Эйнемида II. Право слабого.

Глава IV

Начало последнего летнего месяца алейхэона одарило Златообильную Сенхею дивной погодой. Свежий западный ветер, первый предвестник осени, развеял стоявшую весь эйленион давящую жару и принёс истомлённому зноем городу долгожданную прохладу. Над улицами плыл чарующий запах цветущих османтусов, весело зеленели кедры, шелестели знаменитые сенхейские тополя, и даже самый завзятый домосед использовал любой повод, чтобы выйти пройтись по мощёным жёлтым песчаником мостовым.

Вместе с прохладой западный ветер принёс и хлопоты. Началась уборка урожая, на хлебных биржах и в торговых домах защёлкали камни счётов-абак, подсчитывая будущие прибыли. Повсюду можно было встретить то приказчика с кипой папирусных свитков, то носильщика с полным пифосом зерна, то торгующихся купцов. То и дело отплывали и прибывали новые суда. Сотни матросов и судовладельцев день и ночь суетились у причалов, готовя к плаванию круглые торговые корабли, загружая или разгружая товары. Близится осень. Не успеешь оглянуться, как вслед за Дарующей урожай Алейхэ явится гонитель волн Сефетарис, и лишь самый глупый или отважный осмелится пуститься в плавание до самой весны, когда легконогая Тимерет, ласковая супруга грозного владыки глубин, вновь откроет просторы моря для кораблей.

В один из таких хлопотных летних дней, на тёмно-голубой глади залива Торговцев появились два корабля, в которых береговые наблюдатели с удивлением признали не торговые лембы или керкуры, а анфейские боевые тетреры. Всякий, понимающий толк в морском деле, восхищённо цокал языком при виде этих прекрасных образцов корабельного искусства. Щёгольские розовые паруса полнятся свежим западным ветром, красные носы мощно рассекают морскую гладь, светлые ясеневые вёсла вздымают хлопья белой морской пены, надводные тараны грозно сияют начищеной медью – само воплощение изящества и силы. Тем более странно смотрелись на мачтах этих горделивых красавцев венки из тростника. Такие надевали просящие защиты и изгнанники.

Облокотившись о борт, Хилон со странным чувством смотрел на приближающийся город. Всё здесь было знакомо: тёмная громада Хлебной Биржи, просторная чаша театра, приземистый и пузатый Большой амбар, пестреющие цветастыми навесами рынки, песочно-жёлтые домики под голубыми куполообразными крышами. Широкие стены отделяли город от чересполосицы виноградников и полей, а дальше зеленели невысокие, поросшие соснами и пиниями горы. Сенхея – город его счастливой и беззаботной юности, место, где он обрёл добрых друзей, где приобрёл любовь к наукам и философии, где впервые поцеловал женщину, отведал несмешанного вина и вообще причастился обычных для молодых людей безумств. Хилону показалось, что он различает черепичную крышу дома, который покойный Тимокрит шутливо именовал мастерской человеческих душ. Сердце сдавило сладким предвкушением, какое бывает, когда после долгого отсутствия возвращаешься домой.

– Волнуешься? – неслышно приблизившись, Анексилай вырвал Хилона из мира воспоминаний. Тростниковый венок смиренного просителя смотрелся на нём горделивей, чем на иных царях венец.

– Я уже года три здесь не был.

– Я в Сенхее был однажды: шесть лет назад, когда собирался в Таврофон, но мы торопились и город я почти не видел. Думаю, нас встретят хорошо: мы анфейцы, к тому же у тебя здесь есть друзья.

– Друзья друзьями… Нас выслушают, но свой Харидем имеется в каждом полисе. Хотя, здесь харидемов меньше, чем везде.

– И это нам на руку, не так ли? Посмотрим, что они скажут, узнав про Анфею. Нас уже встречают.

Быстрая унирема под голубо-жёлтым сенхейским флагом пересекла путь анфейских кораблей, чтобы провести их через запруженный кораблями порт к наиболее удобному причалу. Таков был сенхейский обычай. Расположенная на гористом полуострове Тенферисс, Сенхея не могла похвастаться обилием плодородной земли, серебряные и медные жилы возле города были скудны, но зато рядом пролегали важные торговые пути. Город жил торговлей, и сенхейская экклесия благоразумно делала всё, чтобы гости ни в чём не чувствовали недостатка. Направляя корабль или караван в Сенхею, купец знал, что пошлины будут умеренными, гостиницы – удобными, а городские склады и рынки – полными всевозможного товара по вполне благоразумным ценам, что его не ограбят, не обворуют и не обманут, а если вдруг такое и случится, убыток возместит сенхейская казна. Из этих соображений, многие предпочитали везти товары в город Феарка, даже если другие места сулили большую прибыль.

