Дороги Сонхи

Глава 21. На суше и на море

– А напоследок она у него кусок мяса из задницы выкусила, – дополнил Крелдон, когда Суно ознакомился с рапортом устранителей. – Аснагисцы поделились информацией. Парень теперь на всю жизнь калека, хотя недолгая у него будет жизнь после соития с демоном такого уровня. Беглый студент, числился в розыске по обвинению в насилии над слабоумной несовершеннолетней девицей. То-то они с Дирвеном спелись. Эх, кабы Харменгера схватила нашего первого угробца, а не этого недоучку, не пришлось бы коллегам долго за ним гоняться.

– Удивительные дела творятся, – хмуро отозвался Орвехт, взяв чашку с чаем.

Как бывший наставник Дирвена, он испытывал изрядную неловкость. Двое оболтусов вызвали Харменгеру, чтобы принудить ее к поцелуям, якобы сулящим неземное блаженство. И дело даже не в скандальном характере последовавшего за этим инцидента, а в том, что соображать же надо… А соображать так и не научили... В том числе он не научил, хотя старался, боги свидетели. Значит, плохо старался.

– Удивительного нынче много, – сменил тему Верховный Маг – он тоже выглядел угрюмей обыкновенного, словно что-то гложет его изнутри. – Нетопыря похитили. Отправился на целебный источник поправлять здоровье, по дороге напали злоумышленники в масках, все как на подбор низкорослые. Предположительно, и в этот раз китони. Нангерцы ищут, но до сих пор не нашли – ни эту шайку, ни самого Арнахти.

– Где ищут? Если на территории Нангера, так это переливать из пустого в порожнее. За горами надо искать, в Китоне.

– Кто ж из людей туда полезет, – хмыкнул Шеро.

А Суно подумал, что не из-за Арнахти же он такой мрачный, что-то другое его гнетет.

– Еще овдейцы прислали запрос по поводу удивительного инцидента на территории Черугды. Они думают, если имя ларвезийское, если кто-то разговаривает по-ларвезийски – значит, мы имеем к этому отношение? Хотя кто его знает… Вот, почитай.

Несколько исписанных листков в сафьяновой папке с тиснеными королевскими вензелями. Папкой поделился его величество Руверет: после смуты Ложа осталась без собственных канцелярских принадлежностей и тратиться на новые не спешила.

Пробежав глазами запрос, Орвехт озадаченно хмыкнул.

В Черугде, в местечке под названием Дуята, овдейские амулетчики в количестве шести человек покупали на базаре свинку для пирушки и заметили в толпе некое странное существо. С виду то ли гигантская обезьяна, то ли представитель неведомого дикого племени: раза в полтора выше взрослого мужчины, сплошь заросло пурпурной шерстью, за исключением младенчески розовой круглой физиономии. Мускулы буграми, на пальцах когти. Существо добродушно улыбалось и вело себя миролюбиво, всякому уступало дорогу. Люди на него косились, дивились, но с разговорами не лезли: мало ли, кто такой. Ясно, что не демон Хиалы – на дуятском базаре обереги от таких гостей на каждом шагу.

Овдейцы поспорили из-за свинки: один говорил, для застолья сойдет, другой возражал, что слишком тощая, кожа да кости. Вот его-то и схватил за горло могучей ручищей верзила с доброй улыбкой. И спросил по-ларвезийски, не считает ли тот, что некая Флаченда слишком тощая? Парень в замешательстве брякнул «ну да», и это были его последние слова – пурпурное существо одним махом свернуло ему шею. После чего пристало к его собеседнику с новым вопросом: не считает ли тот Флаченду слишком толстой? Рассудив, что лучше ответить утвердительно, второй так и сказал, за что тоже поплатился жизнью. Третий учел их ошибки, и как дошла до него очередь, выпалил, что Флаченда не худая и не толстая, а самая красивая – этот ответ оказался верным.

Между тем остальные успели обменяться мыслевестями и слаженно атаковали, выживший к ним присоединился. Народ брызнул врассыпную. Вчетвером амулетчики прикончили яростно ревущего противника, вскоре и маги подоспели. Изучение останков показало, что это было порождение. Взяв за рабочую гипотезу, что породила его некая ларвезийская волшебница по имени Флаченда, овдейцы потребовали у Ложи объяснений.

– Демоны знают что... – покачал головой Суно, сложив листки в папку. – У нас, конечно, есть одна Флаченда, и она не так давно побывала в тех краях, но она ведь не Порождающая. Хотя эти смертельные вопросики очень в ее духе... Возможно, подружилась там с кем-нибудь из Порождающих? Хотя я бы скорее поставил на то, что все участники инцидента злоупотребили китонскими грибочками, уж больно смахивает на бред.

– Трупы настоящие – два растерзанных овдейца и это существо. Коллеги Тейзург и Хантре собираются в Аленду, и наша Флаченда вместе с ними вернется, тогда и спросим.

Шумно отхлебнув из чашки, Крелдон устремил тяжелый взгляд мимо Орвехта, на книжный шкаф – тоже от королевских щедрот, с вызолоченной гравировкой на стеклянных дверцах. Помолчав, спросил:

– Ежели что, примешь ношу, коллега Суно?

– Какую… Погоди… С чего вдруг?.. Зинта говорит, лечение и диеты пошли на пользу, со здоровьем у тебя сейчас лучше, чем пару месяцев назад.

– Если прилетит отдача, здоровье не выручит. Зарок я нарушил, а потому не знаю, сколько еще мне отмерено.

– Какой зарок? – спросил Орвехт шепотом.

Хотя можно было и не шептать, кабинет Верховного Мага защищен от подслушивания надежными чарами.

– По кредитному договору, – помолчав, пояснил Шеро, тоже понизив голос. – Мы же приняли обязательство не убивать стервеца-кредитодателя, ни собственноручно, ни с привлечением третьих лиц либо иных сущностей. И подкрепили свое согласие со всеми условиями договора магической клятвой. А я кое-что затеял, чтоб от него избавиться и выгадать время для восстановления нашей платежеспособности, чтобы Сираф ему не дарить. Не выгорело. Не бойся, я работал в одиночку, никого за собой не потащу. Тебя я тоже обманул, так что в этом деле ты чист и сможешь меня заменить.

– Когда ты меня обманул?

– А сам догадайся. Это тебе, как моему преемнику, последняя проверочка.

Орвехт размышлял полторы минуты. В тишине тикали ходики в корпусе темного дерева с резной короной.

– Значит, пожар в кабинете четвертого секретаря…

– Уничтожил улику, – кивнул Шеро. – Там ни одного подлинника не было.

«И я хорош дурень… Даже мысли не закралось, что те «Рубиновые записки» Фагреби Акрамона Вечного – фальшивка для Лормы».

– Плохой из меня будет глава Ложи, коли я твой обман не распознал, – заметил он вслух.

– Зря я, что ли, старался? – хмыкнул Верховный Маг. – Требовалось, чтобы никто не распознал – ни ты, ни Лорма, ни ляранский стервец. И все насмарку.

– Надеюсь, ты воспользовался «Звездной солью»?

– Воспользовался. Осталось немножко после того, как мы абдикацию Руверета отменили. Но договор составлен хитро, и кто нарушит условия, от магической отдачи не отвертится. Я все предусмотрел, отдача будет нацелена на меня, а не на Ларвезу. Последнее это дело – свою страну на кон ставить.

После паузы он добавил другим тоном:

– Лорму найди, нечего ей на свободе шастать. И в чужие руки ее отдавать не стоит, этакий кладезь информации Ложе пригодится.

– Ищем.

– Давай-ка я тебе потихоньку дела передавать начну, чтоб оно потом не свалилось снежным комом на голову.

Суно ушел от него с тяжестью на душе.

В скором времени он потеряет еще одного старого товарища и, никуда не денешься, примет груз ответственности, несоизмеримой с его нынешней ответственностью.

