Дороги Сонхи

Глава 23. Чашка кофе (вместо эпилога)

Венша и Тунанк Выри сидели на перилах по-кошачьи выгнутого чугунного мостика. Венша сейчас была Венкиной, иначе не болтать бы ей ногами над текучей водой: Условие непреодолимо, даже если ты дух города.

В канале мерцали звезды – человек, может, и не разглядит, но они-то не люди. Их самих тоже не рассмотришь в потемках, ближайший фонарь светит вдалеке на перекрестке.

– Премьера будет или в конце Колесницы, или в начале Охоты Анвахо, – таинственным шепотом поделилась Венша. – Уже скоро! И скажу тебе по секрету, я тоже получила роль, даже упрашивать долго не пришлось. Первое представление решили в Ляране, из почтения к Тейзургу, а потом уже на базаре в Алуде. Воображаю, какой кавардак поднимется на базаре! У нас-то все пройдет чинно-благородно, Харменгера сказала, что присмотрит за порядком.

Мучаха поежилась, передернув острыми плечиками, хотя у нее даже в мыслях не было нарушать общественный порядок.

– Ты ведь сможешь написать красивым почерком приглашение от моего имени, на бумаге с розовыми лепестками и золотым обрезом?

– Смогу. А для кого?

– И потом отнесешь в лечебницу – этой, которая меня чучелом обзывает.

– Я думаю, главу лечебницы Тейзург лично пригласит на спектакль.

– Я хочу, чтоб она от меня приглашение получила! Ну, разве тебе трудно?

– Да отнесу, отнесу.

– Эх, жаль, рыжий не придет. Может, развеселился бы. Его трудно развеселить, но иногда получается. А ты еще не решила, от кого будешь рожать маленьких мучах?

– Пока присматриваюсь, – сдержанно ответила Тунанк Выри.

Ей очень хотелось завести двух-трех дочек, но для этого нужен человек. А людей она боялась, с ее-то жизненным опытом.

– И правильно, – подхватила Венша, – без меня ничего не затевай. Вместе выберем, как я тебе говорила. Я уже кое-кого присмотрела, днем покажу.

Для случайного припозднившегося прохожего их голоса звучали, словно шорох песчинок, в двух шагах ничего не разберешь.

А город дремлет на волнах серебряно-синей ночи: и достроенные здания, и недостроенные, и немногочисленные старые дома прежнего урюдского поселения. И дворец на холме, и выгоревшие шатры-палатки, которых пока еще больше, чем построек. Спит раскинувшийся вокруг оазис, и где-то там отдыхает от дневных трудов древон – попробуй, отличи его в этот час от обычного дерева.

Сны города смешиваются со снами Олосохара, но заглянуть туда сможет разве что Венша-Венкина, и то если настроится на нужный лад. Да еще рыжий смог бы, но он ушел к своим в другой мир, и неизвестно, когда вернется.

Бульвары и скверы Аленды утопали в зелени, как будто лето в разгаре, а в птичьей перекличке, в солнечных бликах на стекле и булыжнике, в шелесте листвы уже ощущались намеки на осень.

На Холме Лягушачьих Галерей вовсю стучали молотки и зубила: Ложа выделила средства, богатые горожане скинулись, еще и Тейзург внес пожертвование – так, чтобы все об этом узнали, и сейчас мастера возвращали из небытия старожилов Холма. Собрали рисунки алендийских художников, но даже по образцам вряд ли получится восстановить всех лягушек в прежнем виде, кое-где взамен появятся другие.

Тут сейчас не погуляешь – вовсю кипит работа, и Хеледика, взяв наемную коляску, доехала до сквера за театром Бессловесной Комедии. Обшарпанный театр выглядел так, словно выполз из-под земли: ему изрядно досталось от шаклемонговцев. С месяца Флейты простоял заколоченный, из-под заметенных к стенам обломков пророс бурьян.

– Подожди, и до тебя дойдет очередь, – шепнула ведьма пострадавшему зданию, проходя мимо.

Зато сквер хорош. Пышный, запущенный – наверстал свое за нынешнее лето, пока его не подстригали.

В траве и на дорожках россыпи каштанов, перезревших слив, мелких яблок и груш. Несколько женщин собирали их в корзины и сумки.

Одна зацепила внимание Хеледики: низенькая старушка в пестреющей заплатами юбке, на локтях тоже заплатки разного цвета, поверх чепца замысловато намотана чалма из паутинного серого кружева. Ну, точно ведь тухурва! Почувствовав, та повернулась – вислый нос, веснушчатое, как перепелиное яйцо, морщинистое личико. А другие наверняка видят пристойно одетую пожилую даму самой обыкновенной наружности, раз не паникуют и не разбегаются.

Несколько секунд они смотрели глаза в глаза – пара мерцающих песочных опалов и пара мокрых черных смородин. Тухурва первая отвела взгляд.

– Никого здесь не обижай, – сказала песчаная ведьма – негромко, но ее услышали. – Если что, я узнаю.

Старушка показала ей цветастую матерчатую сумку, уже до половины полную – мол, я здесь вот зачем, иди своей дорогой – и снова согнулась, шаря в траве.

Вопрос исчерпан. Хеледика пошла дальше. Народец – такое же население Аленды, как все остальные. И вовсе не самая зловредная часть населения, как показали недавние события.

Вчера вечером она повидалась с Хантре. С Полем, как его зовут по-настоящему в этой жизни – имя, похожее на звук весенней капели, ему подходит.

Он приходил Вратами Перехода ради нее, попрощаться. Сказал, что у него теперь не те силы, чтобы часто открывать Врата, поэтому получилось сделать это только сейчас.

Забрались на крышу заброшенного особняка, уселись на пологом черепичном скате. Кто их разглядит поздним вечером при свете народившегося месяца, а если и разглядят – кому какое дело? Обнялись, так и сидели в обнимку.