Следуя за сенхейским кораблём, анфейцы добрались до широкого каменного причала, где их ожидали десятка два человек, среди встречающих мелькали голубо-жёлтые одеяния должностных лиц. Моряки Анексилая сбросили сходни, и Хилон, замирая сердцем, ступил на землю полнозакромной Сенхеи.

– Боги, ты жив! – растолкав толпу, Эолай, в белом гиматии, не иначе прямиком из народного собрания, бросился на шею опешившего Хилона, глаза у него были совершенно безумные. Остальные сенхейцы выглядели так, словно увидели призрак.

– Прошу порядка, – откашлялся статный русоволосый мужчина в сине-жёлтом гиматии. – Я Гепсилл, сын Бия из сены Дриодам, советник по надзору за портом. Назовите себя и своё дело.

– Я Анексилай, сын Анексилема, из рода Менетеидов, стратег и притан Анфеи. Со мной члены моего рода и мой соотечественник Хилон, сын Анакрета, избраный участник совета логистов. По праву гостеприимства мы желаем сойти на берег, по праву дружбы желаем просить у сенхейской экклесии заступничества и защиты.

– Зачем просить?! Сходи и живи сколько хочешь, друг анфеец! – выкрикнул кто-то, остальные сенхейцы согласно рассмеялись.

– Ты мешаешь службе должностного лица, – строго сказал Гепсилл. – Сейчас наш город имеет честь принимать посольство из Анфеи...

– Вот уж честь, видеть тут рожу Силана! – воскликнул другой сенхеец, под смех присутствующих.

– Имеет честь принимать посольство из Анфеи, – повысил голос советник. – Глава анфейского посольства, досточтимый Силан, сын Гария сообщил, что ты преступник, убийца и лишён гражданских прав. Он просил задержать тебя и всех, кто прибудет с тобой...

Его прервал возмущённый ропот, а Эолай в гневе обернулся к советнику.

– Ты всерьёз решил задержать моего друга, Гепсилл?! Твоё пресмыкательство перед эфериянами зашло слишком далеко!

– Моё отношение к эфериянам здесь не при чём, Эолай. Нужно соблюдать законы, нравится это нам или нет. Обвинения анфейцев против этого человека слишком серьёзны, чтобы от них отмахнуться. Или мы не друзья Анфее?

– Я отвечу тебе, Гепсилл, – опередил Анексилай собравшегося возразить Эолая. – Упомянутый тобой Силан – преступник и святотатец, так же, как и его друзья эферияне. Они захватили наш город в священные дни Игр и убили множество граждан. Анфея залита кровью, сенхейцы! Тысячи погибли из-за Эфера и таких, как Силан! Только мы спаслись и просим теперь вашей защиты и правосудия!

Сенхейцы ответили возмущённым гулом, кто-то гневно выкрикнул: «Позор!», но Гепсилл упрямо промолвил:

– Почему мы должны верить тебе, а не Силану? Вы обвиняете друг друга, но он прибыл как посланник, а ты как беглец.

– В конечном счёте, это должна решить экклесия, – рассудительно заметил один из присутствующих.

– Да, Акротат, – ответил Гепсилл, – но до решения совета мы обязаны взять их под стражу.

– Тогда и Силана с его спутниками тоже! – воскликнул Эолай.

– Досточтимый Силан... – начал было Гепсилл, но его прервал глухой старческий голос, и все разом замолчали. Вперёд вышел седобородый и седовласый муж с высокой залысиной, одетый в траурные чёрно-белые одежды. Окружающие смотрели на него с глубоким почтением и затаённой жалостью.

– Никто не возьмёт их под стражу, – сказал старик, не отрывая взгляд Хилона. – Они гости моего дома и отправятся туда немедля.

– Досточтимый Евмолп... – осторожно начал Гепсилл.

– Довольно, Гепсилл! – не глядя на советника, старик указал на Хилона. – Этот человек мне как сын и никто его не тронет, пока я жив. Здравствуй, мальчик мой.

Сбросив оцепенение, Хилон бросился на колени и припал к ногам тефеева отца. Тёплые сухие пальцы ласково легли на его волосы. Хилон почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы.

– Я не смог им помешать, Евмолп, я виновен... – сбивчиво забормотал он. – Я не успел...

– Полно, мальчик мой, я всё знаю, – печально промолвил старик, гладя голову Хилона. – Ты ни в чём не виноват. Я лишился моего Тефея, а ты потерял отца, моего друга Анакрета, мне уже сообщили... Можешь считать, что у тебя есть отец. Здесь тебе не откажут в помощи.

Гепсилл скривился, но промолчал. Повинуясь внезапному порыву, Хилон оторвал от себя ласковые руки старика и посмотрел ему в лицо.

