная. Но некоторые уезды делились на станы, которые подразделялись на волости; другие уезды делились только на станы; в третьих, наконец, были и станы и волости, как одинаковые деления. Зависело все это от величины самых уездов, которая была очень неравномерна. Так, Новгородский уезд заключал в себе большую часть земель бывшего Государя Великого Новгорода, т. е. чуть не всю Двинскую и Озерную области, а уезд Суздаля почти что за пределами самого Суздаля граничил с уездом соседнего города. В общем, почти каждый город имел свой уезд, но, например, в Вятском уезде было пять городов, управлявшихся вместе.

Уездом города считалась вся его округа, издавна привыкшая за всякой своей хозяйственной, судебной и иной нуждой обращаться в этот город; «все, что было приписано, примежевано к известному месту, было к нему уехано или заехано, составляло его уезд». Земли Великого Новгорода потому и составляли его уезд, что за долгую совместную историческую жизнь привыкли зависеть от новгородского веча. Уезды городов Ростовско-Суздальского края потому и были так мелки, что в удельное время каждый из городов этого края был резиденцией самостоятельного удельного князя, а ближайшая окрестность составляла самое княжество, население которого искало в городе у князя суда и правды, свозило сюда свою дань, получало отсюда управителей. Москва, вобрав в свои пределы все удельные княжества, невольно оставила за ними привычные границы их княжений и управление приобретенными землями устраивала в этих привычных населению границах. Да и самое управление Москва оставила такое, каким оно было и в городах прежнего Московского княжества и в городах других удельных княжеств.

Для управления уездом посылались из Москвы наместники. Наместник управлял городом и прилежащими станами. Волостями уезда управляли присланные с Москвы же волостели. Наместники и волостели управляли своими областями при помощи различных чинов, им подчиненных. То были: 1) тиуны, судившие народ по поручению наместников и волостелей; 2) доводчики и праветчики, вызывавшие тяжущихся на суд, правившие с них пеню и пошлины, отдававшие обвиненных и подсудимых на поруки и т. п. Все эти мелкие чины назначались наместником или волостелем из его домашних, даже холопов. Это происходило оттого, что сам наместник или волостель не получал жалованья от великого князя за свою службу, а кормился разными штрафами и пошлинами. Он должен был заботиться, чтобы в княжескую казну была собрана причитающаяся с уезда сумма, а все излишки шли в его собственную пользу. Обыкновенно устраивалось так, что половина доходов с уезда шла наместнику или волостелю, а другая в казну великого князя. Так тогда и называлось, что наместник или волостель такой-то послан на кормление в такую-то область. Самая должность называлась кормлением.

Наместники и волостели были полными управителями и судьями данных им для «кормления» областей. Суду их подлежали все люди, жившие в уезде, и надо было иметь особую грамоту от великого князя, чтобы не быть подсудным наместнику. Такие грамоты имели почти все монастыри.

Кроме доходов, получаемых от судебных пошлин, наместники и волостели имели «кормы» от всех жителей уезда. Они получали с жителей «въеезжее» – кто что принесет. Это был дар вновь приехавшему наместнику. Затем наместник получал дары на три великие праздника – на Рождество, на Пасху и на Петров день. Наместнику шла еще брачная пошлина-корм; если вступали в брак парень и девица одной местности, наместник получал «свадебное», а если девушку выдавали в чужую местность, то наместнику надо было заплатить «выводную куницу». Такие же дары, только, конечно, в меньших размерах, получали и подчиненные наместнику тиуны и доводчики.

С половины XV века, когда Московское великое княжество выросло в великорусское государство, так просто управляться стало нельзя; становилось нужным позаботиться и о населении, с которого наместники и волостели могли иначе собирать, сколько хотели. Тогда прежде всего запретили наместникам собирать дань натурой и установили денежный оброк, который народ должен был им выплачивать. Указали, кому и как люди могут жаловаться на злоупотребления наместников, а затем самый суд наместников был ограничен. При Иване III было запрещено наместникам и волостелям судить без сотского, старост и лучших людей. Василий III дозволил новгородцам выбрать со всех улиц 48 целовальников, которые, чередуясь почетверо каждый месяц, присутствовали на суде при тиунах.

