Другой Брежнев

Глава 20 «НЕ РАДИ НАГРАД МЫ РАБОТАЕМ, ТОВАРИЩИ»

так представлял себе светское западное общество юный Брежнев. В СССР тогда все обстояло совершенно иначе:

Особого преувеличения тут не было — ведь даже Красная армия в то время обходилась без постоянных воинских званий! Случалось, отказывались и от орденов. Писатель Анатолий Кузнецов вспоминал рассказ своего отца, бывшего красногвардейца: «А меня представили к ордену Красного Знамени… А мы в то время гор-рячие были, непримиримые. Это были самые первые ордена, только ввели… Мы шумим: при царе были ордена, а теперь опять эти висюльки? Мы не за висюльки воюем. Я взял и отказался».

Почему же в 20-е годы общество так рьяно боролось с орденами, званиями и наградами? И почему в 60-е годы все стало ровно наоборот? Можно сказать так: в первые годы революции весь мир менялся и рождался заново. Какое значение могли иметь детали карнавального костюма, который завтра, быть может, придется сбросить целиком? Но в 60-е годы карнавал из стремительного вихря превратился в медленный, чинный танец, вроде старинного менуэта. Или даже вовсе замер, как в «немой сцене» у Гоголя. И теперь уже былые маскарадные мелочи — ордена, погоны, знаки… — приобрели огромное значение. Только в них и продолжал жить карнавал в новую эпоху…

«Пожалуйста, не создавайте мне культа». В течение 60-х и 70-х годов почести, которые воздавались Леониду Ильичу, постоянно нарастали. Вот весьма показательная история: в ней как в капле воды отразился этот рост. «После изгнания Хрущева, — вспоминал В. Суходрев, — Политбюро приняло весьма важное решение, согласно которому отныне и навеки в партии и государстве будет действовать так называемое коллективное руководство… Нигде не вывешивались портреты одного руководителя, а только все Политбюро — по алфавиту. На «а» не было никого, а на «б» первым шел Брежнев». Но уже в 1970 году портрет генсека не только увеличился в размерах, но и отделился от соседей. Он стал появляться сам по себе. Портрет начал непрерывно расти, точно был живым или заколдованным, как шагреневая кожа. В конце концов это дало повод для анекдота: «Почему закрыт бассейн «Москва»? — В нем проявляют фотографию нашего вождя».

Рассказывали, что сам Леонид Ильич попросил в одном из выступлений:

— Пожалуйста, не создавайте мне культа.

Но ему сразу же возразил Михаил Суслов:

— Что вы, Леонид Ильич! — воскликнул он. — Какой культ? Партия не может жить без вождя!

Затем последовали оглушительные рукоплескания всего зала… Трудно перечислить все красочные почести, которые придумывали в 70-е годы для Леонида Ильича. Чего стоил один тост, сказанный в его честь Эдуардом Шеварднадзе: «Сыну народному, дорогому Леониду Ильичу — счастливого наступающего нового века!». Или стихи, которыми генсека встречали в Баку в 1982 году:

Между прочим, в мемуарах Брежнева можно прочесть: «Как это у баснописца Крылова?.. «Но в сердце льстец всегда отыщет уголок».

— Вы предлагайте дело, — говорил я обычно таким людям. — Не надо нам дифирамбов и расшаркиваний…». Известно, что доведенные до абсурда похвалы превращаются в своеобразную брань.

Почему же рос этот вал почестей? Во многом он подталкивался снизу, ведь придумать какую-то новую небывалую почесть для генсека — вручить ему премию или подарок, напечатать мемуары, поставить бюст, разыскать его юношеские стихи… — означало выделиться из общего ряда. Кто станет возражать против такой идеи? А когда она исполнится, влияние ее автора возрастет. Не случайно самые красивые речи в похвалу Леониду Ильичу нередко произносили люди, которые столь же страстно разоблачали его спустя десятилетие.

Понимал ли Брежнев эту механику? Видимо, вполне понимал. В. Медведев рассказывал, что однажды генсек, улыбаясь, дал ему послушать по телефону поток похвал в свой адрес со стороны одного из секретарей ЦК. Закончив разговор и положив трубку, Леонид Ильич засмеялся:

— Очень уж хочет быть кандидатом в члены Политбюро.

«Кандидатом он так и не стал», — многозначительно добавлял Медведев. В этой истории интересен и тот момент, что генсек не стал обрывать собеседника. Очевидно, он чувствовал, что унизит его этим. И такую скромность, как ни странно, окружающие воспримут как высокомерие, надменность. Поэтому генсек никогда не отвергал знаки уважения, которые ему оказывали, — даже самые неожиданные и порой нелепые. «Я не принадлежу к тем, у кого может закружиться голова от похвал», — сказал он на одном из своих юбилеев.

Брежнев считал, что в похвалах люди ищут что-то вроде магии, заклинаний. «Меня уже чуть ли не сравнивают с Лениным, — заметил он как-то в разговоре, — а я вам по секрету скажу: все это не для тех, кто способен понимать все, что нужно понимать… Вождей просто используют, как для предотвращения импотенции в постель кладут зверобой или обкуривают им комнату».

— Никакой человек не достоин похвалы, — говорил он. — Всякий человек достоин только жалости…

В 1978 году Леонид Ильич посещал Баку, где создали музей боевой славы его родной 18-й армии. Здесь была даже его собственная землянка, где на гвозде висела его собственная шинель с погонами полковника. Он с интересом осмотрел музей, но в то же время иронически буркнул одному из своих спутников:

— Если судить по экспозиции, 18-я решала судьбу войны.

В столице Азербайджана генсека встретил необыкновенный поток похвал. «Слава Леониду Ильичу Брежневу!» — гремела толпа. В. Фалин описывал вечерний прием в Баку: «А тут Алиев… стелет Генеральному один риторический ковер цветастее другого. Несколько раз гость перебивает хозяина: «Хватил, Алиев». Но тот заплутался в восточных узорах. «По домам. На сегодня достаточно», — Брежнев поднимается — и к выходу». По своему обыкновению, Леонид Ильич не хотел обижать чересчур гостеприимного хозяина. Его ближайший соратник Константин Черненко говорил:

— Леонид Ильич распорядился урезать речения Алиева на две трети. Витийства выкинуть… Леонид Ильич очень раздосадован, но сам Алиеву выговаривать не хочет, чтобы не обидеть.

Однако были и такие должности, звания и титулы, за которые Брежнев боролся сам, и притом добивался их не без труда — потому что они несли в себе частицу власти.

«Вот уже и царем народ меня сделал…» Всем известно, какую роль играют в сказках различные волшебные слова и заклинания. Менее известно, какое значение они имеют в жизни.

В 1964 году наш герой стал Первым секретарем ЦК. Звучало это довольно буднично, заурядно, скучно. Ведь «первый секретарь» имелся в каждой области и республике. Другое дело — Генеральный секретарь! В самих словах уже играли волшебные нотки, в них чувствовалась магия верховной власти. Они как будто сияли отблеском своего былого всемогущества. Когда-то, с легкой руки Кремля, это громкое название разошлось по всему свету. Генсеки появились и в ООН, и даже в НАТО. Но, по иронии судьбы, в самом-то Кремле генсека уже не оставалось: эту должность упразднили еще в 1934 году!

Восстановить ее было совсем не просто. Ведь это выглядело дерзкой попыткой «примерить шинель со сталинского плеча». Поэтому потребовалось разыграть целую шахматную комбинацию. Дело в том, что название «Президиум ЦК» тоже не пользовалось особой любовью. В нем отсутствовала все та же магия, единственность и неповторимость, присущая прежнему названию: Политбюро!

И предложено было просто «вернуться к тому, что было при жизни Ленина»: Президиум сделать Политбюро, а Первого секретаря — генсеком. Против такого искушения устоять было уже трудно. Размен удался. В 1966 году собрался съезд партии, который мог утверждать подобные переименования. Предложение о Политбюро на съезде внес сам Брежнев. Но о Генеральном секретаре он не обмолвился ни словом. Восстановить этот пост предложил глава московского горкома Николай Егорычев. После этого делегаты один за другим поддержали идею сделать все, «как было при Ленине» — «возродить традицию».

