Эйнемида II. Право слабого.

Глава VIII

Кинана много раз бывала в Яблоневом павильоне, некогда выстроенном Аэропом Законодателем для любовницы, но сейчас ей казалось, словно она видит его впервые. Скульптуры и гобелены любовного содержания унесли, красные драпировки стен и ковры сменили на белые и тёмно-голубые. В гостиной расставили полукругом с полсотни кресел, точно в помещении городского совета, а комнату для рукоделия переделали в обеденный зал.

Молодая царица расположилась в кресле, по левую руку от установленного посреди гостиной трона. По правую руку восседала Талая, позади – дюжина вельмож и военачальников, среди которых дядя, Парамен, его брат Филокл и агемарх Аттал. Рядом весело шептались знатные девицы, а между троном и креслами собралось три десятка молодых людей. Кинана узнала Гермия, новоявленного жениха Феано Лаиха, младших сыновей Парамена и прочих царских друзей.

Всё это блестящее сборище, переминаясь и переговариваясь, ожидало своего повелителя. Всем было велено явиться к назначеному часу в павильон и занять определённое место, ни слова более. Сверх того, ничего не могли – либо не хотели – прибавить ни Талая, ни Гермий, потому все присутствующие были заинтригованы. В кои то веки, Кинана испытывала к мужу нечто вроде благодарности. Изобретательная Диена, в отместку за своё унижение, поручила ей вести счетоводство двора, что предполагало монотонное подсчитывание бесконечных столбцов цифр и заполнение длинных счётных свитков. Для работы Кинане отвели комнату с видом на палестру, и доносившиеся оттуда крики причиняли ей почти физические мучения. После этой медленной пытки участие в глупых затеях мужа было хоть каким-то развлечением.

В зал вошёл Аминта, одетый, точно на битву: полный доспех и голубой щит с изображением кольца. Десять рабов установили перед троном длинный стол, покрытый голубой тканью. Все с любопытством наблюдали за этой деятельностью.

– Мои друзья и подданные! – звонким мальчишеским голосом воскликнул Аминта. Он подошёл к трону, но не сел, а встал рядом, опираясь на копьё. – Вы хотите знать, зачем я собрал вас и что означает мой наряд. Сейчас я всё вам расскажу.

Голос Аминты звучал странновато. Муж не сообразил, что держать речь в закрытом помещении с глухим метонисским шлемом на голове – не лучшая затея. Впрочем, он старался как мог. Любопытно, когда он поймёт, что тяжёлый щит имеет обыкновение оттягивать руку?

– Я – царь. Некоторые думают, что царь может ничего не делать и только развлекаться, но я не хочу быть таким царём. Я хочу быть достойным своего отца! Время Аминты должны запомнить, как время побед и подвигов!

Ага, кажется, рука уже устаёт, он прислонил щит к бедру. Немудрено: так гоплон не держат, и, кстати, сам Аминта это прекрасно знает, туреомахией он занимался.

– Недавно я заключил важный союз, и теперь у нас много друзей. Мы будем сражаться вместе никакие варвары не устоят перед нами, а у эйнемов будет мир.

Ну да, какая-то правда в этом есть: конь действительно сражается вместе с хозяином. Хороший хозяин о коне даже заботится: насыпает отборный овёс и чистит скребницей. Правда только если и конь хорош – ледащую клячу и кормят худо, и пахать заставляют до полусмерти, а то и к шкуродёру отправят. Раз Аминта с Талаей позволили Эферу взнуздать Герию, остаётся надеятся, что она нужна эфериянам в качестве боевого скакуна, а не подъярёмной кобылы. Другого выбора союзникам Эфера не предлагается.

– Это будет славное дело, но очень трудное и опасное. Я не смогу свершить всё один, мне нужны товарищи, на которых я смогу положиться. И вот что я решил.

