Гарпии визжат

Глава 16. Империя наносит ответный удар

Эрнестина Кэнэкта за годы службы в разведке наработала коё-какие способы облегчать бремя начальнической ответственности. Так, в моменты особо тревожных неопределённых предчувствий она привыкла советоваться с Бларпом Эйуоем. Тот мог порой и сам сориентировать, а нет — так всегда был готов слетать на ближнее небо, к одинокой провидице Бланш.

Былая привычка себя оправдывала, но пора отвыкать. Слишком уж много времени она потеряла в этот раз, поджидая Бларпа. Который, вместо того, чтобы вовремя вернуться в Ярал, зачем-то отправился в Бегон, а оттуда — прямиком на званый приём к самой Гатаматар.

Когда же Кэнэкта его, наконец дождалась, Бларп оказался ну очень сильно занят своими трудностями — и не подступишься. Скорее впору собственное плечо подставить.

Что-то случилось — именно с провидицей Бланш. Если и не с ней самой, то с её домом. Ураганом, что ли снесло?

— Я просил бы тебя помочь, — сказал Эйуой, — мне нужно срочно подобрать бригаду, способную быстро возвести строение на готовом фундаменте. Мне нужны мастера-каменщики, столяр, плотник-мебельщик, печник, обязательно — кровельщик… Да, хотелось бы, чтобы кровельщик имел опыт установки заговорённых крыш.

— Заговорённых от чего? От молнии, от ураганного ветра?

— От хулиганского драконьего нападения, — отшутился Бларп.

Ну что ж, не хочет говорить — и не надо.

Требуемые мастера у Кэнэкты были. Как-никак, разведка в Ярале — это прежде всего большое хозяйство.

— К завтрашнему утру пришлю, — пообещала она.

А по своему вопросу? Что ж, хоть как того не хотелось, но надо лично лететь в Саламин.

— Корабли Кьяра потоплены? — недоверчиво переспросила Бац.

Ангелоликая рассмеялась, оскалив остренькие зубки:

— Поглядите-ка все сюда! — она подняла искорёженное медное блюдце и продемонстрировала дыру с развороченными краями в её днище. — Чем не морская посудина?

— Дырявые суда обычно тонут. Это и в пустынях Уземфа неплохо уяснили, — хихикнула госпожа Лейла. — Как по мне, очень убедительно! — и, вдохновлённая, продекламировала пару строк из ранних своих поэм — о том, как корабли лежат разбитые, а сундуки стоят раскрытые, а изумруды и рубины очень дорого ценятся на рынках некрократии.

Оксоляна же смотрела на столешницу. Дыра в ней была покрупнее, чем в блюдце. Настолько крупнее, что дрожь пробирает; притом интересно взглянуть, что же зияет в полу…

— Это крепкий дом. Один из старейших в Саламине! — похвасталась госпожа Лейла. — Когда я выбирала место для нашей резиденции, то учитывала и сегодняшнюю церемонию, — она обернулась за похвалой к Ангелоликой и за восхищением к девочкам из септимы Оксоляны.

Но Мад Ольгерд ответила ей лишь сухим кивком. Ей самой требовалась похвала. И много. Вся, которую только могли дать присутствующие. Всё ей, без остатка — восстановить силы. На церемонию ведь она больше всех потратилась. Ну?

— Что-то маленькая дырочка, — сказала тугодумка Клементильда, которая, конечно же, заметила отверстие в блюдце, но не обратила внимания на стол, — нешто от такой течи целый корабль потонет?

— Учтите, — быстро смекнула Лейла, за чьи ворота надо играть, — медь — это очень пластичный, женственный материал. В корпусах деревянных судов разрушения выйдут куда значительнее. Вот как в этой столешнице. К тому же в нашей церемонии участвовала всего одна капля, а в той сотне пузырьков, которые мы раздали пиратам-любовничкам все без остатка — ну капель по семьдесят на пузырёк. И в каждой капле заточён самостоятельный малый стихийный дух. Каждый начнёт прорываться к морю отдельно от остальных, а им навстречу восстанут большие духи, издревле заточённые некромантеми в донных впадинах — представляете, как бабахнет!..

— Уже бабахнуло, — поправила Ангелоликая, — одновременно: и у нас, и там, на кораблях Кьяра в открытом море.

— А что, было сто пузырьков? — спросила царевна. — Надо же, я раздала только восемь, другие, по-моему — и того меньше… — вроде бы спешила поздравить Ангелоликую, а слова вышли о другом.

— В миссии нам помогали другие септимы, — напомнила речистая госпожа Лейла, — в каждом заведении по семёрке, итого семьдесят семь. Их главная функция была посылать клиентов нам, но многие и на местах отличились. Точное число розданных флаконов есть в протоколе (позволите, Ангелоликая?). - хозяйка заведения зашуршала бумагами. — Ага. Роздано — сто четыре. Осталось — шестнадцать. Вылито в море перед обрядом — шестнадцать.

— Я только надеюсь, что правильным людям роздано! — добавила Оксоляна. И снова упустила возможность в числе первых похвалить Мад. Как-то не верилось в лёгкость, с которой они справились с целой морской армадой. Не случилось ли где подвоха?

— На что ты намекаешь, милочка? — на сей раз Лейла восприняла её реплику, что называется, «в штыки».

Штыки — это такие съёмные части кранглийских алебард, которые можно применять и как простые кинжалы. Судя по дистанции, которая сразу возникла, Лейла сейчас «примкнула» свои штыки, чтобы не подпустить Оксоляну на полную длину своих алебард. Но докопаться-то надо?

— Я говорю лишь о том, что за каждую свою бутылочку я отвечаю, — как можно спокойнее вымолвила царевна, — каждая из них — любовный подарок единственному мужчине, который они обязались хранить у самого сердца и с другими дамами не расходовать. К тому же каждому из моих единственных любовников (всем восьми) было доведено следующее: бутылочку надо хранить при себе, в близком контакте с телом, иначе она сразу потеряет свои целебные свойства. Ни в коем случае не передавать её другому, не оставлять без присмотра на берегу, не расходовать на частые втирания…

— К чему повторять обязательство, которые дали все присутствующие участницы боевой септимы? — ледяным тоном спросила Лейла.

— Ну, за себя-то и за своих девочек я спокойна, — и всё-таки Оксоляна выразительно поглядела на Клементильду и на Рюх.

— А за остальные септимы спокойна я! — припечатала Лейла.

Ангелоликая, так и не дождавшаяся бурных поздравлений (что нам, жалко, что ли?), запоздало вмешалась, чтобы положить конец перепалке:

— Не ссорьтесь, дорогие мои. Мы сделали сегодня великое дело, и все мы запомним этот прекрасный день. Я верю, что все наши силы сработали как нельзя лучше. Я верю, что каждая из боевых септим следовала инструкции в самой скрупулёзной точности. Верю, пусть и не могу этого гарантировать, — Ангелоликая тоже посмотрела на Клементину и Рюх, и те покрылись пятнами от неравномерного прилива к коже бальзамов. — А ещё я верю себе. И я знаю, что все сто четыре флакона в нашей церемонии сработали! И я знаю, что там, где они сработали, не осталось ничего живого.

— Спасибо за всё, Ангелоликая… — с чувством прошептала царевна. Ух, наконец-то получилось.

— Благодарю вас за драгоценное ваше доверие! — добавила от себя и Лейла, но именно что добавила. Оксоляна-то успела раньше.