И вот в апреле 1966 года Леонид Ильич стал Генеральным секретарем ЦК. Магические слова «Генеральный секретарь» заработали. В фольклоре появилось шутливое двустишие — переделанные строки Пушкина из «Сказки о царе Салтане»:

Сам Брежнев, услышав этот стишок, довольно хмыкнул: «Вот уже и царем народ меня сделал».

«Внимание! Идет маршал!» Министр обороны маршал Андрей Гречко очень ревниво относился к любому вмешательству Брежнева в военные дела. Однажды на каком-то совещании он даже устроил ему «выволочку» за такое вмешательство. Все присутствующие ожидали, что генсек в ответ «взорвется» и поставит на место своего министра. Но Брежнев тогда промолчал, хотя его, главу Совета обороны, не могли не задеть подобные упреки, к тому же публичные.

И по воинскому званию генсек — генерал армии — оставался младше министра. В стране в это время жило около двадцати маршалов, но генсека в их числе не было. Только после того, как в 1976 году Гречко скончался, Политбюро решило присвоить Брежневу звание Маршала Советского Союза. (По этому поводу в фольклоре в то время появился такой анекдот:

«Брежнев:

— Я теперь должен стать маршалом.

Гречко:

— Через мой труп!»)

Во время обсуждения этого вопроса на Политбюро Брежнев предложил:

— Публиковать об этом в печати не будем, так же, как не публиковалось решение о присвоении мне звания генерала армии.

Молчанием печати Леонид Ильич, видимо, хотел воспользоваться для того, чтобы праздничную встречу со своими однополчанами превратить в захватывающий «маскарад». На собрание ветеранов 18-й армии по случаю Дня Победы он явился в плаще. Плащ скрывал новый маршальский мундир. Войдя в помещение, Леонид Ильич скомандовал:

— Внимание! Идет маршал!

Затем эффектно скинул плащ и предстал перед двумя сотнями однополчан в новенькой маршальской форме, со множеством орденских планок. Указывая на шитые золотом маршальские звезды на погонах, с гордостью сказал:

— Вот… дослужился.

Разумеется, однополчане совершенно искренне разделяли радость своего бывшего сослуживца и товарища. В своем дневнике 10 мая Леонид Ильич записал: «Говорил с тов. Копенкиным А. Н. — он сказал: голос офицера слышал, голос генерала слышал — а теперь рад, что слышу голос маршала». Похоже, что только для этого веселого «маскарада» с плащом и мундиром Брежневу и понадобилась тайна с публикацией. Его замысел не вполне удался: уже 10 мая Леониду Ильичу торжественно вручили маршальский знак отличия — украшенную бриллиантами большую «Маршальскую звезду» — и об этом сообщили все газеты. В игре Брежнева в тайну и переодевание — больше от мальчишки-синеблузника, чем от важного 69-летнего сановника. Его поступок позволяет нам понять, что Леонида Ильича, как и в молодости, по-прежнему больше всего увлекали моменты превращения, переоблачения, перевоплощения.

Свой маршальский мундир Брежнев надевал очень редко: например, все Звезды Героев он получал только в штатской одежде. Когда предстояло награждение орденом «Победа», он с какой-то ноткой нерешительности спросил у соратников:

— Видимо, для вручения ордена «Победа», может быть, целесообразно было бы надеть военную форму.

Все согласились… Надевал он мундир и для встреч с однополчанами. Бывшие сослуживцы в каком-то смысле были ближе ему, чем многие коллеги. Один из них, майор в отставке Гурий Юркин, красочно рассказывал о своей встрече с генсеком. Этот рассказ, вероятно, не лишен преувеличений, как и всякая легенда. Будто бы Леонид Ильич говорил ему при встрече:

— Гурий, дорогой! Спасибо, что приехал… Тоска, Гурий! Такая тоска… Вот и маршал я, и Генеральный секретарь, и пять Звезд на мне, а выпить коньяку, понимаешь, не с кем. Одна сволочь вокруг… Спасибо, родной…

Конечно, общество «обсуждало» маршальское звание генсека в шутках и анекдотах. «За что Брежневу присвоили звание Маршала Советского Союза? — За взятие Кремля». «Как будет называться новый пятилетний план? — План маршала»…

В исторических архивах сохранились письма, авторы которых предлагали присвоить Леониду Ильичу и следующее, самое высокое воинское звание — генералиссимуса Советского Союза. Кто направлял такие письма? Одно из них, например, подписал полковник в отставке, другое — слесарь, ветеран войны.

За всю советскую историю звание генералиссимуса носил только один человек — Иосиф Сталин. Но в списке воинских званий оно сохранялось и после его смерти, вплоть до распада СССР. Это звание еще не выглядело тогда чем-то совершенно экзотическим: только в 1975 году умерли два иностранца, носившие титул генералиссимуса — Франко и Чан Кайши. Однако в отношении Брежнева это предложение так и осталось неисполненным.

«Видать, народ так хочет, народ…» Только через 12 лет после прихода к власти Леонид Ильич стал главой государства. За это время ему не раз приходилось отбивать попытки отодвинуть его на второе место. Однажды на заседании Варшавского Договора румынский участник предложил подписать документ главам государств. Брежнев возразил:

— Как же можно?! Документ должен подписывать первый человек в стране. А первый человек — это руководитель партии.

Главным соперником Брежнева в середине 70-х годов был именно глава Советского государства — Николай Подгорный. Среди руководителей он не пользовался особой любовью. Даже близкие соратники, частенько игравшие с ним в домино, между собой прозвали его «пусто-пусто». Его недолюбливал еще Н. Хрущев и однажды высказался при нем с характерной грубоватой прямотой:

— Что с него взять? Был сахарным инженером — им и остался. Мы его вытащили с Украины потому, что он там все дела проваливал. Чем он в Москве занимается, какую пользу приносит, я понять не могу.

Выражая сложившееся мнение, Ю. Чурбанов позднее писал, что Подгорный «становился уже совершенно нетерпим, амбициозен и все хуже и хуже работал… Такого человека, как Подгорный, можно было бы освободить и раньше, здесь Леонид Ильич, я считаю, проявлял излишнюю мягкость и терпел, как говорится, до последнего». При выборах делегатов на XXV съезд партии Подгорный неожиданно собрал огромное количество голосов «против» (около 250 из 650). При выборах ЦК на съезде многие, пользуясь тайным голосованием, также вычеркивали его фамилию из списка.

Стало ясно, что почва под ним заколебалась. Рассказывали, что, почувствовав это, Подгорный сделал ответный шахматный ход. Надо сказать, блестящий! Он пришел на заседание, где его собирались отправлять на пенсию. «Как только заседание было открыто, — писал генерал КГБ Николай Леонов, — он попросил первым слово и внес предложение… о присвоении Л. И. Брежневу звания Героя Советского Союза в знак выдающихся… и пр. Удар пришелся в солнечное сплетение. И вопросы, подлежавшие обсуждению, были изменены на ходу. Подгорный на несколько месяцев сохранил свое кресло».

Но в мае 1977 года уже открыто прозвучало предложение об избрании Брежнева главой государства. Сам Подгорный говорил, что все произошло для него совершенно неожиданно: «Я сижу на Пленуме ЦК, Леня рядом, все хорошо, вдруг выступает из Донецка секретарь обкома Качура и вносит предложение: считаю, что целесообразно совместить посты генсека и Председателя Президиума Верховного Совета, Я обалдел. Спрашиваю: «Леня, это что такое?» Он говорит: “Сам не пойму, но, видать, народ так хочет, народ…”».

16 июня 1977 года Брежнев вновь был избран главой Советского государства. Этот пост он уже занимал в 1960–1964 годах, — но теперь он был еще и главой партии.

Разумеется, фольклор отразил новый титул Брежнева и снятие Подгорного. «— Почему Подгорный пошел под гору? — По собственной не-Брежности. Вместо «дубленка» он говорил «дуб-Ленька».

