Гарпии визжат

Глава 10. Клопы просвещения

Как это ни смешно, занятия всё-таки начались. Оксоляна и думать не гадала, что её посещение службы в кафедральном соборе Цига затянется так надолго, но так уж получилось: одно влекло другое, за другое цеплялось третье, а там и первое возвращалось по второму-третьему-очередному разу.

Оглядываясь назад, уземфская царевна с удивлением вспоминала прошлые этапы своего пути в состав цигского некрократического воинства. Кажется, на каких-то из них уйти ещё было реально.

Два званых вечера в самом начале были вообще ни о чём, после них, усыпляя бдительность, её даже отпускали домой, то есть — в особняк банкира Карамуфа. Служба с её чередованием проповедей и молитв выглядела куда как серьёзнее, но была только прологом к основному действу, за ней же состоялась якобы просто трапеза, которую, однако, Мад Ольгерд превратила в далеко не гастрономическое мероприятие.

Эта трапеза, совмещённая с первым серьёзным испытанием, стала точкой невозврата, ведь в результате образовалась боевая септима, в которую входишь уже не вполне добровольно. То есть, конечно, вроде и добровольно, но то при условии правильности воли.

Начиная с того трапезного испытания по домам уже никого не отпускали. Другое дело — что не больно-то и хотелось, ведь в септиме обретаешь какую-то… Одним словом, ангелоликость.

Когда ты самой себе напоминаешь то добрую тётушку, то злобную чернильницу, как-то по ходу дела соображаешь уже и о том, что домой в этих образах являться не слишком уместно. Угу, объясняй потом домочадцам, кто ты теперь и что с тобой стало.

Положим, Оксоляну в её предоставленных Карамуфом покоях и ждать-то некому. Кто там остался? Лишь верный евнух Ынышар, вывезенный ещё из Уземфа. Ещё сам Карамуф, подумала бы царевна, когда бы с некоторых пор не понимала: Карамуф с Ангелоликой в деле. Кто меньше всех удивится долгому отсутствию Оксоляны, так это, несомненно, хитрый, как лиса, карамцкий банкир.

Не случайно ведь его имя (Оксоляна потихоньку заглядывала) стоит одним из первых в списке учителей её септимы.

Бальзамировщик Фальк, отдалённо знакомый Оксоляне по давнишнему посещению Цанца, был для их септимы самым первым учителем. Знакомство с предметом «Основы бальзамирования» потребовало не меньше пяти недель.

Всё это время септима безвылазно провела в подвальных помещениях собора Вечнотраурной Смерти, неизменно являясь для учёбы и подкрепления сил в Трапезный зал.

Задиктовывание мудрёных рецептов заняло львиную долю отведенного времени. В порядке развлечения между тугопонимаемыми монологами Фальк демонстрировал барышням принесенные с собой препараты набальзамированных частей человеческого тела. Глаза, носы, челюсти, мозги, сердца, кишечники, печени, матки и семенники весело плескались в его разноцветных колбах и пробирках, окружённые геле- и золеобразными баользамировочными средами. Дамы из обучаемой септимы поневоле на них заглядывались — и подолгу, превозмогая тошноту. Больно уж не хотелось возвращаться к монотонным спискам ингредиентов.

— А не боитесь, что мы всё выучим, и сами станем бальзамировать людей? — уже под конец курса спросила Данея.

— Нет, не боюсь. Предмет не зря назван «Основы бальзамирования». Именно основы вы и постигнете. А если не сможешь конкурировать с виртуозами, скажу заранее — лучше и не пытаться.

— Да, мы-то, конечно, слышали, что вы виртуоз… — произнесла с чуть скептической интонацией писица из Глукща. Наверное, она имела в виду, что истинные виртурозы дело делают, а ремесленники средней руки обучают, кого не попадя.

— Нет, вы ещё не знаете, какой я виртуоз! — взвился бальзамировщик с утрированным ударением на слове «какой». — Поглядите-ка туда, за свой трапезный стол, красавицы! — велел он почти зло. — Кого вы там видите?

Ученицы поглядели. Ну да, единственным бессменным седоком за столом оставалась та статуя Умбриэля Цилиндрона, которая вовсе не статуя. Весь фокус Ангелоликая Мад уже давно раскрыла… Или ещё не весь?

