Бегущая на пригорок дорога неожиданно оборвалась, и с высокого холма открылся вид на воспетую поэтами Эвлейскую долину, посреди которой, в обрамлении гнущихся под тяжёлыми чёрными гроздями виноградников, привольно раскинулась царица городов, прекрасная Левана. В воздухе плыл ни с чем не сравнимый, налитый медвяной свежестью, аромат спелого винограда, неизменно сопутствующий всякому, кто решил путешествовать через Ликадию на рубеже лета и осени. Хилон залюбовался сверкающим в лучах неяркого осеннего солнца городом: высокие храмы, широкие улицы, богатые дома цвета царственного пурпура и тёмно-зелёного малахита. В стороне от сияющего города как-то совсем неброско смотрелся затерянный меж полей Мелидеон – первый из построенных эйнемами театров, не самый большой, но самый удобно устроенный, ведь сам Шумный Сагвенис направлял руку его строителей. Древнее сооружение словно вырастало из окружающих его виноградников и казалось их неотъемлемой частью.
– Это место выглядит так, будто тут найдётся для нас пара кувшинов, а то и жареный окорок для пирушки, а, друг мой? – Эолай остановил коня рядом с хилоновым и, заслонив глаза от солнца, весело поглядел на город.
– Похоже на то. Жаль мы приехали не пировать, а звать на войну...
– Одно другому не помеха, – Эвримедонт выглядел свежим, словно и не было пяти дней пути от Сенхеи. Молодым спутникам оставалось лишь завидовать старику. – В наше время говорили: «вино перед битвой умножает храбрость, а после – уменьшает боль от ран», верно, юноша? – он по-приятельски подмигнул Микеиду, и седовласый «юноша», ухмыльнувшись в бороду, кивнул.
После недолгих препирательств Эвримедонт всё-таки получил высокую должность советника при первом стратеге и, в этом качестве, присоединился к Микеиду и Хилону в их поездке на Синод. Как-то само собой получилось, что сопровождать их взялся Эолай, они четверо и составили сенхейское посольство. От Анфеи поехал Анексилай, взяв с собой для представительства парочку знатных ахелийцев. Родичи Анексилая отбыли, вместе со спешно набранным войском, и до сих пор никто не знал куда.
– Прибыли, – Анексилай не изменял образу несчастного изгнанника: простой шерстяной плащ для верховой езды, ни золота, ни украшений, волосы скрыты под скромной дорожной шляпой. – И не мы одни. Все съезжаются на Синод.
– Да, в этом году эйнемам приходится собираться чаще обычного, – заметил Эвримедонт. – И кажется мне, это не последний раз. Что ж, юный Хилон, ты утверждаешь, что леванцы нас выслушают?
– Они ещё не забыли, что не так давно Левана, а не Эфер, была первым городом Эйнемиды. Они выслушают, и внимательно.
– Должно быть уже все там, – кивнул Микеид. – Поспешим и мы.
Подстегнув коней, посольство двинулось к вратам порфироносной Леваны.
***
Остроумцы шутили, что покровительство винолюбивого Сагвениса для ликадийцев одновременно и проклятье, и благо. Баснословно дорогие пурпурные наряды оставляли их с пустыми сундуками, но запить это горе было не грехом, а делом угодным бессмертному. Не всякий мог позволить себе сколь-нибудь крупный отрез ткани царского цвета, небогатые граждане использовали «порфир бедняка» – малиново-красный краситель, издали похожий на пурпур. Охранявшим ворота городским рабам не полагалось и этого. Они носили тёмно-зелёные хитоны и начищенные медные каски. Один из рабов узнал имена путников и подозвал невысокого смуглого человечка в неброской коричневой одежде.
– Почтенные гости из Сенхеи? – поднял бровь человечек. – Меня зовут Эвгор, прошу следовать за мной, вас уже ждут.
– Ты от Алкеада? – спросил Хилон.
– Да, господин, я его слуга. Вам не стоит беспокоиться о ночлеге: господин Алкеад окажет вам гостеприимство.
– Веди.
