Гарпии визжат

Глава 28. Кукольная угроза

Пока Оксоляна раздумывала, как бы ей половчей убежать из Старых Могильников, пока прикидывала, чем сбить погоню со следа, пока решала, сейчас ей уехать в Уземф, или чуть погодя, из Эузы, время-то шло. И тут Ынышар, дурак такой, взял и попался!

А вместе с ним, между прочим, оксолянины драгоценности, краденные слугой из шкафов Карамуфа.

— Шпион, там шпион! — заголосила самая громкая из кукол Запра.

А хотя бы и шпион: разве нельзя было сказать потише?

На крик дурёхи отозвались другие куклы, зашлись в крике, забегали, засуетились. До того глупо себя повели, что и Запр-кукольник поверил в шпиона и с полутораручным мечом наперевес грозно кинулся на подмогу той истеричке, что первая закричала.

— Бей шпиона! — радостно завизжали другие куклы, понеслись рядом с Запром, деланно ужасаясь и млея от вида его обнажённого клинка.

Вот так дурочки деревянные!

Вслед за другими куклами побежала и Оксоляна, но лишь оттого, что подумала: вдруг спросят, почему все побежали, а ты одна нет? Уж кто-кто, а Оксоляна не дурочка, она сможет правильно ответить на вопрос, потому что и сам вопрос только что ловко предугадала.

Ынышар стоял у своего укромного склепа. Даже не пытался заново спрятаться, и он прав, ибо ведь уже получилось чересчур много шума; шум рождает азарт; пока не поймают, не успокоятся.

Завидя вооружённого Запра, верный слуга Оксоляны обнажил свою скромную кривую сабельку. Защищался почти нехотя. Наверное, понимал, что спасение ему не светит. С настоящим рыцарем долго не поспоришь, разве что на словах.

В три-четыре удара Запр выбил из его рук оружие. Куклы подбежали, принесли моток верёвки, принялись вязать заведенные за спину руки шпиона. Пойманный пригорюнился и даже для порядка не сопротивлялся.

Ничего, подумала Оксоляна, верёвка на заговорённую не похожа. К тому же обнадёживает главное: царевна Уземфа до сих пор осталась на воле. Значит, если она когда-нибудь снова поверит в своего Ынышара, то поможет ему бежать. Но пусть хорошо подумает, как вернуть её расположение после сегодняшнего провала.

Связанного провели в центральную часть Старых Некрополисов — к площадке между двумя гробницами. Здесь его узрел Карамуф.

— О, — сказал он, — я его знаю. Это же слуга нашей Оксоляны… Но постойте! Это же тот самый слуга, который учинил в моём доме смертоубийство мёртвого дворецкого! И, как мне писали, госпожа Ангелоликая, вашего мажордома Личардо прикончил тоже он.

Вышедшая на шум Ангелоликая грозно нахмурилась. Да и царевна Оксоляна, не будь её новое лицо деревянным, нахмурилась бы ничуть не меньше! Так её подставить! Так её разгневать! И это в тот самый час, когда она думает, возвращать ли Ынышару своё расположение.

— Он достоин смерти! — заверещала царевна. И, чтобы не возникло двусмысленности, специально уточнила. — Я говорю о смерти с маленькой буквы. Которая не у Владыки, а наповал.

— А хороши мои куклы! — с чувством сказала Мад. — Настоящие гарпии.

Слова Ангелоликой вызвали долгую дискуссию, которая не утихла и на следующий день. Оксоляна же застала самый её финал.

— Кстати, о куклах! — оживлённо воскликнул мертвец Карамуф, отвечая слегка живому пессимисту Фарадео, — Спешу заметить, вы их сильно недооцениваете!

— Да как же недооцениваю? Напротив, я их очень ценю. Просто я утверждаю, что куклы — это не гарпии. Только и всего.

— Да почему же куклы не гарпии?

— А потому, что иначе у вас выходит пустое жонглирование понятиями! — возмутился Фарадео. — Гарпия, она какова собой? Известное дело: крупная птицедева! То есть, крылья оперённые наподлобие орлиных, нижние конечности с орлинысми же когтями, торс человечий, голова человечья. Где всё это у куклы? У куклы такого нет!

