Герои Ленинградского Неба

А. ЖУРАВЛЕВ ЛИДЕР НЕОТРАЗИМЫХ АТАК

Михаил Дмитриевич Никишин широкоплеч, приземист. Лицо выразительное: белесые брови вразлет, под ними серые глаза блестят добрым огоньком, плотно сжатые губы и широкий подбородок свидетельствуют о характере волевом, а посеребренные сединой волосы — о том, что в жизни ему досталось всего — и радостного и горького.

Вспоминая о пережитом, он хмурит брови:

— Судьба бросала меня от края и до края нашей

советской земли. Родился в деревне Воронино Шатурского района, что в Подмосковье. Когда закончил начальную школу, подрос и окреп, пошел в плотничью артель. Помахал, поиграл топориком! Сколько изб крестьянских срубил — не счесть! Потом захотел потрогать руками облака. Стал обучаться в аэроклубе, затем в школе военных летчиков. Думал: окончу летную школу, пойду в строевую часть летчиком. Но судьба распорядилась иначе. Назначили меня летчиком-инструктором. Выпустил несколько групп молодых пилотов, как говорится, дал им путевку в небо. Работа была интересная и почетная, а сердце звало в другие просторы, не ограниченные школьными зонами. Вскоре попал на строительство железнодорожной магистрали Котлас — Воркута, стал там линейным летчиком и был безмерно рад такой самостоятельной, творческой, интересной, хотя и очень трудной работе...

Михаил Дмитриевич задумывается, проводит ладонью по широкому, изборожденному морщинами лбу, потом продолжает:

— Когда началась война с фашистской Германией и бои загремели на фронте от Балтики до Черного моря, стал добиваться отправки на фронт. Не отпускали. В трескучие морозы, метели и сизые туманы продолжал летать по трассе Котлас — Воркута, развозил почту, пассажиров, строительные материалы, медикаменты. Так было надо... Но не смирился.

Михаил Дмитриевич улыбнулся, повеселел :

— Однажды вызывает меня начальник строительства магистрали. Пришел к нему. Вижу — хмурится: «Добился своего! А мы как, ты подумал? Кто тебя заменит? Скажи, могу я доверить молодому сосунку полеты на северной трассе, а?» Я слушал, молчал. Начальник строительства тоже замолчал, потом стукнул ладонью по столу и примирительно сказал: «Ну ладно, иди в бухгалтерию, рассчитывайся. И возвращайся после победы». Он подошел ко мне, дружелюбно обнял, похлопал по спине, спросил: «Договорились?» — «Возвращусь!»— ответил я. И знаете, после войны возвратился на Север. И еще около десяти лет летал по знакомой трассе Котлас — Воркута, осваивал новые трассы.

И вновь задумывается Михаил Дмитриевич:

— Только на фронте со мной сыграли злую шутку. Вместо боевого самолета вручили По-2! В штабе Ленинградского фронта сказали: «Вы опытный летчик транспортной авиации. Будете перевозить к линии фронта срочные и важные грузы, срочную почту, обеспечивать связь с боевыми соединениями и частями, доставлять им боеприпасы и запчасти. Дело очень ответственное». И я стал летать. Летал днем и ночью, в погоду и непогоду. И мечтал о боевом самолете, о схватках с фашистами, о штурмовых ударах по их позициям... Двести четырнадцать успешных вылетов совершил я на По-2, выполняя специальные задания командования. А потом добился-таки перевода в боевую авиацию и с радостью пересел за штурвал самолета-штурмовика Ил-2. Каждого боевого вылета ждал с нетерпением. Фашисты не зря прозвали наш штурмовик «черной смертью». В каждом вылете на боевое задание я старался оправдать это название нашего самолета чувствительными ударами по врагу, понимая, что каждый такой удар приближает час нашей победы. Летать нам приходилось много, часто по четыре-пять раз в день. Выматывались, конечно, до последней степени. Бывало, в конце такого летного дня даже не оставалось сил, чтобы выбраться из кабины...

Михаил Дмитриевич прерывает рассказ, открывает и пододвигает ко мне папку с документами.

— Здесь у меня сохранились некоторые бумаги «военных лет,— говорит он, смущаясь.— Годы идут, многое забылось. Приходится иногда обращаться к документам, чтобы восстановить в памяти некоторые события.