— Вместе с тем, — в этот миг тон Ангелоликой поменялся, стал крепче, но утратил оттенок благостности, — я помню и о требованиях необходимой осторожности. Сейчас, когда мы в Саламине сделали решительно всё, что могли, самое время уносить ноги. Да поскорее, пока пираты не опомнились. Мы только что потопили корабли Кьяра, но все ли пятнадцать потопили, или один всё же избежал общей участи — пока неизвестно…

Скорее, один избежал, с тоской подумала Оксоляна. И если какой избежал — то именно флагманский, тот, на котором остались в подлой своей недосягаемости капитан Кьяр и первый помощник Перес. Именно до этого корабля в её септиме никто так и не дотянулся. Ибо там — вот уж корабль уродов! — ни одна собака не заинтересовалась мёртвыми женщинами.

Что ж, тем скорее надо следовать указанию Мад. То есть, согласно малоизвестной в пустынях Уземфа поговорке, родившейся где-то здесь, на берегах моря Ксеркса, в рыбацкой и контрабандной среде…

Короче, «сматывать удочки».

Полёт от Ярала к Саламину на воздушном замке много времени не отнимает. Прилетела — и вволю проверяй свои неясные предчувствия. Нет, сначала, конечно, с верными людьми доберись до города из той глуши, где замок тебя высадил, запутай на всякий случай следы. Угнездись в том портовом притоне, который тебе верен, свяжись по приезде туда с Пересом и Кьяром, разошли распоряжения с мелкой портовой шпаной.

Вот на этих-то действиях время и набирается. Ускоряться — себе дороже. Саламин — город морских разбойников. К чужакам там относятся настороженно, либо, что намного хуже — с нездоровым интересом. То есть, с особым интересом, никак не совместимым с крепким здоровьем того, кем интересуются.

Если ты, или кто-то из твоих людей опознан как чужак — плати. Да-да, плати и живи дальше. Но есть одна тонкость: кто слишком щедро платит, тот тоже нарывается. Город откровенно разбойничий, здесь вам не Адовадаи.

Потому никаких прогулок на виду. Терпение, осторожность, оглядка.

Благо, на время твоего отсутствия в Ярале, с делами сносно справляется Дулдокравн.

Первыми госпожу Эрнестину, спрятавшуюся от лишних глаз в номере-люкс портового заведения «Битые склянки» посетили её главные представители в Саламине — Кьяр и Перес.

Кьяр — вежливо-предупредительный, общими повадками похожий на имперского морского офицера, каковым он, в сущности-то, и был. Но притом — опасный бретёр, способный хоть кого одолеть в честном, да и не очень, поединке. Пару-тройку лет назад, когда Кьяр набирал свои первые очки в Саламине, образ «добропорядочного» моряка многих ввёл в заблуждение. Потому-то теперь его считают особо хитрым и ловким притворщиком.

Перес — простой моряк из Адовадаи, выбившийся из портовых низов. Опирался на собственный характер и природный ум — их оказалось более, чем достаточно, чтобы выйти — по крайней мере, на вторые роли. Проявил себя уже здесь, в Саламине, а на родине имел мало жансов выдвинуться — «заедала среда». Там, в портовых низах Адовадаи, остался родной брат Переса, Гуго — так тот мало куда годился. По просьбе Переса и из сострадания Эрнестина Кэнэкта взяла его братца вышибалой в «Ржавый якорь» — в главный свой трактир в Адовадаи, по сути, в разведываиельный штаб. Кстати, Перес когда-то тоже побывал в «Ржавом якоре» вышибалой, но прослужил там не более недели. А Гуго — тому понравилось, он там надолго.

Когда тревоги и подозрения невнятны для тебя самой, особенно трудно перейти к из сути. Ждёшь от собеседника: вдруг натолкнёт тебя на какую-то светлую мысль в нужном направлении. Потому-то Кэнэкта начала с самого общего вопроса. Поинтересовалась у Кьяра, что происходит в Саламине.

— Я всё описал в посланиях птичьей почтой, — отозвался пиратский атаман, — а больше ничего не происходит.

Госпожа Эрнестина всё же попросила его повторить.

— Извольте. Мертвецов, по сравнению с прошлыми годами, в Саламине стало намного больше, что заметно и по обращению золотых некроталеров. Их источник — не только наши набеги на запорожские суда. Есть постоянный источник, не имеющий выраженной сезонности.

— То есть, мертвецкие деньги поступают в основном по берегу?

— Верно. У нас нет сомнения, что некроталеры тратятся на разведку.

— Что ж, разведчики мертвецов… Кто у вас на подозрении?

— По-прежнему, капитан Кидд. Его «Морской дьявол» частенько совершает рейсы без очевидной цели, в места, откуда не поднимешь наживы. Зачем — даже команда не понимает. Есть и некоторые другие капитаны, замеченные примерно в том же, но не с такой частотой.

— То есть, мертвецкие деньги идут твоим капитанам-соперникам?

— Мне они не соперники, но да, — заявил Кьяр.

— А на что другое, или на кого ещё, мертвецы могут тратить свои некроталеры здесь, в Саламине? — Кэнэкта исподволь выгребала к нужной теме. Ведь тревоги по полной глупости у неё не бывает. А «Морской дьявол» недоумка Кидда и Кьяру совсем не страшен, а главной разведчице Ярала — так и подавно.

— На что другое? Да хоть на трактиры портовые, — пожал Кьяр плечами, — да только это вовсе напрасная трата некроталеров мёртвой разведки.

Полно, напрасная ли?

— Почему ты так уверен, что разведка мертвецов не преуспеет?

— Я знаю своих людей, — сказал Кьяр. — Из них никто не пойдёт откровенничать с мертвецами в их проклятые трактиры.

— Сами не пойдут, или ты их не пустишь?

Кьяр задумался:

— Пожалуй, всё-таки не пущу. Хотя многие не пустят себя и сами. Я их научил осторожности, — кулак капитана непроизвольно сжался.

— А вот мои люди туда нет-нет, да заходят, — заявил Перес. — И, кстати, они там видели Джу, а ведь он — из твоей команды?

— Джу? — лицо Кьяра сделалось таким холодно-непроницаемым, что намного доходчивей яростной мины указало: бедному Джу ныне не поздоровится! Ишь завёл моду — с мертвецами в трактирах лясы точить…

— Не спеши разбираться с Джу, — посоветовал Перес, — их там было много! А за всеми командами с наших кораблей не уследишь даже при горячем желании. Здесь ведь Саламин…

— Это ты им разрешил? — и взгляд Кьяра недобро упёрся в Переса.

Кэнэкта припомнила, что самого Переса Кьяр по привычке относит к своей команде. Хоть у того давно уже есть свой корабль, но начальник всегда может ему предложить сходить в то или иное плаванье первым помощником.

Перес не отказывался, но чувствовать мог разное. Капитан ты, или не совсем — вопрос на тему свободы воли.

— Я не просто разрешил, — вкрадчиво сказал Кьяру помощник, — я посылал проверить.

— Проверить трактиры? Публичные дома?

— А что? Мы ведь сами сидим в трактире. А когда-то здесь был и публичный дом. Не при даме буть сказано, но ты-то понимаешь, что подразумевается под «битыми склянками»? Правда, последнюю девочку отсюда уж полгода как сманили в другой Саламин, тот, что на Южных островах. Там она дороже берёт и меньше работает.

— Ладно, — смягчился Кьяр, — пожалуй, проверить стоило. А кто проверял-то?

— Бабозо с дружками.

— А! Ну, больше вопросов не имею.

Кажется, по-настоящему Кьяр рассердился только сейчас.

«Уносить ноги» да «сматывать удочки» — особенно полезные, важнейшие искусства для участниц боевых септим. В этих искусствах, как сказала Мад уже по пути, септима уподобляется стае гарпий.

