Эйнемида II. Право слабого.

Глава V

Отложив в сторону веретено и и прясло, Кинана собрала готовую льняную пряжу и села за ткацкий станок. Нужно продолжать работу, иначе не поспеть. Конечно, ей безразлично, получит ли муж свои ткани вовремя, но, если уж взялась что-то делать, нужно делать это хорошо.

Благородное ткаческое ремесло царевна любила и была в нём весьма искусна. Позолоченный челнок в её руках ловко летал по утоку, выводя сложный узор. Даже Диена, проходя мимо, не нашла к чему придраться, хотя обычно не упускала случая сделать кому-нибудь замечание. Получив власть над женской половиной, подруга царицы стала бичом её обитателей, смягчаясь, лишь когда где-то поблизости появлялись жгучие глаза Гермия. В последнее время, она изменила своему серому одеянию и стала наряжаться вполне себе изысканно, отчего её лошадиное лицо порой казалось даже привлекательным.

Помимо Кинаны, в светлой искусно расписаной верренскими узорами комнате ткали ещё два десятка женщин и девушек. Аминте, для очередной забавы, потребовалось три десятка военных хитонов, плащей и шерстяных одеял, а также гиматиев и парадных хитонов – всё тёмно-голубого цвета, с серебряным шитьём. По этой причине, в гинекее уже который день кипела работа и стучали ткацкие станки.

Украдкой оправив складки хитона, Кинана печально окинула взглядом своих «подруг», назначенных самой Талаей. Здесь не было никого, с кем новая царица до замужества перемолвилась хоть сколь-нибудь долгим словом. Кроме одной. У окна рассеяно перебирала пряжу Феано. Поймав взгляд Кинаны, она отвернулась.

Участники неудачного побега отделались дёшево, ссориться с их семьями новой власти было совсем не с руки. Их отлучили от двора, но этим кары, по сути, и ограничились. Алкета и Келесса отправили на попечение родных, убитого горем Гриела назначили эпилохом всадников под начало родного дяди. Взамен изгнанных, младшим родственникам всех троих была оказана честь пополнить ряды царских воспитанников – разумеется, в знак милости, а никак не в качестве заложников.

Все последствия обрушились на Хресия, не имевшего ни влиятельной родни, ни нужных друзей. Юношу объявили похитителем царевны, всё его скромное имущество отобрали в казну, а самого приговорили к проклятью и вечному изгнанию. Помолвка с Феано была расторгнута царским указом.

Единственным, кто не отвернулся от Хресия, был его будущий тесть Биан. Прежде не желавший видеть его зятем, он приютил юношу и прилюдно назвал сыном. Царские гонцы, посланные за Хресием, вернулись ни с чем. Биан объявил, что не признаёт расторжение помолвки и потребовал немедленно возвратить дочь домой, дабы готовиться к свадьбе. Эта просьба была вежливо проигнорирована, а за Хресием отправился уже отряд всадников. Где-то под Дрантой, на них напали неизвестные в масках, обезоружили, забрали коней и отпустили восвояси. С тех пор, в Лехейской пуще объявилась банда разбойников, действующая удивительно согласно с наставлениями Сосфена по лесной войне. Говорили, что их предводитель юн, но отважен и хитёр не по годам. Разграбив богатое имение известного сторонника Аминты, он раздал всю добычу местным жителям, чем тут же завоевал их любовь и преданность.

Лишившись сестры и жениха, Феано замкнулась в себе и своих мыслях. С тех пор, как во дворец доставили тело Нейи, они с Кинаной не перемолвилась ни полсловом. Им не позволяли остаться наедине, но Кинана боялась, что Феано винит в случившемся её. По крайней мере, сама она себя винила.

У входа послышался смех, и в комнату, ковыляя, вошёл Темен. Пользуясь тем, что день с утра был прохладный, юноша надел длинный серый плащ, и, если не приглядываться, казалось, будто он просто прихрамывает. Весело улыбаясь, сын Сосфена оглядел девушек.

