Герои Ленинградского Неба

Т. ЗАЛЕСОВ ПАРЕНЕК С «АЗОВСТАЛИ»

После длинного заряда осенних дождей солнечное тихое октябрьское утро 1938 года предвещало безоблачный день, столь долго ожидавшийся в Мариупольском аэроклубе. После команды «Разойдись!» прямо на летном поле учлеты поставили стол, накрыли его полосой кумача, потом столпились неподалеку в ожидании. У стола прохаживался начальник аэроклуба, тоже ждал. Дальше, позади выстроенных в линию бипланов У-2, кружком стояли техники. Прижатый камнем листок со списком выпускавшихся учлетов белел на кумаче.

Немного спустя на полуторке прибыла комиссия из двух военных летчиков. Почти враз перепрыгнув через борт кузова автомобиля, они соскочили на траву. Отряхнули от пыли фуражки, подошли к столу и, козырнув, поздоровались с начальником аэроклуба. Потом на глазах учлетов опробовали бипланы. Хорош был взлет, а особенно хороша посадка — на три точки, без подпрыгивания козлом. Одним словом — здорово.

Начался экзамен. Дошла очередь до учлета Коли Ткачева, двадцатилетнего крепкого парня, после ФЗУ слесарившего на заводе «Азовсталь». Он первый раз близко видел военных летчиков. Загорелые, с поскрипывающими портупеями, с авиационными крылышками и кубиками в петлицах гимнастерок, они показались ему вроде бы из другого мира.

И всегда-то небольшой говорун, по теории самолетовождения Коля отвечал трудно, но нигде не ошибся, ответил. Вызванный перед ним учлет на вопрос, сколько выполнил прыжков с парашютом, выкрикнул радостно: «Пятьдесят шесть!». Внушительная цифра была лишь относительно правильной, ибо учлет сложил количество прыжков с вышки и с самолета. Ткачеву подумалось — зачем фигурять липовой арифметикой, и, когда спросили его, ответил: «Высота тысяча, аппарат У-2, семь прыжков».

— Совсем немало — семь,— произнес один из летчиков, видимо старший.— Спортом занимаешься?

— Участник областных соревнований по штанге и вольной борьбе.

— Годится,— улыбнулся другой летчик.— Посмотрим, каков ты в воздухе...

После выпуска Ткачев в числе группы мариупольских учлетов был направлен в военную авиационную школу пилотов.

Прошло два курсантских года, плотно заполненных воинской службой. Солдатская служба — наука, она основа основ. Курсант Ткачев предметно понял это, когда стоял на посту у склада с горюче-смазочными материалами, чистил картошку в тесной кухонной подсобке, строем и с песней отшагивал километры к стрельбищу, измочаленный донельзя при полной пехотной выкладке участвовал в ночных марш-бросках. Но главным курсантским делом оставалась, конечно, учеба и за партой и за штурвалом самолета. По окончании школы Ткачев получил назначение в базировавшийся под Минском 313-й отдельный разведывательный авиационный полк. Он уже был подготовленным пилотом, летавшим на трех типах самолетов — У-2, Р-5 и бомбардировщике СБ.

К месту службы он поехал с женой и малышкой-дочерью. Кадровая служба и семейная жизнь для лейтенанта Ткачева, можно сказать, только начинались, и он, разумеется, не знал, что до Великой Отечественной войны было рукой подать — всего несколько месяцев — и что из воздушного разведчика на всю войну станет летчиком-штурмовиком.

Близилась зима 1942 года, еще очень тяжелая для блокированного Ленинграда. Чтобы нанести наибольший урон вражеской авиации, командование 14-й воздушной армии, действовавшей в составе Волховского фронта, наметило ряд последовательных бомбардировочно-штурмовых ударов по аэродромам противника.

Осуществить это было непросто. Днем вражеские истребители и сильный на ключевых направлениях зенитно-артиллерийский заслон намертво прикрывали аэродромы, ночью же, когда противник был уязвим, штурмовики Ил-2, главная ударная сила, не летали. Однако, чтобы бить наверняка, штурмовать вражеские аэродромы надо было именно ночами.

К организации ночных штурмовок командование 14-й воздушной армии отнеслось весьма осмотрительно. В трех авиаполках отобрали опытных летчиков. Из них сформировали специальную группу, подготовку которой возглавил начальник штаба армии полковник Марунов. От 703-£О штурмового авиаполка, где почти с начала войны служил командиром звена Ткачев, кроме него в спец-группу вошли заместитель командира авиаэскадрильи Камышин, командир звена Ермолаев и летчик Стариков.