Появился и такой анекдот: «К Подгорному, который был уже на пенсии, приехал как-то приятель и стал его укорять:

— Что ты, Коля, засел у себя на даче, как бирюк, ничем не интересуешься и газет не читаешь?

Тот отвечает:

— Нет, и не переживаю!

— Так ты даже небось не в курсе, кого новым Папой Римским выбрали?

Подгорный, после долгой паузы:

— … Не может быть!..»

«Деревеньку пожаловать не могу, но орден могу дать». Мы поговорили о «волшебных словах» («Генеральный секретарь», «глава государства», «маршал»), коснемся теперь волшебных предметов.

Парадный мундир Леонида Ильича стал, без преувеличения, настоящим чудом 70-х годов. О нем писали газеты, говорил устный фольклор того времени. Он стал символом, фокусом, в котором сошлось внимание всего общества. Золотые награды и драгоценные камни, сиявшие на этом мундире, осветили своим светом целую эпоху.

В 1977 году в Румынии случилось разрушительное землетрясение, одна из ослабленных волн которого докатилась до самой Москвы. В мемуарах Брежнева об этом сказано: «Помню, я и мои домашние почувствовали: с домом происходит что-то неладное — качалась люстра, звенела в шкафу посуда». После этого подземного толчка в фольклоре появилась шутка:

«— В Москве произошло землетрясение.

— А где находится его эпицентр?

— Под вешалкой, откуда упал парадный китель Брежнева».

На первый взгляд в этом анекдоте кроется только насмешка по поводу обилия наград. Но если вчитаться в его текст более внимательно, то невольно возникают вопросы: какими же волшебными свойствами наделен этот мундир, если его падение сотрясает всю землю? И если его вес столь непомерно огромен, то какому же богатырю по силам носить его на своих плечах?

Мундир Брежнева был зримым, вещественным воплощением власти над полумиром, лучи которой в тот момент исходили из Кремля. И у этого мундира тоже была своя «родословная». В первые годы после революции 1917 года власть еще не нуждалась в таких «волшебных предметах». Более того, она была способна наделять своей сказочной силой самые обычные и невзрачные вещи. Такие, например, как знаменитая фабричная кепка Владимира Ильича, серая шинель и трубка Сталина.

Но уже Ленину, лежавшему в гробу, кто-то из первых орденоносцев прикрепил на грудь собственный орден.

Сталину в ЗО-е годы один из орденоносцев тоже попытался пожертвовать свой орден. Сталин вежливо отказался: «Я и так достаточно награжден вниманием и уважением товарищей и — стало быть — не имею права грабить Вас. Ордена созданы не для тех, которые и так известны, а, главным образом, — для таких людей-героев, которые мало известны и которых надо сделать известными всем. Кроме того, должен Вам сказать, что у меня уже есть два ордена. Это больше, чем нужно, — уверяю Вас». Заметим, что для того, чтобы отказываться в те времена от наград, надо было быть самим Сталиным. В 50-е годы магическая сила орденов и иных знаков отличия еще более возросла. Они уже не были просто знаками — они были частицами самой власти. И, конечно, отказываться от них никому и в голову не приходило. Даже диссиденты — академик Сахаров или генерал Григоренко — добровольно не отказывались от наград.

(Кстати, пиджак Сахарова в начале 70-х годов украшали три Звезды Героя — больше, чем у самого Брежнева в то время.)

Брежнев имел возможность дарить эти магические знаки другим людям. В речах он называл это своей «приятной обязанностью», «радостной, почетной и приятной миссией», «приятной церемонией». «Не ради наград мы работаем, товарищи, — сказал он на одной из церемоний, — но, когда твоя работа находит высокую оценку, — это всегда большая радость». В 1970 году пошутил: «Я сейчас вроде как царь. Только вот царь мог деревеньку пожаловать. А я деревеньку пожаловать не могу, но зато орден могу дать…»

А собираясь прикрепить орден к знамени города или республики (что генсек делал десятки раз), Брежнев часто шутливо приговаривал: «Приступаю к священнодействию!»

«Мы не искали признания и наград». Парадный мундир Леонида Ильича украшали не только советские, но и иностранные высшие награды. Их было почти вдвое больше, чем советских! Можно сказать, что сила и мировое влияние Московского Кремля отраженным светом сверкали на этом мундире. Леонид Ильич вошел в «Книгу рекордов Гиннесса» как обладатель 71 иностранной награды: 42 орденов и 29 медалей. При вручении большинства наград устраивались торжественные церемонии.

Получая в 1973 году один иностранный орден, Леонид Ильич заметил: «Мы с вами не искали признания и наград… И если при всем этом признание и награды все же находят тебя, то скажу со всей откровенностью: становишься вдвойне счастлив».

Вот только некоторые из его наград:

— афганский орден «Солнце свободы» (1981 год);

— болгарские ордена Георгия Димитрова (1976 и 1981);

— три Золотые Звезды Героя Болгарии (1973, 1976, 1981);

— венгерские ордена Знамени ВНР с алмазами (1976 и 1981);

— вьетнамский орден «Золотая звезда» (1980);

— вьетнамский орден Хо Ши Мина первой степени (1982);

— вьетнамская медаль Героя Труда (1982);

— гвинейский орден «Борца за независимость» (1961);

— ордена Карла Маркса (ГДР, 1974,1979 и 1981);

— орден «Большая звезда дружбы народов» (ГДР, 1976);

— три Звезды Героя ГДР (1976,1979 и 1981);

— орден «Государственного знамени» КНДР первой степени (1976);

— кубинский орден «Плайя-Хирон» (1976);

— кубинский орден Хосе Марти (1974);

— Звезда Героя Республики Куба;

— лаосская «Золотая медаль нации» (1982);

— Золотая звезда почетного гражданина Монголии (1974);

— медаль «Золотая Звезда» Героя Монголии (1976);

— медаль «Золотой Соемб» Героя Труда Монголии (1981);

— монгольские ордена Сухэ-Батора (1976 и 1981);

— большой крест ордена «Солнце Перу» (1978);

— Большой крест со Звездой польского ордена Виртути Милитари первой степени (1974);

— орден Возрождения Польши с Большим крестом (1976);

— Звезда Героя Польши;

— румынская «Звезда СРР» первой степени с лентой (1976);

— румынский орден «Победа социализма» (1981);

— северойеменский орден «Революции 14 октября» (1982);

— чехословацкий орден Белого Льва первой степени (1973);

— чехословацкие ордена Клемента Готвальда (1976, 1978,1981);

— три Золотые Звезды Героя Чехословакии;

— Большой крест ордена «Белой розы Финляндии» с цепью (1976);

— «Звезда Почета Социалистической Эфиопии» (1980);

— югославский орден Свободы (1976);

— «Золотая медаль мира» имени Фредерика Жолио-Кюри Всемирного Совета Мира (1975);

— международная Димитровская премия (1978);

— статуэтка международной премии «Золотой Меркурий» (1980);

— Золотая медаль Всемирной федерации профсоюзов (1982);

— Золотая медаль мира ООН…

Поистине фантастическое, чисто карнавальное изобилие!

Между прочим, с некоторыми из тех людей, которые после смерти «превратились в ордена», Леонид Ильич встречался еще при их жизни. Получая орден Клемента Готвальда, он припомнил, что в 1948 году несколько часов беседовал с самим Готвальдом. «Во время посещения Украины, — писала Любовь Брежнева, — Клемент Готвальд бывал у Брежневых в гостях дома, где за гостеприимным столом, под охлажденную водочку, предавались воспоминаниям о военных днях в Праге, о том, как братались навеки русские и чехи…»

Рассказывали, что высший афганский орден «Солнце свободы» был учрежден руководством Кабула специально по случаю юбилея Леонида Ильича. Изготовить столь великолепное украшение из золота и бриллиантов в воюющем Афганистане было невозможно, поэтому делали орден в Москве на Монетном дворе.