После Ляраны Хенга проснулась на скамье под резным деревянным шатром. Солнце уже выплеснулось из-за крон деревьев, на постаменте среди зелени ослепительно сверкала золоченая ящерица.

Монастырь Золотых Ящериц?..

Ее паломничество получилось совсем не таким, как она думала вначале: не пробираться в одиночку через джунгли, рискуя быть съеденной, покусанной или подцепить какую-нибудь заразу, а переноситься во сне туда, где требуется твоя помощь – и где ты заодно можешь чему-нибудь научиться. В первом больше беспощадного героизма, второе важнее для того, чтобы жизнь продолжалась. Зерл называют божеством преследования, но, наверное, правильнее было бы называть ее божеством целеполагания.

«Это и есть то, что я должна понять? Тогда в этот раз я все-таки решила задачу правильно...»

Усевшись на скамейке, Хенга пригладила растрепавшиеся волосы. Вернее, попыталась – провела рукой по бритой голове, в следующую секунду вспомнив, что волос у нее больше нет. На ближайшее время. Подаренная банка с ускоряющим зельем лежала в котомке, которая переместилась вместе с хозяйкой.

Неподалеку от беседки журчал каскадный ручей. Она умылась, а когда поднялась на ноги, увидела смуглого монаха в рясе, расшитой ящерицами и хищными птицами.

– Наша новая послушница? Меня зовут Эземеш, я буду твоим учителем.

Говорил он по-овдейски, хотя видно, что черугдиец.

Девушка поклонилась.

Первый день ушел на знакомство с распорядком и территорией монастыря, а потом началось обучение: беседы с наставником, медитации, тренировки и вдобавок хозяйственные работы, от которых здесь никто не освобожден. Восьмицу спустя наставник велел Хенге весь следующий день медитировать, ничем больше не занимаясь, чтобы подготовиться к «деянию осуществления».

– Я должна буду выполнить задание?

– Не задание. Хотя можно и так сказать. Но не в том смысле, который ты привыкла вкладывать в это слово. Ты встретишься лицом к лицу с тем, чего ты больше всего хочешь. Уже известным тебе способом – ляжешь спать и проснешься там, куда тебя унесет твое сокровенное желание. А в следующий раз снова проснешься здесь, в своей келье. Сложи в котомку все, что тебе может пригодиться.

Разумеется, оружие – и артефакты, и обычное колющее-режущее-метательное. Не то чтобы у нее, амулетчицы посредственных способностей, были шансы против Дирвена, тут она не обольщалась, но она хотя бы попытается… А если она проснется не там, где прячется от возмездия беглый Властелин Сонхи, а в постели у Тейзурга? Или, скорее уж, в постели у Горвена? Вот удивится Горвен, увидев «рыжую барышню», как он вначале называл ее, с бритой головой… Да и самому факту изрядно удивится. А может, и нет: раз она стала послушницей Зерл, от нее теперь можно ждать чего угодно. Или… или она проснется рядом с Хеледикой? И как она объяснит это песчаной ведьме?

– Человек не всегда знает, какое побуждение у него самое важное и сокровенное, – заметил Эземеш. – Советую взять и оружие, и еду, и лекарства, всего понемножку. Может получиться и так, что ты никуда не перенесешься, а проснешься там же, где уснула – здесь. Если твое главное желание – стать монахиней. Такое тоже бывает. Но мне кажется, это не твой случай.

Хенга собрала в котомку и то, и другое, и третье, словно бродячая торговка, не знающая заранее, что кому приглянется на новом месте. Амулеты и ножи свои. Кое-какие лекарства ей дали в монастырской лечебнице, съестное и мешочки с чаем и матчей – в трапезной. Добавила фруктов и сладостей, вдруг придется кого-нибудь угощать. Теплую одежду тоже выдали: почем знать, в какие края ее забросит, об этом Эземеш предупредил, да она и сама об этом подумала.

«Ну, держись, Дирвен… Или здравствуй, Горвен?.. Или что?..» – с этой мыслью она закрыла глаза.

Сперва на нее напала тревожная бессонница, и она долго ворочалась с боку на бок, но потом все-таки уснула.

Богатый жених с дорогущим букетом стоял перед Нинодией на коленях, ожидая ее решения. Все как ей мечталось, как она однажды сболтнула Зинте, вовсе не думая, что оно сбудется. А оно взяло да и сбылось.

Кавалер явился просить ее руки в сопровождении двух вышколенных лакеев с невозмутимыми и значительными физиономиями, опуститься на колени без их помощи ему было бы затруднительно. Один, за спиной у господина, ожидал дальнейших распоряжений, второй держал футляр, в котором переливался на черном бархате бриллиантовый гарнитур – колье, серьги и кольцо.

Ей хотелось зажмуриться и помотать головой, чтоб это наваждение рассеялось. Будь она трезвая, ум за разум зашел бы от такого фортеля, но она с утра уже успела пропустить рюмочку.

Хвала богам, она при параде: причесана, напудрена, глаза и губы подведены. И платье всего-то год назад вышло из моды, и на груди брошь – олосохарский жемчуг с фальшивыми винно-красными рубинами. Нинодия уже и не помнила, где и когда стащила эту брошь во славу воровского бога Ланки. Но с преподнесенным гарнитуром ее дешевые побрякушки не сравнить. Да только кавалер с гнильцой, это никакими бриллиантами не поправишь.

Сверкала золотым набалдашником прислоненная к стене женихова трость. Из коридора заглядывала в комнату прислуга с округлившимися глазами: не ожидала, что у хозяйки есть этакие поклонники.

– Зачем тебе это, Дитровен? – заговорила Нинодия. – Ну, было у нас с тобой когда-то... Что было, то было. А потом ты меня подставил, законопатил в вашу окаянную тюрьму, где меня покалечили, хотя я тебе ничего худого не сделала. Работала на Ложу, это да, так это дела житейские и политические. Нынче я от таких дел отошла. По состоянию здоровья. И ежели ты рассчитываешь через меня до моей доченьки добраться, чтоб ее в Овдабу забрать, так я ее хорошо пристроила, у нее такие опекуны, что не тебе с ними тягаться. Уймись, это не твой ребенок. Так зачем весь это балаган с букетом, словно я юная красотка, а ты сопливый шалопай? Будешь врать, что ты меня любишь и хочешь с Нинодией Плясуньей остаток жизни коротать?

Дитровен Брогвер, овдейский магнат, с которым она шестнадцать лет тому назад крутила любовь, глядел на нее, словно игрок, который задумал сорвать куш, но сознает, что может и продуться в пух и прах. Нездоровое дряблое лицо, волосы поредели и поседели, на макушке и вовсе лысина – зато костюм отменно пошит, очки в золотой оправе, драгоценные запонки. Стоять на коленях ему было неловко и больно, и он слегка морщился, хотя старался сохранить благожелательное выражение лица. По лбу сползала капля пота.

– Нинодия, я искренне сожалею о том, что причинил тебе страдания.

– Врешь. Кабы искренне сожалел, уже бы исцелился. Мне сказали, какое условие вплетено в это проклятье: те, кто сделал меня калекой, должны раскаяться в совершенном злодеянии, тогда недуг враз исчезнет. А ты, значит, ничуть не раскаялся, только изображаешь.

Брогвер вздохнул. Не способен он раскаяться в том, что причинил кому-то зло. Пожалеть, что сделал неверный ход и в результате сам пострадал – это само собой, но это не поможет ему избавиться от проклятия песчаной ведьмы.

– Поднимите меня, – приказал он по-овдейски лакеям.

Те с двух сторон подхватили своего господина и аккуратно поставили на ноги. Перед этим парень положил футляр на стол, бриллианты игриво подмигнули Нинодии мерцающими гранями.

