Эйнемида II. Право слабого.

Глава XXV

– Слава царице! Слава роду Аэропидов! – шум, свет и красно-белый град розовых лепестков обрушились на Кинану, едва она миновала длинную воротную арку. Толпы народа, счастливые лица, серые флаги и пучки дубовых ветвей – Ордея радостно встречала победоносную царицу, дочь их возлюбленного царя Пердикки. Таких восторженно-счастливых обывателей можно было встретить не на всяком праздновании начала года или священных сагвений.

Царица, в доспехах, шлеме с чёрным султаном и чёрно-сером плаще, верхом на статном Ониксе вступила в город, и её войско следовало за ней. Впереди герои Эгоры: Белен, Аркипп и семеро уцелевших всадников из охраны царицы, все в новеньких плащах и хитонах, но порубленных и измятых доспехах, тех самых, что носили, обороняя в одночасье ставшую знаменитой крепость. Отцы указывали на героев сыновьям, а девушки так и млели, при виде прославленных храбрецов. Эгорский отряд в двадцать человек под командованием Эльпинида вызвал не меньший восторг, ну а последними в крепость вступили сто педзетайров, отряженных номархом Грейи Пселлом – жизнерадостным толстячком, то охавшим и ахавшим, слушая рассказы о подвигах Кинаны, то хватавшимся за сердце при мысли о том, какой беды избежали он сам и его город. Грейцы шагали чинно и важно, счастливые хоть таким образом приобщиться к великой победе. Шла в триумфальной процессии и Диена – простоволосая, босая, в сером хитоне, с зелёным платком вольноотпущенника на голове. Она нарядилась так по собственной воле, невзирая на возражения Кинаны. Всякий раз, когда бывшая наставница, заливаясь слезами, порывалась поцеловать руку или припасть к ногам, царице хотелось провалиться сквозь землю и затеряться в мрачном царстве Урвоса среди безмолвных теней.

Пока Кинана без малого месяц лежала пластом в Грейе под несколько назойливым, но сердечным попечением гостеприимного номарха Пселла, по стране неудержимой лавиной неслись слухи. Царица с тысячей бойцов разбила сто тысяч варваров, царица лично сразила десятерых вождей, по просьбе царицы Даяра обрушила на врагов огонь и камни... Слухи облетели всю страну, а уж в спасённой от нашествия Равнинной Герии восхищение вышло за все разумные пределы. В деревушке под Грейей Кинана собственными глазами видела необычайно уродливую деревянную статую, подписанную её именем, там был даже жертвенник с подношениями и цветами. Одно из подношений – тёмно-красное, наливное яблоко – девушка не выдержала и взяла, после чего имела неприятный разговор с храмовым сторожем, не вдруг сообразившим, кто перед ним. Собравшиеся на шум селяне безусловно согласились, что взять яблоко с посвящённого тебе же алтаря не зазорно, а заодно и пообещали, как сбудут урожай, нанять резчика с прямыми руками и справить приличную статую, потому как эта, конечно же, позор и поношение. Кинана посоветовала потратить эти деньги на пару лишних мешков зерна или, хотя бы, поставить изображение Даяры, но по всему было видно, что селяне не прислушаются.

Процессия поднялась к царскому дворцу. Кинана верхом проехала сквозь главные ворота, минуя разряженных в лучшие одежды придворных, аристократов и богачей. Не доезжая до парадной лестницы, она спешилась и осторожно стянула с головы шлем. По толпе пронёсся вздох.

«Нужно благодарить гисерское оружие, – сказал грейский лекарь, – за то, что оно наточено остро и режет плоть, точно масло. Нужно благодарить гисерские обычаи за то, что они предписывают перед поединком тщательно вымыть клинок и опалить его в священном огне». Нужно благодарить... Но непросто быть благодарной, получив удар заточенным железом поперёк лица. Когда заживёт, шрам, если верить лекарям, останется ровный, но бежать он будет от середины лба, через щёку и глаз, до правого уголка губ. Лишь бронзовый козырёк шлема не дал голове Кинаны развалиться напополам и даже спас ей глаз. Выглядело это жутко: распухшая щека, заплывший глаз, синевато-алая рана. Женщины, знавшие Кинану в лицо, были близки к обмороку.

