Другой Брежнев

Глава 7 «ОБАЯНИЕ — ВАЖНЫЙ ФАКТОР В ПОЛИТИКЕ»

Сказочный герой, достигающий царского престола, обычно вовсе не выглядит выкованным из стали с ног до головы. Порой он бывает глупым, ленивым, наделенным другими слабостями. Однако есть качества, которые ему решительно противопоказаны, и первое из них — высокомерие, заносчивость. Но как раз этого качества у нашего героя и не было. Вся манера поведения Брежнева довольно точно отражается в небольшом эпизоде, записанном писателем Владимиром Тендряковым. Дело было во время загородной встречи с творческой интеллигенцией летом 1960 года.

Группа гостей встречи прогуливалась по пустынным лесным дорожкам. «Далеко приглушенные голоса, сдержанное праздничное брожение. А тут безмятежно стучит дятел. Отрешенная тишина, хочется говорить вполголоса. Из боковой аллейки появился прохожий, идет нам навстречу. И мы замолчали, невольно испытывая смущение — идущий навстречу человек нам хорошо знаком, зато нас он, разумеется, знать не знает». Гостей стали одолевать сомнения: здороваться? не здороваться? Конечно, следовало бы поздороваться, но тогда в ответ можно получить оскорбительно-вельможный кивок. Ситуация разрешилась неожиданно. «Встречный приближается и здоровается первым. Без вельможности. Леонид Ильич Брежнев».

Похожим образом он встречал людей и в своем кабинете: каждому улыбался, вставал из-за стола, шел навстречу через всю комнату, радушно приветствовал. «Появляясь на приемах, — замечал А.Аджубей, — Брежнев не спешил к главному столу, обходил зал, здоровался, шутил с сослуживцами, подбивал актеров и литераторов на новый анекдот — словом, душа-человек. Эти качества снискали ему популярность».

«Обаяние — важный фактор в политике». Почему страну в 1964 году возглавил именно Брежнев, и никто другой? Что это — чистая случайность? Конечно, доля случайности в подобном взлете всегда имеется. Но есть и закономерность. Главный секрет успеха Брежнева заключался в стиле его работы с людьми. Он хорошо разбирался в людях. «Как посмотрит на тебя из-под густых бровей, — писал Ю. Чурбанов, — так ему многое становится ясно, и какие-то вопросы отпадали сами собой». О людях и о деле он говорил охотно и подробно. «На такие темы он мог вести многочасовые беседы», — отмечал Андрей Громыко.

Об обаятельности Брежнева в 60-е годы в один голос говорят почти все общавшиеся с ним в то время. Вот только некоторые свидетельства.

Сергей Хрущев: «Лично мне Леонид Ильич был симпатичен. На лице его всегда играла благожелательная улыбка. На языке — всегда занятная история. Всегда готов выслушать и помочь».

Евгений Чазов (1967 год): «Статный, подтянутый мужчина с военной выправкой, приятная улыбка, располагающая к откровенности манера вести беседу, юмор, плавная речь… Когда Брежнев хотел, он мог расположить к себе любого собеседника. Говорил он с достоинством, доброжелательством, знанием дела».

Валерий Болдин (1964 год): «Был это крепкий и сильный мужчина, веселый и остроумный человек, знавший наизусть много стихов и прибауток, большой жизнелюбие скупился на доброе слово, часто, как рассказывают, по-человечески интересовался домашними делами подчиненных. И эти знаки внимания ценили. Не случайно за него горой стояло большинство руководителей».

Галина Вишневская (1964 год): «Хорошо одетый черноволосый нестарый мужчина — ему было тогда 57 лет, — энергичный и очень общительный, компанейский».

Довольно точно о секрете успеха Леонида Ильича высказался однажды Никита Хрущев, который заметил: «Вот смотрите на Леонида, мало, что он красавец, гроза баб, а как его люди любят. Они же за ним в огонь пойдут и в воду… Леониду не надо бороться за власть, люди сами его толкают. Удивительно обаятельный и милый человек».

Все это понимал и сам Леонид Ильич и всегда руководствовался этим правилом. В разговоре со своим помощником А. Александровым-Агентовым он однажды выразил его так: «Знаешь, Андрей, обаяние — это очень важный фактор в политике».