«Как бы я выглядел в глазах народа?» Иногда Брежневу советовали не принимать больше новых наград и знаков почета. Даже пересказывали анекдоты, которые на этот счет ходят в народе. «Я не просил эти Звезды у партии», — отвечал Леонид Ильич в таких случаях. «Не я сам себя награждаю, — говорил он. — Это решает Политбюро». И, как это ни удивительно, но от самой крупной в его жизни награды Леониду Ильичу, судя по всему, действительно пришлось отказаться.

В 1971 году Вилли Брандт был награжден Нобелевской премией мира. Говорили, что одновременно с ним нобелевским лауреатом мог стать и Брежнев. Будто бы предварительно этот вопрос обговаривался, но в конце концов в Кремле решили, что брать премию не стоит. Ведь прошел всего год с момента награждения Нобелевской премией по литературе Александра Солженицына! Любопытное свидетельство о несостоявшемся награждении Брежнева дает Е. Чазов: «Чувствовалось, что он переживал, что не получил Нобелевской премии мира вместе с В. Брандтом. Не знаю, правда ли то, что он сам отказался от премии, или нет, но это звучало в его разговорах с нами». Леонид Ильич говорил:

— Как мог я ее принять, когда всему народу мы заявили, что во главе комитета находятся ярые антисоветчики, преследующие свои цели по подрыву социалистического лагеря? Вспомните, что писалось и говорилось о Пастернаке. Он отказался от премии, не поехал на ее вручение. Как бы я выглядел в глазах народа, если бы такую премию принял?

«Этот орден дается только за победу на фронте». В феврале 1978 года Брежнев сказал Чазову:

«Знаешь, товарищи решили наградить меня орденом «Победа». Я им сказал, что этот орден дается только за победу на фронте. А Дмитрий Федорович (Устинов), да и другие убедили меня, что победа в борьбе за мир равноценна победе на фронте».

Остановимся коротко на истории этой награды. Орден «Победа» — настоящее чудо ювелирного искусства, и делали его не на Монетном дворе (как все прочие советские ордена), а на Московской ювелирной фабрике. Пятиконечная звезда ордена отливалась из платины, ее лучи сияли крупными рубинами, а по краям сверкала бриллиантовая кайма из 170 драгоценных камней. Говорили, что первоначально в центре орденов «Победа» и «Слава» хотели поместить профили Ленина и Сталина, но с этим не согласился сам Сталин: «У нас есть Спасская башня, — возразил он. — Это символ и Москвы и всей страны. Вот Спасскую башню и надо поместить на ордене…»

Рядом с кремлевской башней на голубом фоне золотом изобразили часть Кремлевской стены и Мавзолей. Их обрамляли золотые ветви — дубовая и лавровая.

Орден «Победа» был не только самым красивым и богатым, но и самым крупным из советских орденов: он весил 78 граммов, из которых 47 составляла платина, 2 — золото, 19 — серебро, 5 — рубины и 16 карат — бриллианты. Орден стал и одним из редчайших орденов в мире: всего им в 1944–1945 годах наградили 16 человек (Жуков, Василевский и Сталин получили его дважды). По статуту ордена им награждали «лиц высшего командного состава Красной Армии». Впрочем, от этого правила сразу же стали отступать, и орден вручили пяти иностранцам: генералу Эйзенхауэру, маршалам Монтгомери, Тито и Роля-Жимерскому, а также румынскому королю Михаю I.

20 февраля 1978 года, в дни юбилея создания Красной армии, Брежнев стал семнадцатым и последним кавалером ордена «Победа». Возможно, эта великолепная награда была своего рода «возмещением» Леониду Ильичу за несосто-явшуюся Нобелевскую премию. Ведь получить ее Брежнев мог именно за мир в Европе, закрепление послевоенных границ. Теперь вместо высшей премии мира он получал высший военный орден — за то же самое!

«Понадобились три десятилетия, — сказал он при получении награды, — чтобы нерушимость послевоенных границ была признана Европой… А это ведь и есть, в сущности, закрепление итогов победы».

Но не все среди близких Леонида Ильича одобрили это награждение. По словам генерала КГБ М. Докучаева, неодобрение генсеку высказала даже его жена Виктория Петровна. «Единственным ее вмешательством в дела супруга, — писал он, — было то, что она сделала Леониду Ильичу замечание по поводу награждения его орденом «Победа». Она заявила, что ему не следовало бы принимать этот орден, ибо он вручается за выдающиеся достижения в военной области. Брежнев тогда ответил, что “на этом настояли члены Политбюро, а он не дал должной оценки их действиям”».

Леонид Ильич надевал этот орден очень редко. Но вообще он, видимо, считал, что такие моменты расцвечивают однообразие государственной жизни, вносят в нее что-то яркое, праздничное. Например, он надел этот орден на открытие мемориала Победы в Киеве в мае 1981 года. В. Гришин прибыл туда в обычной одежде, без орденов и даже без планок. На фоне сверкавших вокруг звезд и наград, парадных мундиров он смотрелся серо и буднично. Генсек заметил: «Жаль, что не предупредили тебя о нашем решении надеть на праздник правительственные награды».

Удивительная символика связана с дальнейшей историей этой награды. Общественное мнение не забыло о ней и после смерти Леонида Ильича: теперь в печати требовали отнять орден. И вот 21 сентября 1989 года Михаил Горбачев подписал указ о посмертной отмене этого награждения. Орден, врученный Леониду Ильичу за закрепление советских побед в Европе, символически отобрали. (Реально он уже давно был сдан государству.) И что же? Не прошло и нескольких месяцев, как почти все завоевания Кремля в Восточной Европе были утрачены — они рухнули вместе с Берлинской стеной раз и навсегда.

«Не герой, а дважды Герой Советского Союза!» В 1977 году Леонид Ильич впервые лично принимал главу палестинцев Ясира Арафата. Для гостя это была очень важная встреча, которой он добивался почти десятилетие, с 1968 года, когда впервые побывал в Москве. Арафат во что бы то ни стало хотел завоевать полное расположение Кремля. Совсем недавно, в связи с 70-летним юбилеем, прошла волна награждений Брежнева иностранными орденами. Видимо, глава палестинцев решил, что похвалы — самый короткий путь к сердцу хозяина Кремля. И поэтому он стал с пышным восточным красноречием расхваливать достоинства генсека, говорить, как восхищается им весь мир. По достоинству оценили Брежнева и соотечественники: ведь он — Герой Советского Союза!

Леонид Ильич быстро понял, к чему клонит его собеседник, и решил слегка осадить его. (Вообще он умел без оскорблений ставить людей на место.) Сделал это в своей характерной манере. Бывший дипломат Олег Гриневский писал: «Леонид Ильич внимательно слушал, а потом строго произнес, делая ударение на каждом слове: «Не Герой, а дважды Герой Советского Союза!»

Пожалуй, первый раз Арафат растерялся и не знал, что сказать». Глава палестинцев сообразил, что сделал что-то не так, но не мог понять, в чем именно заключена его оплошность. Позднее он недоуменно расспрашивал советских дипломатов, что же хотел сказать ему Леонид Ильич своей строгой фразой.

Несмотря на этот случай, генсек относился к Арафату с уважением, считая его опытным и умелым политиком. Как-то раз Брежнев заметил: «В его положении другой уже давно бы наблюдал за нами с того <света>…»

«Эта шашка никогда не будет применена в военных целях». В декабре 1976 года по случаю 70-летия Брежневу вручили редкую награду — Почетное оружие с золотым изображением Государственного герба СССР. Подобная награда, равноценная ордену Боевого Красного Знамени, возникла еще в те времена, когда в молодой Советской республике не существовало других орденов. При виде великолепной шашки Брежнев выразил восхищение, восторженным жестом вскинув ладони вверх.

«Принимая это Почетное оружие, — сказал он, — хочу сердечно поблагодарить вас и сказать, что эта шашка никогда и нигде не будет применена в военных целях. Она будет находиться у меня в комнате как символ моей кровной причастности к славной истории наших Вооруженных Сил».

«Большое, радостное, яркое событие». Получение наград Леонид Ильич в речах называл — «большое, радостное, яркое событие в моей личной жизни». В день Парада Победы 1945 года на его груди красовалось семь орденов и медалей. В том числе:

— орден Отечественной войны I степени;

— орден Богдана Хмельницкого второй степени;

— орден Красной Звезды;

— два ордена Боевого Красного Знамени;

— медаль «За оборону Кавказа».

