Герои Ленинградского Неба

А. ВОЛКОВ

НЕБО НА ВСЮ ЖИЗНЬ

Выбранная под полевой аэродром густо заросшая ровная площадка была совсем небольшой. И все же она вполне годилась для посадки реактивных самолетов. У генерала Бабаева на этот счет не было ни малейшего сомнения: накануне он сам здесь побывал, досконально вник во все, ознакомился с пробами грунта. А сегодня первым держит сюда путь воздухом. Бабаев уже успел выполнить тактическое упражнение с бомбометанием и стрельбой на полигоне. Теперь в баках самолета оставалось совсем мало топлива. При посадке на грунт чем легче машина, тем лучше, но мешкать не следует: чуть промедлишь — и в баках будет пусто.

Кажется, все складывалось хорошо. Вот если бы только не опустившееся на горизонт солнце, которое било прямо в глаза, да еще не эта злополучная ошибка с выбором места для приводной станции. Кому пришло в голову разместить ее прямо на летном поле?

Перекладывая машину из крена в крен, генерал Бабаев внимательно осматривался. Земля мелькала ярким ковром разнотравья. И никаких заметных ориентиров. Ну просто глазу не за что зацепиться.

— Буду садиться,— передал Бабаев по радио.— Внимательно наблюдайте за мной, корректируйте по направлению.

Истребитель-бомбардировщик лег в крутой разворот. Стремглав метнулось из кабины раскаленное добела солнце и скрылось внизу за фюзеляжем. Всего несколько минут отдыхали глаза от его слепящего света. После очередного разворота самолет уже снова мчался прямо на сверкающий солнечный диск. Короткая команда с земли чуть довернуть влево. Еще одна команда. Стрелки пилотажных приборов замерли на положенных делениях. Но где же граница «летного поля»? Нет, определить ее с воздуха фактически было невозможно. А на земле — только этот неудачно размещенный привод и одна связная радиостанция. Разумеется, сюда можно было бы доставить другие средства наземного обеспечения, самые что ни на есть современные. Но замысел полета — все делать по-фронтовому.

— Мое удаление? — запросил летчик.

Удаление передали. Но лишь приблизительно, потому что оно определялось на глаз. Полет продолжался в горизонте, а надо было уже снижаться. Бабаев понял это, когда, казалось, ничего поправить было уже невозможно.

Он не потерял ни одного из немногих оставшихся шансов на успех. Сразу же без малейшего промедления убрал газ и четкими энергичными движениями рулей управления перевел самолет на снижение. Угрожающе резко рванулась навстречу земля. Она была совсем рядом, когда вовремя данные обороты двигателю упредили грубое столкновение с ней тяжелой машины.

Трудная, далеко не стандартная посадка была произведена там, где и следовало. Короткого отрезка до противоположной границы площадки как раз хватило для погашения скорости на пробеге.

Генерал Бабаев открыл фонарь кабины, освободился от привязных ремней и лямок парашюта. Спустившись на землю, он неторопливо осмотрел самолет. С особым вниманием проверил шасси. Повышенную нагрузку при посадке на грунт колеса и стойки выдержали отлично. Машина была в полной исправности.

Только теперь Александр Иванович Бабаев почувствовал обычное послеполетное расслабление.

Легкий ветерок опахнул его сладковатым запахом свежепримятой травы, в наступившей тишине вдруг встрепенулась переливчатая скороговорка жаворонка. Бабаев запрокинул голову, отыскал звонкоголосую птичку. Вот она сложила крылья и отвесно пошла вниз. Красиво и просто. А на самолете такой маневр потруднее.

Да, сегодняшний полет выдался не из легких. И что греха таить, получился весьма рискованным. Но могло ли быть иначе? Пожалуй, нет. Иначе могло быть лишь в случае, если бы не было идеи использовать для маневра сверхзвуковых реактивных самолетов грунтовые аэродромы. Поскольку же такая идея появилась, ее нужно было проверить. Для пользы дела. Ведь это же здорово, ну прямо как в годы войны: выбрал подходящую площадку и, пожалуйста, без особой ее подготовки приземляйся, а потом взлетай на новое задание. Что это значит для фронтовой авиации? И увеличение радиуса действия, и скрытность маневра, и быстрая переброска техники на новое место в случае ожидаемого удара со стороны противника. Как же ради этого было не рисковать?