– Калимера, красавицы. Всё ткёте? Как бы паучихи не увидели в вас соперниц и не подговорили пауков забираться вам в волосы.

Девушки ответили смехом. Во взглядах некоторых проблескивал вполне недвусмысленный интерес. Хоть и увечный, лицом Темен был хорош, отличался добрым нравом, а самое главное: приходился двоюродным братом самому царю.

– Калимера господин. Не желаешь ли посидеть с нами и стать судьёй наших трудов? – елейно спросила Диена. Царица-мать и её свита всячески обхаживали Сосфена, а поскольку стратег встречал все знаки внимания равнодушием, принялись за его сына. Темен, неожиданно для себя и к своему большому стеснению, стал любимцем двора. Его нахваливали на все лады, зазывали на всевозможные увеселения и даже позволяли беседовать с Кинаной наедине. Видно, царица-мать решила, что совсем лишать девушку друзей не стоит. В конце концов, ей ещё дарить царю наследника, а подавленное состояние духа не способствует зачатию и рождению здоровых детей. Темен подходил на роль отдушины лучше всего: какая опасность может исходить от калеки?

– Я и так вижу, что ткани прекрасны, – улыбнулся Темен. – А присяду с удовольствием: устал после царского совета.

– Для нас это большое счастье, – лошадиное лицо Диены выразило неземное удовольствие. – Тогда я прикажу подать вина.

– Чего-нибудь несладкого. И пусть разбавят получше – очень хочется пить.

– Как пожелаешь, господин. Мело, продолжай читать.

– «...Добродетель женщины состоит в том, чтобы хорошо распоряжаться домом, блюдя все, что в нем есть, и оставаясь послушной мужу...» – под монотонное «Наставление жене благонравной и сопричастной добродетели», девушки вернулись к работе. Приняв из рук рабыни чашу вина с мятой, Темен присел на мягкий табурет рядом со станком Кинаны.

– Как настроение? – спросил он негромко, когда Диена отвлеклась на беседу с какой-то родственницей Парамена.

– Не спрашивай, – Кинана ловко подцепила нить катушкой челнока, меняя цвет узора. – Тку, как видишь.

– У тебя славно получается. Не хуже, чем мечом.

– Всё равно я скоро забуду, как его держать, – челнок в руках юной царицы легко запорхал по ткани основы. – Да и зачем? Кому суждено жить ткачихой и племенной кобылой, меч ни к чему.

– Ну брось. Великого Иулла килидская царица тоже принудила ткать и прясть целый год, а он за это время сделал по ребёнку ей и всем тринадцати её дочерям.

– Предлагаешь мне сделать ребёнка Талае? – задумчиво хмыкнула Кинана. Тефей хихикнул.

– Нет, но Иулл потом вернулся к подвигам, оставив килидянок разбираться, кто из них кому и какой теперь приходится роднёй.

– Утешение принимается, – усмехнулась царица, пробуя ткань на прочность. – Ладно, расскажи, что ли, что нового на совете? Как возлюбленный муж и брат управляется со страной.

– Не думаю, что тебе сильно понравится. Сегодня отменили налог на земельные излишки и земельных надзирателей.

– Химера! – сдавленно выругалась Кинана и испуганно взглянула на Диену. Они говорили на гортанном герийском диалекте, но это слово понял бы всякий эйнем. – Продолжай.

– Решили пересмотреть законы о земле. Парамену поручено руководить этим делом. Аминта назначил его родственника Димантра экономом.

– А Кратименад?

– Смещён. Отправился в своё поместье.

Вот так. Ещё одно начинание отца пошло прахом. Ища способ пополнить казну после очередной войны и упрочить доходы ради будущих, Пердикка, вместе с философом Кратименадом, создали новые уложения о земле, отобрав у богачей излишки и снизив плату арендаторам. С тех пор, кое-где на семейных алтарях деревенских домов появились изображения царя. Теперь крупные землевладельцы намеревались вернуть утраченное.