В конце жизни коллекция отечественных наград Брежнева включала также:

— Золотую медаль «Серп и Молот» Героя Социалистического Труда (1961);

— четыре Золотые Звезды Героя Советского Союза (1966,1976,1978 и 1981);

— орден «Победа» (1978);

— восемь орденов Ленина (первый — в 1947 году);

— два ордена Октябрьской Революции;

— 18 советских медалей;

— медаль лауреата международной Ленинской премии мира (1973);

— Золотую медаль имени Карла Маркса Академии наук СССР (1977);

— золотой значок «50 лет пребывания в КПСС» номер один (1981);

— Золотой Почетный знак комсомола (1977).

Кроме орденов и медалей, Брежнев имел две «Маршальские звезды» — большую и малую (генерала армии и Маршала Советского Союза). В малой звезде было 26 бриллиантов общим весом около 3 каратов, в большой — 31 бриллиант общим весом около 7 каратов.

В 1977 году Леонид Ильич возглавил государство, и получилось, что Брежнев указом должен награждать самого Брежнева. Чтобы избежать этой неловкости, такие указы подписывал его первый заместитель Василий Кузнецов.

Когда Брежнева награждали новыми Звездами Героя, требовалось обновить их расположение на одежде. Но старые Звезды генсек носил постоянно, и никто их у него не отбирал. К тому же перекалывать медали с костюма на костюм — довольно обременительное занятие. Поэтому к концу жизни дома у Брежнева хранились 34 дубликата из чистого золота — 21 медаль «Золотая Звезда» и 13 медалей «Серп и Молот». Считая и те звезды, которые генсек носил на одежде, их было 39 штук! Наверное, ни один человек на свете не был обладателем подобного количества таких наград!

В ноябре 1986 года родственники Брежнева сдали все его ордена и медали на хранение в Орденскую кладовую Президиума Верховного Совета СССР.

«Я сама сдала все, — говорила Виктория Петровна. — Помните, писали, как бандиты убили адмирала Холостякова и его жену, чтобы завладеть иностранным орденом с бриллиантами? И я решила (уже при Горбачеве) все награды сдать: и ордена Ленина, и Золотые Звезды Героя, и орден «Победа» — он же с бриллиантами? — и иностранные, и цепи золотые — какой-то орден с цепью был… А мне говорят: «У вас сабля подарочная, маршальская…». И ее сдала».

Брежнев в мемуарах Жукова. Как уже говорилось выше, одним из шагов брежневского руководства стало прекращение опалы маршала Георгия Жукова. В 1969 году ему позволили напечатать книгу воспоминаний, которая мгновенно завоевала огромный успех. Перед книжными магазинами выстраивались стометровые очереди, а в московском «Книжном мире» толпа расколола витрину и прошла внутрь сквозь разбитое стекло. Чтобы навести порядок, тогда пришлось даже вызывать наряд конной милиции…

Однако перед публикацией Жукову намекнули, что в книге следует хотя бы однажды упомянуть имя Л. Брежнева. Маршалу не хотелось этого делать, тем более что за всю войну они с Брежневым ни разу не встречались. «Я не знал такого генерала», — будто бы ответил вначале Георгий Константинович. Но в конце концов маршал решил использовать все тот же прием — доведение до абсурда. В одном месте своих семисотстраничных мемуаров он все-таки упомянул Брежнева. Но как он это сделал!

Жуков написал, что его и все высшее командование чрезвычайно беспокоил вопрос — сумеют ли защитники Малой земли выстоять под ударами врага. «Об этом, — пишет он, — мы хотели посоветоваться с начальником политотдела 18-й армии Л. И. Брежневым, но он как раз находился на Малой земле, где шли тяжелейшие бои». Рассказ маршала выглядел явной нелепостью. Включив его в мемуары, маршал усмехнулся и сказал: «Умный поймет!».

По другой версии, маршал сам не писал этого отрывка, а только вставил его в свой текст. Но, так или иначе, он обернулся «замаскированной миной». В фольклоре немедленно появились анекдоты на эту тему. Например, такой:

«В апреле 1945 года Сталин звонит Жукову:

— Товарищ Жуков, вы подготовили план взятия Берлина?

— Да, товарищ Сталин.

— А с полковником Брежневым вы его согласовали?»

Другой вариант того же анекдота. Жуков приносит Сталину план штурма Берлина, на что Сталин отвечает: «Пойду посоветуюсь теперь с полковником Брежневым…»

Вручение партбилета Ленину. Один из мифов, живших в советском обществе, гласил, что Ленин не умер, а как бы остается живым. «Нет Ленина? — риторически спрашивал один журнал вскоре после его смерти. И отвечал неожиданным каламбуром: — Нет! Ленин — нетленен». В 70-е годы эта мысль выражалась уже с большей серьезностью, словами поэта: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить».

Глава Совнаркома не просто покоился в Мавзолее — он оставался депутатом'Моссовета, на его имя выписывались депутатский мандат, партийный билет, билет Союза журналистов… Ему писали письма с жалобами по адресу: «Москва, Мавзолей. В.И. Ленину». На него совершались даже покушения — и о таких чрезвычайных случаях немедленно докладывали Брежневу. (После одного нападения он записал в дневнике: «1 сентября. Разговор с тов. Андроповым. Случай в Мавзолее».)

В 1963 году Ленин выступил… с трибуны Мавзолея во время ноябрьской демонстрации на Красной площади (его голос воспроизвела пластинка). Может показаться невероятным, но призрак Ленина даже высказывался по самым злободневным вопросам общественной жизни. Например, в 1961 году на съезде партии, когда обсуждался вопрос об удалении праха Сталина из Мавзолея, самую сильную речь по этому поводу произнесла старая большевичка Дора Ла-зуркина, лично знавшая Ленина. Она заявила: «Вчера я советовалась с Ильичем, будто бы он передо мной как живой стоял и сказал: мне неприятно быть рядом со Сталиным, который столько бед принес партии». (Бурные, продолжительные аплодисменты.)

(«Просто, по-моему, ведьма какая-то, — возмущался этим выступлением «оппозиционер» Вячеслав Молотов. — Во сне видит, как Ленин ругает Сталина».)

И вот 1 марта 1973 года Брежневу довелось принять участие в настоящей мистической церемонии — выдаче нового партбилета вождю большевиков Владимиру Ульянову-Ленину. Самого Ленина на церемонии, конечно, не было — или, возможно, он как бы присутствовал на ней незримо, как на трибуне Мавзолея в 1963 году. Ленину выдали партийный билет за номером первым (00000001). Номер второй (00000002) на следующий день торжественно вручили самому Леониду Ильичу. Номер третий получил Суслов, четвертый — Косыгин, пятый — Подгорный.

Но Брежнев не был бы Брежневым, если бы не внес в эту церемонию совершенно неожиданную, новую символику. Этим новым оказалась авторучка, которой он выписывал партбилет вождю большевиков. Надо сказать, что в довоенные годы авторучка была редкостью, дорогим сувениром — все писали обыкновенными ручками, макая их в чернила. Более того, авторучка считалась знаком «буржуя», чем-то вроде сигары и цилиндра. Возможно, еще с тех времен Леонид Ильич привык ценить хорошие авторучки и любовался ими по-детски непосредственно, иногда совсем не вовремя. Э. Терек вспоминал, как в 1975 году во время съезда польской партии Брежнев «вел себя так шумно, что временами я подумывал об объявлении перерыва. Признаюсь, я с огромным трудом дошел до последней страницы своего выступления. Причиной его оживления была золотая ручка, которой он вовсю восхищался, призывая соседей также выразить свое восхищение». Конечно, при таком отношении Брежнев не мог подписывать партбилет вождя большевиков какой-нибудь заурядной ручкой. И он сделал это роскошной американской авторучкой «Паркер» с золотым пером.