— Гарпии часто выбирают жертву, которую не свалить с первого укуса, но можно куснуть — и отскочить. И снова куснуть — и отскочить. И снова, и снова, и снова. Бей, кусай, рви когтями — импровизируй, как хочешь, но главное что: отскочить надо вовремя! Зачем? А чтобы ответный удар пришёлся мимо!

— А разве он будет, ответный удар? — удивилась «особо умная» Рюх.

— Обязательно будет! Но нас не заденет. Полезайте все в экипаж!

Тем, с какой тонкостью Мад и Лейла разработали пути отхода, нельзя было не восхититься. Продумали до мелочей. Стоило победительницам флотилии Кьяра выйти из кальянной комнаты во двор заведения — а там их уже ожидал закрытый экипаж без окон. Такие в районе Саламина и далее по побережью моря Ксеркса обеспечивают чисто грузовые перевозки. Проще говоря, вывозят награбленное.

Нужно ли кому-нибудь такие экипажи останавливать по дороге из Саламина? Да зачем? Вывозится ведь то, что в самом Саламине не сбудешь. Иное дело — когда такой экипаж возвращается назад пустым. В этом случае путевым разбойникам всегда найдётся, чем поживиться у чересчур удачливого торговца.

Но уж возвращаться-то в Саламин боевая септима не собирается. Всё, пиратский порт, мы своё отработали. Дальше удовлетворяй себя сам!

Местные прислужники по сигналу госпожи Лейлы побежали распахивать ворота. Отворили и встали у створок, угодливо кланяясь госпоже. Кого-то они царевне Оксоляне напомнили.

Эти глупцы, хоть и слышали последние слова Мад, но так ничего и не поняли. А ведь если случится ответный удар, он, уж наверное, придётся по ним. Когда разъярённая толпа придёт штурмовать обиталище мертвечих — дурачки-слуги падут первыми. Как те — в оазисе Гур-Гулуз.

Только избранные мертвецы с верными задатками гарпий способны вовремя унести ноги при разрушительном ответном ударе. Из всего дворца в Гур-Гулузе — лишь двое: будущая царица Оксоляна и слуга её Ынышар.

— Девочка моя, все ждут тебя одну! — с участливой издевкой произнесла Мад Ольгерд, и Оксоляна заметила, что пока она любовалась подобострастными ужимками слуг, в узкую дверцу грузового экипажа успели протиснуться и Ангелоликая с телохранительницей, и Лейла, и вся остальная септима.

Вот разиня, обругала себя она. Очень глупо ведь размечталась.

Настоящие гарпии так себя не ведут.

— Проверял, — подтвердил Бабозо. — Каждую проверил. Некоторых — по нескольку раз подряд.

Раздосадованный Кьяр ушёл к себе на корабль — продумывать тактику предстоящего морского сражения, а к Пересу кроме Бабозо добавились Джу, Швы и Ламбуто. Всё знакомые ребята, госпожа Кэнэкта каждого помнила по Адовадаи.

— И каков результат проверки?

— Умеренно-положительный, — со значением произнёс Бабозо.

— А по существу?

— Ну, по существу я скажу следующее. Мёртвые женщины — существа не больно-то горячие, поэтому нравятся они очень немногим. Нет, конечно, и в них что-то есть, но живые — те и ведут себя гораздо живее, и на ощупь обычно тёплые, а мне вот особенно важно, чтобы на ощупь были тёплые, а не, к примеру, наоборот. Когда мне предлагали: «Попробуй!», что я отвечал? А вот что: «На что мне сдались ваши холодные блюда?!».

— Достойный ответ! — похвалила Кэнэкта. Россказни этого моряка она и в Адовадаи любила послушать. Иной раз в ущерб делу.

— Да, я всем отвечал очень достойно. Но! — Бабозо воздел к потолку указательный палец. — Время шло, а в Саламин завозили всё больше этих самых «холодных блюд». Зачем? Кому они здесь нужны — это была загадка для нас всех. Смешно же: какое-то дурачьё завозит сюда мертвечих, которые не пользуются никаким спросом! Вот тогда-то Перес и говорит: «Что-то здесь нечисто! Проверь, Бабозо, чем эти мертвечихи в своих борделях заняты на самом-то деле!». А я ему: «Не время ещё! Может, отгадка придёт сама».

— И отгадка действительно явилась, — перебил его Перес, — когда обнаружилось, что все бордели Саламина скуплены мертвецами, а живых девочек они уже отправили куда подальше. Кьяр, когда узнал, даже обрадовался. Сказал: «Вот и нечего ходить по борделям!» — но только не все ведь думают так, как Кьяр…

— Ага! — расплылся в улыбке Швы. — Наш брат, морской разбойник — клиент не самый требовательный.

А Джу добавил:

— Если мёртвая женщина не лежит, как труп, а способна двигаться — уже хорошо. А что холодная на ощупь — так ведь и на дворе не зима, чай, не замёрзнем. В жару — так даже приятно холодит. Ну, наподобие пива.

А Ламбуто возразил:

— Нет, лучше пива. Это как по пиву плывёшь.

Бабозо всех терпеливо выслушал и затем продолжил:

— Ну и вот, когда наши братья матросики стали мертвечих посещать, Перес мне и говорит: «Бабозо, дело нечисто! Мертвечихи заняты чем-то непотребным, может, зря наши ребята к ним в бордели-то ходят?». Я и думаю: точно, зря! Как бы им там что-то незаметно не откусили! Ну, чтобы извести подчистую человеческий род. Вот и говорю Пересу: «Нет, не пойду — и не уговаривай!». Мол, это последнее моё слово. Говорю ему так, а тут — не поверите: чувство долга. Проснулось и спрашивает: «Если не ты, то кто же?». А я и отвечаю: «Ламбуто!».

Перес, Джу и Швы расхохотались, а Ламбуто надулся.

— А чувство долга не отстаёт: «Ламбуто не справится! Он как залезает на мертвечиху, так будто по пиву плывёт, а больше ничего не помнит».

Тут уж пираты прыснули все вчетвером. Эрнестина пока держалась:

— Ладно тебе, Бабозо! Серьёзное же дело — давай без шуточек!

— Вот-вот, — подхватил весельчак, — и чувство долга мне так сказало: серьёзное, мол, дело. Враги что-то замыслили — надо ж кому-то разобраться, но парни у нас наивные, мертвечихи их всех легко надурят. Одного Переса не надурят, но Перес боится Кьяра, он к мертвечихам не пойдёт!

Снова все рассмеялись, а громче других сам Перес.

— И понял я, — довольно-таки натурально всхлипнул Бабозо, — идти надо мне! Превозмог нежелание, победил страх — и раз попробовал с мертвечихой — вроде, терпимо, но не понятно, в чём основной вред. Да, холодная — но не сказать, будто что-то себе отморозил. Да, приучает хороших парней к мертвечине — но ведь это временно, до первой живой партии. К тому же и наш брат, честный пират, с мёртвыми женщинами — растёт над собой. Верно говорю! Он становится настолько бесстрашным, что потом может и с крокодилом!

Пока Перес и компания смеялись над крокодилом, Кэнэкта задумалась: не в том ли вся соль? Её парней приучают к неразборчивости, к такому «бесстрашию», которое потом выйдет боком. Вроде бы, так и есть, но это ведь не всё — мёртвая интрига глубже и беспощаднее. Не делают ли мертвечихи парням предложения, от которых те не могут отказаться?

— В общем, — вёл дальше Бабозо, точнее, стал уже и повторяться, — я понял, что с первой попытки всей глубины их замысла не просечёшь. Необходимы новые пробы. Попробовал вторую — так ведь примерно то же самое! Тогда пообещал себе: хоть оно и противно, а всех перепробую. Только тогда и смогу ответить, в чём их главная вреднота.