– Не возражаешь, если я присяду?

Ответа он не стал дожидаться, и его усадили в кресло. В ее любимое кресло.

Нинодия, про себя ругнувшись, опустилась на скрипучий диванчик.

– Хитрозадый ты, Дитровен. Не можешь раскаяться в дурном поступке, вот и решил, как говорится, не в дверь, так в окно? Думаешь, ты на мне женишься, и дальше как-нибудь выкрутишься-откупишься от своего недуга, и эта женитьба заместо раскаяния тебе зачтется? В особенности если я сама начну хотеть, чтобы муженек выздоровел?

«И если сама попрошу об этом песчаную ведьму – ты ведь, хитрожопый старый хрыч, на это рассчитываешь?» – дополнила она про себя.

– Нинодия, ты же умная женщина, – страдальчески вздохнул Брогвер. – Я сожалею, что пришлось так поступить… тогда... Но это от меня не зависело, на меня надавили, я поддался уговорам и давлению. Ты оказалась для них самой подходящей мишенью. Если бы они знали, что ты агент Ложи, все было бы иначе, с иностранными агентами работает другое ведомство.

Нинодия фыркнула:

– Была я агентом или нет – какая разница? Это все равно была я, Дитровен. И вы, пшорское отродье, вместе с ногами всю мою жизнь поломали!

Он безропотно проглотил «пшорское отродье». Опять вздохнул. И снова заладил свое:

– Когда ты станешь моей супругой, ты ни в чем не будешь нуждаться – ни в деньгах, ни в самых лучших артефактах для протезов. Я вижу, у тебя здесь тесновато, другое дело особняк или просторная квартира на весь этаж…

– Нет уж, не хочу я в Овдабу. Глянешь в окно – пасмурно, зимой холодина, лето паршивое, да и народишко жлобы окаянные. Не дождешься.

– Кто тебя неволит? – в его внимательных тускловатых глазах что-то блеснуло – видно, решил, что невеста вот-вот заглотит наживку. – Живи в Аленде. Я буду часто бывать здесь по коммерческим делам, собираюсь приобрести недвижимость, сейчас много конфиската выставлено на аукционы. Ты не составишь мне компанию на просмотрах? Я хотел бы взять то, что тебе понравится, если ты примешь мое предложение.

«Ох, как сладко поешь...»

– Сегодня я вторгся без приглашения, – добавил Брогвер. – Не смею больше отнимать у тебя время. Не согласишься ли завтра пообедать со мной в «Золотом блюде»? Я не тороплю тебя с решением…

Букет он сунул лакею, тот с поклоном положил цветы на вытертую до лысых пятен бархатную скатерть.

После этого Брогвера снова подхватили под руки, подняли и повели к двери.

– Эй, ничего не забыл? – бросила вдогонку Нинодия.

– Это подарок, независимо от твоего решения, – повернув голову, отозвался жених. – Прошу тебя, подумай.

Что ж, на такой ответ она и рассчитывала. Эти бриллианты стоят целое состояние, если продать или заложить – она год проживет, ни в чем себе не отказывая.

Хлопнула входная дверь.

– Уф, давно со мной такого не было…

Она снова почувствовала себя той самой Плясуньей, которая когда-то кружила головы кавалерам. Но замуж ее денежные мешки даже в ту пору не звали. Если она попадется на этот крючок… А если подойти с умом? В Овдабу ни ногой, и чтоб этот старый прохвост до свадьбы поклялся богами и псами, что ничем ей не навредит, и чтоб открыл на ее имя банковский счет, и купленный в Аленде особняк пускай на нее оформит, а этот домишко можно будет сдавать внаем…

Нинодия поднялась с диванчика, вытащила из буфета пузатую бутылку зеленого стекла. Согнав муху, нацедила в липкую после прошлого раза рюмку горького ликера. Она подумает. Она хорошенько подумает, а потом скажет Дитровену о своем решении.

Городок Иш встретил Дирвена рыбной вонью, лаем бродячих собак и смачной руганью на пристани, где спозаранку что-то разгружали. Он не собирался задерживаться в этой дыре, ему надо в Речурах – оттуда уходят корабли на Оборотный архипелаг.

Используя «Ключ Ланки» и «Мимогляд», раздобыл еды, разжился новой одеждой и клухамским словарем-разговорником.

Остров Клухам не относится ни к Великому материку, ни к Оборотному архипелагу, он лежит на полпути между тем и другим. На той же долготе, только южнее, в тропиках, есть еще остров Нидарбе, тоже изрядных размеров.

Клухам – торговое королевство на пересечении морских путей, там толчется народ отовсюду, можно затеряться.

Словарь попался четырехязычный: бартого-ларвезо-аснагисо-клухамский, изданный на Клухаме специально для гостей с материка. Полезная штука, это Дирвен признал, при всем своем неуважении ко всяким там книжкам.

Недоумок Шунепа, если выжил после Харменгеры, наверняка его сдал, поэтому колпак с бородой на помойку. Он теперь бартожец.

Стащил в лавке женский парик, обрезал косы – получилась годная шатенистая шевелюра. За очками с коричневыми стеклами пришлось лезть в аптеку, заодно запасся бинтами и мазью для лопнувших волдырей.

И денежные запасы пополнил, но все подчистую выгребать из касс в ишских лавчонках не стал, чтобы не сразу заметили недостачу. Теперь на вокзал и первым же поездом в Речурах.

Погоня висит на пятках, но чворка дохлого они получат, а не Повелителя Артефактов.

Хенга проснулась от холода. Ясно, что она не в Черугде и не в Ляране.

«Значит, все-таки Дирвен?..»

Ландшафт под облачным небом серебрился, словно гобелен, на который не пожалели серебряных нитей.

Стуча зубами – и вовсе не метафорически – Хенга натянула шерстяные штаны поверх хлопчатобумажных и теплую куртку, повязала на бритую голову платок. Все это было скатано в узел и привязано к котомке, которая переместилась вместе с ней. Ноги тоже замерзли, но у нее были шерстяные носки. Зашнуровала ботинки и лишь потом огляделась.

Незнакомая холмистая местность, на востоке блестит река, в той же стороне синеватым контуром тянется вдоль горизонта горный хребет, над которым едва взошло солнце. Вершины сверкают, словно хрустальные – вероятно, ледники. Возле реки скопление домишек, над трубами дымки. В отдалении виднеется еще одна деревушка, и еще, на другом берегу. А холмы вокруг покрыты сероватым вереском, он волнуется на ветру и как будто мерцает.

Можно не гадать, что это за местность. Ширрийский серебристый вереск растет только в Ширре, с которой Овдаба граничит на востоке.

Хенга сглотнула горький комок. Откуда взялась горечь? Принесло из деревушки вместе с дымом.

Да, она хотела сюда попасть, но старалась об этом не думать. Решила, что побывает здесь когда-нибудь потом. Попросту боялась, что начнет расспрашивать, и ей покажут памятный камень на кладбище.

Но раз она здесь, теперь ей одна дорога – в деревню у реки.

Перед тем как направиться вниз по тропинке, вытащила из-под ворота бронзовый храмовый медальон с ящерицей, надела поверх куртки. Чтобы никаких вопросов по поводу того, кто такая: она служит Зерл, все остальное не важно. Ширрийский она в свое время учила, как и все службисты Министерства благоденствия. Хотя бывать в Ширре или на восточной границе ни разу не доводилось, Хенгеда Кренглиц специализировалась на Ларвезе.

Огороды заплатками на пологих склонах, там-то ей и встретились люди – две старухи и подросток.

Активировав языковой амулет, Хенга поздоровалась по-ширрийски. Деревенские глядели настороженно: почем знать, зачем явилась служительница Неотступной – с добрыми намерениями или, может, ей велено кого-то убить?