— Это всё я, это мои вяжущие бальзамы! — похвалился Фальк, указывая на сидячее тело вконец остатуевшего Цилиндрона. — В заговоре против этого высокопоставленного мертвеца моя роль была самой ответственной, но и самой интересной. А главное — самой опасной! Представьте-ка, если бы господин Управитель Цанцкого воеводства вдруг догадался, что за бальзамами я его поил в течение недели? Тут бы многим несдобровать, но бальзамировщику — первому. Так что вы видите перед собой очень-очень рискового человека, — Фальк аж надулся от удовольствия, которое ему доставили собственные комплименты.

Тут Оксоляна решила вернуть учителя поближе к теме:

— Вы ведь в Цанце были главой бальзамировочной гильдии…

— Был, — кивнул Фальк аккуратной пурпурной головой.

— Не жалеете?

— Нет, не жалею! — громко расхохотался Фальк. Как по Оксоляне, так и чересчур громко.

Чтобы не дать ему вернуться к зачитыванию очередного рецепта, члены септимы принялись вслух сомневаться. Бальзамировщик повёлся — кинулся развеивать сомнения.

— Что мне давало бальзамирование? Да, стабильный доход. Да, солидный статус. Но тратить всё своё вечное посмертие на бальзамирование чьих-то тел — нет, не предел моих мечтаний. Знаете, барышни, — Фальк усмехнулся с утрированной загадочностью, — мои мечтания почти беспредельны, но и беспределью какой-то предел положен. Так вот… — он перешёл на заговорщический шёпот, — этот предел… мною вот-вот будет достигут! Каким образом, спросите вы? Отвечу! Мне предстоит одна недолгая командировка, которая окупит всё моё посмертие. Здорово, а?

— Неслыханная щедрость! — фыркнула Данея. — Только кто платит-то? Ангелоликая? Кажется, я угадала…

— А вот и нет! Ангелоликая, конечно, участвует, но деньги не от неё. Они от того, кто снабжает деньгами саму Ангелоликую. Поняли?

— А кто снабжает деньгами Ангелоликую? — царевна Оксодляна прикинулась круглой дурочкой, не способной заметить своей бестактности.

— Разведка! — одними губами произнёс Фальк.

— Ну да?

— Оказывается, в разведке можно заработать гораздо больше, причём за один раз, без долгих муторных процедур, без возни с полуживыми телами, без вечных проблем с сокрытием трупных пятен, — заговорил бальзамировщик тихо, с примерной быстротой.

С каждым словом разведывательный бальзамировщик воодушевлялся всё сильнее. Разговор-то зашёл о деньгах, а деньги красноголовый ремесленник любил преданно.

— Именно в разведке крутятся сейчас настоящие деньги. Вы знаете, сколько стоит раскачать царство или королевство средней руки? О, вы даже по арифметике не проходили такой цифры. А я — знаю! Ведь я ныне не просто бывший глава цанцкой гильдии бальзамировщиков. Я теперь и пишусь-то с большой буквы! — бальзамировщик подбоченился, поглядел горделиво. — Так вот, Я — таков, что пущу по миру саму Эузу!

О том, где и какие деньги крутятся на самом деле, боевой септиме царевны Оксоляны поведал второй учитель — старый знакомец Карамуф из Карамца, учебный курс которого поражал красноречивостью названия — «Выгода».

У царевны и малейшего сомнения не возникло, что о выгоде старик Карамуф знает всё. Но зачем боевой септиме знания банкира?

Наверное, хотя бы затем, чтобы знать, насколько выгодна для умного мертвеца самоотверженная преданность некрократии.

Начал Карамуф издалека: с того, какая высокая добродетель таится в обыкновенной любви к золотым некроталерам. Мертвец может ничего больше не делать, и никого больше не любить, но если любит мёртвые деньги и способствует их накоплению, он уже тем и приятен Владыке Смерти. Владыка — он ведь всегда с теми, кто с ним заодно.

Тот, кто жертвует собой ради Владыки — вот хоть посланников Смерти вспомним — конечно, уже и тем угоден Мёртвому Престолу. Но кто жертвует собою за деньги, тот угоден вдвойне. Почему? А так Владыка получает не только благородную жертву, но и материально заинтересованного раба наживы.

Казалось бы, разница между жертвой и рабом в том, что раб чуть умнее. Только есть различие поглубже: жертва — предмет одноразовый, рабу же можно многое ещё поручить.

Раб наживы всегда предсказуем, он делает лишь то, что обеспечит его наживой, и так он творит вокруг и после себя разумный и предсказуемый мир. Универсальная единица такого мира — золотой некроталер.