— И как, ответил? — тщетно попыталась поторопить его Кэнэкта.

— Ну, для начала, я их пересчитал, — хитро пищурился Бабозо, — а знаете, сколько их, мертвечих в Саламине? Семьдесят семь! Такую ораву, сами понимаете, быстро не пересчитаешь! К тому же, бывало, я сбивался со счёта, и приходилось начинать по-новой.

— Одиннадцать заведений, в каждом по семь мертвечих, — ввернул Перес важное уточнение.

Да-да, подумалось Кэнэкте, несомненно, в том виден единый замысел, реализованный по-мертвецки однообразно. Вот только просёк ли Бабозо саму его суть, или только зря паясничает — этого заранее не скажешь.

Нет, кажется, с этим трепачом она просто теряет драгоценное время. Почему Перес так уверен, что Бабозо проник во вражеский замысел, что удача теперь у него в кармане? Пока что признаков этого не заметно…

А несносный балабол снова заливался соловьём о том, как считал мертвечих и для верности пересчитывал по второму и третьему разу. Как пробовал, понимал, что с первого раза не распробовал, а там уж вошёл во вкус и перепробовал всех по многу-многу раз. Но всё не мог пробиться к истинной тайне, пока…

— Пока впечатлённые моими успехами мертвечихи не принялись мне дарить ценные подарки! — закончил Бабозо очередную важную мысль.

— Подарки? — оживилась Кэнэкта.

Ну что ж, к чему-то по-настоящему стоящему, наконец, подошли.

— Флаконы для поддержания мужской силы, — пояснил Перес, заранее посвящённый в основную суть находки Бабозо, — мертвечихи были так польщены его вниманием и старанием, что больше всего боялись, как бы любовничек не надорвался. Всех пересчитать — тот ещё труд. Вот и поддерживали его усилия, как могли…

— А много ли флаконов? — спросила Кэнэкта.

Тут Бабозо небрежно подволок к столу принесенный с собой мешок — довольно-таки объёмистый и увесистый, в котором на протяжении беседы что-то нет-нет, да и позвякивало, аккуратно развязал его и принялся уставлять стол бутылочками. Первый десяток, второй, третий…

— Здесь все семьдесят семь? — поинтересовалась Кэнэкта.

— Больше! — удовлетворённо рассмеялся Бабозо. — За сто перевалило.

— И всеми тебя одарили мёртвые девушки?

— Ну, если начистоту, не каждый флакон предназначался мне. Кому их только не всучивали! В основном — таким безнадёжным парням, у кого и на живую-то не встанет в праздничный день. Но разве настолько важно, кому подарили, если Бабозо решил собирать коллекцию?

— Так тебе их добровольно отдали товарищи?

— Добровольно? Ну нет! Я их честно выиграл. В кости, в новом заведении Кривого Джабы. И моя коллекция была бы полной, если бы вот он, — палец Бабозо упёрся в живот Джу, — не зажал свой пузырёк на память о своей мёртвой душечке!

— А что я? — насупился тот. — А мне что, не надо? У тебя вон сколько, а у мне только одна бутылочка и досталась… И вообще, она мне сказала, что если постоянно не носить эликсир с собой, он от этого теряет силу.

— Кстати, что там, внутри? — кивнула на бутылочки Кэнэкта.

— По-моему, — сказал Бабозо, — морская вода. Но что правда, то правда: если её кой-куда втереть, этот орган долго не опадает. Наверное, в этом всё дело, только не пойму, почему.

Эрнестина Кэнэкта задумалась. В том, что весь бородатый фокус с появлением в Саламине мёртвых шлюх именно ради этих бутылочек и задумывался — сомнений не возникало. Но вряд ли мёртвые хозяева шлюх так уж заботились об укреплении у пиратов мужской силы. А что они могут ещё, эти бутылочки? Эх, если бы знать!

Экипаж изрядно шатало, трясло и подбрасывало.

— Это не я, — оправдывался с козел возница, — это землетрясение!

Ишь чего придумал, стервец, чтобы себя выгородить!

А потом он и вовсе остановился:

— Дамы, вы меня, конечно, простите, но дальше дороги нет…

Как это нет? Да что он такое врёт?

В руке телохранительницы Мад на всякий случай блеснул кинжал. Глядишь — с кинжалом-то и дорога появится.

— Да нет, говорю же — землетрясение! Да высуньтесь, посмотрите сами!

Первой выглянула телохранительница, за ней Ангелоликая, а там и Оксоляна протиснулась.

Возница не врал. Улицу перед экипажем пересекала широченная канава, по которой бурным потоком текла мутная вода. Там, откуда вода вытекала, оскалился доверху проломленной кирпичной кладкой ещё недавно вполне солидный дом какого-то крупного торговца. А впадал ручей — в другой дом, поскромнее, но тоже дотла разваленный.

— Что это? — с испугом проговорила Кси.

А разве не ясно, что это? Ответный удар наших врагов! Как же они так быстро сориентировались? А выглядели такими дурачинами…

— Назад тоже дороги нет, — извиняющимся голосом промолвил возница. Там всё точно так же перегородила такая же канава — ну, ещё по дороге, я просто не хотел вас зазря тревожить.

— Император побери… — только и проронила госпожа Мад.

Бац ожесточённо вскричала:

— Права Ангелоликая: за каждым недалёким пиратом стоит империя. И Живой Император. Кому, как не ему, под силу такие злобные козни?!

Оксоляна сквозь зубы ответила:

— Ох, не знаю, как там себя чувствует Живой Император, чтоб ему — не знаю даже, чего пожелать… Но вот чему ничуть не удивлюсь, это если сейчас на нас налетят головорезы Кьяра!

А Тупси мрачно добавила:

— И на сей раз у них не возникнет вопросов, с какой стороны к нам приблизиться.

Помолчали. Мад Ольгерд о чём-то сосредоточенно думала. Остальные молчали просто так.

Возница суетился у разлома, делал вид, будто занят всеобщим спасением. Вернувшись, сказал:

—. Наш тяжёлый экипаж так просто не переправишь. Надо навести мост, но быстро не получится. А вам же, как я понимаю, надо прямо сейчас сматываться…

Тут Ангелоликая приняла решение. Для наёмного возницы оно оказалось неутешительным. Один знак телохранительнице — и этот человек замолчал. Оксоляна даже не заметила, куда ударил кинжал. Добрая работа.

— Великолепно, — сказала Мад, — а теперь за мной!

И, как была, прямо в дорожном платье, подошла к канаве и ринулась в мутный водный поток.

Даже у Бац не возникло желания это решение госпожи обсудить. Боевая септима стремглав бросилась следом, пропустив перед собой лишь легконогую Лейлу да телохранительницу с крепкими локтями.

Неужели нас не снесёт потоком? Неужели отсюда сможем вылезти, с замиранием сердца молча вопрошала царевна.

Но все преодолели поток и вылезли на той стороне канавы. Причём Оксоляне чуть не втройне повезло — ей случилось не только выстоять в потоке, но и подать руку Ангелоликой, на миг оттерев телохранительницу.

Такое не забывается. Может, и Мад этот момент запомнит. Когда она с Оксоляной вдвоём стоит в полный рост, а чуть ли не всех остальных сбило с ног грязевым потоком и, кажется, вот-вот унесёт, утянет, закувыркает.

Выглядело, конечно, впечатляюще, но на поверку вышло не так уж опасно. Утонуть — не утонешь, когда воды чуть выше колена. А течением если кого и снесло, то не так уж и сильно. За кирпичную стену развалины нижнего дома удалось ухватиться почти каждой.