Командир 703-го майор Георгий Дмитриевич Самойлов до войны пилотировал ночью бомбардировщик СБ, так что имел опыт. Теперь он поочередно вывез (то есть подучил в воздухе) своих летчиков — будущих ночников. После одиночных полетов они вскоре летали группой по три-четыре машины. Название «ночные полеты» было несколько условным — они совершались не в кромешной мгле, но с наступлением глубоких сумерек, когда на земле уже темнело, а на высоте пилот еще мог различить силуэты летящих неподалеку машин. Чтобы точнее держать дистанцию, летчик ориентировался по огненным выхлопам из патрубков двигателя машины соседа. Под руководством полковника Марунова по карте и фотопланшету летчики тщательно проработали предполагаемый район боевых вылетов. Затем в нашем ближнем тылу с участием истребителей, действовавших за противника, было организовано несколько ночных учебно-боевых штурмовок.

1 октября 1942 года в землянке КП ведущий группы Ткачев, его ведомый Ермолаев и еще четыре летчика получили от полковника Марунова задание на ночную штурмовку вражеского аэродрома.

— Как с ориентирами? — настороженно спросил Ткачев.

— Изучишь по фотопланшету... Бомбят Ленинград, товарищи. Ваша лучшая помощь городу на Неве— успешный налет на аэродром, уничтожение вражеских самолетов на земле. Для тебя, Ткачев, есть и особая цель: разрушить дом на берегу Череменецкого озера, где немецкие офицеры проводят междуполетное время. Ориентиры, говоришь, беспокоят? Как возьмут немецкие зенитки в клещи, вот тебе и ориентиры,— невесело пошутил начальник штаба воздушной армии.

С вечера по небу плыли низкие рваные тучи, то затихал, то усиливался дождь. Ближе к ночи небо очистилось, но ветер все так же посвистывал.

— С погодой по-настоящему повезло,— шагая к самолету, бросил Ткачев.

— Строго говоря, погода нелетная... Рисковый ты все-таки, Николай,— заметил Ермолаев.

— Рисковать обязан: ведь бомбят Ленинград.

По ракете один за другим на старт вырулили шесть «илов». В воздухе, как было ранее отработано, собрались группой и, набирая высоту, пошли к линии фронта. Лидировал Ткачев, за ним держался его ведомый Ермолаев, чуть позади следовали остальные машины. Линию фронта группа миновала спокойно. У немцев было тихо — не ждали там наших. Дальше Ткачев вел по расчету времени, понемногу продолжая набирать высоту.

Быстро темнело. На безоблачное небо вышла луна, залившая мерцающим светом угрюмую, точно необжитую землю. По каким же все-таки признакам обнаружить аэродром противника?

Ведущий правильно рассудил, что фашисты не могут и не будут работать впотьмах. Ночная жизнь военного аэродрома, где ведется технический осмотр самолетов и всяческая другая подготовка к дневным полетам, должна как-то проявиться, пусть отдельными точечными огоньками.

Действительно, скоро внизу обозначился аэродром противника. Там готовились к утренним полетам и не слишком стесняли себя светомаскировкой.

Внезапность — испытанное оружие авиаторов. Нацелив группу на аэродром, Ткачев заложил вираж и со своим ведомым устремился к Череменецкому озеру. При свете луны рельефно смотрелся контур берега. Ткачев отметил характерный изгиб, запомнившийся по фотопланшету: «Дом где-то здесь! Выясним своим способом». Летчик нажал на гашетку, полоснул очередью берег. Внизу появились ответные вспышки — противник выдал себя.

С пикирования отбомбились по вспышкам. Было прямое попадание — дом загорелся. Пора к группе.

А близ аэродрома быстро ширились два очага пожара — поработали товарищи. Отблески пламени высвечивали самолеты в земляных капонирах. Ткачев стиснул зубы: «Сейчас повоюем!» Сделав заход вместе с ведомым, он прицелился и нажал пусковое устройство реактивных снарядов, ударил из пушек и пулеметов. На сердце у него было радостно — с теми, что корежатся в пламени, покончено!

«Неплохая штурмовка»,— подумал Ткачев.

На следующий день от партизан было получено сообщение, что в результате ночного налета группы Ткачева уничтожено 16 самолетов, взорвано два склада с боеприпасами, разбит офицерский дом отдыха, выведено из строя до роты гитлеровцев.