Хорошо знакомый Хилону дом леванского оратора Алкеада стоял невдалеке от местной агоры. Фасад приземистого, но широкого здания был сложен из знаменитого пурпурного мрамора, что свидетельствовало о древности рода, ведь запасы этого камня в Ликадии давно иссякли. Другие дома на этой улице были алкеадову под стать. Здесь селились со времён основания Леваны и никакие посулы не убедили бы спесивого аристократа продать жилище предков, имелись даже законы, запрещающие отнять такой дом за долги. Родовой дом считался такой же частью тела, как рука или нога.
Рабы приняли у путников лошадей, и Эвгор провёл гостей в дом, где их встретили служанки с розовой водой для умывания. Освежившись, сенхейцы и анфейцы прошли во внутренний двор.
– Добро пожаловать, друзья! – навстречу гостям вышел нарядно одетый молодой мужчина, смуглолицый, гладко выбритый, с длинными тёмными волосами, уложенными в сложную причёску. – Приветствую вас в Леване, легко ли добрались?
– Калимера... Алкеад? – ответил на приветствие Микеид. – Ты ведь сын Алкеада, так ведь? Мы встречались на Играх.
– Именно так, – кивнул молодой человек и Хилон тоже его вспомнил: сын старого Алкеада, прославившийся храбростью в той же мере, что и сумасбродствами. Живое подвижное лицо Алкеада-младшего ничуть не напоминало строгий и напыщеный лик его отца.
– А где же мой друг? – спросил Микеид. – Я написал ему письмо, и Хилон тоже. Он не может нас встретить? Что-то приключилось?
– Приключилось, – Алкеад-младший невесело усмехнулся. – Отец умер два месяца назад, почти сразу после возвращения с Игр...
– Боги, я сожалею... – выдохнул Хилон. Остальные зашумели, выражая сочувствие. Молодой человек выслушал соболезнования с приличным случаю выражением лица.
– Благодарю, благодарю, – ответил он. – Отец был бы рад видеть вас здесь. Мы ещё выпьем поминальную, но сейчас есть другие дела. Идём.
– Ты читал наши письма? – спросил Хилон, поравнявшись с новым хозяином дома.
– Читал и тоже считаю, что эфериянам нужно наконец ободрать бороду, – Алкеад фамильярно хлопнул Хилона по плечу. – Не волнуйся, Хилон из Анфеи или откуда ты там теперь, можешь считать меня таким же другом, как отца. Ну ладно, это потом. Заходи.
Хилон первым вошёл в пышно украшенный андрон, и в лицо ему ударил свет множества светильников. За богато накрытыми столами он разглядел людей в венках: четверо мужчин и белокурая женщина в роскошном тёмно-синем наряде. Её большие серые глаза цепко впились в лицо Хилона.
– Разрешите представить моих гостей, – торжественно провозгласил Алкеад. – Теперь мы в сборе и можем поговорить по делу.
– Позвольте представиться и мне, с кем незнакомы, – сказал мужчина с львиной гривой рыжевато-светлых волос. – Климних, ликадиарх, председатель совета.
– Ликадиарх Эмион, – представился седеющий здоровяк плотного телосложения.
– Мы из Гилифа, – улыбнулся сухопарый муж, густо заросший чёрной бородой и волосами. – Я стратег Гимнон, а это – мой товарищ Аристрат.
– Сокрытая Тенатис, – тихий голос женщины слышался отчётливее, чем густой бас Климниха. Сокрытая, Энм... Дело принимало совсем неожиданный оборот.
– Ну раз теперь все знакомы, начнём наш пир в честь прибытия моих гостей... Ну и ещё кое-какую беседу. Нам нужно очень многое обсудить.
Тяжёлые двери андрона закрылись и Алкеад, загадочно улыбаясь, указал вновь прибывшим на свободные ложа.