– Евмолп, – сказал он звенящим от волнения голосом. – Ты сказал правду, мы оба утратили близких. Мы последние в наших семьях, древним родам грозит гибель, а могилам предков забвение. Я звал твоего сына братом, теперь ты назвал меня сыном, также и я прошу дозволения назвать тебя отцом. Я желаю войти в твой дом и чтить твоих предков наравне со своими, то же будут делать и мои потомки до тех пор, пока не родятся два сына, чтобы восстановить оба рода раздельно, как они были прежде.

Все замерли. На глазах старика выступили слёзы, его руки задрожали.

– Да будет так. Принимаю тебя, Хилон, в дом Дионидов. Отныне наши предки – общие и семейные обряды – совместные. Должные церемонии свершим, едва представится возможность. Род Дионидов не прервался, сограждане!

Под одобрительные возгласы, Евмолп с Хилоном, а за ними и остальные анфейцы, направились в город. Гепсилл, недовольно скривив губы, проводил их взглядом.

***

Сенхейская Хлебная биржа считалась одним из Двенадцати чудес Эйнемиды, хотя эти выветренные тёмно-коричневые стены были намного древнее и Сенхеи, и Эйнемиды. Никто не знал, кто и для каких целей воздвиг это колоссальное сооружение под круглым каменным куполом, столь огромным, что его тень целиком накрывала обширный сенхейский рынок. Три яруса, каждый обрамлён галереей необычайно широких пузатых колонн, а посередине, под куполом, огромный зал величиной с хорошее пахотное поле. Здание нимало не походило ни на творения эйнемов, ни на грубые жилища народов, живших в этой земле до них. Предки сенхейцев оборудовали древнее сооружение для своих нужд, теперь здесь располагались хранилища, торговая биржа, городской совет и суд, а в главном зале проходили народные собрания и празднества. Помимо прочего, Биржа считалась главным храмом златолюбивого Феарка. Чем лучше почтить покровителя торговцев, если не звоном монет и хорошей сделкой, огромное множество каковых ежедневно заключалось под тёмно-коричневой крышей?

– Ну что, готов выступать? – спросил Эолай мрачно разглядывающего тёмную громаду Хилона. – Это будет ещё то зрелище.

– Готов. Анексилай уже, должно быть, начал.

– Не могу дождаться твоего выхода, – хохотнул Эолай. – Идём скорее внутрь, пока тебя кто-нибудь не узнал, и капюшон пониже надвинь.

– Думаешь, им ещё не передали, что я жив?

– А как? Народное собрание созвали тотчас, Силана и прочих отвели туда с сопровождением. Из их друзей вас встречал только Гепсилл, а он... В общем, Гепсилл хоть и помешан на благости Эфера, но человек, как ни странно, честный. Он верит, что его приятели врать не могут, и подыгрывать им не станет – не сочтёт нужным. Нет, бьюсь об заклад, они думают, что заседание состоится только из-за прибытия Анексилая.... Послушай, спасибо тебе.

– За что?

– За старика. Клянусь посохом Феарка, я отдал бы всё, чтобы никогда не видеть, как ему сообщили о Тефее. Друзья не отходили от него ни днём, ни ночью, боялись, как бы не совершил… ну ты знаешь. То был бы поистине позорный конец рода Дионидов. Он забросил все дела, не показывался ни в собрании, ни на рынке, но ты дал ему новый смысл жизни. Теперь его род не прервётся и будет кому чтить его предков. Это прекрасный поступок, друг мой.

– Я сделал то, что был должен.

– Но никто другой этого не сделал. Феарк, я и сам дурак: неужели нельзя было додуматься самому? И никому это в голову не пришло, кроме тебя, поэтому спасибо. Ладно, идём, негоже пропускать представление.

***

...таким образом, сенхейцы, я прошу вашей помощи. Святотатственно поправ священный обычай, в день праздника, эферияне свершили преступление против Анфеи, чему я предоставил доказательства. Люди, которые назвались вам послами Анфеи, не более чем предатели, по чьей вине погибли тысячи анфейцев, а ведь многих из них связывали с вами узы дружбы и гостеприимства. Взываю к вашей справедливости, о сенхейцы, ибо если сегодня никто не воспрепятствует злу, завтра оно придёт ко всем!

Анексилай горделиво выпрямился. Его окружали родичи-Менетеиды в парадных красно-розовых нарядах, а перед креслами сенхейских советников, понурив головы, стояли на коленях пятеро мужчин в изодранных хитонах анфейских пельтастов. Руки каждого «пельтаста» были связаны за спиной.

– Ложью и клеветой осквернил ты эти стены, Анексилай, – произнёс знакомый скрежещущий голос. – Большой ложью, но я не позволю тебе обмануть сенхейцев, которых ты, видимо, почитаешь за дураков. Да поможет мне в том Латарис, открывающий, освещающий.