Ткачеву было присвоено внеочередное звание капитана, его назначили командиром эскадрильи.

Полковник Марунов сердечно поздравил летчика и сказал:

— Ступай в политотдел.

В армейском политотделе находилась делегация трудящихся из города на Неве, прибывшая вручать подарки. Ткачев сражался за Ленинград на Волховском фронте, по ту сторону блокадного кольца. До него доходили рассказы о неимоверных страданиях ленинградцев, но то, что он увидел...

Пока готовилось маленькое торжество, возле домика политотдельцев летчик познакомился с мальчуганом из приехавших. Одетый слишком тепло для осеннего дня, подставив нежаркому солнцу стриженую голову, тот тихо сидел на пеньке. Ткачева поразило его бескровное, слегка отечное лицо с синеватыми жилками на висках.

— Тебя как зовут? — спросил летчик.

— Константин Петрович.

— Ты здесь с матерью?

— Мама умерла. Под Новый год ко дню рождения захотела меня помыть. Вскипятила чайник, сняла с печки, да не удержала и обварилась... Тетя Тоня, соседка, повела на завод, показала мамин станок... Я понятливый, быстро научился...

Ткачев судорожно сглотнул:

— Ты с кем приехал?

— А я от цеха. На мамином станке точу стаканы к взрывателям. По две нормы даю, вот меня и послали.

— Сколько же тебе лет... Константин Петрович?

— Так новогодний я. Под следующий Новый год будет четырнадцать.

Позже, вручая Ткачеву подарок, обычный тогда набор — вышитый кисет, шерстяные варежки и папиросы, мальчуган пожал ему руку, и летчик ощутил его шершавые с мозолями пальцы.

В полку, знали, что Ткачев женат. И все-таки, когда он вернулся из политотдела с подарком, его затормошила молодежь: небось, девушка подарила, познакомил бы..., Рассказать о придуманной ими самими девушке? Оживились бы парни. Насупясь, он долго молчал. Ответил невпопад:

— Ленинградский токарь Константин Петрович наказал бить фашистского гада без устали. Вот этот наказ и принимаем за основу жизни.

Ночные штурмовики наносили ощутимый урон противнику. Это была, как скромно оценил заместитель комэска лейтенант Иван Янюк, «хотя и маленькая, но все-таки подмога Ленинграду».

После прорыва блокады воздушная разведка особенно зорко следила за передвижениями в прифронтовом тылу противника: попытка вернуть «бутылочное горло» полностью не исключалась. 21 февраля 1943 года на КП 703-го полка поступило сообщение воздушной разведки: по шоссе Любань — Шапки движется фашистская автоколонна. Нельзя было медлить, и ударить требовалось наверняка. Выбор командира майора Самойлова пал на комэска капитана Ткачева.

Поднялась группа из четырех Ил-2. Ведущий Ткачев сориентировался в воздухе и повел к линии фронта. «Илы» появились над целью с той внезапностью, какая вообще присуща авиации и какая характерна для почерка опытного ведущего, умеющего подойти к цели с менее всего ожидаемого противником направления. В сомкнутой вражеской колонне, несмотря на зимнюю защитную окраску, автомашины линией теней отчетливо выделились на грязно-серой ленте шоссе. «Илы» сделали заход.

Заместитель комэска Иван Янюк, замыкавший четверку, увидев истребители противника, предупредил остальных. Шесть «мессершмиттов» против четырех «илов». Для мотопехоты и даже танков «илы» были грозой. Иная расстановка сил получилась против скоростных и маневренных фашистских истребителей, к тому же превосходивших наши самолеты числом. Принять этот неравный бой — значит бессмысленно погибнуть, уйти — скорости бы не хватило. Как быть? На раздумье были отпущены считанные секунды.

«Мессеры», избегая атаки в лоб, разделились, пошли выше и ниже «илов». «Строить оборонительный круг, и тогда четверка неуязвима»,— пронеслось в голове у Ткачева. Три товарища по полету Сергей Смирнов, Иван Янюк и Николай Ивжик приняли команду своего ведущего. Штурмовики вышли на круг, где каждый летчик выполнял двойную роль: прикрывая летящего впереди, был как бы его ведомым, а для следующего сзади — ведущим. Одновременно оборонительный круг нашей четверки продвигался к своей территории. «Мессеры» так и летели с охватом по высоте, подстерегая, когда кто-либо из наших сделает ошибку в управлении машиной и выпадет из оборонительного круга.