— Вы согласны побиться об заклад, что у кукол ничего нет от гарпии? — со злорадством спросил банкир.

— Да, согласен, — Фарадео всё горячился. А пора бы подумать.

— На пятьсот некроталеров?

— На пятьсот!

— В таком случае, — тоном ярмарочного фокусника продолжал Карамуф, — пойду попрошу соизволения госпожи Ангелоликой обратиться с деликатной просьбой к рыцарю Запру и ректору Квицу.

— С какой такой деликатной просьбой? — спросили в один голос Квиц и Запр, случившиеся здесь же, на ступенях меньшей из гробниц.

— Деликатность просьбы определяется близостью её к тайне посмертия, — загадочно сказал Карамуф, исчезая за колоннадой бывшего ректорского склепа, теперь облюбованного Мад.

— Чего? — недопонял Запр.

— Он хочет сказать, что мы с вами — будто некромант и бальзамировщик при обряде введения живого человека в посмертие.

— Да, вы некромант. Но я-то не бальзамировщик!

— Вы кукольник. Для кукол это ведь то же самое.

Фарадео меж тем пригорюнился, заранее прощаясь с пятьюстами своих некроталеров. А чего он хотел: победить банкира в игровом поединке на деньгах? Смешно, право слово.

Карамуф же нагнал такой таинственности, что понаблюдать за разрешением их с Фарадео спора вышла и сама Ангелоликая.

— Я заручился поддержкой госпожи! — гордо сказал спорщик.

И, как обещал, обратился с деликатной просьбой к Запру. В чём она состояла, царевна почему-то не поняла. Тем более — не уловила смысла ответа кукольника. Тот объявил:

— Да это же проще простого! — после чего достал отвёртку и бесцеремонно задрал Оксоляне сарафан.

Что он там делает, ужаснулась она, что он мне откручивает?

Оказалось — винты на маленькой дверце, расположенной чуть повыше кукольного живота. Надо же, как интересно! Оксоляна-то эту дверцу раньше ни разу не нащупывала. И это при том, что положила себе досконально исследовать новое нелюбимое тело.

За дверцей располагался ящичек, а в ящичке лежала «призрачная шкатулка» Оксоляны — та самая, с надписью «Лейла», по сей день сбивающей с толку некроманта Квица.

— Теперь просьба к вам, ректор, — поклонился Квицу банкир, — будьте добры, извлеките тень.

Некромант ему холодно кивнул, обратился к Запру:

— Позвольте киоромерхенную суэниту.

Кукольник передал «призрачную шкатулку» Квицу, тот повертел её в руках и неуловимым движением открыл.

То, что оттуда вышло, было душой Оксоляны. Ну, вернее, не совсем душой. Как ей когда-то объясняли, душа мертвеца и вовсе непредставима, тень же — не душа, а лишь образная её проекция.

Но не суть. Зато тень души Оксоляны удивила её саму сильнее некуда.

Тень была крылата.

— Моя душа крылата!!! — радостно воскликнула царевна.

А ещё тень скакала по двору на хищных трёхпалых лапах.

А ещё она была чернильно черна с алыми разводами, да к тому же невпопад человеческому разговору оглушительно хрипло каркала.

Так, между радостными открытиями, и старого Ынышара казнили.

Случилось это уже после того, как Ангелоликая, впечатлившись очертаниями тени Оксоляны, страстно пожелала увидеть образные проекции душ остальных кукол. Разумеется, некромант Квиц и кукольник Запр не могли не доставить ей это маленькое удовольствие.

На груди каждой куклы оказалась однотипная дверка, за дверкой — киоромерхенная суэнита, а в суэните — чёрно-алая тень птицедевы. Правда, тени из разных кукол оказались между собою внешне неразличимы. Оксоляна даже забеспокоилась: не перепутают ли их, когда будут сажать обратно. И даже если тень верно соотнесут со шкатулочкой, то где гарантия, что всё это потом засунут вм верную куклу?

Оксоляна по старой памяти стало было излагать Ангелоликой свои сомнения, но Мад её и вовсе не пожелала слушать. Чёрные тени гарпий скакали перед нею, переваливаясь с лапки на лапку, они её забавляли.

