Герои Ленинградского Неба

Н. МОХОВ, В. КУПЕРМАН ОРЛИНЫЕ КРЫЛЬЯ ГЕРОЯ

Стрекот мотора ворвался в класс — и тишина, которую так тщательно поддерживал председатель собрания, сразу же нарушилась. Головы присутствовавших непроизвольно повернулись к окнам, а кое-кто даже вскочил с места, чтобы получше разглядеть пролетавший неподалеку от школы самолет.

— Что за неорганизованность! — покачал головой секретарь комсомольского комитета.— Прошу с мест не вскакивать! Некоторым, заболевшим авиацией, сегодня особенно необходимо проявлять серьезность.

Почувствовав упрек, Николай смутился и заторопился к своему месту.

Дождавшись тишины, секретарь взял со стола лист бумаги.

«В комсомольскую организацию мелитопольской слесарно-механической школы фабрично-заводского ученичества имени Феликса Эдмундовича Дзержинского. От учащегося Лисконоженко Николая Гавриловича. Заявление. Прошу принять меня в члены Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Украины. Обязуюсь быть честным, преданным делу партии комсомольцем, не отступать ни перед какими трудностями, строго выполнять устав Ленинского комсомола...»

Закончив чтение, секретарь положил заявление на стол.

— Вопросы к Николаю Лисконоженко будут?

— Какие там вопросы!

— Все о нем известно...

— Пусть расскажет свою биографию.

— Значит, так... Родился шестого мал девятнадцатого года в Новоданиловке Акимовского района. Родители — селяне, бедняки. Отца не помню. Мать рассказывала — в четырнадцатом году взяли его на войну. Пришел весь израненный, отравленный газами. Умер перед моим рождением. Осталась мама с нами шестерыми. Ну я, как вы знаете, самый младший. В двадцать втором году переехали в коммуну «Заря». Это здесь неподалеку. Там жили до тридцать второго. Окончил пять классов. Потом приехал в Мелитополь, к старшей сестре Катерине. У нее и живу. Закончил семь классов. Потом поступил в наше фабрично-заводское училище...

Николай наморщил лоб, силясь вспомнить, что же еще значительное произошло в его жизни, и, не найдя ничего, по его мнению, заслуживающего внимания, молча махнул рукой: дескать, все!

— Знаем! Хороший товарищ! Принять!

Председательствующий предложил голосовать.

Присутствовавшие на собрании дружно подняли руки.

Они любили этого невысокого голубоглазого парня, хотя характер у него был отнюдь не компанейский. Молчаливый, серьезный не по годам, немного даже замкнутый, он не участвовал в шалостях, которые нередко затевали его одноклассники. Но товарищем был надежным. Друзья знали: Николай никогда не подведет. Если что пообещал — сделает. Если нужно помочь — поможет.

Учеба давалась Николаю нелегко. Но относился он к ней, как и ко всему в жизни, основательно, серьезно.

Настойчиво старался во всем разобраться, любое дело довести до конца.

В августе 1936 года всех ребят из группы, в которой учился Николай Лисконоженко, по окончании ФЗУ направили на работу в паровозное депо станции Мелитополь слесарями по ремонту паровозов.

То было трудное, но героическое время. По всей стране разворачивалось социалистическое соревнование за высокие показатели в труде. Захватило оно и тружеников станции Мелитополь.

Здесь, в депо, Николай Лисконоженко очень скоро обратил на себя внимание вдумчивым отношением к делу. Старые кадровые рабочие не раз останавливались возле новичка. Наблюдая за тем, как он трудится, они удовлетворенно кивали головой, давали дельные советы.

— Хорошим будет слесарем,— говорили они.

Прошло не так много времени, и фамилия Николая появилась на доске ударников депо. Юноша не только хорошо трудился, но и принимал активное участие в общественной работе. Стал рабочим корреспондентом областной газеты. Нередко писал о своих товарищах, лучших производственниках депо, и в газету «Гудок».

Но больше всего влекло его к себе небо. Он жадно прочитывал в газетах, журналах все, что писалось тогда об авиации. Дома в ящике стола хранились вырезки из газет с портретами первых Героев Советского Союза, принимавших участие в спасении челюскинцев, с рассказами о беспосадочном перелете экипажа Валерия Чкалова из Москвы на Дальний Восток. На карте из школьного атласа Николай долго отыскивал крошечный островок Удд, на котором приземлился чкаловский экипаж. На той же карте прокладывал он маршруты полетов, которые собирался совершить в будущем.