При Иване IV Грозном были постепенно отменены должности наместников и волостелей. В одной жалованной грамоте царя Ивана Грозного говорится: «Прежде мы, жалуя наших бояр, князей и детей боярских, давали им в кормление города и уезды, но мы постоянно получали челобитные, что наши наместники и волостели, сверх нашего жалования, чинят продажи и убытки великие, от чего наши села и деревни приходят в запустение и оброки платятся не сполна. А наши наместники и волостели жаловались на посадских и волостных людей, что они им под суд не даются, не платят им кормов, а от этого между ними постоянные тяжбы и поклепы великие. Вследствие этого мы, желая народ освободить от всяких продаж и убытков, наместников, волостелей и праветчиков отставили, а вместо сборов на них мы приказали пооброчить волости деньгами».

Городам и волостям велено было вместо наместников и волостелей выбрать излюбленных старост, «которых люди меж собою излюбят и выберут всей землей», которые умели бы и рассудить правду бескорыстно и скоро и верно бы собирали оброк для доставления в царскую казну.

Выборным же людям было поручено наблюдение за порядком и безопасностью в городе и уезде. Для отбывания этой общественной службы жители уезда выбирали губного старосту (губа – округ). Весь уезд разделялся на сотни, полусотни и десятки с выборными полицейскими чинами – сотскими, пятидесятскими и десятскими во главе. Это все были прямые подчиненные губного старосты и его ближайших советников, тоже выборных – губных целовальников. Губной староста отвечал за безопасность и спокойствие в уезде. Он ловил преступников, предупреждал нападения разбойников, имел право казнить лихих людей, схваченных на месте преступления. Избиратели не только выбирали губных старост с их подчиненными, но и отвечали за них: если в округе совершался разбой или грабеж и преступники успевали скрыться, то все обыватели должны были уплачивать по раскладке, с кого сколько придется, в двойном размере иски пострадавших.

Таким образом избранным властям поручались дела чисто государственные, а население, избравшее этих чиновников, отвечало за их исправность. Управление устроено было точно так же, как сбор казенных пошлин и налогов: правительство, вместо того чтобы назначать своих чиновников, поручило все управление каждым уездом и городом избранным из местных жителей на их сходках земским старостам. Как там за верность сбора, так здесь за точность и верность службы избранные отвечали своим имуществом и спинами, а если нельзя было получить с них, то недобор и штрафы взыскивались с тех, кто выбрал нерадивых или неисполнительных чиновников.

Эти избранные местным населением чиновники должны были так же ведать «государево дело», как его ведали прежние наместники и волостели.

Замена наместников и волостелей земскими старостами совершалась по просьбе самих «всеуездных» людей, но не все уезды воспользовались новым устройством, тем более что за позволение выбирать себе свое местное начальство города и уезды должны были платить новый оброк «за наместничей корм», который шел на жалованье служилым людям в добавку к земельным дачам.

Во многих городах, особенно пограничных, выбор местного начальства мог и не состояться по случаю военного положения этих городов и уездов и малого числа невоенных жителей. В таких городах и уездах все управление сосредоточивалось в руках воевод, военных начальников гарнизона.

Когда настали тяжелые годы Смутного времени, то шайки и отряды неприятелей – поляков, шведов, казаков, сторонников различных самозванцев – рассеялись по всей земле, и не стало тогда ни одного города, которому не угрожало бы неприятельское нападение.

Во всех городах пришлось завести военную охрану, везде появились воеводы. В царствование царя Михаила Федоровича шла деятельная очистка страны от последних шаек различного бунтовавшего, воевавшего и грабившего мирное население люда. Эта война с остатками Смуты и заставила держать в городах, даже внутренних, военные отряды под начальством воевод. При царе Михаиле Федоровиче воеводы были назначены в 33 городах, в которых их прежде не было.

Как представитель верховной власти, присланный из Москвы по царскому выбору, воевода управлял всем уездом и городом.

Воевода же был главным начальником военной охраны, судьей, под его ведением состояли казенные сборы, в его руки, словом, сходились все нити по управлению уездом и городом. Через него шло все касающееся этого управления в Москву, к царю и в приказы, от него объявлялись жителям все распоряжения высшего правительства.