— Какие чудные падальщицы! — веселилась госпожа. — Надо бы их покормить пищей мёртвых. Эй, Какамуф! Нет ли с тобою лакомства из червяков?

— Конечно, есть! Это моё любимое лакомство. Совсем недавно я закупил в Карамце целых четыре кастрюли. Червяки выше всяких похвал, да и соус ртменный. Где, как не в Карамце, приготовят карамцкий соус?..

— Несите-ка сюда! — улыбнулась Ангелоликая Мад.

Карамуф принёс ей тарелку, и Мад, хохоча, принялась кормить своих возлюбленных падальщиц. Как уморительно они прыгали!

Точнее, мы прыгали, поправила себя царевна. Ведь они и есть мы.

Каждой из чёрных крылатых теней досталось по червяку. Но ведь в тарелке ещё осталось! Мад призадумалась:

— А что они ещё умеют? Червей из руки выхватывают, как голодные грифы, но не стоит ли их немного подрессировать?

— Стоит! Стоит! — захлопала в кукольные ладоши Оксоляна.

Ангелоликая к ней прислушалась, а весь выводок гарпиеобразных теней принялся наперебой показывать трюки. Чего только тени не творили: кувыркались, запрыгивали друг на дружку, некоторые даже изображали спаривание. Последние были озорной госпоже особенно милы.

Скормив спаривающимся гарпиям последнего червя, Мад нахмурилась.

— Принести ещё тарелку, госпожа? — предложил Карамуф.

— Нет, я хочу чего-нибудь новенького. Кстати, а смогут ли тени есть людей? Между пищей мёртвых и самими мёртвыми разница ведь небольшая…

— Надо попробовать, — задумался Квиц. — Нужен эксперимент.

— Отлично! — потёрла ладони Мад. — Эй, приведите-ка этого хмурого Ынышара! Пусть наконец-таки послужит науке!

Выеденный Запром из сарая, вчерашний «шпион» был действительно очень хмур, даже свою госпожу не удостоил взглядом. Наверное, помрачнел после целой ночи допросов, на которых то ли выгораживал Оксоляну, то ли, наоборот, на неё же ябедничал. Поди разбери, что есть истина.

Потом по сигналу Ангелоликой полдюжины крылатых теней накинулись на Ынышара — и ну его рвать! Да так задорно…

Правда, царевна чуть опасалась, а вдруг её тень атаковать верного слугу не захочет? Даже готовилась со всей строгостью приказать, чтобы не отлынивала, но этого и не понадобилось. Хорошо, что всё обошлось, ведь как опознать собственную тень и как на неё повлиять, Оксоляне пока невдомёк.

Ни одна из посланных Ангелоликой теней не отставала от остальных. Каждая норовила вцепиться в горло. Каждая царапалась и кусалась.

Ынышар закрывался от них, да куда там! Жаль только, реально он не страдал. Видел себя угрызаемым тенями, и всё. Отделывался испугом.

— Фу ты, призраки его съесть не могут, — разочарованно протянула Мад. — Или смогут в каком-то другом режиме? — она поглядела на Квица.

— А, так это просто… — пробормотал тот. — Надо добавить императивности…

И пока царевна вникала в суть добавления оперативности, её кукла, а равно и куклы других товарок, сама собой повлеклась к облепившим Ынышара призрачным птицедевам.

А дальше всё просто: куклы напали, вгрызлись и растерзали.

Ради чего погиб Ынышар? Если верить Карамуфу — ради хорошей мести. Банкир из Карамца — мстительный мертвец, вот и говорит, что нет ничего слаще хорошей мести, особенно коли она выгодна.

Если верить безмозглым товаркам-куклам, Ынышар погиб ради каприза и удовольствия Ангелоликой. Что ж, потому и говорят, что куклы. Ибо куклы капризны и всегда других по себе меряют. А ещё куклам трудно получить удовольствие, вот и вставляют своё удовольствие в объяснение чего бы то ни было.

Оксоляна же предпочитает верить самой Ангелоликой. «Ынышар погиб для науки», — так сказала она. Да, для науки, потому его смерть славна, хоть и пишется с маленькой буквы.