В сопровождении Белена, Аркиппа и Диены, Кинана поднялясь к парадному входу, где её поджидали возлюбленный муж, не менее возлюбленная свекровь и высшая знать. Лицо дяди Сосфена светится мрачной гордостью, его сын, Темен-одноногий, с болью смотрит на рассечённое лицо подруги, надменный Парамен и его брат Филокл прячут за улыбками яд, евнух Эпифан всем своим видом источает такую сладость, что, кажется, на него скоро начнут слетаться осы, красавчик Гермий, будто бы, сильно взволнован... а вот это что-то новое. Девушка в голубом возле Аминты, он как раз прошептал ей что-то, и та с готовностью заулыбалась. Златотканные одежды, изысканные украшения, густые золотистые волосы, пышная фигура, широкое миловидное лицо – холёная и очень красивая, чем-то напоминает мачеху Талаю, если той скинуть лет десять-пятнадцать. Кинана по-женски сравнила, себя с этим золотисто-голубым великолепием и с трудом сдержала неуместную усмешку: исцарапаная уличная кошка подле пушистой комнатной собачки. Пробежавшись взглядом по рядам придворных, царица увидела ещё одно новое лицо: женщину рядом с Талаей, тоже роскошно одетую, светловолосую и похожую на мачеху. Кажется, за время её отсутствия, ко двору прибыли новые гости, причём, судя по всему, очень и очень приятные.

Аминта вышел навстречу, и на его лице промелькнуло жалостливо-брезгливое выражение. Надо полагать, сине-красный шрам, впалые щеки и бескровные губы жены произвели на любящего всё красивое мужа самое сильное впечатление, особенно после румяно-счастливого облика его недавней собеседницы. К жалости примешивалась и доля ревнивой досады: пока он здесь веселился, играл в воинское братство и грезил о подвигах, жена разбила вражье войско, и теперь её, а не Аминту, на каждом углу прославляет герийская чернь. Кинане, в чём-то, было его даже жаль. Совсем немного.

– Приветствую тебя дома возлюбленная жена! – изрёк Аминта по-юношески ломающимся голосом. – У тебя был трудный путь.

– Я счастлива вновь видеть тебя, возлюбленный муж. Я свершила паломничество и испросила у Даяры неистовой благословения для нашего народа. Враг покусился на земли Герии, но твои воины отстояли царство.

– Ты вернулась с добрыми вестями и с победой, жена моя.

Он раскрыл объятья и почтил супругу лобзаньем, старательно избегая прикосновения к изувеченной щеке. У подножья лестницы загремели возгласы: «Слава царю Аминте!», «Слава царице Кинане!», но последние звучали намного громче. Аминта не сдержался и досадливо поморщился.

– А теперь принесём благодарственную жертву и отметим возвращение моей возлюбленной супруги пиром! Доброму народу Ордеи будет выставлено царское угощение! – с деланным воодушевлением провозгласил он.

Торжественная часть окончилась, выстроенные, словно в боевом порядке, придворные смешались друг с другом. Гермий направился прямиком к Диене и та, никого уже не стесняясь, прильнула к его не по годам мощной груди. К чести периссца, от надоевшей любовницы он не отстранился, его лицо выражало искреннее сочувствие.

Рука об руку с Аминтой, Кинана прошла во дворец, и всё это время она чувствовала на себе чужой взгляд. Похожая на Талаю женщина, не отрываясь, смотрела в спину герийской царице.

***

И вновь ловко летает челнок по утоку, туда-сюда, туда-сюда. Будто ничего и не было: ни лесной погони, ни безумного сражения на улицах обречённой крепости, ни смертельного поединка, о котором теперь на каждом углу распевают аэды и рапсоды. Верный Оникс мирно жует овёс на конюшне, меч, сразивший Ангвеземеста, висит в оружейной подле подаренного Амфидоклом доспеха, а царица-героиня снова сидит на женской половине, выводя заковыристый узор и слушая жужжание придворных девиц. Вести летят быстрее ветра: в Эйнемиде большая война, царь Аминта готовится выступить на стороне Эфера против леванцев и сенхейцев. Скоро войско уйдёт в поход, а Кинана останется здесь, забытая всеми, с ткацким станом и бесконечными локтями льняного полотна. Наверное, не худшая судьба, вот только предложения покойного гисерского вождя кажутся всё более и более заманчивыми.