Силан с надменной миной вышел на середину зала. Он старательно изображал дружелюбие, что, вкупе с неизменно презрительным выражением лица, производило впечатление, будто у него болят зубы. Хилон подозревал, что за пределами Эфера и Латарии не было ни единого человека, которого этот, в сущности, пустой, хотя и не обделённый дарованиями, демагог почитал бы равным себе. Перед эфериянами Силан откровенно заискивал, а те прославляли его как умнейшего и честнейшего гражданина Анфеи, посмеиваясь в кулаки.

– Знайте, о сенхейцы, – Силан встал в ораторскую позу, – знайте, что в словах этого человека ложь переплелась с правдой столь тесно, что нельзя отличить, где заканчивается одно и начинается другое. Также и отравитель не даёт жертве яд отдельно, но смешивает его с чем-то сладким, либо острым, либо пряным, так что вкус яда незаметен и его нельзя почувствовать, пока он не начнёт своё действие. Поразмыслив, следует признать, что это наиболее пагубно, ибо если кто почует вкус яда, он тут же его выплюнет, тогда как думая, что употребляет полезную пищу, поглотит вместе с нею весь яд ко капли, и полезная пища станет таким образом убийственной. То же и с ложью: если неприкрытую ложь разумный человек с гневом отвергнет, то отравленную ложью правду воспримет доверчиво, но то будет не правда, а всё та же ложь.

Он перевёл дух, озирая заполненный зал. Сенхейцы слушали со вниманием.

– Разъясню вам, сенхейцы, в чём этот человек вам солгал, а в чём сказал правду, дабы вы могли рассудить, кто поступил несправедливо, а кто достойно, и против кого должен обратиться гнев богов и людей. И всего прежде я хочу сказать об этих несчастных, что в столь неподобающем и непристойном виде поставлены пред вашим народным собранием. Глядя на них, всякому очевидно, что они попали в руки человека поистине варварской и недостойной эйнема жестокости, ибо такое обращение с пленниками свойственно скорее дикому дурагу или кентавру, нежели человеку цивилизованному.

Силан сделал паузу, дав сенхейцам время осмотреть связанных эфериян и их избитые лица. Выждав немного, он сказал:

– Правда состоит в том, что эти люди действительно эферияне, – вздох пронёсся по залу. – Да, эти люди из Эфера, но ложью было бы утверждать, что эферский лаоферон, архонты или кто бы то ни было ещё из эферских должностных лиц имеют к ним хоть какое-то касательство. Эти люди принадлежат к отряду «Копья славы», нанятому теми, кто любит Анфею и её свободу. Вот договор, подписанный между мною и доблестным Эвкарилом, начальником отряда, – Силан поднял над головой тубус из красной кожи. – Мы обязались содействовать возврату пленников и тел для погребения, поэтому, от имени анфеархии, прошу передать этих воинов нам и предлагаю за них выкуп.

– Выкуп можно будет обсудить потом, – сухо сказал экклесиарх Проклид, зрелый муж с завитой чёрной бородой и начинающей лысеть головой, один из богатейших торговцев города. Его окружали остальные члены экклесии, в их числе стратег Микеид и хилонов названный отец Евмолп, чей траурный наряд чёрно-белым пятном выделялся на фоне голубых и жёлтых гиматиев. – Мы обсудим вознаграждение позже, к тому же сейчас эти люди принадлежат не Сенхее, а досточтимому Анексилаю...

– В знак своего доверия к народу Сенхеи, – тут же откликнулся Анексилай, – я дарю этих пленников экклесии, ибо полагаюсь на мудрость и справедливость сенхейцев. Располагай ими как сочтёшь нужным, досточнимый Проклид.

– Благодарю, Анексилай... Так или иначе, судьба этих людей не представляет первостепенной важности, и мы обсудим этот вопрос после. Пока же ответь мне, Силан, верно ли я тебя понял, что ты и твои сторонники наняли их, чтобы захватить власть. Это походит на беззаконие. К тому же, случилось всё в священные дни, почему мы не должны счесть это святотатством?

– Ты совершенно прав, досточтимый Проклид. Дело действительно выглядит так, как ты говоришь, но только если не знать всех его обстоятельств. Знай же, что всё это было предпринято, чтобы опередить тиранна. Тем, кому дорога была свобода Анфеи, стало известно о заговоре. Не было возможности воспрепятствовать злодейству законно, ибо заговор пустил корни слишком глубоко, к нему примкнули самые знатные граждане. Им и народ уже был не указ, подкупом, угрозами и ложью, они бы заставили собрание голосовать так, как считают нужным. И вот мы, пожертвовав во имя Родины состоянием, наняли отряд Эвкарила, дабы помочь народу сбросить ярмо, которое Анексилай и его друзья уже были готовы надеть ему на шею. Да, мы выступили в священные дни, но лишь потому, что иначе стало бы слишком поздно. Борьба за свободу угодна богам в любой день! Не так ли полагал и ваш славный соотечественник Гармостион, что убил тиранна Сестокла в день осенних илларий? А ведь вон там стоит его статуя!