– Хорошо, что ты не послушал меня тогда в Кукурузной Прорве, – сказала Хеледика. – Мне ведь и в голову не пришло, что она может быть твоей дочерью. Я рада, что с ней все в порядке, и рада, что твоя жена тебя дождалась. Наши отношения закончились, но у меня есть целый мир – Олосохар и Аленда, во мне и снаружи, это намного больше, чем отношения с одним человеком. А то, что у нас с тобой было, для меня как чудесная сказка. Ведьмам тоже нужны сказки. Может, когда-нибудь в следующих жизнях еще встретимся. Наверняка встретимся. Потом, когда ты окончательно вернешься в Сонхи.

«Стали друзьями» – бывает, что те, кто раньше находился в любовных отношениях, говорят об этом с оттенком надрыва и горечи. Но в таком случае разве можно называть это дружбой? Настоящая дружба – это очень много. Это как у них, словно смешивается свет двух звезд.

Хеледика горечи не испытывала. У нее очень много всего, как же ей столько в себя вместить… Да и не надо вмещать: то, что у нее есть, в ней не замкнуто – оно и внутри, и снаружи.

Побродив по дорожкам сквера, она вернулась к битому зданию, обогнула его и вышла на Скворцовую площадь. Тут стояла театральная стенка, составленная из нескольких фанерных щитов: одна сторона для афиш, другая для платных объявлений, но поскольку Бессловесная Комедия закрылась до лучших времен, объявления оккупировали обе стороны.

Их писали на заказ аккуратным почерком в конторе под вывеской «Пусть все узнают», которая ютилась рядом в цоколе. На бумаге дешевле, на картонке дороже, за дополнительную плату можно с картинкой. Вокруг толокся народ: кто ищет работу, кто работника, кто желает познакомиться, купля-продажа, потери-находки. Попадались и вовсе загадочные сообщения вроде «Предательница Наченда, если ты это читаешь, знай, что я не хочу тебя видеть, а по вечерам я сижу одна в чайной «Заблудившийся мотылек».

Перед тем как явиться с повинной к Шеро Крелдону, Хеледика думала, что скоро ей тоже придется ходить к театральным стенкам в поисках нового места. Но вышло иначе, она по-прежнему ведьма Ложи. А могла бы, как вот эта девушка в нарядной кружевной жакетке и юбке с оборками, стоять здесь и всматриваться в объявления по магической части. Хотя она, в отличие от незнакомой девушки, не стала бы при этом еще и всхлипывать – сдавленно, безудержно и в то же время как будто напоказ.

В следующее мгновение Хеледика поняла, что девушка знакомая – бобовая ведьма Флаченда, только характер ее магии изменился, вот и не признала сразу. У нее добавилось могущества, и она теперь Порождающая. И после этого она прилюдно хнычет перед театральной стенкой, словно потерявшийся в толпе ребенок?..

Почувствовав взгляд, та обернулась.

– Хеледика, это ты? Здравствуй…

Покрасневшие заплаканные глаза. В ушах серьги с крупными бриллиантами.

– Здравствуй, что случилось?

– Меня выгнали с должности помощницы четвертого секретаря Верховного Мага. Я теперь без места… Я никому не нужна.

«Было бы странно, если б не выгнали – после того как ты бросила работу, не сказав никому ни слова, и сбежала за границу. К Тейзургу, с которым у Ложи непростые отношения».

– Только с должности выгнали, больше никаких взысканий не было? – уточнила Хеледика.

Флаченда удрученно кивнула.

– Да… И жалование за последний месяц урезали – вычли за те дни, когда я уже уехала, у меня теперь нет карманных денег, дома ругаются…

– То есть, тебя только уволили, и даже выдали жалование за отработанные дни до последнего ривла? Значит, господин Шеро оказал тебе милость за прежние заслуги. Тут не плакать надо, а порадоваться, кто другой бы так легко не отделался.

– У меня карманных денег не осталось, я же все потратила на эту поездку… Даже пирожное не могу…

«Хм, если все дело в этом…»

– Пойдем, угощу тебя пирожным и чашкой шоколада. Я как раз собиралась сюда, – Хеледика кивнула на вывеску «Заблудившийся мотылек» на другой стороне Скворцовой площади.

– Спасибо, пойдем. Ой… А ты прямо так туда пойдешь?

– А в чем дело?

– Ты же одета как работница, в таком виде разве пустят…

Ну да, на ней туника с длинными рукавами, сурийская куфла с карманами и шаровары, заправленные в высокие шнурованные ботинки. В самый раз для завалов Резиденции. Туника шелковая и ботинки не из дешевых, но на это Флаченда не обратила внимания.

– Меня – пустят.

– А меня бы не пустили, – вздохнула бобовая ведьма.

В «Заблудившемся мотыльке» посетителей было немного. За одним столиком чета стариков пила чай, за другим хмурый мужчина в мундире землемера доедал мясной рулет, роняя крошки и черкаясь в толстой истрепанной тетрадке. После учиненных Дирвеном разрушений работы у городских землемеров прибавилось. Да еще две девушки, сидевшие в разных концах небольшого зала, то обменивались угрюмыми взглядами, то отворачивались каждая к своему окошку – возможно, это и есть «предательница Наченда» и та, что написала адресованное ей объявление.

– Чего желает песчаная госпожа?

Молодой работник «Мотылька» улыбался почтительно и в то же время с оттенком гордости: сразу распознал, кто перед ним.

«А ты говорила – не пустят».

Хеледика сплела чары от подслушивания, заодно припоминая все то, что знала о Разрушителях, Созидающих и Порождающих.

Что касается Разрушителей – название говорит само за себя. Но это вовсе не значит, что они при любых обстоятельствах будут разносить все вдребезги: Разрушитель с хорошим самоконтролем использует свой дар только при необходимости.