«Чем тебе, дорогой, помочь?» Леонид Ильич стремился утвердить свою репутацию мягкого, уважительного руководителя. Каждый день он около двух часов посвящал внешне бесполезному занятию — обзванивал своих младших коллег, секретарей обкомов, советовался с ними по разным вопросам, внимательно выслушивал их мнение. Авторитет спокойного и деликатного Брежнева в аппарате постепенно рос. «Но почему все-таки Брежнев? — задавался вопросом Е. Чазов. — Чем подкупил он в своей борьбе за власть? Да тем, что как политик, как знаток политической борьбы он был выше всех… Он прекрасно знал человеческую натуру и человеческие слабости. Что значило для секретаря обкома… когда первый секретарь ЦК КПСС звонит, иногда поздно вечером, иногда и во время своего отпуска, и интересуется делами партийной организации, спрашивает: как виды на урожай, что с промышленностью, что нового в области, чем тебе, дорогой, помочь?»

Сотрудник ЦК Валерий Болдин также отмечал его открытость: «В то время Л. И. Брежнев… вообще держался просто, часто звонил своим соратникам, секретарям ЦК компартий республик, крайкомов и обкомов. Был он терпим и доброжелателен со своим окружением — помощниками и секретарями. Еще работая в Казахстане, выезжал на природу, приглашая с собой семьи своих помощников и охранников. Да и позже, до болезни, был открыт для своих соратников».

Первые секретари обкомов всегда имели свободный доступ в кабинет генсека. По словам А. Александрова-Агентова, он никогда не отказывал им в «продолжительной, внимательной беседе». Столь же тщательно Брежнев следил и за своей доступностью для кремлевских соратников. Велел будить его даже ночью, если позвонят четыре первых лица государства: «Эти люди по пустякам звонить не будут». Один раз он гулял, и офицер не стал его беспокоить, когда позвонил глава правительства. После этого случая генсек устроил крепкую нахлобучку начальнику своей охраны. Возмущался:

— Почему вы сталкиваете меня с людьми, стоящими у руля государства?.. Что за дубы у вас там дежурят на телефоне?

«Что, ребята, это весь ваш гардероб на плечах?» Леонид Ильич всегда любил заботиться о быте, даже о внешности окружающих. Известен, например, такой случай. В марте 1941 года секретарь обкома Брежнев беседовал с группой студентов. Мимоходом спросил:

— Что, ребята, это весь ваш гардероб на плечах?

«Мы замялись, — вспоминал один из его собеседников, А. Кравченко. — Он больше ни о чем не спросил, быстро написал записку и вручил нам…». По этой записке студентам сшили отличные по тем временам костюмы — самим им такая роскошь, конечно, была не по карману…

Журналист Александр Мурзин, собиравший рассказы очевидцев о Брежневе в Казахстане, говорил: «Было бы нечестно с моей стороны не отметить, что люди… рассказывали мне о нем с глубокой симпатией, искренне, часто со слезами на глазах. Был молод. Красив. Добр, гуманен. Всем помогал… Общителен. Чрезвычайно неприхотлив в быту… Не пил. Работал на износ. Болтунов презирал. Целинников жалел: мученики…». «Он многим помогал. Например, официантке он дал квартиру, в поселок, где жил его шофер, помог провести газ».

«Муля, не нервируй меня!» Брежнев нашел и другой путь повышения своей популярности. Он любил лично сообщать людям о присужденных им наградах, премиях, званиях. Сотрудник Брежнева Федор Бурлацкий вспоминал, что Леонид Ильич «не ленился позвонить человеку, которого награждали орденом, а тем более званием Героя Социалистического Труда, поздравить, показать тем самым, что решение исходило лично от него». Во время вручения орденов и медалей он старался сказать награждаемому что-нибудь запоминающееся, приятное, пошутить. Так, карикатуристу Борису Ефимову при награждении он сказал: «Ну, вы их, империалистов зловредных, покрепче, покрепче!». А награждая актрису Фаину Раневскую, шутливо повторил ее же реплику из фильма «Подкидыш»: «Муля, не нервируй меня!» Но Леонид Ильич не подозревал, что эта фраза, придуманная некогда самой актрисой, уже успела стать для нее настоящим проклятием. Стоило Фаине Георгиевне появиться где-нибудь на людях, как на нее начинали указывать прохожие: «Смотри, это Муля!». Мальчишки на улицах дразнили ее этой кличкой. Однажды после такого случая Анна Ахматова утешала расстроенную Раневскую: «Не огорчайтесь, у каждого из нас есть свой Муля!».