Этот теперь уже давний эпизод авиаторам хорошо запомнился. Разумеется, для выполнения такого задания нашлось бы немало других опытных летчиков. Но у Бабаева командирский принцип — первый шаг в неизведанное и трудное делать всегда самому. Чтобы затем четко представлять, что можно требовать от подчиненных и как их учить. Учить тому, что необходимо на войне. А что необходимо на войне, ему хорошо известно.

Пилотаж — оружие летчика. Именно с такой вот совсем маленькой полянки, которая громко именовалась полевым аэродромом, начинал Бабаев свой боевой путь в годы Великой Отечественной войны. Было это под Волховом. Он прибыл сюда зимой 1942-го. Истребительный авиационный полк вел тяжелые бои, защищая Дорогу жизни, прикрывал транспортные самолеты, идущие в осажденный Ленинград и обратно, отстаивал подступы к Волхову от вражеских бомбардировщиков.

По пять-шесть вылетов делали летчики, изматывались в неравных воздушных схватках. Новичков с собой не брали, давали им возможность вжиться во фронтовую обстановку, обстоятельно ознакомиться с районом действий, как следует изучить противника. Важно было вооружить их боевым опытом, сделать все, чтобы первый бой для каждого из них не оказался последним.

Командиру эскадрильи капитану Горбатову Бабаев сразу пришелся по душе. Рослый, крепкого сложения, с энергичным волевым лицом, летчик выглядел гораздо солиднее своих неполных девятнадцати лет. Он окончил училище по ускоренному курсу в звании сержанта. Торопила война. Но и за короткое время Бабаев сумел отлично справиться с программой, о чем свидетельствовала выпускная летная характеристика. Потом был запасной полк, освоение новой техники. И снова проявил себя с лучшей стороны. «Отличный может получиться летчик, есть все данные,— пришел к выводу Горбатов.— Только надо сразу показать ему, к чему он должен стремиться».

О пилотажном мастерстве Горбатова в полку хорошо знали. Каждый раз, уходя на боевое задание, он неизменно после взлета выполнял двойную полупетлю. Это был высший класс. Это был настрой на самую трудную схватку с врагом. Даже видавшие виды летчики диву давались его филигранной технике пилотирования, а молодежь просто замирала от восторга.

И вот однажды, когда выдался приличный солнечный день, Горбатов пригласил Бабаева в кабину учебного самолета.

— Давай-ка сходим в зону. Хочу посмотреть, как ты машиной управляешь.

— Разрешите уточнить задание? — как можно спокойнее спросил Бабаев, скрывая охватившее его волнение. Он давно уж с нетерпением ждал этого часа.

Комэск перечислил комплекс фигур.

— Жми на всю катушку, на меня не оглядывайся,— подбодрил он летчика.

Покачиваясь на кочковатом грунте, учебно-боевой самолет взял короткий разбег и легко взмыл в небо.

Истина известная: летчику, чтобы хорошо чувствовать свой самолет, нужны регулярные тренировки. Но бывает так: непредвиденный долгий перерыв вдруг настолько обострит жажду полета, что будто и не было никакого перерыва, и машина настолько послушна тебе, что впору запевать песню. Так приходит истинное вдохновение, и нечто подобное испытал Бабаев.

На едином дыхании, чувствуя огромное наслаждение, выполнил он пилотаж, отменно чисто вывел в голубой выси каждую фигуру. Сам диву дался — ни одного просчета.

Бабаев настолько был увлечен, что даже забыл о комэске. Он услышал его, когда пилотаж уже остался позади. Горбатов беспечно тянул какой-то веселый мотив из оперетки. И тогда Бабаев вспомнил, что комэск пел в течение всего полета, не переставая. Он, кажется, не умолкал даже на перегрузках мертвой петли, и это летчику показалось теперь странным. Как же такое возможно?