Созидающие не создают что-то из ничего, это ошибочное представление. Зато они способны преобразовывать одно в другое, благодаря этому они даже в Несотворенном Хаосе не пропадут. И тоже не практикуют это без надобности, поскольку большой расход силы. Хотя, по данным крелдоновской разведки, Тейзург вовсю использует эту возможность, чтобы ускорить строительство Ляраны.

Порождающие могут неизъяснимым образом порождать живые существа, при этом воплощаются духи, чья суть совпадает с желанием-импульсом волшебника. Откуда берутся духи порождений – из Хиалы, из серых пределов, из Несотворенного Хаоса? Этого в точности никто не знает.

Песчаная ведьма не собиралась ломать над этим голову, но ее разбирало любопытство. Порождающая сидела напротив за столиком и ела пирожное с шоколадным кремом, роняя слезы в тарелку.

– А помнишь, какой был тортик, который нам отдали на дне рождения у господина Шеро?

Хотела отвлечь ее от грустных мыслей, но Флаченда еще больше скуксилась.

– И на нас потом из-за этого все косо смотрели…

– Да никто на нас не смотрел, им тогда было не до тортиков. Я думаю, ты скоро найдешь какой-нибудь заработок, ты же ведьма.

– Не в этом дело, – голос Флаченды трагически задрожал. – Я никому не нужна! Я думала, он ко мне что-то чувствует, а он обо мне даже не думает...

– Он – это кто? – уточнила Хеледика, изобразив сожаление.

– Тейзург, – шепнула ее собеседница, наклонившись над столиком, хотя другие посетители и так не смогли бы ничего расслышать. – Даже на мои мыслевести не отвечает…

– И часто ты посылаешь ему мыслевести?

Бобовая ведьма наморщила лоб и начала загибать пальцы.

– Сегодня уже на пятую не отозвался, и вчера несколько раз… А я же только поговорить с ним хочу!

«Применил блокирующее заклинание».

– Да оставь ты его, – сказала Хеледика вслух. – Ну, было у тебя с ним, было и закончилось, зато есть что вспомнить. Благодаря этому обезвредили Лорму, а ты получила больше магической силы и стала Порождающей – это же хорошо!

– Никому не нравятся мои порождения, – собеседница шмыгнула носом. – С моим защитником расправились в Черугде какие-то овдейцы…

– Я слышала, он первый напал на них и двоих убил, что им еще оставалось?

– Он же решил, что они меня оскорбляют, хотел заступиться!

– Отреагировал на ключевые слова, хотя они говорили не о тебе и вообще тебя не знают. Если б его не убили, он бы еще больше бед натворил.

– Он был такой добрый и славный! А мою овечку с радужными крылышками, она была маленькая, размером с голубя, и пела веселые песенки… Я взяла ее с собой в Ложу, чтобы показать, что я теперь могу, я хотела всех порадовать… Так они ее заклятьями и швабрами в окно выгоняли, и еще ругались! Не знаю, куда она улетела…

– Потому что она нагадила кому-то на рабочий стол, распевая веселые песенки – кто же такому обрадуется?

– Ну вот, ты тоже против нее… – всхлипнула Флаченда.

– Я сказала о том, что было. Может, она еще найдется.

– Может, ее вороны заклевали и съели! А Тейзург, я думала, что стану для него исключением и он меня полюбит, а я ему не нужна… И как мне теперь жить…

– Позапрошлой весной я чуть не утопилась. Из-за Дирвена, сейчас самой смешно, а тогда казалось, что жизнь потеряла смысл. Господин Суно меня возле канала перехватил. Я была дурой, но я выжила – спасибо за это и господину Суно, и матушке Сименде, и духам города, и Госпоже Вероятностей. Вовремя остановили, не все дуры остаются в живых.

– Ты хочешь сказать, что я дура?.. – потрясенно-жалобным голосом спросила Флаченда.

– Я хочу сказать, что перед тобой целый мир, а ты маешься из-за Тейзурга. Пусть даже из-за Тейзурга. К тому же, ты ведь и раньше знала, что у него есть… – Хеледика запнулась, подбирая слова, – серьезное чувство к другому человеку. А что он на интрижки всегда готов, это тоже всем известно. И у меня с ним было, ну и что.

– Я думала, что стану для него исключением! – со слезами в голосе повторила Флаченда. – Хоть чуть-чуть! А теперь я ему не нужна…

– Зачем он тебе сдался? С учетом всего, что о нем известно?

Она выразительно вздохнула:

– Ты не понимаешь… И все равно не поймешь… Я не нужна, не нужна, не нужна…

«Пора заканчивать этот разговор. Как будто сижу рядом с ней в яме, по горло в мутной стоячей воде. Мне ее оттуда не вытащить. Если сумеет, сама выберется».

– Извини, мне пора, – Хеледика встала. – Но подумай, разве ты живешь для того, чтобы страдать из-за кого-то, с кем у тебя не сложились отношения? Ты ведьма, перед тобой целый мир – открой глаза и посмотри вокруг! Эти бриллианты ты из Ляраны привезла?

Та кивнула:

– Это из драгоценностей Лормы, он сказал, что я могу что-нибудь себе взять в качестве компенсации…

– Я бы на твоем месте продала их. И жила бы на эти деньги целый год, не отказывая себе в пирожных, и нашла бы за это время занятие по душе.

– Очень странно ты все-таки на все смотришь, – сокрушенно вздохнула Флаченда.

«Лучше смотреть на все странно, чем так, как ты».

Хеледика вышла из чайной и направилась наискосок через залитую вечерним солнцем Скворцовую площадь, наступая на свою убегающую тень. Мутное ощущение, оставшееся после разговора с бобовой ведьмой, рассеялось раньше, чем она нырнула в переулок меж кирпичных домов.