Воеводам поручался иногда даже надзор за исполнением жителями христианских обязанностей. В 1650 году туринскому воеводе было приказано тех людей, которые не оказывают должного почтения к Святым Божиим Тайнам, жестоко наказывать и посылать в монастырь на покаяние до тех пор, пока виновные не навыкнут иметь страх Божий. А в 1660 году новгородским воеводам правительство поручило надзирать даже за священниками и проверять, заботятся ли они об исправлении треб и нужд своих духовных детей.

Наряду с воеводами продолжало существовать во многих городах и прежнее выборное управление с земскими старостами и целовальниками, но все эти чины были ниже воеводы и подчинялись ему. Вообще власть воеводы была столь же велика и обширна, как и власть прежних наместников и волостелей. Но только наместники и волостели обладали большой властью потому, что они получали вместе с городом право кормиться своей службой, а воеводы, появившиеся в городах после Смуты, обладают властью военных начальников, назначенных действовать в тяжелое и суровое военное время, когда в их распоряжении должно было находиться для пользы и лучшего устройства защиты все – и люди и запасы. Наместники и волостели, можно сказать, хозяйничали в городе, добывая себе средства к существованию, воевода же управлял городом, заботясь прежде всего не о себе, не о своей выгоде, а о выгодах государства, которое послало его, воеводу, в этот город охранять жителей и крепость от возможных нападений неприятеля. В этом смысле должности наместников и воевод – разное дело.

Прежние наместники и волостели правили данным им в «кормление» городом почти безотчетно, а власть воеводы правительство старается ограничить и требует, «чтобы воеводы и приказные люди наши всякие дела делали по нашему указу и служилым бы, и посадским, и уездным, и проезжим никаким людям насильств не делали и посулов и поминок (т. е. взяток и подарков) ни от каких дел и кормов с посадов и уездов на себя не имели, и на дворе у себя детям боярским, и стрельцам, и казакам, и пушкарям, и с посадов бы, и с слобод водовозом и всяким деловым людям быть и хлеба молоть и толочь и печь, и никакого изделья делати на себя во дворе, и в посадех, и в слободах не велели, и городскими и уездными людьми пашен бы своих не пахали и сена не косили…».

Запрещалось воеводам даже покупать для себя что-нибудь у подведомственных им обывателей, кроме съестного и лошадей, а если надо было что купить, то чтобы покупали на рынке, на виду у всех, а не заставляли бы торговых людей привозить товар к себе на воеводский двор. Затем, во все большие города правительство посылало всегда по два воеводы и по два дьяка, а в меньшие города воеводу с дьяком, и крепко приказывало, «чтобы они всякие дела делали вместе, за один».

Понятно, для чего придумывались все эти меры; цель их была – предотвратить возможные злоупотребления воевод.

Но крепко засевшее в умах представление, что воеводская власть та же, что и прежняя наместничья, что воеводская должность может и должна кормить воеводу, как «кормила» прежнего наместника его власть, не так-то легко было искоренить, тем более что и народ, жители посада и уезда, привыкнув «кормить» наместников и задабривать их обилием «корма», несли большие кормы и воеводам.

Желавшие получить место воеводы подавали об этом прошение государю и писали в нем по-старому: «прошу отпустить покормиться воеводой в такой-то город».

«Царю и государю и великому князю Алексею Михайловичу, всея России самодержцу, – гласит одна такая просьба, – бьет челом бедный и беспомощный холоп твой Лукашко Иванов сын Плещеев. Скитаюсь я, холоп твой, меж двор, голодною смертью помираю, а поместейца, государь, отца моего в Ржевском уезде 500 четей, а в нем восемь бобылей, и с того, государь, поместейца мне, холопу твоему, твоей государевой службы служити нечем, прокормиться не с чего. Милосердный государь, царь, пожалуй меня бедного, беспомощного холопа своего, для Спаса и для Пресвятой Богородицы и для своего государева многолетнего здравия, не дай, государь, мне бедному умереть голодною смертию. Вели, государь, меня отпустить к своему государеву делу на Белоозеро».

В ответ на такую просьбу следовало повеление – «наказ дать и отпустить».

