Дороги Сонхи

Глава 17. Кот-лазутчик

Зинте давно хотелось с кем-нибудь подружиться, да все было не до того. К ней многие хорошо относились, но ей не хватало приятельских отношений, как с Эдмаром. Только чтоб это была не такая зложительская зараза, как Эдмар.

Вначале Уленда Крумонг была ее пациенткой, а потом оказалось, что они и характерами сходятся, и книжки любят одни и те же. И обе молодые матери. Хотя когда познакомились, Ривгера еще не было.

В лечебницу, где работала Зинта, наведалась матушка Тарбелия, известная акушерка. Не под дланью, но искусная в своем деле, с большим опытом – если роды тяжелые, посылают за ней.

– Вот хорошо, что застала вас. Окажите милость, заверните на Абрикосовую улицу, дом номер четыре. У хозяйки дочь нынче утром родила, да так порвалась, что не зашить толком – иглу воткнуть некуда. Раздобыли для нее «Кровостоп», но лучше бы запечатать. Всю ночь промаялась, темечко показалось, и ни туда, ни сюда. Как будто, говорят, что-то противодействовало. Меня уже под утро позвали, и как я приехала, младенчик вышел. Но не стану врать, что это моя заслуга. Что-то ей мешало, только на рассвете отпустило. Вы еще гляньте, нет ли у них в доме какой нечисти.

– Прямо сейчас туда поеду, – решила Зинта.

– Вот и славно, я подвезу вас.

В двухэтажном домике на Абрикосовой улице никакой нечисти не обнаружилось, кабошон на рукоятке священного кинжала не светился. Хотя это еще не значит, что ее здесь не было ночью. Зинта силой Тавше залечила разрывы, заодно убедилась, что с новорожденным мальчиком все в порядке.

Потом, как водится, лекарку усадили за стол, стали угощать. Вокруг хлопотали три женщины немолодого возраста, а Уленда лежала с малышом в комнате наверху.

– Видела я у вас на окне звездолянку лапчатую, – почувствовав, что находится в доброй компании, заговорила Зинта. – Была у нас такая, да пропала во время смуты, вместе с разрушенным домом. Не подскажете, где взяли росток? Ваша еще маленькая, нельзя от нее отщипывать.

– Если через два-три дня к нам заглянете, я вам к этому времени росток добуду, – пообещала одна из женщин.

Она и заглянула. Разговорились с Улендой, засиделись на целый час. Потом Зинта опять приехала ее проведать, захватив с собой орехов и два пирога, с мясом и с творогом, а то заметила, что на столе у них небогато. Снова заболтались о чем придется, пока не подошло время одной кормить малыша, а другой спешить на зов.

Уленда жила с мамой, бабушкой и свекровью. И отец ее, и муж были магами, обоих убили весной во время смуты. А у свекрови сгорел дом, когда шаклемонговцы жгли книжную лавку на первом этаже, вот они и позвали ее к себе. Волшебниц среди них не было, но пока город находился под властью короля-угробца, приходилось беречься и прятаться: тем, состоял в родстве с магами Ложи, тоже доставалось. Между собой женщины неплохо ладили, и вести хозяйство вместе сподручней.

Зинта и Уленда стали бывать друг у друга в гостях, обмениваться книжками. Вместе съездили в Парк Изваяний при храме Кадаха Покровителя Искусств – молодчики Шаклемонга не все статуи там побили, побоялись прогневать Радетеля.

Они решили, что их сыновья тоже непременно подружатся. Сызмальства будут вместе играть, а потом пойдут в одну школу.

Зинте не давали покоя мысли о том, что семейство Уленды кое-как сводит концы с концами: за погибших магов каждая из женщин получала небольшую пенсию, а кроме этого никаких доходов. И хотелось помочь, они-то с Суно живут небедно, и в то же время опасалась, что денежная помощь всю дружбу им с Улендой порушит, как это порой случается промеж людей. Но разве лучше смотреть, как подруга мается в бедности? Так бы и ломала голову, что делать, но в начале месяца Чаши Уленда поделилась, что ей назначили из государственной казны дополнительное пособие в пять раз больше вдовьей пенсии, и в придачу освободили их семью от налога на недвижимость. Они даже прошений не подавали, курьер Светлейшей Ложи сам явился к ним домой с известием и официальными бумагами.

Зинта всей душой за нее порадовалась, и еще порадовалась, что Ложа не оставляет в беде тех, кто во время смуты лишился кормильцев – да благословит Тавше проявивших милость! Впрочем, спустя несколько дней она узнала, откуда у этой милости ноги растут.

Уленда привезла ей книжку из домашней библиотеки (минувшей весной прятали в подвале, сложив в корзины для овощей и завалив сверху старым хламом), подарила погремушку для Ривгера, а когда Зинта ее провожала, Суно как раз заехал домой пообедать.

– Доброго здоровья, госпожа Крумонг, рад познакомиться, – поприветствовал он гостью, с которой столкнулся в прихожей.

Уже за столом Зинта озадаченно наморщила лоб: назвал по имени, как будто они знакомы – и в то же время «рад познакомиться»? Она ведь не успела представить их друг другу.

Все эмоции читались у нее на лице, еще Эдмар ее этим дразнил.

– Что такое? – поинтересовался Суно.

И когда она выложила, что ее удивляет, невозмутимо пояснил:

– Конечно, я в курсе, кто такая Уленда Крумонг, и как она выглядит, и где живет, и с кем общается кроме тебя. Мои подчиненные все разведали, никаких нареканий. Я рад, что у тебя появилась приятельница. И тем более рад, что это наш проверенный человек. Ее отец и супруг из магов по бытовой части, у руководства были на хорошем счету, добрых им посмертных путей. Я принял меры, чтобы ей назначили дополнительное пособие, а то куда ж это годится, чтобы подруга моей жены прозябала в нищете. Крышу им подлатают на следующей восьмице, об этом я тоже распорядился.

У Зинты в голове роились вопросы: а если б Уленда не оказалась «проверенным человеком» и к ней возникли бы пресловутые «нарекания» – что тогда? Он стал бы возражать против их дружбы? И получается, дополнительные пособия назначают не всем, кто во время смуты потерял близких, это для Уленды сделали исключение, ради Зинты. Разве это по-доброжительски? А Суно ничего предосудительного в этом не видит. Но ведь она сама размышляла, как бы устроить, чтоб у Уленды стало побольше денег: то ли клад им на чердак подбросить, то ли подослать торговца, который задорого купит у них что-нибудь из мебели, будто бы это ценный антиквариат – а теперь без нее все решилось. И хорошо, что в домике починят худую крышу, а то королевские поганцы-амулетчики разбили черепицу, и в комнате на втором этаже потолок протекает. Но крыши-то они многим расколошматили – мерялись, кто выше достанет «Каменным молотом», на иных улицах и окна повышибали, и балконы попортили – однако всем остальным государство не собирается помогать с ремонтом. Если сказать об этом Суно, тот наверняка ответит, что казенных средств на всех не хватит, другое дело «для своих». Однако сказать по этому поводу что-нибудь неодобрительное у нее язык не повернется, Суно ведь искренне хочет ее порадовать, а она хочет, чтобы Уленда жила в достатке.

В детской захныкал Ривгер, и Зинта выскочила из комнаты, а после решила, что не станет заводить никаких разговоров на эту тему. На свете много такого, на что она не может повлиять, зато Милосердная простерла над ней свою длань, и она делает свое дело – это не так уж мало, и спасибо, что у нее это есть.