Позднее эта великолепная ручка красовалась в Центральном музее Ленина. (О ее фирменной принадлежности говорили выбитые на ней литеры — «Parker».) Здесь же недалеко было выставлено и пальто Ленина — ветхое и изношенное почти до дыр. Это удивительное соседство невольно заставляло многих посетителей музея глубоко задуматься…

«Товарищи убедили меня опубликовать воспоминания». Как появились на свет «Воспоминания» Брежнева? Знавшие Леонида Ильича в 60-е и 70-е годы в один голос называли его «интересным рассказчиком». По словам Г. Арбатова, «он любил делиться подчас остроумными, точно схваченными историями и сценками из своего прошлого — молодости, фронтовых лет». А. Бовин замечал, что Леонид Ильич «любил рассказывать о своей жизни, особенно военной. На этой основе потом писали его «мемуары».

Но устные рассказы — это еще не книга. Как же одно превратилось в другое? Сотрудник Брежнева Леонид Замятин позднее говорил: «Когда мне задают вопрос насчет «Малой земли»: «Писал ли Леонид Ильич эту книгу?» — я говорю, что не писал, но он является автором этой книги, так как она написана с его слов, но литературно обработана людьми, которые владели пером…» А тогда, весной 1977 года, Замятин пригласил к себе нескольких известных журналистов и стал им говорить: «Вот мы с товарищем Черненко ехали как-то в поезде с Леонидом Ильичем, он такое рассказывал! Голод, война, любовь, стихи нам читал! Мы ему говорим: “Леонид Ильич, это ведь живая история нашего народа, страны, книгу бы вам написать, а мы поможем!”». В конце концов Брежнев согласился. «Товарищи убедили меня опубликовать воспоминания о пережитом», — говорил он.

Подготовка воспоминаний была разработана и велась, как тайная военная операция.

«Это пока тайна, — напутствовал Замятин журналистов, — если хотите, государственная тайна номер один».

Печатать свои мемуары для первого лица было необычным, даже эксцентричным поступком. Ни Ленин, ни Сталин, ни Хрущев, находясь у власти, ничего подобного не делали. Ведь в подобных воспоминаниях глава страны часто представал как вполне обычный человек, к нему обращались «ты», «Леня». Освещалась отчасти и его личная жизнь. По словам Г. Арбатова, «весь проект хранился в глубочайшей тайне».

«Сам Леонид Ильич любил русскую поэзию… и имел чувство пера, — считала Любовь Брежнева. — Если бы он писал сам… книга могла бы быть очень интересной и написана была бы живым, человеческим языком». «Рассказчиком… он был потрясающим. Обладал развитым чувством юмора. Умел подмечать точные, характерные детали». В середине 70-х годов Яков Ильич Брежнев сказал дочери: «Только что с дачи Леонида, брат ударился в мемуары».

«Гуляя по парку в Кунцеве, они с Леонидом обсуждали главы книги. В частности, отец напоминал ему многие факты, связанные с их совместным пребыванием в Карпатах в августе 1944 года…» Когда помощники приносили Брежневу какие-то материалы военных лет, он добродушно улыбался: «Это я помню хорошо, фамилию генерала іолько забыл. А это где вы раскопали? Молодцы!»

Первая, военная глава воспоминаний — «Малая земля» — написана наиболее живо. Возможно, именно потому, что в ее создании участие самого Леонида Ильича было наибольшим. «Мемуары Брежнева читаются легко, — замечал А. Авторханов об этой главе, — местами они написаны довольно занимательно».

«Малая земля» появилась в феврале 1978 года в журнале «Новый мир». Этот журнал вплоть до начала 70-х годов считался почти оппозиционным. Да и позднее оставался самым либеральным из всех толстых журналов. За год до Брежнева здесь печатался, например, Василий Аксенов. Таким образом, это был своего рода «либеральный жест» со стороны генсека. Позднее в «Новом мире» появились и последующие главы: «Возрождение», «Целина», «Жизнь по заводскому гудку», «Чувство Родины». Последние три главы — «Молдавская весна», «Космический Октябрь» и «Слово о коммунистах» — публиковались уже после смерти Леонида Ильича, в январе 1983 года. (Главу о космосе по сравнению с прижизненным текстом сократили втрое.) Задумывались и последующие главы, под заголовком «На посту генсека», но они так и не вышли в свет.

Воспоминания Брежнева привлекли всеобщее внимание. Это видно хотя бы из того, что они породили целый вал анекдотов. Встречались среди них и относительно безобидные, например:

«В ответ на бессмертную трилогию Леонида Ильича Брежнева — «Малая земля», «Возрождение» и «Целина» — китайский раскольник и ренегат Дэн Сяопин написал трехтомный пасквиль: «Мало земли!», «Возражение» и “Цели нет”».

«Книгу Брежнева «Возрождение» печатают в газете «Унита». В переводе на итальянский книга называется «Ренессанс», а имя автора — Леонардо».

«Карпов дисквалифицирован в матче с Корчным. У него обнаружили допинг: в правом кармане — «Малая земля» Брежнева, в левом — его же “Возрождение”».

Были и другие анекдоты, гораздо более едкие, высмеивавшие фронтовую биографию Брежнева:

«Поссорились два ветерана, и один сказал:

— Пока я на Малой земле судьбу войны решал, ты небось в Сталинграде отсиживался».

«Англичане захватили Фолклендские острова, а что делать с ними, не знают. Спросили Рейгана.

— Не знаю, — ответил Рейган, — спросите у Брежнева, это он большой специалист по малым землям».

«Брежнева представили к Нобелевской премии по астрономии — он сумел доказать, что большая Земля вращается вокруг Малой».

«Что такое Великая Отечественная война? — Всего лишь маленький эпизод в большой войне на Малой земле».

«Кто тот садовник, который собрал большой урожай с Малой земли?»

«Эпиграф к «Малой земле» Брежнева: “Все, что было не со мной, — помню”».

«Подвиг твой неизвестен, имя твое бессмертно».

«Беседуют два офицера:

— Когда говорят, что Брежнев — видный военачальник Второй мировой войны, мне на ум приходит Чарли Чаплин.

— При чем тут Чаплин? Он никакого отношения к военным делам не имел.

— Потому он и вспоминается».

«Сын отцу:

— Папа, а мы сегодня были у памятника неизвестному полковнику Брежневу!

— А почему неизвестному, если это Брежнев?!

— А нам учитель сказал, что никто не знает, был ли он полковником, а если был, то когда?!»

Но при этом, как ни странно, те, кто задумал напечатать воспоминания Брежнева, отчасти добились своей цели. Образ генсека стал гораздо ближе, понятнее рядовым людям, чем это было раньше. Он стал для них более «своим».

«Солдаты свободы». При жизни Леонида Ильича в Советском Союзе появился только один художественный фильм, где он присутствовал на экране, — «Солдаты свободы» (1976–1977). Сама картина, состоящая из четырех серий, снималась с небывалым размахом, как грандиозная эпопея. Сражения на экране изображали армии пяти стран: СССР, Болгарии, Польши, Румынии и Чехословакии. Роль молодого Брежнева — небольшую, почти эпизодическую — сыграл Евгений Матвеев.

«Его появление в «Солдатах свободы», — рассказывал артист, — держалось в строжайшей тайне от самого генсека, потому что планировалось как своего рода приятный сюрприз к его семидесятилетию… Правда, была попытка устроить мне наблюдение за ним вблизи. Я должен был находиться в толпе корреспондентов, провожавших вождя, когда тот улетал в Берлин. Но от этого плана пришлось отказаться. Генеральный секретарь мог узнать меня и поинтересоваться, что, собственно, я, артист Матвеев, делаю среди журналистов». Актер вспоминал, как перед съемками допытывался у референта генсека Евгения Самотейкина о чертах характера своего героя.

— Надо попасть в десятку, — объяснял Матвеев своему собеседнику. — То есть выявить в персонаже главную особенность его характера и наиболее ярко воплотить ее. Так вот, каким прилагательным вы определите Леонида Ильича?

— Добрый! — не задумываясь, отвечал тот. — Поверьте, очень добрый человек. Это и есть главная черта его характера.

— Но как, в чем проявляется его доброта?