От окна раздался весёлый смех, тотчас затихший под взглядом Диены, но едва воспитательница отвернулась, хихикание повторилось снова. Почему нет? После пережитого кошмара, суровую наперсницу Талаи будто подменили. Вернувшая себе и положение, и общество Гермия – пусть это и походило, скорее, на сочувствие – Диена стала необычайно снисходительна и смотрела на всё сквозь пальцы, целиком погружённая в себя. Кинана даже опасалась, что гисерский плен оставил свой отпечаток на её рассудке. Впрочем, даже будь Диена прежней, вряд ли бы она была столь строга к Арсиное.

Их представили Кинане: Арсиною и её мать Селею – дочь и жену сапиенского царя Деидама, приходящихся Талае, соответственно, племянницей и сестрой. Женщины бежали из родного города от чудовища во плоти, порождения Бездны, Анексилая-анфейца, в один день колдовством и коварством взявшего Терию и противулежащий ей на другом конце Двурогого пролива Сапиен. Насколько Кинана могла понять из рассказов, секрет колдовства анфейца крылся в ротозействе и самомнении жителей Двух Рогов. Сперва терийцы прозевали отряд хоросфоров, проникший в город под видом купцов, а потом сапиеняне слишком уверили себя в том, что анфеец не решится напасть на них в ту же ночь. Дерзкий штурм под покровом темноты, и единственный морской путь в Ониксовое море очутился в руках врага, а обильный доблестью царь Деидам, трусливо бросив город, бежал на Келенф. Жену с дочерью он отправил к родне в Герию, выпрашивать войско для отвоевания Сапиена. К тому всё и шло. Не минуло и месяца с приезда сапиенянок, а Аминта уже грезил, как вернёт несчастным изгнанницам родину.

Ну то когда ещё будет, а пока сапиенянки блистали при ордейском дворе, затмевая даже слишком долго прожившую вдали от Архены Талаю. Жёны и дочери герийских вельмож жадно искали общества сапиенянок, опустошая кладовые ради таких же сандалий, как у Арсинои, таких же серёг, как у Селеи или архенских приправ для сапиенских блюд, отсутствие каковых на пиру теперь приравнивалось едва ли не к варварству. Придворные только и ждали случая услужить гостьям, а лёгкая улыбка кого-то из изгнанниц почиталась за признание шутника утончённым человеком. Двор будто сошёл с ума. Тут и там слышались восхищённые похвалы сапиенянкам, придворные со значительным видом передавали друг другу каждое оброненное ими слово. Дочка Парамена – дебелая дура замужем за необычайно красивым, но, на свою беду, небогатым юношей – лишилась чувств, получив от Арсинои приглашение полюбоваться закатом над ячменными полями. Всех же более приезд сапиенянок впечатлил Аминту. Он уже успел устроить несколько охот, военные игры, торжественное собрание братства форетов, поэтическое состязание, и всё это не считая обычных пиров, конных прогулок и выездов за город ради рисования или сложения стихов. Приезд Кинаны грозил нарушить идиллию, но царица, сославшись на слабость после ранения, от прогулок воздержалась, услышав о чём Аминта не смог скрыть облегчения. Видимо, из заботы о здоровье жены – а из-за чего же ещё? – он за неделю ни разу не посетил её ложе, да и в целом не слишком докучал своим обществом. Кинана убеждала себя, что её это вполне устраивает, но при виде Арсинои чувствовала раздражение, после чего злилась ещё больше – уже на себя.

Чтобы не выдать своих чувств, Кинана, отвернулась от гостьи, но расстроилась ещё больше, наткнувшись на безжизненный взгляд Феано, равнодушно теребящей моток пряжи. Месяц невест осмеон был уже в самом разгаре, свадьбы игрались почти каждый день, те же девушки, кому радостный миг только предстоял, гордо носили одежду цвета посвящённой богине лаванды. Такой хитон и был сейчас на Феано, а её смуглую руку украшал оловянный браслет обещания, усыпаный отборными топазами. Замужество с Лаихом было делом решённым, а возражения её отца отмели как старческое упрямство. Бракосочетание наметили на конец месяца, дабы все гости успели прибыть в Ордею, и Кинана не видела ни единого способа этому помешать. Назначенный день близился, а вестей от Хресия не было. Ходили слухи, будто неуловимый главарь разбойников ранен, а то и убит. Надежда гасла, а вместе с ней гасла и Феано, точно при жизни попав на заросшие асфоделами и аконитом поля Урвоса.

