Гарпии визжат

Глава 6. Время прощать

Испуг творит чудеса.

И речь не о том, что перепуганная царевна Оксоляна много чего учудила. Хотя и учудила, как же без этого.

Нет, вслух ничего не сказала. Лицом и жестами промолчала тоже. Но…

Многого, слишком уж многого с перепугу наболтала в своих мыслях, настолько прозрачных для Ангелоликой, насколько бывают помыслы храбрых рыцарей Ордена посланников Смерти для всеслышащего уха Владыки.

«Ой, я больше не буду! Ой, это как-то оно само собой вырвалось»… Сколько раз пойманная в ловушку собственной неискренности царевна повторяла эти бессильные заклинания?

Во внезапности испуга повинен Карамуф. Кто же ещё? Это он разубеждал Оксоляну в особом даре Ангелоликой прочитывать мысли. Смеялся. Говорил, есть не чтение мыслей, а просто их предсказуемость. Зачем читать то, что можно и так вычислить, да ещё заранее?

Царевна тогда не нашлась с ответом. И зря: достаточно было переформулировать последний вопрос, прочесть его наоборот — и Карамуф уже сам не нашёлся бы. Зачем вычислять, да ещё заранее — всё то, что можно и так прочитать в любой удобный момент? Ага, крыть нечем!

Карамуф, конечно, не старался царевну обмануть. Он искренне сомневался, что способность читать мысли у Ангелоликой есть, и даже рассказы собственных знакомых о чудесах проницательности хозяйки Цига его не убеждали. Бывают люди скептиками по натуре.

— Откуда же у Ангелоликой те секретные сведения, которые я никому не доверял? — вопрошал один из деловых партнёров банкира, тот самый, чей букет во славу красоты Оксоляны оказался щедрее прочих.

Но Карамуф отвечал, что дело, конечно же, в разветвлённой сети шпионов и разведчиков. Оттуда, дескать, у неё и ваши сведения, господин Босс!

Оксоляна же в том разговоре заявила глубокомысленным спорщикам, что сама точно не знает, но думает так: шпионская сеть у Ангелоликой, конечно же, имеется, но присутствует и чтение мыслей — ну как ему не быть, если сам Владыка Смерти ей вместо любимого старшего брата? А уж в способностях Владыки не усомнится никто. Раз никто, то и нам не след.

Хорошо ведь тогда сказала? Чудо, как хорошо! Ещё бы малость себе же самой поверить… Ну, и о мыслях своих неприличных заранее поразмыслить, чтобы так сильно не опозориться.

Ведь что получается? Ангелоликая может многое…

— Да, я могу многое, — с удовольствием признала госпожа Мад Ольгерд. То всё молчала да смотрела на весь ширящийся перепуг царевны насмешливым взглядом, а тут заговорила. Ясное дело: впервые выискала в мыслях Оксоляны что-то для себя лестное.

Да-да, многое! Раз молва о нисходящем на неё ангельском лике ничуть не привирает, а полностью подтверждается, то и насчёт чтения мыслей — всё правда. Оксоляне бы о том… А то ведь теперь… — ужас-то какой!!!

— А в чём ужас? — кокетливо спросила Мад Ольгерд.

Ясно, затем и спросила, чтобы ужас мой приумножить! Вот злобная ч… ч-человеколюбивая властительница…

— Как вы хотели меня назвать? — губы Ангелоликой иронически искривлены, а вот глаза, кажется, полны гнева. — Словом на букву «ч»?

Прости меня, Владычица, за дерзость, больше никогда не стану сравнивать тебя с глупым писчим предметом… Нет, прямо сейчас перестану сравнивать — и не упомяну слова «чернильница», как бы сильно ни подмывало…

Ой, как назло, упомянула. Не удержалась — вот дура!

— Да вы себя, как я слышу, ругаете, милое дитя?

Ругаю. Да.

— Почему же?