***
...вот преступление, соотечественники, что было совершено против Анфеи и мира в Эйнемиде. Равновесия больше не существует! Я заявляю, что те, кого мы считали и считаем своими собратьями, те кого чтим за пролитую во имя Эйнемиды кровь и иные немалые заслуги, во зло использовали своё положение и то уважение, что мы к ним питаем! Они возгордились от своей славы, не братьями себя возомнили, но господами. Первыми среди равных зовут они себя, пастырями народов Эйнемиды. Они считают себя вправе судить и карать, говорить другим что плохо, и что хорошо, какие порядки следует завести, а какие отменить, как жить, как торговать, с кем дружить и с кем воевать. Они готовят нам будущее по своему лекалу, Эйнемиду, где будет лишь одно слово – их слово, и лишь одна воля – их воля. Истинно говорю вам, свободные полисы: если мы смолчим и сейчас, сами отдадим себя в рабство! Единодушия прошу я от вас! Соединимся и дадим отпор, не только ради себя самих, но и ради наших заблудших соотечественников, ради самих эфериян, ибо если не совратить их с этого пагубного пути, принесут они страшные беды всем эйнемам, а стократ большие себе. Так человек, всеми уважаемый и почитаемый, совершает, по гордости или недомыслию, некое преступление, которое стирает из памяти все его заслуги, и умирает преступником, а те, кто его недавно славил, плюют при звуке его имени.
Хилон замолчал, переводя дух после долгой речи. Взгляд его пробежал по возбуждённо шумящим посланникам, заполнившим вырезанные из пурпурного и зелёного мрамора скамьи Мелидеона. Заполнившим не до конца. Места, отведённые посланникам городов Эферского союза, пустовали, лишь на одной из скамей восседал смуглый черноволосый мужчина лет тридцати. Все тревожно поглядывали на его мрачное лицо и завёрнутую в бело-синий гиматий плечистую фигуру гадая, что может значить отсутствие на всеобщем Синоде половины Эйнемиды.
– Это серьёзные обвинения, Гигий. Что ты ответишь? – ликадиарх Климних остановил взгляд на мужчине в бело-синем.
– Здесь нечего говорить, – надменно сказал тот. – Анфейцы осудили этого человека и таково их священное право. Эфер и все свободные полисы Эйнемиды приветствуют свержение тираннов.
– И прибирают к рукам Анфею! – раздался выкрик из зала. Собравшиеся зашумели, Гигий презрительно отвернулся.
– Это не ответ! – поднялся с места Микеид. – Вы, эферияне, взбунтовали анфейскую чернь и захватили город!
– Ты не имеешь права требовать ответа у Эфера, сенхеец. Ни мы, ни анфейцы не обязаны давать вам отчёт. Отныне, Анфея – наш союзник, и это лишь наше с ними дело.
– Нужны ли вам другие доказательства, эйнемы?! – воскликнул Анексилай. – Так говорят не соотечественники с соотечественниками, а господа со слугами. Или вы не слышали, что они перенесли в Эфер союзную казну и теперь все их союзники – данники?!
– Союзники Эфера свободно сделали свой выбор, – сказал Гигий, – Наш союз несёт благо и процветание всем эйнемам, и каждый волен в него вступить. Каждый, кроме тиранна, разумеется. Таким как ты, наш союз несёт смерть!
– Свобода? – Анексилай презрительно рассмеялся. – Я видел эферскую свободу там, в Анфее! Ваша свобода замешана на обмане и крови, и выпечена на углях непокорных вам городов!
– Довольно! – Гигий поднялся и вышел на середину. – Хватит твоей лжи. Этот человек осуждён анфейцами, и как союзник Анфеи я требую передать его мне. А вам, сенхейцы, я передаю следующее: вы дважды оскорбили Анфею, сперва укрыв их преступников, а потом бесчестно обойдясь с их посланниками. Если вы не принесёте извинений и не искупите вину, будьте готовы платить за дерзость!
Алкеад тут же вскочил с места, порывисто откинув с колен полу гиматия.
– Так ты прибыл сюда угрожать, эфериянин?! – воскликнул он. – Потому ты приехал один?! Где посланники других полисов?!
– Я приехал один потому, что повод для этого Синода смехотворен. Внутренние дела полисов не касаются других. Таково мнение всех наших союзников, и мне поручено донести его до остальных. Говорить не о чем.
