Эйнемида II. Право слабого.

Глава VI

Энекл поджидал их в узком простенке, радующем глаз лепниной и мозаиками, как все дома в дворцовой части и пахнущем мочой, как все простенки в двенадцативратной Нинурте. Доспех он сменил на военный хитон – почему-то герийский – и бесформенный балахон, сыскавшиеся среди феспеева барахла. Под балахоном скрывались короткий меч и пояс-обманка с медными бляхами.

Феспея и девушку он заметил почти сразу. Парочка неспешно двигалась по полупустой улице, старательно изображая влюблённых. Завидев условленный проулок, поэт, будто невзначай, подхватил спутницу под локоть, и они завернули, столь недвусмысленно, что следовавшая за ними компания подгулявших аристократов одобрительно заулюлюкала.

При виде выросшего из тёмной ниши Энекла, и Феспей, и девушка испуганно вздрогнули, но выдохнули, узнав заросшее густой чёрной бородой лицо. Поэт нервно рассмеялся.

– Умеешь ты напугать, Энекл, – сказал он, отпуская прижавшуюся к нему Лаину.

– Кажется, слежки нет. Что вы так долго?

– Нира устроила целое представление, – усмехнулся Феспей. – Но она права: просто так бы выйти не удалось, на воротах проверяли. Нам удалось выдать её за служанку Ниры.

– Хорошо, если так… Ладно, за ворота мы вышли, что теперь? Ты говорила, тебе есть куда идти.

– Да, господин. Это один человек, он мой... друг. Его дом в квартале Таллу-тапи, за зиккуратом Ашары.

– Этот друг примет тебя, когда узнает, что за это с него за это заживо снимут кожу?

Девушка вздрогнула и затравленно посмотрела на Энекла.

– Да, – нерешительно кивнула она, покосившись на Феспея. – Он меня примет.

– Так у тебя завёлся любовник, – присвистнул поэт. – Поздравляю! Кто он?

– Это не праздный вопрос, – добавил Энекл. – Мы должны быть уверены, что этот человек нас не выдаст.

– Он... Он эйнем, торговец из Сапиена. Его зовут Филот. Он скоро уедет из Мидонии и обещал забрать меня с собой.

– Давно вы... вместе?

– Около года, – девушка потупила взгляд.

– Что ты думаешь? – обернулся Энекл к Феспею.

– Даже и не знаю. Мне знакомо это имя, но всё выглядит так, словно богатый купец завёл себе подружку на чужбине. Они всегда обещают забрать с собой...

– Нет, вы просто его не знаете, – горячо зашептала Лаина. – Он хороший и правда меня любит. Вот что он мне подарил.

В её руке тускло блеснул оловяный браслет, украшенный массивными топазами. Феспей вновь присвистнул.

– Браслет обещания, и явно очень дорогой. А твой купец, похоже, не шутит.

– Он вдовец и недавно потерял сына... – дрожащим голосом ответила девушка. – Филот меня любит, он пообещал, что возьмёт меня в жёны, когда прибудем в Сапиен.

– И ты станешь богатой гражданкой. Поздравляю.

– Сперва ей надо выжить, – оборвал его Энекл. – Так что, думаешь, это надёжно.

– Не знаю. Просто так такие подарки не дарят, но как знать... Может спрятать её у Пха...

– Нет, – быстро перебил его Энекл. – Больше никого в это дело впутывать нельзя. Если купец и вправду хочет на ней жениться, он её примет, а потом уже не выдаст, даже если разлюбит – за шкуру побоится. Только ради вашего блага, уезжайте как можно скорее. Чем раньше вы покинете Мидонию, тем лучше.

– Да, господин, Филот собирался отправиться в путь через месяц. Я хотела сказать госпоже, но... – девушка всхлипнула.

– Лучше бы ему сделать это завтра наутро. Ладно. Идите вдвоём, я – следом, посмотрю, нет ли кого за спиной. Будете переходить мост, постарайтесь, чтобы там было побольше людей. Из Дворцовой части выпускают без вопросов, но всё-таки осторожней.

– Да, – кивнул Феспей. – Мы пошли.

– И быстрее, нужно пошевеливаться, пока меня не хватились во дворце. Вперёд.

