Феодал. Том 3

Глава 8 Драка за наследство

На заседание суда я отправился один. Угроза нападения сразу же по окончании процесса — это не шутки. Сейчас важно понимать, что безопасность поселения — превыше всего и я не позволю себя одурачить. Нобу, Мефодий, Гио, Склодский, Драйзер и остальные ребята в состоянии отбить угрозу, только когда находятся все вместе. Единый кулак из этих людей способен разорвать на куски превосходящего противника. За главного оставил Джанашия как самого опытного вояку.

— Владимир Денисович, на два слова, — в холле ко мне подошёл мужчина лет пятидесяти в цилиндре, на его лице была написана богатая морщинистая история, подчёркнутая ухоженным пробором седых усов и подстриженной бородой.

— Вы защитник моего отца? — спросил я для виду, хотя и так знал это наверняка.

Адвокат «А» как никак — такой по карману только аристократам и очень богатым клиентам.

— Аристарх Маркович Кривцов, да я представляю интересы вашего отца. Видите ли, в чём дело, мой клиент считает, что конфликт и так зашёл дальше некуда. Все эти семейные ссоры только подрывают авторитет вашего рода, и последствия будут нести обе стороны…

— У вас есть какое-то предложение?

— Мировая. Денис Юрьевич любезно предоставит вам титул барона, как и положено официальному наследнику, а также признает за вами законные права на дубраву и откажется навсегда от претензий на неё.

— Ха! Дубрава и так моя, Аристарх Маркович. Я её выкупил на собственные средства, и плевать, как к этому относится мой отец. Он здесь вообще ни при чём. Хватает же наглости говорить такое.

— Дубрава — это военный трофей. Для господина Черноярского дело чести вернуть его. Передача через третьих лиц в вашу собственность воспринимается им как оскорбление. Мой клиент отказывается именно от этих претензий ввиду вашего родства с ним. Он готов забыть обиду. Также, зная вас как перспективного юношу, он согласен расширить ваши владения до прибрежной полосы, предоставив вам выход в Азовское море.

Прикинув, сколько это в километраже, я решительно отказался.

— Слишком мало, вы предлагаете мне тридцать процентов от того, что я могу отсудить. Зачем мне соглашаться на меньшее?

— Подумайте ещё раз, Владимир Денисович, эта сделка — лучшее, что вы можете получить. В противном случае… — он сделал многозначительную паузу, как будто беседовал с ребёнком, не понимавшим очевидных вещей.

— Что же сделает мне Денис Юрьевич? Неужто натравит РГО, чтобы отобрать у меня виверна?

— Что… Впрочем, я вижу, вы сами догадались — в этом мире не всё так просто даётся.

— Да, догадался. Именно поэтому РГО обеспечит мне справедливую аттестацию магзверя под чутким присмотром графа Абросимова и ротмистра Оболенского, — было приятно наблюдать, как самодовольное розовощёкое лицо адвоката меняет оттенок в сторону серого. — Не надо думать, что вы самые умные, Аристарх Маркович. Пока вы тут строили козни, я выполнил кое-какой спецзаказец для Русского Географического Общества, и, кто бы мог подумать, они оказались настолько довольны, что захотели и дальше сотрудничать. Представляете?

— Ммм, да, но это никакого отношения к делу не имеет. Ваш магзверь без должной тренировки представляет опасность для людей. Вы не профессиональный дрессировщик, чтобы утверждать обратное. Мы будем настаивать на независимой экспертизе.

— Вы имеете на то полное право, — кивнул я с сарказмом, — как и я на защиту своей точки зрения. Что-нибудь ещё? С удовольствием послушаю и о других поползновениях моего милого батюшки.

— Удачи на суде, она вам пригодится, — адвокат сделал лёгкий полупоклон, держа цилиндр в левой руке, и был таков.

Фух, ну что, первый раунд мы выдержали. Подачка Черноярского-старшего не сработала, но вот что удивительно: он предложил 30 %, а это гораздо больше того, на что я рассчитывал. Почему так? Где же та жадность и деловая хватка, свойственная моему отцу?

