Герой Рима

Глава XVIII

Впоследствии он не был уверен, подстроил ли это Киран.

Бритт, казалось, был доволен завершением их разговора и уселся наблюдать за разделкой двух кабанов, но через несколько мгновений он посмотрел на небо, которое все еще было бледным, водянисто-серым. — Мой желудок подсказывает мне, что восьмой час близок, даже если солнце этого не делает, — сказал он. — Они принесут пир на опушку леса. Мы почти закончили здесь; почему бы тебе не пойти вперед и не убедиться, что волки не доберутся до него первыми?

— Когда дело касается еды, то Лунарис опаснее любого волка.

— Тогда иди и держи его в страхе, — бодро призвал Киран. — Или мне придется съесть одну из этих свиней сырой.

Валерий покинул поляну и направился через лес к месту встречи. Он не был полностью уверен в своем направлении, и его голова все еще кружилась от воздействия эля и кричала образами режущих клыков и зияющей, полной зубов пасти, щелкающей в нескольких дюймах от его лица. Он попытался сосредоточиться на том, что сказал Киран; на тонких нюансах его голоса, на посланиях в его глазах, которые их сопровождали. Он имел дело не с римлянами, несмотря на весь римский вид Лукулла. Менее двадцати лет назад они были заклятыми врагами всего, во что он верил. Как он мог доверять им после знакомства всего за несколько месяцев?

Мейв вышла из-под тени древнего дуба прямо на его пути, и когда она увидела его, ее рука потянулась ко рту, а ее темные глаза широко раскрылись в тревоге. Молодой римлянин, который заставил ее сердце трепетать на вилле, был заменен растрепанным, перепачканным грязью бродягой в разорванной рубашке, который уставился на нее испуганными глазами. Она заметила еще кое-что.

— Ты истекаешь кровью!

Впервые Валерий услышал в ее голосе нечто большее, чем вежливое беспокойство. Она бросила завернутый в ткань сверток и бросилась к нему. Он позволил ей прийти. Позже он объяснит, что это кровь кабана.

Она остановилась в двух шагах от него, желая сделать следующий шаг, но не совсем зная, как это сделать, и несколько бесконечных секунд они смотрели друг на друга. Длинный коричневый плащ, который она надела поверх голубого платья, скрывал изгибы ее тела, но не мог скрыть то, как резко поднималась и опускалась ее грудь при каждом вдохе. Она собрала свои мягкие каштановые волосы в длинную заплетенную косу, перекинутую через левое плечо. Валерий видел замешательство в ее глазах и знал, что оно должно быть отражением его собственных, но он боялся, что любое его решение разрушит чары. Образ храма Клавдия заполнил его голову, и он вспомнил предсказание жреца. От этой мысли у него закружилась голова, и он слегка покачнулся, и это движение заставило ее инстинктивно шагнуть вперед, чтобы поддержать его. Потом они оказались в объятиях друг друга.

На мгновение каждый был удивлен силой другого. Он прижал ее к себе так, что мягкость ее тела слилась с его твердостью, а ее голова легко легла ему на плечо. Сначала этого было достаточно, но потом тепло превратилось в жар, и он почувствовал, как она напряглась. Она подняла голову и посмотрела на него с удивлением, так что он мог видеть таинственные золотые тени глубоко в ее глазах. Ее губы были так близко, что потребовалось бы лишь малейшее движение, чтобы встретиться с ними. Мейв тоже почувствовала этот момент, но этот незнакомый жар глубоко внутри потревожил ее. Это вызывало в воображении чувства, о существовании которых она не подозревала, и полувспышки чего-то, что не могло быть воспоминанием, но все же помнилось. В горле у нее пересохло, а сердце забилось, как барабан Самайна. Еще секунда, и она будет поглощена. Она отступила.

— Ты истекаешь кровью, — повторила она, но теперь ее голос превратился в хриплое карканье.

— Это кровь кабана, — весело сказал Валерий.

— Не на лице, — нахмурилась она. — Твое плечо.

Валерий взглянул вниз и впервые заметил рваную прореху на его рубахе и пятно там, где шерсть была значительно темнее. — Это царапина, — заявил он, осторожно коснувшись области.

— Откуда ты знаешь, если не смотрел? — Теперь ее голос вновь обрел авторитет и переполнялся покорным раздражением, которое женщины используют по отношению к мужчинам, которых считают идиотами. — Сними рубаху.