Широкий мост, соединявший Средний город с Дворцовой частью, им удалось миновать беспрепятственно. Стража, строгая к тем, кто желал войти под сень Золотого дворца, сквозь пальцы смотрела на тех, кто двигался в противоположном направлении. На другой стороне Закара дышалось уже свободнее. На шумных и многолюдных нинуртских улицах мог с лёгкостью затеряться хоть чернокожий кахамец, хоть светловолосый дураг, а хоть бы даже и тураинский орфотавр. Их баржи приходили к глинобитным причалам столицы от торговых факторий в дельте Закара, а сундуки нинуртских богатеев вмещали достаточно золота, чтобы купить незадачливого пирата на невольничьих рынках Мевруса и Хираба. Без малого семьдесят лет назад, один из таких рабов, свирепый Марбуул, стал военачальником Мидонии, любовником царской дочери и уже был готов узурпировать трон, когда кинжал убийцы оборвал его бурную жизнь, сохранив престол для пятнадцатилетнего юноши, впоследствии известного как Нахарахаддон Мудрый.

От реки, Феспей с Лаиной и тенью следовавший за ними Энекл направились к зиккурату Ашары, чья охваченная белым огнём вершина ярко пылала в сгустившихся тёмно-синих сумерках. Они пересекли просторные улицы торговых кварталов и добрались до богатого купеческого дома, окружённого небольшим, но ухоженным садом с разлапистыми сикоморами и фиговыми деревьями. Сад говорил о достатке владельца: содержание деревьев в засушливой Мидонии было весьма недешёвой причудой.

– Темно... – Энекл задумчиво оглядел приземистое двухэтажное строение с плоской крышей. Дом был погружён во тьму, только над воротами горела лампа, освящая небольшой пятачок перед входом.

– Купцы ложатся рано, – пожал плечами Феспей. Он накинул на голову край плаща так, что тень падала до самого подбородка.

– Да, господин, – кивнула Лаина. – Филот – человек старых нравов. Он говорит, что ужинают при лампах и встают при свете солнца только бездельники.

– Ха, где-то я уже это слышал, – хохотнул поэт.

– Шутки после... – Энекл напряжённо осмотрел пустую улицу. Окна других домов тоже зияли темнотой, лишь во дворце на углу горел свет и звучала весёлая музыка. – Ладно, пойдём, не до утра же здесь стоять.

Сад встретил их закрытыми тяжёлыми створками дубовых ворот. Взявшись за бронзовый молоточек у калитки, Лаина трижды стукнула о медный диск, откликнувшийся глухим звоном. Подождав немного, она стукнула ещё дважды. Несколько долгих мгновений прошли в гнетущей тишине, наконец окошко в калитке отворилось, и сквозь медную решётку показался сверкнувший в лунном свете глаз.

– Кто здесь? – спросил ворчливый голос по-мидонийски.

– Это я, Билам, – взволнованно ответила девушка по-эйнемски. – Это я, Лаина.

– Госпожа Лаина? – удивился привратник. Его эйнемский был понятен, но произношение оставляло желать лучшего. – Хозяин не ждал тебя сегодня. Он уже отошёл ко сну.

– Случилось нечто важное. Мне необходимо срочно видеть хозяина.

– А кто это с тобой?

– Друзья. Они очень помогли мне.

– Грозный вид у твоих друзей… А ну-ка, зайди внутрь, а они пусть подождут снаружи.

Девушка встревоженно обернулась на Энекла, но тот согласно кивнул. Предосторожность вполне понятная, с грабителей сталось бы угрозами принудить девушку открыть ворота богатого дома.

Прошло несколько мгновений, и окошко вновь отворилось.

– Входите, – сказал привратник. – Только отдайте мне оружие. Обратно получите при выходе.

Пожав плечами, Энекл рукоятью вперёд протянул меч сквозь медную решётку. Феспей распахнул плащ, показывая, что оружия при нём нет. Калитка беззвучно отворилась, и они увидели посыпанную гравием садовую дорожку, освещённую восходящей луной. Лаина уже ждала их, в серебристом свете, её белые одежды казались саваном призрака. Плохое знамение... Мотнув головой, Энекл решительно отогнал от себя дурные мысли.

– Вы уж простите за недоверие, – проворчал привратник, зажигая факел. Он оказался невысоким горбатым мидонянином, заросшим лохматой тёмной бородой. Левый глаз горбуна белел мутным бельмом. – Время сейчас сами знаете какое, лихие люди кругом.

– Мы понимаем, всё в порядке, – сказал Энекл. – Веди к своему хозяину, мы очень торопимся.

– Конечно-конечно, идём скорее, – закивал привратник, с факелом в руке направляясь к дому. Энекл, Феспей и Лаина двинулись за ним.

Возле тускло освещённого входа, привратник пропустил гостей вперёд и, воткнув факел в подставку перед дверью, зашёл следом. Дверь глухо затворилась за спиной. Несколько шагов, и коридор оборвался просторным залом, где в неярком свете ламп виднелись силуэты людей.