Как-то осенним днем 1936 года в обеденный перерыв к Николаю подошел один из товарищей по работе.

— Пошли, Микола, в красный уголок. Там летчик пришел, что-то рассказывает.

Узелок с едой свалился с колен. Обгоняя товарища, Николай помчался в красный уголок. С трудом протолкавшись сквозь толпу молодых парней, он увидел за столом невысокого, ладно сбитого командира Красной Армии со «шпалой» в голубых петлицах.

— Сейчас у нас три самолета У-2, что значит «учебный», второго, более совершенного выпуска,— продолжал командир рассказ, начатый еще до прихода Николая.— Потом их будет больше. Все зависит от того, сколько наберется желающих заниматься в нашем аэроклубе. Учиться будем по вечерам, после работы. Заниматься придется много. Познакомимся с историей развития авиации. Изучим устройство самолета. А весной начнем летать. Вы же знаете, что девятый съезд комсомола в тридцать первом году принял решение взять шефство над нашим Воздушным Флотом. Вот и здесь, в вашем красном уголке, я вижу плакате призывом: «Сто пятьдесят тысяч комсомольцев на самолет!» Видимо, среди вас найдется немало желающих войти в число этих ста пятидесяти тысяч. Может быть, среди вас есть и будущие Герои Советского Союза.

Заметив, что эта фраза вызвала некоторое оживление, летчик поднял руку.

— Должен вас предупредить, что авиации нужны люди дисциплинированные, прилежные и, конечно, физически крепкие. Если такие есть, приходите к нам. Будем рады встрече.

Отвечая на вопросы молодых рабочих, командир сказал, что он назначен начальником летной части недавно созданного в их городе аэроклуба, рассказал об условиях приема.

Поступать или не поступать в аэроклуб — для Николая такого вопроса не было. Его беспокоило другое: примут ли. Юноше казалось, что научиться летать можно, лишь обладая какими-то особыми физическими и моральными качествами.

Тем не менее он быстро собрал необходимые документы. Администрация и комсомольская организация депо дали ему, как он того и заслужил, хорошую характеристику с рекомендацией на учебу в аэроклубе. Немало поволновался Николай перед медицинской комиссией, но прошел ее легко. И не было предела его радости, когда узнал, что зачислен.

Начались занятия. Закончив смену в депо, Николай бежал на другой конец Мелитополя,— ведь городского транспорта здесь тогда еще не было, — чтобы не опоздать на занятия.

Как и предупреждал курсантов авиационный командир во время встречи в депо, заниматься приходилось много. Изучали историю авиации, аэродинамику, метеорологию, устройство самолета, мотора, парашют, средства аэродромного обслуживания.

Ребята в аэроклубе подобрались хорошие — рабочие различных мелитопольских заводов.

Николай Лисконоженко подружился со Славой Лещенко, Петром Середой и Леней Кальяном. В характере всех четверых было много схожего — любознательность, настойчивость и, главное, влечение к авиации.

Конечно, никто из них тогда еще не знал, что им готовит судьба, никто и не предполагал, что все четверо станут военными летчиками-истребителями, что всем им за мужество и храбрость, проявленные при защите Советской Родины, присвоят высокие звания Героев Советского Союза.

Все это еще будет впереди. Но все уже чувствовали, что на горизонте собираются военные тучи. В перерыве между занятиями они оживленно обсуждали сообщения из газет о мятеже испанских фашистов, об агрессивных выступлениях заправил гитлеровской Германии и фашистской Италии. Шепотом передавали друг другу неизвестно откуда появлявшиеся слухи о помощи наших летчиков-добровольцев Испанской республике. Мечтали сами там побывать, хотя, конечно, понимали, что для такого дела нужны настоящие бойцы и что им до этого ох как далеко.

Быстро пролетела короткая украинская зима. Закончились теоретические занятия. И вот однажды апрельским днем, когда подсохла земля, их повезли на аэродром.

Начинались полеты — провозные, с инструктором. На вопросы 4когда полетим самостоятельно?» летчик Андреев, в группе которого занимались «четыре мушкетера», как прозвали товарищи по учебе Николая и его друзей, неизменно отвечал:

— Когда освоите технику пилотирования!