Слушать умного Карамуфа было очень любопытно. К сожалению, сам он к тому, о чём говорил, быстро терял интерес, и тогда облегчал себе задачу заполнения учебного времени пространным цитированием по памяти. Банкир без труда воспроизводил целые страницы «Восемнадцатизакония» и «Священной книги ростовщика», в которых, будто бы, содержались скрытые иллюстрации к его явно высказанным идеям:

— «Помни, что время — деньги; тот, кто мог бы ежедневно зарабатывать по десять некроталеров и тем не менее полдня гуляет или лентяйничает дома, должен — если он расходует на себя всего только шесть некропфеннингов — учесть не только этот расход, но считать, что он истратил или, вернее, выбросил сверх того еще пять некроталеров. Помни, что кредит — деньги. Тот, кто оставляет у меня еще на некоторое время свои деньги, после того как я должен был вернуть их ему, дарит мне проценты или столько, сколько я могу выручить с их помощью за это время. А это может составить значительную сумму, если у человека хороший и обширный кредит и если он умело пользуется им. Помни, что деньги по природе своей плодоносны и способны порождать новые деньги. Деньги могут родить деньги, их отпрыски могут породить еще больше и так далее. Пять некроталеров, пущенные в оборот, дают шесть, а если эти последние опять пустить в оборот, будет семь некроталеров и так далее, пока не получится — сто некроталеров. Чем больше у тебя денег, тем больше порождают они в обороте, так что прибыль растет все быстрее и быстрее»… И быстрее, и быстрее, и быстрее…

Так вещал Карамуф, и его монотонный голос, казалось, иллюстрировал в основном лишь ту истину, что вот лекция идёт, а денежки в карман ручейком капают. Потом спохватывался, говорил одну-две хорошо интонированные фразы от себя, и снова возвращался к первоисточнику:

— «Тот, кто убивает супоросную свинью, уничтожает все ее потомство до тысячного ее члена. Тот, кто изводит одну монету в пять некропфеннингов, убивает все, что она могла бы произвести: целые колонны из некроталеров»…

— Постойте, учитель… — иной раз встревала переписчица из Глукша. — А можно спросить про свинью в вашем примере? Судя по тому, что вы говорите о её возможном приплоде, это — живая свинья? Но как такое можно совместить с идеалами некрократии?

Но Карамуфа так просто не «срежешь»:

— Да, свинья там живая. Но включена в особые ойкономические отношения, которые задуманы так, чтобы в скорости не быть ей живою. Разумеется, к вящей славе Мёртвого Престола и Владыки лично.

И не прикопаешься!

Лишь где-то к концу отведенного ему месяца Карамуф припомнил, что готовит он не совсем банкиров, и снова заговорил по-человечески.

— Я понимаю, — сказал он, — что стать истинно бескорыстным рабом наживы даже в нашем некрократическом мире дано не каждому. Иногда для выработки этого качества должно пройти несколько поколений мертвецов, а последнее возможно лишь в городах Дальнего Запорожья. Понимаю и то, что сам я безнадёжно далёк от этого идеала, ведь я мертвец лишь во втором поколении, а происхожу из нижневосточного Карамца, куда Порог Смерти не добрался и где варварски живые люди до сих пор ходят, как у себя дома…

— Не расстраивайтесь, учитель, — нашла повод ободрить его торговка Данея, которая, кроме всего прочего, была ещё и мастерицей подлизаться.

— Наконец, я понимаю, что вы — боевая септима, которая скорее будет тратить деньги некрократии, чем зарабатывать в её казну, — Карамуф состроил довольно-таки уморительную гримасу понимания, — но вот последнее из того, что я вам скажу, постарайтесь запомнить. Пригодится!

Септима послушно приготовилась запоминать. Лица напряжены, уши развёрнуты к источнику звука — поза внимания.

— К вам, как боевому отряду, происходящему из покуда варварских земель, главное требование таково: научитесь желать. Не бойтесь своих желаний, помните, что вы любимцы некрократии, которая даст вам всё, что ни попросите. Ваши желания — это то, что помогает некрократии держать вас в узде, — Карамуф пристально поглядел на семёрку женщин. — Я надеюсь, здесь все хотят попасть в некрократическую узду?

Его наперебой заверили, что так и есть, все именно этого и хотят.

— А кому важнее всего держать вас в узде?

Карлица Тупси выпалила первой:

— Ангелоликой!

Оксоляна подумала и сказала:

— Самому Владыке Смерти!

— Некрократии в целом! — изощрилась глукщская переписчица.

— А вот и нет! — расхохотался Карамуф. — Узда важнее всего вам самим. Узда, наброшенная на вас — это гарантия. Гарантия чего? Того, что некрократия вас никем другим не заменит. Ясно, почему?