Тело Энекла на мгновение опередило разум. Всей кожей ощутив движение сбоку, он рванулся вниз, и сеть пролетела над головой, а кулак Энекла вонзился её владельцу в печень. Кто-то крупный набросился спереди, но беззвучно свалился, получив убийственный удар в висок. Отпрянув к стене, Энекл приготовился защищаться, но его руки опустились, едва он увидел белые от ужаса глаза Феспея и кривой нож привратника у самого горла поэта.

– Ни с места, или ему конец, – прорычал горбун, всей пятернёй держа Феспея за волосы.

Энекл затравленно огляделся, обречённо поняв, что всё кончено. Двое с пучками дротиков на выдающейся в зал галерее, трое с кругловерхими булавами внизу – все разбойничьего вида, в латаных шерстяных хитонах, шароварах и закрывающих голову платках. Дорогу обратно отрезал схвативший Феспея горбун, а прямо перед ними, скрестив руки на груди и нехорошо улыбаясь, стоял коренастый мидонянин с чёрной бородой, заплетённой в тонкую косичку. Подле него Энекл, с опустившимся сердцем, увидел рыдающую Лаину, плечи девушки дрожали, как в ознобе.

– Простите меня, – умоляюще всхлипнула она, слёзы ручьём текли по её лицу. – Простите, но я не могла...

– Ну ладно, заткнись, – с презрительной усталостью в голосе оборвал её главарь. – Предала тех, кто ради тебя шкурой рисковал, теперь живи с этим.

Девушка дёрнулась, точно от удара, и затравленно посмотрела на чернобородого.

– Менхар, господин... – умоляюще прошептала она. – Что с ней?

– Менхар? – наигранно удивился главарь. – Какая Менхар?

– Моя... подруга. Вы обещали!

– Ах, подруга. Ну, раз обещали, значит выполнили, – чернобородый довольно рассмеялся, стряхивая невидимую пылинку с тёмного кафтана. – Твоя подруга жива и здорова. Вот только вряд ли она снова согласится тереть твою мокрую щель. Ну как же? Всякий знает, что эта дурь – пока не встретится подходящий уд, а в этой шлюхе сегодня побывало столько, что хоть один наверняка подошёл.

Главарь с подручными довольно расхохотались, глядя на остолбеневшую Лаину. Не обращая более внимания на несчастную девушку, чернобородый повернулся к эйнемам.

– Снимай балахон, здоровяк, – бросил он Энеклу, и когда тот остался недвижим, обернулся к горбуну. – Билам, если не снимет, отрежь этому слюнтяю ухо.

Зло посмотрев на чернобородого, Энекл сбросил плащ, оставшись в одном хитоне.

– Вот и славно. Как я понимаю, пред нами доблестный Энекл, гордость и украшение царского войска. Отвечай, когда я спрашиваю, и отвечай правду, или твой приятель недосчитается ушей.

– Да. Я Энекл.

– Ага… А это, конечно, прославленный поэт Феспей. Такая честь познакомиться лично... Ну а я Аратан-Лумаль, чиновник управления царских узилищ и тюрем, и я обвиняю вас в измене, а также в убийстве матери нашего возлюбленного повелителя.

Царские узилища и тюрьмы. Саррун... Энекл грязно выругался на эферском наречии.

– Вот и конец... – простонал Феспей, безуспешно пытаясь отстраниться от царапающего горло лезвия. – Попались. Тэйхэкай эдэтэа.

– Держи руки на виду, ладонями ко мне, – скомандовал Аратан-Лумаль, кивнув подручным и доставая меч. Двое громил, один с булавой, другой с верёвкой в руках двинулись к Энеклу.

– Вытяни руки вперёд, – приказал один из них. Второй замер пообок, его булава угрожающе покачивалась в руке.

– Что ж, видно ничего не поделаешь, – вздохнул Энекл, опуская руки. – Тэйийм!

Традиция отдавать команды на древнем локсионе сохранялась в эйнемских армиях с давних времён – так воины из разных полисов могли понимать друг друга во время совместных действий. Всякий эйнем, прошедший военную службу, знал команды «тэйхэкай эдэтэа» и «тэйийм» – «готов к бою» и «в атаку»...

Они стояли, удобнее не придумаешь, видно, привыкли вязать беспомощных и безоружных, а что у Энекла имелось при себе оружие, им и подавно было невдомёк. С воплем схватившись за выбитый глаз, тот, что с верёвкой, свалился навзничь, а медная бляшка энеклова ремня на обратном движении чиркнула по кадыку второго. Выпущенная из ослабевших пальцев, булава упала на пол с жутким грохотом, и в тот же миг раздался истошный вопль привратника. Горбун не ожидал сопротивления от худосочного напуганного дохляка, и эта ошибка стоила ему дорого. Выбранный Феспеем захват дробил кости предплечья, точно мельничные жернова, не требуя притом особого усилия.