Потому в отношении всяких непочтительных мыслей Оксоляна положила твёрдо себе сказать: «Я больше не буду»… Но попробуйте выполнить обещание не думать о чернильнице! Поскольку мерзкий предмет возвращается, царевне придётся приискивать другие сравнения, не столь уничижающие.

— О, есть и другие сравнения?

И вот беда: другие-то сравнения пришли, но теперь они, как на зло, все замыкались в царстве животных — ну хоть плачь! Ну правда ведь, о человеческой красоте и грации при взгляде на Ангелоликую и речи не возникает. Взамен обнаруживается сложная комбинация из грации куриной, кабаньей и немного рачьей. Нет, животные, как животные, но сравнение с ними опять-таки не может не оскорблять величественную мёртвую леди.

— У животных можно многому поучиться, — разрешила сомнения царевны Ангелоликая, — даже у насекомых. Поглядите-ка на мою брошку!

На правой груди Мад Ольгерд и правда присела изящная сапфировая саранча. Славная вещица, вот бы и мне такую же! Сработана, поди, лучшими карамцкими ювелирами — на крылышках замысловатые клейма. А какие у неё нежно-переливчатые загребущие жвалы — просто прелесть…

Кажется, Оксоляне снова удалось ненавязчиво польстить Владычице.

— Вижу, дитя моё, вы наконец-то освоились, — усмехнулась Ангелоликая, — думаю, нам с вами самое время перейти к делу.

— Да-да, конечно, — поспешно проговорила царевна. Кажется, это были первые слова, произнесённые ею вслух за те добрых четверть часа, что на лице и во всей фигуре Мад Ольгерд красовалась суровая маска ч-ч-чрезвычайного человеколюбия.

— Испуг творит чудеса, не правда ли? — спросила Владычица Мад.

— Творит, — закивала царевна.

Она постепенно поняла, что только что прошла какую-то сложную проверку. И ещё поняла, что Ангелоликая прониклась к ней самыми добрыми из чувств, на которые была способна. И благодаря чему, спрашивается?

Благодаря испугу.

Её испуг Ангелоликой польстил.

— Что ж, принцесса, теперь к делу, — решительно потребовала Мад. — И потрудитесь отныне говорить вслух. Во избежание разночтений при установлении условий нашего с вами сотрудничества.

— Да-да, конечно, — произнесла царевна.

— Я полагаю, что в ваших интересах заключение с некрократической властью в моём лице некоторого обоюдовыгодного договора.

— Да, вы правы.

— Так вот. Хочу предупредить, что наш с вами договор останется устным, но будет заключён при свидетелях, — Ангелоликая повела орлиным носом направо и налево, призывая в свидетели своих спутниц.

— Да-да, понимаю.

— Хочу также подчеркнуть, что все пункты нашего соглашения должны быть проговорены при свидетелях. Всё то, о чём вы подумаете, но не скажете, в состав договора не войдёт.

— Это справедливо, — кивнула царевна.

— В таком случае будьте любезны сообщить, чем вы можете быть полезны некрократии?

— Прямо сейчас? Мало чем, — увы, Оксоляна не настолько прочно стоит на ногах, чтобы в своём положении беженки уверенно помогать некрократии.

— А потом?

Потом, когда некрократия поможет Оксоляне, то возможности стать полезной делу Смерти у неё, конечно, появятся, а желание помогать, наверное, усилится, ведь уземфская царевна не голь какая неблагодарная… Ах да, надо же не забыть всё проговаривать вслух. Как-никак, сама Мад о том попросила.

— Со временем, надеюсь, наше сотрудничество окупится к общей выгоде, — произнесла царевна обтекаемо. Ведь понятно же выражается?

Ангелоликая внимательно поглядела царевне в глаза:

— Что ж, для нас важны не столько ваши возможности, сколько готовность служить делу некрократии. Постоянная готовность. И тогда, когда вы достигнете вершин. И ранее.