Ещё месяц назад он удавился бы за комочек плодородной землицы, а тут с барского плеча кидает мне двадцать тысяч гектар, да ещё и с выходом к морю! Оно, конечно, после открытия феномена врат постепенно утрачивает свою актуальность как торговая артерия, но всё так же остаётся отличным способом для переброски людей и товаров. Не все страны были согласны платить пошлину за использование межмировой территории.

— Владимир Денисович, добрый день, — в этот раз обращение вызвало во мне улыбку, а не желание придушить собеседника.

— Марина Васильевна, вы сегодня неотразимы.

— Оставьте ваши восторги, лучше скажите, как себя чувствуете? Если желаете, можем перенести заседание — у нас есть уважительная причина.

Она смотрела на меня с лёгким беспокойством, помня то обморочное состояние, что чуть не угробило меня. Сегодня мой адвокат была одета в строгий сапфирово-синий шерстяной кафтан мужского кроя, а под ним виднелась простая белая рубашка с галстуком-стоком. Юбка того же синего цвета со слабовыраженными фижмами. Волосы она убрала в пучок, драгоценностей и украшений я не заметил.

Троекурская излучала авторитет и интеллект, держа в руках кожаный портфель для документов. Сделала всё, чтобы избавиться от образа пустой красавицы, но даже так ловила на себе восхищённые взгляды мужчин, а вслед за ними и раздражённые женские.

— Не надо. Всё более чем в порядке. Тогда вышла досадная оплошность, я расстроен, что вам пришлось это увидеть.

— Не хотите выглядеть в моих глазах слабым? — подняла она бровь, при этом во взгляде читалось: «Ох уж эти мужчины».

— Ни перед кем не хочу и на этом закроем тему. Что у нас по присяжным?

— Всего семь человек, думаю некоторые из них в зоне риска, и ваш отец успел их подкупить.

— Давай поподробней, начни с самых явных злюк, — до заседания оставалось ещё полчаса.

Мы взошли по лестнице на второй этаж, а далее прогулялись по начищенному паркету, чтобы остановиться у одного из широких окон. Мне нужны были её соображения, чтобы в случае чего скорректировать нашу стратегию.

— На первом месте отставной капитан гвардии черноморского герцога.

— Нехорошо, — понимающе кивнул я.

Этот кандидат с лёгкостью мог «одолжить» свою лояльность барону ввиду прошлых заслуг нашего рода. Как никак у Черноярских отличная боевая репутация и старый герцог благоволил моему отцу.

— К сожалению, да. Дальше у нас священник, и тут совсем беда. Он будет склонен принять сторону барона, видя в тебе бунтаря и непослушного сына.

— Сомневаюсь, что батюшку подкупили, — отринул я её заключения, но вот что касается «чти отца своего», тут она права — духовный пастырь может подкинуть проблем.

— Дальше идёт чиновник средней руки Зуев. Тут совсем неоднозначно. Я слышала, он чересчур осторожничает и совсем не имеет твёрдых убеждений, но его ведомство настолько далеко от ростовского графства, что я сомневаюсь в подкупе.

— Конъюнктурщик, короче.

— Да, он будет внимательно следить за мнением судьи и за одобрением в зале. Следующий присяжный уже попроще — жена небогатого купца, мать пятерых детей. Думаю, она не останется равнодушна к твоей личной истории. Так, потом у нас идёт естествоиспытатель из РГО.

— Наконец-то отличная новость, — приободрился я.

— Не спеши с выводами, — осадила меня Троекурская, — то, что ты выполнил какой-то там спецзаказ, большой погоды не сделает. Ты никому из них неизвестен. Знаешь, сколько там исполнителей по всей стране и за рубежом? Тысячи. Для них ты мелкая тля, не больше.

— Так уж и тля, меньше чем на боевого жука я не согласен.

— Шуточки в сторону, — блеснула она очками, — Ргошник будет единственный, кто по-настоящему беспристрастен. Таких, как он, интересуют факты, доказательства и логические цепочки.

— Нам больше и не надо.

— Именно, но его голос может быть решающим, так что важно всё выстроить как надо. Шестой присяжный — это Клюев, владелец небольшой мануфактуры.

— Он точно за меня.

— С чего ты взял? — Троекурская положила портфель на подоконник и проследила краем глаза, как в наш зал судебных заседаний зашли первые журналисты, газетчиков сегодня было не в пример много.