Минут через тридцать такого изматывающего пилотирования наши прошли над линией фронта. Недаром говорят, дома все знакомо. Ткачев, конечно, сообразил, куда тянуть «круг». Спустя еще десять минут немецкие истребители, преследуя «илы», угодили под огонь зенитной артиллерии. С первого же залпа один вражеский самолет задымил, остальные резко отвалили.

Так наша четверка подставила под огонь зенитных батарей шесть «мессершмиттов». У Ткачева был и другой, чисто технический расчет. Ведь «мессеры» вышли из боя потому, что за 40 минут преследования выработали много Горючего. Тогда как «илы» при емкости их бензобаков еще могли находиться в воздухе.

В одном из боевых вылетов зенитный снаряд немецкой скорострельной пушки «эрликон» прошил кабину самолета Ткачева. Раненный, он нашел в себе силы удачно посадить машину...

В начале 1944 года фашистов погнали из-под стен Ленинграда. Наступление по двум встречным направлениям от Ораниенбаума и от Пулкова было мощным и сокрушительным. Противник огрызался, замедлял продвижение, но под нараставшим давлением войск Ленинградского фронта пятился и пятился широкой полосой до Пскова и Нарвы.

«Илы» поддерживали рвавшуюся вперед пехоту, штурмовали скопление резервов в тылу противника.

После госпиталя и переподготовки Ткачев подоспел вовремя. Скупые строки наградного материала рассказывают, как он, барражируя в качестве свободного охотника, внезапно атаковал подразделение гитлеровцев на марше, зажег две цистерны с горючим, посеял панику среди вражеских солдат. В другой раз, несмотря на огонь зенитной артиллерии, спокойно обрабатывал цели, за три последовательных захода уничтожив танк, вездеход, до взвода солдат. И еще — будучи ведущим девятки «илов», обнаружил и атаковал отступавшую колонну противника.

Летом 1944 года войска Ленинградского фронта проламывали полосу оборонительных укреплений финнов на Карельском перешейке. Капитан Ткачев сделал четыре боевых вылета в течение светового дня. Валился с ног механик самолета Леонид Всехвольных, от страшного перенапряжения слезились глаза у воздушного стрелка Михаила Судовского,

Наутро в половине пятого, словно не чувствуя усталости, Ткачев, подтянутый и свежевыбритый, стоял перед строем эскадрильи. Ему хотелось сказать что-нибудь теплое о городе, за который сражались. Закончив по-военному суховатое уточнение боевого задания экипажам, он не удержался:

— В разгром остатков блокадного кольца каждый из вас должен вложить все, что может... Ленинград нам будет благодарен!

Однажды группа Ткачева нанесла точный бомбардировочно-штурмовой удар северо-западнее станции Белоостров по опорному узлу финнов. Был взорван крупный склад с боеприпасами. Летчиков эскадрильи отметил благодарностью Главнокомандующий ВВС Главный маршал авиации А. А. Новиков.

Командир полка вызвал Ткачева:

— Приказано представить к государственным наградам. Кого из твоих? Продумай. С лейтенантами Владимиром Базыковым и Федором Зыковым уже ясно: пойдут на повышение замкомэсками в другие эскадрильи. Чего хмуришься? Получишь пополнение — новых снайперов штурмовки воспитаешь. Опыт у тебя есть.

Решающим наступлением на Карельском перешейке в конце лета маннергеймовская Финляндия была выведена из войны, и полк перебросили под Нарву. Как записано в истории полка, «на Нарвском направлении в полосе 2-й ударной армии, имевшей оперативную цель очистить Советскую Эстонию от немецких захватчиков, 703-й штурмовой авиаполк в сложной метеорологической обстановке при сильном противодействии истребителей и зенитной артиллерии противника успешно поддерживал наступающие наземные войска».

Теперь, когда сражение переместилось в Прибалтику, заметно изменилось соотношение сил в воздухе —*. повеяло ветром победы.

Как-то в районе Нарвы капитан Ткачев вел на задание группу «илов». Чтобы избежать огня зенитной артиллерии, ведущий сделал большой круг и обрушился на цель с наименее прикрытой противником тыловой стороны. Огнем и реактивными снарядами штурмовики надежно обработали цель. Для наших небо на этот раз было чистым. Гитлеровцы, прижатые штурмовкой к земле, слабо огрызались — выпустили из автоматов несколько разрозненных очередей. К такому, с позволения сказать, заградительному огню противника летчики отнеслись равнодушно.