Погрузившись в мрачные мысли, Кинана едва не прослушала беседу Талаи с сестрой, расположившихся в удобных креслах совсем неподалёку от неё. Женщины говорили негромко и на келенфском диалекте, но разобрать было можно, а на слух Кинана не жаловалась никогда. Для живущего при дворе, глухота – страшнейший изъян. Хуже только чрезмерная доверчивость.

– И всё-таки, я удивлена таким выбором, – Селея изящно пригубила гипокрас из дорогой краснофигурной чаши. – Женить сына на родной сестре... Невероятно. Ты поразила всех, сестрица.

– Здесь так принято, – ответила Талая. – Герийский обычай.

– Варварский обычай.

– Не нам их судить. Некоторые их обычаи вполне разумны, – Кинане показалось, что она ослышалась. Защищающая герийские обычаи мачеха – надо было пережить осаду Эгоры только для того, чтобы это услышать.

– Жалко, очень жалко, – покачала головой Селея, покосившись на склонившуюся над станком Кинану. Так, обыкновенно, смотрят на гадкое насекомое. – Такой блестящий юноша и хорошего рода. Можно было рассчитывать на самую лучшую партию, а тут...

– Ты же знаешь, какие были обстоятельства. Да и к тому же, она царская дочь, как и мой сын.

– Только вот её мать – варварка низкого происхождения.

– Она из рода Аланфа, это местный герой, его очень почитают. Это древний род.

– Да, сестрица, а ты здесь совсем оварварилась, – высокомерно улыбнулась Селея. – Дикарские сказки, варварские обычаи, кому есть до них дело? Цари должны мешать кровь с равными, с царями и героями, а не с потомками какого-то убившего волка или ещё что-то в этом роде пастуха, которого варвары почитают за нового Иулла. Низкий род, дурная кровь. И, конечно, она была распутна, как все герийки, а значит и дочь может пойти в мать...

Кинана встала так резко, что все испуганно замолчали. Перевёрнутый табурет с грохотом прокатился по полу. Твёрдой поступью, точно вбивая шаги в пол, царица подошла к Селее.

– Что ты сказала про мою мать?! Повтори! – прорычала она, ненавидяще глядя в ярко-голубые глаза сапиенянки.

– Я не разговаривала с тобой, девушка, – с ленивым пренебрежением проронила опомнившаяся от первого испуга Селея. – Занимайся своим делом.

– Да, Кинана, немедленно сядь на место. Никто ничего... – начала было Талая, но Кинана её будто не услышала.

– Как ты разговариваешь с царицей Герии? – грозно спросила она. Резкий удар, и чаша вылетела из руки Селеи, разбившись о каменный пол. Красный гипокрас заляпал белый хитон сапиенянки кровавыми пятнами. – Я задала тебе вопрос, отвечай!

– Твоё дикое поведение говорит о том, что я была права, – Селея сохранила невозмутимый вид, но её голос слегка дрогнул. – Если здесь так обращаются с гостями...

– Если гость возомнит себя хозяином, его вышвыривают прочь. А теперь послушай меня, гостья. Не тебе, чей предок за сотню коров купил кусок камня посреди моря, рассуждать о потомках Аланфа. Если ещё раз я услышу, что ты хулишь мою мать или моих предков...

Она схватила кусок вытканого льна и разорвала его надвое перед лицом оторопело побледневшей Селеи.

– Я десять вождей убила, не веришь – спроси аэдов! Одна торгашка, мнящая себя царицей, меня не обременит!

– Кинана, тебе лучше уйти... – испуганно пролепетала Талая.

– Мне нездоровится, матушка, – обернулась к ней Кинана. – Очень болит рана. Ты не возражаешь, если я уйду в свои покои.

Не дожидаясь ответа, она развернулась на пятках и, ни на кого не глядя, направилась к выходу.

– Бедняжка, она ведь сошла с ума... – послышался позади громкий шёпот Арсинои. Кинана с грохотом захлопнула за собой дверь.

***

Вспыхнувший было скандал замяли достаточно быстро. По углам, конечно, шептались, но сами участники ссоры точно воды в рот набрали. Кинана с Селеей друг друга старательно избегали, Талая вела себя так, словно ничего не случилось, а Аминта, которому, доложили о случившемся, ходил с несчастным видом, пытаясь одновременно успокоить Кинану и загладить впечатление от её слов перед Арсиноей. Диена вновь поручила подопечной столь ненавистное той счетоводство, но комнату отвела уединённую и совсем не придиралась к работе. Царицу это вполне устраивало.