Всем казалось, что они уже все хорошо знают. Но этого мнения не разделял инструктор. Он еще и еще раз давал курсантам провозные полеты. А между ними само по себе началось негласное соревнование за право первым самостоятельно взлететь.

В июле все еще продолжались полеты с инструктором.

И вот однажды, когда Николай доложил Андрееву: «Курсант Лисконоженко к выполнению задания готов» и с разрешения летчика занял свое место во второй кабине в ожидании, что место в первой займет

инструктор, как занимал его восемнадцать раз до этого, Андреев вместе с техником втащил туда тяжелый мешок с песком. |

— Полетишь сегодня с моим заместителем Иваном Песковым,— пошутил инструктор.

Первый самостоятельный полет. Хотя и на учебном самолете, но какая это все-таки радость! Один в небе... Пьянящее чувство воздуха...

Многие курсанты удивились решению инструктора выпустить первым в самостоятельный полет Николая Лисконоженко. Хотя он и старался в учебе, но была успевавшие лучше его. А вот — на тебе!

Но инструктор сердцем почувствовал в юноше прирожденного летчика. И не ошибся.

— Ну как? Что почувствовал? Страшно было? — забросали товарищи Николая вопросами, когда он посадил машину и доложил инструктору о выполнении задания.

Николай пожал плечами.

— Ничего не помню. Одно скажу: страха нет, петь хочется.

Приступив к новому этапу учебы — самостоятельным полетам, курсанты настойчиво осваивали технику пилотирования, начали выполнять простейшие фигуры.

По вечерам, возвратившись с занятий, Николай рассказывал сестре и ее мужу, токарю станкостроительного завода, о своих полетах. Об авиации говорил с восторгом.

Тот год ознаменовался выдающимися перелетами советских авиаторов. В мае Герой Советского Союза Водопьянов, а затем летчики Молоков, Алексеев и Мазурук посадили тяжелые самолеты на Северном полюсе и высадили на нем четверку отважных папанинцев.

Вслед за ними в июне 1937 года снова совершила выдающийся перелет чкаловская тройка — через Северный полюс в США. Через три недели из Москвы в Америку смелый бросок совершил Михаил Громов,

Ничего не было удивительного в том, что Николаю и его товарищам после сообщений об этих перелетах хотелось обучаться летному делу особенно усердно.

Накануне двадцатилетия Великого Октября в Мелитопольском аэроклубе состоялся первый выпуск. Проходил он очень торжественно. За несколько дней до выпуска приехавшие из Москвы члены комиссии принимали зачеты по материальной части самолета и технике пилотирования, подолгу беседовали с каждым выпускником.

На вечере начальник аэроклуба по одному вызывал их на сцену и под дружные аплодисменты всех присутствующих вручал удостоверения пилота. Музыканты духового оркестра каждому выпускнику играли туш.

Потом были танцы. Танцевали модные в то время польку, вальс, краковяк. У трех девчонок, которые тоже занимались в аэроклубе и тоже получили теперь свидетельства о его окончании, не было отбоя от кавалеров.

Николай не танцевал. Выйдя в коридор, поймал разгоряченного Петра Дахова, комсорга курсантской группы.

— Что будешь делать дальше? — спросил Николай.

— Собираемся с ребятами в Качу,— ответил Петр.— А ты?

— И я с вами. Хочу стать военным летчиком. Истребитель — это не «уточка»,— с жаром говорил Николай.— Пойдем в военкомат, подадим заявления.

В Качинскую военную школу пилотов Николай Лисконоженко с товарищами по Мелитопольскому аэроклубу выехали в конце года. В вагоне поезда оживленно говорили о том, что их ждет впереди, о своей мечте стать летчиками-истребителями, о том, что после окончания учебы все вместе подадут заявления и поедут добровольцами в Испанию бить фашистов.

Однако все их мечты чуть не рассыпались в прах, когда командир с ромбом в петлице, начальник школы, сказал, что прибыли они поздно, что все группы уже укомплектованы, давно занимаются, и предложил приезжать в будущем году.

На все просьбы следовал категорический отказ. Правда, начальник вызвал дежурного по школе и приказал ему ребят накормить и устроить на ночлег. И тут же дал понять, что на большее рассчитывать не следует.