Одну лишь мелкую Тупси снесло ниже, но она счастливо выбралась из канавы посреди следующей улицы. И там не потерялась, а добежала до своих — маленькое глиняное привидение.

Нет, всё-таки во что превратился Саламин! Будто граблями его пропахало поперёк большинства улиц, мало-мальски параллельных портовой набережной. А сколько домов проушило в одночасье.

И какими грязными пугалами шлёпали по нему завлекательные мертвечихи из боевой септимы!

Добрели до новой канавы, малость пошире прежней — но зато вода по ней текла с меньшей скоростью. И эту водную преграду форсировали без всяких приспособлений. Хорошее дело привычка!

После третьей канавы Бац робко спросила:

— Скажите, Ангелоликая, а куда мы идём?

— К другому нашему экипажу, — ответила та.

А ведь очень хорошо, что приготовлены и другие экипажи!

— Но другие экипажи предназначены для вывоза других септим?

— Да, — рассеянно бросила Мад, — но только наша септима в здешней миссии самая главная! Остальными же при случае можно и пожертвовать.

Ну ещё бы не пожертвовать: ведь с ними-то нет Ангелоликой, а с нами есть! Конечно, и уземфскую царевну легко со счётов не сбросишь, но уж собственную-то ценность легко переоценить, а вот госпожа одна стоит всех септим вместе взятых. Это факт.

Один из экипажей, призванных вывозить подруг, нашёлся разбитым на дне пятой канавы. Видно, её неудачно пытались пересечь, не посчитавшись с возможностями транспорта. А какава-то выглядела здорово глубже прочих.

— Одна погибла, остальные шестеро где-то бродят, — заглянула в экипаж телохранительница, — или, может, их отнесло течением. Лошадей — тех наверное отнесло, больно берег крут. Или всё же перепрыгнули, да оторвались…

Ангелоликая дала понять, что судьбы людей и лошадей её в данный момент не интересуют. Телохранительница замолкла.

Чтобы не повторить в пятой канаве чей-то печальный опыт, двинулись в обход. Пришлось перелезать через заборы чьих-то владений прямо в облепленных грязью платьях. Выглядели притом очень заметно — но ведь какое случилось стихийное бедствие! Оно и всех извиняло, и оттягивало внимание на себя.

А всё же Оксоляна зорко поглядывала, не появятся ли где, в самом-то деле, мстительные головорезы капитана Кьяра.

Открытие Бабозо как это часто бывает, страдало половинчатостью. Что дело в бутылочках — это весельчак, спасибо ему, запросто определил. А вот что за дело в этих бутылочках — вопрос, который с его темпераментом не только не прояснишь, но даже не поставишь.

Бабозо отвернётся от всего мира и начнёт думать? Нет, это уже будет не он, а кто-то другой. Его задача — материал собрать, и точка.

Кьяр и Перес — вот это по-настоящему умные головы. Но ум Кьяра не развёрнут к подлым шпионским выходкам. Ему бы планировать тактику морских баталий, в них он силён — а в наземной жизни команд от него исходят одни лишь смешные запреты.

Что же до Переса — так его ум и глубок, и широк, и хорош, но несколько медлителен. До всего дойдёт сам, но иной раз с некоторым опозданием.

В общем, Эрнестина Кэнэкта, и на этот раз ты вновь не отвертишься, думать придётся самой. Благо, ты среди них начальница, всё надуманное тобой беспрекословно выполнят.

Итак, что в бутылочках? По составу — говорят, морская вода, но почему-то после втирания неплохо вздымает мужскую силу. Есть ли у морской воды подобное свойство? Конечно же нет, иначе бы весь мужской пол из каждого морского купания выходил вздыбленным. Что — ну, тут впору горестно вздохнуть — не подтверждается практикой.

Стало быть, влияние содержимого бутылочек на мужскую плоть — магического свойства. Аптекарю такого не обеспечить. Работал маг, колдун или некромант. Вернее всего, некромант, но без крепкого знания оснований стихийной магии, а значит — не рядовой некромант.

Рядовой бы струсил. Их ведь за подобную стихийщину вызывают в Запорожье и там примерно наказывают. За умаление силы Владыки Смерти.

Вот некромейстеры крупных городов мертвецкого Запорожья — те могут нижайше обратиться к Владыке Смерти за позволением немножечко умалить его силу — ради серьёзного успеха в борьбе с его злейшими врагами. Только таким их Владыка и позволяет работать с живыми стихиями.

Итак, к чему же я пришла? На веществе во флаконах — магический приворот; наложить его в принципе мог и мощный некромант. Но зачем некроманту столь благотворно влиять на любовный пыл пиратов? Лишь за одним: обеспечить пиратское почтение к снадобью, и как следствие — нужное для его замысла расположение бутылочек.

Дурачок же не знал, что Бабозо их у всех повыигрывает. Думал, они, как послушные мальчики, выполнят все указания мертвечих.

— Скажи, Бабозо, как ты думал распорядиться коллекцией? — указала Кэнэкта на заставленный бутылочками стол.

— Ну, пока не придумал… — честно признался тот. — У нас ведь на завтра намечен крупный поход на берега за Южными островами, после него и подумаю.

Верно, о предстоящем походе Кэнэкта слышала от Кьяра. Но, кстати, почему поход намечен на завтра? Обычно Кьяр подобные вылазки намного дольше планирует, заранее советуется с Яралом.

— Кьяра торопят другие капитаны, — пояснил Перес. — Не наши. Те, что примкнули после прошлых крупных успехов и дуэли за Южные острова.

И чужие капитаны, наверное, торопят не без задней мысли, подумалось Эрнестине. Ещё бы! Мертвецы тратят кучу денег на открытие и содержание притонов по всему Саламину, что им стоит подкупить полдюжины златолюбивых пиратских капитанов?

— А когда отправишься в поход, где будут находиться все эти запасы приворотного зелья? Спросила Кэнэкта.

— Как где? С собой возьму! — с вызовом ответил Бабозо.

— А не лучше ли оставить их в Саламине? Может, целее будут?

— В Саламине? — хохотнул Бабозо. — Вот уж не думаю… Нет, конечно, у меня есть парочка мест, где я могу оставлять вещи. Но флаконы не доверю — растащат! Слишком уж многие на меня взъелись, когда я их обыграл. Говорили: кости заговорённые, нечестная игра…

— А что, они не правы? — подначил Перес.

— Конечно, нет! Кости у меня, конечно, заговорены, но играю я честно!

Вдаваться в детали честной игры на заговорённых костях Кэнэкте не захотелось. Упрямцу Бабозо она сказала строго:

— Бутылочки не должны вместе с вами покинуть Саламин!

Тот возражал:

— Говорю же, растащат — и вся честная игра насмарку! Знаю даже, кто это сделает: инвалид Зильбер, шашеля ему в деревяшку! Его как раз капитан Кидд выгнал на берег, вот и будет от нечего делать почём зря рыскать…

— А ему-то зачем? — удивился Перес. — Говорят, ему и мертвечихи с волшебными снадобьями ничем не смогли помочь.

— Зачем, не знаю, но ему больше всех обидно. Он ведь тоже собирал эти бутылочки, добрая половина здесь — от него. Мы-то вчера, как сели играть, так он и говорит: а давай, дескать, все на все! Он выставил свою коллекцию, я свою — аж Кривой Джаба поднял задницу из-за стойки, чтобы поглядеть, как я его уделаю! А дурачок Зильбер ещё говорит: чур, чтобы без подставы, кости — мои. Я ему в ответ: ладно, твои, твои, бросай их скорее. А невдомёк одноногому, что у Джабы в заведении — заговорённый стол!..