Машина круто пошла на снижение.

— Не спеши, голубчик, домой,— услышал Бабаев глуховатый, врастяжку голос Горбатова.— Давай-ка теперь поменяемся ролями...

После посадки Бабаев долго не мог прийти в себя. То, что он увидел и испытал, не укладывалось в сознании. Самолет то стремглав падал к земле, готовый, казалось, протаранить ее насквозь, то свечой взвивался ввысь, ломая траекторию полета самым неожиданным образом. Он выделывал такие фигуры, которым и названия-то невозможно было найти. Вместе с тем в действиях комэска нельзя было не видеть точнейшего расчета, разумного построения каждого маневра, великолепной ориентировки в воздухе.

— Надеюсь, все понял? — сказал комэск, когда Бабаев обратился к нему, чтобы получить замечания.— Вот так надо действовать в бою. Только так, хорошенько это запомни.

Бабаев старался, характера ему было не занимать.

Вскоре он был определен ведомым к широко известному в то время летчику Андрею Чиркову. Десятки боевых вылетов провели они вместе. Сопровождали транспортные самолеты, прикрывали наземные войска, вели жаркие схватки с вражескими бомбардировщиками и истребителями. И всегда под стать ведущему смело и решительно действовал в воздухе ведомый. Отлично владея самолетом, Бабаев обеспечивал надежное прикрытие своему командиру и всегда вовремя успевал появиться там, откуда ведущему могла угрожать опасность.

А потом настал черед ему самому водить группы на боевые задания. Он стал командиром звена.

В январе 1943 года перед прорывом блокады Ленинграда Бабаев получил приказ сопровождать парой два экипажа Ил-2 в тыл противника на разведку. Задание было ответственным и крайне рискованным. Однако до цели в район Луги группа прошла без каких-либо осложнений.

Бабаев внимательно осматривался. Погода стояла пасмурная, но видимость была вполне приличной. Ничего подозрительного в воздухе не наблюдалось. Ведомый капитан Подовский находился на своем месте и тоже ни о чем опасном не предупреждал. Между тем «илы» вышли уже на объект разведки — штаб корпуса противника, сделали один заход, развернулись на второй. И в этот момент справа под облаками слабо проклюнулись четыре черные точки. Потом еще четыре, еще...

Предупрежденные Бабаевым «илы» с боевого курса сразу же нырнули к земле, где они были менее уязвимы. Бабаев развернул пару следом за ними. А сбоку сзади страшной лавиной круто заходили в атаку шестнадцать «Фокке-Вульф-190».

— Ножницы в горизонте! На пределе ножницы! — успел передать Бабаев.

«Илы» и прикрывавшие их истребители мгновенно опрокинулись в сходящиеся полувиражи. Первая вражеская четверка проскочила мимо, никого не зацепив. А наши пары уже стремительно скрестили «ножницы», потом тем лее маневром с предельной перегрузкой ловко увернулись от удара очередной группы противника.

Внезапной атаки у немцев не получилось. Да они и не рассчитывали на внезапность. К тому же, как выяснилось позднее, «фокке-вульфами» управляли отборные фашистские асы, которые, недавно прибыв под Ленинград, выполняли ознакомительный полет. Случайно подвернувшаяся наша четверка была для них забавой, не больше. Они полагали с ней разделаться походя.

Советские летчики противопоставили врагу хладнокровие, выдержку, умение быстро оценить обстановку, тактическую сметку и летное мастерство. Они знали, что вертикаль, где особенно сильны «фокке-вульфы», нашим не страшна: идти на вертикаль мешали облака. От них до земли было всего лишь 600 метров. Стало быть, выход у противника остался один — нападать в горизонтальной плоскости. А здесь преимущество оставалось за советскими, более маневренными самолетами.