«Несмотря на свой возраст — 37 лет,— читаю в наградном листе Михаила Дмитриевича,— старший лейтенант Никишин на задания летает с большим желанием. В дни напряженной боевой работы по ликвидации блокады Ленинграда, по прорыву сильно укрепленной оборонительной полосы на Карельском перешейке и в боях по освобождению Эстонии производил по 4—5 вылетов в день в качестве ведущего.

Боевые задания выполняет хорошо и отлично в сложных метеорологических условиях. Над целью умело руководит подчиненной группой. В бою хладнокровен, настойчив, инициативен, проявляет при этом отвагу и геройство».

Продолжаю внимательно читать документы военных лет, каждая страница которых раскрывает новые черты летчика-героя...

Шел май 1943 рода. Повсюду буйствовала вешняя зелень, радовало разноцветье трав, в голубом небе звенели прилетевшие жаворонки и ласточки. Пригородный аэродром оживал, у остывших за ночь штурмовиков появились техники, загремели стремянками, инструментами. Тишина уступила место разговорам, крикам, стуку молотков, оглушительному треску включаемых моторов. Техники и механики готовили самолеты к вылету на боевое задание. Вскоре около командного пункта стали собираться летчики. Они шумно переговаривались, ожидая командира эскадрильи. Комэск майор Александр Пономарев пришел и — сразу за дело.

— Прошу внимания! — обратился он к летчикам.— Получено задание. Не скрою — сложное и опасное. Надо отыскать и уничтожить вражескую тяжелую артиллерийскую батарею. Для этого придется пройти над передним краем противника, проникнуть в его тыл. Батарея где-то здесь,— указал майор на карте предполагаемый район размещения батареи.— Нас будут сопровождать истребители. От группы не отрываться, на побочные цели не отвлекаться, пока не уничтожим батарею. Ясно?

Комэск обвел цепким взглядом летчиков и, убедившись, что задание уяснено, скомандовал:

— По самолетам!

Взревели моторы. Через несколько минут вся эскадрилья была в воздухе. Штурмовики построились, набрали заданную высоту и скрылись в серой пелене неба. На маршруте к ним присоединились истребители сопровождения...

Майор Пономарев строго держал курс к линии фронта. В небе было спокойно. Но это пока. Все летчики знали, что им придется преодолевать заградительный огонь зенитных батарей фашистов. Не исключалась и встреча с «мессершмиттами». Штурмовики не в первый раз летели за линию фронта и были готовы ко всему.

До линии фронта долетели спокойно. Полоса переднего края обозначилась вспышками выстрелов пушек и минометов, разрывами снарядов и мин, светящимися нитями трассирующих пулеметных очередей.

Вот и к «илам» потянулись эти нити. Они перекрещивались, рассыпались веером, сливались в пучки. Едва штурмовики успели удалиться от переднего края противника, по ним стали бить зенитные батареи. Особенно неистовствовали автоматические пушки. Разноцветные пунктиры их трассирующих снарядов вот-вот, казалось, вонзятся в самолеты. Розовые огоньки разрывов вспыхивали то чуть ниже самолетов, то чуть выше, то правее их, то левее, там и здесь оставляя барашки сизого дыма...

А группа продолжала поиск тяжелой артиллерии, ловко маневрируя в обстреливаемом пространстве. Через минуту-другую майор Пономарев передал по радио :

— Вижу вражескую батарею. Приготовиться к атаке... За мной!

Окинув быстрым взглядом местность, Никишин не сразу разглядел, что там внизу. Лишь присмотревшись повнимательнее, увидел расставленные ромбом большие пушки вражеской батареи. Следуя за ведущим, он ввел самолет в пологое пикирование.

— Теперь держись, вражина! — проговорил Михаил, нацеливаясь на одно из орудий. Он поймал его в прицел и нажал кнопку бомбосбрасывателя. Освободившись от четырех «соток», самолет взмыл вверх, словно вздохнул облегченно.

Выходя из атаки, Никишин осмотрелся. Вражескую батарею дружно атаковали и его товарищи. Внизу взрывались бомбы, взметывали вверх землю, обломки пушек, снарядных ящиков, клубы дыма и пыли.

— Молодцы! Ударили что надо! — раздались по радио восторженные голоса летчиков истребителей сопровождения, прикрывавших штурмовики.— Работайте спокойно. «Мессеров» не видно.

Фашистских истребителей действительно не было. Зато вражеские зенитчики, опомнившись, открыли ураганный огонь.