Теперь, неожиданно услышав эту злополучную реплику из уст первого человека в стране, Раневская обиделась.

— Леонид Ильич! — сказала она. — Меня так невоспитанные мальчишки на улицах дразнят или хулиганы.

Но еще больше актрису удивила реакция Брежнева. Он страшно смутился, покраснел и очень тихо ответил:

— Простите, но я вас очень люблю.

У Раневской после этой сценки, как она говорила, осталось все же хорошее впечатление о Брежневе: ей понравились его искреннее смущение и извинения.

«Отлично! Мне как раз нужна переводчица». Мы уже отмечали, что Леонид Ильич пользовался немалым успехом у женщин. Это объяснялось не только его внешними данными, но и обходительными манерами. Вот характерная сценка 1956 года, описанная В. Суходревом. Перед началом приема Брежнев подошел к группе переводчиков. «Брежнев окинул нас взглядом, поздоровался с каждым из нас за руку, затем, улыбнувшись, галантно согнул руку в локте и предложил ее Татьяне Сиротиной — единственной в нашей группе женщине-переводчице.

— Отлично! Мне как раз нужна переводчица, — произнес он своим красивым баском…

Нам все это очень понравилось».

Как замечал Николай Месяцев, один из младших соратников генсека, «молодой Брежнев — уважительно относящийся к людям, добрый, умный, красивый парень. Не только женщины от любви к нему трещали по всем швам, но и мужчины в него влюблялись».

Как ни странно, но мужское обаяние Брежнева сыграло роль и при его избрании главой страны в 1964 году. Хотя голосовали за него в высшем руководстве именно мужчины (единственной женщиной там была Екатерина Фурцева). «Он был представительный красивый мужик, — говорил В. Семичастный, — такие нравились, а у нас полстраны — женщины. Такие вещи тоже надо учитывать».

«Не помню, чтобы ты о чем-нибудь забыл». Мелочей в работе с людьми не существует! — такими словами можно выразить главное правило, которое помогло Брежневу взойти на вершину власти. Награждая своего ближайшего помощника и соратника К. Черненко, Брежнев произнес очень показательную фразу (вошедшую в его собрание сочинений): «Я не помню случая, чтобы ты о чем-либо забыл, даже если речь шла на первый взгляд о вещах не очень значительных». В устах Брежнева такая оценка, разумеется, была высокой похвалой. О самом Брежневе украинский партработник Виталий Врублевский писал так: «Ему помогала великолепная память на лица и имена. Спустя много лет, приезжая в обком, он всех узнавал, со всеми — от уборщицы до секретаря — был внимателен. Этот стиль доброжелательного отношения к людям он исповедовал и в работе. Брежнев не расталкивал локтями других, не предавал друзей, ценил дружбу».

О памяти Брежнева говорит и такая сценка 1974 года, описанная малоземельцем Г. Соколовым: «Леонида Ильича окружили однополчане. Дружеские объятия, поцелуи.

— Меня помните, Леонид Ильич? — не раз раздавалось вокруг.

Леонид Ильич всматривался в спрашивающего, потом называл фамилию и даже имя. А ведь тридцать лет не виделись, да и годы изменили людей. И все же узнавал».

Фронтовой врач Тамара Готуа спросила тогда у генсека:

— А меня помните, Леонид Ильич?

— Как же! — воскликнул он.

— Правда, я сильно изменилась с тех пор?