Причём тут наука? А вот причём. Как без научного эксперимента понять, смогут ли куклы убивать людей? Никак не понять. А понять важно. Ведь нет ничего глупее, чем предложить наследнику Эузы вовсе безобидную куклу, неспособную его в случае чего устранить!

А если не «в случае чего»? Если это главная цель?

— Царевич Дигги очень для нас подозрителен! — инструктируя Оксоляну, вполголоса говорила Мад. — Он из тех, кого стоит устранить пораньше, не дожидаясь вступления в наследные права. Мальчика трудно сделать приверженцем некрократии. Дымный оракул показал по методу Экза и Тпола, что в случае правления Дигги неминуемо произойдёт откат и реакция. Поэтому с риторикой постарайся не переуседствовать — пользы она принесёт немного, а вопросы вызовет: отчего кукла заговорила?

— Буду молчать! — обещала царевна.

— Молчать и слушать! — поправила её Мад. — Не забудь, что счастливая доля куклы в том и состоит, что при ней легко разбалтываются секреты.

— А когда убивать?

— Разумеется, не сразу. Наследник Дигги должен привыкнуть к тебе, перестать дичиться. Да и охране ты должна примелькаться. Чем долше удастся выждать, тем неожиданнее будет удар. А значит, и эффективнее.

Оксоляна представила, как проходит полжизни царевича Дигги, в висках прежнего мальчугана начинают серебриться пряди, и в тот момент, когда о кукле, наконец, забывают…

— Не забывай, что взрослые не играют в кукол. Таким образом, важно не только отсрочить удар, но и успеть его нанести. Чтобы вернее успеть, постарайся для начала стать царевичу его единственным другом. Это не так трудно: у наследников такого ранга редко бывают друзья…

— Другом? А может, возлюбленной?! — в возбуждении воскликнула Оксоляна. — Я ведь тоже царевна! Я ему ровня. Он, как царевич, может даже просить моей руки. Подумаешь, Уземф не Эуза…

— Нет, — отмела её идею Ангелоликая, — где же ты видела, чтобы юные царевичи всерьёз женились на куклах?

Путь до столицы Эузы выдался долгим. Основное неудобство пути — то, что пришлось его проделать, упакованной в подарочную коробку с бантами. И коробка-то из хлипкого материала, да не вылезешь: Ангелоликая велела, чтобы упакока осталась в незамутнённой целостности. И Карамуф подтвердил: за неё немалые деньги плачены.

В общем-то, снова вокруг оказался гроб, на сей раз индивидуальный. И держится на честном слове. На твоём честном слове.

Лежи в коробке, практически не шевелись — Оксоляна бы взвыла, если бы не заботливые сопровождающие. До границ Эузы — Карамуф и Фарадео. Дальше один Фарадео, ведь Карамуф мертвец, а в Эузе мёртвые подозрительны.

Главное, что делали сопровождающие, это повторяли инструкцию, причём слово в слово, наверное, по написанному. Для них-то она написана, но вот Оксоляне придётся выучить. Несправедливо…

Впрочем, инструкция вовсе несложна в понимании, разве что трудна в исполнении. Например, Оксоляне придётся сутки напролёт стоять в одной позе — каково? Чтобы такое выполнить, ей придётся овладевать навыками намеренного ступора. Причём там, на полке в дворцовой детской и овладевать, ведь опыт лежания в коробке — совсем другое.

Далее, царевне придётся выучить несколько фраз по-эузски, и в дальнейшем лишь ими и разговаривать. Ещё бы: в кукле, говорящей на малопонятном в Эузе наречии мертвецов, слишком легко заподозрить шпионку.

Новозаученные фразы были таковы: «Честь имею кланяться», «Ой, какая прелесть!», «Соблаговолите откушать», «Как поживает ваша дражайшая маменька?», а ещё «Примите, милостивый государь, уверения в чувствах моей истинной добродетели и пламенной любви, с которыми честь имею быть». Каждая из этих фраз должна звучать всякий раз одинаково.

Также придётся научиться падать так, как падают неодушевлённые куклы. То есть, если носом вниз, так уж носом вниз. Ни в коем случае не выставлять руки!