— Почему?

— Да зачем искать на ваше место кого-то другого, — прыснул банкир, — если вы уже и так в узде, а на него эту самую узду ещё подобрать надо!

Разумно. Что и говорить, разумно.

— Поэтому, — Карамуф снова заговорил назидательно, — старайтесь хотеть всего и побольше. Заглядывайте в древние трактаты и развивайте всё по порядку: алчность, гордыню, сребролюбие, честолюбие, тщеславие, сладострастие — все эти качества дают прекрасные поводы обращаться к щедрости некрократии. Чем больше захотите, тем в большей вы безопасности. Некрократия видит, сколь многим вы ей обязаны, и тоже не беспокоится на ваш счёт. А если вы вдруг ничего не хотите, — Карамуф аж скривился, — тогда некрократии с вами неуютно.

— Учитель, — заметила Оксоляна, — но ведь всем нам и так что-то надо в землях, откуда мы приехали в Циг.

— Разумеется, царевна, — Карамуф в силу давней привычки выделял её из других учениц в септиме, — но вот представьте, что вы вернулись к себе в Уземф. Некрократия сделала вас царицей. Вы усаживаетесь на престол и видите, что всё вокруг вроде бы ваше… И это самый опасный момент.

— Почему?

— Потому что у вас появляется соблазн что-то решать самостоятельно, какие-то блага — получать и помимо некрократических отношений. И даже если вы успешно поборете эти новые соблазны, некрократия всё равно в отношении вас будет настороже. Знаете, до каких пор? Пока вы надёжно не сядете на все заготовленные для вас крючки. Поэтому — не сторонитесь крючков. Крючки вам даруют безопасность.

А ещё царевна, хоть не очень быстро, но запомнила имена своих товарок по септиме. Что попишешь — пришлось ради большого дела. Пусть многие из них были неблагозвучны, но уж какие есть. Кроме клямской торговки Данеи да отшибинской карлицы Тупси Оксоляна сравнительно легко запечатлела смешное наименование переписчицы из Глукща. Бац — так её звали (полное имя Бацилла). Бац из Глукща — ничего себе имечко.

Оставалось трое. Звали их Кси, Рюх и Клементильда, но кого как — здесь Оксоляна путалась. Кажется, Клементильдой именовалась тупая купчихина дочка, тогда дама не слишком увесистого поведения из Шкмо забирает кошачье имечко Кси, а свинячье название Рюх — достаётся оставшейся. Это если царевна снова в них не запуталась.

Хорошо, хоть другие септимы занимались не здесь, в подвальных помещениях вокруг Трапезного зала, а были куда-то переведены. Видимо, ещё по итогам испытания тараканами септима Оксоляны была признана самой многообещающей, вот её и оставили в лучшем месте.

А то запомнить семь десятков имён простолюдинок — это всё же не для царевны занятие.

В первые месяца полтора подготовки (или переподготовки — она называлась по-разному) оксоляниной боевой септимы у царевны даже не было возможности хоть на денёк отвлечься от обучения. Нельзя было ни отдохнуть дома, ни просто пройтись по городу, ни наведаться к платяным и ювелирным лавкам Центрального рынка Цига.

Сама Оксоляна неуступчивую Ангелоликую даже ни о чём не просила. Она наблюдала, чем заканчиваются просьбы Данеи, Тупси да купеческой дочки — а те все втроём были мастерицы просить.

Хорошо, хоть среди учителей её септимы оказался Карамуф. Слушая его лекции, царевна могла закрыть глаза и воображать, что находится сейчас у банкира в приятной домашней обстановке. Ведь это один и тот же человек, хотя в роли учителя и ведёт себя иначе. Намного менее подобострастно, кстати сказать.

А в конце первого дня преподавания курса «Выгода» Карамуф улучил минутку чуть ли не наедине, чтобы наскоро сообщить: дома всё по-прежнему, все вещи на своих местах дожидаются хозяйку, верный слуга Ынышар по-прежнему столуется со слугами самого Карамуфа. В общем, можно смело проходить переподготовку и ни о чём не беспокоиться.

— Скажите, Карамуф, вы знали… — царевна замялась, — чем увенчается моя встреча с Ангелоликой на службе в соборе?

— Конечно, знал, — не стал отпираться банкир, — но это знание из числа тех, которые по просьбе Мад Ольгерд не афишируются.

— Значит, принимая меня в своём доме, вы изначально были не на моей стороне, а только в свите Ангелоликой? — Оксоляна подумала, не обидеться ли. Кстати, и обиделась бы, если бы не обязанности перед снптой.