— Клюев так же, как и я, добился всего сам — с низов пробивал себе путь. Во мне он будет видеть себя. Это же логично, — но судя по ироничной улыбке, Марина с этим была в корне не согласна.

— Пойми, да, он достиг высот сам, но в глубине души презирает дворян-дармоедов, ведь им всё досталось по наследству. Титул, земли, имущество, крестьянские души — всё это может достаться тебе из ниоткуда. И почему только тебе? Почему не ему? Этот процесс знаковый для Клюева. К тому же защита будет напирать на традиции. Если бастардам раздавать титулы, то что останется делать им, честным труженикам? Во всём должен быть порядок, иерархия.

— Хм, с этой позиции я не смотрел на наше дело.

— Последняя в списке — молодая вдова небогатого исчезнувшего баронского рода. Вот с ней надо давить на эмоции. Тем более ты красавчик, а это уже половина победы. Побольше романтики и надрыва, — она стряхнула с моего наряда невидимую пылинку и придирчиво посмотрела со стороны.

— Это ты так комплименты говоришь? Как будто я какая-то вещь? — поморщился я.

— Мы все чьи-то потерянные вещи… Ага, вот и Денис Юрьевич, — она прервалась, чтобы посмотреть, как свита барона заходит внутрь.

Черноярский-старший в окружении пятнадцати телохранителей-тевтонцев даже не посмотрел в мою сторону. Лишь знакомый рыжий Гунтер приставил к глазам два пальца, а затем ткнул ими в нас с торжествующей наглой ухмылочкой.

Бойцы были толковые — не меньше «B»-ранга. Оружие они, как и я, конечно же, сдали, но дар мне подсветил, что некоторые из них владели навыками борьбы, и это даже отображалось в боевых профессиях.

— Пора, — заключила Троекурская, мы проследовали в зал заседаний на своё место, другие бароны здесь тоже присутствовали, некоторые лично, другие — прислали своих представителей. — С тобой больше никого? — уточнила девушка.

— А я и один против всех сгожусь, — хмыкнул я, за что заслужил очередное закатывание глаз.

Адвокат выложила всю необходимую документацию и присела рядом. Кто-то из тевтонцев сзади характерно присвистнул, чем вызвал дружные смешки. Журналисты, как стая собак, накинулись на этот эпизод, застрочив в заметках грифельными карандашами.

— Барон-бастард, а правда ли, что ваша тяга к титулам вызвана тем, что вас не принимают в приличных домах? — выкрикнул один из них, жадным взглядом пожирая наши спины.

Я обернулся, чтобы ответить, но рука Марины легонько ударила по животу.

— Не надо, — прошептала она. — Это провокация.

— Да я понимаю, — спокойно произнёс я, занося в «Картотеку» веснушчатую журно-шавку.

Видя отсутствие реакции, они словно с цепи сорвались и посыпались ещё более дерзкие вопросы. Среди всех прочих отметился вот какой.

— Владимир! Не опасен ли ваш виверн для горожан? Я достоверно знаю, что в прошлом месяце он утащил овцу у крестьянина! Платите ли вы за его проделки и как долго нам ждать, пока он не начнёт похищать детей?

Я встал, чем привлёк к себе внимание всех собравшихся, многие затаили дыхание. Троекурская умоляюще дёрнула меня за рукав.

— Степан Филимонович Болдырев, боюсь, «проделки» вашей супруги обходятся дороже, чем шалости моего трёхкилограммового питомца. Он абсолютно ручной и безобиден.

Не все поняли в чём дело, но, до кого дошло, не сдержались от смешков. Особо в этом проявили усердие многочисленные коллеги «Рогоносца». Именно таким был общественный статус обидчика.

— Вы пытаетесь меня оскорбить этими сальными догадками? Вот так вы хотите нести баронский титул, попрекать честь и достоинство обычных людей? — не сдавался Болдырев, но сказанное мной сильно задело его, он покраснел от злобы, а карандаш во время реплики сломался пополам.

— При чём тут «сальные догадки»? Каждому в этом зале известно, насколько дорого нам обходится содержание наших прелестных дам. Это я и хотел подчеркнуть. Понятия не имею, в чём вы меня обвиняете, — простодушно возразил я, но послание сработало, этот тип прикусил язык.

Я сел обратно и налил себе стакан воды.