Одетое в колючую шубу существо с вытянутым рыльцем и глазами-бусинками не обрадовалось, увидев на своей территории пришлого кота. Оно уступало ему размерами, но тут же растопырило иголки и стало вдвое больше. В придачу зашипело, показав миниатюрные клыки.

Припомнив, что местный родственник дикобраза способен выстреливать иглами, Хантре поскорей убрался в кусты. Колючий шар продолжал шипеть ему вслед, негромко, но сердито: мол, я тебя прогнал, снова придешь – снова прогоню.

Истошно завопила ночная птица: «Чужой!.. Чужой!..» Другие подхватили ее крик. Рассчитывал обойтись без шума, но здешние обитатели уже его заметили. Хотя какое дело двуногим до того, что происходит в животном царстве? Лишь бы не нарваться на стигов и скумонов: он сможет дать им отпор, но сразу себя выдаст.

Как будто провалился в колодец, полный вязкой тьмы. Далеко наверху мерцают звезды, еле видные за чернильной путаницей, а здесь, на дне – приторные душные ароматы с привкусом крови, загустевший до состояния желе кусок вечности, пронизанный отголосками боли и смертного страха. Лорма где-то рядом. Он лишь однажды с ней столкнулся, в той пещере в Исшоде, но эти ощущения ни с чем не спутаешь.

Тейзурга он не чувствовал. Совсем. Ни намека на его присутствие – ни в этом гиблом месте, ни где бы то ни было в Сонхи. Опять ушел Вратами Хаоса? Или его держат в заэкранированной ловушке?

Двинулся крадучись в нужную сторону. Приторно-кровяной аромат – не запах, нечто другое, неуловимое для обычного обоняния – постепенно усиливался, не заблудишься.

Повсюду сторожевые заклятья, но они рассчитаны на людей, на демонов и на чужаков из народца, а не на лесного зверя. Потому и не стал менять облик. Сторожевую магию, реагирующую на животных, здесь не используют, иначе из-за каждой крысы или птицы поднималась бы тревога.

Еще в Аленде Хантре обнаружил, что Тейзург то ли исчез, то ли под экранировкой. Его сейчас не найдешь. Местоположение новой резиденции Лормы выдал Шверри – амуши, пойманный демоном из свиты Харменгеры. Вначале он вовсю паясничал, как будто самозабвенно изображал героя на театральных подмостках, но мигом скис, увидев песчаную ведьму Иланру.

На разведку Хантре отправился в одиночку: только у мага-перевертыша есть шансы подобраться к Лорме незамеченным. В Бацораждум его доставила Харменгера. Риии он оставил в Ляране, в этот раз лучше без нее – если поймают, не избежать ей «Глаза саламандры» или «Пламенного конуса».

Окружающая реальность постепенно расслаивалась. Вернее, это он, освоившись, начал воспринимать ее послойно, а не всплошную. Тропический лес со всеми его обитателями, узорами лишайников, путаницей корешков, лиан и тропок – один слой. Омерзительное «желе», воняющее убийствами, болью, мертвечиной – другой слой. Они совмещены в одном пространстве, но это два разных пространства. Чтобы подобраться незамеченным, нужно до поры, до времени целиком оставаться в первом слое, игнорируя второй, как будто его здесь нет.

Впереди проступила в ночи темная глыба развалины, озаренная шариками-светляками. В первом слое – заброшенные руины, во втором – обветшалый, но пригодный для жизни дворец. Подлатали чарами: обычным зрением не заметишь, что левого угла не хватает, половину центрального купола словно кто-то откусил, а парадная лестница напоминает каменную осыпь с остатками ступенек. Хотя неискушенные наблюдатели увидят дворец с целым куполом и лестничными маршами. Нужно быть кем-нибудь вроде него, чтобы смотреть сквозь эти чары.

Он двинулся вдоль стены, пересекая стремительными бросками более-менее освещенные участки. На террасе, прямо на каменных плитах, вповалку занимались любовью то ли пятеро, то ли шестеро амуши, им не было дела до всего остального мира. Эти в настоящий момент не опасны. Зато здесь есть кое-что еще: в воздухе висит гигантская капля с застывшим внутри мертвецом. На высоте человеческого роста, и падать не собирается.

О слезах Не Имеющей Имени, загадочного китонского божества, ему рассказывал Эдмар. В тех краях иногда находят прозрачные шарики величиной с вишню, как будто стеклянные, хотя на ощупь слегка влажные. Китонские маги делают из них четки, которые носят с собой и используют в качестве смертоносного оружия. Тейзург научил его защитному заклятью: оно не позволит слезе Не Имеющей Имени тебя поглотить, главное – не зевай, счет на секунды.

Шерсть на загривке встала дыбом: показалась, что внутри Эдмар. Но тут же разглядел, что это вовсе не он. Хотя тоже знакомая физиономия: Начелдон, встретивший их на выходе из Кукурузной Прорвы.

Капитан Начелдон знает что-то важное. Вернее, знал. Теперь уже не расспросишь.

Не имеет значения, что он знал, в Сонхи ты дома.

За что его убили: рассердил Лорму, провалил ее поручение?

Убедившись, что амуши не до него, кот стремглав метнулся через открытый участок.

За углом на первом этаже – освещенные окна.

Удалось заглянуть в каждое, прячась в переплетении ветвей.

В первой комнатушке за кособоким дощатым столом сидит Флаченда Сламонг, Хантре несколько раз видел ее в Аленде. Бобовая ведьма. Бывшая помощница четвертого секретаря Верховного Мага Светлейшей Ложи, сбежавшая в Лярану. Бывшая придворная дама князя Ляранского, вступившая в сговор со слугами Лормы. В грязном платье с закатанными рукавами, на шее бриллиантовое колье – заклятое, для контроля. Несчастное лицо опухло от слез, она и сейчас плачет, а на столе перед ней разложены бобы и стручки, стоят коробочки, плошки, несколько флаконов: что-то готовит по своей части. И раз не таится – значит, занимается этим по приказу Лормы.

Во второй комнате лежит на тюфяке толстяк с перебинтованной грудью, светлая кожа блестит от пота, на лице расположилось несколько улиток с бугристыми серо-бурыми раковинами. Или это не улитки, что-то другое? Присмотревшись, Хантре понял, что это и откуда взялось. Видимо, тот самый парень, которого Тейзург ранил, а Ринальва подлечила.

Он ведь уже встречал его – и в этой жизни, и не в этой. Только в другом облике.

Смутное воспоминание о невыносимой боли.

Кот ощерился, выпустил когти: ты с меня когда-то кожу сдирал – ну, так сейчас полетят клочья!.. Секунду спустя Хантре подавил этот порыв: это случилось давно, и если судить с точки зрения человеческих законов, все мыслимые сроки давности вышли. Тейзург с ним уже поквитался за тот эпизод, да еще Тавше от себя добавила – эти двое хоть и полные противоположности, а людских сроков давности не признают, что один, что другая.

За третьим окном сгорбился на тюфяке, обхватив колени, молодой суриец с задумчивым удрученным лицом. Возможный союзник. Против Лормы не пойдет, побоится – не за себя, за кого-то, кто попадет под удар, если он не угодит госпоже-кровопийце. Но при благоприятных обстоятельствах можно рассчитывать на его помощь или, по крайней мере, на его бездействие.

Несколько темных проемов. Из первого тянет кухонными запахами, из остальных прелой травой и свернувшейся кровью: похоже, тут живут амуши.

Четыре стрельчатых окна – на первый взгляд безупречных, а на самом деле давно потерявших форму, с искрошенными краями. Он видел сразу то и другое, как будто два рисунка на прозрачной бумаге сложили вместе. Зал погружен во тьму, у стены стоит на возвышении единственное кресло, украшенное помпезной резьбой.