Валерий колебался. Все шло не так, как он себе представлял.

— Я кельт, Валерий. Я и раньше видела мужчин без рубах.

— Ты не видел

а меня без рубахи, — запротестовал он. — Это было бы неприлично.

Она издала смешок, который изгнал из его головы все мысли о степенных римских девицах. — То, что ты, казалось, задумал для меня несколько минут назад, тоже было бы неприлично.

Валерий почувствовал прилив жара к лицу. Это был двадцатидвухлетний римский офицер, и он покраснел.

— Или римляне отличаются от кельтов? Если так, я думаю, мне следует это выяснить… особенно если нам суждено снова увидится.

Она сохраняла серьезное лицо, но ее глаза искрились нежной улыбкой. Он уловил ее настроение и усмехнулся, стягивая через голову шерстяную рубаху и кладя ее на землю рядом с собой.

У нее перехватило дыхание. Да, она и раньше видела мужчин разных форм и размеров, но это было другое. Торс юного римлянина был загорелым глубокого медового оттенка, а постоянные тренировки с мечом и щитом сделали его плечи и предплечья мускулистыми и рельефными. Как могли такие сильные руки проявлять такую нежность, когда обнимали ее раньше? Его глубокая скульптурно очерченная грудь сужалась к талии, где тонкая полоска темных волос спускалась вниз по плоскому животу и исчезала где-то, о чем она старалась не думать. Она заметила свежий шрам на его ребрах, и ей пришлось сдержаться, чтобы не дотронуться до него. При ближайшем рассмотрении были обнаружены и другие шрамы поменьше: вмятины и едва заметные бледные линии, говорящие о том, что опасность с трудом миновала. Жар, который она испытала ранее, вернулся, сопровождаемый ощущением нехватки жидкости в теле.

— Ты собираешься помочь мне или продать меня на рынке в Колонии? — легкомысленно спросил Валерий, сознавая, но не недовольный ее осмотром. Он знал свою фигуру и гордился ею, но не до высокомерия. Все мускулы мира не остановят метко летящую стрелу или лезвие клинка.

Она тряхнула головой, покачивая заплетенной косой слева направо и напоминая ему жеребенка, которого он однажды видел резвящимся в поле. — Ты был прав, — пренебрежительно сказала она. — Это всего лишь царапина, но ты был дураком, что позволил кабану так близко подобраться к себе.

— Двум кабанам, — объявил он, просто чтобы посмотреть на ее реакцию. Он не был разочарован.

— Двум?

— Большим. Громадным.

— Насколько большим? — спросила она, и рана была забыта, когда он описал охоту и то, как второй вепрь был так близок к тому, чтобы отомстить за своего брата. Она издавала маленькие «ммм» беспокойства в нужных местах, и ее лицо приближалось все ближе и ближе к его лицу, пока он говорил. В конце концов она была так близко, что стало невозможно что-либо сделать, кроме как поцеловать ее. Когда их губы встретились, не было никакого сопротивления, только мягкое и совершенно естественное прикосновение, когда он ощутил ее сладость и чистый запах свежесорванной мяты, заставивший его задуматься, готовилась ли она именно к этому моменту. Сначала ее губы оставались сомкнутыми, но по мере того, как шли секунды и гром в его голове становился все громче, она открыла рот, чтобы втянуть его глубже, и он почувствовал, как будто его уносит вздымающийся речной поток. Казалось правильным, что его руки должны переместится к ее талии под плащом, а оттуда выше...

— Остановись! — Она сделала шаг в сторону. — Мы не можем. Это неправильно.

— Как это может быть неправильно? — Он услышал разочарование в своем голосе и знал, что еще шестью словами он уничтожит все, чего он добился до сих пор. Но гром все еще грохотал в его голове, а язык, казалось, принадлежал кому-то другому. — Мы...

Она нежно приложила указательный палец правой руки к его губам, а левой взяла его.

— Пойдем, — сказала она и увлекла его под ветви дуба, где дерн толстым слоем покрывал корни, а трава оставалась сухой, несмотря на дождь. Она толкнула его и забрала тканевый мешок. Среди прочего в нем была закупоренная фляжка, содержимое которой она экономно использовала, чтобы промыть рану на его плече, аккуратно промокнув уголком ткани, чтобы смыть засохшую кровь.

— Пустая трата хорошего вина, — возразил он, потянувшись к фляжке.