— Заходим на вторую атаку! — скомандовал комэск, не обращая внимания на огонь зениток.

И вновь шестерка «илов» пошла в пике. Теперь заговорили их пушки и пулеметы, сокрушая технику, уничтожая вражеских солдат и офицеров.

А зенитки продолжали неистовствовать. Огненные клубки и сизые шапки разрывов все плотнее окружали наши самолеты. Один снаряд разорвался в нескольких метрах от самолета Никишина. В следующую секунду Никишин почувствовал сильный удар снизу. Машину подбросило и затрясло, она накренилась и стала терять скорость. Михаил прибавил обороты. Мотор взревел, но тряска не прекращалась. Не увеличивалась и скорость.

— Спокойно! — проговорил Никишин.— Сейчас разберемся, что там произошло...

— Никишин! — услышал он голос комэска.— У тебя правая «нога» вывалилась из гнезда. Выходи из боя!

— Разрешите остаться,— попросил он.— Рулей самолет слушается. Буду продолжать выполнять задание...

— Хорошо, работайте,— ответил ведущий и подумал: «Молодец. Я бы на его месте поступил так же. Надежный летчик».

Пренебрегая смертельной опасностью, Михаил повел подбитую машину в очередную атаку на фашистскую батарею. Выпустив реактивные снаряды, он видел, как они попали в цель, взметнув вверх султаны огня и дыма.

Возвращаясь на базу, Михаил соображал, как лучше посадить тяжелый штурмовик на одну стойку шасси. Он был спокоен. Рядом шли его боевые товарищи, каждый из них был готов в любую минуту прийти на помощь. Они наперебой давали ему по радио различные советы. Из опыта летной работы Михаил знал, как нелегко и опасно производить такую посадку. Но он был уверен в себе. Ни секунды не сомневался и в надежности своего боевого друга — самолета.

Над аэродромом сделал несколько кругов, вырабатывая бензин из баков, чтобы облегчить машину и обезопасить ее от пожара. Получив разрешение на посадку, пошел на снижение, выключил мотор, перекрыл бензокраны. Потом, накренив машину на левое крыло, осторожно подвел ее к земле и аккуратно приземлился на одно колесо. Самолет пробежал несколько десятков метров, гася скорость, потом плавно опустился на правое крыло, чиркнул консолью по высокой траве, развернулся на девяносто градусов и застыл...

— Ловко он его посадил, мастерски! — восхищенно воскликнул Пономарев и направился к Никишину, чтобы поздравить его с успешным завершением такого трудного полета.

К вечеру была получена телеграмма от командования 2-й ударной армии. В ней говорилось: «Отмечаем отличную работу группы Ил-2 на участке Гонтовая Липка. Внезапным налетом был нанесен мощный удар по огневым точкам противника. Такой мастерский удар командование 2-й ударной армии наблюдало впервые. Восхищены и благодарим соколов!»

Майские дни были ясными, светлыми. Штурмовики много летали на боевые задания. В эти дни Никишин произвел несколько боевых вылетов на «свободную охоту». Он любил такие вылеты. Они давали простор инициативе, воспитывали у летчика упорство, целеустремленность, вырабатывали умение отыскивать и уничтожать тщательно замаскированные объекты противника.

И вот ему вновь дано задание вылететь на «свободную охоту» в паре с Николаем Коробейниковым.

Перед вылетом майор Пономарев напутствовал:

— Ваша главная задача —«пощипать» железнодорожные составы на перегоне Тосно — Чудово — Новгород. От боя с истребителями уклоняться! Понятно?

— Задание выполним. Будьте уверены,— заверил комэска Никишин.

Через несколько минут два «ила» взлетели и скрылись за косматыми макушками леса. День клонился к вечеру. Стояла хорошая летная погода. Воздух прозрачный, чистый. Видимость отличная. И маршрут приятный, не однообразный. По пути попадались небольшие заболоченные озера, заросшие ивняком речушки, лесные массивы, на фоне которых можно было скрыться в случае преследования истребителей.

Железнодорожный эшелон Никишин заметил издали. За кургузым паровозом стлался черно-рыжий, словно лисий хвост, на всю длину состава дымный шлейф.

— Приготовиться к атаке! — приказал Михаил ведомому лейтенанту Коробейникову.— Я ударю по паровозу, а ты — по вагонам!

— Добро, командир!