– Что-нибудь ещё?

– Парамен и прочие хотят больше своей власти над простонародьем и меньше царской над собой, уже договорились даже до права выбирать царя и судить на своих землях. Талая их пытается приструнить, но толку с этого немного, хорошо ещё хоть они отца боятся. Но сегодня все слушали Аминту, открыв рот.

– С чего бы это?

– Ты бы себе такое едва ли вообразила. Наш царь велел всем молчать, и представил некое «Уложение». Надо сказать, там много толкового, но главное... Если коротко, создаётся царский совет: аристократы, жрецы и представители городов – по шесть человек, а с ними сам царь. Они правят вместе, а если царь умрёт, выбирают из его детей нового, причём если царь оставил завещание, у него двенадцать голосов, а у всех один. Что скажешь?

– Неожиданно разумно, – хмыкнула себе под нос Кинана, подтягивая нить.

– Что? – округлил глаза Темен. – Твой отец столько трудился, чтобы царскую власть укрепить, а ты «разумно».

– А иначе они всё сами возьмут. Чем ждать, пока Парамен с приятелями загребут всё, что смогут, лучше самому отдать кусок поменьше – тебе будут ещё и благодарны. «Бросив грабителю кошель, спасаешь более ценное». Смотри теперь: царя будут выбирать, как и хотели аристократы, но из его детей, да к тому же в совет войдут жрецы и горожане, кого-то из них можно улестить и подкупить. Если царь не совсем дурак, он всегда устроит так, что выберут кого он захочет.

– Пожалуй, что так…

– Если бы ещё Аминта с Талаей не позволили притеснять земледельцев и арендаторов, тогда и они стали бы за Аминту. Ну это, пожалуй, выше их сил... Кто, интересно, его надоумил? Акатей?

– Готов спорить, без Гермия не обошлось. Сейчас назначили людей работать над «Уложением», Аминта настоял, чтобы он участвовал. Царевич, последнее время, везде. Впрочем, он мне скорее нравится.

– Да уж, архенец времени зря не теряет: влез в друзья царю, влез в постель подруге царицы, уже герийцам законы пишет... Впрочем, какое до этого дело ткачихе, – Кинана посмотрела готовую ткань на свет. – Как, красиво?

– Осме бы лучше не соткала.

– Не богохульствуй... – девушка отложила будущий хитон в стопку и взяла новый моток пряжи. – А вот и матушка пожаловала.

Талая вплыла в комнату царственно. С тех пор, как её сын стал царём, её осанка стала ещё горделивей, а манеры – величавей. Свита из знатных женщин, большей частью архенок, оттеняла величие новой владычицы Герии. При виде царицы-матери, все, кроме Темена, почтительно встали.

– Продолжайте работу, – благосклонно повела рукой Талая и что-то негромко спросила у подошедшей Диены.

– Всё улажено, госпожа, – ответила та. Царица кивнула и подошла к безучастно наматывающей нить Феано.

– Как ты себя чувствуешь, дитя моё? – спросила она у вздрогнувшей от неожиданности девушки.

– Хорошо, госпожа, – взгляд Феано был словно прикован к носкам позолоченых сандалий царицы.

– Погляди на меня.

Девушка покорно подняла голову, и царица погладила её по щеке тыльной стороной пальцев.

– Ты красивая девушка, даже в печали.

– Спасибо, госпожа.

– Все мы скорбим по тому... несчастью с твоей сестрой. Большое горе для нас всех, но ты молодая девушка, ты не можешь терзаться вечно. Диена говорит, ты почти ничего не ешь, ни с кем не заговариваешь и плачешь по ночам. Это не годится.

– Простите госпожа, – бесстрастно промолвила Феано, её пальцы дрожали.