– Мира и достатка вам, и милости Зерл во всех ваших начинаниях. Я разыскиваю достойную женщину по имени Нимче Кьонки, живет ли такая в вашей деревне?

Старые ширрийки чуть оттаяли, если «достойную» – значит, всяко не убивать. А у Хенги поросшая травой земля заколебалась под ногами: вот сейчас ей покажут, где тут деревенское кладбище… Хотя с чего бы такая реакция, ведь она свою родную мать ни разу не видела и до недавних пор не подозревала о ее существовании. Но в детские годы порой возникало отчаянное недоумение: «Разве мама меня не любит? Вот если бы мама меня любила...» Даже в голову не приходило, что госпожа Кренглиц ей вовсе не мама. Хотя было ощущение – что-то не так. Иной раз даже плакала, но об этом никто не знал, будущая шпионка еще тогда умела скрывать свои чувства. Вдобавок подросшей Хенгеде объяснили, что любовь и уважение надо заслужить, а для этого надо стараться, надо хорошо учиться, надо все делать аккуратно, ты ведь Кренглиц, ты будущая службистка, и если тебе кажется, что тебя недостаточно любят – значит, пока еще не заслужила, плохо старалась.

– Нимче с внучонком вон в том доме живут, – показала одна из старух.

От облегчения Хенга улыбнулась, и эта не подконтрольная ей улыбка окончательно успокоила собеседниц по поводу ее намерений.

– А остальные где? Если у нее внук, значит, есть еще сын или дочь?

– Дочка ее с мужем, он был хороший парень, из деревни на том берегу, позапрошлой весной утонули, – поведала ширрийка в темном платке с вышитым цветными нитками оберегом. – Он рыбачил, она ему поесть принесла, а кто-то из речных возьми да и расшатай под ними лед. Добрых им посмертных путей. А до этого у Нимче еще одна дочка была, когда она в Овдабу на заработки ездила, там и родила от хозяина, да овдейцы у нее ребенка забрали, как у них водится. Вернулась сама не своя, потом вышла замуж за Бурчо Баркунаки, он семь лет назад помер. Он был из пограничников, его ранили, увечный вернулся. Теперь у Нимче никого не осталось, кроме внучонка Твени, зато она работящая, и мы помогаем чем можем.

Поблагодарив, Хенга пошла к указанному дому. Затылком чувствовала, что все трое смотрят ей вслед.

Не развалюха, но и добротным домишко не назовешь. На изгороди-плетенке сушится штопаная одежда, под старым дощатым навесом подвешено с десяток копченых рыбин. Ставни распахнуты, оконные створки приоткрыты – в частом переплете мутноватые стекла, а кое-где вместо них дощечки. Зато и на ставнях, и на двери, и на стенах честь по чести нарисован обережный орнамент. Пахнет кашей, изнутри доносятся голоса:

– Бабушка, а пока остывает, ты новую сказку расскажешь?

– Начну рассказывать, а доскажу, может, вечером. Ну, слушай. Говорят, в незапамятные времена Стражем нашего мира был кот, а правда ли это, никто не знает, много лет с тех пор прошло. Но говорят, так и было. А потом Стражем Мира стал человек, потому что не кошачье это дело, а человеческое. Знаешь, Твени, куда делся тот кот?

– Убежал на небо, и если в месяц Чаши посмотреть на северо-восток, увидишь там созвездие Кота – это он и есть! – радостно и гордо выпалил Твени.

– Вот-вот, живет он с тех пор на небесах, горя не знает, гоняется за блуждающими звездочками, как раньше за мышами гонялся. А иной раз заскучает да и спустится на землю – безлунной ночью, когда никто не видит. Созвездиям так себя вести не положено, но чего и ждать от кота – недаром же говорится, что всякий кот сам себе господин. Вот как-то раз спустился на землю небесный кот, а в это время один парень, звали его Памче, наловил рыбы и задремал под кустиком. Обереги у него были, чтобы никто из народца не подобрался, да небесному коту они нипочем. Шасть к ведерку – и давай Памчину рыбу жрать. Одну слопал, вторую, третью… Тут Памче проснулся и хвать его за шкирку. Ты что, говорит, делаешь, разбойник бессовестный? А небесный кот ему – отпусти меня, Памче, я за это три твоих желания исполню! На том и поладили. Да только Памче сам не знал, чего пожелать. Тогда небесный кот дал ему три махоньких звездочки и велел, как будет нужда, выйти ночью из дому и звездочку выпустить – мол, я сразу явлюсь. Вернулся Памче домой, рыбы принес всего ничего, посмеялись над ним, но он о том, что было, никому не рассказал. А в двух днях пешего пути от их деревни стояла в заливной низине деревня на сваях, и повадился разорять ее старый злобный топлян. Вылезет из речки – и давай сваи расшатывать, огороды вытаптывать, овец задирать. Жители деревни объявили, что заплатят вскладчину тому, кто изведет эту напасть. А Памче как услыхал об этом, выпустил первую звездочку и попросил у небесного кота помощи в этом деле. На следующую ночь кот подстерег топляна и задавил его, словно мышь. Наутро жители выходят – и видят: лежит мертвый топлян, а возле него стоит, подбоченясь, Памче, герой героем. Стали его чествовать, заплатили, как было обещано. Слухи об этом дошли до короля, и тот решил, что такой молодец, победивший топляна, должен служить у него при дворе. Памче обрадовался и возгордился… А каша уже остыла, давай-ка покушаем – и за работу, потом доскажу.

Самое время, чтобы постучаться и войти. Ступеньки низенького расшатанного крыльца заскрипели, и Нимче с внуком еще до того, как дверь открылась, поняли, что кто-то с утра пораньше явился в гости.

– Мира и достатка вам, и милости Зерл во всех делах, – произнесла Хенга перед тем, как переступить через порог.

На нее настороженно уставились две пары глаз. Даже четыре: на лоскутном половичке у очага сидели две серых кошки, одна побольше, другая поменьше – тоже слушали сказку про своего небесного сородича.

Обстановка бедная, и все же на свой лад уютно. И кажется, что все здесь пронизано любовью – той, которая похожа на мягкий золотистый свет.

Хорошо, что взяла с собой и еду, и лекарства, и некоторую сумму денег… И обереги она им оставит, она и без них не пропадет. Детские игрушки захватить не догадалась, но у племянника игрушки есть – лежат в уголке. Самодельные. Наверное, Нимче смастерила.

Худощавая женщина за сорок, обветренное загорелое лицо, русые волосы с проседью заплетены в косу. И темноволосый мальчик лет пяти-шести.

– И вам мира и достатка, госпожа, – Нимче Кьонки поднялась из-за стола, глядя на нежданную гостью тревожно и вопросительно.

– Это я… – сказала Хенга и умолкла.

А потом продолжила, словно шагая против ветра, словно преодолевая незримую преграду:

– Я из Абенгарта, из семейства Кренглиц, я недавно о вас узнала. И узнала правду о себе.

Перед морским путешествием полагается сходить на поклон к Хозяину Океана и его старшим дочкам – Таннут и Ниато.

В центре Речураха на площади Водоплавателей стоят три храма. Каждый украшен громадными раковинами, кустами кораллов, ржавыми якорями в человеческий рост, костяками гигантских рыбин и крабьими клешнями величиной с обеденный стол. Внутри убранство под стать тому, что снаружи. Пахнет йодом и морепродуктами, но не так, как в рыбной лавке, а скорее как в музее, где лежат в витринах всякие засушенные гады.

Сначала Дирвен посетил храм Хозяина водных просторов, потом храмы Таннут – Госпожи Пучины и Ниато – Госпожи Бурь. Если первый везде изображен человеком свирепого вида, то у его дочерей по два изваяния: с женским лицом и в облике морского существа с жабрами, чешуей на скулах и осьминожьими щупальцами вместо волос.