— Но глаза остались прежние…

О стиле работы Брежнева можно судить и по такой детали. В 1976 году артисту Евгению Матвееву предстояло сыграть роль Леонида Ильича в кинофильме. И, желая понять характер своего героя, он осмотрел его рабочий кабинет. «Говорят же, — писал он позднее, — что по жилищу, по рабочему месту-можно определить суть человека». Увиденным зрелищем артист был немало изумлен. Прежде всего его поразили маленькие размеры комнаты: у иных его коллег по киноискусству кабинеты были побольше и пошикарнее. Но удивляла и сама обстановка. «На стульях, стоящих вдоль стен, лежали стопки книг, подшивки газет и журналов, какие-то диаграммы. На столе кроме бумаг — кусок руды, подшипники, большой и малый, металлическая трубка…». «Я попытался, — рассказывал Матвеев, — как можно деликатнее спросить, почему в кабинете, мягко выражаясь, такой беспорядок. Что, хозяин не бывает здесь или он неряха?» Референт генсека на такой вопрос почти обиделся:

— Что вы… Никому не разрешается даже притрагиваться к вещам. Уборщица, вытирая пыль, всегда аккуратно водружает предметы на те же места, ставит их в том «беспорядке», к которому привык хозяин. А память у него отменная. Мало того, что он многие стихи Есенина читает наизусть, и, кстати, хорошо читает, он и в быту аккуратен, все помнит. На днях спросил: «Куда ластик подевался? Он лежал здесь…»

Совсем иначе, впрочем, выглядел парадный кремлевский кабинет генсека, описанный американским дипломатом Генри Киссинджером: «Нас принял Брежнев, который был в спортивной куртке голубого цвета на молнии. Он ввел нас в святая святых — свой кабинет. В кабинете находился стол заседаний, за которым легко могло поместиться человек сорок. На концах стола были пульты с телефонами, формой и размерами напоминавшие орган средней величины».

«Ты не владеешь информацией!» Итак, отсутствие «забывчивости» было главной чертой, за которую Брежнев хвалил своего близкого соратника. А вот, наоборот, случай разноса, которому Леонид Ильич подверг своего подчиненного. У генсека была маленькая записная книжка, в которой аккуратно отмечались все дни рождения окружавших его людей, не исключая охранников и обслугу. В такие дни Леонид Ильич непременно старался сделать имениннику какой-нибудь небольшой памятный подарок от себя лично. Эти подарки ему покупали из его личных денег. Чаще всего он дарил часы — карманные, ручные или будильник. Валерий Балдин писал: «В. Г. Афанасьев показал мне однажды швейцарские часы из желтого металла с дарственной надписью Л. И. Брежнева на задней крышке».

Однажды он пожелал поздравить с днем рождения кремлевскую буфетчицу. Генсек заранее попросил, чтобы она пришла на работу в этот день, но охрана не передала буфетчице его просьбу. Прибыв утром в Кремль, Леонид Ильич заметил отсутствие именинницы и спросил у своего охранника, почему ее нет.

— Не знаю, — растерянно отвечал ему В. Медведев.

— Почему ты так относишься к моим указаниям?! — вскипел генсек. — Расхлябанность! Ты обманул меня, не доложил! Я же хотел ее по-человечески поздравить! Ты не владеешь информацией!

Вспоминая этот случай, В. Медведев писал: «Но злобы никогда в нем не было ни к кому. А главное… был отходчив. В конце того злополучного дня я перед отъездом на дачу принес ему папку.

— Ну, как дела? — спросил он.

— Да тяжело, Леонид Ильич, тяжело…

— Вот как я тебе врезал, будешь знать, — сказал примирительно».

Ю. Чурбанов отмечал: «Леонид Ильич, как никто другой, умел так журить людей, что они на него никогда не обижались».

«Садись на мое место, но не насовсем». В чем причина такой вежливости Брежнева к «маленьким людям»? Почему он придавал взаимоотношениям с ними столь непомерное значение? Неужели Генеральный секретарь хоть в чем-то мог зависеть от кремлевской буфетчицы? Однако, похоже, сам Леонид Ильич в этом не сомневался.