Оксоляна заверила недоверчивую Мад, что желание чем-то послужить некрократии её прямо-таки теснит и распирает. Ангелоликая, в свою очередь, заверила царевну, что некрократия невероятно щедра к собственным благородным помощникам. Кто ей послужит — не прогадает, ибо уже по ходу службы обретёт многие личные выгоды.

— Итак, что вы хотите получить?

— Хочу вернуться в Уземф, — поспешно произнесла царевна.

В обсуждении кое-каких вопросов она уже натренирована в ходе долгих бесед с Карамуфом. Банкир дал понять, что её желание остаться в Запорожье будет хоть и понято Ангелоликой, но никак не поддержано. Мало ли кто хочет остаться в Запорожье? Да практически все.

— На каких условиях вернуться? И что вам мешает это сделать?

— Мешают — преследования со стороны моей сестры, царицы Будулы. А насчёт условий возвращения… — здесь Оксоляна замялась. И не то чтобы не обдумала своих условий, просто надо же показать хоть какую-то меру уземфской скромности. Амбициозным нахалам обычно помогают нехотя.

— Я жду, — поторопила Мад.

— Хочу стать царицей Уземфа…

— Это разумно! — похвалила Владычица. — Что ещё?

— Ещё? — будущая царица на миг задумалась. — Осталась сущая безделица. Личная месть.

— Кому?

— Нескольким людям. А ещё — одному народу.

— Народу? — надо же, Оксоляна ухитрилась впечатлить Ангелоликую.

— Что же за народ, и чем он перед вами так провинился?

— Картау. Народ — так себе. Кочуют по пустыне слаборазвитые племена, вот и весь народ. А провинился тем, что напал на мой дворец в оазисе Гур-Гулуз. И так ловко напал, что камня на камне не оставил, — Оксоляна демонстративно скрипнула верхними зубами о нижние. Звук получился мелодичным.

— И что же, весь их народ участвовал в разорении вашего дворца?

— Не весь, конечно. Но картау очень примитивны: у них нет имён. Все они просто Картау. Поэтому как отличить правого от виноватого? Проще и разумнее наказать сразу всех.

Ангелоликая одобрительно покивала. Мол, несомненно разумнее.

— Кстати, а зачем эти Картау напали на дворец? Хотели поживиться?

— Ну, не совсем, — Оксоляна замялась, — дело в том, что мерзавцы мне мстили… — сказала и сама же расстроилась: Ангелоликая теперь не отстанет, пока не выспросит до конца, а там ведь — в опасном соседстве с племенами картау — притаились собственные грешки.

— А за что мстили? — оджидаемо спросила Мад Ольгерд.

Лимонные щёки царевны в зеркале видимо пооранжевели.

— Ну… — протянула она, собираясь с духом, — дело в том, что я совершенно случайно осквернила их поганое святилище…

— И только-то? — прыснула Мад. — Что ж, поганые святилища осквернять надо. Значит, поступила правильно!

Царевна, помня о своём грешке — довольно мелком, но таком постыдном и трудносовместимом с высокой моралью мертвеца, поспешила согласиться. А то ведь Ангелоликая, как узнает — не только не одобрит её пошлое потакание своим низменным страстишкам, но и знаться с Оксоляной больше не захочет. Чтобы как минимум самой не замараться. Руки мертвеца должны быть чисты — это всякий скажет.

Ещё Мад Ольгерд попросила перечислить тех «нескольких людей», которым Оксоляна также собирается мстить. Не только ведь народу.

— Царица Будула! — с чувством произнесла царевна.

— Ну, это-то понятно. Дальше.

— Один мой бывший наложник. По имени Хафиз.

— А этого-то за что? — хихикнула Мад.

Оксоляна надула губки:

— Он меня бросил.

— Это всё?

— Нет. Ещё надо уничтожить двух отшибинских карликов. Их имена — Лимн и Зунг. И это они привели племя картау в оазис Гур-Гулуз и натравили на мой дворец! — Оксоляна снова скрежетнула зубами. На сей раз получился не такой уж и мелодичный звук. В общем, зря скрежетала.