Ещё придётся сносить издевательства царского детёныша, то есть живого царевича. Правда, не без надежды однажды за всё отыграться. И всё же это «однажды» наступит лишь по специальной команде Ангелоликой, причём «отыгрываться» придётся, не отступая ни на шаг от отдельного свода правил, который поступит позже.

— А почему не сейчас? — спросила раз Оксоляна.

— Эти правила ещё разрабатываются, — Карамуф милостиво отступил от регламента инструкции, — но одно могу сказать точно. Единственный ныне известный способ, как кукле убить царевича — это загрызть его зубами. Примерно так же, как вы тогда рвали Ынышара.

— А почему не визгом? — Оксоляне не хотелось мараться.

— Визгом не получится, — вздохнул Карамуф, — вы ведь кукла.

— Но ведь я же и гарпия! Вы сами об заклад у Фарадео пятьсот некроталеров выиграли!

— Всё так, — тон банкира выразил сожаление, — да только для правильного цепенящего визга нужны людские голосовые связки. Куклы же пищат благодаря искусственному резонатору. Звук получается препротивнейший, но и только. При всём желании не убьёт.

— Ладно, — вздохнула царевна, — буду точить зубы.

И точила, лёжа в коробке. Верхнюю челюсть о нижнюю — вжик-вжик!

Карамуф мог откланяться ещё в Бегоне — молча кивнуть одному Фарадео и быть свободным, как ветер. Он этого не сделал, а покинул экипаж перед самой границей, простившись с царевной пусть и шёпотом, но вслух. Как нехватало ей потом его неусыпной заботы!

Начиная от границы Эузы единственным сопровождающим дорогую куклу, выписанную для царевича Дигги остался Фарадео Фарадей. И повёл себя совсем иначе. Занимался с нею зубрёжкой инструкции, причём только ею. Не произнёс ни одного слова ивне регламента. Порою царевна с изумлением вопрошала себя, кто же из них двоих кукла.

А ведь этого Фарадео она когда-то почти полюбила — в счастливую пору ученичества, когда всё у гарпии впереди. Оно и не мудрено. Земля в форме шара, множественность миров, Большой взрыв — каких только бисеринок своей фантазии не рассыпал молодой натурфилософ перед гордой царевной Уземфа, только бы ей хоть немного понравиться.

Теперь — не то. Сопровождающий напряжённо долбит: «Кукла должна…», «Кукла обязана…», «Кукле вменяется…», — Оксоляне же вменяется единственное — за ним повторять. Ибо должна и обязана.

Неужели нельзя по-человечески?! Фарадео даёт понять: с куклой — нельзя. Если к кукле зачем-то идёшь — захвати плётку.

Впрочем, про плётку-то лицемер как раз и молчит, однако куклу не проведёшь: она чувствует её жгучий след всей своей деревянной кожей.

В Старых Могильниках ей говорили, что будет она не одна! Кругом окажутся свои люди, даром, что стоять ей придётся во вражеском Кроме, который суть сердце самой вражеской из столиц.

Ей говорили, что в этом вражеском месте столько уже схоронилось непримиримых борцов с вражеской властью, что куклу в обиду никто не даст. Сама посуди, говорили ей: там будет Гзырь, он уже сделался министром иностранных дел, потому он там будет, и очень часто; там будет Фальк, обязательно заедет после триумфального посещения Академии наук, что в Скале-на-Тьмаке; там, наконец, будет Фарадео!

Так вот, от того, что там будет и Фарадео, у Оксоляны скоро начнётся понос деревянными опилками!

Потом Оксоляну куда-то привезли и куда-то поставили. Кром это или не Кром, откуда она знает? Перед куклою не отчитываются.

Но царевич Дигги там был. Маленький такой царевич, шустрый. Четыре года, не старше. То и дело забегал за спину Оксоляне, чтобы она его не видела.

И шейка у царевича тоненькая. На один укус.

Ангелоликая говорила, с этим Дигги желательно сперва подружиться? Интересно, как это сделать, если всегда говоришь одни и те же заученные фразы?