Над плечом Энекла просвистело. Ещё один меднокованый дротик пролетел совсем мимо, послышался чавкающий звук, и протяжный вопль горбуна оборвался – хвала Эйленосу, Феспей догадался прикрыться противником. Не давая врагам прицелиться, Энекл подхватил с пола булаву и бросился в бой.

Главарь и громила с дубиной накинулись на Энекла разом, но булава, грозно вращаясь, просвистела в воздухе, и Аратан-Лумаль рухнул на пол, хрипя и судорожно хватаясь за пробитую грудь, густая тёмная кровь потоком хлынула изо рта, превратив щегольскую бороду в красную слипшуюся сосульку. Его подручный оказался не слишком смекалист: вместо того, чтобы держать безоружного врага на расстоянии, давая стрелкам сделать своё дело, он кинулся в ближний бой. Удар булавы просвистел в полупяди от носа Энекла, но тот был готов. Его могучие руки сомкнулись на руке громилы, рывок, и круглое желеное навершие с чавкающим звуком вошло в переносицу владельца.

Повинуясь чутью, приобретённому за годы бесчисленных битв и стычек, Энекл рухнул на пол, и сразу два дротика вонзились в пол там, где он только что стоял. Подхватив булаву, Энекл затравленным зверем метнулся к лестнице, отбросив с дороги испуганно застывшую предательницу. Три безумных прыжка по каменным ступеням, и лестница позади, а перед ним намахивается дротиком черноусый мужчина с побледневшим от ужаса лицом. Уклонившись от свистнувшей перед носом меди, Энекл ударом булавы вышиб дротик из дрожащих рук и вонзил рукоять в подбородок врага. Перепрыгнув через поверженного, он с разворота ударил второго булавой, да так, что тот кувырком перелетел через перила. Дротики, вывалившиеся из заплечной сумки, дождём просыпались вниз, глухо простучав по утоптанному глиняному полу.

– Это всё? – послышался приглушённый голос из-под бездыханного тела привратника. В спине горбуна, войдя почти до половины, торчал дротик.

– Да, – сказал Энекл, обрушивая булаву на стонущего у его ног бандита с разбитой челюстью. Не тратя времени на лестницу, он спрыгнул с балкона через перила, и его военные сандалии тяжело ударили в пол у головы хрипящего Аратан-Лумаля. Подняв с пола короткий меч – излюбленное оружие нинуртских грабителей и царских ушей – Энекл взвесил клинок в руке и вонзил подручному Сарруна в горло. Другой удар прервал страдания ослеплённого врага. Тот, кому Энекл сокрушил печень, казался бездыханным, но эйнем всё же вонзил меч и в него – на всякий случай.

– Что с тобой? – повернулся он к Феспею, выбравшемуся из-под своего укрытия и с ужасом взирающему на побоище. Хитон поэта был продран наискосок, из дыр сочилась кровь.

– Я ранен, Энекл, ножом, – в голосе Феспея прозвучала обида.

– Раз стоишь на ногах, значит царапина.

– Но болит, зараза… Кажется, мы спаслись, так? Дело сделано? Боги, я не верю...

– Нет, дело ещё не сделано...

Перехватив поудобнее меч, Энекл подошёл к лежащей возле лестницы Лаине. При виде огромного, покрытого потом и чужой кровью воина с клинком в руке, девушка судорожно всхлипнула, пытаясь отползти.

– Энекл... – осторожно промолвил Феспей.

– Она предала нас. Мы хотели ей помочь, а она отдала нас Сарруну.

– Они угрожали убить её любимую...

– Нас бы сварили заживо, освежевали или засунули в корыто... – при мысли о корыте, Энекла передёрнуло. – Она это знала, и выдала нас.

– Он прав, Феспей, – дрожащим голосом промолвила девушка. – Мне нет прощения, я предала вас. Я предала... Убейте меня... – она разрыдалась, обхватив своё худенькое тело руками. Энекл с Феспеем молча смотрели на неё.

– Энекл, это любовь... Я не хочу за это мстить.

– Ты что, не понимаешь? Месть тут не при чём. Она единственный свидетель того, что мы были здесь. Она расскажет всё, что велит Саррун, и нас схватят за убийство царицы.

– Но...

– Нет. Либо погибнем все, либо только она. Выбор простой.

Девушка вздрогнула, но ничего не сказала, лишь крепко, до белых пальцев, стиснула подол хитона. По бледным щекам ручьём бежали слёзы. Энекл вновь вспомнил плачущую сестру на эферском причале.