Самолеты пошли в пикирование. Никишин стеганул огненной очередью из пушек по паровозу. Окутавшись паром и дымом, замер весь состав. В это время Николай Коробейников ударил по вагонам. Вспыхнул пожар. Платформа, покрытая серым полотном, взорвалась.

— Сбросить бомбы!

— Высота мала. Опасно!..— взволнованно предупредил Коробейников.

— Молодец, Коля! Набираем высоту.

Самолеты стали набирать высоту, потом развернулись на сто восемьдесят градусов и вновь пошли в пике.

Словно большие черные капли, оторвались от самолетов бомбы и полетели вниз, ритмично покачиваясь из стороны в сторону. Потом разорвались, корежа вагоны, платформы, колею.

— Полыхает состав.

—- Вижу, командир! — радостно ответил Николай.

— Возвращаемся на базу.

...Проходили суровые фронтовые будни. Михаил Никишин успешно командовал звеном. Часто водил в бой группы самолетов и всегда возвращался с победой.

Вот перечень некоторых боевых вылетов Михаила Никишина, взятых из его наградных листов.

«22 июля 1943 года, командуя группой из шести Ил-2 без прикрытия истребителей, Никишин подавил огонь двух батарей полевой артиллерии южнее поселка Эстонский. Задание выполнено отлично. Взорван склад с боеприпасами».

«3 сентября 1943 года. В качестве ведущего четверки Ил-2 под общим командованием Героя Советского Союза капитана Зинченко уничтожал огневые средства, живую силу и разрушил оборонительные сооружения в опорном пункте противника Спасская Полнеть. Задание группа выполнила отлично. На цель было произведено шесть заходов, в результате штурмовых действий возник очаг пожара и произошел взрыв большой силы».

«1 февраля 1944 года. В составе четверки штурмовиков Никишин уничтожал автотранспорт и живую силу противника на дороге Сольцы — Угоща. Задание выполнено отлично. Сделано четыре захода на штурмовку, уничтожены бензозаправщик, четыре автомашины с боеприпасами и до двадцати пяти повозок с грузом».

«14 апреля 1944 года. Будучи ведущим пятерки Ил-2, Никишин громил огневые средства и живую силу противника юго-западнее города-крепости Нарва. Наземное командование сообщило, что в опорном пункте противника Варбаши вспыхнули три пожара и произошел сильный взрыв».

«12 июня 1944 года. Шестерка Ил-2 под командованием старшего лейтенанта Никишина уничтожила эшелоны отступающих войск противника. На станции Перкярви группа атаковала эшелон до 60 вагонов с двумя паровозами. Были разбиты восемь вагонов, уничтожено несколько автомашин и взорван склад с горючим. Пламя и дым наблюдались с расстояния пятидесяти километров...»

Но были у Михаила Никишина и его боевых товарищей не только победы. Летом 1944 года погиб под Ленинградом командир эскадрильи Александр Пономарев. Это была горькая утрата для полка, особенно для Михаила Никишина.

— Я очень любил Сашу,— вспоминает Михаил Дмитриевич.— Работая бок о бок с ним, всегда чувствовал его поддержку, внимание, сердечность. Советы и подсказки его были очень своевременны и ненавязчивы, доброжелательны. Храбрый и дерзкий в бою, на земле он был неторопливым, внимательным и вдумчивым. Настоящий воспитатель, наставник. Летная судьба у него была интересной, хотя и трудной. В начале войны он был сбит над вражеской территорией. Тяжело раненный, нашел силы и выбросился из пылающей машины, сумел раскрыть парашют и приземлиться. Но уже на земле потерял сознание. Очнулся, увидел вокруг себя смеющихся фашистов с прижатыми к животам автоматами. «Рус капут!»—ржали они, пиная его ботинками. Потом, на допросах, издевались, били, обливали холодной водой. Требовали сведений об авиации. Не сказал ни слова. Как камень был. Позже, вылечившись и окрепнув, бежал из фашистского ада. Еле добрался до своих, вернулся в полк и стал еще злее громить врага. И вот — погиб...

Михаил Дмитриевич встал, прошелся по комнате, успокоился, продолжил рассказ о своем комэске:

— Я многому научился у Саши Пономарева. Всегда брал пример с него. А когда меня назначили командиром эскадрильи вместо Пономарева, честно говоря, задумался, смогу ли быть таким руководителем эскадрильи, каким был Пономарев? Не растеряю ли добрую славу эскадрильи?