Два следующих окна ярко освещены. Кот хребтом почувствовал, что здесь надо быть предельно осторожным – кажется, он добрался до цели.

Стены задрапированы парчой и сборчатым атласом, на крюках развешаны фонари с шариками-светляками. Кровать под кисейным балдахином настоящая, зеркало в человеческий рост тоже настоящее, хотя и битое – но сколы и царапины умело замаскированы чарами. В шкатулках с откинутыми крышками и на подносах переливаются драгоценности, их здесь столько, что хватит на несколько ювелирных лавок. Сверкает золотое шитье на драпировках, на раскиданных по полу подушках и на одеяниях парочки, уютно расположившейся с бокалами посреди этой роскоши. Бокалы пустые, в воздухе витает слабый запах вина и крови.

– Взгляни на этого жемчужного жука, моя несравненная госпожа. Чувствуешь в нем магию?

– Нет там магии.

– Сейчас нет. Но со временем может появиться, если посадить его вот на этот рубиновый кристалл… Придется подогнуть ему лапки, чтобы он обнимал кристалл… И хранить в запечатанной соответствующим заклинанием шкатулке, не открывая в ближайшие двести-триста лет. Как я и предполагал, среди твоих сокровищ есть кое-что с волшебным потенциалом, и при нужном импульсе это потенциал будет реализован.

– Двести-триста лет – это так долго…

– Зато когда плод созреет, ты получишь еще один артефакт для сохранения человеческого облика. И мы ведь далеко не все тут изучили. Я уверен, найдется что-нибудь с не столь длительным периодом…

Обняв Лорму за талию, Эдмар припал к ее алым губам, пара томно откинулась на подушки. Затаившийся на дереве кот беззвучно зашипел. Как же ему хотелось запрыгнуть в окно, исполосовать обоих когтями… В этот раз на то, чтобы совладать с собой, потребовалось больше усилий.

Мгновение – и лазутчик с распушенным хвостом растворился в ночи. Только оставшиеся на ветке царапины напоминали о его недавнем присутствии.

Куду сидел на корточках в темном коридоре, сбоку от занавешенного проема. Если понадобится, господа его позовут.

«Все пошло не так, наперекосяк...» – эту прилипчивую песенку он слышал в Аленде, из дверей ресторана, возле которого просил подаяние. Вот-вот, все пошло не так. Напрасно они с Монфу остались в ларвезийской столице, понадеявшись, что Дирвен позже заберет их. Надо было сразу уехать. Но Повелитель Артефактов велел им собирать информацию и обо всем докладывать, а они привыкли подчиняться, еще со времен Унбарха привыкли… Если б они сбежали, остались бы без покровителя. Но они и так остались без покровителя! Все пошло не так. Безглазый Вышивальщик, в нынешнем мире почти забытый, равнодушно тычет иглой куда попало, и у них по-прежнему нет выбора. Никогда не было, и сейчас нет. Эта мысль об отсутствии выбора была ощутимо тяжелой – словно того и гляди проломит голову изнутри, и… И что тогда будет?

Тейзург пожелал посмотреть жемчуга и другие драгоценности из сокровищницы Лормы – «вдруг найдется что-нибудь с магическим потенциалом». Вурвана колебалась, и он обезоруживающе улыбнулся:

– Ты ведь не думаешь, что я собираюсь прикарманить бриллиантовые запонки или золотую ложку?

– Вдруг ты попытаешься что-нибудь из этого использовать, чтобы отомкнуть ошейник? Любимый, если еще и ты меня предашь, мне будет больно.

– Моя несравненная госпожа, меня интересуют только неволшебные вещицы. Если в чем-то присутствует слабый зародыш магии, этого недостаточно, чтобы справиться с твоим заклятьем. Речь не об артефактах, спрячь их подальше, раз тебе так будет спокойней. А хочешь, будем изучать их вместе? Попробуем найти сочетания, которые дадут нужный нам эффект.

Все волшебные изделия Лорма и впрямь от него спрятала. И на том спасибо. Он уже подобрал несколько «многообещающих сочетаний», и казалось, всерьез увлекся этой игрой. К тому же он всегда любил красивые вещи.

– Складываю из драгоценных осколков слово «любовь», почти как в одной старой сказке.

– Я не помню такой сказки, – отозвалась царица после недолгого молчания – словно и впрямь попыталась вспомнить, о чем идет речь.

– Это иномирская сказка. Моя несравненная госпожа, попробуй вытащить булавку. Мы ведь сегодня еще не пробовали.

– Не получилось, – грустно заметила Лорма несколько мгновений спустя.

– Увы, я и сам не рад, что я настолько эгоистичен и самовлюблен. Может быть, получится завтра? Или послезавтра…

С царицей он был нежен, как шелк, а над Куду втайне издевался.

Однажды переспросил, как его зовут, и, услышав «Бельдо Кучелдон», недобро сощурил холодные змеиные глаза:

– Я спрашиваю, как тебя зовут по-настоящему? Рискнешь соврать?

– Бречьятох Куду Этеква … – пролепетал несчастный, чувствуя себя так, словно падает в пропасть.

– Так я и думал, – Тейзург доброжелательно усмехнулся.

Ну, по крайней мере, эта усмешка выглядела доброжелательной.

– Господин консорт, я давно уже не служу моему прежнему господину, который был вашим врагом, – чуть-чуть осмелев, затараторил Куду. – Я служу нашей несравненной госпоже. Вы сказали госпоже, как вы на самом деле относитесь к Хальнору, и раз это так, у вас ведь нет больше повода, чтобы на меня гневаться?

– А разве для этого нужен повод? – консорт в картинном изумлении приподнял бровь. – Бречьятох Куду Этеква, ты меня удивляешь.

Он продолжал улыбаться, но смотрел загадочно, и собеседника затошнило от страха: не надо было этого говорить... Тейзург издевается над бывшими учениками Унбарха ради своего удовольствия, потому что это Тейзург. Он и Начелдона убил ни за что, ни про что – просто ему это показалось веселой шуткой. Хорошо, что хотя бы Флаченде пока не сделал ничего дурного.

За Флаченду Куду грызла совесть. Втайне он надеялся, что бобовая ведьма рано или поздно сумеет сбежать от Лормы и вернется в Аленду. Хотя посмотришь на нее, и никакой надежды: девушка выглядела подавленной и беспомощной, как будто потерялась в кошмарном сне.

Прислушиваясь к голосам за портьерой – заняты друг другом, его не зовут, уже хорошо – Куду вытянул затекшую ногу, обреченно вздохнул. Все идет не так, с незапамятных времен все идет не так.

Сменить облик. Пока он кот, контролировать свои эмоции и понимать, что откуда взялось, в разы труднее. Но если перекинуться здесь, в два счета застукают, а до границы бежать и бежать. Найти укрытие? Что-нибудь, что сойдет за укрытие? Он до рассвета рыскал по лесу и наконец обнаружил подходящее место.

Искрошенный постамент, на нем заросшая лишайником и оплетенная лианами статуя. Давным-давно была статуя, теперь просто камень. Но в прошлом это было священное изваяние Той, Что Носит Фрактальный Венец, и оно до сих пор сохранило остатки связи со своим прототипом. Ощущается, как слабое впечатление, но для него в самый раз. А главное, под этим постаментом нора. Достаточно большая, чтобы поместился худощавый человек, скорчившись в три погибели. Человеку в нору не пролезть, но перекинуться можно и внутри. Остаточный магический фон статуи прикроет его от сторожевых заклятий Лормы.