Аминта, наконец, снял тяжёлый щит и прислонил его к трону. Копьё он поставил рядом и потянул с головы шлем. Кинана бросила на мужа полный холодного презрения взгляд. Говоря, по совести, такого отношения юноша не заслужил. С первого дня женитьбы он честно пытался быть хорошим супругом, лаской отвечая на холодность жены и старательно исполняя супружеский долг. Кажется, у Аминты появился наставник в науке Аэлин: на брачном ложе юноша проявлял изрядную сноровку, и его посещения были не так уж неприятны, в чём Кинана боялась признаться себе самой – однажды она даже поймала себя на том, что с нетерпением ждёт вечера. Можно было бы наслаждаться семейным счастьем, но даже в самые сладостные мгновения, когда, казалось, все стены меж ними сломаны, Кинана не забывала о своём унижении. Всё это тяготило Аминту, по своей природе ласкового и имевшего охоту к семейной жизни. Возможно, самым разумным было бы дать ему желаемое. В конце концов, её участь не столь плоха: жена царя – какая женщина не мечтала бы о таком? Всё лучше, чем провести остаток жизни в бессильной злобе, но переломить себя Кинана не могла.

– Да, мне нужны верные друзья, поэтому хочу основать новое братство. Оно называется «фореты», потому что настоящие фореты – сыновья Эйленоса и Даяры – были великие герои. Как братьев-форетов, нас всегда будет тридцать, а нашим знаком будет вот что, – он показал своё кольцо, крупный белый адамант ярко блеснул в свете ламп. Это место теперь будет называться Дом славы, здесь мы будем проводить собрания братства и рассказывать о подвигах, там на стенах места для записей наших деяний. Каждый форет может прийти сюда, когда захочет, словно это его дом. Фореты могут входить ко мне без спроса и должны называть меня по имени. А вот и сами фореты!

Он указал на молодых людей перед ним, и Кинана поняла, кто был зачинщиком этой затеи. Гермий одобрительно кивал Аминте, точно учитель прилежному ученику. По довольной улыбочке Талаи, Кинана поняла, что та тоже знала.

– Каждый из вас получит такое же кольцо, как у меня. Также доспехи, оружие и одежду, – царь стянул покрывало со стола, и взгляду предстали уложенные стопками хитоны и плащи. Каждую стопку венчал пояс и застёжка с адамантом, – Эту одежду соткали не рабыни, а благородные женщины нашего царства. Итак, друзья мои, вы согласны вступить в братство?

– Да! – дружный отклик новоявленных собратьев гулко отразился от деревянных стен.

– Если кто не хочет, пусть скажет сейчас!

– Нет таких!

– Тогда произнесём клятву, а остальные будут нам свидетелями. Я буду говорить, а вы повторяйте за мной.

Аминта извлёк из поясной сумки свиток и принялся читать, молодые люди хором повторяли за ним:

– Сим утверждаю, пред ликом Эйленоса безупречного, справедливейшего и Даяры неистовой, непокоряющейся, что вступаю в сие благочестивое братство, добровольно и без принуждения. Я не опозорю своё оружие и священные символы братства. Я буду почитать богов и проявлять милосердие к людям. Я приму любой бой ради отечества, и оставлю его более могущественным, чем оно было до меня. Я буду делить с братьями хлеб и кров, не покину их ни в нужде, ни на поле боя, не подниму оружие на брата, не возжелаю его жены, его земли, его имущества. Я буду беспрекословно повиноваться предводителю сего братства и исполнять любые его поручения с надлежащим рвением. Да будут бессмертные боги свидетелями моей клятвы.

Кинана усмехнулась про себя. Кто бы это всё ни придумал, этот человек неглуп. Заставить вельмож беспрекословно повиноваться царю не мог даже Пердикка, а теперь в этом поклялись наследники первых семей царства, им даже не дали времени увидеть подвох. Под мягкой периной, что царь Аминта стелил аристократам, скрывалось ложе из гранита, причём сам он этого, кажется, не замечал.

– Приветствую вас, фореты! – воскликнул царь. – Теперь вам надо переодеться. Женщины, вы соткали нам наряды, так вручите же их тем, ради кого трудились!

Первой опомнилась Диена. Пока остальные растерянно переглядывались, она быстро подхватила со стола одну из стопок и бросилась прямиком к Гермию, пожирая его влюблённым взглядом. Судя по виду юноши, особого счастья от такой заботы он не испытывал. Кинана не смогла сдержать злорадную ухмылку. А как ты хотел, царевич? У всякой розы есть шипы. Весь двор тебя нахваливает, царица не чает в тебе души, царь слушает твои советы с открытым ртом, а что придётся терпеть немолодую и некрасивую, но очень пылкую любовницу, так это, как говорят ростовщики, неизбежные издержки. Диену девушка понимала: периссец был царского рода, чудо как хорош собой, и, при этом, отличался мужеством и умом. При других обстоятельствах, как знать... Кинана раздражённо оборвала непрошенную мысль.