Охотница в ближайшие несколько дней обойдется без Кемурта, и пока он может делать что хочет.

Отвык он от этого. Когда у него в последний раз было свободное время?

Вначале отправился в Абенгарт, навестил бабушку с дедушкой, прогулялся в сумерках по знакомым крышам. А потом в Аленду. За последнее время он натренировался путешествовать по тропам Нижнего мира. Правда, до сих пор ходил с Охотницей, но на случай нападения у него есть мощные амулеты, да и мало кто рискнет напасть на помощника Акетиса – разбираться придут сущности покруче Кемурта.

После белесой хмари Абенгарта ларвезийская столица встретила его солнечной мозаикой красок и летним теплом. А в Овдабе уже промозглая осень.

Отправил мыслевесть Хеледике, та ответила, что освободится к вечеру. Завернул в чайную на бульваре Герани. На парня в сером монашеском одеянии никто особо не глазел, здесь на всяких насмотрелись, в том числе на служителей Беспристрастного.

Кем надвинул капюшон, чтобы не попасться на глаза Эдмару, если того нелегкая сюда принесет. Устроился возле перил веранды, перед ним поставили чайник с имбирным красным чаем. Царапины на столешнице напоминали лес корабельных мачт в абенгартском порту.

По бульвару фланировали дамы с кавалерами, гуляли гувернантки с детьми, неторопливо огибали большую клумбу-розарий две женщины с колясками. На скамейках устроились старики, под сенью деревьев расположились мороженщики и продавцы всякой завлекательной всячины. Кем смотрел на эту мирную картинку и пил свой чай, а потом его словно кольнуло. Не в первый раз, с ним это уже бывало – именно в те моменты, когда нечем заняться и вроде бы все хорошо. Мог ли он спасти Шныря? Что, если шансы все-таки были, и если бы они с Эдмаром что-то сделали иначе… И если когда-нибудь выяснится, что надо было сделать иначе… От этих размышлений и чай стал не таким вкусным, и день не таким солнечным.

Ну да, да, он знает, что все циклично – день и ночь, лето и зима, жизнь и смерть сменяют друг друга в постоянном круговороте. И его черед когда-нибудь наступит, он ведь обыкновенный живой человек, хоть и на службе у Акетиса. Но от этого не легче: то, что ушло, уже не вернется. А если бы он тогда понял, что нужно сделать, чтобы Эдмар с помощью «Тихого крота» вытащил их обоих…

– Эй, ты чего? Вроде чай у тебя без лимона, а сидишь такой кислый, аж оскомина берет! Угостишь чайком прекрасную даму?

Кем обернулся. Возле его столика стояла – нет, уже усаживалась без приглашения, сгрузив на пол облезлый ранец-короб, с какими ходят посыльные – девчонка лет шестнадцати-семнадцати. Невысокая, волосы заплетены в жидковатые косички и уложены венком вокруг головы. Глаза веселые, дерзкие, с озорными искорками. На ней была темно-синяя жакетка и юбка в серую клетку – если она служит на посылках, там правила строгие, надо выглядеть скромно и опрятно.

– Да пожалуйста, наливай себе из чайника.

– Вот спасибо, а то я совсем убегалась.

Чашка у нее была – прихватила по дороге, пробираясь через зал на веранду? Такая нигде не пропадет.

– Хороший чай. Сам-то чего не пьешь?

– Я пью, только задумался, – Кем в подтверждение отхлебнул из своей чашки.

– А грустишь почему?

– Обстоятельства.

– Ой, да всегда есть какие-нибудь обстоятельства, и все равно жизнь продолжается. Чем киснуть, ты лучше во-о-он туда посмотри! – заговорщически подмигнув, она ткнула пальцем в сторону бульвара.

Кем посмотрел и ничего особенного не увидел. Зато в одной из дам с колясками – те обогнули розовую клумбу и двинулись в обратном направлении – узнал госпожу Зинту.

– Ладно, я дальше побежала, а то у меня столько делов – тебе и не снилось! – отставив пустую чашку, девчонка поднялась из-за столика. – Знаешь, тут один обещал угостить меня настоящим кофе, а когда я пришла пить кофе, велел выгнать взашей. Но я все равно думаю на днях опять к нему сходить – может, в этот раз не выгонят?

– Лучше не связывайся с богатыми бездельниками. Скорее всего, выгонят. Я бы на твоем месте не пошел.

– А вот посмотрим, вдруг повезет?

Она подхватила свой короб и вихрем исчезла с веранды.

Допив чай, Кем отправился поздороваться с лекаркой под дланью Тавше. Спутницу Зинты, молодую женщину в коричневом вдовьем платье, он видел в первый раз. Коляски у обеих в лентах с обережной вышивкой и в придачу с охранными артефактами. А похожий на франтоватого приказчика парень, который идет следом за ними на некотором расстоянии, будто бы сам по себе – наверняка амулетчик Ложи, арсенал у него что надо и в боевой готовности.

Малыш в коляске у госпожи Зинты смотрел на Кемурта серьезно, как будто сознавал свою важность – наследник высокопоставленного мага Ложи, возможно и сам будущий маг. Зато второй вдруг заулыбался, потянулся ручонками, издавая радостные звуки, да так заразительно, что Кем тоже невольно улыбнулся.

– Надо же, вы моему Гведо понравились, – заметила его мать. – Он улыбается только мне и бабушкам, и еще Зинте, а чтобы кому-нибудь постороннему, такое в первый раз. Я думаю, вы хороший человек.

Кем держался, как подобает: младенцев внимательно не разглядывал и ничего в их адрес не говорил, вопросов не задавал, а на прощанье пожелал женщинам милости Тавше – к такому пожеланию ничего дурного не прицепится.