— Пожалуй, в сентиментальности, острой чувствительности.

— Так, — продолжал свои расспросы артист. — Такой Леонид Ильич хороший… А какой он злой?

— Злым я его никогда не видел. Но если он в крайнем возбуждении, в гневе… О!..

— Бывает такое?

— Случается…

Впервые Леонид Ильич появляется на экране только в четвертом, последнем фильме эпопеи. Вся она длится более шести часов, а Брежнев находится в кадре около шести минут. В первом эпизоде он перед наступлением в Карпатах читает товарищам письмо погибшего красноармейца. Во втором — поздравляет их с выигранной битвой.

В последней сцене фильма генерал-майор Брежнев появляется на экране уже после Победы, среди жителей Праги, восторженно встречающих Красную армию. В руке он держит букет цветов, на заднем плане плещется на ветру флаг Чехословакии. К Брежневу с легким акцентом обращается седовласый мужчина:

— Товарищ генерал! Можно мне с вами поговорить?

— Слушаю, отец, — отвечает Леонид Ильич.

— Мой сын погиб в партизанском отряде. Перед смертью он сказал, что умирает за коммунизм. Скажите мне, что такое этот коммунизм, если за него наши сыновья идут на смерть?

— А что такое фашизм, отец, вы знаете?

— Еще как. Фашизм отнял у меня сына. Фашизм — это война.

— Это верно. Фашизм — это страшная сила. Она уничтожила миллионы людей, залила кровью, поработила Европу. И только коммунизм смог ее победить. Коммунизм — это жизнь без войн, без рабства. Коммунизм — это когда все люди на земле равны.

«Как-то странно видеть свое изображение в бронзе…» 8 мая 1976 года в родном городе Брежнева был открыт его бронзовый бюст. Автором памятника на Октябрьской площади стал скульптор Виктор Сонин. У бронзового Брежнева сурово сдвинутые брови, гордо поднятая голова. На груди — Золотые Звезды. Один из выступавших при открытии назвал бюст «подлинным произведением искусства».

Самого героя на церемонии не было, открывал скульптуру глава Украины Владимир Щербицкий. В своей речи он сравнил Леонида Ильича с Антеем, героем «прекрасной легенды… черпавшим все новые и новые силы у матери-земли». Оратор даже не упомянул родину этой «прекрасной легенды» — Древнюю Грецию. Что, впрочем, неудивительно: можно сказать, что в СССР этот миф обрел свою вторую родину. Историю Антея в одной из своих речей кратко изложил Сталин: «Антей… был, как повествует мифология, сыном Посейдона — бога морей и Геи — богини земли… Он считался непобедимым героем. В чем состояла его сила? Она состояла в том, что каждый раз, когда ему в борьбе с противником приходилось туго, он прикасался к земле, к своей матери, которая родила и вскормила его, и получал новую силу. Но у него было все-таки свое слабое место — это опасность быть каким-либо образом оторванным от земли. Враги учитывали эту его слабость и подкарауливали его. И вот нашелся враг, который использовал эту его слабость и победил его. Это был Геркулес. Но как он его победил? Он оторвал его от земли, поднял на воздух, отнял у него возможность прикоснуться к земле и задушил его таким образом в воздухе. Я думаю, что большевики напоминают нам героя греческой мифологии, Антея». Заметим, что Антей выглядел у Сталина сугубо положительным героем. С такой весьма хвалебной оценкой он и запомнился советским людям. Первого космонавта Юрия Гагарина после этого называли «Антеем, оторвавшимся от Земли, но не потерявшим силы…»

Ранее подобное превращение пережил другой древнегреческий герой-богоборец — Прометей. Кстати, в родном городе Брежнева стоял памятник и Прометею. Эта скульптура как бы давала счастливое завершение древнему мифу. «На высокой колонне поднялся легендарный титан Прометей, — читаем в мемуарах Брежнева, — оковы его сорваны, в руке у него огненный факел, у ног — поверженный орел, веками терзавший его… Символика эта очевидна и в годы моей юности была понятна всем. Мы ведь помнили, как повержен был двуглавый царский орел…»

В сентябре 1979 года Брежнев посетил родной город и сам полюбовался на свою скульптуру. На фотографии он запечатлен на ее фоне — бюст высоко вознесся в небо, примерно вдвое выше человеческого роста. Рядом с ним живой Леонид Ильич кажется маленьким. Он заявил тогда:

— Как-то странно видеть свое изображение в бронзе, хотя это и положено у нас по закону для тех, кому высокое звание Героя присвоено более одного раза. Но, с другой стороны, скажу откровенно: мне приятно, что я как бы нахожусь постоянно здесь, среди своих дорогих земляков, в городе, где прошли мои детство, юность, где начиналась моя трудовая жизнь.

При жизни Леонида Ильича его земляки шутили, что левое плечо бюста все время приходится увеличивать, чтобы поместились новые звезды. После начала перестройки скульптуре, как символу прошлого, досталось: хотя ее и не снесли, но нередко обливали краской. Потом прежнее почтение к памятнику вернулось — он стал одним из городских символов. У молодоженов появилась даже традиция класть к бюсту букеты цветов…

«Опять Брежнев — неужели не надоело?» В девять часов вечера Брежнев неизменно смотрел информационную программу «Время». «Это был как ритуал у него», — замечал Андрей Брежнев. Что же представлял собой этот ритуал? Это было нечто вроде рекламы. Смотря на экран, зритель приобщался к чудесному, совершенному миру (точно так же, как позже он стал приобщаться к столь же сказочному миру рекламы). И рекламу, и «Время» смотрел не каждый, но все же участником ритуала становился весь народ. «75 миллионов телевизионных экранов загорается ежедневно в нашей стране», — заявлял сам Брежнев в эти годы.

Программу вели два диктора — мужчина и женщина, как бы Адам и Ева этого экранного Эдема. Как настоящим небожителям, им не полагалось ошибаться ни в чем. Все в них могло быть только безупречным: произношение, прическа, костюм, выражение лица. Стоило им кашлянуть или запнуться, словно обыкновенным людям, как это уже вызывало удивление. Завершал передачу, тоже не без символики, прогноз погоды.

Наиболее важные сообщения обычно зачитывал диктор Игорь Кириллов. Он вел программу более 30 лет (до 1989 года). Для миллионов телезрителей Кириллов с его всегда уверенной и выразительной интонацией сделался живым воплощением государства. Раньше нечто похожее произошло с диктором радио Юрием Левитаном, голос которого постепенно стал голосом самого Кремля. До такой степени, что, как рассказывали, даже сам Сталин на вопрос «Когда же кончится война?» только разводил руками: «Откуда мне знать? Левитан всем скажет».

Видимо, и Брежневу было любопытно узнать, «что говорит о нем Кириллов». Официальная хроника занимала в программе довольно большое место. Анекдот того времени гласил: «Информационная программа «Время» эпохи Брежнева: “Все о нем, все о нем и немного о погоде”». Была и такая детская загадка: «Что такое — сверху рожки, снизу ножки, а в середине Брежнев? — Телевизор!» Но может показаться удивительным, что и сам Леонид Ильич, сидя перед телевизором, порой высказывал сходные чувства.

«Опять все… Брежнев, Брежнев и Брежнев, — громко проворчал он как-то в 1981 году. — Неужели не надоело…»

Судя по всему, его раздражали однообразие, стертость всех упоминаний о нем, их безликость. Как он когда-то выражался, «затасканность мыслей». Он замечал: «Забодали: Брежнев, Брежнев… Но все слабо, потому что нет индивидуального, нового… Любого поставь на мое место — и не будет проницания в его суть… Самый великий — просто человек. Любая статуя грешна перед этим человеком».

В. Медведев вспоминал: «Когда на экране появлялся он сам, Виктория Петровна оживлялась: «Вот какой ты молодец!» Она ему льстила. Потом, когда он уже начинал шамкать, она иронизировала».

Награды Брежнева в анекдотах. Награды стали одной из излюбленных тем анекдотов про Брежнева. Известен не один десяток таких анекдотов. Самый, наверное, мягкий из них:

«— Кто в Советском Союзе самый храбрый лентяй?