Правительство само не всегда выдерживало разницу между привычным прежним «кормлением» и новым взглядом на воеводство, как на службу. Известен, например, такой случай. Один служилый человек просил царя Алексея Михайловича о воеводстве. Царь послал спросить в Разрядный приказ, есть ли свободный город, в котором бы можно было нажить пятьсот-шестьсот рублей? Такой город нашелся, а именно – Кострома. Царь послал туда просителя и сказал, чтобы он нажил денег на воеводстве и купил себе деревню. Отслужив то время, на какое был назначен, воевода донес государю, что он нажил всего четыреста рублей. Царь велел тайно разведать, правду ли говорит воевода. Оказалось, что воевода говорил правду, брал только то, что ему приносили «в почесть», и ничего не вымогал с жителей. Царю понравилась честность воеводы, и он велел дать ему более нажиточный город.

Каждому воеводе при назначении его давался наказ, как управлять ему городом и уездом, но оставлялся и полный простор управлять не по наказу, если то «казне будет прибыточно, а всякого чина людям не тягостно». Все воеводские наказы неизменно кончались предписанием – «делать все по сему наказу и смотря по тамошнему делу и по своему высмотру, как будет пригоже и как тебя, воеводу, Бог вразумит».

Понятно, какой простор произволу воевод создавался и как мало ограничена, в сущности, была их власть. Немудрено, что недобросовестные воеводы пользовались своей властью с корыстными целями, во зло, вымогали и брали с людей «посулы и поминки многие», несмотря на то что доброму и справедливому воеводе и без намеков с его стороны всякого «припасу» «в почесть» носили столько, что можно было в короткое время поправить довольно расстроенное состояние. Воеводских мест поэтому служилые люди мелкого и среднего достатка добивались с большим старанием.

«Рад был служилый человек, – говорит историк С.М. Соловьев, – собираться в город на воеводство: и честь большая и корм сытный. Радуется жена: ей тоже будут приносы; радуются дети и племянники – после батюшки и матушки, дядюшки и тетушки, земский староста зайдет и к ним с поклоном; радуется вся дворня, ключники и подклетные – будут сыты; прыгают малые ребята – и их не забудут; пуще прежнего, от радости, несет вздорные речи юродивый (блаженный), живущий во дворе – ему также будут подачки. Все поднимается, едет на верную добычу…»

Вот новый воевода въезжает в город; старый воевода сдает ему крепостное строение, здания, оружие, запасы, деньги, бумаги. Новый воевода пересматривает все по описям, считает по приходным и расходным книгам, проверяет списки служилых и посадских людей, их детей, братии и племянников, которые в возрасте.

Воевода привез с собой длинный царский наказ, где исчислены все его обязанности, как он должен промышлять государевым делом, смотреть, чтобы все государево было цело, чтобы везде были сторожа; беречь накрепко, чтобы в городе и уезде не было разбоя, воровства, убийства, боя, грабежа; кто объявится в этих преступлениях, того брать и, по сыску, наказывать. Воевода судит и во всех гражданских делах; воевода смотрит, чтобы все доходы государевы доставлялись сполна с города и с уезда.

В воеводской избе сидят и слушают царский наказ губной староста – выборный начальник всей полиции уезда, и земский староста с целовальниками и верными головами – выборный начальник города с выборными же своими помощниками и начальниками разных казенных сборов. Слушают царский наказ эти местные власти и присматриваются: каков-то новый воевода? Верны ли слухи о нем, которые давно дошли до города?

С воеводой выборным местным властям надо жить в ладу – он сила и по своей власти и по своему значению. Без воеводы как поймать тайного винокура, как сделать у него обыск, как собрать долги с недоимщиков и задолжавших «питухов», т. е. постоянных потребителей казенного кружечного двора? А для ладов с воеводой нужно не щадить ему подарков в царские дни, что называлось «в почесть для царского величества», не щадить подарков за обиды, которые воевода будет давать местным властям и за которые эти власти должны были, по старому обычаю, отдаривать хозяина. Вот и смотрят посадские люди: очень ли прижимист будет на эти дары воевода или будет ласков и добр? будет ли брать, что принесут, или станет запрашивать и лишнее? Слухи о новом воеводе разные – что-то в них правда?

Но вот прочли наказ. Воеводу поздравляют с царской милостью, он кланяется, благодарит на добром слове и заверяет, что рад послужить в городе, что от него никаких продаж и убытков посадским и всеуездным людям не будет. Посадские и уездные выборные власти выслушивали речь воеводы, кланялись и говорили, что они рады уважать государева слугу, рады его приезду и вот просят принять в почесть для приезда, ради великого государева имени, хлеб-соль. Воевода угощал властей обедом, а после обеда приглашенные отдаривали хозяина.