– Хорошо, – злясь на себя бросил он. – Пойдём с нами, потом решим, что делать.

Феспей с радостным удивлением воззрился на него, но девушка расплакалась ещё больше.

– Нет, – простонала она, – нет, я не могу идти!

Лаина откинула прикрывавший ногу край пеплоса, и их взорам предстала неимоверно распухшая щиколотка. Вывих. Энекл вспомнил, как отбросил девушку с дороги, и выругался.

– Боги, – выдохнул Феспей. – Может быть, ты можешь её понести?.

– Я... – начал было Энекл, но замер, прислушавшись. До уха донёсся слабый стук где-то на дворе. Стук входной калитки. – Сюда идут. Несколько человек. Надо бежать.

– Боги! – испуганно побледнев воскликнул Феспей, – Бежим! Но как?.. – он перевёл взгляд с Лаины на Энекла и с ужасом прочитал на его лице ответ.

– Всё правильно, – с неожиданным спокойствием произнесла девушка. – Я не могу бежать, и я вас выдам, я слаба... – она вздохнула и улыбнулась сквозь слёзы. – Мы встретимся с Менхар там, на том берегу, но я попрошу Урвоса, чтобы как можно позже, через сто лет... Простите, что навлекла на вас беду.

– Я прощаю, – прошептал Феспей.

– И я не держу зла, – с теплотой в голосе сказал Энекл. – Посмотри, что там?

Лаина повернула голову вслед за его рукой, и меч по самую рукоять вонзился ей в грудь. Феспей сдавленно охнул.

– А теперь, бежим!

Они бросились прочь, оставив на полу бездыханный труп девушки с мечом в груди. На тонких губах, ещё успевших прошептать заветное имя, застыла нежная улыбка.

***

– Как это могло произойти? – прорычал Саррун, раздражённо меря шагами залитый кровью зал. Его кожаный сапог то и дело с хлюпаньем вступал в тёмно-красную лужицу, на что разъярённый царедворец не обращал ни малейшего внимания.

– Эйнем оказался крепче, чем мы ожидали, – пожал плечами Нефалим. Аккуратно ступая, стараясь не запачкать подол своей туники, он обошёл три лежащих посреди комнаты тела и одобрительно цокнул языком. – Чистая работа.

– Чем это его? – подумал вслух один из ушей царя. – Кадык точно выбит.

– Чем-то тяжёлым, – не глядя ответил Нефалим. – Так получается, если ударить вскользь... Ну что, Гурхам, осмотрели дом?

– Да, начальник, – кивнул здоровяк в кожаных доспехах, только что спустившийся с лестницы. – Пусто. В дальней комнате пять трупов, двое мужчин и три женщины – видно, хозяин и слуги...

– Зачем твой человек убил хозяина? – вопросительно поднял бровь Нефалим.

– Аратан-Лумаль иногда был... резок, но один из лучших моих людей, – ответил Саррун, и тут же вновь взорвался. – Какая разница что там стало с каким-то чужеземцем?! Где они?! Никаких следов?!

– Нет, господин, – немного оторопев, ответил Гурхам. – Окна выходят на двор, но туда человек не протиснется. Они ушли через дверь, наверное, разминулись с нами на пару минут.

– Надо искать! – взревел Саррун. – Обыскать все улицы! Они не могли уйти далеко!

– Даже если ты их найдёшь, что с того? – спросил Нефалим и вздохнул, увидев разъярённо-непонимающий взгляд сообщника. – Если ты поймаешь эйнема на улице, он скажет, что ходил в бордель или к этим вашим храмовым девкам, то есть, прости, девам. Каллифонт его, конечно, накажет, жалованье не выплатит или ещё что... – он махнул рукой. – Всё, рыба из сети, как это ни печально, уплыла.

– Это твоя вина, Нефалим! Ты всё говорил: «Рано, рано»! Если бы мы вышли раньше, застали бы их прямо здесь!

– Если бы мы вышли раньше, мы бы их спугнули. Замысел был безупречный, и ты сам его одобрил. Всё сработало как надо, писака и впрямь кинулся за помощью к приятелю. Кто мог подумать, что наш дорогой Энекл в одиночку убьёт десяток человек?

– Может он был не один? – сказал Гурхам. – Разве человек такое может?