Он указал на мраморное изображение тиранноборца с обагрённым кровью мечом. Сенхейцы возбуждённо зашептались.

– Борьба с тираннией угодна богам, – сказал Проклид. – Однако ничто, кроме твоих слов не указывает на то, что Анексилай замыслил нечто подобное. Ты ведь понимаешь, что такое обвинение требует доказательств?

– И их немало! Множество свидетельств говорят о заговоре! Прежде всего, тайники с оружием, кои мы обнаружили в их домах...

– При грабеже! – неожиданно прервал его анексилаев дядя Амфестибул, дородный мужчина с длинными пшеничного цвета усами. Вокруг рассмеялись.

– Амфестибул, ты наш гость, но неучтивость неприемлема, – сказал экклесиарх. – Твоего родича не прерывали, когда он излагал свои доводы.

– Прости несдержанность моего дяди, – Анексилай положил руку на плечо встрепенувшегося Амфестибула. – Но он сказал правду: наши дома разграбили, а теперь кичатся награбленным. Конечно, там было немало оружия. Бьюсь об заклад, в ваших домах его ничуть не меньше, оружие имеет обыкновение накапливаться с каждым поколением. Впрочем, внуку отпущенника, сочинившего себе родословную, это объяснять бесполезно.

В зале вновь расхохотались, Слухи о том, что дед Силана был богатым отпущенником и за взятку приписал себя к древнему роду Каспериадов ходили упорные, хотя ничем и не подтверждённые. Сторонники Анексилая любили повторять их на все лады.

– Прошу порядка! – Проклид застучал председательским посохом из белого тополя по полу. – Продолжай, Силан.

– Может предки Анексилая и накопили оружие за годы ограбления анфейского народа, – Силан бросил на соперника полный ненависти взгляд. – Вот только мне воистину не понять, отчего на найденых в домах его родичей мечах клеймо мастера Дромета из Гирсал, который жив и здравствует поныне.

Некоторые слушатели заулыбались и Силан воспрял. Анексилай пожал плечами:

– Кто докажет, что не ты эти мечи туда положил?

– Мечи это одно из многих обстоятельств, так мелкие капли вместе составляют огромное море. Важнее всего то, что все подробности заговора нам известны доподлинно, из уст самих его участников. Мне горько об этом говорить, соотечественники, но первые граждане нашего полиса, прославленные на всю Эйнемиду мужи участвовали в этом грязном деле. Разум меркнет, едва подумаешь о том, кто пожелал лишить свободы родной город: полководцы Диомид, Гегесий, Диорм, торговец Фелес, философ Эвтей, Хилон, сын Анакрета, коего повсюду нарекали человеком прекрасным и хорошим...

– Хилон, сын Анакрета, тоже был в числе заговорщиков? – странным голосом спросил Проклид.

– И одним из самых деятельных, – с готовностью кивнул Силан. – Всё говорит о том, что он был вторым в заговоре после Анексилая. Я знаю, что у него здесь немало друзей и знакомцев. Мне горько об этом говорить, но его изобличают факты, более того ‒ собственные признания!

– В чём он признался? – Проклид сделал разволновавшейся толпе знак хранить тишину.

– Во всём. Попав в руки правосудия, заговорщики изобличили себя и своих сообщников. Все показания записаны и сохранены в архив. Мы желали бы представить эйнемам самих преступников, но народ столь озлобился, что никакой возможности откладывать их казнь дальше не было, да и закон предписывает в таких случаях самые решительные меры. Хилон, Диомид и прочие заговорщики казнены, теперь же, от имени Анфеи, я прошу выдать их предводителя, дабы и ему воздать достойную кару – в числе прочего за то, что совратил с пути добродетели столь славных мужей.

Зал зашумел, послышались чьи-то рыдания. Посреди этой бури надменно подбоченился Силан, на его губах играла презрительная усмешка.

– Итак, сенхейцы, сторонники тираннии сокрушены, – сказал он, едва шум немного утих. – Клянусь Аэлин, жаль, что никто из них не может предстать перед вами, дабы рассказать...

– Аэлин услышала тебя, Силан, – послышался негромкий голос из-за спины оратора, и Хилон, раздвинув оторопевших сенхейцев, вышел на середину зала, сбрасывая накидку с головы.

Силан испуганно отпрянул. Надменная мина слетела с его змеиного лица, сменившись выражением суеверного ужаса. Трясущейся рукой он указал на Хилона, пытаясь что-то сказать. Зрители возбуждённо шумели, помощники советника тщетно пытались успокоить сограждан.

– Ну что же ты, Силан? – насмешливо спросил Хилон. – Я здесь, чтобы рассказать всё, в точности как было. Не этого ли ты желал?