Неужели состоялась та главная встреча, ради кторой Оксоляна приехала в Циг? Встеча долгожданная, но неожиданная.

Когда Ангелоликая вышла из оксоляниной ложи, а сделала она это в образе «тётушки» (тщедушная, узкий таз, мягкие очертания лица, добрые морщинки у глаз, цвет кожи ближе к молоку, чем к крови), счастливая царевна не могла сдержать глупой улыбки. Получилось!

Обо всём договорилась! Убедила Мад Ольгерд в своей полезности. Оконфузилась в малом (ох уж эти обидные прозвища!), но зато избежала мыслей о куда более серьёзных грешках. О дурных привычках, коим царевна предавалась в Уземфе. Узнай о них Ангелоликая, тогда ещё неизвестно, пожелала ли бы иметь дело с таким грешным существом, отягощённым многими слабостями — тогда как некрократии важны сильные адепты.

Повезло, что госпожа Мад не стала подробнее расспрашивать и о причинах бегства царевны. Да, о вероломном преследовании царицей Будулой — истинная правда, но ведь не вся правда. Стоит чуть глубже копнуть — и тут же наружу полезет история потакания молодой царевны собственным дурным наклонностям. Извинительным, но очень дурным — будущей царице такие не к лицу.

А ещё — пришлось в который раз увериться в неизменной щедрости некрократической власти. Пятьсот некроталеров ежемесячно всегда пригодятся. Ангелоликая сама поставила вопрос о гонораре — за что? За то, что царевной Оксоляной будут совершаться действия, которые приведут её к титулу царицы? Так она же и без того собиралась их совершать!

— Вы обязались перед некрократией стать царицей, — пояснила госпожа Мад, — это значит, что вы более не вправе отказаться от своих слов.

А собирается ли отказываться уземфская беглянка? Такое даже представить весело!

— Пятьсот — это для начала, — сказала Мад, — когда станете царицей, вам будет причитаться намного больше. Проекты, которые доказали свою успешность, некрократия ценит гораздо выше.

Если говорить начистоту, царевна пока что в деньгах не нуждалась. Не считая приличной доли родительского наследства — запаса изумрудов и ценных бумаг, что лежали в банке Карамуфа с незапамятных времён, Оксоляна владела и неплохой коллекцией личных драгоценностей, спасённой из гибнущего дворца в Гур-Гулузе. Рискуя посмертием, верный Ынышар её буквально выцарапал из-под носа подлых захватчиков.

Когда Оксоляна нашла в Циге своего банкира, тот подтвердил её права на причитающуюся долю наследства, подсчитал по её просьбе, на сколько лет существования на широкую ногу его может хватить — лет на пятьдесят, но при том настоятельно советовал не обналичивать сокровища до встречи с Ангелоликой. «Зачем тратить состояние, которое может полежать?».

Царевна тогда не до конца поняла Карамуфа. Ещё бы: даже его готовность предоставить ей часть собственного особняка показалась непродуманной и смешной благотворительностью. Но теперь-то — после договора с Ангелоликой — его предложение крова клиентке выглядит исполненным здравомыслия и практического опыта. Карамуф был уверен, что уж деньги-то Оксоляна получит, даже если не догадается попросить. Он хорошо знал некрократию и её приёмы работы с людьми.

Некрократия на твой счёт намного спокойнее, когда платит тебе деньги, сказал однажды Карамуф, а царевна ещё подумала, что он оговорился, что имел в виду твои взносы в некрократию, а не её — в тебя. Оказывается, его слова были точны. Да, вступая с тобой в отношения, власть мертвецов ищет повод тебе заплатить. Ибо щедра. Ибо справедлива. Ибо страдает, когда не удаётся проявлять лучших своих качеств.