Так и думал, места хватило. Немного не рассчитал, уткнулся носом в стенку с путаницей корешков. Пришлось снова сменить облик, а потом обратно – в этот раз лицом к дыре, ведущей наружу.

В рукава и за шиворот набилась земля, зато утихла ярость, охватившая его при виде милующейся парочки.

«Они теперь союзники?!!» Этот беззвучный кошачий вопль уступил место здравой мысли: может, союзники, а может, и нет. Непонятно, что за игру ведет бывший демон. На нем блокирующий магию ошейник – значит, Лорма ему не доверяет.

Но от Хантре он еще раньше наглухо заэкранировался, он это умеет.

Он оставил распоряжение, чтобы в Ляране никакие поступившие от него приказы не выполнялись, пока он в плену, но кто сказал, что он ведет простую игру? Ждать от него можно чего угодно…

Вопрос, как подобраться к нему, не попавшись.

Вот об этом Хантре и размышлял, когда снаружи послышался шорох, и в поле зрения появилась пятнистая мордочка. Хозяин норы в шоке уставился на человека, потом зашипел, шарахнулся боком, выгнув спину.

Хантре мигом перекинулся и выскочил наружу. Уйти просто так ему не дали: местный атаковал, и сперва они катались по траве, сцепившись в яростный клубок, а потом маг-перевертыш бросился наутек, роняя капли крови. Распаленный лесной кот погнался за ним, и лишь убедившись, что захватчик возвращаться не собирается, повернул назад к отвоеванной норе.

Дел у Зинты было невпроворот.

Ривгера кормила сама, как же иначе, но если не успевала домой к нужному времени, выручала няня-кормилица, которую нашли по соседству. У той во время смуты убили мужа, хотя он не был ни магом, ни «подражателем Тейзурга» – всего лишь повстречал на улице шаклемонговцев, и борцам за нравственность показалось, что он их не одобряет. На месте забили насмерть да и пошли дальше. Лимила родила в месяц Лодки слабенькую девочку, которую лекарка удержала в мире живых, призвав силу Тавше. Обрадовалась, когда ее позвали помогать: Орвехт предложил хорошее жалование, и больше не придется кое-как сводить концы с концами. Она приходила с дочкой – не с кем оставить, матушка Сименда была не против, а Суно, если находился дома, использовал заклятье тишины, чтобы не слышать детского плача.

Зинта по-прежнему работала в лечебнице, спешила на помощь тем, чей «зов боли» поймала, навещала тяжелых пациентов.

Книжки читала урывками, когда получится, но хотя бы полчаса в день.

И не забывала о своем разговоре с Хеледикой в «Столичной белке». В городе во все глаза смотрела по сторонам: собирала улыбки и непроницаемые взгляды уцелевших статуй, дождевые капли на стеклах витрин и блики на черепице, кованые завитки вывесок и цветные вспышки витражей, обрывки понравившихся разговоров и загадочные старые двери в чешуйках облупившейся краски, развешанную на балконах одежду и еле видные в солнечном сиянии далекие башенки, людей и птиц, кошек и собак, пестрые обережные узоры на стенах домов и похожие на детали великанских музыкальных инструментов водосточные трубы – все, что сгодится для пряжи, из которой ткется новый алендийский гобелен.

Однажды встретила Нинодию – в чайной «Полтуфельки фьянгро», куда завернула поесть после очередного призыва силы Тавше. Одно из тех маленьких заведений, которые прячутся в цокольных этажах доходных домов. Внутри темновато и не слишком чисто, на этажерках и на подоконниках стоят дамские туфли разной степени поношенности: бальные и для прогулок, на высоких и низких каблучках, с бантами, атласными розочками и фигурными пряжками.

«Надеюсь, прежде чем этак расставить, их хорошенько вымыли с мылом, чтоб никакой заразы», – мимоходом подумала лекарка, а потом решила, что занятно придумали, и мысленно добавила этот клочок реальности в свою копилку городской пряжи.

С утра пораньше посетителей не было, кроме грузной женщины в кружевной пелерине. Когда Зинта попросила чаю с молоком и три пирожка с творогом, та обернулась и оказалась Нинодией. Пересела к ней за столик вместе с большой кружкой фьянгро – подогретого вина с пряностями.

Лекарка чуть не начала по привычке ее ругать, но прикусила язык: Нинодия уже родила, и за помощью к ней не обращалась, незачем цепляться к людям с поучениями, даже если считаешь, что они живут неправильно. Пациенты, которые не слушают твоих рекомендаций, другое дело, а все остальные сами разберутся, как им жить. Недавно Суно завел с ней об этом разговор – мягко и будто бы вскользь, потом и вовсе свернул на другое, но Зинта, поразмыслив, поняла, что говорил он о ней, о ком же еще. Есть у нее такая черта. Как освоилась в Аленде, как избавилась от своей прежней робости, так и начало это проявляться. В Молоне многие взрослые доброжительницы так себя ведут, но здесь это не принято. Тем более, супруга достопочтенного Орвехта – важная госпожа, не всякий осмелится ей перечить. И хотя они с Суно к этой теме больше не возвращались, с того дня она стала следить за своими манерами и вовремя себя останавливала.

С Нинодией поболтали по-хорошему. Та вывалила ворох ляранских новостей, похвалила красивый строящийся город, но добавила, что Аленда в сто раз лучше. С лукавой улыбкой похвасталась, что пристроила свою доченьку в такие руки – все обзавидуются: приемная мать Талинсы настоящая принцесса настоящей сурийской страны по соседству с Ляраной, и Таль после выполненного обряда получила титул наследной принцессы, вот так-то, знай наших, спасибо Ланки-Милостивцу! Зинта вежливо покивала и сказала, что все вышло к лучшему.

– Эта принцесса Касинат обещала со мной переписываться про мою кровиночку, да и в гостях там побывать не воспрещается, – добавила Нинодия, отхлебнув из кружки. – Эх, еще бы мне самой в хорошие руки пристроиться! Вот знаешь, Зинта, иной раз мечтаю: этак сижу я с рюмочкой, а передо мной стоит на коленях богатый кавалер с дорогущим букетом и умоляет выйти за него замуж… Эх, мечты наши, мечты...

Зинта чуть не брякнула, что не видит ничего хорошего в таких мечтах, но спохватилась и сама себе заткнула рот последним пирожком.

Местные встретили чужака враждебно, и больше всех негодовал пятнистый кот, живший в норе под древним каменным изваянием. Выкопал нору не он, и вполне возможно, что он-то и съел ее прежнего хозяина, но теперь это его законное жилище. А наглый пришелец мало того, что забирался туда, только отойди, так еще и превращался там в двуногого. А когтями по носу не хочешь?! На тебе!.. Ага, выскочил, ну, щас еще получишь!..

Дело осложнялось тем, что Пятнистый крупнее – пусть не намного, но длина лап в иные моменты дает решающее преимущество. И опыта в кошачьих драках у него побольше. Хантре не стал бы связываться с таким противником, да только нора, накрытая магическим фоном статуи Госпожи Вероятностей – на много шабов вокруг единственное место, где можно перекинуться без риска, что тебя обнаружат.

Маг-перевертыш в звериной шкуре может контролировать себя и действовать по намеченному плану, но думать, анализировать информацию, строить дальнейшие планы лучше в человеческом облике. Возможности человеческого и кошачьего мозга несопоставимы – конфигурация физического носителя имеет значение.