Но что значило это преимущество против четырехкратного численного превосходства врага? Само по себе — ничего. Спасти положение можно было только неожиданными тактическими приемами, умением пилотировать машины на максимально возможных перегрузках. Малейшее расслабление открывало брешь противнику для нанесения прицельного удара.

Задача была сложнейшей. Бабаев отлично это понимал. Но только так, и никак иначе, следовало действовать, только при этом можно было еще на что-то надеяться, как-то обороняться, а по возможности и контратаковать. О себе Бабаев не беспокоился, силу свою в пилотаже он знал. Вопрос был в том, как поведут себя штурмовики.

Между тем фашисты, озлобленные первой неудачей, снова всей группой устремились в атаку. Сломать ненавистные «ножницы» и поодиночке расстрелять краснозвездные машины — вот к чему они стремились. Но их подводили самонадеянность, торопливость, неорганизованность в действиях. Яростно атакуя, рассчитывая на легкую добычу, они мешали друг другу, упускали выгодные моменты для точного огня.

Однако главное было все-таки не в этом. Главное было в том, что ни один из наших летчиков не дрогнул, ни один из них ни разу не оплошал, не отступил от четкой установки ведения боя. Самое удивительнее было то, что штурмовики, эти тяжелые бронированные машины, закручивали «ножницы» под стать истребителям. управлявшие ими летчики покалывали высший класс пилотажного мастерства.

Тридцать минут отважно сражалась наша четверка с «фокке-вульфами». Долгие полчаса на страшных перегрузках она попарно отсекала оголтелые наскоки врага, уводя его к линии фронта и по возможности нанося ответные удары. И она выстояла. Она победила! Фашисты над передним краем повернули домой, не досчитавшись двух самолетов, а наши не потеряли ни одного. Но важнее всего было то, что разведчики успешно справились с поставленной задачей, доставили командованию фотоснимки вражеского объекта.

На аэродроме пару сопровождения встречал командир полка, опытный летчик, участник боев в Испании подполковник Артемьев. Когда Бабаев, тяжело выбравшись из кабины, направился к нему для доклада, он вдруг почувствовал, что его шатает, а земля уплывает из-под ног.

— Все знаю,— тепло сказал командир.— Вы даже не представляете, какие вы молодцы. Давай-ка сегодня на отдых, а завтра выступишь перед летчиками, всем будет полезно тебя послушать.

Перед сном Бабаев вспомнил о предстоящем выступлении и попытался собраться с мыслями. Разговор надо будет начать с пилотажа, с урока Горбатова, подумал он. Надо убедительно показать, какое это сильнейшее оружие истребителя и сколь большие возможности кроются тут для боя. Тот, кто в совершенстве владеет пилотажем, всегда будет хозяином в воздухе. И еще: важно знать противника, его технику, тактику. Не изучи мы досконально «фокке-вульфы», еще не известно, как бы все обернулось.

Бабаев считал, что с учителями в летном деле ему постоянно везло. Вот, к примеру, первые его наставники в летном училище — Фатеев и Родионов. Сами одержимые небом, отличные пилотажники, они и курсантам умели привить вкус к авиации, любовь к ней, преданность и верность избранному пути на всю жизнь. Человек рожден, чтобы ходить по земле. Но если он обрел крылья для полета, эти крылья должны быть сильными. Отлично владеть летной профессией, найти в ней истинное свое призвание, полностью раскрыть свои способности — вот что значило по-настоящему любить авиацию, как это понимали Фатеев и Родионов. А для этого требовалось трудиться в поте лица, учиться и учиться.

Такими же были командир эскадрильи Антипов и командир звена Перов в запасном полку, Горбатов, Артемьев и Чирков на фронте. Все хорошее у Бабаева — от них, мужественных и смелых воздушных бойцов, по-отцовски заботливых, строгих воспитателей. Они сами достойны подражания во всем и знают, как готовить подчиненных к суровым испытаниям небом и войной. Вон какая слава гремит о Чиркове, сколько уже блестящих побед на его счету. Это он, Андрей Чирков, первым сбил в воздушном бою фашистский самолет в ленинградском небе. Очень много делалось в полку, где служил Бабаев, чтобы каждый летчик воевал надежно и умело. Между боями иной раз перевести дыхание было некогда, однако малейшая возможность использовалась для занятий, для совершенствования методики и тактики действий. Но иначе и быть не могло. Враг был жестоким и сильным.