Засвидетельствовав свое почтение морским божествам, Дирвен завернул в харчевню, они тут на каждом шагу. В кармане лежит билет на «Гискаду» – клухамский грузопассажирский корабль. Обошлось дороже, чем плыть на аснагисском судне, зато безопасней: в отличие от материковых государств, Клухаму незачем охотиться на бывшего первого амулетчика Светлейшей Ложи, опального короля Ларвезы. Клухаму нет дела до здешних разборок, он далеко за морем и живет своими торгово-политическими делами.

Скорее уж там захотят привлечь повелителя амулетов к себе на службу… Ха, почему бы и нет, если ему гарантируют защиту от Ложи, от министерства благоденствия и от всей прочей материковой сволоты? Если предложат, он подумает. Может, даже и согласится, и пусть тогда его враги локти грызут.

«Золотое блюдо» размерами залов и числом отдельных кабинетов уступает только «Застолью гурманов» и «Весёлой маркизе». Люстры с несметными переливчатыми подвесками, всюду зеркала, новенькая золоченая лепнина – то, что было попорчено, пока в Аленде заправлял Властелин Сонхи, за лето успели отремонтировать. А что не успели, то занавесили нарядными, как павлиний хвост, драпировками. Шикарное заведение, да бывшую королеву шиком не удивишь.

Глодия держалась с истинно королевским достоинством, на убранство и на публику смотрела критически, зато Мейлат-Мейленанк была поражена здешней роскошью. Их сопровождали двое щегольски одетых кавалеров с неброскими физиономиями: якобы приезжие из восточных горнодобывающих провинций, а на самом деле подчиненные дядюшки Суно по сыскной части.

Они не просто так болтались по ресторанам, а выполняли задание – ловили на живца Лорму. Пусть та уже не вурвана, ставку сделали на то, что нутро-то у нее осталось прежнее: наверняка ей хочется людских мучений и свежей крови, хотя уже не можется как раньше. В последнее время в Аленде случилось несколько жестоких убийств с одним почерком, как будто завелся некий душегуб. Господин Шеро с дядюшкой Суно подозревали, что этот душегуб и есть Лорма. Поэтому на Мейленанк навели чары, которые превращали ее потаенное желание в подобие зова: у кого есть нужный интерес, тот услышит. Иной раз таким способом насильников ловят, но Мейлат мечтала не о любовных кувырканиях, а о том, чтобы кто-нибудь отведал ее крови – мол, в этом ее предназначение. Выросла в вурванском городе и вдобавок дуреха на всю головушку, что с нее взять.

Обе выглядели, как дамы полусвета, с которыми кутят богатые провинциалы – мать родная не узнает. Глодию ее матушка и впрямь не узнала, когда столкнулись давеча в «Алендийской слойке».

Даже обидно: гримеры Ложи расстарались, сделали из нее девицу смазливой наружности, а умоешься – хоть в зеркало не гляди. Эх, кабы раздобыть амулет, который называется «Кувырок личины», чтобы раз и навсегда стать красавицей… Это большая редкость, мастерить такие штуки давным-давно разучились, но дядюшка Суно предупредил, что у Лормы, скорее всего, «Кувырок личины» есть, поэтому она может выглядеть совсем не так, как прежде в человеческом облике.

– Хотя могла и не воспользоваться, могла отложить на крайний случай. «Кувырок личины» дает непредсказуемый результат: пол и возраст не меняет, а со всем остальным как повезет. И если тот, кто его применил, не обрадуется своему новому облику, назад не отыграешь, это одноразовый артефакт.

– А если всеми душевными помыслами изо всех сил настроиться, чтоб получился задуманный результат?

– Не думаю, Глодия, что это может повлиять на исход эксперимента. Когда возьмем Лорму и изымем у нее артефакты, если найдется «Кувырок личины», будем изучать его в лабораторных условиях.

Пока выловили только двух полудохлых вурванов – те притащились на «зов» Мейлат, словно роняющие слюни голодные псины на кусок мяса. Упырей скрутили функционеры Ложи, тайно сопровождающие агентов под прикрытием. А если объявится Лорма, велено самостоятельных действий не предпринимать, сразу же послать мыслевесть достопочтенному Орвехту и находиться в боевой готовности.

Как бы там ни было, не на свои гуляем, за все платит Ложа, поэтому Глодия ни в чем себе не отказывала и множество разных деликатесов в охотку перепробовала.

– Глянь, вон там сидит Нинодия Булонг с каким-то паршивеньким ухажером, – шепнула она Мейлат. – А, да ты же ее не знаешь… Подцепила такого же хромого, два башмака пара! Ох, и вырядилась… Мы-то с тобой вырядились, потому что понятное дело, а она – как последняя шлёндра, из деревни в Аленду понаехавшая.

Над воротами лечебницы красовалось растянутое полотнище с каллиграфической надписью на трех языках: «Демонам вход воспрещен».

В прошлый раз ничего подобного не было.

– Помогает? – Хантре кивнул на ворота. – По-моему, обереги были бы эффективней.

– Лучше без оберегов, – возразила его спутница. – На случай таких ситуаций, как зимой, когда лечебницу захватили бандиты. У союзников Тейзурга должна быть возможность прийти на помощь, если кого-нибудь из вас не окажется рядом.

Его охватило тягостное чувство: с посланцами Ктармы они тогда разобрались, но те успели убить часть заложников.

– Может, и помогает, кто не надо сюда не ходит, – добавила Ринальва. – Пусть будет на всякий случай. Это сделал в уплату за лечение один балбес, который поцеловался с Харменгерой. Иным пациентам так и хочется надавать по шее.

«Бывает, что ты не воздерживаешься от рукоприкладства, – мысленно дополнил видящий. – Изредка, если эпизод совсем ни в какие рамки».

– А от внутренних демонов никакие надписи на воротах не помогут, – добавила лекарка с сухой усмешкой. – С ними каждый сражается в одиночку на своей территории. Когда мне было тринадцать лет, я из-за своих внутренних демонов стала посмешищем, и это послужило мне уроком на всю жизнь. Я справилась… А потом Милосердная приняла меня под свою длань, и у меня не осталось времени на ненужные глупости. Такая защита лучше любых оберегов, даже если твой внутренний демон снова пытается поднять голову. Простите, что разоткровенничалась. Вы из тех собеседников, которые все поймут правильно. И давайте-ка наденьте шляпу, вам только солнечного удара не хватало.

Хантре подчинился, до этого широкополая шляпа висела у него за спиной. В первый же день после возвращения из Бацораждума его постригли под ноль: голова в порезах, волосы спутались в окровавленный колтун. Сейчас порезы затянулись, но шляпа раздражала кожу, лучше бы повязал бандану.

В этот раз регенерация шла медленнее, чем обычно. Сегодня он в первый раз выбрался на прогулку за пределы лечебницы.

Дорога убегает к постройкам вперемежку с блекло-разноцветными шатрами и палатками. Слева до горизонта барханы, справа царство зелени, вдалеке сияет солнечными бликами Шеханья. А за спиной похожий на мираж белый дворец, с воспрещающей надписью для демонов на трех языках просвещенного мира.

Восприятие как будто расслаивалось: смутно вспоминались другие города, другие пустыни, другие дороги...

Зачем вспоминать о том, что было и закончилось? В Сонхи он дома.

Да он и не отрицает, что дома. Но ему позарез надо в Аленду. Вместе с Эдмаром. Там что-то важное, и он то помнит об этом, то забывает, то снова помнит.

А сейчас пора возвращаться в палату, голову все-таки напекло – перед глазами плавают бирюзовые круги.

Чем скорее Ринальва сочтет его состояние удовлетворительным, тем раньше можно будет отправиться в Аленду.

Облокотившись о перила на палубе для пассажиров второго класса, Дирвен с презрительной миной наблюдал за суетой на пристани.