– Т-ты... Ты мёртв! – выдавил наконец из себя Силан.

– Мёртв? Ну что ты, – от голоса Хилона кровь стыла в жилах. – Ты и твои друзья и впрямь сделали всё для этого, помнишь, тогда, на помосте, залитом кровью анфейцев? Я вернулся из царства мёртвых, Силан, чтобы обличить тебя и всех, кто с тобой был. Ради тех, кого вы убили.

Он шагнул к Силану, и тот судорожно отпрянул. Хилон жутко рассмеялся, в зале висела гробовая тишина.

– Рассказать вам, соотечественники, что творилось в Анфее? Рассказать, как по улицам лилась кровь? Как врывались в дома спящих граждан и убивали за пиршественными столами, подле алтарей богов и священных кумиров? Рассказать, как сожгли заживо моих жену, малолетнего сына и старика-отца? – кто-то в толпе сдавленно охнул. – Стратег Микеид, ты здесь? Ты ведь был гостеприимцем старого Диомида? Помните, сенхейцы, в Верренскую войну Диомид защищал ваш город и был тяжко ранен у самого входа в этот зал? Я видел – мы с Силаном видели – как озверелая толпа играла его головой, точно это был мяч...

Яростный рёв прервал его речь. Испуганный Силан оказался в кольце разъярённых лиц и взметнувшихся кулаков. Могучий Микеид вскочил со своей скамьи, его широкое лицо, обрамлённое седеющей бородой, побагровело от гнева.

– Стойте сограждане, стойте! – раздался крик Гепсилла. Советник вскочил со скамьи, заслоняя собой Силана. ‒ Остановитесь! Будем вести себя как полагается эйнемам, а не как варвары, что решают все дела силой кулаков и громкостью крика! Или вы желаете опозорить наш полис перед эйнемами?!

Он прошёлся взад-вперёд, строго оглядывая недовольных сограждан.

– Хилон сейчас поведал нам о страшных событиях, и я искренне скорблю, если всё это случилось на самом деле, но давайте поразмыслим здраво: разве это противоречит тому, что ранее говорил наш гость Силан? Постойте, – остановил он возмущённый шум, воздев руку. – Дайте мне договорить. Силан сообщил, что анфейский народ расправился с заговорщиками, но что рассказал нам Хилон? Как это происходило, не более того! Да, видимо, дело было и впрямь кровавым, но давайте вспомним историю нашего собственного города. Сегодня здесь уже упоминали подвиг Гармостиона, но вспомните, что было дальше: разгневанные жители Сенхеи – наши же предки – растерзали семью Сестокла, хотя его младшая дочь едва научилась ходить! Так же происходило во всех подобных случаях, и у эйнемов, и у варваров. Народ жестоко мстит тем, кто покушается на его свободу, так было всегда и повсюду, и так же будет впредь. Имеем ли мы право осуждать народ Анфеи, если в подобном положении поступали и поступим точно так же?

Он вновь прошёлся, заложив руки за спину.

– Итак, граждане, оставив в стороне вопросы кровопролития, нам следует установить, стремились ли казнённые к тираннии, и здесь мы не видим ничего, что бы опровергало слова досточтимого Силана. Более того, его утверждения надёжнее, ибо подкреплены хотя бы какими-то доказательствами и даже признаниями виновных, тогда как его обвинители не имеют ничего, кроме слов.

– Что ты болтаешь, Гепсилл?! – выкрикнул протолкавшийся в первый ряд Эолай. – Твой Силан только что заявил, что Хилон оговорил себя, но ведь Хилон здесь и скажет, что ни в чём не признавался! Так ведь, Хилон?! – зал ответил одобрительным шумом.

– Где ты последний раз видел Силана, Хилон? – спросил Гепсилл.

– На помосте, где он вместе с друзьями убивал лучших людей Анфеи. Меня они тоже казнили. Если бы не помощь Анексилая, я не стоял бы сейчас здесь.

– Следовательно, сограждане, Хилон был схвачен, но потом как-то бежал. Разве не мог он признаться, под страхом смерти, а потом, спасшись, отказаться от своих слов? Он, конечно, заявит, что ни в чём не признавался, но тогда у нас будет его слово против слова Силана, не более того. Неужели мы признаем правоту Хилона лишь потому, что нам он более приятен? Неужели нам не важна истина?

Гепсилл посмотрел на соотечественников. Толпа гудела, точно встревоженный улей.