— На вашей, — мягко возразил Карамуф, — просто я знал чуть больше о предстоящем развитии вашей стороны, вот и всё. Вы ведь в любом случае собирались встретиться с госпожой Мад? Я так и подумал. А другой возможности встреч с Ангелоликой и не предусмотрено. Ныне все в Циге непременно вступают в септимы — мода такая. И все проходят переподготовку — таков ритуал. Думаете, такое впервые? Ничуть не бывало. Вот рыцари Ордена посланников Смерти — те даже не просто так учились, а заканчивали лучшие университеты Запорожья. Правда, слишком уж элитарное образование рыцарям так и не помогло, их Орден не так давно разорён, погибли все ни за грош. Вот потому-то ваши септимы, дорогие дамы, — Карамуф поклонился, так как дамы за спиною царевны уже и собрались, а она, увлечённая расспросами, их не заметила, — так вот, ваши септимы будут учиться по-новому. С упором не на теоретические изыски, как было у посланников Смерти, а на практическую пользу…

— Так что же это получается! — переписчица Бац из Глукща быстро захлопала бледными своими ресницами. — Получается, из нас готовят каких-то новых посланников Смерти?

— А вы до сих пор этого не поняли?

Как не понять. Боевая септима тоже не зря ведь так называется. Видать, действительно боевая. И кроме покуда не изученного искусства боя много чего дополнительно будет уметь. Например, чуток ангелоликости никогда не повредит при разведке в тылу врага.

— Ах, так вот, что мы такое! — вырвалось у царевны. — Мы — это и есть «новый проект» Ангелоликой, о котором шла речь ещё тогда, на званых вечерах у той пары тётушек? — банкир кивнул. — Так значит, этот проект — не что иное, как возрождение рыцарства на женской основе?

— Не рыцаства, — покачал головой Карамуф, — и основа возможна разная. Я ведь говорил, что сравнительно с рыцарями, дни которых сочтены, ваша подготовка будет намного лучше. Вы пройдёте там, где рыцари погорели, вы будете сильны там, где они обнаружили слабость.

— А в чём была слабость посланников Смерти, учитель?

— В так называемом «благородстве», — Карамуф усмехнулся, — которое они впитали, во-первых, из-за слишком буквального понимания древних рыцарских уставов, а во-вторых, по причине перегруженности обучения всякой элитарной ерундой: теоретическими там рассуждениями да историческими экскурсами. Со своей стороны, обещаю, милые дамы: в вашем обучении такого не будет. Только то, что вам пригодится. Только то, что нужно некрократии.

Третий учебный курс был снова по бальзамированию. И названьице-то какое: «Бальзамирование полутрупа». Оксоляна думала, читать будет снова Фальк, но вместо него явился совсем другой бальзамировщик; имени его царевна не запомнила.

Бальзамировщик первым делом указал на то, что он вовсе не Фальк. И, хотя последнее и так было заметно, посвятил именно этому вопросу целые сутки рассуждений. Оказывается, не-Фальком быть очень правильно, потому что Фальк — это вчерашний день и архив некрократии.

— Да вы поосторожнее, — почему-то оскорбилась за Фалька Данея, — между прочим, ваш конкурент с разведкой теперь сотрудничает.

— Во-первых, мне он не конкурент, — объявил безымянный бальзамировщик, во-вторых, он потому и сотрудничает с кем угодно, что в ремесле не смог удержаться. Кто к нему всерьёз относится? Из нас, бальзамировщиков гильдии Цига — никто.

— Он в прошлом руководил гильдией бальзамировщиков Цанца…

— Правильно. Руководил. И где теперь гильдия бальзамировщиков Цанца? Полагаю, там же, где и сам Цанц. А кто виновен? Тот, кто руководил. Знаете ли, кто его рукоположил на гильдейское руководство?

— Ну, наверное, совет гильдии…

— А вот и нет! Лично Умбриэль Цилиндрон! — отчеканил фальковский конкурент. — Вопросы, касающиеся посмертия, Управитель Цанцкого воеводства никогда не выпускал из-под своего контроля, знаете ли… И где теперь Умбриэль Цилиндрон? — бальзамировщик издевательски расхохотался и ткнул пальцем. — Да вон он, за столом сидит! Одна беда — подняться самостоятельно не может. А кто его в эту глыбу превратил? Фальк. Ишь ведь как отплатил за добро! А всё почему?