– Может и не один, хотя непохоже. Все убиты правшой, огромной силы, каковое описание очень подходит нашему другу. Было так: в дом они зашли мирно – следов борьбы в саду нет. Здесь наши попытались их захватить – вот сеть – но не получилось. Началась драка, Энекл перебил всю засаду, причём их же оружием, своё, видимо, отдал привратнику. Ури, посмотри в сторожке, там должен быть меч… Впрочем, вряд ли он так глуп, чтобы идти на такое дело с приметным оружием. Итак, Энекл перебил засаду, затем добил выживших – одинаковые раны на шее – прирезал свидетельницу... – он бросил взгляд на тело девушки, распростёртое в луже растёкшейся крови, – Неожиданно умный поступок, оборвал все концы. Потом забрал приятеля, и они ушли, всё заняло не больше четверти часа, иначе бы мы с ними встретились.

– А они не могут прятаться в доме? – спросил кто-то из его подручных. При этих словах сердце Энекла сжалось.

Все окна оказались мидонийскими, узкими, точно бойницы, в такое бы не пролез даже худосочный Феспей. На улицу вела единственная дверь, всё ближе к которой звучали шаги. Они уже готовились к отчаянному бою, когда на глаза поэту попались расставленые вдоль стены сундуки с одеждой и одеялами. Стиснутые в тесном пыльном ящике, Энекл и Феспей старались дышать как можно реже, чтобы не выдать себя случайным шорохом, да и дышать-то было особо нечем. Благо ящики имели отверстия для проветривания, сквозь одно из которых Энекл даже мог кое-как видеть происходящее в зале.

– Мы проверили все комнаты, – ответил Гурхам. – Я своё дело знаю.

– Два десятка человек в доме, что-нибудь бы да заметили, – отмахнулся Нефалим, направляясь прямо к их ящику. Зелёная хегевская туника застила обзор, и Энекл с замершим сердцем услышал, как сверху опустилось что-то тяжёлое. Несколько долгих мгновений он ждал звука открывающейся крышки и едва сдержал вздох, поняв, что шпион попросту уселся на ящик. Несмотря на удушающую жару, на лбу Энекла выступил холодный пот. Феспей, судя по напрягшейся спине, пытался не дышать совсем.

– Ты говорил, это твои лучшие люди, – раздражённо бросил Саррун. – Какие же тогда худшие, если эти вдесятером не справились с одним?

– Ими командовал твой лучший человек, он лежит вон там, – спокойно парировал хегевец. – Кто мог подумать, что наш храбрый Энекл окажется так силён?

Энекл удивился. Убитые им вели себя и сражались как обыкновенные грабители. Можно было решить, что грозная слава ушей царя преувеличена, но он видел их в деле, да и бойцы, пришедшие с Нефалимом, казались более чем крепкими. Видно, послал в дело отбросы, решив, что и так справятся, а продал их союзнику за лучших людей. Воистину: «имеешь дело с хегевцем – держи глаза открытыми, а руку на кошеле».

– Проклятье! Проклятый чужеземец! – послышался грохот, Саррун в ярости что-то пнул или отшвырнул. – Столько труда впустую! Клянусь, настанет день, я сдеру с него кожу и заставлю жрать собственное мясо!

– Впустую? – невозмутимо сказал Нефалим. – Кажется, всё устроилось наилучшим образом.

– Что?! – прорычал Саррун.

– Хабил, – над головами эйнемов раздались хлопки ладоней, гулко отдававшиеся в деревянном ящике.

– Да, начальник.

– Заканчивайте, на сегодня хватит.

– А как с мертвяками?

– Оставьте как есть, ничего больше не трогать. Все по домам, завтра как обычно.

– Как прикажешь, господин, – послышалась отрывистая трель свистка, и тут же зазвучал приглушённый топот шагов по глиняному полу.

– И что это всё значит? – спросил Саррун, когда за последним из ушей закрылась дверь.

– А ты не понял? Ты только что нашёл и покарал убийцу матери повелителя.

– Продолжай.

– А что продолжать? Убийца царицы вот, сражена мечом твоего подчинённого, попытка побега её изобличает. Доблестный слуга царя погиб в бою с его врагами, а с ним и несколько моих людей. Думаю, их семьи заслуживают царского содержания.

– В бою с кем? Если я обвиню эйнема, его начальник потребует доказательств.

– Забудь про эйнема. Он ушёл, и ладно, успеется. А враги царя – вот они.

– Это твои люди!

– Да. Вот этот, и эти двое. Остальные мне незнакомы.

– Кажется, я понимаю...

– Было так: злодеи, проникнув во дворец, помогли отравительнице бежать из-под стражи. Она укрылась в доме своего сообщника – эйнемского купца. С виду добропорядочный обыватель, вот только царскими налогами облагается отнюдь не большая часть его товаров. И отнюдь не все они разрешены к продаже.

– Он действительно контрабандист?