Белена она повстречала после полудня, направляясь из обеденного зала в рабочую комнату. Счастливая видеть не такого уж старого, но ставшего очень близким знакомого, царица тепло приветствовала келенфиянина.

– Здравствуй, царица, – улыбнулся Белен. Шрам от гисерской ромфеи алел на его широком лбу, но до кинаниного «украшения» ему, конечно, было далеко. – Я уж думал не встретимся, хотел с тобой попрощаться.

– Попрощаться? Ты уезжаешь?

– На место новой службы, – келенфиянин криво усмехнулся. – За мои подвиги меня пожаловали чином синтагмата... Архиг-синтагмата Эгоры.

– Ссылка... – выдохнула царица.

– Получается, что так.

– А ведь я тебя предупреждала... Не стоило тебе делать меня командиром.

– Я всё равно бы это сделал, даже если бы меня казнили. Ладно хоть так.

– И ты поедешь в Эгору? Или вернёшься на Келенф? – голос царицы невольно дрогнул.

– Что мне там делать, на Келенфе? Погляди на это с другой стороны: жалование у синтагмата хорошее, а служба будет спокойная, после твоих подвигов гисеры ещё лет пять на Герию ходить зарекутся. Места там красивые, охота хорошая, в Эгоре меня знают, – келенфиянин весело усмехнулся, – мёд вкусный. Не жизнь – сказка.

– Да уж, сказка...

– Ну, я пытаюсь во всём видеть хорошее, – рассмеялся Белен. – На Келенфе у меня и того не было.

– Мне жаль, что так вышло, Белен. Так и получается: всем, кого касаюсь, я приношу несчастья.

– Моя голова могла болтаться на гисерской лошади, так что вышло всё не так плохо. Не надо себя корить, царица, я рад, что бился вместе с тобой и не стыжусь ничего, мною сделанного. Ну и не одни несчастья ты приносишь: полюбуйся на Аркиппа.

– А что с ним? Мы так и не виделись с приезда.

– О, он сейчас в милости, царица-мать ему, отчего-то, очень доверяет. Тагмат, золотом не обидели, ждёт новых поручений. Мы с ним сегодня встречаемся у «Белого барана», хочу хоть напиться перед отъездом.

– Жаль меня к вам не отпустят. Передавай ему мой привет.

– Непременно, царица. И вот ещё что... Я слышал, здесь Селея и у тебя с ней какое-то дело вышло. Будь с ней поосторожней, ладно.

– Ты её знаешь?

– Дочь моего царя? Конечно, наслышан. У неё мужской характер и она всегда добивается, чего хочет, ещё в юности такой была. Ты бы видела, как она на себе Деидама Сапиенского женила, его в молодости прекраснейшим из царей называли. У бедняги не было ни лазейки, – келенфиянин коротко хохотнул. – Потом она, конечно, разочаровалась, потому как кроме внешности у Деидама ничего царственного не имелось, но ничуть не расстроилась и стала править за мужа. Тот ей и слова поперёк не скажет.

– Младшенькая сестра, видно, в неё пошла. Тоже своего не упустит

– Талая? Нет, что ты, Талая – обыкновенная царская дочка, до Селеи ей далеко.

– Отличная рекомендация, – усмехнулась Кинана. – Ладно, буду глядеть в оба.

– Уж пожалуйста. Выжив в Эгоре, сложить голову в Ордее глупо. Что ж, мне пора, прощай царица.

– Прощай, Белен, – девушка с трудом сдержала навернувшуюся слезу. – Ещё увидимся.

– Твои слова, да богам на колени, – по-герийски, трижды ударив кулаком по груди, Белен вышел на двор и только тогда Кинана позволила себе заплакать.

***

Долгий день, ещё один долгий день. Усталая царица вошла в свои покои на женской половине и с наслаждением избавилась от надоевших сандалий и хитона. Ночь – единственное время, когда пленница может получить хоть немного свободы, пусть на окнах и решётка – узорная, красивая, как и положено прутьям золотой клетки. Ночь – это свобода. Главное, чтобы Аминте не пришло в голову именно сегодня вспомнить о супружеских обязанностях. Хотя, вряд ли – шрам пока выглядит достаточно отталкивающе.