Остальные девушки тоже понесли одеяния возлюбленным либо тем, кого желали видеть таковыми. Одна Феано безучастно осталась стоять, опустив глаза в пол. Разочарованно-жалкий взгляд, Лаиха, брошенный на «невесту», изрядно позабавил Кинану. Он так и остался бы без наряда, если бы в числе ткачих не оказалось подруги его матери, выручившей юношу из затруднительного положения.

– Вот так, – сказал Аминта. – Теперь идите в соседнюю комнату, и переоденьтесь, но сперва... Дядя, военачальники, подойдите сюда. Я вас тоже не забыл. Вы будете нашими наставниками и председателями наших собраний, а мы будем у вас учиться доблести. Эти двенадцать кресел в первом ряду – для вас, идите и садитесь. Только осторожно: там подарок!

Вельможи расселись, предварительно разобрав подарки: такие же адамантовые кольца, только с тремя камнями.

– Вот теперь всё хорошо, – просиял царь. – Женщины, вы можете идти, только матушка и Кинана пусть останутся. Спасибо за работу, ждите теперь от меня подарков. Друзья, переодевайтесь, и давайте начнём первый совет нашего братства!

***

– Итак, собратья, – сказал царь, когда фореты, расселись позади «наставников». – как вам новая одежда?

– Удобней, чем нагишом! – под смех товарищей воскликнул кто-то.

– Давайте скорее прославим её подвигами! – это, кажется, племянник Парамена. Остальные одобрительно загудели.

– А что наши наставники? – Гермий говорил негромко, но взгляды тотчас обратились к нему. – Не приставят ли они нас к какому-нибудь делу, чтобы мы поучились на опыте?

– А ты как думал? – усмехнулся в бороду отцовский военачальник Каликтиад, хороший вояка, но человек простодушный. – Раз царь желает, сделаем из вас приличных воинов, верно, старый товарищ? – он весело хлопнул Сосфена по руке, тот ответил мрачным взглядом.

– Мы все послушны воле государя, – льстиво вставил отец Лаиха Димантр.

– Пойдём на варваров, как царь Пердикка! – воскликнул кто-то из юношей. – Покажем этим дикарям нашу силу!

– Это я и хотел обсудить, – сказал Аминта. – С варварами у нас мир, они поклялись в дружбе, к тому же на севере нет ни славы, ни добычи. Лучше мы отправимся на юг, в Орхонтин.

В зале тотчас наступила тишина.

– Куда? – кажется, на этот раз проняло даже невозмутимого Аттала. Агемарх выглядел раздражённым. Собратьями царя всегда считались его гетайры, а теперь какие-то фореты будут к правителю ближе.

– И зачем? – добавил Сосфен.

– Орхонтин – очень важный город, дядя. Он на торговом пути, а его восстание подаёт дурной пример нашим союзникам.

– А эферияне сами не хотят разбираться со своим восстанием? – спросил Аттал.

– У Эфера нет сильного войска на западе, а мы близко.

– К тому же, Аттал, это теперь не их восстание, а наше, – вставил Парамен. – Мы должны чтить союз.

– Да что такого, Аттал?! – воскликнул царь. – Мы их победим в два счёта!

– Орхонтин – укреплённый город, – сухо заметил Сосфен. – Потребуются осадные машины, припасы. Если бы он с нами граничил, мы бы его присоединили и тем возместили убыток, но он не граничит. Дорогая затея, а проку немного.

– Не волнуйся, дядя, мы об этом подумали. Эферияне выделят нам деньги из союзной казны. Хватит и на поход и ещё останется.

– То есть мы теперь наёмники у Эфера? – спросил Аттал.

– Не наёмники, а союзники! – в голосе царя прозвучала почти детская обида.

– Это хорошая мысль, сын мой, – Талая сверкнула глазами в сторону агемарха. – Мы пополним казну и докажем верность союзу. Неужели мы боимся какого-то Орхонтина?

Юноши-фореты при этих словах возмущённо загудели. Послышались выкрики: «Мы никого не боимся!» и «На Орхонтин!». Аттал только раздражённо махнул рукой.

– Дядя, подготовь войско, я сам поведу их в бой!