Зимой 1943 года полк получил новые боевые машины. Переучивание на них прошло четко и организованно. Прошло совсем немного времени, и вот уже майор Чирков повел большую группу в составе 12 экипажей на первое боевое задание. В этой группе находился и Бабаев.

Обстановка на Ленинградском фронте по-прежнему оставалась сложной. Немецкие войска всеми силами пытались задушить Ленинград жестокой блокадой, ни в коем случае не упустить инициативу из своих рук. Высокую активность проявляла вражеская авиация, которая располагала солидным самолетным парком. Поэтому борьба с ней была важной и ответственной задачей. Наши летчики это хорошо понимали и старались сделать все от них зависящее, применяли разнообразные формы и способы действий в схватках с воздушным противником.

В этот раз группа майора Чиркова получила установку точно в заданное время блокировать вражеский аэродром, с которого, по данным разведки, готовился боевой вылет нескольких десятков самолетов.

Ставка была сделана на внезапность. Важно было скрытно миновать линию фронта и постараться до появления над целью ничем не обнаружить себя.

Группа четко осуществила замысел. Стремительным броском она вышла в заданный район, затем резко изменила направление полета и без каких-либо осложнений вскоре замкнула круг над аэродромом. Сверху было отчетливо видно, как засуетились возле самолетов немцы. Летчики внимательно следили за их действиями. Решительными атаками они незамедлительно пресекали попытки противника подняться в воздух.

Сорок минут мертвой хваткой держала наша группа противника на земле. Ровно столько, сколько требовалось для срыва его вылета. А главным оружием у летчиков снова был пилотаж. Бабаев диву давался, что творил на новом самолете Чирков. Будет над чем поразмыслить, чтобы встать вровень с учителем...

Тяжелые изнурительные бои сменялись один другим. Враг был сломлен и отброшен от стен Ленинграда. Но бои продолжались. Предстояло выдержать еще немало испытаний, чтобы изгнать захватчиков с советской земли и полностью не разгромить.

Летом 1944 года в 196-й авиационный полк, которым тогда командовал майор Чирков, прибыли на пополнение молодые летчики.

— Поговори с ребятами,— сказал Чирков лейтенанту Бабаеву, к тому времени уже исполнявшему обязанности командира эскадрильи.— Введи в курс дела, ознакомь с нашими задачами, с положением на фронте, расскажи о традициях. Приглянется кто, забирай к себе, возражать не буду.— Чирков знал: на Бабаева можно положиться.

Спустя некоторое время в перерыве между боями командир полка поинтересовался, как идут дела у новичков.

— Сегодня планируем посмотреть, как они пилотируют,— ответил Бабаев.

— Вот и отлично, я тоже непременно буду на полетах,— оживился командир полка.

Первым на задание уходил лейтенант Алексей Байгузин, спокойный, небольшого роста, худощавый парень.

— Весь пилотаж — над аэродромом, высота три тысячи метров,— наставлял его перед взлетом Бабаев.— Действуй, как учили.

Байгузин выполнил весь пилотаж отменно чисто, ровно, лишнего ничего не допустил. И все же он поразил всех наблюдавших за ним. Даже Чирков от удовольствия потирал руки. А дело было в том, что пилотировал Байгузин на такой высоте, что дух захватывало. С тысячи метров, не больше, начал он каскад вертикальных фигур. У него не было никакого запаса на исправление любой маломальской ошибки. Но летчику ни разу не изменили выдержка и самообладание.

— Вот это новичок! — сказал Чирков, обращаясь к Бабаеву.

— Да,— согласился комэск, а про себя подумал: «Восторгаться тут нечем — на самолете прибор высоты с нестандартными обозначениями, вот Байгузин, наверное, и запутался».