Тщательно вымывшись в нагретой слугами воде, Кинана насухо вытерлась чистым полотном и, завернувшись в него, подошла к окну. Середина осени. Ещё не очень холодно, но уже ударили первые заморозки, и эконом со дня на день затянет окна на зиму бычьим пузырём, превратив дворцовые помещения в подобие глухих коробок с едва пробивающимся сквозь мутную плёнку светом. Скоро затянет, но пока можно стоять у окна, ёжась от вечернего холодка, и смотреть на колышущиеся в темноте ветви. Был бы здесь Темен, непременно отругал бы – после омовения, в тонком полотне, босая, на холоде – но Темена здесь не было, а Кинана любила холод. Северянка она, в конце концов, или кто?

Впрочем, долго стоять ни к чему. Во-первых, Темен прав, и с грудной хворью не шутят, а во-вторых, надо спать. День был длинный, а назавтра муж затеял конную прогулку, и Кинана, неожиданно для всех, согласилась участвовать, лишь бы хоть как-то отвлечься от надоевшего счетоводства. Жаровня натоплена, всё хорошо, можно спать и видеть сны о том, что могло бы случиться, но теперь существует лишь в мире грёз.

Скинув полотно на пол, Кинана взяла со столика у изголовья пару сушёных смокв и протянула руку к кувшину с водой...

Вспышка бьёт по глазам, отдаваясь болью в голове... «Сталь, слёзы и решение...» Закутанная в погребальный саван женщина с лицом Кинаны стоит у двери склепа, глядя на разгорающееся пламя костра… «Кровь, боль и решение...» Пылают дома, плачет ребёнок, удушающий дым поднимается к небу… «Страх, ненависть и решение…»

Медленным движением, точно касаясь змеи, девушка взяла в руку кувшин.

***

Весть о внезапной болезни царицы распространилась со скоростью лесного пожара, и вскоре царское подворье заполнилось людьми, желающими узнать, что произошло с возлюбленной повелительницей. По всей Ордее глашатаи призывали народ к спокойствию, заверяя взволнованных горожан, что призваны лучшие врачи и есть все надежды на скорое исцеление. Во всех храмах с утра до вечера курился дым жертвенных костров, окружённых молящими о здоровье госпожи. Пошли разговоры о скором проведении торжественной процессии во имя Даяры и её мужа Урвоса Подземного.

Бледная, с посиневшими губами, Кинана лежала в жарко натопленных, из-за постоянного озноба больной, покоях. С самого раннего утра к её ложу началось самое настоящее паломничество. Пришёл Аминта, трогательно ухаживавший за больной женой и даже собственноручно напоивший её лекарством из плоской чашки, а за его спиной стоял Гермий, глядя на царицу с удивившей её печалью. Явилась Талая с сестрой и племянницей, говорили положенные слова, просили забыть все обиды, обещали молить богов за возлюбленную дочь и родственницу. Дядя Сосфен всё пытался выведать, что Кинана пила и ела, а под конец приставил к архенскому лекарю Койсану собственного. Диена пыталась вызваться в сиделки, но ей вежливо объяснили, что обученные рабыни справятся с этим делом лучше. Феано пришла вместе с другими придворными девицами, поначалу хранила, как уговаривались, безразличный вид, а под конец горько разрыдалась, уткнувшись в ноги больной – еле оторвали и увели. Приходили и другие, иных Кинана даже и не помнила. Так продолжалось до тех пор, пока оба лекаря, полностью согласившись в этом вопросе, не запретили настрого все посещения, дозволив приходить лишь мужу и, по личной просьбе больной, Темену. В определении сразившей царицу болезни доктора тоже сошлись: грудная хворь, на почве пережитых потрясений и пренебрежения собственным здоровьем. На вопросы о возможном выздоровлении лекари либо отмалчивались, либо отвечали неопределённо.

Спустя два дня, ближе к вечеру, пришёл Темен. Миновав задремавшего у входа сосфенова лекаря, он прикрыл дверь и, тихо ступая, приблизился к ложу умирающей.

– Принёс? – деловым тоном спросила Кинана. Те, кто посещал царицу утром, изрядно удивились бы силе и твёрдости её голоса.

– Да, – юноша протянул подруге какой-то мешочек, и та жадно высыпала его содержимое в рот, брезгливо скривившись.

– Гадость? – сочувственно спросил Темен.

– Не то слово, – еле выдохнула Кинана, – но как работает.