Оксоляна хитрила. Говорила: «Честь имею, какая прелесть!», «Ой, честь имею быть ваша дражайшая маменька», «Соблаговолите кланяться», «Примите откушать истинной добродетели и пламенной любви». Но добилась немного: царевич даже не улыбнулся. Он решил, что что-то в ней заедает, но и только.

Чтобы её починить, он схватил её за ноги и стал трясти. Хорошо, царевна вовремя опомнилась и «починилась». А ведь будь Оксоляна куклой чуть подешевле, её бы тотчас и выбросили.

С тех пор она не импровизировала. Стояла в любой неудобной позе. Падала носом, куда толкнут. Немного ходила, но лишь по-прямой. Влачила типичную жизнь неодушевлённой куклы.

А ещё Оксоляна пообещала слушать. Слушала ли она? Пыталась. Язык Эузы освоила, пусть и с горем пополам, лишь бы что-то когда-то услышать.

Слушать четырёхлетнего царевича, разумеется, было бесполезно. Его родители — князь Дан с-Которосли и княгиня Капитолина, те — да, что-то могли и сказать. Но и в том, что сказали они, секретных сведений оказалось кот наплакал.

Так, внимательная кукла узнала, что царевича все зовут не Дигги, а просто Диги, что княгиня Капитолина вовсе не мать царевичу Диги, а мачеха, причём очень недавняя, и сама из переселенцев с Ярала.

В то же время так и не удалось неопровержимо доказать, что князь Дан с-Которосли и царь всея Эузы Ван с-Йела — одно лицо. Ничто в князе однозначно не выдавало царский статус, но ничто и не препятствовало думать, что князь — это царь инкогнито.

Ладно, Мад поверила, и я поверю, решила Оксоляна. Пока не придут опровергающие сведения.

Но откуда взяться хоть каким-нибудь сведениям, если князь и княгиня, заходя в детскую, говорили… Нет, не о царевиче Диги.

О дорогой и престижной кукле Окси, вот о ком!

Всего за неделю царевич своей новой куклой вполне наигрался. Видимо, навсегда. Однако, с престижными куклами из-за такой мелочи не расстаются. Есть ведь и родительский интерес.

Теперь Оксоляну часто показывали гостям. Специально для этой цели выделили комнатку-чулан, примыкающую к детской. Там она и сидела на стульчике, ожидая, когда к ней придут с политическими разговорами. Ну, или царевич Диги забежит чуток ею повоспитываться.

Сидя проводить свои дни было куда удобнее. Правда, из всех развлечений у Оксоляны осталось одно: точить зубы. Да и то лишь в те часы, когда рядом никого не было — ведь услышат. А звук наточки ножей всегда настораживает.

Эх, если бы не предательский звук, она предавалась бы этому занятию дни напролёт, благо, снаружи её подвижная острозубая челюсть не была видна непосвящённым. Ещё в Старых Могильниках накануне отъезда кукольник Запр укрепил ей поверх настоящего деревянного лица выписанную из Карамца съёмную фарфоровую маску того же лимонно-жёлтого цвета. Из особого заговорённого фарфора, позволяющего сколько угодно падать носом.

С недельку после выделения ей особого «кабинета» Оксоляна гордилась, потом её одолела скука. Но нет худа без добра. Царевич Диги решил, что в полутёмную комнатку рядом с детской можно водить оловянных солдатиков — на выполнение особо опасных заданий.

И особо секретных. Солдатикам предлагалось двигаться тихо-тихо, чтобы не разбудить чудовище, дремлющее на стуле.

Постепенно царевна более-менее разобралась и в дворцовой политике. Да, князь Дан — он таки царь. Но правит страной не он, а Обсерваториум, потому лично появляться в Кроме ни ему, ни семье его не приходится. В Кроме, конечно, на царском престоле кто-то сидит, но то не настоящий царь, а его двойник. И, на всякий случай, внешне на князя Дана непохожий. Чтобы позволить истинному царю Ванну с-Йела вдоволь прикидываться, будто он всего лишь князь Дан.

Сложновато? Что делать: секретность, пронизавшая порядки прошлого эузского царя, прочно въелась и в привычки окружения царя нового.

Кстати, и кукла наследника, конечно же, находится не в Кроме, а в том столичном дворце князя Дана, в котором истинный царь инкогнито и живёт. А раз это так, то всякий скажет: подслушать более содержательные политические разговоры царевне-кукле было попросту неоткуда.