Когда удавалось занять нору, Хантре старался подавить эмоции и размышлял над собранными фактами. Непонятно, что на уме у Тейзурга. Слишком много пробелов. Что предпринять дальше, тоже непонятно. Атаковать?.. Люди-волшебники не настолько сильны, чтобы он с ними не справился, к тому же они сами не рады своему положению. Был среди них один, который служил Лорме в охотку, но этот уже выбыл из игры. На выходе из Кукурузной Прорвы Хантре его прикончил.

Харменгера при последней встрече упрекнула с сожалеющей ухмылкой: эх, зря прикончил, надо было полоснуть по горлу, но не насмерть, если б отдал ей Чирвана тепленьким, она бы с этой жертвы получила больше, и не сомневайся, не осталась бы в долгу. Когда вспоминал об этом, хотелось скорчиться, исчезнуть, рассадить висок о какую-нибудь твердую поверхность… да в норе не развернешься. В первый раз он от этих воспоминаний перекинулся, завыл покаянно и тоскливо. Тут же примчался Пятнистый и задал трепку, это привело его в чувство. С тех пор он держал угрызения в узде: сначала надо разобраться с текущей ситуацией, и уже после этого можно будет сожалеть о том, что сделал не так.

Он не был уверен, что выстоит в схватке с Лормой на ее территории. Тут все вдоль и поперек прошито ее заклятьями, а он до сих пор не восстановил силы, действовать в одиночку – плохой вариант. К тому же здесь ее двор: полтора десятка амуши, вдобавок стиги и скумоны. После разрушения древних чар, влиявших на народец, часть ее подданных разбежалась, но самые отмороженные остались с царицей. Шверри рассказывал, что Лорма обещала поквитаться со всеми предателями, захотевшими другой жизни: мол, время у нее для этого есть, целая вечность.

Каждый амуши – достаточно сильный противник, которого не всякий маг одолеет, а тут их целая банда. Шансы нулевые.

Самое разумное решение: потихоньку выбраться из этого гадючника и потом вернуться сюда со штурмовым отрядом.

Но он еще не все выяснил. Сначала надо поговорить с Тейзургом. Нельзя допустить, чтобы они с Лормой стали союзниками.

В утреннем тумане через пустырь за пакгаузами пробирались гуськом некие личности – в колпаках, бородатые, у каждого котомка за спиной. Один, второй, третий… четвертый… шестой… Не меньше дюжины.

«Ишь ты…» – пробормотал ночной сторож, охранявший товары компании «Благодетель Клабидаго и партнеры». Моргая спросонья, он пялился в окошко и соображал, надлежит ему что-то сделать по этому поводу или нет. По всему выходило, что нет. Крухутаки знают, кто это: безбилетники, путешествующие на товарняках или речных судах, задумавшие ограбление служители Ланки, амулетчики на тренировке, артель работников спозаранку спешит по делам… Главное, что им нет никакого дела до склада Клабидаго: прошли мимо, и чворк с ними.

Тем временем, миновав пустырь, Дирвен остановился под прикрытием двухэтажного строения с размашисто нарисованным обережным узором, и его подтянувшиеся друг за дружкой спутники тоже остановились.

– Дальше куда?..

– Ты уверен?..

– Уверен, – отозвался повелитель амулетов. – Залезем на прицепную баржу, которая пойдет вниз по реке, и к вечеру мы в Тарбасе. А кто сдрейфит, того изловят и в кутузку вернут.

Обратно в кутузку студенты не хотели. Их там не били, только ругали, взывая к совести, но кормили однообразно и невкусно: утром и в обед жидкая перловка, в которой при большом везении попадется колечко лука или шматок мяса с гулькин нос, вечером пресная лепешка размером с ладонь. Начальник Кумедского вокзала решил взять их измором: не отпущу, пока не сдадите виновника, а будете его покрывать – пеняйте на себя.

У Агилима не было денег на штраф. Он из небогатой семьи, в житейских делах бестолочь, но способный к учебе – все экзамены сдает на отлично, заслужил королевскую стипендию. И всегда выручает, если попросишь списать или что-нибудь растолковать, поэтому парни решили не бросать его один на один с законом.

Дирвену их решение было на руку, а то земля у него под башмаками скоро полыхнет. Она уже тепленькая, и день ото дня становится все жарче, чтоб демоны побрали бабку из Тулда!

Первым заметил опасность не он, а один из студентов:

– Патилим, есть у тебя зеркальце? Глянь, прыщей вполовину меньше стало! Раньше вся физиономия, а теперь уже не так сильно. Может, они у тебя полезли из-за еды, так бывает, а на тюремной баланде попустило. Ты потом поговори с лекарем, может, тебе кислого или острого нельзя?

Дирвен вытащил складное зеркальце. Во засада!.. Каменная ведьма Грундьеда оказалась из тех принципиальных старых перечниц, которые за обиду накажут, но не так, чтобы ты мучился до гроба: походи-ка две-три восьмицы в прыщах да запомни урок. При других обстоятельствах он бы порадовался, но сейчас избавление от порчи как нож в спину: опознают же в нем Дирвена Корица, Повелителя Артефактов, свергнутого короля Ларвезы, и никакая накладная борода не поможет!

Парни удивились его реакции, но поверили, что он ненавидит преснятину и не хочет отказываться от любимой еды.

После этого он и завел речь о побеге: мол, по-хорошему не отпустят, а если смыться втихую и добраться до вашего университета, дальше все как-нибудь само собой уладится.

– Предлагаешь вырыть подкоп?

– Черенками ложек будем копать? Тогда надо не отдавать ложки после кормежки… А вдруг они заподозрят?

– Или складными ножами? Нож сломается…

Во придурки, небось книжек начитались, усмехнулся про себя Дирвен, а вслух сказал:

– Есть способ попроще. Это я беру на себя – открою дверь, и сделаем ноги. У меня кое-что есть, и меня кое-чему научили. Хотя не настолько я способный, чтоб меня куда-то взяли.

Самые понятливые закивали. Кто-то поинтересовался:

– Ух ты, а чего раньше молчал, что ты амулетчик?

– Да нечем хвастать, я же говорю, – с досадой пробурчал Дирвен, недовольный тем, что пришлось раскрыться. – Способностей у меня чворк наплакал. Но замки открыть смогу, я постараюсь.

– Он же Грювандо, им нельзя праздно болтать, – заметил другой студент. – Давай, Патилим, попробуй.

Поскольку они не разбойники и не бунтующие против власти смутьяны, обыскивать их не стали, даже котомки не отобрали – вместе со всем багажом водворили в каталажку с двухэтажными нарами и зарешеченными оконцами под потолком. Каталажка в подвале под управлением вокзала предназначалась главным образом для снятых с поездов безбилетников. Настоящих преступников тут не держали, отправляли в городскую тюрьму.

В первый день к ним приходил вокзальный амулетчик с латунной бляхой на колпаке, обнаружил несколько лечебных и обережных артефактов – все маломощное, разрешенное, конфискации не подлежит. Где ему засечь усыпленный арсенал Повелителя Амулетов!

А если кто-нибудь из этих недотеп додумается спросить, почему тот парень прозевал его штуковины?.. Дирвен всю ночь прикидывал, как бы поубедительней навешать бубенцов им на уши, но студенты так обрадовались свободе, что никто не задавал лишних вопросов.

Он решил доплыть вместе с ними до Тарбаса, а потом «потеряться» и двинуть к восточному побережью в одиночку.

– Любимый, я побываю в Жафеньяле и вернусь через несколько дней, – нежно проворковала Лорма, прильнув к груди Тейзурга.

– Я буду ревновать, моя несравненная госпожа, – улыбнувшись печально и сладко, тот зарылся пальцами в массу медовых волос. – Буду считать часы до твоего возвращения. А может… Попробуй вытащить булавку?