Так оно и оказалось: лейтенант действительно просчитался и был уверен, что пилотирует на заданной высоте. Что ж, всякое случается. А изюминка у Байгузина, однако, была. И он доказал это.

В тот же день Чирков решил испытать новичка в учебном поединке.

Они ушли в воздух в паре. Набрали положенную высоту, энергично отвернули в разные стороны. Потом стремительно стали сближаться. Схлестнулись в лобовой атаке, разминулись впритык. На глубоком вираже снова сошлись в лобовой. Искушенный в схватке с врагом, богатырски сложенный, Чирков полагал, что будет очень просто на предельной перегрузке быстро зайти в хвост самолета, пилотируемого еще не успевшим понюхать пороха и хрупким на вид лейтенантом. Но не тут-то было. Байгузин дважды кряду ловко вышел из-под удара. Поединок перекинулся на вертикаль. Чирков закрутил такой каскад фигур, в котором, как ему казалось, будет легко обеспечить преимущества над новичком. Но удивительное дело — Байгузин не дал командиру ни малейшего шанса для выполнения прицельной атаки. Схватка, как и прежде, шла на равных. Неожиданно стала портиться погода, с запада надвинулись низкие облака. Но бой не прекратился: летчики устремились на малую высоту. Ревя моторами, истребители стали теперь закручивать тугие узлы чуть ли не над головами наблюдавших. Даже видавшие виды авиаторы, следя за тем, что творилось в небе, начали побаиваться — как бы не случилось беды.

Тяжелый поединок продолжался до тех пор, пока в баках не иссякло горючее. Бой так и не выявил ни победителя, ни побежденного. После посадки командир полка крепко обнял Байгузина, расцеловал его и, обернувшись к Бабаеву, с чувством сказал:

— Вот тебе ведомый, бери, не просчитаешься.

— Так и сделаю,— ответил Бабаев.

На следующий день возглавляемая Бабаевым группы истребителей сопровождала бомбардировщик Пе-2 на разведку в тыл противника. Полет был не из простых. Тут и сильный зенитный огонь над линией фронта, и чужая территория со всеми неожиданностями, которые подстерегают на каждом шагу, и возможная встреча с самолетами противника.

Однако Байгузин не показывал никаких признаков беспокойства, вел себя так, как наставлял командир: точно выдерживал место в строю, незамедлительно следовал любому маневру ведущего, не шарахался, когда рядом рвались снаряды. «А паренек, видать, действительно крепкий, хорошо держится»,— с удовлетворением отметил Бабаев.

Разведчик успешно решил свою задачу. Оставалось обеспечить ему безопасное возвращение домой. На обратном пути в прифронтовой полосе Бабаев приметил вражеский аэродром, над которым роились «мессершмитты». И тут едва не произошло непоправимое. Экипаж нашего бомбардировщика принял этот аэродром за свой и начал разворачиваться на посадку. Бабаев сразу же разобрался в заблуждении разведчика.

— Отставить снижение, ошибка, следовать курсом,— передал он по радио.

Затем ведущий приказал паре истребителей, идущей рядом с бомбардировщиком, продолжать его сопровождение, а остальных повернул в сторону противника.

В короткой схватке они сбили три фашистских самолета и, вызвав панику среди тех, кто находился в воздухе и на земле, быстро исчезли. А тем временем бомбардировщик благополучно возвратился домой.

Вот таким получилось боевое крещение у Алексея Байгузина. Бабаев остался доволен новичком. Он показал высокую надежность в бою — важнейшее качество, которым непременно должен обладать ведомый.

На очередное задание они снова пошли вместе. С ними был еще один молодой летчик — Паисий Мантуров. Группа стартовала ровно в полдень и после взлета развернулась к переднему краю. Июль — разгар лета, но погода держалась не жаркая, мягкая, небо было плотно закрыто слоисто-кучевыми облаками. На одном из участков фронта наши наземные войска готовились к решительному наступлению. Прикрыть их с воздуха от возможного появления бомбардировщиков противника — такая задача стояла перед летчиками.