Хвастливую речь Бабозо перебил громкий требовательный стук во входную дверь «Битых склянок».

— Ну чего стучать, если заперто? — недовольно проныл хозяин, выходя из соседней залы на оплетённый виноградом балкон. — Эй, там внизу, что надо?

— Чтоб тебе три ржавых якоря, — выругался Бабозо, не уточняя назначение якорей, — это ж он, узнаю его деревяшку! Выследил-таки.

И точно: снизу послышалась ругань, перемежающаяся громким стуком крепкого костыля по скрипучим доскам.

— Ворвётся, поди, — с тоскою сказал Бабозо и сделал движение к мешку — спрятать назад коллекцию.

— Не спеши, Бабозо! — остановила его Кэнэкта. — Может, и к лучшему…

— Да какое там к лучшему? Этот баран меня всюду ищет, требует отыграться… — Бабозо скривился, точно от зубной боли. — А Кривой Джаба как раз переставил столы, я не знаю, какой счастливый.

— Вот и славно, — заметила Кэнэкта, — зачем же идти к Джабе? Здесь ведь тоже есть стол! А счастливого тебе сегодня не надо. Слушай, Перес! Пошли кого-то вниз, пусть скажет хозяину, чтобы впустил инвалида.

Перес мигнул Джу, тот поднялся, но Бабозо уже шмыгнул к двери и стал в проходе, растопырив руки:

— Не пущу! Эй, госпожа, ты что: хорошо подумала?

Да уж, подумала.

— Бабозо, пойми: от флаконов надо избавиться. Сейчас инвалид Зильбер поднимется сюда за реваншем, а ты ему проиграешь…

— Проиграю? Я? Не бывать этому! — всерьёз-таки заупрямился.

— Если не сделаешь, мы всей командой тебя вздуем, — сказал Ламбуто.

— Да за что?

За ослушание начальницы, вот за что.

Ну ладно, Бабозо не понимает, значит, придётся всё самой объяснять. Это непросто, когда сама имеешь одни смутные догадки.

На чём я остановилась? Ах да, заклятие на бутылочках мог произнести некромант. А если так, то там наверняка есть и второе заклятие, в дополнение к простому привороту. Ради этого, дополнительного, и затеян-то весь сыр-бор с мёртвечихами.

— Так откуда же видно, что там есть второе заклятие? — не сдавался строптивец, когда Кэнэкта более-менее связно всё ему изложила.

— Его не видно, — вздохнула она, — на то и рассчитывают авторы хитрого замысла с мёртвыми девочками.

Так себе логика. «Заклятья не видно, значит оно есть». Но ничего разумнее и точнее Кэнэкта сейчас не скажет. Разве она понимает хоть что-нибудь этих эфемерных заклятиях — да хоть в любовных, хоть в боевых?

Показать бы бутылочку Бларпу — тот сразу бы определил, что за угрозу она содержит, развития каких событий важно не допустить, а главное, как использовать замысел неприятеля ему же во вред.

Но Бларп Эйуой далеко. Пока доищешься сути магической угрозы во всех тонкостях, самое худшее как раз и свершится. Потому останется действовать наверняка. Грубо устранять угрозу своим людям через передачу её носителя в чужие руки. А для того — уговаривать Бабозо.

Ну не упрямься, придурочный коллекционер!

К унылому пустырю на окраине Саламина, куда полагалось съехаться всем одиннадцати септимам для получения важных указаний от Ангелолшикой, вовремя добрался лишь один экипаж. Сюда же своим ходом к позднему утру добрели представительницы некоторых септим — числом около тридцати, если не считать оксолянину, ведомую самой Мад и добравшуюся в полном составе.

У семёрки счастливиц из экипажа лица нет-нет, да и вытягивались — по мере прибытия пешеходов, перемазанных мерзкой жижей. Барышни, верно, предчувствовали, что вся эта грязнючая толпа скоро полезет к ним.

— Может, им где-то помыться? — предложила одна из чистеньких белоручек.

Ангелоликая лишь зыркнула на неё из-под облепленных глиной бровей. Оксоляна же пояснила дурочке:

— Где помыться, в море? Это в другой стороне! И что творится на самом берегу, я слабо себе представляю.

А Лейла добавила:

— К морю ведут все те канавы, которые мы с горем пополам перешли. Кому надо туда, — она издала хриплый, каркающий смешок, — так ныряйте в любую и следуйте строго по течению!

Поэтесса хотела присовокупить и кой-какую стихотворную строфу, но рифма её на сей раз подвела. Не о стихах она думала, о чём-то поважнее. Боковым зрением следила за Ангелоликой, ловила какие-то знаки.

Ах, вот, в чём дело, поняла Оксоляна. Мад ведь сейчас прикидывает, сколько человек поместится в экипаж. А больше двух дюжин в него не войдёт даже при всём горячем желании.

Или, если вповалку и доверху, может быть, влезет и три десятка с небольшим? Нижние, конечно, изрядно помнутся, а всё же не пешком добираться. Пеших люди Кьяра легко переловят…

— Нас теперь сорок семь, не читая возницу, — жёстко сказала Мад. — А значит, среди нас имеются лишние люди.

— Лишние люди, Ангелоликая? — удивилась Бац, и сама же припечатала ладонью свой не в меру болтливый рот.

Кто трепливее, тот и лишний, не так ли, глукщская переписчица?

— Думаю, все помнят о нашем проекте реорганизовать септимы в гексы, — прояснила свою мысль Ангелоликая, — ну так вот: время пришло!

Пришло? Да так быстро… Вернее, не быстро, но так неожиданно…

— Представители скольких септим здесь собрались? — вела дальше непостижимая госпожа.

Оказалось, хоть кто-то сохранился от всех одиннадцати.

— Отлично! — просияла Мад. — По одной участнице мы можем отсеять от каждой септимы. Начнём с септимы моей давней любимицы, царевны Оксоляны. Что скажешь, дорогая, кто у вас лишний?

— У нас… — Оксоляна так опешила от скорости, с которой Ангелоликая ей предоставила слово, что с явным трудом собрала разбегающиеся мысли. — В нашей септиме самой лишней является… разумеется, Кси! Ну кто же ещё, как не она, грязная шлюха?

— Замечательно, — поощрила Мад, — одну вычёркиваем. Переходим к следующей семёрке. Ею руководит заслуженная…

Пока Мад переходила к заслуженной руководительнице второй — самой чистенькой — септимы, ловкая телохранительница госпожи пристроилась сзади к порядком ошарашенной Кси, чтобы её по-настоящему вычеркнуть. В лучах утреннего солнца тускло сверкнул кинжал.

И одной грязной шлюхой в септиме стало меньше.

Или нет, в гексе… Ну да, мы же теперь гекса.

Чего стоило уговорить Бабозо проиграть свою коллекцию одноногому пирату Зильберу! Можно подумать, он потерял не сотню бутылочек с морской водой, а сто настоящих фаллосов. Уж и так он кряхтел, и этак, и играть-то сперва согласился лишь по одной бутылочке.

Лишь одно хорошо — у азартного инвалида и мысли не могло возникнуть, что ему намеренно поддаются. Нет уж, за каждый выигрыш одноногого Бабозо досыта его накормил своей самой крепкой, отборнейшей ненавистью! И был искренен, да, очень искренен.

Не владей инвалидом собственная злая страсть, он давно бы уже прекратил игру и пытался соперника зарезать — просто за всё, что пришлось от него выслушать. Но ведь как ты его зарежешь, когда он прямо сейчас тебе крупно проигрывает — и теряет ставку намного больше, чем жизнь.