Скорее всего, как современник революции, Леонид Ильич хорошо помнил, что, когда верх и низ общества поменялись местами, «маленькие люди» порой решали все. Так бывало не раз и за годы советской истории — например, в 1937 году. А сколько раз его собственная жизнь зависела от «маленьких людей» — хотя бы в годы войны! Старшина второй статьи Зимода, протянувший руку полковнику Брежневу, когда тот барахтался в ледяной воде, был, безусловно, одним из таких «маленьких людей». У следующих поколений руководителей этой живой памяти не было. В. Суходрев вспоминал: «Если Брежнев, даже будучи уже дряхлым и больным, после окончания официальной беседы с иностранцем, попрощавшись с ним, считал для себя обязательным пожать руку переводчику и поблагодарить его за работу, то Горбачеву это и в голову не приходило. Для него мы были как бы частью обстановки, как столы, стулья, карандаши».

Однажды на переговорах Леонид Ильич обратил внимание, что переводчик Николай Щеклеин остался без места за столом. Тогда он уступил ему собственное кресло, обставленное телефонами с гербами. Шутливо заметил при этом: «Садись на мое место, но не насовсем». Как вспоминал В. Медведев, к подчиненным ему людям Брежнев «привыкал, привязывался, держал их на близкой дистанции — ни кичливости, ни барства не позволял. Простота в общении была более чем естественной».

«Господи! Хоть бы он меня не прирезал…» Довольно показательный пример отношения Брежнева к «маленьким людям» — его взаимоотношения с личным парикмахером. «У него был парикмахер — запойный пьяница, — рассказывала Любовь Брежнева. — И Леонид Ильич иногда ходил заросший, некому было стричь — Толя в диком запое. И дядю порой стригли его жена Виктория Петровна, охранники. А когда Толя возвращался и с трясущимися руками приступал к работе, дядя каждый раз говорил: «Господи! Хоть бы он меня не прирезал или не проткнул ножницами». Виктория Петровна ему говорила: «Слушай, ну выгони ты его в конце концов! Ты первый человек в Союзе и не имеешь нормального парикмахера!» Он отвечал: “Как ты можешь такое говорить? У него же двое детей! Его никто не возьмет”». «Дай бог вырваться живым», — смеялся генсек перед бритьем или стрижкой. А когда узнавал, что его парикмахер снова в запое, то ворчал:

— Вот разгильдяй, опять нализался.

Но когда тот приходил, добродушно спрашивал:

— Ну, как праздник провел?

— Да ничего, собрались, «шарахнули».

— Стаканчик-то опрокинул?

— Да побольше.

Один раз Брежнев даже распорядился повысить ему зарплату, узнав, что его заработок невелик. Этот парикмахер стриг и брил генсека до последнего дня его жизни.

Похожий случай произошел как-то с одним из шоферов генсека. Этот водитель попал в милицию за то, что, выпив, ловил на улице «шпиона». Из гаража генсека его немедленно уволили: разве можно позволить пьющему человеку возить главу страны? Но Леонид Ильич распорядился восстановить его на работе. При случае спросил с юмором:

— Ну, ты чего там, какого шпиона-то ловил?

Шофер смущенно заверил, что больше такого не Повторится. Генсек успокаивающе опустил ладонь ему на плечо:

— Ладно-ладно.

Один раз сотрудник генсека А. Бовин стал извиняться перед Брежневым за то, что в прошлый вечер слишком много выпил.

— Брось ты это, — ответил тот. — Ерунда. Ну, был веселый. Я это сам люблю.

В легенду превратилась такая история: однажды в Болгарии во время прогулки Брежнев увидел какого-то журналиста. Пьяный до бесчувствия, тот валялся на земле. Генсек покачал головой и заметил:

— Это же надо так напиться… — И задумчиво добавил: — И ведь ни одна сволочь не поможет человеку…

Разумеется, после такого пожелания журналиста вместо строгого наказания окружили самой чуткой заботой…

«Наказали двух министров». Главный редактор «Правды» Виктор Афанасьев писал: «Помню, как-то в Завидово Леонид Ильич приехал страшно расстроенный и ірустньїй. На мой вопрос, что случилось, он ответил: «На Политбюро серьезно наказали двух министров».