Да, некоторых своих обещаний Оксоляна не сможет выполнить. Убить-то царевича убьёт, но повлиять — не повиляет. И ценных политических сведений регулярно передавать не сумеет. Но войдите в её положение!

Хотя кто и когда входил в положение куклы?

Но только, уж если на то пошло, то и у царевны имеется, что ответить Ангелоликой! Ей ведь тоже что-то было обещано! Царство Уземф после мягкой дворцовой революции — где оно: наверное, Лейле досталось? Головы карликов Лимна и Зунга — где они? Всё ещё на шеях сидят? Даже наложника-отступника Хафиза, и того ведь не покарали — эх, тоже мне: боевые гексы гарпий, вечнотраурные воительницы, дружная семейка… Птичий базар, как есть галдящий базар птичий — и больше ничего не скажешь!

И как будто в мыслях накаркала — появился пред нею и Хафиз.

Хафиз — подколодный гад, урод самзливый, занюханный мерзавец, наложник потасканный…

Известно, почему появился. Его то ли продали, то ли подарили княгине Капитолине. Той самой, которая на самом деле царица, и вдобавок приходится царевичу Диги родной мачехой.

Кто-то сделал на том хорошие деньги, либо приобрёл нужные связи. А для выродка Хафиза какая головокружительная карьера!

Но подлое безмозглое дрянцо рано радовалось, о, как рано! Нет уж, Хафиз, ещё не вечер! Ты зашёл на ту территорию, на какую лучше бы не заходил. Здесь Оксоляна: помнишь её черты? Небось, узнаешь и вздрогнешь, найдя их на глупой мордочке куклы Окси?

Что ж, благодарствую, Ангелоликая, буду считать, это ты мне его ниспослала! Разумеется, ты, а если не ты, то кто же?

И как бы там что ни было, да гори оно огнём, но хоть Хафиза, хоть этого недопроглоченного пряника, царевна не отпустит. Он легко вошёл, да легко не уйдёт!

Как только Оксоляна увидела Хафиза… Ах нет, если начистоту, она сперва услышала про Хафиза. Да-да, услышала, но Ангелоликой о том знать не стоит. Разумеется не стоит, ведь в детскую Хафиз и и вошёл-то не сам по себе. Это Оксоляна его позвала.

Как она это сделала? Очень просто.

— Ха-физ, — сказала она.

— Что? — не расслышал Диги, возившийся рядом с оловянными солдатиками.

— Новый наложник маменьки, — как ни в чём не бывало произнесла Окси. Снова нарушила правило постоянства фраз, да плевать!..

Царевич озадаченно поглядел на куклу:

— Ты хочешь его позвать?

— Ха-физ, — повторила Окси. Воспроизводить, так уж в точности.

— Ну ладно, сейчас позову, — безмятежно пообещал царевич. Правда, в солдатики свои доиграл.

Пока он их строил, Оксоляна молча ждала. Ни к чему частить с напоминаниями. Как бы и вовсе не сорвалось.

Когда же царевич закончил игру и препроводил всех солдат в коробку на заслуженный отдых, царевна-кукла снова сказала:

— Ха-физ.

И царевич пошёл звать Хафиза.

Диги отсутствовал довольно долго. Царевна успела вдоволь подумать о своей затее, и даже дважды от неё отказаться. Ангелоликая Мад не одобрит — это ещё мягко сказано. Понятно ведь: если сейчас убьёшь Хафиза, то убить царевича чуть погодя уже не получится.

Может, сразу обоих? Так ведь приказа не было.

Ясное дело, убийством принца Мад собиралась руководить в так называемом «ручном режиме». Для того и крылатую душу Оксоляны, заключённую в «призрачную шкатулку» с именем «Лейла» госпожа так и оставила при себе.

В нужный могмент Ангелоликая надеялась достать шкатулку, извлечь из неё тень и, воздействуя на тень, отдать прямую команду телу зубастой куклы. Теперь, из-за Оксоляны, лучшие надежды Мад пойдут прахом?