– Зачем тогда приезжал? – усмехнулся Климних.
– Чтобы препятствовать злоумышлениям против нас и наших друзей!
– Говоря проще, ты наложишь запрет на любое общее решения Синода, а обсуждения не получится из-за отсутствия половины полисов, – хмыкнул Микеид. – Вы, эферияне, не любите играть полновесными костями, так ведь?
– Следи за словами, старик! – вспыхнул Гигий. Его ноздри раздувались от гнева, точно кузнечные меха. – Вы, сенхейцы, уже и так позволили себе слишком многое, не пришлось бы вам об этом пожалеть!
– Порядка! – Климних шагнул между эфериянином и сенхейцами, воздев руку. – Прошу порядка, соотечественники, это священное место! Ты говоришь, что обсуждать нечего. Мне кажется, это неуважение ко всем эйнемам, что собрались здесь, ибо вопрос для обсуждения есть, и он очень важен. Ваши действия в Анфее угрожают другим, и мы ждём объяснений.
– Объяснений не будет, леванец. Всё сказано. Это внутреннее дело анфейцев. Сенхейцы виноваты перед анфейцами и должны искупить вину либо понести наказание.
– Долго ли мы будем это терпеть, эйнемы?! – воскликнул Алкеад. – Сделай то, что должно, Климних! Хватит ждать!
– Успокойся, Алкеад. То, что было решено, будет сделано. Слушай же, Гигий, и передай эфериянам, а также и вашим союзникам: ликадиархия не потерпит бесчинства и самоуправства. От имени Леваны, я заявляю, что мы выступим на стороне Сенхеи и поддержим их требования любыми средствами. Таково постановление народного собрания.
– Наши требования вы уже слышали от Хилона, – сказал Микеид, прежде чем собравшиеся успели осознать сказанное. – Тех, кто ныне называет себя анфеархией, мы не признаём. Анфея должна выйти из всех союзов, а недавние события необходимо совместно расследовать и рассудить. Если будет доказано, что за этим делом стоял Эфер, виновных следует наказать, а законную власть восстановить.
– Что ж, скажу и я, – гилифиянин Гимнон встал подле Климниха. – Сограждане поручили мне всех выслушать и принять решение. Вот оно: Гилиф поддерживает сенхейцев, мы предлагаем им и леванцам союз для совместной защиты от посягательств.
– Энм также поддерживает требования Сенхеи, – Тенатис не двинулась с места, но тихий голос женщины услышал каждый в полном громогласных мужчин театре. – Мы присоединимся к союзу на общих основаниях.
– Благодарим за поддержку, соотечественники, – торжественно произнёс Микеид. – Сенхея принимает вашу дружбу и обещает выступить в вашу защиту, если понадобится.
– Если мне позволят сказать, – раздался дребезжащий старческий голос и шум стих, все смотрели на пегобородого, худого, как скелет мужчину в просторной жёлтой мантии. – Благодарю, соотечественники, премного благодарю. Как вы знаете, мы, пелийцы, равно благосклонны ко всем эйнемам и не желаем ничего, кроме мира в Эйнемиде. Заявляю вам, что нас очень беспокоит сложившееся положение и, от имени Пелии, призываю всех к благоразумию. Эйнемам нужны гарантии мира. Давайте проведём новый сбор и установим такие условия, что принесут спокойствие всем сторонам. Мы, со своей стороны, хотя и не воины, а скромные торговцы, готовы выступить посредниками и поручителями.
Пелийца слушали внимательно. Их всегда слушали внимательно, ибо в словах посланников этого города слышался звон золотых и серебряных монет. Все богатства Эйнемиды, так или иначе, проходили через Пелию, благословлённую златоперстым Хсанфом. Пелийские долговые и закладные обязательства принимали по цене чистого металла, пелийский талант считался признанной мерой веса на всех берегах Адамантового моря, пелийские ростовщики ссужали царей и целые государства. О богатствах, хранящихся в Пелии, ходили легенды, сами же пелийцы с гордостью показывали приезжим опустевший золотой рудник, некогда давший начало баснословному богатству их города.