– Нет-нет, дорогая моя, тебе не за что просить прощения, я всё понимаю. Мне и самой недавно пришлось пережить гибель возлюбленного супруга, – Талая замолчала мастерски, точно дыхание и впрямь ненароком перехватило от горя. – Но я принесла тебе повод для радости. Знай же, что друг моего сына, благородный Лаих, сын Димантра, полюбил тебя всем сердцем. Это красивый и благородный юноша, хорошей семьи, и у него очень большое будущее. Его досточтимый отец просил меня быть предстателем за сына. Лаих хочет видеть тебя своей женой.

Феано промолчала, пристально глядя на царицу-мать.

– Я понимаю, дитя моё, что дозволения следовало бы просить у твоего многоуважаемого отца, – продолжила Талая, на мгновение смутившись под этим неподвижным взглядом. – Я бы послала к нему, но Биан тяжко потрясён утратой и нездоров. Но не волнуйся: в отсутствие родителя, девице благородного рода его может заменить царь. Я просила сына, он дал согласие, и теперь ты невеста Лаиха! Сегодня он вручит тебе браслет обещания.

– У меня уже есть жених, – негромко ответила Феано. По комнате пробежал вздох, лицо Талаи помрачнело.

– Глупости. Твой бывший жених – преступник и разбойник. Государь освободил тебя от этого недостойного человека.

– У меня есть жених, – твёрдо сказала девушка. – Хресий, сын Гипполоха его имя. Я не стану ничьей женой, кроме него.

Повисло испуганное молчание, все взгляды обратились к окаменевшему лицу царицы.

– Феано... – угрожающе начала было Диена, но царица-мать остановила её жестом.

– Бедняжка не в себе. Видимо, также потрясена утратой, как и отец. Готовьтесь к свадьбе.

– Нет, – Феано вскочила. Она была пониже Талаи и не обладала царственной повадкой, но пылающие огнём глаза девушки заставили царицу-мать испуганно отпрянуть. – Я не буду женой Лаиха, а если он возьмёт меня силой, найдёт на брачном ложе мой труп!

Она отбросила пряжу и, развернувшись на пятках, бросилась к выходу

Первой опомнилась Диена. Она подхватила опешившую царицу-мать под локоть и что-то заворковала, но та отстранила её рукой.

– Ничего страшного, – сказала она холодно. – Девочка опечалена утратой, это пройдёт. Свадьба состоится в начале осмеона. Диена, к этому времени всё должно быть готово.

– Не надо с ней так, матушка, – неожиданно сказала Кинана. Все обернулись к ней, на лицах Талаи, Диены и прочих было такое выражение, словно девушка неожиданно превратилась в трёхглавого кербера. Темен попытался успокаивающе положить ей руку на локоть, но Кинана только отмахнулась.

– Как не надо, дочь моя? – в ледяном голосе Талаи отчётливо чувствовалась угроза.

– Она свободная герийка и не сделала ничего плохого. Ей не за что мстить.

– Я не понимаю о чём ты говоришь.

– Я прошу вас оставить её в покое, матушка. Достаточно и того, что оклеветали её жениха...

– Довольно! – вскричала Талая, красиво розовея от гнева. – Твоя дерзость переступила все границы! Ты забыла о послушании! Диена, такое поведение в моём доме непростительно! Или я напрасно тебе доверяю?! Мне следует найти кого-то на твоё место?!

Развернувшись так, что край её пеплоса едва не хлестнул опешившую Диену по ногам, царица-мать, надменно вскинув голову, удалилась. Свита торопливо бросились следом.

– Напрасно ты так, – прошептал Темен.

– Иногда, благоразумие невозможно, – пробормотала Кинана, глядя на мчащуюся к ней разъярённую Диену. Бледное лицо талаиной подруги покрылось красными пятнами, точно плод смоквы, обсыпанный мукой.

– Всё равно ты этим ничего изменишь...

Кинана грустно покачала головой.