Правильно сделала Кэнэкта, что велела впустить старого Зильбера сюда — не поддалась на встречные уговоры Бабозо, который клятвенно заверял: «Проиграюсь дотла, но лучше уж там, у Кривого Джабы!».

Нет уж, у Джабы, да будь тот хоть трижды крив, за ловким игроком вроде Бабозо — в жизни никто бы не уследил. Прямо здесь, в «Битых склянках», на глазах у Кэнэкты и Переса, он ухитрялся такое откалывать, что крокодила ему лысого вместо Джабы! Чуть задумаешься или задремлешь, глшядишь — а хитрец уже запустил звговорённые кости и отыгрывается быстрей, чем теряет.

В такие моменты безнадёжного плута приводила в чувство лишь душевная история от Переса — сама короткая, но с долгим продолжением — всё о том, как в Лопволарое линчевали шулера, а он срывался с верёвки, а его ловили и вешали по новой. А чтобы Бабозо не подумал, что Лопволарое совсем далеко, Ламбуто отвешивал в придачу такого пинка под зад, что даже на заговорённых костях выпадала сущая дрянь.

— Тоже мне, друзья! — набычивался тогда Бабозо, а Джу ему отвечал:

— Так это мы тебе крупно завидуем!

В общем, хоть с переменным успехом, но фортуна таки качнулась в сторону ехидного старикашки на костыле. Зильбер сгрёб пузырьки в мешок, завязал тесёмку и, довольный, отправился восвояси.

Знал бы только он сам, что выиграл! И знала бы хоть сама Кэнэкта, что выиграл инвалид! Нет же, заранее не поймёшь.

Пока гадостное заклинание не сработает.

— Счас на радостях напьётся рома, — предрёк Бабозо, — тут у него бутылочки и растащат. Ищи их тогда…

— Не напьётся, — ответил Перес, — но будет надоедать своим мёртвым прелестницам. Если они догадаются, что флаконы ушли налево — как бы не выдумали чего поновее!

Поновее — и ладно. Догадаться бы, что было старое.

Ведь подчинённых-то ты убедила, а сама, положа руку на сердце, уверена ли, что проигрыш бутылочек поможет? Может быть, там такая гадость, что начнёт разить наших с любого расстояния? Или такая, которая везде догонит? А может, она превратит их самих в чудовищ — и лишь потому, что они к бутылочкам однажды успели прикоснуться?

— Оставить кого-то на берегу — последить за Зильбером? — предложил Перес. — Ну, чтобы с его коллекцией было благополучно.

— Не стоит, — отказалась Кэнэкта, — только вызовет подозрения. А за своим мешком Зильбер и сам проследит…

Ах, посетила запоздавшая мысль, может, стоило пузырьки не проигрывать, а по-тихому где-то вылить?

Хотя… Поди угадай, что случится в момент, когда эту мертвецкую отраву выпустишь наружу. Не стряслось бы, как с эликсиром Пандоры — бегонской царицы, пытавшейся заклинать ветер с помощью плохо помытой ночной посудины. Сколько людей отравилось зловонным воздухом — не сосчитать. А даме всего-то хотелось быстро проветрить комнату.

Оксоляна прежде считала, что изведала множество приключений в «гробу на колёсах», как ей понравилось называть тот просторнейший уютный экипаж, в котором её великолепная септима тряслась от мертвецкого Запорожья в направлении Саламина и застряла под Лопволарое.

В общем, царевна себе льстила. Подлинный опыт лежания в «гробу на колёсиках» случился с нею только сейчас.

В грузовом экипаже — фургоне — лучше помещаешься, когда не пытаешься в нём стоять, а ложишься навзничь поверх аккуратного штабеля хорошо утрамбованных тел подруг. Ты укладываешься, протягиваешь ноги, а тебя дополнительно трамбуют всё новыми и новыми подругами — ноги к головам, чьи-то тяжёлые от глины юбки — прямо тебе в рот, а мощная сила чьей-то тяжести наваливается сверху, давит, расплющивает. Ты заходишься в безмолвном крике, и кляп из омерзительной глины приходится очень кстати, ведь быть кем-то услышанной тебе сейчас вовсе никак-никак не надобно. И всё-таки ты счастлива: ты прошла испытание, ты вошла в новый тур, тебя Ангелоликая милостиво пропустила из ветхой септимы в новую гексу.

Ты смогла поместиться в фургон, а одиннадцать бывших подруг — те не сумели. Их обезглавленные тела (ну да, после ритуальных ударов кинжала телохранительница Мад поработала и топориком, как-никак, наши сёстры мертвечихи живучи, если голову не отделить — очухаются себе и нам на беду!), в общем, их тела и головы побросали в ближайшую из этих вдруг новообразовавшихся городских канав, и, подхваченные течением, подруги поплыли в более населённую портовую часть Саламина.

Там их найдётся, кому опознать. Ещё бы! У мертвечих же тела набальзамированные, сразу заметные между простых утопленников. Тот, кому надо, увидит большое количество погибших мёртвых работниц из салонов Лейлы, вот и сделает вывод, что не надо их далее искать.

Будто бы, хе-хе-хе, все концы опущены в воду.

А единственный фургон-катафалк, доверху набитый телами выживших мертвечих, под такой дымовой завесой тем вернее выберется из Саламина — как можно, как можно дальше. Мад — это голова!

Ах нет, даже и Мад не могла всё учесть — ох, эти внезапные канавы учинили такую путаницу и панику! Ведь не стоит же забывать: есть ещё не добравшиеся до заветного пустыря подруги. В основном — просто по незнанию точного места сбора. Этих бы было важнее всего найти и прирезать, да только где же их найдёшь, когда они сами себя потеряли?

Надежда Ангелоликой, наверное, только лишь на одно: заблудившиеся подруги тоже заметят в канавах обезглавленные тела себе подобных мертвечих — и примут за страшную месть капитана Кьяра. Вот и станут они тогда гораздо лучше прятаться!

Их конечно, найдут — но, во-первых, лучше поздно, чем рано, а фургон-то уедет дальше, а, во-вторых, многого они не расскажут. Если сами не знали о месте сбора, то как им на него сориентировать сыщиков?

Но всё это — тревоги Ангелоликой. Оксоляне о них думать не след. Пока её дело — просто лежать в счастливом шестиколёсном гробу, не заплетаясь досужими мыслями ни за что лишнее.

Трудно лежать, тяжело лежать, больно и страшно? А что ты хотела — это ведь часть посвятительного обряда.

Дело сделано. Ребята ушли в плавание, вернее, в массовый и опасный морской набег на ощетинившуюся мятежную местность.

За Бабозо следили тщательно, проигранной опасной коллекции он себе и так не вернул. Когда отчаливали, порывался даже прыгнуть за борт, но то — специально, чтобы за ним побегали. С Бабозо всё образуется.

Одноногий Зильбер? Управляющий «Битыми склянками» отставной пират посылал местную шпану приглядеть и за ним. Так тот полдня повсюду носился с заветным мешком, а потом его куда-то спрятал. Наведывался и в главный салон мертвечих, но оттуда его выперли. Да уж, сколько эликсиры не втирай, счастье любви всё-таки не в этом.

Если всё сделано, можно с чистой совестью улетать в Ярал. Право же, драконий небесный замок над дальней околицей саламина её уже заждался.

Эрнестина Кэнэкта уже и движется-то к замку — в цветастом прогулочном экипаже для впечатления полной несерьёзности, но под серьёзной охраной. Паренёк, который сидит на козлах, отпугнёт каждого, кто его знает, а кто не знает — у того покушение на разбой и подавно не выгорит.

И всё, вроде складывается легко и счастливо, но с каждым моментом всё ближе подползает липкая тревога. Чего-то Кэнэкта всё-таки не учла.