– Мы тоже не хотим ничего, кроме мира, почтенный Полихарп, – сказал Микеид. – Требования и дерзость эфериян неприемлемы, но, если они пришлют другого посланника, мы с радостью начнём переговоры, прежде всего, насчёт Анфеи.
Вот и всё. То, о чём договаривались на пиру, сделано и нужные слова сказаны. Все сделали свои ставки, осталось лишь дождаться броска костей и посмотреть на выпавшие фигуры. Хмурое лицо Гигия оставалось неподвижным, эфериянин выглядел как человек, собирающийся прыгнуть в воду с высокой скалы.
– Вот то коварство, о котором я говорил, и чтобы пресечь которое прибыл, – промолвил он, наконец. – Вот сговор против нас и наших союзников. Оскорбив анфейцев, сенхейцы пытаются спрятаться за спины других и избежать наказания, но это сделать не удастся. Вы не желаете искупить вину перед Анфеей? Что ж, там, где справедливостью Эйленоса пренебрегают, в дело вступает Хорос! От лица Союза я объявляю вам, сенхейцы, войну, пока наши требования не будут удовлетворены! Меретэнайи зеои ээй! Да пребудут бессмертные с достойными!
– Ты прав, Гигий, – спокойно сказал Хилон. – Там, где справедливостью пренебрегают, дело доходит до войны. Вы, эферияне, пренебрегаете Эйленосом, хотя он и покровитель вашего полиса. Что ж, пусть нас рассудит Хорос. Мы принимаем вызов. Меретэнайи зеои ээй!
– Да будет так, – сказал Климних. – Война. Левана встанет рядом с Сенхеей и усмирит эферскую наглость. Меретэнайи зеои ээй!
– Значит вы и разделите их судьбу! – вскричал Гигий. – А равно и всякий, кто воспрепятствует свободе и правосудию! Слушайте же, эйнемы, и сообщите согражданам: мы ждём в Эфере всех, кто решит сражаться за свободу Эйнемиды, кто же выступит против, будет наказан! Тот, кто не явится, будет считаться противником! Думайте и решайте мудро! Выбирайте, пока не поздно!
Зал взорвался шумом и криками, кто-то вскочил с места, кто-то что-то горячо втолковывал соседям. Посланники мелких полисов испуганно переводили взгляд с одного оратора на другого, не зная, что лучше предпринять, чтобы не попасть под ноги сцепившихся гигантов.
– Довольно этой наглости! – могучий филисиянин Атробат, доселе молча слушавший ораторов, поднялся, закидывая на плечо край чёрно-золотого гиматия. – Филисии не потерпят принуждения и угроз. Мы присоединяемся к Сенхее! Меретэнайи зеои ээй!
– Будь осторожен, Атробат, – зло сказал Гигий. – С соседями разумнее быть в дружбе...
– Если они не подтапливают твоё поле, – ответил филисиянин. – Вы, эферияне, думаете о себе слишком много.
Поступок Атробата точно прорвал плотину: одни посланники так же выходили вперёд и вставали подле сенхейцев, другие остались сидеть, задумчиво глядя перед собой. Мрачно взирающий на это Гигий обратился к стоявшему подле него Полихарпу.
– А ты что скажешь, пелиец? С кем будете вы?
– Как уже сказано, мы равно благожелательны ко всем эйнемам, – Полихарп задумчиво почесал пегую бороду. – И всегда готовы выступить посредниками.
– Иногда приходится выбирать, – странным голосом сказал эфериянин. Пелиец лишь пожал плечами.
Анексилай, с довольной усмешкой наблюдавший за царившим вокруг смятением, наклонился к Хилону.
– Кажется, мой друг, мы пробудили хорошую бурю, – глаза стратега горели синим пламенем.
– Пробудили… Сможем ли мы теперь её унять?
– Нет, не сможем. И никто не сможет. Буря будет свирепствовать, пока не выдохнется сама, а победит тот, кто после этого останется стоять на ногах.
Запахнувшись в бело-синий плащ, эферский посланник покинул театр, оставив разделённую Эйнемиду позади.