Подобные взыскания — разумеется, не аресты, о которых и речи не шло, а гораздо более мелкие наказания своих подчиненных — Брежнев принимал близко к сердцу, как свои. «Самым суровым наказанием его, — замечала Любовь Брежнева, — насколько я помню, было понижение по службе». «По характеру, по своей, может быть, доброте он, конечно, резко отличался от своего предшественника, — вспоминал бывший член Политбюро Михаил Соломен-цев, — и это все почувствовали… Работать стало спокойней. Было, я бы сказал, уважительное отношение к кадрам». Кстати, рассказывали, что в 1964 году Леонид Ильич заступился за самого Соломенцева. Того хотели снять с должности, причиной был его неудачный роман с какой-то женщиной. Брежнев шутливо возразил:

— Если он только за одной женщиной неудачно поухаживал, от этого социализм не пострадает…

«Да, я приезжий». Любопытный эпизод общения генсека с «маленькими людьми» случился в 1974 году в Новороссийске. Певец Лев Лещенко описывал эту, по его словам, «почти сказочную ночную встречу» с Леонидом Ильичем:

«Однажды вечером в его охранной службе началась настоящая паника — обнаружилось, что Брежнев куда-то пропал! Как позже выяснилось, он тайком вышел из гостиницы через черный ход и отправился прогуляться по городу. Во время его импровизированной прогулки встречные прохожие, естественно, застывали от изумления, не в силах поверить собственным глазам… Говорят, что на набережной подошла к нему какая-то старушка, привлеченная его весьма респектабельным внешним видом». Между прохожей и главой страны произошел такой разговор. Она спросила:

— Вы, наверное, не местный, а из тех, что приехали к нам на праздник?

— Да, я приезжий, — согласился генсек.

— Вы знаете, — продолжала она, — я ведь во время войны защищала город, воевала и, кстати, лично знала полковника Брежнева. Вот если бы кто-то мог ему передать…

— А что именно? — осторожно уточнил Леонид Ильич. — Может быть, я могу вам в этом посодействовать? У вас есть к нему какая-то конкретная просьба о помощи?

— Да нет, — сказала она, — передайте ему, что мы, новороссийцы, его помним и любим.

Леонид Ильич был растроган и решил больше не скрывать, с кем она имеет дело. Слегка удивился, как она умудрилась его не узнать в лицо. Затем признался, что он и есть Брежнев. «Старушка ахнула, — писал Лещенко, — сослалась на темноту и слабое зрение и поведала, что… она по-прежнему такая же боевая, а посему готова, как и раньше, в меру своих сил помогать Леониду Ильичу… По слухам, последствия… оказались для подслеповатой бабушки вполне реальными — она тут же получила новую квартиру».

Вообще Брежнев любил вспоминать и пересказывать случаи, когда случайные собеседники не узнавали его. В 1964 году он знакомился с маленьким Петей — внуком Петра Шелеста:

— Мальчик, как тебя зовут?

Тот ответил, спросил, как зовут Леонида Ильича. А потом вдруг заявил:

— А, знаю, ты дядя Леня из кинобудки.

Брежнев слегка опешил. Выяснилось, что ребенок смотрел фильмы, которые привозил киномеханик — дядя Леня. После этого Леонид Ильич не раз со смехом вспоминал эту историю, а мальчику просил передать: «Привет Пете от дяди Лени из кинобудки».

В 60-е годы Леонид Ильич довольно часто сбегал от своей охраны. Его сотрудник Юрий Королев писал: «Я длительное время жил на Кутузовском проспекте и не раз при моих вечерних прогулках встречал знакомую фигуру, идущую с поднятым воротником. Леонид Ильич, будучи, конечно, помоложе, как можно было понять, уходил иногда от своей охраны и сопровождающих лиц…»

«Ты» и «вы». В русских сказках герои редко называют друг друга на «вы». Здесь действует сказочно-карнавальная форма обращения — «ты». Такую же форму обращения установила и революция 1917 года. Впрочем, к младшим по возрасту или положению (официантам, дворникам, уборщикам), наоборот, следовало обращаться подчеркнуто уважительно — на «вы».

Со временем эта «перевернутая пирамида» вернулась в прежнее положение. Только ее главу — Сталина — еще долго называли на «ты». Газеты начала 50-х годов пестрят строчками: «Ты, товарищ Сталин…»

В эпоху Брежнева идеи равенства и братства уже мало кого вдохновляли, и «вы» побеждало по всем фронтам. К Брежневу обращались только на «вы». Сохранялись ли вообще островки «ты» в официальном мире?