– Добавлю и я, сенхейцы, несколько слов, – Силан оправился, наконец, от потрясения. Слушатели встретили его недовольным ропотом. – Я не знаю, как спасся этот человек, ибо за его преступления он был казнён на глазах тысяч анфейцев, я сам это видел. Всего вернее, то было некое противоестественное колдовство. Так или иначе, не ему упрекать народ в несправедливости. Не он ли желал лишить народ свободы и сделать рабом тиранна? И им ли с Анексилаем говорить о жестокости, если они своими руками сожгли дотла весь анфейский порт, флот, что в нём стоял, и всех людей, что там находились. Да, да, соотечественники, – кивнул он, глядя на ошеломлённых сенхейцев. – у Анфеи больше нет флота, тысячи людей сгорели в огне и виной тому Анексилай и вот этот Хилон. Нет, сенхейцы, их вина несомненна и я, во имя дружбы между Сенхеей и Анфеей, прошу вас выдать их всех, дабы их судили и наказали соразмерно их злодеяниям.

– И это тоже только слова! – глухо произнёс Микеид, так и не севший обратно на скамью. – Я не вижу верных доказательств, что Анексилай, Хилон или бедный Диомид были заговорщиками.

– Потому что их нет, – заявил Анексилай, выйдя вперёд. – Даже если они предъявят некие признания, выбитые под пытками, разве разумный человек в это поверит? Но есть кое-что, сенхейцы, что осенит это дело светом Латариса и откроет нам истину.

Он поднял над головой деревянный ящичек, покрытый смолистой копотью. В таких беднейшие из горожан хранили свои скудные пожитки.

– Здесь, соотечественники, истинная причина кровопролития в Анфее, и да, признаюсь: я и только я был его первопричиной. О том, что не смог предотвратить случившегося, я буду сожалеть до конца своих дней. Скажи мне, Гепсилл, прав ли я, утверждая, будто моя предполагаемая вина в том, что я желал захватить власть? Что я не имел иных целей, кроме тираннии?

– Это так, – настороженно кивнул советник.

– А ты хочешь что-нибудь добавить? – презрительно спросил Анексилай Силана.

– Вы желали оклеветать своих противников, а расправившись с ними, завладеть городом, – с вызовом сказал Силан. В его взгляде, брошенном на анексилаев ящик, мелькнул страх.

– Вот в чём, оказывается, дело, сенхейцы – торжествующе заявил Анексилай. – А сейчас я открою вам правду.

Он открыл ящик и показал содержимое: десятка два свитков, уложенных аккуратными рядами.

– Силан сказал вам, что эферияне не имеют касательства к этому делу. Я говорю вам: он солгал! Некоторое время назад я задался целью изучить кое-какие дела некоторых сограждан и не пожалел на это денег. Здесь, в этом ящике, плод моих трудов: полное и подробное описание того, как Эфер опутывал Анфею, точно паук муху. Как Силан, Харидем, Тетил и прочие народные вожаки получали эферское серебро, чтобы сделать то, в чём сейчас обвиняют нас – захватить власть. Это верные доказательства, обмана нет, поглядите, на этих свитках печати Серебряной Вуали! А здесь письма с личными печатями и счётные книги! Скажу вам, сенхейцы, Эфер не поскупился. Что ж, немудрено, заполучив Анфею можно подумать и о захвате Сенхеи, а там и всей Эйнемиды...

Послышались гневные выкрики. Советники в очередной раз были вынуждены призвать всех к порядку.

– Вот в чём истинная и единственная причина кровопролития в Анфее, – невозмутимо продолжил Анексилай. – Им стало известно, что у меня в руках эти свидетельства и я призову их всех на суд. Чтобы скрыть это, они пытались меня убить. Хилон знал обо всём, мы готовились раздавить заговор, но не смогли себе представить всей низости этих людей, и тем погубили многих. Мы виноваты, но посудите сами, сенхейцы, могли ли мы представить, что у кого-то достанет подлости осквернить священное празднество? В ту самую ночь, когда калаидские атлеты возлагали свои венки к алтарям предков! Не из стремления к свободе они свершили убийство и святотатство, ибо никто на неё не покушался, кроме них самих. Трусость и жадность вели их, страх за свои жалкие жизни и желание отработать эферское серебро!

– Это ложь! – взвизгнул Силан. – Вот, сенхейцы, то, о чём я говорил: лживые обвинения, что он хотел возвести на лучших людей Анфеи, дабы никто не помешал ему лишить её свободы!

– Сейчас мы узнаем, что ложь, а что нет. Гепсилл, я знаю на чьей ты стороне, но вижу, что ты человек честный и справедливый. Возьми этот ящик, посмотри, что в нём, и скажи своё суждение: говорю я правду или лгу. Клянусь Аэлин, твоего суда мне будет более чем достаточно!

Удивлённый неожиданной просьбой, советник принял из рук Анексилая ящик, сел на скамью и принялся перебирать свитки. В переполненном зале висела такая тишина, что слышно было воркование голубей, свивших гнёзда под высоким куполом. Священные птицы Аэлин не обращали ни малейшего внимания на распрю между жителями её города.