– Двух стратий на это хватит, – без выражения сказал Сосфен.

– Нужны шесть, дядя.

– На Орхонтин восемнадцать тысяч воинов много, их там нечем будет кормить.

– Нет, дядя, три нужно отправить на границу с Ликадией, а ещё я хочу послать войско моему деду Евмену, чтобы он победил эполийцев.

– Ты собрался воевать ещё и с Леваной?

– Только попугать. Посланник Филопид говорит, что из-за Анфеи ликадийцы могут сделать глупости. Нужно их осадить. Воевать мы не будем.

– Посланнику Филопиду пора уже возвращаться домой в Эфер, – пробормотал себе под нос Аттал. Царь сделал вид, что не услышал.

– Возможно, – сказал Сосфен. – но леванцы воспримут это как оскорбление.

– Да какое нам дело до них?! – воскликнул Лаих. – Наш союз самый сильный, верно говорю?!

– Кто самый сильный, узнают после войны, а не до, – холодно заметил Сосфен.

– А что насчёт варваров? – Каликтиад задумчиво огладил бороду. – Если послать столько войска на юг, мы оголим границу.

– У нас с варварами мир. Отец их достаточно проучил.

– А если нападут простые налётчики, пограничных гарнизонов хватит, – добавил Парамен.

– А если не простые? – ощетинился Аттал. – Я удивляюсь вам! Неужто вы готовы довериться варварам?!

– Всё это выглядит не очень разумно, племянник, – кивнул Сосфен. – Мы оголим границы, поссоримся с Леваной, потеряем людей в Орхонтине, а взамен получим всего лишь золото. Дела Келенфа и Эполы, да простит меня царица-мать, нас тоже не касаются. Мы могли бы помочь Евмену, по-родственному, но прежде надо понять, какие из этого можно извлечь выгоды.

– Кажется, для великого Сосфена святость союзных и родственных уз ничего не значит, – презрительно бросил Парамен.

– То-то ты продал родному брату кусок болота по цене хорошей пашни, – сказал Аттал.

Оба вскочили с мест, точно бойцовые петухи, и соседям пришлось разнимать сцепившихся вельмож. Аминта разочарованно наблюдал за склокой.

– Если мне будет позволено высказаться после многоопытных мужей... – начал Гермий.

– Конечно! – обрадованно воскликнул Аминта, с надеждой глядя на приятеля. – В этом собрании всякий может говорить, и взрослый, и юноша.

– Если я не ошибаюсь, от леванской до северной границы ускоренным маршем идти неделю, верно, досточтимые полководцы?

– Это так, – кивнул Каликтиад. – Неделя или около того.

– На границе с варварами города, которые царь Пердикка укрепил именно для того, чтобы иметь возможность перемещать войска с одной границы на другую. Так неужели варваров, если те даже нападут, не получится сдержать до подхода войск с юга?

– Я понимаю о чём ты говоришь, царевич, – Сосфен задумчиво посмотрел на Гермия, облокотившись подбородком на руку. – Да, брат действительно построил несколько крепостей, чтобы сдержать варваров. Подумай, однако, вот о чём: держаться нужно будет самое меньшее полмесяца, а то и месяц. За это время можно взять любую крепость. Если же варвары захватят, например, Ликимн, между ними и Грейей будет лишь несколько мелких крепостей. Нам придётся воевать на своей земле. Даже если победим, наши земли будут разорены, а там зима, начнётся голод. Поэтому да, брат укрепил города, но только на самый крайний случай. В обычное время лучше иметь войско, которое встретит варваров у самой границы.

– Войско тоже может проиграть битву, – сказал Гермий. – Мы можем принять меры предосторожности: обеспечить крепости всем необходимым, направить туда лучших командиров. Да и какая вероятность того, что варвары нападут именно сейчас?

– О том, что граница опустела, они прознают сразу. Среди варваров есть храбрые вожди и они прекрасно помнят, что земли, на которых стоят Ликимн и Пета, некогда принадлежали им. Что Грейя богатый город, а в Равнинной Герии есть чем поживиться, они помнят тоже.

– А самое главное, для чего это всё? – лицо Аттала, и без того мрачное, было чернее тучи. – От всех этих треволнений мы ничего не получаем. Так твой отец не поступал! Евмен твой родственник – пошлём ему отряд, но эфериянам надо отказать!