– Именно поэтому я и предложил для засады его дом. Если с таким человеком что-то случится, для государства будет только польза, а его тёмные делишки придают заговору особый вкус... – хегевец задумчиво хмыкнул. – Возможно, он и устроил убийство госпожи... Так или иначе, отравительница укрылась здесь, но, благодаря нашей с тобой расторопности, её удалось обнаружить. Мы боялись, что преступники уйдут, поэтому атаковали их малым числом, не дожидаясь подмоги. Завязалась драка и мы победили, хотя и дорогой ценой.

– А это неплохо, клянусь Ушшуром… Эйнем прикончил царицу. Очень неплохо. В заговоре с... Надо подумать с кем.

– Да, нам нужно это выяснить. Возможно, он просто наёмник, а корни заговора гораздо глубже. Это мы и доложим царю.

– А как же твои люди? Они всё видели и слышали. Донесут.

– Что они видели? Мы готовили засаду на преступников, засада сорвалась. Бывает. Мои люди не из болтливых, а тут и болтать-то не о чем. Я отослал их потому, что лишние глаза нам сейчас не нужны. Пока что.

– Что ты задумал?

– Мы с тобой только что победили врагов царя. Испачкайся кровью, и пойдём искать городскую стражу. Эта комната произведёт на них впечатление. Потом поднимем с постели начальника поста, пошлём во дворец – чем больше шума, тем лучше.

– И повелитель к утренней трапезе уже будет всё знать, – Саррун довольно рассмеялся. – Да, в этом есть толк. Тогда идём, нечего тянуть время.

– Время работает на нас, – хегевец поднялся. Энекл вновь смог видеть зал и Сарруна, со зловещим удовольствием на лице погружающего свой меч в растекшуюся по полу лужу крови.

Без малого полчаса спустя, Энекл стоял в узком грязном переулке ремесленного квартала – как можно дальше от проклятого дома. Тяжко привалившись к стене, он отрешённо глядел на Феспея, бурно вываливающего остатки ужина на изгаженную мостовую. Казалось, поэт не сможет остановиться никогда.

– Я не верю, Энекл, не верю, – тяжело дыша просипел Феспей, совладав, наконец, с собственным желудком. Слёзы текли по его лицу, но Энекл не мог его упрекнуть за недостаток мужества. – Мы спаслись!

– Кажется да, – собственный голос донёсся, словно со стороны. Эйленос справедливый, беспристрастный, какое же наслаждение чувствовать кожей прохладный ночной ветерок и шероховатую глину под спиной!

– Боги, – вздохнул Феспей. – Как же хорошо.

Он шумно умылся из поилки для скота, не обращая внимания на плавающую в мутной воде солому.

В доме напротив хлопнула плетёная ставня, и послышался раздражённый заспанный голос:

– Проклятые пьяницы, убирайтесь прочь, или собак спущу!

– Прости нас, почтенный, – хрипло ответил Энекл, притворяясь пьяным. – У моего друга сегодня большая радость...

– Поганые чужестранцы, от вас всё зло! – раздражённо проворчал голос, и ставни захлопнулись. Не дожидаясь развития событий, Энекл кивнул Феспею, и они двинулись дальше.

– Что будем делать теперь? – спросил Феспей, когда они отошли достаточно далеко.

– Пойдём ко мне домой. Ты отоспишься, скажешь потом, если спросят, что был у девок, я же переоденусь и пойду во дворец.

– У тебя ещё найдутся силы куда-то идти?

– Иначе нельзя. Когда они поднимут шум, лучше быть на месте.

– А если на входе спросят, где ты был?

– Что-нибудь скажу. Не в первый раз отлучаюсь, для этого у меня и есть заместитель. Ладно, идём. Не хватает ещё, чтобы нас тут кто-то увидел.

Кое-как приведя себя в порядок, они пошли дальше. Энекл поклялся сам себе, что завтра же пожертвует богам лучшего быка, какого сможет найти. Подумав, он решил добавить к быку ещё и корову.

***

Царь вошёл в зал совета незадолго до полудня. Он стрелой взлетел по ступеням золотого трона и сел, резко завернувшись в тёмно-зелёный эйнемский плащ. Красивое лицо владыки Мидонии было собранным и злым.

– В моём дворце свершилось злодеяние, – сухо начал он.. – Мою мать убили, – он запнулся. По рядам придворных пробежал взволнованный шепоток.

Здесь присутствовали все, кому дозволялось присутствовать на большом царском совете, даже те, кто, обыкновенно, от этой чести уклонялся. Зал пестрел роскошными одеждами вельмож. Энекл замер за плечом своего командира Каллифонта, держа на сгибе локтя шлем.