– И с тобой да пребудет милость Тавше и милость твоего покровителя Акетиса, – отозвалась Зинта.

В ожидании мыслевести от Хеледики – та сообщит, когда закончит свои дневные дела – он побрел по бульвару Герани, потом повернул на улицу Ласточек. Когда миновал перекресток, под ноги что-то шлепнулось. Хвала Акетису, что под ноги, а не на голову. Вначале подумал, что выкинули овощные очистки, но оказалось – роскошный букет, перевязанный лентой с пышным бантом. Сверху доносились голоса: мужской – оскорбленный и растерянный, женский – злорадный и ликующий. Можно надеяться, букет у них был только один, и больше никому не прилетит.

Улица Ласточек распахнулась навстречу солнечным разноцветьем. Красивый все-таки город, хорошо, что его отстояли. И та девчонка права, жизнь продолжается.

– Глодия, ты этим букетом чуть в монаха не попала.

– Ну и чего такого, Мейлат… Тьфу ты, Мейленанк! Если этот монах праведный человек, небесный покровитель его защитит, а если не праведный – стало быть, это ему божья кара, и с меня тут никакого спросу. Он ведь не ругался, мы бы услышали.

– Не ругался.

– А кавалеришка-то как от меня драпанул, видела? Ишь, разобиделся, небось до следующего перекрестка не остановится! – Глодия по-щучьи ухмыльнулась – впрочем, с тех пор как ее внешность изменилась, это скорее было похоже на чарующую жестокую улыбку. – И на что рассчитывал, пузатик тонконогий – на мою короткую память? Я ж не забыла, как он раньше-то нос воротил, будто я пустое место, а как стала я первой красавицей в Аленде, сразу давай слюни пускать и с комплиментами подкатывать. А я ничего не забыла… И никому из тех, кто глядел на меня, как на кучу навоза, спуску не дам. По правде говоря, неказистая у меня была рожа, и руки были неизящные, и жопа не торт – вся наша порода по женской линии такая. Но ты, говнюк разборчивый, сперва на себя в зеркало глянь, а потом уже про меня что-то критическое вякай! Сам-то ты тоже не господин Тейзург и даже не засранец Дирвен. Ладно, пойдем, Мейлат, еще кого-нибудь отчихвостим!

По галерее с арочными проемами они направились к лестнице. Приходили в Портновский музей, который здесь на втором этаже, над деловыми конторами. Витрины с пожелтелыми выкройками да всякая старая одежонка на манекенах – Мейлат-Мейленанк хотела все это посмотреть, а Глодия отправилась с ней за компанию, прогуляться и себя показать.

На Мейленанк было платье в серо-голубую клетку, с воротом-стойкой, поверх ворота намотан кружевной шарфик. Хоть и освоилась в Аленде, все равно считала, что неприлично ходить с открытой шеей – до сих пор эта дурь из нее не вышла. А Глодия, раз не на службе, надела шикарное бордовое платье, расшитое стеклярусом. За ними увязался этот хмырь с букетом – по соседству живет, в доме с конфетной лавкой. На свою беду увязался, сегодняшний денек ему надолго запомнится.

Когда вышли на улицу, она поддала букет ногой – думала, рассыплется на отдельные цветочки, но он был накрепко перевязан. Отлетел на середину мостовой, там и остался лежать.

– Ой… На нас смотрят… – тихонько пробормотала ее спутница.

– Мне можно! – с чувством превосходства обронила Глодия. – У красивых людей, Мейлат, особые права, им можно то, чего нельзя другим. Это из книжки, которую мне госпожа Армила давала почитать. Она перед моей свадьбой учила нас с сестрицей Салинсой хорошим манерам, а теперь я решила, буду снова брать у нее уроки. Армила еще этому учит… Тьфу ты, забыла словечко, но я с ней уже договорилась… А, вспомнила, она учит демонировать!

– Демонировать? – испуганно переспросила Мейленанк. – Это что-то про демонов?

– Нет, ты чего, дура что ли, это про отношения промеж людей. Ну, как тебе объяснить, это когда ты с плеткой, в прямом и в переносном смысле, и все глядят на тебя, как на госпожу, и рады-радешеньки тебе подчиняться – Армила этак высказалась. Это как раз то, чего мне сейчас вот прям расшибись надо! Да оно, Мейлат, и тебе не помешало бы, а то, ежели сказать по правде, ты ведь совсем не зубастая и не боевая, и до сих пор не скормила чворкам эти свои бредни насчет пищевых цепочек. Поэтому будем с тобой вместе брать уроки демонирования у тетки Армилы, вместе-то всяко веселее, и уж потом всем покажем, где крухутаки зимуют!

За время подводного путешествия Дирвен на всяких сволочных рыб насмотрелся: они то и дело мелькали за стенками воздушного пузыря, стайками и поодиночке. Иные еще и с фонариками, вырастающими из тулова на стеблях, и тогда было видно, какие они разноцветные, словно кто-то нарочно их раскрасил. Порой мимо проносились медузы, похожие на причудливые мерцающие светильники – он не успевал разглядеть их в подробностях, но Наипервейшей Сволочи такие сволочные изыски наверняка бы понравились.

На самом-то деле не они проносились, а Дирвен мчался сквозь водную толщу на нехилой скорости. Вернее, мчалась океанская тварь, державшая своими щупальцами воздушную сферу, словно вазу тонкого стекла, которую велено доставить в целости и сохранности. Каждое щупальце толще бревна, еще и с мерзкими присосками величиной с блюдце. А может, этих здоровенных тварей было две, и та, что держала пузырь, оседлала другую, которая рассекала темные воды, легко оставляя позади и рыбью мелочь, и кракенов, и акул. Тоже толком не рассмотришь, да оно и к лучшему.