– Да уж. Не перестарайся, а то скоро будешь похожа не на больную, а на покойницу.

– Кое-кого бы это обрадовало... Ну, рассказывай.

– Я сделал как ты велела, нашёл этого Тилема – он декадарх-эпистат стражи.

– Так, и?

– Сказал, что от стратиота Эола, любителя почистить арсенал. Рассказал всё. Этой ночью тебя пропустят через Серые ворота. И ещё... У нас неожиданный союзник.

– Кто?

– Тагмат Аркипп, ты его знаешь, так?

– Аркипп?! – воскликнула Кинана, тотчас зажав себе рот рукой. Пронзённая стрелой девочка в дорожной пыли, гетайры сцепившиеся с адрийцами... – Аркипп... Откуда он узнал?

– Его привёл Тилем, он за него ручается. Аркипп велел тебе передать, что сделал выбор окончательно. Сказал, ты поймёшь.

– Я поняла, а ты что думаешь?

– Выбора нет, ведь так? Но он выглядел искренним. В конце концов, выдать нас он мог бы и сейчас. С ним будет легче. Аркипп теперь заместитель начальника дворцовой стражи, так что у нас есть надёжный выход из дворца. Он обещал подготовить твоего Оникса и уже забрал твои меч и доспехи. Хотел и лук Аэропы прихватить, но его стерегут.

– С ума он сошёл? Сразу поймут, кто мне помог.

– Он знает, поэтому бежит с тобой, как и Тилем. Они решили твёрдо.

– М-да. Ладно, что лекарь?

– Спит.

– Порошок?

– Тот самый, из герметической лавки... Это точно не опасно? Дилихий хороший человек.

– Ни в коей мере, это просто хорошее сонное зелье – глубокий здоровый сон без сновидений. Одежда?

– Вот, – Темен достал из-под плаща свёрток. – Это передал Аркипп, ты выйдешь как служанка, будет меньше вопросов... Кинана, может всё-таки надо было сказать отцу?

– Мы уже обсудили это, – откинув одеяло, Кинана поднялась с постели и Темен сглотнул, увидев, что она совершенно нага. – Твой отец связан клятвой или обещанием, не стоит ставить его в сложное положение, – не обращая внимания на смущённо отвернувшегося юношу, царица принялась одеваться.

– Но ты точно уверена, что тебя хотели отравить? И что это была Талая?

– Яд я распознать могу, я, как-никак, посвящённый герметик. А Талая... Кому ещё это нужно? Она и её сестрица спят и видят женить Аминту на Арсиное, ты это знаешь и сам: выгодный брак, союз с Сапиеном, к тому же, девица хорошего рода и воспитания, не то, что я. Нет, Темен, дело это решённое, и мой приговор вынесен: досадная помеха – виновна. Яд, случайное падение, баранья кость в горле – сам знаешь, как это делается у них, в Архене. Останусь здесь – мне конец.

– Я не позволю. Я тоже пойду с тобой.

– Нет, Темен. Мне нужен свой человек здесь, тот, на кого я могу положиться. Всё только начинается.

– Ты боишся, что я стану обузой…

– Я боюсь, что некому будет предупредить об интриге в Ордее или дать знать в случае опасности. Не волнуйся, Темен, – рука Кинаны мягко легла на плечо юноши. – Я знаю, на что ты способен и полагаюсь на тебя. Ты будешь полезнее здесь.

– Хорошо, – нехотя кивнул Темен. – Ты уже знаешь, что будешь делать?

– Примерно, но тебе лучше пока не знать. Вдруг они решатся на пытки или что-то ещё? Я дам знать о себе, когда это будет безопасно. Ну что, я, кажется, готова. Пошли.

– Это ведь война, Кинана? – грустно спросил Темен. – Герийцы против герийцев, на своей земле... Так?

Закутанная в погребальный саван женщина с лицом Кинаны стоит у двери склепа, глядя на разгорающееся пламя костра… Детский плач, удушающий дым горящих домов поднимается к небу... Ты решишься на это, царица? Ты бросишь Герию в пламя? Обречёшь на смерть других, чтобы жила ты? Костёр разгорается всё ярче и ярче.

– Пошли, Темен, мне пора...

Кинана вышла из комнаты, и тяжёлая дверь склепа с разочарованным лязгом захлопнулась за её спиной.

Мишкольц – Саратов – Энгельс – Арнот

Декабрь 2014 – Ноябрь 2018