– Не получается, – вурвана вздохнула как будто с искренним огорчением. – Если бы получилось, мы бы отправились в Жафеньялу вместе. Не ревнуй, я тебя люблю.

– Дирвену ты говорила то же самое?

– Как ты можешь сравнивать? Этого мальчишку я использовала, а тебя люблю. Не разбивай мне сердце, любимый. Я скоро вернусь.

Она взяла с собой Тоншила – для связи с теми, кто остался во дворце, а Тейзурга перед этим усыпила, вонзив ему под ключицу еще одну булавку, с «сонным камнем».

Куду и Монфу было приказано безотлучно его стеречь. Если с консортом что-нибудь случится, они позавидуют мертвым. Если консорт очнется и предпримет что-нибудь нежелательное, они позавидуют мертвым. Надо сказать, Куду и Монфу и так завидовали мертвым – тем, кто не отяготил свою жизнь непростительными грехами, и кому пожелали, по нынешнему обыкновению, добрых посмертных путей.

Они дежурили возле ложа, на котором спал зачарованным сном их лютый враг, чередуясь каждые два часа. Иногда приходила Флаченда, усаживалась в уголке, грустная и молчаливая, но ее хватало ненадолго – вздыхала, стискивала руки, хмурила брови и выскакивала вон. Потом она ушла на кухню готовить ужин.

Куду отдыхал в своей каморке, когда туда ввалился Монфу.

– Смени меня пораньше, – попросил он слабым голосом. – Что-то нехорошо мне… Словно в затылок что-то ударило, и рана разболелась.

– Ладно, – покладисто согласился его товарищ.

В опочивальне за эти несколько минут ничего не изменилось: Тейзург как лежал, так и лежит на роскошном ложе за кисейным балдахином.

Куду уселся на сурийскую подушку с обтрепанными кистями и привычно погрузился в уныние. Враг за просвечивающей занавеской погружен в беспробудный сон, ничто не сулит неприятностей… Спустя полчаса из коридора послышались шорохи, возбужденные шепотки, хихиканье. Что там затеяли амуши?

В проем заглянула из темноты ухмыляющаяся физиономия. В заостренных хрящеватых ушах покачиваются вместо сережек засушенные фаланги чьих-то пальцев, на голове травяные косицы торчком – и из каждой высовывается веточка, на которую насажен рогатый жук.

– А у нас сюрпри-и-и-из! – ликующе взвизгнула Крумунда – вроде бы это была она, но, возможно, Изельша.

И тут же исчезла.

Ее сменил другой амуши. У этого шевелюра была уложена гнездом, посередине распластала крылья мертвая птица с позолоченной цикадой в клюве.

– Сторожишь?.. А кого ты сторожишь?

– Консорта нашей царицы, – ответил Куду.

Сердце сжалось от дурного предчувствия: неспроста они дурачатся – то ли что-то задумали, то ли уже что-то выкинули.

– Ну, сторожи, сторожи… А ты уверен?.. – вопрошавший многозначительно хмыкнул и спрятался.

Третий амуши, у которого колосящиеся патлы были заплетены в толстую косу с высушенными кишками вместо ленты, дурашливо показал язык, после чего оглянулся в темноту:

– Заносите! Пускай тоже на эту красоту полюбуется!

Амуши всей толпой втащили в опочивальню человека, его длинные темные волосы с фиолетовыми и синими прядями волочились по полу. Уложили на ковер. И это был точь-в-точь Тейзург, кружевной ворот рубашки расстегнут, под левой грудью жемчужный глазок заклятой булавки, под ключицей дымчатая бусина «сонного камня», а на лице маска злого шута. Или нет, не маска, а густо наложенный грим: белая, черная, синяя краска, да немного алой – иссиня-черные губы обведены кровавым контуром.

Куду где стоял, там и остолбенел: если это Тейзург, кто же тогда на кровати?..

– Смотри, что у нас есть! – разрешила эту загадку амуши с рогатыми жуками, показав ему прозрачный зеленоватый стручок с горошиной внутри.

Это же «Стручок подобия»! Если вскрыть его и бросить горошину возле живого существа, рядом тотчас возникнет неотличимый двойник – в течение нескольких часов он будет сохранять материальную плотность и полное сходство с оригиналом, а потом бесследно исчезнет.

Значит, за кисейной занавеской лежит и мнимо дышит обманка, а самого Тейзурга эти бесстыжие твари уволокли, когда Монфу отлучился? Что же теперь будет…

– Что вы сделали?!

Ответом ему было торжествующее хихиканье.

– Что вы с ним сделали? – помертвевшим голосом повторил Куду.

– Макияж! Консорту понравится!

– А вдруг не понравится, и тогда он прогневается!

– Если прогневается, мы скажем, что это сделал ты, у-ха-ха!

Куду вспомнил о том, что амуши неспособны лгать. Он сумеет оправдаться… Однако дальнейшие реплики похоронили его надежду на благополучный исход:

– Ну да, это сделали мы, но мы скажем, что это ты недосмотрел!

– Наверное, ты нарочно недосмотрел, чтобы мы что-нибудь такое с ним сделали, а?!

– Ты ведь надеялся, что мы у него что-нибудь откусим – нос или губы, а мы проявили почтение и ничего не откусили, мы только раскрасили!

– Мы так ему и скажем, вот будет потеха!

Они вились вокруг, кривлялись, отвешивали лежащему на ковре Тейзургу шутовские поклоны. То ли Крумунда, то ли Изельша вертела перед Куду «Стручком подобия», так и совала в лицо, словно дразнила косточкой собаку. Сам не свой от отчаяния, он выхватил у нее артефакт. Мелькнула мысль: можно будет предъявить в качестве доказательства своей непричастности… Хотя толку-то, кому он что докажет?

– А у нас есть еще! – злорадно хихикнула дама с рогатыми жуками. – Они же на один раз, неужели не знаешь?!

– Я все объясню! – пробормотал Куду, машинально сунув «Стручок» в карман. – Я… Я не виноват, это сделали вы! Вас за это накажут!

– Слышали? Этот огрызок мага нам угрожает!

– Ой, как мы испугались! Побежали отсюда, а консорта пусть он сам на кровать перекладывает, если силенок хватит!

– Побежали, еды для царицы наловим, тогда на нас не прогневаются, а его накажут!

Их как ветром сдуло, гомон переместился за стены дворца, постепенно затихая. Куду стоял в замешательстве посреди опочивальни, его трясло от нарастающей паники. Взгляд метался между распростертым на полу Тейзургом и фальшивкой за кисейным пологом.

Подобие исчезнет само собой через несколько часов. Хотя можно уничтожить его заклинанием и перетащить Тейзурга на кровать. Но в одиночку не справиться, придется позвать на помощь Монфу и Флаченду. Только сначала лучше бы его умыть, для этого нужен тазик с теплой водой и полотенце… Тогда никто ничего не узнает, а второй «Стручок подобия» он у амуши отобрал… Но раз у них есть еще, до возвращения Лормы глаз с консорта не спускать! Если сейчас отойти за тазиком – он ведь на некоторое время оставит консорта без присмотра? Вдруг амуши сделали вид, что убежали, а на самом деле тайком вернулись, только и ждут, чтобы он снова отлучился?..

Оглянулся: за окнами темно и тихо. Вроде бы никого там нет. Снова поглядел на Тейзурга, на его подобие, тяжело вздохнул. Прочистив горло, попытался крикнуть:

– Флаченда!