Она держала ее подальше от него. — Мужчина, женщина и вино – не самое лучшее сочетание, — сказала она, явно исходя из своего жизненного опыта. — Позже.

— Позже?

— Когда мы найдем моего отца или Кирана. Когда это будет более… прилично.

Он усмехнулся и прислонился к дубу, чувствуя грубую кору на коже спины. Ее руки деликатно обработали рану, и он почувствовал себя более непринужденно, чем когда-либо с тех пор, как высадился на берегах Британии. Как будто они всегда были вместе. Или они принадлежали друг другу.

— Твой отец – прекрасный человек. — Он сказал это исключительно ради удовольствия услышать ее голос, но ее ответ удивил его.

— Мой отец забыл, кто он на самом деле. Он принимает каждую новую римскую моду и отвергает старые обычаи. Мы приносим жертвы римским богам и спим под римской крышей на римских кроватях. Вино, которое он пьет, привозят из Галлии, но это римское вино. Выражение его глаз, когда он говорит о своих амбициях, пугает меня. Он никогда не будет удовлетворен.

— Ты говоришь так, будто ненавидишь Рим, но ты здесь… с римлянином.

Она смотрела на него, и он терялся в глубине ее глаз. — Я здесь с Валерием, молодым человеком, чье общество мне нравится и чье происхождение я стараюсь забыть. Мне кажется, что римляне думают, что сила – это все. — Она рассеянно потянулась, чтобы погладить мышцу его правой руки. Это был жест чистой, бездумной привязанности, которая мгновенно смягчил язвительность ее слов. — Когда я была молода, у меня был друг, сын одного из арендаторов моего отца. Мы вместе росли, играли в этих лесах и купались в реке; я разделила свой первый поцелуй с Дайвелом. — Валерий мгновенно возненавидел Дайвела и время, проведенное им с Мейв, которое он никогда не мог разделить. — Он пас скот своего отца, выводил его на пастбище весной и кормил зимой. Потом пришли римляне. Мой отец остался дома, когда молодые люди ускакали, чтобы присоединиться к Каратаку на западе, так что его имение почти не пострадало. Но восемь лет назад они поделили землю вокруг нас. Они сказали, что пастбище больше не принадлежит моему отцу, чтобы он мог пасти на нем своих животных, и что он не может поить их из пруда с росой. У моего отца были другие пастбища и другая вода, но ферма Дайвела находилась на дальнем краю поместья, а его отец был беден. Он бросил вызов римлянам.

— Что с ним случилось? — спросил Валерий, уже зная ответ. Он вспомнил слова Фалько: «Когда была основана Колония, были сделаны вещи, которые никому из нас не делают чести.»

— Дайвелу ножом перерезали горло.

— Мне жаль. Твоему отцу следовало обратиться к мировому судье.

Мейв горько рассмеялась. — Это очень по-римски. Дайвел был кельтом. Римское правосудие – для римлян.

Он мог бы возразить, что она была неправа. Что римское правосудие было лучшим в мире: продукт тысячелетних юридических дебатов, дискуссий и исследований. Но он этого не сделал. Потому что он понял, что она права.

Из леса слева от них раздался крик, и Мейв резко повернула голову, как испуганный олень. — Вот, — настойчиво сказала она, сунув ему в руки рубаху. Когда он встал, чтобы накинуть ее на плечи, она вылила большую часть вина, взяла из сумки, которую несла, буханку и разорвала ее пополам, а одну половинку бросила в кусты. То же самое она сделала с большим куском мяса. — Откуси, — приказала она, запихивая оставшуюся часть ему в рот. Он сделал, как ему сказали, пытаясь говорить, пока жевал.

— Угу?

— Потому что я наткнулась на тебя, когда ты потерялся. Ты был голоден и слаб от потери крови, и мы остались, пока ты не насытился и не почувствовал себя достаточно сильным, чтобы двигаться. Быстро!

Она собрала матерчатый мешок и сунула внутрь остатки еды. Когда это было сделано, она критически изучила его, стряхнула несколько листьев и травы с его спины и повернулась, чтобы уйти.

— Мейв?

Она повернулась с выражением раздражения, которое исчезло, когда она увидела кожаный мешочек, который он снял с пояса. Он протянул ей его, и она какое-то время колебалась, прежде чем взять его, но когда сделала это, то улыбнулась и подняла голову, чтобы легонько поцеловать его в губы. Он стоял и улыбался еще долго после того, как она скрылась за деревьями.