— Наверное, в действиях Фалька была определённая выгода, — строгим голосом предположила Оксоляна. Столь строгим, словно вынородить Фалька пыталась. Хотя к чему ей это?

— Ясное дело, парню хорошо заплатили! — закивал его коллега из Цига. — И коли не ему, заплатили бы кому-то другому. Но соображение-то надо иметь, что ты теряешь, обращая в камень собственных благодетелей! В нашем ремесленном деле таким путём потеряешь всё.

— Так то в ремесленном. А в свете некрократии? — когда царевна спрашивала, голос её звенел.

— А, ну, разве что в свете некрократии… — смешался бальзамировщик и заговорил уже строго по делу. О том, кто такие есть полутрупы в строгой научной и ремесленной терминологии.

Кстати о полутрупах. Вот, оказывается, кто под ними понимался: люди, не лишённые покуда тени, в телах, откуда не вполне выпущена кровь, но бальзамирующие вещества в некоторых дозах поступили.

Зачем такое нужно, и, главное, кому? Нужно для «обеспечения жизнедеятельности живого тела за Порогом Смерти», как выразился бальзамировщик. А использовать этот эффект могут разведчики.

— Так значит, Эуза может наводнить наше Запорожье своими людьми?! — с перепугу вскричала несдержанная Данея.

— В принципе да, но при том условии, если там тоже откроют этот эффект. Но очень не думаю, ведь в Эузе искусство бальзамирования так и не развилось — ибо зачем им?

Ясное дело, в Эузе людей не бальзамируют просто потому, что некромантия там под запретом. Зачем кого-то бальзамировать, чтобы затем не вводить в посмертие? Но при чём же тогда разведка?

— Я говорил о нашей разведке, — пояснил учитель, — о некрократической. Представьте себе, что здесь, в Циге, готовят лазутчиков для переброски в Эузу. Легко ли им там придётся?

— Наверное, нет, — первой ответила гетера из Шкмо, — там, в Эузе, мертвецов не любят. Сами люди не любят — уж я-то знаю. Наши шпионы, поэтому, будут на виду. Набальзамированное тело редко выдашь за живое, — и дама ласково погладила своё тело по животу и груди, будто успокаивая в связи с каким-то неблагополучным опытом.

— Вот-вот! — обрадовался пониманию бальзамировщик. — Так что же делать? Можно, конечно, лазутчиков вербовать где-то там, с той стороны Порога. Но гарантируем ли мы при этом достаточный уровень подготовки? Ой, ли! Да и мы сами… Можем ли мы доверять человеку, если он, извините за выражение, живой?

А ведь он дело говорит, поразилась Оксоляна, и решила всё-таки запомнить имя бальзамировщика, но, как выяснилось впоследствие, всё же не запомнила. Во всяком случае, не смогла воспроизвести.

— Взглянем теперь без предвзятости на искусство бальзамирования полутрупа, — продолжал учитель, — что мы видим? Человек может добраться из Припорожья в Запорожье за нашими ценными указаниями? Может! И даже тело его не пострадает, поскольку и низкая концентрация бальзама уже останавливает процессы онемения организма. Мы можем доверять человеку? Да, потому что при внешне живом теле он сущностно уже наш, мертвец. И третий вопрос: опознают ли его в Эузе? Нет, не опознают, поскольку крови мы его не лишали, а низкие концентрации бальзама выводятся из организма практически бесследно. Впечатляет?

— Ещё как! — одними губами прошептала Оксоляна.

— В таком случае, встречайте: дипломатический работник Гзырь, будущий министр иностранных дел царства Эуза.

Что, серьёзно, чиновник такого ранга из вражеской страны? Оксоляна и ушам-то не сразу поверила. Но вызванное лицо вошло, и царевне стало понятно: человек это свой, правильный — и скорее мёртвый, нежели живой, а значит, достойный доверия. Вошёл не какой-то там «будущий министр иностранных дел царства Эуза», а именно «полутруп» из той самой категории, которую столь талантливо расписал бальзамировщик.

— Слава некрократии, — сказал будущий министр иностранных дел эузы и облизнулся. Рот его был удивительно слюняв.

— У данной технологии, — кивнул на него бальзамировщик, — есть один отрицательный эффект. У объекта бальзамирования резко обостряется вампиризм. Но, при должном контроле со стороны, в этом нет ничего страшного. Просто от рта его стоит держаться подальше во избежание внезапных увечий.

— Не бойтесь, милые дамы, — я достаточно себя контролирую, — сказал Гзырь и снова облизнулся. Знатный приготовлен для царства Эуза министр иностранных дел — просто заглядение.