Поддержка добрых отношений при помощи различных даров и подарков обходилась городу довольно дорого. Но ничего поделать было нельзя – обычай слишком был крепок. Несмотря на закон, прямо запрещавший кормы, посулы и поминки, их ждал воевода, приехавший «покормиться», их давать считали своим долгом обыватели. Это была «почесть».

Обычай заставлял всякого, кто бы он ни был, за чем бы ни шел на воеводский двор, – нести какой-нибудь подарок воеводе.

Нечего и говорить, что тяжущиеся – виноватые, которые хотели быть правыми, правые, боявшиеся, как бы их даром не обвинили – несли подарки друг перед другом: кто больше и лучше, и в поисках поддержки задаривали всех, кто был так или иначе прикосновенен к воеводскому суду или даже только к воеводскому двору.

Посадские и уездные люди собирали меж себя деньги на «корм и поминки» воеводе, и земский староста вел точный и аккуратный счет расхода этих мирских денег. Вот записи из одной такой книги: «1-го сентября несено воеводе: пирог в 5 алтын, налимов на 26 алтын; подьячему пирог в 4 алтына 2 деньги; другому подьячему пирог в алтын 4 деньги; третьему подьячему пирог в 3 алтына 2 деньги». Воевода позвал обедать, за эту честь надо его отблагодарить, и староста подносит воеводе после обеда: «в бумажке 4 алтына, боярыне его 3 алтына 2 деньги, сыну его 8 денег, служанкам 8 денег, слугам 6 денег». На другой день, 2 сентября, староста опять идет к воеводе и несет: «четверть говяжью в 12 алтын, да щуку в 6 алтын; подьячему – четверть говяжью в 9 алтын». 3 сентября староста несет воеводе «щук на 19 алтын, да на воеводский двор купил лопату в 2 деньги, 100 свеч сальных, дал 8 алтын 2 деньги, купил в съезжую избу бумаги 5 дестей, заплатил 11 алтын 4 деньги»… и так каждый день носит земский староста то говядины, то репы четверик, то щук, то вина и пива и самому воеводе и его «лакомым» подьячим.

А вот роспись расхода на воеводском дворе присланного из уезда с казенным сбором мирского посыльного: «Ходил к воеводе, нес хлеб да колач в два алтына, да мяса говяжья на 26 алтын, свиную тушу в рубль, да баранью тушу в 13 алтын, да деньгами в бумажке 3 рубля; племяннику воеводы – рубль; другому племяннику – 10 алтын; боярыне – рубль; дворецкому – 21 алтын; людям на весь двор – 21 алтын; ключнику – 10 денег; малым ребятам – 2 алтына; подьячему – хлеб да колач, деньгами два рубля с полтиной, жене его – 16 алтын, двоим племянникам – рубль; людям на весь двор – 10 алтын; приворотнику – алтын; малым ребятам – 8 денег; блаженному – 4 деньги; приставам дал всем на всю братию 6 денег, да когда платил деньги, дал сторожу в мешок 2 деньги, да что писал в книгу целовальник взял 2 деньги, да староста взял за сено, что миром посулено воеводе, 4 гривны». Надо было, значит, по тогдашнему обычаю, дарить, давать «поминки» даже своей братии – выборным.

Все эти и другие мирские расходы на воеводу и его подчиненных и домочадцев были делом обыкновенным и не возбуждали ни ропота, ни жалоб. Но бывали воеводы, которые не довольствовались обычными полюбовными приношениями и сами назначали, что и сколько должно быть им поднесено, «чинили людям тесноту и налогу большую, напрасные продажи и убытки, били людей без сыска и без вины, сажали в тюрьмы для своей корысти и, выимая из тюрем, били батогами без вины для своей корысти». Тогда в земской избе поднимались громкие жалобы, земский староста отправлялся на воеводский двор и «лаял» воеводу, т. е. бранил его на чем свет стоит и упрекал в неправде. Когда это не помогало, призывался дьячок земской избы и под диктовку старосты строчил слезную челобитную в Москву на воеводу от имени всех «уездных и посадских людишек».