А что делать? Что делать, если Оксоляна в нужное Ангелоликой тело постоянно воплощена? И ей может не представиться нового случая поквитаться с Хафизом. Никогда-никогда.

Или… Может, не так уж ей важен этот Хафиз. Оксоляну другие цели грели гораздо больше. То же самое царство Уземф. От одной лишь Ангелоликой зависит, поставить туда царицей выскочку Лейлу, или её саму. Если Оксоляна хорошо себя зарекомендует…

Ну да, Мад умеет быть благодарной! Если даже не царицей свободного Уземфа, то, уж по крайней мере, губернатором Адовадаи при новом вожде недавно освобождённой Отшибины… Или не будет того?

Что же делать? Оксоляна совсем запуталась. Так погибают замыслы с размахом, вначале обещавшие успех, от долгих отлагательств. Но давольно: слышатся шаги. Это царевич. И с ним Хафиз.

Царевич действительно привёл Хафиза. Но не одного. Рядом с наложником летел дракон — совсем ещё маленький, похожий скорее на крылатую ящерицу. Вот какова новая мода в Эузе на домашних животных — а то они раньше ручных медведей держали…

Но дракончик удостоился лишь взгляда искоса и мельком. Главное — Хафиз. Ещё привлекателен, чертяка! И до сих пор жив. Непорядок!

— Вот моя Окси! — с гордостью объявил царевич.

— Ой, что ж она такая страшная! — вдруг воскликнул дракон, похожий на ящерицу. — По-моему, это кукла-мертвец. Странная пошла мода на детские игрушки для великих князей.

А сам он не странный? И слишком много разговаривает!

Тут и до Хафиза что-то дошло — забормотал:

— Кого-то она мне напоминает, — и аж задёргался, — о многом говорит цвет лица… Её полное имя Оксоляна, не правда ли?

Правда, подлец! Но для тебя — покуда не вся правда!

— И она тебя не забыла, — сказал Диги Хафизу.

Что за молодец этот мальчик, до чего верно говорит!

— Не забыла? — прикинулся недоумком наложник.

— Я же говорил, — напомнил царевич, — я пошёл к мачехе, потому что Окси о тебе спрашивала.

Хафиз побледнел. Оксоляна поняла, что он вот-вот сорвётся с места и убежит. Но не бывать этому!

Оксоляна резко подскочила на стуле, прицеливаясь зубами в горло Хафиза. Решающее мгновение!

Увы, крылатая ящерица оказалась проворнее. Камнем упала сверху, сбила с верного курса. А там и Хафиз отскочить догадался.

Оксоляна шлёпнулась лицом вниз, носом в пол, как привыкла, да только ложное фарфоровое личико разлетелось на множество осколков. Ничего не попишешь, оно было заговорённым, но одноразовым.

Это провал? Кажется, да.

Царевна-кукла не просто так лежала на полу лицом вниз. Она не могла подняться для новой попытки. Будто гвоздями прибитая!

Дело в том, что укус, предназначенный Хафизу, тоже пришёлся в пол. И теперь её длинные остро наточенные зубы намертво застряли в паркете.

На шум в чуланчик набежали няньки царевича.

— Ой! — запричитала одна из них. — Ящерица разбила дорогую куклу.

— Окси первая напала! — возразил Диги.

Умереть, уснуть, приказала себе Оксоляна. Присутствовать при том, как ненавистный Хафиз уходит невредимым, было выше её кукольных сил.

Сквозь напавшее на неё оцепенение кукла вполглаза следила за ситуацией. Хафиз ушёл, дракон улетел. Царевича препроводили на мачехину половину, под защиту дюжины стражников. Попробуй, выковыряй его оттуда, если поступит приказ атаковать. Только и не поступит: Оксоляна наверняка вышла из доверия Ангелоликой, та уже не позволит ей реабилитироваться.

Оксоляну пытались осторожно поднять за волосы. Не получилось. Попробовали с усилием отодрать. То же самое.

Кликнули столяра с инструментами. Тот повыдёргивал зубы из Оксоляны, а потом уже из паркета. Сказал:

— Что за дрянь сидела под фарфоровым-то личиком.

Оксоляна бы показала ему дрянь! Жаль только, зубов не осталось.