Из-под картуза выбиваются темные пряди, в тени козырька поблескивают очки, над верхней губой полоска фальшивых усиков. Одни крухутаки разберут, кто такой, но эти пернатые оглоеды за просто так чужие секреты не выбалтывают. Через две-три восьмицы он будет на Клухаме, и если потом решит податься на Оборотный архипелаг – туда плыть еще столько же. Но вдруг ему на Клухаме понравится: остров большой, народу полно, и говорят, в тамошних борделях шлюхи со всего света… Только Наипервейшей Сволочи там не будет.

Эта Сволочь о существовании Дирвена как будто забыла – ну, не может же такого быть?..

Он пытался связаться с Куду и Монфу, но те на его мыслевести не отвечали. Может, Лорма уже их сожрала? Или ее новый консорт с ними разобрался? Не с крухутаком же играть в три загадки, чтоб узнать, что у них там происходит.

Один крухутак закладывал круги над речурахским портом, высматривая с высоты жертву-игрока, а вдалеке над крышами и башенками виднелся в коричневатом облачном небе второй крестообразный силуэт. Стекла очков как чайная заварка, поэтому все кажется слегка коричневым.

Если бы в заморских краях найти такой же амулет, как Наследие Заввы… Он король Ларвезы, и он от престола не отрекался. Если получится, он вернется.

А на пристани суета: колпаки и картузы, шляпы и шляпки, тюрбаны и береты, фуражки и моряцкие косынки. Всему этому дурачью невдомек, что на «Гискаде» отправляется в изгнание Повелитель Артефактов, опальный король Ларвезы, преданный неблагодарной сволотой Властелин Сонхи.

От высоких помыслов Дирвена оторвала пощечина. Вернее, звук пощечины – у него за спиной кому-то отвесили оплеуху.

«Да я бы тебе это счастье даром отдал, еще бы и приплатил!»

Он не сказал это вслух.

Чтобы не задеть Эдмара? Тот наверняка установил здесь артефакты для слежки – логичный поступок после того, что выкинула эта девушка.

Или чтобы не расстроить ее перед серьезным разговором? Но именно из-за этой фразы она вряд ли бы расстроилась.

Так или иначе, удержался. Хотя чуть с языка не сорвалось, когда Флаченда, увидев его на пороге, грустно вздохнула и произнесла с трагической интонацией:

– Если вы хотите поговорить об отношениях… Я все понимаю и рада за вас. Я не хочу и не буду мешать вашему счастью.

– Не об отношениях, а о вашем даре, – надо быть вежливым, даже если оппонент бесит, иначе она обидится, сосредоточится на своей обиде и все важное пропустит мимо ушей. – Я прошу вас о разговоре, как видящий и как запасной Страж Мира. Может быть, прогуляемся?

Атмосфера у нее в комнате кисловато-едкая, слезоточивая. Сумбурное мельтешение картинок-воспоминаний: одни более-менее отчетливы, другие расплываются, словно на рисунок чернильным карандашом капнули воды, от третьих мелькают одни обрывки – и все это на тему обидных или неловких ситуаций. Не наведенные чары, она таскает это с собой по собственной воле.

– Я бы прогулялась, но ко мне все плохо относятся, поэтому я отсюда не выхожу.

– Вы будете со мной. Я от вас ни на шаг не отойду и потом провожу обратно. Идемте туда, где никого нет?

Помявшись, Флаченда согласилась.

Он привел ее в розарий под застекленным куполом. Голубоватое иномирское термостекло, защищающее от полуденного зноя, Эдмар раздобыл еще до того, как маги Ложи заперли его в Сонхи.

На стене распласталась бронзовая ящерица с циферблатом на спине – часы бартогской работы. Обещал Ринальве вернуться к половине четвертого. Запряженная верблюдом карета ждет у парадной лестницы, у него не так уж много времени.

– Флаченда, не идите по пути Лормы. Не надо.

– Почему вы так обо мне думаете? – на него изумленно уставились блестящие от подступивших слез глаза. – Я никогда не вела себя как Лорма… Что у меня с ней общего?

– Вы получили дар Порождающей, которым раньше владела Лорма. Вы ведь знаете о том, что Порождающие, в отличие от Созидающих, не планируют в деталях, что у них получится? И даже если планируют, результат может сильно отличаться от задуманного. Результат в большой степени зависит от ваших истинных желаний и душевных импульсов. Нет, я не хочу сказать ничего плохого о ваших импульсах и желаниях. Я вам кое-что расскажу о Лорме, просто чтобы предупредить о ловушке, связанной с этим даром.

Бобовая ведьма раздумала плакать и уселась на мраморную скамью. Он тоже сел, не выпуская из поля зрения часы. Не хотелось бы опоздать и вызвать недовольство главы лечебницы. Даже Тейзург как-то раз обмолвился, что немного побаивается Ринальвы – и похоже, это была не совсем шутка.

– Я не помню, что было в моей прошлой жизни, но мне о тех событиях рассказали. Я тогда уничтожил порождение Лормы – спалил синим пламенем, а то, что осталось на бестелесном уровне, унес за Врата Хаоса, чтоб оно исчезло окончательно. И в Бацораждуме я считал прошлое Лормы. Раннее прошлое, еще до того как она стала вурваной. Она не всегда была такой как сейчас.

– Я не похожа на Лорму, – со слезами в голосе пробормотала Флаченда.

– Я не говорю, что похожи. Вы на нее совсем не похожи. Я же сказал, что хочу предупредить о ловушке, в которую попалась она и не должны попасть вы.

Минутная стрелка шевельнулась, сделала очередной крохотный шажок, а ящерице хоть бы что – как дремала, так и дремлет.

– Лорма когда-то в юности была очень одинока, и ей казалось, что весь мир против нее. Никто ее не понимает, каждый готов предать и так далее. Возможно, она тогда действительно находилась в такой ситуации – королевские родственники, которые конкурировали за власть, и весь этот придворный серпентарий. Одинокая девочка начала мечтать и придумала себе воображаемого друга. Жестокого убийцу, который губит людей, никого не жалея, для него это способ существования, но при этом Лорма – единственное исключение. Он ее уважает, бережно относится к ее переживаниям, всегда готов за нее заступиться и никогда не убьет. За Лормой он признает право на жизнь, которого не признает за другими – то есть, признает ее величайшую ценность на фоне всей остальной кормовой массы. Одинокая девочка была из Порождающих и в конце концов породила героя своей мечты. И после этого начала постепенно превращаться в ту Лорму, которую вы знаете. Не идите по этому пути, не мечтайте о таких союзниках.

Флаченда смотрела на него растерянно, настороженно и чуть затравленно, с опаской. Похоже, он попал в точку. Плохо. Лучше бы ошибся.

– Я ни о чем таком не мечтаю и не хочу никого убивать!

«Убивать не хочешь, в этом ты отличаешься от Лормы. Но мечтаешь о друге-любовнике, который всех готов растоптать в слякоть, зато тебя будет носить на руках и нежно заботиться».

Нельзя об этом вслух, тогда точно обидится.

– Поскольку вам теперь принадлежит дар Лормы, я, как видящий, счел своим долгом рассказать вам об этом, – произнес Хантре дипломатично-вежливым тоном – научился, пока исполнял обязанности «господина наместника». – А сейчас мне пора возвращаться в лечебницу. Пойдемте, я провожу вас в комнату.

Добился он нужного эффекта или нет? Надвое. Будущее покажет. Хорошо, если она все-таки задумается.

Затрещину получила изящная темноволосая дамочка. Черноусый мужчина глядел на нее желчно и оценивающе, словно укротитель на непокорное животное.

– Ты не смеешь поднимать на меня руку! – произнесла она по-бартогски.

– Еще как смею, – процедил кавалер, после чего подкрепил свои слова еще одной пощечиной. – Эркина, ты вся изолгалась! Ты забыла о том, что ты моя жена и принадлежишь мне, но я выбью из тебя дурь! А посторонних это не касается… – добавил он, покосившись на Дирвена.