Ведущему группы не по душе были низкие облака. ; «На барражировании обзор будет маловат, противника 1 далеко не обнаружишь. Да и без преимущества в высоте плоховато, лишнее время потребуется на сближение, а где его взять?» — так размышлял Бабаев, оценивая ту обстановку, которая вероятнее всего могла сложиться. Упорно нащупывая приемлемый вариант действий, он то снижался к земле, то выполнял подскок к облакам. Стрелка высотомера показывала 1500 метров, а дальше машину поглощала дымка.

И вот они в заданном районе Ведущий внимательно ориентируется по земле, определяет рубеж постановки воздушного заслона. Потом взглядом снова скользит по облакам, и — глазам своим не верит. Над всей намеченной зоной барражирования в облаках образовался громадный купол.

Решение пришло мгновенно: барражировать именно в этой полости, лучший вариант для засады трудно и придумать.

Группа рассредоточилась, построилась так, чтобы в любой момент один из экипажей находился на самом выгодном направлении, готовый немедленно атаковать противника. И ловушка сработала безотказно: три фашистских бомбардировщика и один истребитель сбили они в этом полете, а сами вернулись домой невредимыми.

Потом лейтенант Байгузин стал ведомым у майора Чиркова. Пришлось Бабаеву расстаться и с Мантуровым. А вместе их всех снова свела судьба уже в мирном небе. В авиационных частях они обучали высшему пилотажу молодых летчиков-истребителей, готовили падежную смену. Десятки раз вместе в одной пятерке, возглавляемой Бабаевым, участвовали в воздушных парадах. И нельзя было не поражаться их отточенным мастерством, великолепной слетанностью, мужеством и самообладанием.

Да, Бабаев сполна познал, что такое война. Разве может он забыть тот памятный боевой вылет в район Нарвы на прикрытие наших войск? Возглавляемая им группа справилась со своей задачей и должна была возвращаться домой. Горючего в баках оставалось совсем мало. Но поступил приказ продержаться еще чуть-чуть до подхода другой группы истребителей.

Чуть-чуть они продержались. А когда уже получили разрешение следовать на свой аэродром, Бабаев вдруг увидел внизу под собой ползущие немецкие бомбардировщики. Раздумывать было некогда. Резко сломав полет, истребитель опрокинулся в атаку. Ударить наверняка, нарушить строй бомбардировщиков, разметав их до подхода новой нашей группы,— вот что было важнее всего. Бабаез знал: повторного захода не будет, не позволит голодный паек топлива.

В крутом пике, на предельной скорости он сумел взять в прицел головной самолет. Мгновение — и тот резко свалился на плоскость. И тут же Бабаев ощутил сильнейший удар по своей машине. Над головой мелькали обломки срезанного крыла, проскользнул крестатый фюзеляж «мессершмитта»...

А истребитель уже шел к земле спиралью, то опуская, то задирая нос. Рулей он не слушался — слишком тяжелыми были повреждения. Надежда оставалась только на парашют. Бабаев уточнил высоту — прыгать было вполне можно. Но покинуть самолет ему не удалось: ударом отбитой плоскости наглухо заклинило фонарь. Все попытки открыть его оказались тщетными.

Он очнулся спустя некоторое время после падения. Огляделся — кругом лес. Потом перевел взгляд на самолет.

Что от него осталось!

Ни двигателя, ни плоскостей. Все посрывало и разметало при столкновении с деревьями. Одна кабина только и уцелела. А злополучный фонарь сбросило.

Бабаев пошевелил руками, ногами — вроде слушаются. Но выбраться из кабины он не мог. Слишком сильный, видимо, был удар, помяло его основательно.

К счастью, поблизости оказались наши пехотинцы. Они принесли летчика в расположение части, сообщили в авиационный полк. И вскоре Бабаев был среди своих товарищей.

Он пытался крепиться, говорил, что чувствует себя вполне нормально. Но врач настоял на госпитализации.

Летчик пробыл в госпитале всего две недели, а потом без разрешения сбежал в свой родной полк. Командир уладил вопрос с врачами. И снова было небо. И бои, бои...