— Брежнев!

— А почему храбрый?

— Потому что четырежды Герой Советского Союза.

— А почему лентяй?

— А потому, что только единожды Герой Социалистического Труда».

Это относительно мягкий анекдот. А вот, может быть, самый жесткий из всех анекдотов на тему орденов и медалей: «Самолет с Брежневым разбился в тайге. КГБ три дня его искал и не нашел. Тогда собрали всех зверей и птиц и спрашивают у них, не видел ли кто Брежнева. Заяц говорит: “Самого Брежнева я не видел, но зато я видел, как Волк три дня орденами и медалями какал!”».

Рассмотрим этот анекдот более внимательно, поскольку он весьма характерен. Самая высокая, благородная материя — ордена, медали — в нем неожиданно оборачивается самой низкой, презренной — испражнениями, к тому же волчьими (сродни ругательному выражению «дерьмо собачье»). Подобные превращения встречаются в сказках и карнавале чрезвычайно часто. Вот, например, описание ритуала средневекового французского «праздника глупцов»: «Во время торжественного служения избранного шутовского епископа в самом храме кадили вместо ладана испражнениями. После богослужения клир садился на повозки, нагруженные испражнениями; клирики ездили по улицам и бросали испражнениями в сопровождающий их народ» (М. Бахтин). В этом случае испражнения заменяли собой священные материи — ладан и святую воду.

Можно подумать, что общество, где распространялись подобные анекдоты или обряды, глубоко презирало собственные награды или веру. Однако мы знаем, что это было не так. Одни и те же люди радовались встрече со Сталиным на Красной площади и едко шутили над ним в анекдотах. Охотно украшали себя наградами — и смеялись над ними. А в старину участники «праздника глупцов» назавтра совершенно искренне молились в той же самой церкви, где вчера разбрасывали нечистоты. Кстати, напомним, что и Брежнев в свое время написал стихотворение, высмеивавшее «цилиндры и фраки, отличия знаки». И прекрасно его помнил, если оно вошло в его «Воспоминания».

Как же все это понять? Дело в том, что в карнавальной стихии могут существовать только волшебные вещи. Все здесь делается волшебным — святыни, награды, золото и драгоценности в том числе. В отличие от обыкновенных волшебные вещи способны к превращениям и с легкостью становятся своей противоположностью. Золото, награды и священные предметы мгновенно обращаются в прах и нечистоты, и наоборот. При таком взгляде высокое и низкое, верх и низ — уже не два разных предмета, а один и тот же волшебный предмет, увиденный в его действительной полноте.

Поэтому совершенно неверно было бы перетолковывать приведенный анекдот в узком смысле: «награды Брежнева — это дерьмо, а вот другие награды — хороши». Карнавальные образы не поддаются столь простому переводу на обычный язык. А если все-таки попытаться перевести мысль анекдота на обычный язык, то она прозвучит примерно так: «слава, почет, уважение (награды) неизбежно переходят в свою противоположность, это две стороны одной медали».

Между прочим, в годы революции эту мысль открыто выражали и советские вожди. Известна фраза Ленина о том, что когда-нибудь из золота будет построен общественный нужник. Эти слова припомнил и Никита Хрущев в 1959 году во время своей поездки по Америке:

— Мы не очень высоко ценим золото. Я мог бы привести на этот счет слова В. И. Ленина о золоте, но думаю, что делать это не совсем удобно за обедом. (Смех в зале).

Некоторая неловкость заключалась в том, что на груди у самого оратора в этот момент сверкали две Золотые Звезды. Он, видимо, почувствовал это и тут же добавил:

— У меня есть золото. Вот оно (Н. С. Хрущев показывает на две золотые медали Героя Социалистического Труда), но это золото не принадлежит мне. Когда я умру, оно будет сдано государству.

— И ваша семья не сможет воспользоваться этим золотом? — спросили из зала.

— Нет, не сможет, — подтвердил премьер.

Хрущев, правда, не уточнил, пойдет ли золото его медалей, сданное государству, на строительство знаменитого нужника… А в 70-е годы мысль Ленина о золоте старались уже и вовсе не вспоминать — она бы прозвучала еще более неловко.

Кстати, сходная мысль (о единстве высокого и низкого), только в более мягкой форме, выражена и в анекдотах, где глава Кремля вдруг оказывается в тени известных артистов. Иначе говоря, «король и шуты» вдруг меняются местами:

«Брежнев попал в XXI век. Ну, и решил узнать, что про него в энциклопедии написано. Заходит в библиотеку, берет книжку, читает: «Брежнев Леонид Ильич. Мелкий политический деятель эпохи Аллы Пугачевой»». (Иногда вместо «эпохи Пугачевой» назывались эпохи Райкина, Высоцкого, Кобзона).

Другой анекдот: «Москва. Красная площадь. Двое провинциальных депутатов спешат на заседание в Кремль. Навстречу им — до боли знакомый человек, увешанный Звездами. «Он!» — «Не он!» — «Да говорю тебе, он!» — «Да не он!.. Товарищ, как твое фамилие?» — «Брежнев». — «Говорю, не он, а ты, дура: Банионис, Банионис!»

Еще один — на ту же тему: «Маленький мальчик позвонил в Кремль и спрашивает: «Але, это цийк?». «ЦИК», — отвечает Брежнев. «А мне главного клоуна!» — «Никита Сергеич, вас!».

«Они не мою душу тешат — моих однополчан». Первые песни о Малой земле появились еще в годы войны. Они, как писала армейская газета, «воспевали романтику Малой земли». Одна из этих песен (автор — лейтенант А. Петров) описывала само путешествие по «Дороге смерти»:

Песня старшего сержанта И. Смирнова написана от имени возлюбленной моряка-малоземельца. Песню напечатали в армейской газете в июне 1943 года:

Но по-настоящему знаменитой стала только одна песня — «Малая земля», сочиненная уже в 70-е годы. Слова написал Николай Добронравов, музыку — Александра Пахмутова. В самой песне имя Брежнева не упоминается, но легко догадаться, что она связана с ним. Более того, она как бы написана от его имени — передает чувства уцелевшего ветерана Малой земли.

Одним из наиболее известных исполнителей этой песни стал Муслим Магомаев. Он рассказывал, как выступал с ней перед самим Брежневым: «Я с ним встречался только однажды, в Баку, — в честь его приезда пел «Малую землю», и они с Черненко плакали навзрыд». «Во время исполнения песни «Малая земля» на экране в глубине сцены шли документальные кадры военной кинохроники. Показали и молодого Брежнева на каком-то военном катере…»

Пела эту песню и Людмила Зыкина. «С большой симпатией он (Брежнев) всегда говорил о Зыкиной, — писал Ю. Чурбанов, — особенно о ее лирическом репертуаре. Ему было очень приятно, когда на одном из правительственных концертов, транслировавшихся по Центральному телевидению, Людмила Георгиевна исполнила — в общем, конечно, прежде всего для него — “Малую землю”».

Сам Леонид Ильич как-то заметил:

— Мне не надоели эти оды… на победы… на Малой земле… Они не мою душу тешат — моих однополчан.

Песня «Малая земля» стала музыкальным символом эпохи Брежнева. Разумеется, фольклор не обошел ее вниманием, и в анекдотах она подверглась довольно безжалостному осмеянию. Вот один из таких анекдотов:

«В глухую деревню приезжает комиссия из центра. Все бегают, председатель вызывает Василия и приказывает, чтоб он все подготовил к приему гостей. Приехали гости. Встречает их Василий. Ведет в свинарник. Кругом чистота, поросята все розовенькие. Всем понравилось, пошли дальше. Приходят в курятник. Все куры на насестах сидят, чисто, тепло. Комиссия довольна. Идут дальше. Заводит Василий их в коровник. По колено в навозе стоит огромный бык, в носу кольцо. Председатель опешил:

— Куда ты нас привел?! Кругом грязь, вонь.

— Щас, Борька, давай!

Бык расставил пошире ноги, поднял голову и замычал:

— М-м-малая земля-я-я…»