– Мы должны быть верными друзьям, Аттал. Эферский союз – благо для всех эйнемов, его враги – наши враги! – по пылкости Лаихова отца, Кинана поняла: эферский посол на подарки не поскупился.

– Это так, – согласился Парамен. – Мы должны показать, что мы верные и ценные союзники, что мы не собираемся отсиживаться за чьими-то спинами, а можем сразу внести свой вклад. К тому же казна не бездонна, средства нам пригодятся.

С этим тоже понятно: эферская помощь попадёт в руки послушного Димантра и ею можно будет распоряжаться по своему усмотрению. Но в этих словах есть и правда: если сейчас убедить эфериян в ценности Герии, рабский ошейник будет из кожи помягче. Дядя это тоже вполне понимает.

– Чем больше Герия сделает для Союза, тем лучше станут к ней относиться союзники, – высказал Гермий мысль Кинаны. – Почему не показать себя сейчас, когда это будет стоить совсем недорого? А послав войско на помощь деду, царь выкажет себя верным другом и сильным правителем. Хорошая слава – приобретение не хуже прочих. К тому же...

– Решено, – перебил его Аминта. – Мы отправляемся в Орхонтин и покажем нашу силу! Вы со мной?

– На Орхонтин! – фореты повскакикивали с мест, размахивая кулаками и задорно галдя.

– А теперь начнём пир, чтобы отметить создание нашего братства! Матушка, супруга, приглашаем вас разделить наш воинский хлеб.

Аминта, вместе с ликующими сверстниками, проследовал в пиршественный зал.

***

Спустя два дня Кинана неторопливо брела по неярко освещённому коридору, разминая уставшую от сидения за счётными книгами шею. Благодаря устроенным Аминтой торжествам, работы прибавилось, и царица от всей души надеялась, что, продавая эфериянам герийские копья, муж с Параменом не продешевили, иначе одни расходы на венки для пиршеств проделают в казне немалую брешь. Вечерело. В саду уже зажгли лампы, а хорошо видная из окон Ордея покрылась россыпью оранжево-жёлтых огоньков, точно засиженная светлячками поляна.

Тихий плач за дверью заставил Кинану замереть на месте. Она прислушалась: действительно, женщина плачет, но почему в хранилище для ткацких станков? Здесь же никто не живёт. Кинана положила руку на дверную ручку – заперто. В ответ на вопрос: «Кто здесь?» послышался лишь сдавленный всхлип, но голос звучал знакомо. Прежде Кинане часто доводилось его слышать, и видеть его обладательницу плачущей тоже.

Убедившись, что никто её не видит, царица отворила соседнюю дверь, и оказалась в покое для рукоделия. Плотно затворив за собой дверь, она бросилась к окну.

Широкий пеплос и изящные сандалии были бы помехой в том, что она собиралась предпринять, потому они полетели под лавку, и Кинана осталась в одном хитоне. Длинный подол она закатала до середины бедра и заправила за пояс, самым бесстыдным образом обнажив тонкие стройные ноги со сбитыми коленками. Теперь всё было готово к упражнениям. Легко запрыгнув на подоконник, царица уверенно поставила босую ногу на мокрый от вечерней росы камень стены.

Лазить она умела прекрасно, могла бы и в состязаниях поучаствовать, если бы кто позволил наследнице рисковать головой. Ловко переставляя ноги и руки с камня на камень, Кинана, точно муха по стене, подобралась к соседнему окну и осторожно заглянула.

Феано она заметила не сразу – в комнате, освещённой неярким светом затухающего дня, царил полумрак. Лишь смутное движение в темноте выдало девушку, сидящую на узкой скамеечке станка, уткнувшись лицом в облокоченные на кросна руки. Кинана решительно запрыгнула в комнату, и на неё воззрились широко распахнутые от испуга жгуче-чёрные глаза.

– Кинана... – то ли прошептала, то ли простонала Феано, и, прежде чем царица успела что-то сказать, на её плечи легли горячие руки подруги. Содрогаясь всем телом, гордая и вечно невозмутимая девушка рыдала на груди Кинаны.

– Феано, девочка, ну что ты? – успокаивающе зашептала царица, гладя подругу по чёрным волосам и горячей спине. – Что случилось? Почему ты здесь?