Под впечатлением от встречи с Ангелоликой Оксоляна словно бы выключилась из той благодатной службы, которая происходила в храме. Проповедь, звучавшую с трибуны, почти всю пропустила мимо ушей. Конечно, у неё есть оправдание: на трибуне-то не сама госпожа Мад, а лишь один из её ангельских голосов. «Станешь ли с прежним усердием внимать отражённому свету луны, когда имел счастье лицезреть само Солнце?» — вопрошала очень подходящая по смыслу старинная уземфская мудрость.

Несколько отойдя от радостного события, царевна попыталась заставить себя обратиться в слух. Помогло, но не надолго. Почти сразу Оксоляна словила себя на том, что весьма жёстко критикует проповедницу. И о том она-де сказала без должной силы в голосе, и этот глагол употребила в неверной форме, а здесь вообще запуталась в логике излагаемых мыслей. Ну кто её учил красноречию? Торговец попугаями с Рыночной площади?

Устыдившись собственных слов (ибо хитрая госпожа Мад запросто могла их подслушать), Оксоляна вновь перестала вслушиваться в журчание проповеди. Пускай себе! Её дело, так или иначе, решено, причём в высшей степени позитивно.

Какой-нибудь вовсе наивный проситель после такого разговора с самой Ангелоликой счёл бы даже необязательным своё дальнейшее присутствие на службе, но уж этой ошибки царевна не допустит. О ней и Карамуф предупреждал, советовал не уходить, пока о том официально не попросят. Кто и когда ушёл со службы, не остаётся незамеченным, ведь специальные служительницы на входе в собор фиксируют имя и время. Если не досидел до положенного часа, значит нетвёрд в деле некрократии, ведь так?

А ещё банкир обещал, что в службе обязательно наступит пора перерыва, когда элитных посетителей отведут в трапезную палату и щедро накормят изысканной пищей мёртвых. Отличнейшим образом накормят, ведь соборные повара, натренированные на некрократических поминках, знают своё дело лучше кого-либо из поварской гильдии Цига. Эта трапеза — лучшее время для установления полезных контактов. С кем Оксоляна должна установить контакт? Да с кем получится. Случайных-то людей на трапезе не будет, как заверял Карамуф. Он и сам бы с огромным удовольствием там потрапезничал, но дела, дела, дела…

Занятая своими мыслями, Оксоляна едва не пропустила момента, когда проповедь в очередной раз сменилась молитвой. Уж в молитвенном-то режиме о своём особенно не подумаешь, надо произносить, что ангельский голос скажет, но будущей ли царице Уземфа на то роптать?

Произнося заданные ведущей формулы, Оксоляна отдавалась процессу. На сей раз она не пыталась ни запоминать, ни анализировать содержание произносимого текста: надо, значит, надо! И, тем не менее, отличие этой молитвы от предыдущей внезапно сделалось ей ясным.

В той молитве только и было, что обращение к начальникам — самым разным: и начальствующим идеям, и существам, и к тем, о ком непонятно, существо оно или идея.

Нынешняя же молитва не такая. Она с самого начала о чём-то просила Всемогущую Смерть. Как правило, о чём-то хорошем (ну, это для своих), и лишь изредка о плохом (для врагов, естественно).

— Да будет стабильным и неколебимым наш могущественный Порог Смерти! — повторяла царевна за ангельским голосом вместе с остальным Вечнотраурным собором. — Укрепи его Смерть в неуклонном движении на Восток, на головы нецивилизованных варварских орд!

Оксоляна заметила, что слова о бедствиях для врагов Смерти ей даются намного легче, веселей и напевней, чем добрые пожелания существам, вроде бы дружественным некрократии. Почему так? Верно, потому, что дружественное некрократии существо вовсе не обязательно столь же по-доброму относилось и к уземфской царевне. А вот с врагами — всё намного яснее. Главное, самой не забывать, что враги некрократии — это и есть твои собственные враги.