Получилось негромко и сипло, как будто он тонул в зыбучке, и гортань уже сдавило. А мыслевесть ей не пошлешь, Лорма навела на нее заклятье, чтобы бобовая ведьма не могла связаться с кем-нибудь на стороне.

– Флаченда, нужна ваша помощь!

Даже не шорох – легкое движение за спиной.

– Фла…

Куду успел понять, что теряет сознание.

Он беспокойно дремал в норе под корнями старого дерева – одно название, что нора, с хоромами Пятнистого не сравнить, даже в кошачьей шкуре еле втиснешься – когда уловил, что ситуация изменилась.

Лорма удалялась, словно устремившийся на свет далекого фонаря мотылек. Или, скорее, кровососущее насекомое вроде москита или слепня.

Проблему с сохранением человеческого облика она каким-то образом решила – похоже, не без помощи Тейзурга, и выглядела привлекательно. Если смотреть глазами. Но у него-то было еще и другое зрение, и он видел ходячую мясорубку, ненасытную кровопийцу с бездонным желудком, тут ни черты лица, ни изящные формы ничего не исправят. Неужели Эдмару это нравится?

Перевел восприятие в режим, когда мир становится сквозистым, пронизанным туннелями, пунктирами и связующими нитями: сплошная структура, ничего кроме.

Лорма-слепень удалялась через Хиалу. Вязкое пространство Нижнего мира находилось в непрерывном движении, словно тесто в процессе перемешивания, вдобавок вурвана использовала чары, мешающие отслеживанию, но ясно, что она уже далеко. Зато ее подданные никуда не делись.

На возвращение к обычному зрению потребовалось время: мир преобразовывался постепенно.

Хотя на самом-то деле никуда он не преобразовывался, мир одномоментно содержит в себе все возможные и невозможные форматы – менялось лишь восприятие наблюдателя.

Можно делать это и быстрее, но он не умел. Если ускориться, сознание поплывет, закружиться, разлетится в клочья, и вопрос, когда эти клочья снова соберутся вместе – хорошо, если через пару-тройку суток. Это вроде кессонной болезни, только хуже.

Что такое кессонная болезнь? Он ведь знает… Однажды он…

Не имеет значения, что было однажды. В Сонхи он дома.

Время шло, но пока переформатирование не закончено, действовать не получится: не отличишь, где верх, где низ, запнешься о первый же корень, влепишься в первое же дерево. Уже проверено.

«Не хватает всплывающего сообщения: «Преобразование выполнено на столько-то процентов».

Какое всплывающее сообщение, что за бред?

Или не бред, есть в этом какой-то смысл…

Но ему не нужны чужие смыслы, потому что в Сонхи он дома.

Эта мысль переливалась всеми оттенками бирюзы, и вспомнился мертвый Начелдон, повисший внутри гигантской капли над террасой дворца.

Начелдон знал. Но теперь уже не расскажет.

Что он знал, о чем не расскажет?..

Какая разница, если в Сонхи я дома.

Наконец преобразование завершилось: он целиком вернулся в эту реальность, в эту ночь, в полный шорохов и запахов тропический лес. Выбрался из своего укрытия и направился в сторону дворца. Вначале лапы заплетались, но потом это прошло.

Окна светились за резной черной листвой, изнутри доносились высокие голоса амуши и сокрушенный человеческий голос – там как будто спорили. Кот подобрался ближе, вскарабкался на ветку, поглядел, что творится в комнате.

Наконец-то появился шанс! Амуши всей толпой умчались прочь, во дворце никого не осталось, кроме Тейзурга, Флаченды и двух ее приятелей.

Пока Бельдо Кучелдон угнетенно смотрел на консорта с разрисованной физиономией и соображал, как исправить ситуацию, он мягко перепрыгнул на подоконник, сменил облик, бесшумно выпрямился и в мгновение ока вырубил ненужного очевидца.

Первым делом надо избавить Эдмара от блокирующих артефактов. Ошейник не поддавался – застежка заклятая, разобраться можно, но сколько времени на это уйдет… Пленник открыл глаза.

– Ты… Что ты здесь делаешь?!

– За тобой пришел! – прошипел Хантре – ответ прозвучал так, словно он огрызнулся. – Я не могу расстегнуть эту дрянь!

– О-о… – Тейзург сощурился, а в следующую секунду оттолкнул его, нетвердо поднялся и бросился к шкатулкам, стоявшим в ряд у стены.

– В чем дело? Там что-то важное?

– Убирайся отсюда!

Вывалив содержимое шкатулок на пол, он принялся рыться в украшениях, лихорадочно, в спешке, словно ему позарез нужно вот прямо сейчас что-то найти.

Хантре по-прежнему не ощущал его присутствия – глухая экранировка. Если б не видел его глазами и не слышал производимых им звуков, вовсе не уловил бы, что он здесь. Может, он такой же ненастоящий, как фальшивое подобие, которое лежит на кровати за пологом?

Эта мысль буквально пригвоздила его к месту.

Тейзург тем временем закончил поиски и обернулся. Из-за шутовской раскраски невозможно было разобрать, что за выражение у него на лице, но вроде бы он улыбался: его собственная улыбка пряталась внутри нарисованной.

– Ты все еще здесь? Живо убирайся!

– Пошли вместе!

Еще не успев договорить, Хантре уловил нарастающую вибрацию сторожевых заклятий. На кота они не реагировали, но проснулись, когда он сменил облик. И если вначале они напоминали шевеление тончайших нитей, то теперь стали жесткими, словно усики насекомых или натянутые струны. Они со всех сторон, пронизывают и дворец, и окрестную территорию.

– У тебя есть несколько секунд, чтобы исчезнуть.

– Сначала объясни, что случилось?

– Что случилось? Изволь: я люблю Лорму, насколько я вообще способен кого-то полюбить, и недавно я узнал, что мои чувства взаимны. Так что ты здесь лишний, – Эдмар ухмыльнулся. – Можешь хоть спятить от ревности, я нежно люблю Лорму, я страстно хочу Лорму, я преклоняюсь перед Лормой…

– Что-о?!..

Это признание вогнало его в ступор. Только и мог, что растерянно моргать, переваривая эту информацию.

– Какая уморительная у тебя физиономия! – издевательски рассмеялся бывший демон.

– На свою рожу посмотри, – огрызнулся Хантре.

Тейзург посмотрел – и на миг застыл перед зеркалом:

– Это еще что?..

Надо уходить. Ясно, что здесь ловить нечего. Хантре повернулся к окну – и понял, что уйти не сможет, перекинуться тоже не сможет, сторожевые заклятья уже опутали его, надо было раньше… Рванувшись из этих пут, он почувствовал, как невидимые струны впиваются в кожу. Вдобавок неподалеку открылись Врата Хиалы: слепень вернулся.

– Не шевелись! – голос Эдмара напоминал шипение разозленной змеи.

– Ты…

– Я люблю Лорму! Понял?!

Процедив это, Тейзург вцепился ему в волосы, развернул к себе и схватил за горло.

Уже теряя сознание, Хантре уловил боковым зрением золотистый всплеск и услышал мелодичный возглас:

– Что случилось?..

Долго проваляться без сознания Куду не смог бы, даже если бы захотел: оставив их с Монфу сторожами при консорте, вурвана об этом позаботилась. «Пробуждатель», впившийся крохотными зубчиками в щиколотку под штаниной, в два счета вернет тебя в бодрствующее состояние, если ты не совсем полутруп. К помощи этого артефакта мало кто прибегал, потому что вред от него изрядный: попользуешься час – постареешь на полгода. Для Куду и Монфу бдение около усыпленного консорта выйдет боком, но кого это волнует?