— И что, у него и клыки увеличены, как в романах? — спросила Данея. Известно, какие романы читают торговки вроде неё.

— Нет, с клыками всё как у людей, — успокоил бальзамировщик, но остаётся тяга.

— Тяга к крови? — решила уточнить Оксоляна.

— Тьфу, гадость, — в сердцах сплюнул на пол будущий министр, — крови-то во мне самом больше, чем надо. А вот бальзама в организме не хватает… Но не шарахайтесь от меня, милые госпожи, повторяю: я полностью себя контролирую, — а сам облизнулся в третий раз.

— С ним правда всё в порядке?

— От обильного слюноотделения никто ещё не терял рассудка, — не слишком уверенным тоном произнёс бальзамировщик, — потому мёртвые дамы не должны опасаться; впрочем, если в его присутствии о бальзамах не говорить, он будет совсем адекватен.

Дамы пообещали не говорить о бальзамах, и бальзамировщик откланялся, оставив аудиторию «полутрупу».

— Как вы уже поняли, — начал тот, подбирая слюну с подбородка, — я здесь нахожусь в двойном качестве: и как оратор, и как экспонат искусства прошлого оратора.

Тут оратору снова залило слюной его неволевой подбородок, и ему пришлось сражаться со стихией с помощью кружевного рукава.

— Чему будет посвящено ваше выступление, господин будущий министр? — поинтересовалась Оксоляна.

— Новой политике Эузы, — сглатывая слюну, проговорил полутруп.

— В чём она будет заключаться?

— Эуза развернётся лицом к некрократии, — затараторили слюнявые губы. — Пусть понарошку, но развернётся. Это будет мой вклад…

— Если вы станете министром, — строго припечатала царевна.

— Я стану, — заискивающим тоном пообещал министр, — непременно. Это теперь уже вопрос времени… Должно смениться центральное руководство царства, а ему недолго осталось… Меня есть кому провести на министерский пост, я просто сам не хотел заранее… Вы ведь не подумайте, я же не для себя стараюсь… И не для Эузы. Радею только за некрократию! — густая слюна изо рта Гзыря уже промочила ему манишку. — И буду с вами вместе верно служить Ангелоликой!

Вот уж самоотверженные парни эти самые «полутрупы». Ничего не щадят, только бы услышать приказание лично из начальственных уст.

— Но в чём будет заключаться эта ваша «новая политика»? И как вы убедите Эузу присоединиться к некрократии?

— Присоединиться? — Гзырь поперхнулся слюной. — Нет, ну присоединиться вряд ли получится. Но вести такую политику, которая будет выгодна Владыке Смерти, я сумею… Вот это я обещаю! А суть политики — очень проста: Эуза станет прикидываться слабой.

— Эуза станет прикидываться слабой? — повторила царевна. — Но я в толк не возьму, зачем это Эузе.

— Чтоб нас с вами обмануть, конечно! — прыснул слюной Гзырь. — Якобы Эуза нас одурачит, а мы, наивные, нападём, а Эуза окажется сильнее, и тогда мы отстанем.

— Вот как? Но зачем это нам? В смысле — некрократии.

— Как зачем? Мы же знаем, что слабость — только уловка? Значит, врасплох сила Эузы нас не застанет. Но этого мало. Мы дадим Эузе знать, что не вполне поверили в её слабость. Тогда, чтобы нас убедить, ей придётся слабеть, и слабеть реально — иначе нас ведь не убедишь…Улавливаете? И в эту игру наша некрократия может играть сколь угодно долго. Когда же царство Эуза, втянувшись в нашу чудную игру, ослабеет окончательно, тут уж придёт черёд решительных действий. С этого момента и вступят в дело десятки тысяч боевых септим. Ну, вроде вашей. И тогда вы поблагодарите меня, за то, что сильное царство Эуза я уже для начала ослабил. И скажете промеж собой: Гзырь — это голова, истинно наша, «мёртвая голова», даром что полноценного посмертия так и не получил, — тут непокорная страсть к мертвецким бальзамам снова произвела слюнный фонтан, смывший остаток гзыревой речи. «Некрократическая геополитика» — так она должна была называться.

Гзырь, который готовится стать министром иностранных дел царства Эуза, оказался среди преподавателей боевой септимы далеко не единственным «полутрупом». По-видимому, очень многие открыли для себя «временное посмертие», дарующее новую возможность — посещение мёртвого Запорожья без окончательного прощания с жизнью. А уж туда, в запретное для живых пространство за Порогом Смерти каждый мечтал угодить ещё с детства.