Отгремела война, героическая борьба советского народа завершилась великой Победой. С тех пор минуло почти 40 лет. И все эти годы коммунист Александр Иванович Бабаев отдает себя без остатка верному служению Родине в Военно-Воздушных Силах. Он постоянно летает сам, чтобы всегда быть в хорошей форме, совершенствует методику и тактику применения техники в современном бою и учит других, готовит умелых воздушных бойцов, надежных защитников завоеваний Октября.

В 27 лет он уже командовал авиационным полком, проявил на этом посту высокие организаторские способности, умение сплотить личный состав, повести его за собой, мобилизовать на успешное решение стоящих задач. Бабаеву присущи смелость в командирских решениях, новаторство, творческое отношение к летному делу. В основе этого лежат большой личный опыт, профессиональное мастерство, глубокие знания. Он не терпит осторожничания, послаблений в полетах, потому что знает: в упрощенных условиях летчик не приобретет того, что ему необходимо в настоящем бою, не подготовит себя к трудным испытаниям и, следовательно, не сумеет их выдержать, не сможет победить А это самый большой брак, прежде всего в работе командира, и за это он в ответе перед партией и государством. Перед своими подчиненными.

Потом была учеба в Военной академии Генштаба. Менялись должности, масштабнее становились решаемые вопросы. Но на каком бы посту не был Бабаев, он не расставался с небом, находил время для полетов, для совершенствования профессионального мастерства. Чтобы учить других, умело выполнять организаторские функции, грамотно направлять учебный процесс на местах, он, как и прежде, считал своим долгом лично самому быть в летном деле на уровне требований дня.

Как и в годы войны, личный пример командира, принцип в обучении «делай, как я» он считает важным и нержавеющим оружием.

Однажды, получив назначение на новую должность, генерал Бабаев прибыл в один из авиационных полков, чтобы ознакомиться с ходом летной подготовки. В полку была первоклассная боевая техника, но летчики относились к новому самолету с предубеждением, считали его тяжеловатым в управлении. Требовалось безотлагательно сломать возникший психологический барьер.

На таких самолетах Бабаев еще не летал, но хорошо изучить их успел. Требовалось безотлагательно посмотреть истребитель-бомбардировщик в небе самому.

В тот день погода выдалась хорошей, безоблачной, поистине пилотажной. Бабаев не торопясь запустил двигатель, погонял его на различных режимах, внимательно осмотрел приборы в кабине.

Волновался ли он? Немного, когда шел к самолету. И не то чтобы волновался, просто ощущал чуть большую приподнятость. Когда же опустился в кресло, устроился поудобнее в нем, пришло обычное рабочее состояние.

Он поднял в небо самолет легко и красиво. Потом в наборе высоты попробовал маневрировать.

Управление действительно казалось чуть тяжеловатым, но машина слушалась рулей отлично. Просто требовалось прилагать чуть побольше усилий. Приноровиться к этой особенности ничего не стоило. Но была ли она недостатком? Опытный летчик, за долгие годы летавший на десятках типов различных самолетов, пришел к обратному выводу. А потом подтвердил это великолепным пилотажем над аэродромом. Высшим пилотажем.

Истребителю-бомбардировщику оказались доступны все сложнейшие фигуры.

Собравшиеся у стартового командного пункта летчики, наблюдая за полетом генерала, воочию убедились, на что способен их самолет и какие великолепные возможности в нем заложены.

Потом Бабаев сходил еще на полигон, уверенно отстрелялся по наземным целям, выполнил полет по маршруту. И, удивительное дело, потребовалось совсем немного времени, чтобы летчики преодолели психологический барьер и уверенно овладели всеми теми элементами, которые демонстрировал генерал.

Вот такой он в учебных буднях — Герой Советского Союза, генерал-полковник авиации, заслуженный военный летчик СССР Александр Иванович Бабаев. Такой же, как и на фронте.

Он и теперь в боевом строю и как в годы войны стоит на страже ленинградского неба.