И надо же случиться — на вираже летчика Николая Трофимовича Храмова ранило: единственная попавшая в самолет пуля, пробив прозрачный фонарь, снизу навылет прострелила лицо. На плексиглас брызнула кровь, расплылась розовым пятном.

Ткачев сразу заметил, что Храмов стал как-то странно управлять машиной, запросил летчика о самочувствии. Ответом был стон. К радости командира, самолет раненого пилота все-таки продолжал держаться в строю.

— Слушай меня, тезка. Осталось пятнадцать минут лета. Держись! Если невмоготу, кричи, мычи, но штурвала не выпускай! Молодец, парень. Пилотируешь, как на инспекторской проверке. Собери волю в кулак, держись! Здорово мы всыпали фашистам, долго будут тебя помнить. Из медицины дежурит Оля беленькая. У нее легкая рука. Она тебя волшебно забинтует. Завтра будешь на ногах. Храмов, почему замолчал? Мычи во всю глотку. Как командир требую! Говори, легче станет. Коля, тезка дорогой, подай голос. Скоро начнем развороты. Скоро посадка, слышишь? Вот-вот, мычи, родной. Я тебе скажу, когда ногу дать, когда что.

Куда подевалась молчаливость Ткачева! Вечно хмуроватый, немногословный, он говорил, говорил, делая редкие паузы, чтобы сквозь свирепые трески помех услышать хриплый стон Храмова. Раненый летчик почти нормально посадил машину, выключил зажигание, откинул фонарь и... потерял сознание. Ткачев, совершивший посадку следом, подбежал к его машине, высвободил летчика от лямок парашюта, вытянул наверх и, держа на руках, зашагал по летному полю.

Навстречу командиру уже бежала Оля. Ткачев бережно положил Храмова на траву. Оля наложила круговую повязку на голову и лицо. Пока она бинтовала, подходили и подбегали летчики.

— Миленький мой, очнись. Да очнись, пожалуйста!

Храмов открыл глаза, поводил руками.

— Мальчики, он хочет написать,— догадалась Оля.

Кто-то протянул лист бумаги, планшет и карандаш. Оля положила лист на планшет, передала карандаш Храмову, и тот с трудом вывел: «Спасибо, командир». Эти слова дорого стоили...

В августе 1944 года Николаю Семеновичу Ткачеву было присвоено звание Героя Советского Союза. Так было оценено его личное мужество и геройство, проявленное в боях с немецко-фашистскими захватчиками, умелое руководство эскадрильей штурмовиков Ил-2.

Николай Семенович прослужил в 703-м штурмовом полку до декабря 1945 года. Затем учился и снова летал на разных самолетах. Майор Ткачев успел достаточно полетать и на современных машинах, что было положено по его должности заместителя командира полка по летной подготовке.

В промышленном отделе городского комитета КПСС Города Жданова, куда офицер пришел после увольнения в запас, с ним сразу заговорили по-деловому.

— Где хотите работать? — спросил заведующий отделом, внимательно просмотрев документы летчика.

— Поближе к рабочему классу.

— Много лет прошло. Поди, забыли слесарное

дело?

— Хорошее никогда не забывается.

Горком КПСС направил Ткачева в железнодорожный цех строительной организации «Азовстальстрой». Николай Семенович работал там мастером, потом заводским диспетчером. А потом сдало здоровье, пришлось оставить производство. Дома он не засиделся — со всем пылом бывалого летчика включился в работу по патриотическому воспитанию молодежи.

Ему есть что вспомнить, о чем рассказать. И про свои 153 боевых вылета (из них 140 ведущим!), и о товарищах. Где бы сегодня ни были товарищи по оружию, они всегда с ним — Сергей Смирнов, Федор Шпаковский, Владимир Шибаев, Иван Молчанов,

Иван Янюк, Михаил Нехорошев, Николай Ивжик, Николай Храмов, Владимир Базыков, Михаил Судовский, Федор Зыков, Леонид Всехвольных.

По праздникам майор в отставке Николай Семенович Ткачев надевает парадную тужурку. Сверкает Золотая Звезда Героя, тихо позванивают пять орденов, десять медалей и четыре памятных знака. На улице уважительно оглядываются — идет ветеран Великой Отечественной.