Нет, доброй славы эскадрильи Никишин не растерял. Наоборот, он приумножил ее своими боевыми делами, умением руководить подчиненными на земле и в суровом фронтовом небе, личным мужеством и храбростью.

Сам летал часто. Задания выполнял честно. Не боялся риска, но шел на него всегда осмысленно.

Однажды шестнадцать штурмовиков под общим командованием подполковника Баешко совершили массированный налет на аэродром противника. В этой полковой группе ведущим второй восьмерки штурмовиков был Михаил Никишин. В то раннее утро погода выдалась великолепная. На востоке занималась заря. В голубом небе плыли редкие облака, подсвечиваемые яркими лучами восходящего солнца.

Летчики знали, что аэродром охраняется истребителями, зенитной артиллерией, прожекторами и прорваться к нему будет нелегко. Летели на высоте тысяча двести метров. Когда подошли к переднему краю обороны противника, он встретил наши самолеты лавиной зенитного огня. Небо над позициями противника ощетинилось разрывами сотен снарядов, непреодолимой, казалось, стеной пулеметного и ружейного огня. Применив противозенитный маневр, группа вышла из зоны обстрела и, прикрываемая нашими истребителями, продолжала полет к цели. Прошло около десяти минут.

— Подходим к цели,— сообщил подполковник Баешко и скомандовал: — Приготовиться к атаке!

Через одну-две минуты штурмовики были над целью.

Вражеский аэродром Никишин увидел издалека. Ровная взлетно-посадочная полоса блестела накатанной и отшлифованной поверхностью. Серыми квадратами выделялись ангары и другие аэродромные сооружения. С двух сторон аэродрома черной стеной стоял лес, по краю которого были расположены стоянки самолетов.

— В атаку! — раздалась команда.

Две восьмерки штурмовиков пошли на цель. Блеснули огненными хвостами реактивные снаряды. Полетели вниз серии авиабомб —«соток».

Никишин видел, как рвались на взлетно-посадочной полосе бомбы, корежа бетонные плиты. Видел, как на южной окраине аэродрома, там, где стояло приземистое куполообразное здание, вспучился огненный шар и, расширяясь в окружности, устремился вверх. Это взорвался склад бензина.

— Заходим на вторую штурмовку! — услышал Никишин по радио команду ведущего.

Он развернул свою восьмерку и, прижимая самолет к верхушкам леса, понесся к цели. За ним последовали ведомые. - .

— Пушки к бою! Огонь! — скомандовал он, нажав на гашетку.

Две пушки, установленные в крыльях штурмовика, исторгая огонь, посылали снаряд за снарядом во вражеские самолеты. Вот от прямого попадания вспыхнул «юнкере», затем взорвался «брустер»... На стоянке бушевал огонь, и все небо над аэродромом вскоре заволокло дымом.

— Пора уходить! — проговорил Никишин, осматриваясь.— Дело сделано. Вон какой пожар устроили — в полнеба! Хорошо горят крестатые!

В этот момент раздалась команда ведущего:

— Всем сбор! Уходим.

Группа «илов» уже отошла от фашистского аэродрома, когда Михаил услышал по самолетному переговорному устройству взволнованный голос своего воздушного стрелка Василия Батизады:

— Командир, «мессеры»! — И в ту же секунду застрочил его пулемет.

«Молодец стрелок! — подумал Никишин.— Хороший у меня щит».

— Командир! Попался один! Сел на мушку,—радостно доложил стрелок,— заковылял к земле!

— Так их, Вася, так! Держись, друг! — подбодрил Никишин стрелка.

В ту же секунду стрелок вновь застрочил из пулемета. И вдруг самолет содрогнулся от сильного удара.

«Кажется, из пушки врезал?! А куда?»—подумал Михаил и спросил стрелка:

— Куда попал? Что с машиной?

— Не знаю, командир. Вроде, цела,— ответил стрелок.— А «мессеры» отстали...

Никишин почувствовал запах горелой резины. В кабине появился дым.

— Горим, Вася! — крикнул он стрелку.

— Вижу, командир. Что будем делать?

— Тянуть к дому. Лишь бы пожар не усилился.

Самолет дымил, стал терять скорость и высоту, отставать от группы. Никишин заметил, как два «яка» из группы сопровождения пристроились к их подбитому «илу».

«Охраняют «ястребки», беспокоятся»,— потеплело на сердце у Михаила.