С ловкостью человека, привыкшего к писчей работе и судебным тяжбам, Гепсилл перебирал папирусы. Лишь капля пота, стекавшая по виску, выдавала волнение советника. Все, не отрываясь, следили за его напряжённой фигурой и сноровисто распечатывающими свиток за свитком пальцами. Наконец, Гепсилл свернул последний и, с подчёркнутой аккуратностью возвратив его на место, тихо закрыл чёрную крышку.

– Это правда... – сказал он негромко и спрятал вдруг лицо, низко опустив голову.

Последовавший за этим рёв не шёл ни в какое сравнение со всем, что происходило прежде, казалось, дрогнут и пережившие бессчётные мириады лет стены. Народное собрание взбурлило, точно кипящий котёл, казалось, толпа вот-вот зальёт середину зала, сметая всё со своего пути.

– Тихо!!! – крик Проклида перекрыл даже этот невообразимый шум. С исказившимся лицом, экклесиарх яростно застучал посохом по каменным плитам, гулкое эхо заметалось под каменными сводами, окончательно распугав и без того ошалевших от происходящего внизу голубей.

– Тихо! – Проклид поднялся со скамьи. Грозно окинув взглядом присмиревших сограждан, он обернулся к Силану. В глазах экклесиарха был лёд. – Ты пришёл к нам как посланник, с ветвью смоковницы в руках, поэтому ты уйдёшь отсюда живым. Тихо! – вскричал он, заглушая поднявшийся ропот. – Никто не скажет, что в Сенхее не чтут обычаев и святости посольства! Кто считает иначе, пусть возьмёт этот посох и сам покроет себя и город позором! – Проклид обвёл зал тяжёлым взглядом, но никто не издал ни звука. – Ты уйдёшь живым, Силан. Отсюда до Ахелики два дня пешего пути, если в течение двух дней кто-то покусится на тебя или твоё имущество на нашей земле, он будет проклят и казнён, как велит закон, но кто убьёт тебя на третий день, того я увенчаю своими руками. Есть ли здесь кто-то, кто не согласен с этим решением?

Спутники Силана испуганно переглянулись. Два дня пути от Сенхеи до приграничного Стифала проделывал пеший отряд ускоренным маршем. Чтобы оказаться на анфейской земле в срок, посланникам, даже отправившись в путь немедля, пришлось бы останавливаться на ночлег не более, чем на три-четыре часа в день.

– Одумайся, Проклид! Одумайтесь, сенхейцы! – осознание того, что его не собираются убивать прямо сейчас, вернуло Силану изрядную долю утерянной было надменности. – Оскорбление посольства – это объявление войны! Неужто, поверив этому негодяю, вы растопчете давнюю дружбу между Анфеей и Сенхеей?! Клянусь Аэлин, доселе ни один посланник анфеархии не подвергался в Сенхее столь тяжкой обиде!

– Ты не посланник анфеархии! – рявкнул Микеид так, что у находившихся подле него заложило уши. – Ты посланник убийц и эферских подстилок!!!

– Истинно так, – кивнул Проклид. – Сенхея не признаёт тех, кто ныне называет себя анфеархией, правителями Анфеи и не желает иметь с ними дела, – он указал на Хилона, Анексилая и его родичей. – Вот кого мы считаем настоящими анфейцами и нашими друзьями. Верно, сограждане?

Дружный рёв был ему ответом. Удовлетворённо кивнув, Проклид обратился к Анексилаю:

– Ты просил помощи и убежища, друг анфеец? Оставайся с нами сколько пожелаешь, а если ты ещё не нашёл себе пристанища, у моего очага довольно места и для тебя, и для твоих родичей.

Слова благодарности Анексилая утонули в одобрительных криках сенхейцев. Силан взирал на происходящее с белыми от злости глазами.

– Смотрите, сенхейцы! – ядовито воскликнул он. – Смотрите, как бы вам не пожалеть о своей неосмотрительности!

– Ты ещё здесь?! – грозно сверкнул глазами Микеид. – Убирайся прочь, крыса! Или не чуешь, как земля под ногами горит?!

– А может его подбодрить кнутом?! – раздался чей-то выкрик, вокруг рассмеялись.

– А это дело, – кивнул экклесиарх. – Микеид, пошли-ка всадников сопроводить их до Ахелики. Если на третий день, с первым лучом солнца, кто-то из них ещё будет на нашей земле, пусть заколют его немедля. Также пусть сообщают всем встречным, кто это такие, а те уж сами решат, делить ли с ними пищу и ночлег.

Под хохот сенхейцев, Силан бросился к выходу. Вслед ему летели насмешки пополам с проклятьями.

Торжествующе подмигнув Хилону, Анексилай забрал у потерянно сидящего Гепсилла свой драгоценный ящик. Советник проводил его безучастным взглядом.