Русалки кормили Дирвена икрой, моллюсками, водорослями, все в сырую, а что еще они могли предложить? Хотя однажды угостили размокшим в кашицу солоноватым печеньем и влажным, как губка, ломтем сыра с недавно затонувшего корабля, и оттуда же притащили запечатанную бутылку вина – королевский завтрак! Но это был праздник на один раз. Дирвен подозревал, что на морепродукты он еще долго не сможет смотреть без тошноты.

Пресную воду русалки для него тоже каким-то образом добывали. Приходилось пить из кружки, покрытой известковым налетом. А посудина, в которую он справлял нужду, куда ж от этого денешься, еще и ракушками обросла – кое-как заполировал ножом по кромке, чтобы задницу не поранить.

Что хуже всего, так это духота и вонь. Притерпелся, но самочувствие было паскудное, и порой лезли в голову дурацкие вопросы: а когда люди ловят морских обитателей и сажают в бочку с водой или в аквариум, те так же паршиво себя чувствуют или им все равно, главное что в воде? Вот и русалки небось думают, что есть у человека воздух, чтобы дышать – и не на что тебе жаловаться.

На сушу выкинули, не предупредив. Точнее, выплеснули – громадная волна вынесла на берег человека в защитном пузыре и откатилась обратно в свою стихию. Промокший Дирвен остался лежать на животе в полосе прибоя. Кое-как отполз, задействовал «Теплотвор», который скоро перестанет работать, почти весь заряд израсходовал.

От простора кружилась голова, вдобавок воздуха было слишком много, из-за этого она еще сильнее кружилась. Оглушительно орали чайки. Дневной свет резал глаза, хотя день был пасмурный. Дирвен попытался встать, но его повело, и снова растянулся на гальке. Отвык двигаться.

Русалки – та еще сволота, он в этом никогда не сомневался. Могли бы… Ну, могли бы как-то подготовить его к высадке на берег, а им наплевать, что с ним будет. Он тут без ничего и без денег, не считая завалявшейся в карманах мелочи. Очередная каверза Рогатой.

Зато амулеты при нем. С амулетами он не пропадет, главное добраться до людского жилья. Наверное, это один из трех крайних восточных островов Оборотного архипелага – Даанда, Козо или Плоч.

Наконец дыхание более-менее выровнялось, и взгляд сфокусировался, хотя он по-прежнему жмурился. Песчано-галечный пляж, впереди холмы с кустарником, справа виднеется что-то вроде постройки. Дирвен поковылял в ту сторону, но спохватился: надо изменить внешность. Бывший первый амулетчик Светлейшей Ложи, свергнутый король Ларвезы, беглый Властелин Сонхи – персона известная. Он в розыске, и вдруг эти гады передали его портрет на Оборотный архипелаг? Дохлого чворка им, потому что у него есть «Кувырок личины» – древний амулет на один раз, на самый-самый крайняк.

Расчистив местечко от гальки, он уселся на песок и вытащил из потайного кармана маленькое, с мизинец, бронзовое зеркальце с намеченным точками лицом. Активировал – артефакт отозвался.

Ему нужна физиономия, не привлекающая внимания, без особых примет, чтобы цвет волос и глаз поменялся, а в остальном чтобы тело не сильно изменилось, но при этом чтоб его главное достоинство стало побольше... Сформировал импульс.

В следующую секунду в глазах померкло, и как будто его чем-то огрели – и снаружи, причем со всех сторон сразу, и изнутри. Но это длилось всего мгновение. Едва очухавшись, Дирвен приступил к ревизии.

Руки-ноги в порядке. Кисти рук выглядят чуть по-другому. Кожа стала немного темнее, но не так, как у сурийцев, а как у смугловатого ларвезийца из южных провинций. Сойдет. Одежда не жмет и не болтается. Что надо увеличилось, уж теперь-то у Самой Главной Сволочи не будет повода зубоскалить на эту тему!

Достал карманное зеркало. Волосы обыкновенного темного цвета, нос другой, никаких веснушек, глаза больше не светло-зеленые, а какие-то невнятно коричневые. Самая заурядная физиономия. Не урод, но и красавцем не назовешь.

Так себе внешность – неброская, невзрачная. Эта Сволочь теперь даже не глянет в его сторону… Опять Рогатая подгадила.

Хотел зашвырнуть израсходованный «Кувырок личины» в полосу прибоя, но спохватился: а ну, как найдет кто-нибудь, отнесет местным магам, и те сообразят, что это такое? И начнут выяснять, кто воспользовался…

Выкопал ямку, зарыл, накидав сверху побольше гальки, и поплелся к постройке.

Хижина-развалюха. Судя по тому, как выглядят намалеванные на стенах обереги, люди здесь бывают, хотя сейчас никого. Дверь закрыта на ржавый крючок.

Внутри на гвоздике Дирвен обнаружил тряпичный мешочек с деликатесом – настоящими сухарями! Хрустящие, сладковатые… Умял все что было, мешочек повесил на место. Нашлась еще жестянка с сушеными фиолетовыми листьями: то ли у островитян это вместо чая, то ли что-то лекарственное.

Прогнивший топчан накрыт старым пледом – он завернулся в эту колючую рванину, а мокрую одежду развесил снаружи на веревке, выложив амулеты на дощатый столик. Если кто появится… Ну, по обстоятельствам, ему сейчас нужно схорониться, а не нарваться.

Никто не появился.

Утром Дирвен рассовал амулеты по карманам и отправился исследовать окрестности. В животе урчало: русалки его исправно кормили, а теперь сам добывай пропитание. Вышел к неширокой речушке, вскоре набрел на лодку с веслами. Днище утлое, вдоль и поперек законопаченное, доверия не внушает. Но он уже успел сбить ноги до волдырей в заскорузлых от морской воды ботинках, вдобавок у него «Тягло» и «Непотопляй».