– Убийцы наказаны, – продолжил царь, переведя дух, – но это только вершина заговора. Злодеи ещё на свободе, и я даю обет духу моей матери не знать покоя, пока не воздам им сполна. Где бы они ни прятались, они узнают, что такое гнев и месть повелителя мидонян! А пока я хочу вознаградить достойных, ибо этого, пожелала бы и моя мать. Элуталь, читай.

Царский глашатай провозгласил:

– Царь царей, повелитель шести частей света, старейшина и ишшахар народа Мидона, властвующий над народами и племенами, указующий путь колесницам и всадникам, поражающий и устрашающий неправедных, светозарный Нахарабалазар из племени Харз, посвящённый Нахаре...

Долгое вступление Энекл прослушал, скользя взглядом по лицам придворных. Эшбааль невозмутимо смотрит перед собой, старый казначей Мал-Элай озабоченно прислушивается, по добродушно улыбающемуся лицу Нефалима, как всегда, ничего нельзя прочесть, Саррун еле сдерживает торжествующую усмешку... Он победитель и вправе рассчитывать, что среди награждённых прозвучит его имя.

– ...прославленный Эшбааль из племени Гуруш, гроза нечестивых и опора престола. Его служба одобрена и отмечена. Повелеваю: поместье Рушшаб, что в Хур-Хуррале вручить, а к нему и дом в десять больших комнат со всем необходимым убранством, а к нему и землю, пригодную для обработки и стад, размером в шесть раз по сто восемьдесят ику, а к нему и золота шесть царских талантов, а к нему и шесть раз по сто восемьдесят рабов, также и платья, тканой шерсти и одеял сколько потребуется. Званием охранителя благонравия, доблести и честности в Хур-Хурале и Именкру пожаловать, меры, топоры и жезлы вручить. Да назовут его ишшадим, ибо он возвышен и удостоен. Так царь сказал.

По залу пробежал вздох, а Эшбааль крепко стиснул кулаки. Это даже не почётная отставка, это присыпанная золотом ссылка. Грозному царедворцу, внушавшему трепет знатнейшим вельможам, предстоит коротать остаток дней в славном пастбищами Хур-Хурале, развлекая себя охотой на знаменитых лугах и председательствуя на пирах местной знати. Пепел покровительницы Эшбааля ещё не успел остыть.

– Ты верно служил и оказал немало услуг, Эшбааль, – холодно сказал царь. – Но служба начальника стражи сопряжена с трудами и опасностями, а ты заслужил отдых. Отправляйся в свой надел и живи в мире, а твою ношу пусть несут молодые.

Эшбааль рассыпался в благодарностях, но на его лицо было страшно смотреть. Это он возвёл царя Нахарабалазара на трон, и всем было ясно, что они оба не могут об этом не думать. Золотом и дарами царь пытался затушить огонь своей совести. В последний раз поклонившись, Эшбааль смешался с толпой придворных. Люди боялись поднять на него взгляд.

– Эн-Нитаниш, выйди вперёд, – велел царь. – Ты хорошо проявил себя в том деле с казнью, да и прежде был верен. Жалую тебя званием начальника моей пешей стражи и всем, что в таких случаях положено. Служи верно, и будешь вознаграждён.

Молодой человек выглядел настолько удивлённым, что ни разу не улыбнувшийся со дня смерти Артимии Нахарабалазар довольно ухмыльнулся и дал глашатаю знак продолжать.

– Нефалим бент-Цнаф из народа хегев, сим утверждаю, что доблестное деяние он совершил, зло и святотатство изобличил, злодеев настиг и месть им воздал. Служба его одобрена и отмечена. Дабы боги возрадовались, дабы достойные вознаграждались, золота два раза по шесть царских талантов вручить. Так сказал царь.

Сладко улыбаясь, шпион поклонился. Про Нефалима ходили слухи, что он любит деньги, впрочем, так говорили про всех хегевцев. Глава царских ушей получил немало богатых подарков и от этого царя, и от предыдущих, но роскошную жизнь не вёл и держался неприметно, хотя состоянием вряд ли уступал первым богачам Мидонии.

– Высокородный Саррун из племени Болг. Сим утверждаю, что множество доблестных деяний он совершил, волю владыки исполнил и претворил, зло и беззаконие прекратил. Служба его одобрена и отмечена. Дабы государство процветало и достойные ликовали, званием влачащего груз забот владыки пожаловать, жезлы, шнуры и печати вручить. Да будет он возвышен, как никто, приближен к властелину, как никто, и на ступени престола да встанет с полным правом. Так сказал царь. Взойди и займи место, подобающее тебе.

Расправив плечи, Саррун поднялся по ступеням трона. Не доходя вершины, он обернулся. Обезьяньи губы скривились в торжествующей улыбке, похожей на оскал мертвеца.