Поужинав, отправились в отведенное им место, не раздеваясь, улеглись на солдатских кроватях и так лежали, каждый по-своему переживая неудачу.

Наутро, позавтракав, отправились в штаб. И. снова отказ. Выйдя из кабинета начальника, попали на глаза дежурному

— Кто такие? Что здесь делаете?

Перебивая друг друга, загалдели, как бывало в школе:

— Поступать приехали!

— Хотим стать летчиками!

— Начальник сказал, чтобы пришли завтра...

— А сейчас, говорит, идите в казарму...

— Раз сказал, значит идите. Нечего здесь толкаться!

Весь день старались не попадаться на глаза командирам. Наутро снова были у начальника.

— Я вам уже сказал, что вы прибыли поздно, что занятия давно начались, что все группы укомплектованы.

С интересом разглядывая ребят, начальник после небольшой паузы сказал:

— Нечего по школе разгуливать! Идите к дежурному и скажите, что я приказал, чтобы кто-нибудь проводил вас в класс материальной части. Посмотрите там, какие самолеты изучают наши курсанты.

Начальник школы отказывал им в приеме на учебу так, словно, как и они, чего-то ждал.

Через день все разъяснилось: в школе получили приказ народного комиссара обороны, которым разрешалось укомплектовать еще две группы с сокращенным сроком обучения.

И вот они курсанты. 1 января 1939 года начались занятия в их группах. Сокращенный срок обучения-это та же программа, те же занятия, только более плотные, более насыщенные. Учиться приходилось много, свободного времени не оставалось ни минуты.

Тут-то и сказалась усидчивость Николая. Допоздна сидел он над учебниками, конспектами, с удивлявшей всех дотошностью разбирал чертежи, схемы, копался в деталях и узлах самолета, выставленных на стендах и в учебных классах.

Как и в аэроклубе, Лисконоженко одним из первых был допущен к самостоятельным полетам на самолете-истребителе И-16, созданном тем же конструктором, что и У-2,— Н. Н. Поликарповым. У-2 курсанты любовно называли «уточкой». И-16 тоже «повезло» — с чьей-то легкой руки он получил прозвище «ишачок».

«Ишачок» был машиной строгой. Малейшая неточность — и он сваливался в штопор. Но Николай Лисконоженко на удивление быстро освоился с ней.

За полгода он налетал свыше тридцати часов. Обучавший его полетам инструктор лейтенант Мурзин так характеризовал курсанта в летно-строевой аттестации, написанной на него перед окончанием учебы: «Физически хорошо развит. Воля сильная. Смел и решителен. К учебе относится с интересом. Летает хорошо. Морально устойчив. В преданности Родине и делу партии сомнений не вызывает. К использованию в истребительной авиации годен».

А в комсомольской характеристике отмечалось, что он проявил себя дисциплинированным комсомольцем, что к комсомольским поручениям относится исключительно добросовестно.

Через восемь месяцев состоялся выпуск групп с сокращенным сроком обучения-. Приказом народного комиссара обороны СССР Николаю Лисконоженко, как и другим выпускавшимся летчикам, прибывшим с ним мелитопольцам, было присвоено звание «младший лейтенант», и он был направлен для прохождения военной службы в истребительный полк Ленинградского военного округа.

Как это нередко бывает, старожилы полка встретили новичка несколько настороженно. Но вскоре от этой настороженности не осталось и следа. Николай летал хорошо. Фигуры высшего пилотажа выполнял не хуже тех, кто летал уже несколько лет. По конусу и по наземным целям стрелял отлично.

Однажды во время занятий Николаю Лисконоженко пришлось вести учебный воздушный бой с одним из опытных летчиков. Тот перед вылетом даже подтрунивал над молодым пилотом. А когда после выполнения задания посадил самолет и вылез из кабины, вытер ладонью мокрый от пота лоб, подошел к Николаю, как-то удивленно, будто впервые видит, посмотрел на него и молча крепко пожал ему руку. Позже, отвечая на вопросы товарищей, обронил: «Крепкий орешек. Драться будет по-настоящему».

А война все ближе подступала к границам нашей Родины. Это явственно ощущалось по обстановке, сложившейся в Западной Европе. И потому учеба в частях Красной Армии велась с максимальным приближением к боевым условиям, которые могли встретиться советским воинам в случае нападения на нашу страну.