Никишин посмотрел на часы. «По времени вот-вот должна быть линия фронта. Как-то удастся ее проскочить?»— с тревогой подумал он. Мотор работал с перебоями и еле тянул. В кабине было не продохнуть от едкого дыма...

Но вот наконец-то показалась линия фронта. Они подходили к ней на небольшой высоте и над передовыми позициями противника появились неожиданно. Едва проскочили их, мотор, несколько раз чихнув, заглох. Тяжелая машина сразу осела и стала резко снижаться. К счастью, внизу было более или менее ровно— большая заросшая кустарником луговина.

— Держись, Вася, иду на посадку! — сообщил Никишин стрелку, изо всех сил удерживая самолет в горизонтальном полете.

Штурмовик, оставляя за собой хвост дыма, мчался над самой землей. Вот по крыльям и фюзеляжу стали хлестать ветки, потом самолет с грохотом и треском опустился на фюзеляж, прополз на «животе» десятка два метров, ломая и сминая кусты, на что-то натыкаясь и скрежеща в клубах дыма и пыли, и остановился.

— Жив, Василек? Вылезай быстрее, бежим...

Снимая на бегу парашюты, летчик и стрелок бросились прочь от вспыхнувшего ярким пламенем самолета. На пути попалась им большая воронка от взрыва авиабомбы. Они прыгнули в нее и легли на дно... Раздался взрыв.

— Ну, вот и все. Прощай, дружище! — проговорил Никишин, выбираясь из воронки.

— Да, жаль самолет! — в тон ему сказал стрелок.

— Где мы?

— Похоже, на нейтральной,— ответил летчик, достал из планшета карту и стал сличать ее с местностью. Его догадка подтвердилась. Раздалось несколько взрывов мин. Это фашисты стреляли из минометов по горящему «илу». Самолет действительно приземлился на нейтральной полосе. Обстрел его продолжался. Никишин и Батизада на всякий случай опять укрылись в воронке. Неожиданно они услышали голос:

— Летчики! Давайте сюда, к своим!..

— Нас спасли разведчики-пехотинцы,— пояснил Михаил Дмитриевич.— В полку посчитали, что мы погибли при взрыве самолета, а мы на пятые сутки возвратились. Это был радостный день и для нас и для всего полка. В тот же день нам стало известно, что при штурмовке аэродрома было уничтожено одиннадцать вражеских машин разного типа. Кроме того, четыре вражеских самолета наша группа сбила в воздушном бою. Это была большая победа. Через несколько дней после возвращения в полк мы получили новый самолет и на нем успешно продолжали свою тяжелую работу в огненном небе Ленинграда...

В наградном листе на М. Д. Никишина, подписанном командиром 448-го штурмового авиаполка подполковником Баешко в конце сентября 1944 года, говорится :

«4 августа 1944 года Никишин, командуя шестеркой Ил-2, уничтожал артиллерийские и минометные батареи и живую силу противника в районе населенного пункта Вивикона. Были уничтожены минометная батарея и несколько пушек полевой артиллерии».

«17 сентября 1944 года капитан Никишин в качестве ведущего группы в составе двенадцати Ил-2 участвовал в массированном налете на артиллерийские и минометные батареи и живую силу противника в районе Корвэкюла. Метким огнем было разбито и уничтожено несколько орудий и минометов, три автомашины, взорван склад с боеприпасами, зажжен административный дом, подавлен огонь восьми пулеметных точек, истреблено до шестидесяти солдат и офицеров противника».

Более трехсот раз поднимался во фронтовое небо Михаил Никишин, выполняя задания командования. Родина высоко оценила его боевые заслуги, присвоив прославленному летчику-штурмовику звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда», а также наградив его двумя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны I и II степени, медалью «За оборону Ленин-Ерада», многими другими медалями.

В 1946 году майор Михаил Дмитриевич Никишин попрощался с военной авиацией и вновь вернулся к своей довоенной работе пилота Гражданского воздушного флота, как и обещал, уходя на фронт. Много лет водил он пассажирские самолеты на северных трассах нашей Родины, помогал осваивать эти нелегкие полеты молодым пилотам. Он щедро делился с молодыми авиаторами не только опытом летной работы, но и своей житейской мудростью ветерана войны, коммуниста. До самых последних дней жизни Михаил Дмитриевич Никишин был самым уважаемым человеком в своем коллективе и желанным гостем молодежи, пропагандистом боевых традиций советского народа.

Он умер в 1982 году в Москве.