Из сочинений Брежнева видно, что он называл на «ты» своих ближайших соратников. Например, при награждении Черненко он говорил: «Человек ты, конечно, беспокойный… Я знаю, ты не любишь пустых слов». Но — забавная деталь — всех кандидатов в члены Политбюро Брежнев называл уже исключительно на «вы». По крайней мере, официально. «Мой дядя был мягкий, достаточно интеллигентный человек, — рассказывала Любовь Брежнева. — Особенно это проявлялось в том, как он разговаривал с простыми людьми — уборщицами, буфетчицами, медсестрами… Если с равными себе, членами Политбюро, он мог бьпъ на «ты», то к остальным, тем, кто был ниже, всегда обращался на «вы» и по имени называл. Он всех помнил. Вот почему повара, горничные работали у него так долго, по многу лет, и очень его любили».

Беседуя с младшими коллегами наедине, Брежнев (как и другие начальники) нередко называл их на «ты». Это теперь считалось знаком близости, доверия, своеобразным поощрением. «Он всех ответственных называл на «ты», — писал Ю. Королев, — а рядовых на “вы”». Бывало и так, что Брежнев начинал беседу на «вы», строго, а затем переходил на свойское «ты». В. Семичастный вспоминал: «Он был с нами (например, со мной и Шелепиным) наравне — общие застолья, похлопывания по плечу, обращение на «ты»… Короче говоря, простой парень. Кстати, это сыграло свою роль при его выдвижении на первую роль».

Любопытно, что в 1976 году Андрей Кириленко попытался воскресить публичное обращение на «ты» к самому генсеку. Он сказал, обращаясь к Брежневу:

— Партия и народ любят тебя, Леонид Ильич, за твою человечность и сердечность… Все мы рады, что ты такой…

Обращение на «ты» не было случайным — Кириленко повторил его в своей речи более десятка раз. Но попытка оказалась неудачной, этому примеру никто не последовал. Причина была в том, что такая карнавальная простота не только приземляла, но и возвышала образ первого лица, делала его сильнее. А этого многие не хотели…

«Даже завел четки». В воспоминаниях Брежнева постоянно осуждаются несдержанность и грубость руководителей, «крутой характер», «волевой подход». «Мне глубоко отвратительна… привычка повышать голос на людей». Как лучшее качество в одном из коллег выделяется спокойствие. Дела идут плохо — тот внешне хладнокровен. «Пошли успехи… опять он спокоен. Ровный, деловой человек». Таким старался быть и сам Леонид Ильич. «Доступный, вальяжный, с людьми умел пообщаться, не взрывался никогда», — вспоминал о нем один из руководителей Кремля К. Мазуров. Вениамин Дымшиц, работавший с Брежневым еще в Запорожье, говорил:

— Уже замечено: там… где нас преследуют неудачи, где нервы особенно натянуты, голос первого секретаря звучит ровнее, спокойнее.

А вот словесный портрет другого коллеги Брежнева по Запорожью: «Колоритный был человек — огромного роста, решительный, своенравный. Все он брал на себя, замечаний в свой адрес ни от кого не терпел… Бывал груб с людьми, несдержан, вспыльчив и, зная это за собой, даже завел четки. «Переберу по зернышку, — объяснял мне, — глядишь, и успокоюсь». У нас с ним случались серьезные столкновения, и мне, в ту пору еще молодому секретарю обкома, было с этим человеком нелегко».

Между прочим, из кратких упоминаний Хрущева в мемуарах Брежнева тоже складывается его выразительный «портрет». Упомянуты его «шараханья»; говорится, что по какому-то поводу Хрущев «пришел в гневное состояние и обратился с резкими обвинениями в адрес ученых». В другом месте приводится такой эпизод: «Когда на одном из больших совещаний в присутствии Н. С. Хрущева я заявил, что целина еще себя покажет, он довольно круто оборвал: “Из ваших обещаний пирогов не напечешь!”». Эти беглые штрихи, видимо, дают понять читателю, что Хрущеву тоже не помешали бы четки. На свое несчастье, он ими не воспользовался.