— Да будет как можно скорее повержен самый наилютейший враг дела Смерти — Живой Император, который покуда владычествует в Эузе, но недолго ему осталось!

— Да вовеки продлятся санкции на головы всех сознательных, несознательных и вовсе бессознательных врагов некрократии!

— Да потонут противные воле Смерти корабли жестокого пирата Кьяра!

— Да сгниют отвратительные деревья Буцегу!

— Да будет предан Инквизиторскому суду лже-посланник Смерти Дрю из Дрона, погубивший собственный город в уязвимую пору начала его движения по пути некрократического прогресса!

А вот молитва добралась и до пожеланий друзьям и врагам самой Оксоляны, да и о ней самой недвусмысленно упомянула… Царевна ушам своим не поверила, когда услышала соответствующие темы в тексте молитвы. Странно, ведь Ангелоликая посетила её ложу «для принцесс» не так уж и давно, а её голосистый лик в это время продолжал вещать с трибуны и — не сменялся. Откуда же…

Хотя ясно ведь, откуда. Госпожа Владычица Мад Ольгерд не только свободно читает чужие мысли, но и свои передаёт. Потому-то всё, что только было с нею обсуждено, тут же стало достоянием всех её «ангельских ликов». И не только их, а — всей некрократии.

— Да низвергнет Смерть мерзкую правительницу земли Уземф по имени Будула! — грянул собор.

— Да будет прославлена будущая правительница Уземфа, верная заветам нашей любимой некрократии… — Оксоляна чуть слезу не пустила, повторяя за ангельским ликом особо лестные выражения. Умеют же сказать приятное, когда очень захотят.

— Да переведутся в пустынях Уземфа нецивилизованные племена народа картау!

— Да изничтожит Смерть неверного наложника Хафиза, оставившего свою госпожу вопреки её желаниям, ожиданиям и надеждам!

— Да выпотрошит Вечнотраурная Смерть двоих карликов по имени Лимн и Зунг, и не просто потому, что они карлики, а по причине совершённого ими подстрекательства народа картау к грабительскому набегу на Гур Гулуз! И да свершится над ними всеми наш приговор!

Вот он, самый волнительный для царевны Оксоляны эпизод сегодняшней службы! Какое единство с народом Цига, со всем некрократическим человечеством почувствовала уземфская царевна — в прозе и не передашь.

Весь собор, вся выгнутая шестилучевая громада мёртвой звезды, каждым своим лучом обращённая на запад, прославлял будущую некрократическую царицу далёкого Уземфа и единодушно приговаривал её врагов. Расплываясь в торжественной мелодии приговоров, Оксоляна лишь однажды забеспокоилась: всех ли своих врагов она назвала Ангелоликой? Всех ли, кого надо бы приговорить? Может, кого не упомнила?

Но порыв к уточнению миновал. Если кого не смогла вспомнить, рассудила царевна, з-начит это не серьёзный враг, а так, мелкий обидчик. Таких и помиловать не грех. А не помиловать, так разобраться с ними лично, верша справедливый суд Уземфского царства.

Не всякого же подвергать зловещему некрократическому приговору от имени самой Смерти!

Довольна ли ты теперь, милая моя Оксоляна? Так спросила она себя, когда последний из некрократических приговоров отзвучал под траурными сводами. И ответила: да, я довольна. Я счастлива. Счастлива настолько, что готова простить и даже полюбить своих врагов.

И Оксоляна не лукавила. Она была готова принести в том себе самую жестокую клятву. Да, простила. Главные её враги — прощены. Тому есть очень мощная и достойнейшая причина. Дело в том…

Дело в том, что отныне её врагов ничто не спасёт. Никакая мелко-человеческая сила. И раз уж это так, будущая царица Уземфа может расслабиться. Не плести козни да интриги. Не разрабатывать хитроумные планы мести. Не подсылать по ненавистным адресам разведчиков и убийц.

Зачем, если над исполнением вынесенных им приговоров трудится вся мировая некрократия?