Вскоре в полк поступила новая техника — истребители ЛаГГ-3 конструкции С. А Лавочкина, В. П. Горбунова и М. И. Гудкова. Эти самолеты были более быстроходны и маневренны, чем «ишачок», имели более мощное вооружение.

Началось их освоение.

Помня об одном конфузном случае, происшедшем с ним в Качинской школе, Николай относился к учебе особенно старательно.

А случилось тогда вот что.

В плановую таблицу полетов были включены стрельбы по наземным целям. К тому времени Николай в полном объеме прошел предварительную подготовку. По данным, полученным от инструктора, он начертил схему огня, определил величину поправок на снос от ветра, запомнил высоты, на которых нужно начинать и прекращать огонь.

И вот самолет в воздухе. На расчетной дальности он начал пикирование, парировал снос, учел поправку на ветер и с заданной высоты открыл огонь.

«Отлично!» — такой была оценка стрельбы.

Через час неожиданно для Николая командир приказал повторить полет. Задача оставалась та же: по разить наземную цель.

Николай старательно скопировал свои действия и.» все пули легли в стороне от мишени.

«Как же так?» — недоумевал курсант.

— Вы и не заметили, товарищ Лисконоженко, что ветер изменил направление и скорость,— объяснял руководитель занятий.— Перед повторным вылетом надо было снова запросить метеоданные. Вы же этого не сделали.

Да, это был урок!

Николай мучительно переживал неудачу и сделал из нее выводы. С тех пор он никогда не действовал по шаблону, всегда анализировал воздушную обстановку, обдумывал свои действия.

В полку, как и до этого в школе и в Каче, Николай, насколько позволяла обстановка, много читал, отдавая этому делу все свободное время.

Прочтя книгу об одном из первых русских летчиков Петре Николаевиче Нестерове, он с восторгом рассказывал товарищам об этом необыкновенном человеке, первым в мире осуществившем на самолете «Нью-пор-4» «мертвую петлю», названную впоследствии «петлей Нестерова».

Это случилось 27 августа 1913 года. А 26 августа 1914 года на самолете «Моран» летчик нагнал в районе города Жолква двухместный австрийский самолет «Альбатрос» и после безуспешной попытки маневром посадить его пошел на таран.

Это был первый в мире воздушный бой. Как и петля Нестерова, так и его беспримерный подвиг навечно вошли в историю не только русской, но и мировой авиации.

— А ты, Николай, смог бы пойти на таран? — спросил его летчик Миша Зуев.

— Не знаю... Конечно, если обстановка сложится так, что надо таранить,— значит, смогу! — ответил Лисконоженко, не подозревая, что очень скоро воздушная обстановка заставит его поступить именно так.

К ноябрю 1941 года обстановка на фронте сложилась для наших войск весьма неблагоприятно.

Враг рвался к Москве, окружил кольцом Ленинград. Шли кровопролитные бои. А тем временем советское командование готовило мощный контрудар. Подходили резервы, шла перегруппировка частей и соединений. Их нужно было во что бы то ни стало защитить от ударов с воздуха, хотя на каждый наш истребитель приходилось по три-четыре немецких.

Перейдя в контрнаступление, 52-я армия генерала Н. К. Клыкова и 4-я армия генерала К. А. Мерецкова своими ударами сорвали замысел фашистского командования создать второе кольцо окружения Ленинграда.

2 ноября 1941 года командиру звена 513-го истребительного авиационного полка, который входил в состав 62-й армии, лейтенанту Лисконоженко была поставлена задача: вылетев звеном, прикрыть пехоту и артиллеристов, занимавших исходные позиции.

— На них не должно упасть ни одной бомбы! — сказал командир эскадрильи Николаю.

За несколько минут лейтенант Лисконоженко разъяснил задачу своим друзьям по звену летчикам Зуеву и Клочко. Вместе обсудили возможные варианты действий при встрече с воздушным противником.

И вот сигнал ракетой. Взревели моторы. Истребители промчались по полю, поднялись в воздух и взяли курс на запад.

Пока летели к линии фронта, все было спокойно. Когда долетели до переднего края и сделали разворот, увидели на горизонте черные точки.