Воевода тоже не дремал и, в пику земскому прошению на него, отправлял от себя челобитную в Москву, жалуясь, что посадский земский староста «лаял» его, воеводу, называл «вором» при многих людях, а эти «люди» «чинятся сильны», доходы платят оплошно и говорят мне, воеводе, «с большим невежеством», чтоб я с них казенных доходов не собирал, «бунтуют, приставов бьют».

В Москве прочтут обе челобитные и пошлют следователя – «сыщика» – справиться, кто тут прав, кто виноват. Дело затягивалось, запутывалось обоюдными жалобами и кончалось обыкновенно измором либо уходом воеводы в Москву или на другое воеводство. Но в случаях вопиющих, если воевода был не прав и следствие подтверждало его вины – наказание не заставляло себя ждать: виновного сводили с воеводства, били иногда батогами, отписывали в казну все его «животишки» и «рухлядишку» и приказывали впредь на воеводскую службу никуда не назначать. Еще в 1619 году в Москве был даже учрежден особый приказ – «приказ, что на сильных людей челом бьют», в который надо было подавать жалобы на насилье и самоуправство воевод. Вместе с тем народу строго-настрого запрещалось давать воеводам взятки – «посулы», работать даром на воевод и исполнять их незаконные требования. Но многие «лихие» воеводы продолжали своевольничать и всеуездные люди продолжали давать незаконные дары воеводам, а когда приходилось невмоготу, то самоуправничали, «чинились сильны», и отказывались повиноваться воеводе даже в его законных требованиях.

Чтобы избавиться от подобного рода случаев, правительство, где позволяли эти обстоятельства, отменяло воеводское управление и всю власть воеводы вручало выборным людям города и уезда – земским и губным старостам с целовальниками. Но у населения возникали те же корыстные неудовольствия и с избранными, когда некоторые из них, почуяв себя в положении воевод, злоупотребляли своею властью. Опять тогда сыпались на Москву жалобы обывателей на «срамного и скаредного губного старосту» и жалобы старосты на «чинящихся сильными людишек».

Были, конечно, случаи, когда все шло гладко при воеводском управлении, как, например, во Пскове во время воеводства Ордина-Нащокина; были случаи полного порядка и благоустройства в управлении при одних лишь выборных властях. Большинство городов и уездов севера сохранили у себя выборное начальство, не меняя его на воеводское, с самого начала введения его и до последних годов XVII века. Но большинство городов и уездов просто не знало, на чем остановиться: то просило правительство дать им воевод, то молило убрать воевод и позволить опять управляться самим, своим выборным начальством. Город Дмитров управлялся, например, до 1639 года воеводой, в этом году он просит разрешить ему выбрать себе старосту, а в 1644 году опять просит дать ему воеводу. И это не единственный случай такого рода колебаний.

Правительство не оставалось глухо к такого рода челобитьям и всегда исполняло их, меняя назначенного воеводу на выборного земского старосту, и наоборот. И тот и другой одинаково должны были ведать «великое дело государево» и доставлять без задержки казенные сборы: для этого они только и ставились и одинаково отвечали за верность и правильность службы. Поэтому-то и было так легко заменять одних другими, властей выборных властями назначенными, ибо и выборные и назначенные власти творили одно дело государево и были одинаково ответственны перед московскими приказами.

Так длилось до самого конца XVII века, когда правительство убедилось, что власть воеводы должна быть ограничена. С конца XVII века за выборными местными властями окончательно остался сбор казенных доходов, воеводы же были от этого совсем устранены и потеряли всякую возможность вмешиваться по закону в эти дела выборных местных властей.

Учреждение Петром Великим губерний и губернаторских должностей принизило, так сказать, и самую воеводскую должность – из первой она стала во вторых степенях и получила даже, впрочем, ненадолго, другое название: воеводы стали именоваться комендантами, но уже в 1727 году звание воевод было восстановлено и просуществовало до 1775 года, когда императрица Екатерина II издала «Учреждение о губерниях», положившее начало новому строю управления провинцией Русского государства.

Главнейшие пособия: С.М. Соловьев «История России», т. XIII; Б. Чичерин «Областные учреждения России в XVII в.»; А.Д. Градовский «История местного управления в России»; И. Андреевский «О наместниках, воеводах и губернаторах»; И.И. Дитятин «Из истории местного управления»; В.О. Ключевский «Курс русской истории», ч. III.