Тот отвернулся и снова уставился на Речурах. И впрямь не касается. Раз муж лупит ее прямо на палубе, наверняка заслужила. Эта парочка обвешана оберегами, и на нем, и на ней по два «Мимогляда» – не будь Дирвен повелителем амулетов, вовсе не обратил бы на них внимания.

Краем глаза он отследил, что усатый схватил Эркину за руку и утащил в проем, за которым находился коридор с каютами. На палубе остался одинокий моряк с трубкой и двое старых аснагисцев – те обсуждали дребезжащими голосами какие-то политические дела. До отплытия еще три с половиной часа.

Артефакты усатого Дирвен ощутил раньше, чем тот к нему подошел. Эркины с ним не было – наверное, запер в каюте.

– Юноша, вы бартожец?

– Бартожец, сударь.

– Похвально, что вы путешествуете, я и сам бывалый путешественник. Хочу вас предупредить, если эта женщина попытается вызвать у вас сочувствие, не поддавайтесь на ее уловки. Держитесь от нее подальше. Она не знает, что такое честь. Надеюсь, вы проявите благоразумие и не станете вмешиваться в чужие семейные дела.

– Я и не собираюсь, – отозвался Дирвен. – Лекарь прописал мне морское путешествие в спокойной обстановке. Плыву на Клухам и потом обратно.

– Вот и хорошо, – проворчал усатый. – Приятного отдыха.

После чего удалился.

Эта Эркина красивая, на поимелово сгодилась бы. Но связываться неохота. Ну ее к чворкам. Сейчас главное – добраться до Клухама, не наследив и ни во что не вляпавшись. Хватит с него приключений. Он добропорядочный юноша со слабым здоровьем, всю дорогу будет маяться морской болезнью – годный предлог, чтобы поменьше общаться с окружающими.

Когда потянулись на борт остальные пассажиры, он укрылся в каюте. Боевые артефакты в готовности – пусть попробуют, гады, его взять… Да он им весь порт разнесет, заодно с окрестными кварталами, никакой «ведьминой мясорубки» не понадобится.

Деликатно постучали, дверь приоткрылась.

– Прошу прощения, сударь, кажется, я ваш сосед…

Это было сказано по-бартогски, с извиняющейся интонацией воспитанного недоумка, который не хочет никому помешать.

Во втором классе каюты двухместные, и запихнут кого-нибудь тебе в компанию или нет – это смотря сколько билетов продано.

Сосед ввалился, волоча за собой перетянутый ремнями чемодан на колесиках. Бартогское изобретение, там к чему угодно колесики приделают. Рослый блондин в клетчатом дорожном костюме, пояс оттягивает пухлая сумка с отделениями на пуговицах. Обереги и аж три «Мимогляда», в придачу «Каменный молот» – изношенное старье с половинным зарядом. Потный, физиономия растерянная. Тоже что ли от кого-то драпает? Во повезло…

– Прошу прощения, – снова проблеял блондин и убрался прочь, оставив Дирвена наедине со своим багажом.

Чемодан как чемодан, не считая колесиков. Из дорогой кожи, с потертыми углами. Ни заклятий на нем, ни амулетов внутри, за исключением «Недремлющего сторожа», чтобы не сперли.

Сосед вернулся после того, как «Гискада» отчалила. Лицо у него было вконец расстроенное.

– Сударь, прошу прощения… Кайкер Бегалус. Мы ведь с вами соотечественники? Я попросил, чтобы меня определили в каюту с соотечественником. Как я могу к вам обращаться?

– Горжек Фрунчер, – назвал Дирвен имя, под которым купил билет. – Простите, меня тошнит, морская болезнь.

– Да-да-да, понимаю, – согласился Бегалус, но не отстал. – Простите, после того как вы сели на корабль, вы не видели среди пассажиров мужчину и женщину по фамилии Глец?

«Думаешь, тут у каждого фамилия на лбу написана?»

Вместо того чтобы сказать это вслух, Дирвен вежливо посоветовал:

– Это вам лучше у кого-нибудь из команды спросить. Меня уже укачивает…

И обнял найденный в нижнем шкафчике жестяной тазик с ручками, словно сейчас блеванет.

– Простите, я лучше опишу, как они выглядят, для меня это очень важно. Красивая миниатюрная брюнетка и мужчина лет сорока, темноволосый, худощавый, раздражительный, с усами.

Та самая парочка. А этот Кайкер, видать, герой-любовник, который тайно кинулся за ними в погоню.

– Вы их видели? – догадался сосед, так и впившийся в него взглядом.

– Видел на палубе, потом они ушли в каюту.

Кайкер испустил вздох облегчения. Остался бы в дураках, если бы те на корабль не сели, а он бы уплыл без них в дальние края.

– Я хочу попросить вас о помощи… Вы должны мне помочь. Я вижу, что вы достойный молодой человек, мне больше не к кому обратиться.

Кто же знал, что с бартожцами на «Гискаде» будет такая засада? Отправиться в плавание овдейцем или ларвезийцем Дирвен не мог – заподозрят. Аснагисцем он не так давно побывал, и колпак с бородой надоели ему хуже чирья на заднице. По-руфагрийски он ни бельмеса. Нангерский более-менее освоил, но его бы выдал акцент. Он сумел настроить языковые амулеты таким образом, чтобы по-бартогски говорить без акцента – интересно, до него это кому-нибудь удавалось? А с нангерским этот номер не пройдет, там скорее язык вывихнешь, даже с амулетами.

Забравшись с ногами на койку и уткнувшись в спасительный тазик, Дирвен размышлял, как быть. В конце концов решил, что ему это на руку: надо сдружиться с Бегалусом, чтобы со стороны казалось, будто он путешествует не один, а с приятелем, это поможет замести следы.

Когда сосед вернулся – перед этим он, поглядев на страдающего Горжека Фрунчера, деликатно удалился на палубу – Дирвен сказал:

– Меня уже отпустило, даже не вырвало. Я вам сочувствую и готов помочь, только не буду делать ничего противозаконного.

– Я бы на что угодно пошел, чтобы спасти Эркину, – угрюмо признался Кайкер. – Этот мерзавец поднимает на нее руку, он ее не достоин. Не могу понять, видел я их на палубе или нет... Показалось, что Глец там был, но недолго.

«Ха, да потому что они обвешаны «Мимоглядами», так же как ты», – мысленно пояснил повелитель амулетов.

На эту тему молчок, он сейчас не амулетчик – простой смертный, набравший с собой в дорогу обережных, лечебных и языковых артефактов. Остальной арсенал усыплен, но готов к пробуждению в любой момент.

Вот так Дирвен и стал связующим звеном между Глецами и Бегалусом. Обе стороны любовного треугольника считали, что используют наивного юношу в своих интересах.

Эркина вышла замуж за Глеца, потому что он при деньгах, а она из небогатой семьи. Потом встретила Бегалуса, и у них началась любовь, хотели сбежать, но Глец узнал об их плане и повез Эркину через Аснагису на Клухам, где у него торговая контора. А Бегалус все равно их выследил и в последний момент перекупил билет у другого пассажира. Теперь один хотел спрятать неверную супругу от конкурента, а второй – вызволить свою любовь и умотать вместе с ней подальше от ревнивого мужа. Оба избегали огласки, поэтому капитану жаловаться друг на друга не стали, и Дирвен был у них единственным посвященным в эту романтическую тягомотину: каждый из соперников считал его своим союзником.

Глец выгуливал Эркину изредка, в потемках, перед этим справившись у Горжека Фрунчера, лег ли спать «этот проходимец». При свете палубных фонарей было видно, что под глазами у дамочки запудренные фингалы. Когда Глец отворачивался, она бросала на Дирвена отчаянные взгляды. Веры ей никакой, она ничем не лучше Хеледики, Хенгеды, Щуки и Лормы, все они одинаковые и в любой момент готовы предать.