— Откуда ты его знаешь? — нагнувшись ко мне, тихо спросила Троекурская.

— Это всё моя магия, — подмигнул я ей.

— Очень остроумно, но впредь, пожалуйста, не надо вступать в полемику с залом. Присяжным такое не нравится. Не хватало ещё получить славу скандалиста. Не усложняй мне работу, если хочешь выйти отсюда солидным землевладельцем.

— Всё-всё, буду пай-мальчиком, — заверил я её, Марина, правда, не особо поверила, но смирилась с тем, что есть.

Выкрики не прекратились. Эти ребята отлично отрабатывали дополнительное жалование. У всех преданность к моему отцу на уровне пятнашки — вот и расчехлили из зубастой кобуры свои шершавые языки. Каждое острое словцо должно было оправдать затраты барона.

— Владимир Денисович, а правда ли, что ваше «блестящее» образование вам дал беглый маг, объявленный в розыск Синодом?

Ого, и до Аластора докопались. Жаль, его никто не искал, но не суть — главное ведь очернить оппонента перед присяжными.

— Вы требуете половину владений, но что вы дали роду Черноярских, кроме позора? Поговаривают, ваш старший брат готов вызвать вас на дуэль за оскорбление семьи.

Я почувствовал под столом, как рука Марины обхватила мою, но сама она даже не повернула головы, продолжая смотреть перед собой.

«Хотел бы я посмотреть на своего братца в качестве дуэлянта».

На этот выкрик отреагировали, как ни странно, люди отца. Журналюге дали сигнал, чтобы в эту степь вообще не лез, иначе голову открутят. Всем было известно, что Фенечка мне не ровня. Если раздуется эта истерия с дуэлью, придётся ведь в самом деле отвечать за слова, а оно Денису Юрьевичу ох как не надо. Я ведь сыночка любимого растопчу, как таракана — потом от позора не отмоешься.

Стоявший в дверях пристав быстро подобрался и отворил их, но до того, как он выкрикнул свою реплику, прозвучал последний вопрос от неизвестного мне газетчика.

— Ожесточило ли вас убийство вашей матери, Елены Беленькой?

Я резко подскочил со своего места, обернувшись в сторону трибуны, откуда прозвучал этот вопрос, но говоривший чудесным образом растворился в толпе.

«Кто? Кто это сказал? Какое ещё убийство?»

Моё сердце бешено заколотилось, а внутри всё напряглось как струна. Одно за другим посыпались детские воспоминания, но раньше трёхлетнего возраста я не мог прорваться — как будто пелена какая-то. При этом повторюсь: бог наделил меня отличной памятью, которая порой выхватывала такие детали из детства, что диву даёшься, как они сохранились, спустя такое количество времени. Но до трёх лет маячил самый настоящий барьер.

«Что тогда произошло на самом деле?»

Мне всё время рассказывали, что мать, как только разрешилась мной, сразу отошла в мир иной, но… Но я никогда не подвергал сомнению эту информацию! Почему? Почему я первым же делом не проверил, кто она такая, когда появилась возможность?

— Всем встать, суд идёт! — выкрикнул пристав, как раз после того, как я вскочил со стула.

Остальные тоже последовали моему примеру, и в зал заседания прошёл статный мужчина с коротким мотком бакенбардов и длинным греческим носом.

— Прошу всех садиться.

Я опустился на стул, получив обеспокоенных взгляд Троекурской, и нахмурился, продолжая рассуждать над услышанным.

«Какой смысл было мне врать или это тоже провокация? Нет, не похоже на враньё. Наоборот, мне бы тыкали убийством мамы при любой возможности. Особенно дети… Но Фенечка и Алёна ни разу об этом не упоминали… Выходит, они тоже были не в курсе».

Судья объявил заседание открытым, назвал своё имя, номер дела и его суть. Потом секретарь разродился докладом, кто из вызванных лиц явился, а кто нет.

— Встань, — прошептала мне Марина.

— А, что? — я повернулся к ней и заметил, как судья смотрит на меня исподлобья.

Повертев головой, я увидел, что окружающие тоже не сводят с меня глаз, и поступил, как просила адвокат.

— Истец, подтвердите свою личность. Назовите полностью ваши фамилию, имя, отчество, дату и место рождения.