В том ли дело, что в правоте своей убедишься, только дождавшись ребят из плавания? Нет, ерунда, надо не ждать результата, а срочно действовать. Что-то упущено, что-то не учтено и не сделано.

Вся коллекция ли Бабозо перекочевала к Зильберу? Да, в точности вся. Инвалид — существо жадное, прежде чем сгрести выигрыш в мешок, пересчитал его весь до бутылочки. Так отчего же неспокойно сердце?

Ах, да — бутылочка Джу. Вот о ней-то все и забыли. Бабозо-то в самом начале ныл, что приятель наотрез отказался на неё играть, а дальше внимание переключилось на коллекцию самого Бабозо.

А про маленькое счастьечко скромного матроса никто не вспомнил.

И ведь сам Джу — что за хитрый жук — о себе и своём флаконе ни словцом никому не обмолвился. А теперь он ушёл в набег — и на чём — на флагманском корабле самого Кьяра!

— Гони! — закричала Кэнэкта опасному пареньку.

Тот с недоумением обернулся.

— Пожалуйста, гони! Может, ещё успеем?!

Парень кивнул. Прогулочная коляска, подпрыгивая на колдобинах, понеслась к месту зависания воздушного замка.

А Кэнэкта тряслась на подушках ни жива ни мертва, в неразумных надеждах своих едва ли не порываясь вскочить и мчаться ещё быстрей коляски, впереди лошадей.

Чтоб только ей не сидеть без дела.

Ах, ну конечно же, лошади справятся лучше. Бежать впереди ей не стоит. Лучше она силой мысли попробует удержать колёса на осях экипажа — больно тонки, в этой бешенной скачке их недолго и потерять…

Держать колёса, но не думать о том, что в нелепо подставленной гадом Джу команде Кьяра на сей раз оказался и Перес. Ну конечно, Кьяр осерчал на него за историю с мертвечихами, вот и сказал: «Свой корабль отдавай Ламбуто. Подёшь первым помощником у меня на флагмане»…

А без Кьяра и Переса… Без них у нас в Саламине вообще никаких шансов! К полному удовольствию победивших мертвецов.

Стоп! Негоже их раньше времени хоронить.

Пора хоть немного успокоиться и лучше подумать, что она будет делать дальше, когда доберётся до воздушного замка. Что она сделает, что она скажет, как будет руководить рулевыми драконами? Узнает ли с воздуха флагманский корабль Кьяра?

Да узнать-то не мудрено, коли не помешает избыток тревоги.

Вот и замок. Парень коляску раньше времени не убил, спасибо ему за всё. Двадцать ему монет и страстное рукопожатие. Теперь туда, вертикально вверх, трясущимися руками и ногами по шаткой верёвочной лестнице.

Зато, пока лезла, более-менее успокоилась.

Когда вскарабкалась, могла уже руководить. С толком давала ценные указания рулевым драконам. Пролетая над Саламином, легко находила ориентиры, узнавала даже отданные мертвечихам трактиры — на отшибе, в центре и с десяток — в портовом квартале.

Над портом велела драконам поднять замок повыше, чтобы заметить на горизонте несколько кораблей. Что, не пятнадцать? Гораздо меньше?

Да нет же, всё верно, ведь здесь арьегард пиратской армады. Корабли Кьяра ушли в авангарде.

Следуя указаниям Кэнэкты, небесный замок обогнал арьегардные корабли, углубился в чистое небо над ярко-синей морской ширью. Скоро встретилось основное тело армады, но и это ещё не Кьяр. Если план похода выполняется, авангард оторвался от главных сил примерно на день.

Замок устремляется дальше, и вот внизу — долгожданные пятнадцать кораблей. Все пятнадцать, с флагманом во главе.

Если в последний момент не случится непоправимого, то Кэнэкте ещё посчастливится всё исправить. Всего и осталось: опуститься пониже, зависнуть над флагманским кораблём, сбросить лестницу, спуститься по ней хоть на уровень грот-мачты и оттуда всё нужное прокричать.

Кьяр перед сражением весь в себе, но зато Перес понятливый, он всё нужное услышит. Призовёт к себе особо отличившегося матроса, вытрясет из него бутылочку — и дальше дело за малым — швырнуть её за борт.

А потом уж на радостях всей командой лупить негодника Джу!

Если фургон даже проверят, не подумают, что он перевозит людей. Решат — удобрения. Даже на невольничьих рынках люди — штучный товар, их никто не продаёт на вес и не перевозит в брикетах.

Но те люди — обычные, не избранные, да ещё живые впридачу. Люди Ангелоликой способны на большее. Особенно — редкие счастливицы, включённые только позавчера в состав новообразованных гекс. Редкие, ибо есть у них особая сверхспособность.

Эти люди готовы стать гумусом. Им удобрить любое начинание Ангелоликой — пара пустяков. Вот и сейчас они находятся в слитном единстве, не разделённом на отдельных существ. Собраны в одну плотную глиночеловеческую массу.

Есть только трое существ, которым позволена отдельность. Ангелоликая, старшая подруга Лейла, да ещё случайный возница, который тоже зачем-то взгромоздился на козлы.

Возница в том пантеоне лишний. Но он просто правит лошадьми, а вот Мад и Лейла ведут неторопливую беседу, из которой каждое слово Ангелоликой намертво врезается в сердца, а слова её собеседницы надолго вклеиваются в уши.

— Эуза мстительна, — говорила Ангелоликая, — подчас её ответ бывает быстр и силён, но, к счастью, он бьёт мимо цели. Это ж надо было так сильно разворотить город! А всё лишь для того, чтобы отплатить нам.

— А я думаю, — отвечала Лейла, — нас неумело пытались остановить. К счастью, мы всё же успели провести обряд с блюдечком.

— Остановить? Нет, не похоже. Никто и не понял, что же мы сделали, чтобы пустить их корабли ко дну. Как они в Эузе могли догадаться, что мы освободим водных духов, если даже не знали, что эти духи заточены? Некроманты работали над заточением сто лет назад и в строжайшей тайне.

— Но за нашими септимами, — жаловалась Лейла, — вернее всего, следили. Очень многие живые по своей извечной нетолерантности нас просто не любят, вот и решили, что мы в Саламине не просто так!

— Вот-вот! Не пожалели города, чтобы только навредить нам.

— Ой… А я ведь сама видела, как в день нашего обряда с блюдечком, только ещё засветло, точно над Саламином пролетел небесный замок. Я тогда не придала значения — часто они здесь летают, примелькались — но как увидела, что после того стало с городом, так сразу и вспомнила. И подумала: замок-то летал неспроста…

— Эуза мстительна, — повторила Ангелоликая, — к тому же от неё всегда стоит ждать упреждающих ударов. Но за Саламин мы ей ещё отомстим. И наш упреждающий удар выйдет намного раньше, чем они соберутся его упредить. Мы сотворим такое, что Эуза вздрогнет!

Когда ты с любимыми сёстрами собрана в едную глиночеловеческую массу, не возбуждающую подозрений и удобную в перевозке, то многих своих свобод, дарованных природой и некрократией, ненадолго лишаешься.

Ты не можешь пошевелиться, затрудняешься что-то сказать, не находишь повода разлепить веки, даже с дыханием приходится повременить по причине сильного давления на грудную клетку. Что тебе остаётся от простых радостей, получаемых душами через посредство тел? Только слух!

Потому Оксоляна не раз возблагодарила Божеств-создателей, Владыку Смерти и Ангелоликую вместе с ними, что не просто сохранили ей дивную возможность воспринимать членораздельные звуки, но и усладили слух мудрой поучительной беседой.