Фашисты быстро приближались. Вот уже хорошо видны среди туч шесть «юнкерсов». Над ними столько же «мессершмиттов».

Как было условлено еще на земле, Клочко стал набирать высоту, чтобы связать боем вражеские истребители. Лисконоженкс и Зуев, прибавив моторам оборотов, устремились к бомбардировщикам.

Но молниеносная атака не удалась. Слишком неравными были силы. Да и фашисты, видимо, попались опытные. Клочко оттянул на себя три «мессера». Остальные набросились на Зуева и Лисконоженко. Завязался бой на горизонталях. Истребители усиленно старались зайти один другому в хвост. Потом бой перешел на вертикали. Фашистам удалось разбить нашу пару, оттянуть ее от бомбардировщиков. Бомбардировщики беспрепятственно приближались к нашим войскам. Казалось, вот-вот полетят вниз бомбы.

Но что это? Один из «лаггов», начав камнем падать на «мессера», вдруг сломал линию, круто отвернул и оказался позади «юнкерса».

Командующий 52-й армией генерал-лейтенант Н. К. Клыков внимательно наблюдал со своего командного пункта, расположенного в землянке у села Каменка, за воздушным боем.

— Смотрите, какой молодец! — воскликнул генерал.— Сейчас он ему даст!

Но выстрелов не было слышно. Командующий и находившиеся рядом с ним работники штаба армия поняли, что у нашего летчика кончился боезапас я что теперь ему нечем помешать врагу сбросить бомбы.

И вдруг советский истребитель, вплотную приблизившись к бомбардировщику, ударил его винтом по стабилизатору. «Юнкере» беспорядочно закружил в воздухе и рухнул с бомбами на землю.

ЛаГГ-3 продолжал лететь. Он выдержал таран. Но теперь его атаковали три «мессера». Меткие очереди прошили кабину. И тогда случилось такое, чего не ожидали ни фашистские летчики, ни те, кто наблюдал за боем с земли: советский летчик пошел на второй таран. Своим самолетом он ударил ближайшего из атаковавших его «мессершмиттов». Фашистский истребитель вошел в пике, закончившееся ударом о землю.

— Смотрите: летит! Он летит! — возбужденно воскликнул командарм.

Действительно, советский истребитель продолжал лететь, странно пошатываясь.

А фашисты, потеряв два самолета, несмотря на численное преимущество, позорно покинули поле боя.

ЛаГГ приземлился невдалеке от командного пункта. Генералу доложили:

— Приземлился, товарищ командующий, командир звена лейтенант Лисконоженко. Тяжелое ранение в голову и плечо. Отцравлен в госпиталь.

— Проверьте, чтобы немедленно была оказана помощь. Подготовьте ходатайство о присвоении звания Героя Советского Союза! — приказал командарм.

На воинском кладбище в городе Малая Вишера Новгородской области стоит высокий мраморный обелиск. На нем золотыми буквами высечено: «Герою Советского Союза лейтенанту Николаю Гавриловичу Лисконоженко, совершившему два тарана в одном воздушном бою».

Летом у подножия обелиска всегда лежат букеты живых цветов. В праздничные дни к могиле героя идут благодарные горожане. Идут по улице, которая носит его имя.

В такие же дни и тоже по улице, которая носит имя героя-земляка, идут в праздничных колоннах мелитопольцы. Идут дети и внуки тех, с которыми начинал свою трудовую деятельность, с которыми, расправив орлиные крылья, поднялся в небо молодой производственник депо станции Мелитополь. Идет во главе колонны локомотивного депо передовая бригада слесарей-ремонтников, в списки которой занесен навечно Герой Советского Союза Николай Лисконоженко. Бегает по стальным магистралям Приднепровской ордена Ленина железной дороги тепловоз, носящий имя героя. Работать на нем доверено лучшей комсомольско-молодежной бригаде. В Малой Вишере и в Мелитополе имя Николая Лисконоженко носят пионерские дружины.

А когда в первой эскадрилье воинской части, продолжающей славные традиции 513-го истребительного авиационного полка, старшина, начиная на вечерней поверке перекличку, первым называет имя Николая, правофланговый отвечает:

— Герой Советского Союза лейтенант Лисконоженко пал смертью храбрых в боях за свободу и независимость нашей Родины!

Герои не умирают.