— Кхм, — я кашлянул, застыв на месте, но после затянувшейся паузы взял себя в руки и твёрдо произнёс. — Я Черноярский Владимир Денисович, родился в 1796 году, 13 числа месяца апреля, в городе Ростове.

Мне разъяснили мои права и попросили сесть, то же самое произошло и с ответчиком. Мой отец коротко ответил на вопрос судьи и подтвердил, что понимает весь оглашённый ему список. Потом раздался торжественный стук молоточком и прозвучали следующие слова.

— Слушается дело по иску бастарда Владимира Черноярского к барону Дмитрию Черноярскому о признании прав на половину феодального владения и баронского титула. Слово предоставляется истцу.

Я нагнулся к Троекурской, придержав её за локоть, и прошептал:

— Сейчас ты должна поверить мне на слово. Куплены два человека: баронская вдова и капитан гвардии. Остальные кристально чисты.

— Ты уверен?

— На тысячу процентов.

— Вам нужно время на совещание? — строго поинтересовался судья.

— Нет, Ваша честь, — ответила девушка, соображая на ходу. — Я готова.

Марина встала за кафедру для прений, оттуда окинула взглядом аудиторию, посмотрела на сложенную рядом папку с бумагами и, кивнув сама себе, начала своё выступление.

— Милостивый суд, госпожа присяжные! Сегодня мы с вами будем вершить правосудие. Но прежде чем обратиться к статьям закона и сухим параграфам, я попрошу вас вернуться к его основе — к совести. Ибо дело, которое вам предстоит разрешить — это не спор о земельных наделах. Это даже не спор о титуле. Это дело о том, что значит быть отцом. И что значит — быть сыном.

Она вставила небольшую паузу, позволяя её словам повиснуть в воздухе.

— Вам будут предоставлены документы. Вам будут говорить о традициях, о святости рода и о почтении к родителям. И я попрошу вас за каждым этим громким словом увидеть простую, человеческую историю. Историю мальчика, которому едва исполнилось четыре года.

Она демонстративно повернулась ко мне, на мгновение встретившись взглядом, а потом обратилась к присяжным.

— Что вы делали в четыре года? Вас, наверное, баловали няньки, учили буквам, оберегали от сквозняков и страшных сказок. А этого мальчика в четыре года… вывезли из отчего дома и оставили в лесном хуторе. Не для закалки. Не для обучения. Его оставили там, как оставляют вещь, которая не вписывается в интерьер…

Адвокат моего отца, Аристарх Маркович, вклинился с ледяной вежливостью, не вставая с места.

— Протестую, Ваша честь. Госпожа Троекурская подменяет факты эмоциональными метафорами, рассчитанными на жалость, а не на разум. «Вещь», «щенок» — это риторика площади, а не зала суда. Требую призвать её к порядку и обязать придерживаться установленных фактов.

Судья обратился к Марине без особой теплоты.

— Протест частично удовлетворён. Госпожа Троекурская, воздержитесь от излишне образных сравнений. Продолжайте.

Ничуть не растерявшись, Марина спокойно кивнула судье, а затем обратилась к присяжным. Ей тон стал хладнокровным и неумолимым.

— Хорошо. Оставим в стороне щенков. Обратимся к фактам, как того требует мой уважаемый оппонент. Факт первый: В возрасте четырёх лет Владимир Черноярский был изгнан из родового имения. Факт второй: местом его проживания до совершеннолетия стал изолированный лесной хутор. Факт третий: никаких документов, свидетельствующих о наличии приставленных к нему педагогов, врачей или гувернёров ответчиком предоставлено не было.

Она помолчала, давая присутствующим соединить всё в единую картину.

— Итак, господа присяжные, у нас есть ребёнок, изолированный от семьи, от образования, от общества. Как бы мы ни назвали этот акт «заботой», «переменой места жительства» или… Изгнанием — его суть от этого не меняется. Это и есть та самая враждебность, о которой говорит закон.

Присяжные посмотрели друг на друга. Кто-то безмолвно спрашивал: «Как тебе? А ты что думаешь?», но большинство из них ждало продолжения. Сильнее всего расчувствовались женщины, мужчины остались непреклонны.