Он не подавал виду, что очнулся, изображая глубокий обморок. Даже глаз не открывал. Главное – не дрожать, а то заметят. Хорошо, что им не до него…

Услышав голос Лормы, все же попытался встать, иначе хуже будет, однако в этот момент кто-то рухнул на него сверху, и Куду снова распластался на полу.

– Что происходит?.. Этот?.. Откуда он?.. И зачем такой грим?..

– Явился на разведку и разбудил меня самым невежливым образом. Как видишь, я его обезвредил, и твои заклятья не подвели. А что касается грима, я и сам хотел бы знать, кому обязан… Это ведь не твоя шутка, моя несравненная госпожа?

– Нет… Я поймала эхо сторожевого заклятья и решила вернуться, даже Тоншила захватить с собой не успела. А здесь сплошные сюрпризы… Подожди, этот мерзавец сильный маг, надо принять меры, чтобы он не освободился! Бельдо!

– Да, госпожа, – отпихнув бесчувственное тело Хальнора, пролепетал Куду.

– Следи за ним! Где мои придворные?

– Убежали на охоту, госпожа. Это они разрисовали лицо господину консорту!

– И ты им позволил?

– Они не спрашивали позволения, они сами! Создали подобие, посмотрите, госпожа, – он ткнул пальцем в сторону ложа.

Обманка за кисейной занавеской замерцала и исчезла.

– Я вижу, без меня тут произошло много интересного, – процедила царица.

– Я счастлив, что ты вернулась, моя несравненная госпожа, – Тейзург заключил ее в объятия. – Ты ведь не покинешь меня в ближайшее время?

– В ближайшее время я собираюсь заняться этим мерзавцем Хальнором, он за все заплатит!

– Прекрасно! Только давай сначала займемся друг другом? Наша разлука была недолгой, и большую часть времени я твоими стараниями проспал, но мне хватило, чтобы на сердце появилась трещина. Странное ощущение, и болезненное, и приятное… Это и есть любовь?.. Нет, булавку пока не трогай, – консорт ласково отвел ее руку. – Если опять не получится, я стану несчастнейшим существом в Сонхи. Я и так пережил жестокое потрясение, до сих пор не отпустило. Испугался, что он утащит меня с собой, и тогда я целую вечность тебя не увижу. В этом ошейнике я не смог бы оказать сопротивление даже самому никудышному магу, и я отчаянно заговаривал ему зубы, надеясь только на твои заклятья. Попытался найти что-нибудь пригодное для обороны, – он кивнул на сверкающую в углу россыпь драгоценностей. – Увы, не попалось ничего подходящего, но мне удалось заморочить ему голову. Послушай, как бьется мое бедное сердце.

– И в самом деле, неровно бьется, – отозвалась Лорма, приложив ладонь к его груди. – А если…

– Погоди…

– А… – ее возглас прозвучал изумленно и радостно.

Вслед за этим Тейзург счастливо рассмеялся:

– Я и не сомневался, что рано или поздно получится! Всего-то и нужна была недолгая разлука, чтобы росток любви пробил последнюю преграду… Теперь-то ты веришь в мою любовь?!

Ответить он ей не дал – стиснул в объятиях и жадно приник к ее губам.

Вытащила заклятую булавку, догадался заледеневший Куду.

Что теперь… Ничего теперь хорошего… Они теперь будут заодно…

– Подожди, надо надеть на него ошейник, пока не очнулся, – высвободившись, произнесла Лорма томным голосом. – Присмотрите за ним, я сейчас!

– Итак, я теперь твой полноправный господин, Бречьятох Куду Этеква, – усмехнулся Тейзург, когда она скрылась во тьме коридора. – Обещаю тебе все муки Хиалы… И вовсе не из-за него, – он пренебрежительно кивнул на Хальнора, – а потому что ты ученик Унбарха, и ты мне не нравишься. Думаешь, ты сможешь сбежать и скрыться? Думаешь, ты сможешь найти кого-то, кто тебя защитит? Ну-ну, надейся… Как ты считаешь, у тебя есть хоть какой-нибудь выбор?.. – сощурившись, он уставился Куду в глаза – словно нож в живот вонзил. – Нет или есть?.. У тебя нет выбора.

Да, да, Куду и без него это знает…

Тейзург рассмеялся – так смеются амуши и демоны. А он хотел упасть перед ним на колени, напомнить о своих прежних мучениях, попросить о пощаде… Но тут вернулась Лорма, присела возле Хальнора, защелкнула на шее блокирующий ошейник.

– Моя несравненная госпожа, можно было не ходить далеко, – заметил Тейзург с мягким упреком. – Сняла бы с меня да надела на него. Ты все еще не согласна избавить меня от этой игрушки?

– Не сейчас, любимый. Сначала я узнаю, что здесь без меня было.

Откинув парчовую драпировку, она вынула из кладки кирпич, достала из ниши небольшую перламутровую раковину, прижала к уху.

Запоминающая раковина, понял оцепеневший от тягостных предчувствий Куду. Сейчас царица услышит все, что было произнесено вслух в этой комнате за время ее отсутствия. Узнает о том, как они с Монфу нарушили ее приказ… Монфу тоже не поздоровится. Тот маячил в проеме вместе с Флачендой. Бобовая ведьма совсем сникла – должно быть, уже поняла, что Лорма вытащила булавку. А какие чувства испытывает Монфу, не разберешь из-за обезобразивших лицо наростов, но его плечи поникли, и Куду даже на расстоянии чувствовал запах его нездорового пота. Один Тейзург улыбался, рассматривая в зеркале свой шутовской грим.

Лорма вернула раковину в нишу, ее лицо разгладилось.

– С вами я разберусь позже. Сейчас надо посадить эту тварь на цепь. Берите его! Или стойте… – приподняв подол нарядного розового платья с золотым шитьем, она с размаху опустила ногу в лакированной туфельке на голень Хальнора, хрустнула кость. – Вот теперь берите!

Тейзург, наблюдавший за происходящим в глубине зеркала, даже не обернулся. Но все же пошел вместе с ними, приобняв Лорму за талию.

Куду и Монфу перенесли Хальнора в помещение в конце коридора. Голый каменный пол, в стены вбиты крючья и кольца, несколько цепей с кандалами. Здесь держали людей, которых амуши ловили для своей царицы, но сейчас никого не осталось – перед тем как отправиться в Жафеньялу, вурвана оприходовала все запасы.

Хальнора положили на пол, кандалы у него на лодыжках Лорма замкнула магическим способом.

– Вы будете его сторожить. Всеми своими потрохами отвечаете.

– Пойдем, моя несравненная госпожа, никуда он не денется, – Тейзург увлек ее к проему. – И давай возьмем Флаченду с собой, пусть она нам прислуживает – это будет забавно, вот увидишь.

– Ступай с нами, – велела Лорма бобовой ведьме.

Та покорно поплелась за влюбленной парой, ее глаза блестели от слез.

– Мы ведь можем по очереди отлучаться? – прошептал Монфу, когда они ушли.

– Наверное, да, – тоже шепотом ответил Куду.

Смотреть на Хальнора оба избегали.

– Тогда я принесу тюфяк.

Тяжело поднявшись, товарищ исчез в коридоре.

Выбора нет.

Скорчившись на неровно вымощенном полу, Куду обхватил руками плечи, его колотил озноб. В ушах звучал голос Тейзурга: «Ну-ну, надейся… Как ты считаешь, у тебя есть хоть какой-нибудь выбор?.. Нет или есть?.. У тебя нет выбора».

Нет выбора.

Нет или есть?

Нет.

Есть?..