Имя второго учительствующего «полутрупа» звучало как Фарадео Фарадей. Это был ещё сравнительно молодой парень, который в истинное посмертие мог не спешить ещё по крайней мере лет пять. Но в учителя септимы попал. И грозился вычитать целых три учебных курса: «О неправомерности концепции мировой ярусности», «О шарообразности планет», «О несуществовании драконов».

Фарадео Фарадей чувствовал себя учёным, и не каким попало, а одной из величайших научных сил некрократического прогресса. Умонастроение вполне понятное, и не скажешь, будто незнакомое. После полугода обучения при соборе Вечнотраурной Смерти насмотришься всякого.

Только чем ему не угодил Ярусный мир, простой уземфской царевне понять было сложно. Слова Фарадео «на самом деле» для Оксоляны весили не так уж и много. У каждого ведь своё дело, и своё дело обычно «самое».

— На самом деле ярусов никаких нет, а земля шарообразна, — заявлял этот оригинал.

«Шарообразна»? Да ты в окно кабинета когда-нибудь смотрел, умник? А выйти да пройтись куда-то, где горизонт виден? Вот побывал бы хоть раз в пустыне Уземфа, вся шарообразная дурь-то и выветрилась бы!

— Не спешите гневаться, дамы, — пошёл Фарадео на попятную ещё к концу своего первого курса.

Теперь он заговорил не про «на самом деле», а про «некрократии выгодно считать» — и стал, наконец, понятен. Если некрократии и правда выгоднее — тогда конечно…

Правда, и в выгодах — терзают сомнения. Точно ли так уж выгодно? И настолько ли выгодно, как, скажем, ростовщичество по Карамуфу?

Фарадео заметно обиделся. Поведал, что сам Владыка Смерти его научные теории очень хвалил и называл своевременными. Ссылка на авторитет Мёртвого Престола помогла ему, но не очень. Оксоляне, да и не ей одной, показалось, что молодой человек пытается бросить свою жалкую тень на самого Владыку.

— Не понимаем! — строго сказала ему септима. — Или вы доходчиво объясняете, чем ваши глупые идейки могут пригодиться некрократии, или пеняйте на себя, так как мы вас из этого подвала полуживым не выпустим.

После такой угрозы человечишка совсем перепугался, растерялся и вряд ли взял бы себя в руки, если бы не Карамуф с Ангелоликой, которые, наверное, решали какие-то финансовые вопросы в помещении неподалёку.

— Позволите мне взять молодого человека под свою защиту? — спросил Карамуф.

Ангелоликая позволила. Однако одёргивать участниц септимы предоставила инициативному банкиру.

Труднее всего оказалось унять глукщскую переписчицу Бац. Эта Бацилла и так дама нервная, а тут и вовсе распалилась, трещала без умолку:

— Ваше дурацкое учение — ересь, ересь, ересь!!! Она противна не только учению Владыки, но и всему святому вообще! Как это нет Мировых Ярусов? Нет небес, земли, Подземелия?! Но это же ложь, ложь, ложь!!!

— Ну, не совсем ложь, — с мягкостью в голосе возразил Карамуф, — скорее, «нас возвышающий обман», как сказал… Ах, я не помню кто; наверное, Эвр?

— Но разве этот обман не противен некрократии? — Бац тут же переключилась на него.

А Карамуфу того и надо:

— Некрократия ведь не себя старается обмануть, а других. Верно, молодой человек?

Фарадео Фарадей быстро закивал, так быстро, что, даже когда прекратил движения головой, Оксоляне казалось, что она ещё вертится.

— Но зачем нужен некрократии этот обман других? — спросила Бац уже намного тише.

— Отличный вопрос! — похвалил Карамуф. — Но я имею свою формулировку: нужны ли некрократии умные враги, или намного удобней дурачки обманутые? Ответ очевиден. Ясно, что некрократии нужно минимум два учения о мироздании: одно для себя, другое для остальных. В учении для себя — извольте, Мировые Ярусы останутся. Но для других — зачем эта излишняя подробность? — и банкир захихикал.

— Всех ведь не обманешь, — упрямо сказала Бац, — есть люди, которые эти Ярусы видели.

— И что? Думаете, много людей путешествует между мирами? Зато нашу истину можно излагать другим, у которых нет возможности лично проверить, — расхрабрился уже и Фарадео.

— Да, — медленно, с превращением всего лица, улыбнулась Ангелоликая, — на таких вот одноярусных людях и держится наш мир. Вы молодец, Фарадео, у вас очень полезная теория.