Жена купца промокнула платком глаза и взглянула на меня самым что ни на есть материнским любящим взглядом. Таким, что даже стало как-то неловко. Как будто всё, что говорила Марина, это не про меня, а про какого-то другого Владимира.

«Одного у неё не отнять — внимание держит и язык без костей».

Я продолжил слушать вместе с остальными. После того как она сделала вид, что перекладывает бумажки, Троекурская снова вышла в центр.

— Но что же делает человек, столкнувшись с такой враждебностью? Он либо ломается, либо становится сильнее. Владимир Черноярский не просто выжил. Он преуспел. И сегодня он требует признать его право на наследство как по рождению, так и по своим деяниям. Ему проложили дорогу труд, талант и верность Российской империи.

Здесь я немного отвлёкся, успев занести в «Картотеку» вышедшего незаметно из зала заседания журналиста. Нужно будет всех проверить, что они знают о моей матери.

— Давайте взглянем на достоинства моего доверителя. Кто он сегодня? Владимир Черноярский — воин, не понаслышке знающий, что такое честь и долг. Как руководитель отряда витязей он очищал Межмирье от чудовищ, неся реальную, измеримую пользу. Его героизм во время экспедиции в «Красный-34» был отмечен ротмистром Оболенским. Вот его свидетельство о доблести истца с подписью и печатью.

Марина передала судье документ и дождалась, пока тот не пройдёт дальше по рукам присяжных. Я заметил, как капитан гвардии задержался на изучении печати, а потом поднял на меня взгляд. Он не подал никаких знаков, но я заметил, что в его глазах и в целом в позе что-то смягчилось. Но это ничего не значило — ему заплатили.

А вот одобрение священника — другое дело. Святой отец довольно погладил бороду, но не спешил на чрезмерное проявление эмоций.

— Владимир Черноярский — первооткрыватель и покровитель учёных. Его сотрудничество с Русским Географическим Обществом и экспедиционным корпусом — не просто строчка в биографии. Благодаря ему были открыты пять новых миров, а также расшифрован язык пигмеев из «Серого-18», что произвело сенсацию в научном сообществе! Убедитесь в этом сами, — она опять поделилась с судом бумагой с печатью и авторитетными подписями.

Вот здесь заинтересовался уже естествоиспытатель. Он даже специально напялил свои болтающиеся на цепочке очки, чтобы получше разглядеть документ, а потом удостоил и меня оценочного взгляда. Губы задумчиво сжались, и он отвернулся.

— Отряд бастарда, — сделала она упор на уничижительном термине, — в кратчайший срок стал лидером в поставках хронолита среди всех независимых витязей! Благодаря ему Ростовское графство получит лучшее финансирование, чем годом ранее. Это говорит о нём как о патриоте, чьи интересы неразрывно связаны с могуществом нашего государства. И прошу также отметить, мой доверитель недавно достиг жёлтого ярлыка. Это вам не какой-то там поощрительный допуск, а результат острого ума и безупречной лояльности. Империя доверяет ему опасные исследования.

Про моё повышение, кстати, ещё мало кто знал. Это вызвало спонтанное обсуждение и отвлекло судью.

— Тишина в зале, — попросил он, стукнув молоточком. — Покажите всем ярлык, господин Черноярский, — потребовал судья.

После того как я встал с поднятой рукой и продемонстрировал жёлтые ремешочки, ни у кого не осталось сомнений в достоверности слов моего адвоката.

— Отлично, продолжайте, госпожа Троекурская.

— Владимир Черноярский — лидер и управленец. Под его непосредственным командованием находятся 63 человека. Он не просто нанимает их — он ведёт за собой. И он созидатель. На своих законно приобретённых землях в десять тысяч гектар, он возвёл не какой-то там особняк для отдыха, как это сделали бы другие на его месте. Он основал поселение, которым мудро и справедливо руководит. Он уже сейчас исполняет обязанности барона — защищает, управляет, строит. И делает это блестяще. Вот всепокорнейшее прошение с подписями всех служащих и работных людей из его владений, — Марина снова вытащила документ и протянула судье.

«Когда она успела собрать подписи?» — удивился я.

Она будто фокусник вытаскивала из ниоткуда бумаги, о существовании которых я узнаю вместе со всеми.