Направился вверх по течению. С «Тяглом» грести – никакой мороки, но после «Кувырка личины» руки-ноги как чужие. Раз так, тем более нужна тренировка… Далеко не уплыл: лодчонка вскоре дала течь, еще один гостинец от Рогатой.

Дирвен не утоп, не дождетесь, зато снова промок до нитки. Выполз на песчаную отмель, дрожа от холода, и тут наконец-то услышал звуки цивилизации – скрип колес, людские голоса. Активировал языковой амулет. На даандако, один из основных языков Оборотного архипелага, он настроил амулеты еще во время своей подводной эпопеи, все равно больше нечем было заняться.

– Помогите!..

Каркнул, как издыхающая ворона, то-то с утра в горле саднило. Но его услышали.

– Никак человек кричал?

– Вон там, у речки!

– А если это серчан?

– Серчанов прогнал мастер-маг из Виссату, не могли эти твари так скоро вернуться...

– А если уже вернулись? Помните прошлый год?

– Помогите! – не щадя больное горло, возопил Дирвен.

По-ларвезийски, он ведь теперь ларвезиец. Амулет позволял ему понимать местную тарабарщину, а говорить на чужом языке придется учиться.

Те все-таки рискнули подойти и посмотреть. У одного из них был амулет, реагирующий на демонов, нежить и волшебный народец – выглядела эта штуковина, как леденцовый фонарик на палочке. Хотя ее обладатель, к крухутакам не ходи, даже на полмизинца не амулетчик.

Убедившись, что перед ними живой человек, мужчины подошли ближе. Двое усатых, один безусый. На всех вышитые круглые шапочки, долгополые кафтаны и широченные штаны длиной до лодыжек – смехота, издали можно принять за юбку. Но Дирвену было не до смеха.

– Совсем молодой парнишка, – сказал один из островитян. – Эй, ты откуда, и как тебя звать?

Дирвен махнул рукой в ту сторону, где осталось море, потом показал на себя и представился, еле ворочая языком:

– Броло Шумонг.

Распространенное в Ларвезе мещанское имя.

– Не из наших, – заметил седоусый дедок. – Как же госпожа речка принесла его с моря, коли она течет отсюда туда?

– Вон там что-то плавает, – показал другой. – На худой лодке приплыл.

Дирвен всей душой понадеялся, что это была не их лодка. Похоже, и впрямь не их, потому что разбираться не стали, а подняли на ноги и повели через кустарник к дороге, где ждала запряженная мулом повозка. На козлах сидела толстая тетка – одета так же, как мужчины, только вместо шапочки цветастый платок с бахромой, завязанный на затылке, а поверх кафтана еще и бусы в несколько рядов. Дирвена втащили в кузов, усадили на дерюжную подушку. Он попытался объяснить, что хочет пить, островитяне в конце концов поняли и дали ему фляжку с травяным чаем.

Повозка покатила дальше по неширокой ухабистой дороге. С обеих сторон деревья, густой подлесок. Дирвен стучал зубами и пытался согреться, используя «Теплотвор» и «Сторож здоровья». Чуть не пропустил момент, когда мул остановился и заревел, а люди встрепенулись, засуетились.

Впереди заступило дорогу нечто долговязое, отдаленно похожее на амуши, но без травяной шевелюры. Покрыто свалявшейся серо-бурой шерстью, с ослиными ушами в придачу. Раскачиваясь всем телом, оно зубасто ухмылялось и тянуло к путникам руки, шевеля длинными когтистыми пальцами.

Никогда не видел таких тварей. На Оборотном архипелаге водится свой народец, не такой, как на Великом материке.

– Да что ж это делается, серчанов же прогнали!

– Мы же деньги заплатили!..

– Пошел отсюда, тварь окаянная!

Значит, вот это и есть серчан. Недолго думая, Дирвен влепил ему «Медным кулаком». Тварь покатилась кубарем, потом вскочила и бросилась в заросли, хромая, изломано вихляясь. Кустарник затрещал – кто-то еще, сидевший в засаде, кинулся наутек. Ориентируясь на звуки, Дирвен вмазал им вслед «Пчелиным горохом».

Подобравшие его люди сообразили, кто здесь герой – уставились ошеломленно и с уважением.

– Это ты побил серчанов? Ты маг?

Помотав головой, Дирвен вытянул за шнурок из кармана и показал «Теплотвор».

– Ты мастер-артефактор!

– Меженди, давай, трогай! Надо поскорей до деревни добраться, обогреем его да накормим.

Безусый парень стянул с себя кафтан и набросил Дирвену на плечи поверх мокрой одежды. Жизнь налаживалась.

– Вот уж повезло, что встретили мастера-артефактора!

– Госпожа речка его принесла, поклон ей за это!

– Наша госпожа речка худого не принесет!

Во придурки, ухмыльнулся про себя Дирвен.

Зинта полторы восьмицы хранила секрет. И, наверное, на лбу у нее было написано, что она хранит секрет, потом что Суно и так, и этак пытался выспросить, в чем дело – вроде бы ненавязчиво, но настойчиво. Зинта не поддавалась, она ведь не зложительница какая-нибудь: раз пообещала Хантре, что раньше времени не проболтается – значит, не проболтается. Только сказала, что к их семейным делам это не имеет отношения, после этого Суно как будто успокоился. Хотя все равно порой задавал окольные вопросы – с расчетом, что она потеряет бдительность и обмолвится.

Наконец срок истек, и Зинта отправилась на улицу Черных Вишен.

Кованые фонари в виде орхидей по обе стороны ворот не горели – для них еще рано, они наливаются волшебным золотисто-изумрудным сиянием, когда наступают сумерки.

Ее впустили через калитку, сказали, что господин Тейзург пьет кофе в саду, в новом павильоне, и велел его не беспокоить.