– Он жив? Скажи мне. Пожалуйста, скажи, что он жив, – умоляюще простонала Феано, давясь рыданиями.

– Кто жив? Хресий? Конечно жив! Кто тебе сказал, что нет? Ты из-за этого здесь заперлась?

– Я ненавидела тебя Кинана, – словно не слыша, горячо шептала Феано. – Я так ненавидела вас: тебя и Хресия... За Нейю, я решила, что вы виноваты, вы не должны были брать её с собой! Но я не могу без вас, я люблю вас, и Нейя любила... – последние слова утонули в рыданиях.

– Я сама ненавидела себя, девочка, – грустно сказала Кинана. – И Хресий, и остальные. Нужно было найти способ оставить её во дворце. Даже если бы нас поймали... Нас всё равно поймали.

– Они же не убьют его, Кинана? Не убьют? Мне сказали, что его вот-вот поймают и казнят...

– Да о чём ты говоришь, – царица рассмеялась, хотя ей хотелось плакать. – Кто его поймает? Вспомни, кто его учил! Его ловить, что ужа в болоте. Твой отец ему помогает, а может он уже и с моими сёстрами встретился. Скорее он всех поймает, чем его. Хватит плакать и пошли, холодает уже. Ты же не собралась здесь всю ночь просидеть?

– Я не могу идти, – Феано выставила ногу и Кинана увидела на щиколотке тонкое кольцо кандалов.

– Что-о?! – глаза царицы округлились, точно она увидела живого кербера.

– Я здесь уже второй день. Я наказана.

– Леахо! Какая тварь это сделала?! – голос Кинаны вибрировал от злости. Так могла бы говорить разъярённая эриния, преследующая жертву. – Диена, да?

– Ко мне привели мать... Этого человека. На смотрины. В общем, всё прошло нехорошо, я набросилась на них с кочергой... – Кинана, представив себе картину, невольно хихикнула. – Диена сказала, что я буду сидеть здесь, на воде и хлебе, пока не образумлюсь, что я всё равно буду женой Лаиха – это решено. А ещё сказала, что, если я буду упорствовать, плохо придётся папе... Кинана, я не стану женой этого человека! Я зарежу себя!

– Боги, девочка, этим ты убьёшь своего отца ещё вернее, у него ведь кроме тебя никого не осталось. Зачем резать себя? Лучше зарежь мужа на брачном ложе.

Феано недоумевающе уставилась на подругу, и девушки рассмеялись полубезумным смехом. Шутка, конечно, вышла так себе, но, впервые за всё время, Кинана увидела на заплаканном лице подруги улыбку.

– Я хочу домой, Кинана, – дрожащим голосом промолвила Феано. – К отцу, к Хресию, чтобы все мы были живы... И Нейя была жива.

– Твоя сестра сейчас, несомненно, в лучшем из покоев Урвоса, и сам Молчаливый каждый день таскает ей её любимые медовые пироги. Помнишь эти её жалостливые глаза? Бьюсь об заклад, едва она ими посмотрит, Урвос тут же бежит делать, что она скажет. Перед этим взглядом только ты могла устоять, да и то не всегда, – Кинана тепло улыбнулась, гладя подругу по руке.

– Да, даже из папы она верёвки вила... – Феано тоже улыбнулась сквозь слёзы. – Тот её, бывало, отругает, а потом сам ходит вокруг, как побитый кот, только и думает, как её порадовать.

– Ну вот, Нейя всегда с нами, и рано или поздно мы с ней встретимся, а остальное... Не волнуйся, это непременно случится. Мы соберёмся все вместе, в доме твоего отца, и сыграем вашу с Хресием свадьбу. Я даю тебе царское слово. Верь мне, что так и будет. Веришь?

– Я уже ни во что не верю. Нейя мертва, Хресий в бегах, а я прикована к ткацкому станку и замерзаю ночами... Я никогда никого не ненавидела, Кинана, а теперь я ненавижу их всех. Талаю, Диену, всех кто сделал это с нами, всех… – девушка вновь зарыдала, и Кинана притянула её к себе.

– Не волнуйся, я этого так не оставлю, – успокаивающе, точно ребёнку, шептала Кинана, гладя сотрясающиеся рыданиями плечи. – Это всё прекратится. Мы всё им припомним и за всё с них спросим. Верь мне, девочка. Пожалуйста, верь мне...

За окном сгущались сумерки.