Кайкер твердил, что сойдет с ума, если ее не увидит: он больше не может терпеть такие мучения, лучше за борт. А Глец говорил, что прикончит «этого проходимца», если тот подойдет к Эркине, и ее тоже прикончит, лучше под суд, чем стать посмешищем. Мол, у него есть заклятье, которое он купил у мага, и при необходимости он это заклятье пустит в ход.

Бывают такие штуки: маг вплетает одноразовое заклинание в носитель – обычно это бумажка, которую для активации нужно разорвать, или палочка, которую нужно переломить, тогда начинка высвободится и сработает. Для того чтобы воспользоваться таким волшебством не обязательно быть волшебником. В Овдабе и в Ларвезе это под запретом, а в Бартоге разрешено, хотя и с кучей оговорок. Маги неохотно берутся за такие заказы, потому что расход силы, которая самому пригодится, а если берутся, выставляют ого-го какой счет.

Когда Дирвен предупредил Кайкера о заклятье, тот с нездоровым блеском в глазах признался, что он тоже кое-чем запасся на крайний случай. Он должен увидеть Эркину, он больше не в состоянии ждать.

Во придурки: ладно, если ухайдакают друг друга или эту свою Эркину, а если корабль потопят? Как тогда Щука в пылу скандала посреди реки лодку продырявила… Дирвен попытался отговорить Бегалуса, но тот стоял на своем.

Однажды вечером Кайкер, вроде бы улегшийся спать, внезапно вскочил, наспех оделся и ринулся на палубу. Дирвен не смог его остановить. Кинулся за ним, прикидывая, получится ли использовать артефакты, не раскрывшись, если эти придурки учинят какой-нибудь раздрай. Ха, если он задействует не свои артефакты, а корабельные – запросто получится. В суматохе не разберут, чья работа, и потом кто-нибудь присвоит его заслугу.

Как назло, Глец с Эркиной еще не ушли. Соперники начали вполголоса ругаться, обвиняя друг друга в недостойном поведении, Дирвен держался в сторонке.

Море сонно волновалось, поблескивая в свете ущербной луны. Днем видели акул и русалок – наверняка эти твари и сейчас где-то поблизости.

Бегалус угрожал скормить Глеца акулам, если тот будет бить Эркину, а Глец отвечал, что отправит Бегалуса к русалкам, и пусть он предается утехам с ними, а не с «этой вероломной дрянью».

– Молодой человек! – Эркина, закутанная в черную кружевную накидку, метнулась к Дирвену, схватила его за руку. – Прошу вас, расскажите капитану, что он меня бьет! Вы же видели!

– Сударыня, я лицо постороннее, – с досадой произнес Горжек Фрунчер.

– Значит, вы такой же, как все! – бросила она с горечью, и вдруг упала перед ним на колени, обняла его за ноги:

– Видите, я перед вами на коленях, я вас умоляю, скажите капитану, только он может это прекратить!

Бегалус и Глец замолчали и уставились ни них.

– Она сама… – попытался объяснить мужчинам Дирвен.

Амулеты вовсю сигналили о присутствии боевой магии. Неужели эти два придурка решили, что настал момент применить купленные заклятья?

Отпустив его, Эркина ловким перекатом ушла в сторону, словно цирковая акробатка или боец на тренировке. Дирвен еще не успел как следует удивиться, когда почувствовал онемение и разлад во всем теле: распространялись эти ощущения от колен и от левого запястья – от тех мест, где Эркина за него хваталась!

Прилетело раньше, чем он успел отдать команду амулетам, ему не хватило буквально полсекунды. Все трое ударили заклятьями одновременно. Никакой это не любовный треугольник, и вовсе они не бартожцы, а те самые убийцы, о которых предупреждала Наипервейшая Сволочь!

За первым убойным импульсом почти без промежутка последовал второй. Дирвена швырнуло о фальшборт, что-то хрустнуло – его кости?.. В следующее мгновение его подкинуло вверх, на миг он увидел огромное ночное небо, затянутое рваной пеленой облаков со звездами в прорехах, и вслед за этим ощутил удар спиной о воду. В нос и в горло хлынула соленая жижа.

«Гады…» – мелькнула последняя мысль.

Спица-Эркина вскочила на ноги. Кисти рук слегка покалывало – последствие заклятья, которое она применила, чтобы парализовать угробца. Скоро пройдет.

– Поздравим друг друга, коллеги? – усмехнулся Костоправ-Бегалус.

– Как же мне надоело с вами собачиться, дорогие коллеги, – ухмыльнулся в ответ Сорокопут-Глец. – Ты шли рапорт Пряхе, а мы объяснимся с капитаном.

За бортом темные волны – и ни следа Дирвена. Мелькнул треугольный плавник. Сопровождавшие «Гискаду» акулы дождались угощения.

Первый и второй удары посланцы Ложи нанесли сообща, а вышвырнул Угробца Костоправ. За чайник. На Клухаме он собирался присмотреть себе новый заварочный чайник – туда стекаются товары со всего света, в том числе из Сияна.

Им предстояло доплыть до Клухама и обратным рейсом вернуться на материк. Задание Крелдона они наконец-то выполнили.

Все тело болит, словно его пропустили через мясорубку, а в носоглотке щиплет и солоноватый привкус. Вместе с болью Дирвен ощутил работу мощных лечебных артефактов – но это не его артефакты, у него таких не было.

Кое-как разлепив веки, он увидел над собой блестящий купол, за которым клубилась тьма, и в этой тьме мерцали редкие огоньки. Как будто там плавают рыбы с вырастающими из спины фонариками на стебельках, и вдобавок извивается какой-то неописуемый разноцветный гад с бахромой, этот весь целиком светится.

– Очнулся? – спросил хрипловатый женский голос.

С трудом повернув голову – движение отозвалось пронизывающей болью в шее – Дирвен увидел русалку: мраморно-белая кожа, темные как морская вода глаза, спину облепили мокрые волосы, подбородок опирается на сплетенные когтистые пальцы. Морская дева растянулась на животе и под куполом находилась до пояса, а серебрящийся рыбий хвост остался по ту сторону стекла – хотя стекло ли это?

Он внутри полусферы, где есть воздух – спертый и влажный, но дышать можно. Словно посадили в аквариум. Или не в аквариум, а наоборот. Зато амулеты при нем, эти подводные гады просто так его не слопают.

– Очнулся, и что?

– Нам велено тебя спасти. Мы тебя вылечим и доставим, куда пожелаешь. Еду и пресную воду раздобудем, лишь бы ты не замерз по дороге.

Лишь теперь почувствовал, что ему не только больно, но еще и холодно, он же до нитки промок. Активировал «Теплотвор».

– Какой вам резон меня спасать?

– Госпоже Таннут и Госпоже Ниато угодны твои дары, – русалка улыбнулась, показав острые зубы. – Во дворцах у Госпожи Пучины и Госпожи Бурь с недавних пор есть по залу, где полы сплошь выложены золотыми монетами и слитками, и еще по залу, где полы выложены серебром. Морских Владычиц порадовало, как ты распорядился «Раковиной дарителя» – все бы так поступали.

Вот как… Значит, капиталы Королевского банка все-таки принесли ему пользу!

– Мы создали воздушный пузырь, чтобы ты не захлебнулся, и доставим тебя, куда скажешь.

Тут и размышлять нечего. На Великом материке полно сволоты, которая хочет его прихлопнуть. И там уже в курсе, что он попытался добраться до Клухама, поэтому Клухам тоже не годится. Пусть думают, что его убили, а он отправится туда, где его никто не знает, и начнет жизнь заново.

– На Оборотный архипелаг.