– Мне можно. Я должна ему кое-что важное рассказать, и если сейчас уйду, может, не скоро опять сюда выберусь.

Спорить с лекаркой под дланью Тавше слуги не стали, но и доложить о ней смельчаков не нашлось. Только показали, по какой аллее пройти к павильону.

«Нехорошо так людей запугивать, пусть даже ты, стервец бессовестный, жалование им платишь», – с неодобрением подумала Зинта.

Павильон белел за старыми вишнями, его оплетала кольцами громадная мраморная змея, положившая голову сверху на купол. Шелестела листва, доносились голоса – мужской и женский. Неспроста Эдмар распорядился, чтоб его не беспокоили: он там не один кофе пьет.

Остановилась в нерешительности: погулять по дорожкам, пока они любезничают – или отложить визит на потом? Вдруг у них надолго?

«Миллион лет» – разобрала она обрывок произнесенной Эдмаром фразы.

Ладно, будем считать, что это знак, решила Зинта, приду в другой раз.

– Да вовсе не миллион! – возразила гостья. – Ну, сам подумай, если сейчас находят письменные документы той эпохи – поврежденные, но читабельные… Пролежало бы оно миллион лет?

– Вот и у меня это вызывало сомнения, – отозвался Эдмар. – Я не уточнил у крухутака, сколько прошло времени – когда спохватился, вопрос уже был задан. Но он упомянул о том, что речь шла о миллионе лет.

Раз там не флиртуют, а разговаривают об интересном… Наверное, со стороны Зинты не будет большим зложительством, если она случайно услышит их разговор? Подкравшись поближе, она уселась на скамейку под кустом мускусной розы.

– Ну да, Лиузама, когда создавала для своего брата эту лазейку, использовала неточную формулировку: не «через миллион лет», а «хоть даже это произойдет через миллион лет». Так что времени все-таки прошло меньше.

– Сколько?

– Не скажу! Если оно тебе надо, можешь заняться научными изысканиями. Исследователи древнейших эпох без конца путаются в датах, погрешность в несколько десятков тысячелетий для них обычное дело.

– Не испытываю желания пополнить их ряды. Меня больше привлекает настоящее.

– Если б не это, я бы за твой рассудок после Лилейного омута медной полушки не дала.

– Вы так добры, моя госпожа… Еще кофе?

– Кто ж откажется? Только давай в этот раз не твой черный, а капучино.

После паузы женский голос спросил:

– Ты все-таки взял ученика?

– Это не ученик, а один из моих порученцев, которого я кое-чему обучил в пределах необходимого. Маг небольшой силы, но я могу послать ему мыслевесть – как сейчас, чтобы он передал мое распоряжение на кухню. Брать учеников… Нет уж, увольте! С учениками мне никогда не везло. Они или пытались меня убить, как Тимодия со своими крысиными пирожками, или сбегали и потом жаловались на меня каждому встречному, или переходили на сторону моих недругов, или обвиняли меня в домогательствах… Или сразу и то, и другое в различных комбинациях. Ученики – зло.

– Может быть, причина не в них, а в тебе?

– Не люблю эту фразу, моя госпожа, – отозвался Тейзург с легкой укоризной, хотя и почтительно. – Впрочем, бывает, что я и сам ее использую… Но одно дело, когда это говорю я, и совсем не то, когда это адресовано мне.

– Уж это да, разница очевидна, – фыркнула «его госпожа». – Но как же тогда Лиса?

– Ее учителем будет Харменгера. Я собираюсь присматривать за Лисой, при необходимости помогу и подскажу, но никакого официального ученичества. Вот именно поэтому, чтобы наши отношения не испортились.

«Лучше бы ты научился вести себя с учениками и со всеми остальными по-доброжительски, – мысленно заметила Зинта. – Тогда бы не пришлось звать на помощь демона Хиалы».

– А хочешь, я отвечу на твой вопрос? Только за это ты будешь мне должен. Это неправда, что я ничего не делаю даром. Иногда делаю. Но ты от меня уже наполучал в этой жизни подарков, а сейчас я предлагаю тебе сделку.

– И что же от меня на этот раз потребуется?

– Когда вернешься в тот мир, где ты родился, выполни просьбу своей сестры – первое, о чем она попросит, идет?

– Вы смеетесь, моя госпожа? Сестренка наверняка попросит, чтобы я никуда больше не исчезал.

– Это не считается, это будут эмоции, а не просьба. А вот когда она всерьез попросит, ну, какую-нибудь там проблему решить…

– Лаури заключила с вами сделку?

– Нет, что ты, она обо мне знать не знает. Согласен?

– Хм, разве я могу отказаться?

– Так тебя интересует, сколько веков прошло с той эпохи, когда сгорела Марнейя?

– Пожалуй, нет, есть вопрос поинтересней. Кто такой Безглазый Вышивальщик, от которого зависят людские судьбы? Такое божество реально существует или это миф?

– Во-первых, не так уж и зависят. Бывает, что в чем-то зависят, но это не обязательно. А во-вторых, неужели сам не догадался?

– Увы, нет… А впрочем… Его придумали вы, и это одна из ваших личин?

– На лету схватываешь, – засмеялась собеседница Тейзурга. – Мог бы и раньше додуматься!

– Выходит, на этот вопрос наполовину ответил я сам, и можно тогда в довесок еще один? Когда я смогу открыть Врата Перехода?

– Слишком конкретная формулировка. Я тебе не Госпожа Определенностей, а Госпожа Вероятностей, точные даты – это не ко мне.

«Эдмар, это я тебе скажу, для того и пришла!»

Эти двое не могут не знать, что Зинта сидит за кустом под стенкой павильона и слушает их разговор. И наверняка Двуликая в курсе, зачем она сюда явилась.

«Дождусь, когда уйдет, и тогда выложу ему про Врата, и погляжу на его физиономию…»

2020-2023