Между тем она продолжила хвалебную оду, понятно для чего составленную: эта часть речи касалась обоснованности моих притязаний на баронский титул.

— Владимир Черноярский — благородный муж. Его состояние — не результат спекуляций или ростовщичества. Оно нажито честным трудом и воинской доблестью. Итак, господа присяжные, что мы видим?

Она ходила взад вперёд, активно жестикулируя, каждым словом донося до суда нашу позицию.

— Мы видим человека, которого лишили семьи, но он создал её сам — из своих сподвижников. Мы видим человека, которого лишили образования, но которого империя сочла достойным для ведения общих дел. Мы видим человека, на чью жизнь покушались, но который стал защитником. Закон, дающий ему право на половину феода, не создаёт нового барона из ничего. Он лишь признаёт существующее положение вещей. Владимир Черноярский уже давно барон в своих правах, обязанностях и заслугах. Он просит у этого суда лишь одного: чтобы вы признали это официально и положили конец многолетней несправедливости. У меня всё, Ваша честь.

Ей достались самые настоящие аплодисменты, причём даже от моих соперников-баронов, в том числе и от моего отца. Тот издевательски улыбался и переговаривался со своим адвокатом. Марина прошлась и села рядом со мной, расправив юбку. Я заметил, как чуть подрагивали её ладони, и шепнул девушке.

— Это было самое длинное признание в любви, которое я слышал.

— Опять твои дурацкие шутки, — огрызнулась она, и я понял, что не к месту это сказал.

— А если серьёзно, это было потрясающе.

— Правда?

— Задала им жару, — улыбнулся я, и девушка чуть оттаяла.

Судья громко откашлялся, намекая, что заседание продолжается.

— Благодарю госпожу Троекурскую. Слово предоставляется представителю ответчика, господину Аристарху Марковичу Кривцову.

Адвокат Черноярского-старшего поднялся с места с театральной медлительностью, словно король, восходящий на трон. Перед тем как начать, он снисходительно сделал лирическое отступление, с отеческой заботой глядя на Троекурскую.

— Марина Васильевна, от всей души рад за вас и поздравляю с адвокатским дебютом. Это было выше всех похвал. Первое выступление и такая горячая защита… Вы напомнили мне меня в молодости. Такой же пылающий жаждой достижений юнец: глаза горят, сердце готово выпрыгнуть, костьми лягу, но ни пяди не отдам… — он издал что-то вроде тёплого смешка и поправил галстук. — Но теперь вернёмся в реальность.

Я увидел, как Марина напряглась, понимая, что этот старый хрыч дешёвой манипуляцией пытается обнулить её репутацию. Положив на её ладонь свою, я привлёк внимание. Глаза девушки расширились. Я коротко кивнул, чтобы не переживала, и, если честно, думал она отберёт руку, но Троекурская не стала этого делать.

— Милостивый суд. Господа присяжные. Мы только что выслушали весьма… трогательную сказку. Сказку о невинном страдальце, которого, если верить моей коллеге, мир не видел со времён первых мучеников, — в зале раздались смешки и редкие хлопки. — Но правосудие вершится не на основе сказок, а на основе фактов. И первый, самый главный факт, который нам пытаются подменить — это сама природа отношений между отцом и сыном.

Кривцов остановился, давая своим словам осесть в сознании слушателей.

— Мой доверитель, барон Денис Юрьевич Черноярский — человек долга и чести. Столкнувшись с трудным обстоятельством — рождением незаконнорождённого сына — он не отвернулся от ребёнка. Нет. Он проявил высшую степень ответственности и христианского милосердия. Он не «выбросил» его, как тут с пафосом вещают. Он обеспечил ему кров, пропитание и, что важнее всего, семью. Настоящую, пусть и простую семью, вдали от городских интриг и соблазнов.

На этом моменте Аристарх Маркович повернулся к судье, и его голос стал твёрдым и формальным.

— Ваша честь, в опровержении голословных обвинений во «враждебности» и «изгнании», я вызываю для дачи свидетельских показаний людей, которые на протяжении многих лет были для истца самыми близкими. Людей, которых он в детстве называл матерью и отцом. Я вызываю приёмных родителей Владимира Черноярского: Гаврилу и Анфису Колотовых, подданных моего доверителя, исправно нёсших свою службу в лесном хуторе.